На мёртвых болотах Петрополя царила смерть. Видно это было не каждому, но заметивший получал сильное эмоциональное потрясение. Слава хорошо помнил, как год назад с ним случилось прозрение, и до сих пор ощущал его последствия. Он съездил в Новгород, погулял по кремлю и старому городу, а вечером последний автобус высадил его на Мосольском проспекте. Усталый, пыльный и голодный, Слава брёл к метро. Что-то удивляло его в прохожих. Они отличались от простоватых и жизнерадостных новгородцев мрачной столичной стильностью. Приглядевшись, Слава понял, что лица у встречных не мрачные, а мёртвые. Наблюдение шокировало его. С тех пор Слава видел в окружающих не людей, но шевелящихся мертвецов. Он читал, что Александр Блок тоже знал об этом. Выходить на улицу стало неприятно, и почти всю зиму Слава просидел дома. Его ужасало столь очевидное отличие петропольцев от жителей провинциальных городов. Он даже сообразил, за что ненавидит дачников сельская шпана, а деревенский люд постарше крестится и не спешит заговорить первым. Беспрестанные размышления о мертвяках, населивших Петрополь, почти вогнали в депрессию. Родные стены тому охотно помогали.
Слава жил в большом старом доме - трёхэтажном деревянном особняке на углу проезда Раевского и Адского тупика. К дому были подведены электричество, телефон и канализация, но отсутствовал газ и горячая вода. При осенних и зимних штормах, долетавших с продуваемого всеми ветрами Стенающего проспекта, особняк раскачивался, визжа и вздыхая, словно старое больное животное. Приходилось закрывать окна толстыми наружными ставнями, чтобы стёкла не выдавило ветром. В таком доме немудрено было сойти с ума. Особняк на углу тупика и проезда славился в районе рекордным количеством самоубийств, но освободившиеся площади никогда не пустовали, исправно решая жилищную проблему, остро стоявшую в перенаселённом Петрополе. С соседями Слава встречался редко, разве что когда милиция вывозила очередного удавленника. Это давало обильную пищу для размышлений, главным из которых была догадка, что дом населён исключительно мертвецами. До поры, до времени Слава себя к ним не относил.
На другой стороне Адского тупика высились корпуса тубдиспансера, окружённого высоким бетонным забором с гладкими стенами и ржавыми нитками колючей проволоки наверху. Из окна Слава мог видеть прогуливающихся по больничному садику туберкулёзников - костлявых и коротко стриженных смертников в серой робе. Их дистрофичные тела покачивались на ветру, как луговая трава, будто обречённые исполняли непонятный синхронный танец. Из-за корпусов высовывалась квадратная труба крематория. Она часто коптила ползущую по небу серую плесень облаков. Большой город регулярно поставлял пищу для пышущих жаром топок.
На другой стороне проезда Раевского плескалось мелкое рукотворное озеро, густо заросшее камышом. В дебрях гнездились утки. Они питались рыбой, а рыба питалась доброхотными подаяниями, что частенько стравливали пьяницы и собаки, и милостью Божией: на дальнем берегу располагался пляж, обильно снабжающий водных обитателей утопленниками, трупами самоубийц и отходами бандитских разборок. Последние были регулярны и дополняли рацион во все времена года. С этой целью зимой во льду прорубались лунки. Днём их использовали рыбаки, а ночью бандиты. От обилия органики летом вода гнила, становилась зелёной, густой и сладкой, что нисколько не убавляло энтузиазма купальщиков; на пляж приезжали даже из дальних рабочих кварталов. Слава редко отваживался там освежаться.
Проезд Раевского упирался в Стенающий проспект. За ним был лесопарк Сосновка. На его болотах скукоженные сосны сосали стоячую воду, вспучивая почву и сфагнум корявыми корневищами. В центре парка высился мемориал с огромными мраморными крыльями и бронзовой головой лётчика на стеле - во время войны там размещался аэродром истребителей. Из-под шеи лётчика натекли ржавые полосы, что придавало ей сходство со свежесрубленной головой профессора Доуэля. От мемориала влево шла аллея с белыми ухоженными скамеечками. Слава любил гулять по ней, ему казалось, что это - самое подходящее место для греющихся на солнышке пенсионного возраста мертвяков, запасающих тепло перед погружением в сырую могильную землю.
