Никита Тимофеевич Барсуков (с детства все близкие и знакомые звали просто Кит, не считая однокашников, которые, несмотря на все его протесты, упорно звали его барсуком) с женой и дочкой поехал отдыхать в Сочи. Как занимающие свое скромное место в нижней, по классификации "АиФ", границе среднего класса, они не могли позволить себе ни Майорку, ни Канары, а в турецкую Анталию, куда вполне позволяли средства, не тянуло. "Лететь, рисковать, так уж действительно туда, куда очень хочется", - резонно размышляли Барсуковы на семейном совете и остановились на железнодорожном пробеге Москва - Сочи. Море, солнце, всё с детства знакомо. Все та же Ривьера с праздношатающимися россиянами, из года в год глазеющими на медвежонка, козленка, удава, да двух-трех обезьянок, с которыми можно было сфотографироваться а-ля фото-хит старых добрых времен "Привет из Сочи!". Всё те же галька, пальмы, набережная с продавщицами мороженного, ваты и напитков. Этакий островок стабильности, куда так тянет отдохнуть от московской суеты.
В этот год Барсуковых ожидал номер в Приморском корпусе санатория имени М. В. Фрунзе. Волоча огромный семейный чемодан на маленьких колесиках, Никита Тимофеевич сразу же оценил прекрасный дендропарк, раскинувшийся на территории здравницы. Всюду чувствовалась работа множества садовников и то, что все это могло быть создано лишь многими поколениями людей, хорошо разбирающихся в своем деле.
И действительно, как он узнал позже, санаторий имел богатую историю. Как и многие другие из старых здравниц, он был создан на базе национализации дач царских сановников. "Было ваше, стало наше", - сказали в 1922 году новые хозяева жизни, и все здания, деревья, мебель и прочее было не без удовольствия прибрано к рукам ЦК партии.
Прошло 70 лет, и в 1992 году уже новые хозяева жизни назвали санаторий тремя буквами - ОАО - открытое акционерное общество. История повторилась. Было ваше, стало... А вот об этом современная история замалчивает. Оплатили - отдыхайте.
...В прошлый год они отдыхали здесь же, в Сочи, но в "Неве - Интернейшнл", именуемой среди местных жителей скворечником. Понравилось название, почти как "Иванушки" или, например, "Киркоров-продакшен". Обхохочешься.
Все бы там хорошо было, если не выходить из корпуса. И два бассейна, и хорошие тренажерный и танцевальный залы, бары, неплохая кухня. Но... погулять по территории особенно негде. Вокруг строительство коттеджей, пыль, дороги, то спуск, то подъем. А если пойти на пляж (а какой отдых у моря без пляжа?), то грузись на фуникулер, который несколько тянущихся до бесконечности минут будет скользить вниз, раскачиваясь взад-вперед, на высоте десятиэтажки. Во-общем, тот же полет, если что, мало не покажется.
Особенно неприятно стало пользоваться этим видом транспорта после того, как они пару раз попали во время спуска на отключении электричества. Резкий тормоз. Кабинка с пятнадцатью пассажирами по инерции летит вперед. Наверху что-то скрипит. Душа падает вниз, в район пола кабинки, едва не отделяясь от тела. Кто-то вспоминает коротким и емким словом близких родственниц соседей по вагончику, другие - Чубайса. Где-то далеко под ногами верхушки деревьев. Кабина возвращается назад и её начинает раскачивать. Амплитуда её движения постепенно уменьшается, но людям от этого не легче. Наконец, кабина просто замирает на месте. Все уже насмотрелись вниз и рассматривают друг друга. Если бы просто ехали на пляж, таких бы смотрин, конечно, не было. Неприлично все-таки. А тут такой случай. Да ещё сопровождающий так некстати шутит: "У кого карандаш есть? Пора адреса писать".
Во-общем, в эту "Неву", хоть она и "Интернейшнл", Барсуковы больше ни ногой...
Оформились, расположились в номере. Через пару часов надо было идти к главврачу корпуса. Все в темпе вальса.
Пошли сразу все, организованной толпой, думали, быстро отстреляемся, и на пляж. Но главврач устроил очередь, решив принимать всех членов семьи поодиночке. "Серьезный подход, - подумал тогда Барсуков, - зарплату отрабатывает, не филонит." Вскоре очередь дошла и до него. Пара вопросов о болячках. Ответы, правда, не особо интересовали местного Гиппократа. А жаль. Как и всякому потенциальному больному, Барсукову хотелось поговорить о себе, любимом, послушать советы, сравнить их с предложениями московских эскулапов.
В курортную карту были записаны фамилия, имя, отчество, да рост с весом с его слов. "Надо было назваться Адамом Смитом", - пожалел Барсуков, когда с заполнением бумажек было, наконец, закончено. А после этого пошла... десятиминутная проповедь с явно антисемитским душком. Запомнилось два перла.
Первый, о какой-то мифической старушке, которая, мол, отдыхала здесь лет десять назад. Прошла войну, два фашистских лагеря и на его вопрос о целесообразности геноцида евреев (это, наверное, было к теме обсуждения здоровья), ответила: "Немцы - умный народ. В этом вопросе всё делали правильно".
Второй был связан с экскурсом в историю создания памятника Богдану Хмельницкому в Киеве. По словам "гуманиста-патриота", под копытами коня гетмана в первоначальном варианте было изображено два погибающих человека: поляк и еврей. И только при Советской власти было решено убрать эти фигуры. Под конец "беседы", главврач достал из своего стола книжку под интригующим названием "Чего от нас хотят евреи?".
- Обязательно достаньте такую же и почитайте, - сказал он тоном, каким доктора обычно говорят: "Пейте по пятнадцать капель перед едой".
Барсуков, конечно, много слышал об украинском национализме, но вступать в дискуссию не стал, сохранив себе настроение и аппетит. Посидев ещё немного и заметно заскучав, понял, что медициной здесь не пахнет и, не дождавшись назначений, ушел.
На следующий день, в шесть утра, всю семью разбудил надрывный собачий лай. Барсуков вышел на лоджию и увидел: бежит местная шавка дворянской породы и облаивает кусты. За ней идет вчерашний главврач в светлых шортах, то и дело вскидывает правую руку по направлению к кустам, левой бьёт себя по голым волосатым ляжкам и негромко, но властно командует: "Ищи кошек! Ищи! Кошки там, кошки!" Пес, показывая всем своим видом глубокое понимание вопроса, заливисто гавкает, устремляясь обследовать кусты и возвращается к его ногам в ожидании новых команд.
"Ну, ты, блин, Шариков, даешь! - подумал, протирая глаза, Барсуков. - Вроде бы уже всех Преображенских повыгоняли, а все ищешь, ищешь..." Он поддел пальцами ног кроссовки и начал их завязывать. Сна уже не было. Чтобы не потерять утро, стоило пойти потихоньку постучать у стенки теннисного корта.
Барсуков бил по мячу и вспоминал друзей и знакомых, выехавших на постоянку за рубеж. Вспоминал гусиную рекламу почившего банка "Империал": "кормить надо лучше, тогда и не улетят". Вспоминал слова одной из своих подруг, не проходящей никогда и никуда по своему пятому пункту: "Меня с детства здесь ненавидят. Они не успокоятся, пока все мы не уедем". Тогда он думал, что все это неправда, говорится "в сердцах". Но чем больше он присматривался к этому якобы раз и навсегда решенному "Великим Октябрём" национальному вопросу, тем всё отчётливее понимал, что она была права. ОНИ действительно никогда не успокоятся. Зачем ИМ это надо? Наверное, думают, что на фоне Преображенских плохо выглядят и ничего не добьются в этой жизни. А так, глядишь, среди себе подобных, и заслуженным, и уважаемым станешь. Конкуренция-то все меньше и меньше. Уедут одни, найдут себе других в качестве ответов на свои вечные "Кто виноват?" и "Что делать?" И всегда будут видеть кошек там, где их уже давно нет.