Дальше по аллее находилось уютное кладбище тех самых лётчиков, а вокруг раскинулись детские игровые площадки, корты и футбольное поле, где мертвецы помоложе наращивали мускулатуру, повышали результаты и выгуливали своё шумное и мёртвое потомство. В зарослях кустарника находили летний приют бомжи, да пили горькую рабочие. Славу там часто били.
Встреча с оборотнем произошла ночью. Славе нравилось гулять в парке по ночам. Хулиганы спали в тёмное время суток или развлекались в более приспособленных для веселья месте.
Слава брёл по дорожке, погружённый в раздумья, и костёр заметил не сразу. Лишь заслышав смех, он поднял голову и обнаружил неподалёку сидевшую у огня компанию, человек пять-шесть - парни и девушки с рабочей окраины. Слава учуял запах жареной колбасы. Пролетарии коротали период физического расцвета, скупо отпущенный им безжалостной природой для брачных игр и связанного с оными времяпрепровождения. Промышленное производство изнашивало рабочую силу быстро, расчётливо и безжалостно. Инстинктивно чувствуя железную пяту прогресса, пролетарии стремились урвать от жизни всё - в меру собственного разумения. Костёр в лесопарке был суррогатом общения с природой, необходимого, как им казалось, элемента полноценного отдыха от городской суеты.
По устоявшейся традиции, Слава не ждал от парковой шпаны ничего хорошего. Если заметят - пристанут и побьют. Это тоже входило в круг пролетарских развлечений. Он замедлил шаг, не зная, что лучше: перейти на рысь, изображая спортсмена, или развернуться и поискать другую тропинку. Раздумья послужили причиной интересного знакомства. Слава увидел человека в плаще, который быстро и уверенно шёл прямо на костёр. Он появился из лесной тьмы точно призрак. В руке человек держал саблю.
Парни и девушки у костра были слишком заняты колбасой и пивом, чтобы обратить внимание на что-то ещё. Возможно, предупреждая их, человек запрокинул голову и громко завыл.
- Аау-у-у-у-уу!! - изо рта его рвался пронзительный волчий вой, исполненный такой безнадёжной тоски, что сердце обрывалось и летело в пятки, а колени начинали дрожать.
Пролетарии бросились врассыпную, гонимые инстинктом самосохранения. Они ещё не видели сабли, да и человека как следует не разглядели, а ноги уже сами несли их наутёк. Слава, стоявший от пещерного человека дальше пролов, замер на месте. Когда ночной хищник замолк и подошёл к костру, там никого не было.
Человек распахнул полы плаща, убрал саблю в ножны и огляделся.
- Иди сюда, чего стоишь, - он хорошо видел в темноте. - Пиво пить будешь?
Не посмев отказаться, Слава робко приблизился. Человек сел на бревно и открутил крышку полуторалитрового баллона "Хренового".
- Давай, присаживайся, - пригласил отморозок в плаще. - Вон, пива пивни, тут много всего осталось.
Слава занял бревно напротив, поднял ополовиненную бутылку "Золотой почки", добыл из пакета полкруга колбасы.
- Ну, за встречу! - поднял баттл ночной мародёр и, тюкнувшись горлышком в славину бутылку, отхлебнул всласть.
- Зови меня Мишей, - представился человек в плаще и пошарил в пакете с колбасой.
- Простите, пожалуйста, - осведомился Слава, в свою очередь представившись, - какие чувства заставляют вас гулять ночью по парку с обнажённым мечом?
- С саблей, - поправил Миша и отогнул плащ. Слава заметил, что бадлон на груди нового знакомца косо пересекает узкий ремешок. - Это кавалерийская шашка, состоявшая на вооружении кавалерии РККА, изготовлена на Златоустовском оружейном заводе в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году.
- Кавалерийская? - немного изумился Слава. - Но ею, наверное, неудобно рубить пешим порядком.
- Действительно, кавалерийская шашка отцентрована так, чтобы наносить удар сверху-вниз, с коня, - признался Миша. - Для колющих ударов одной рукой она длинновата, а при замахе её уводит назад. Зато с ней удобно ходить, и под плащом не видно. Для боя хороша алебарда, но она тяжеловата, да и милиция заинтересуется. А это совсем ни к чему.
- Что верно, то верно, - согласился Слава, под воздействием пива проникшийся пониманием оружейных проблем. - Но всё же, что вас толкает идти на улицу с шашкой?
- Стремление обезопасить себя, наверное, - пожал плечами Миша.
- Я имею в виду, именно с ТАКИМ оружием, как алебарда и сабля. Почему бы не взять кастет или нож?
- Кастетом не много навоюешь против другой сабли... или меча, - со знанием дела усмехнулся Миша.
- А что?... - Слава с сомнением покачал пустой бутылкой и забросил её в темноту. - Разве есть и другие, которые вот так же... выходят?
- Стало много после сериала "Горец", - поморщился Миша. - Насмотрелись, крыша поехала, вот и накупили сабель и мечей.
- А вы тоже... насмотрелись?
- Нет. Мне пришлось спешно обучаться фехтованию. Эту саблю я отобрал. Напал на меня один "горец". Бессмертным себя вообразил...- кисло улыбнулся Миша, вспомнив что-то не особенно приятное.
- И что? - полюбопытствовал о судьбе незадачливого поклонника телесериала Слава.
- И всё. Больше без шашки стараюсь не гулять. А с тех пор, как первый вызов прислали, заказал отковать алебарду и научился ею владеть. Очень похоже на технику работы с шестом. Вы занимаетесь у-шу?
- Не пробовал, - Слава взял другую початую пролетариями, но не разлившуюся бутылку, и жадно глотнул, чтобы придти в себя. Услышанное с трудом укладывалось в голове, равно как и события этой ночи. - О каком вызове вы говорите? Вам прислали вызов на дуэль?
Миша нашарил за бревном толстую палку, разломил о колено и бросил в костёр. Пламя чуть прибилось, но, добравшись до ошмётков коры на палках, ожило, затрещало и взметнуло искры высоко в небо. Запахло горелой смолой, в глазах защипало. Слава ощутил на лице дуновение ветра, принёсшего дым.
- Это была не дуэль, - сообщил Миша, - а вызов в стиле "Горца". Какие-то фанаты меня нашли, вычислили адрес и прислали приглашение на бой. Подразумевалось, что в случае отказа со мной покончат менее благородно. Им была нужна моя голова. Пришлось явиться.
- Сколько их было?
- Они дерутся один на один, - по мишиным губам скользнула презрительная усмешка. - Я забрал его саблю, она идентична моей, видимо, от красных кавалеристов сохранилось большое наследие. А вот голову отсечь так и не смог, - Миша запрокинул хряпнувший баллон и забулькал пивом. Вздохнул и утёр губы платком. - Она действительно предназначена для рубки с коня. Во всяком случае, шею лежащего на земле человека рассечь не удалось.
- И ты оставил его живым? - поинтересовался Слава, по-пьяни переходя на "ты".
- Нет, живым вряд ли, - с сомнением припомнил Миша. - А вот на следующий поединок я пришёл с алебардой.
От этих радостных воспоминаний он даже заулыбался.
- Люблю гулять по ночам, когда тепло, - признался он. - Вот и сегодня: захотелось выпить, вижу - костёр и ты стоишь. Подошёл, разогнал гопников. Сидим, пьём, болтаем. Идиллия!
- Действительно, что ещё надо? - поддакнул Слава.
- Вообще-то, - мечтательно произнёс Миша и посмотрел на луну, - я хотел бы съесть твоё сердце!
Он вскочил. Слава тоже неуверенно поднялся. Он хотел убежать, но тут Миша выхватил саблю и прыгнул к нему прямо через костёр. Полы плаща мелькнули в воздухе, будто крылья огромной летучей мыши. Клинок с противным мягким хрустом пробил рёбра и до половины утонул в груди. Бил Миша умело - резко и точно.
Слава отшагнул, снимаясь с клинка. Он не чувствовал боли. По животу потекло что-то густое и холодное, он глянул вниз: на рубашке расплывалось чёрное пятно.
- Что это за гной? - взвизгнул Миша. - Ты что, покойник?
Слава бросился на него, вытянув руки. Миша взмахнул саблей, но Слава поднырнул под удар, сильно толкнул его в локоть и сбил на землю. Они покатились по хвойной подстилке. Слава оскалил зубы, вцепился Мише в горло и несколько раз мотнул головой, трепля жертву как волк или собака. Издав возмущённый хрип, Миша испустил дух.
"Так тебе, отморозок!" - мстительно подумал Слава, допил пиво и отнёс тело на болота, в самую глушь лесопарка, где его никогда не найдёт милиция.
Он вернулся домой к утру, в мрачный особняк на углу проезда и тупика, чтобы и дальше вести наблюдение за мертвецами Петрополя.
![Отморозок в плаще []](/img/g/gawrjuchenkow_j_f/petropol/unauss.jpg)