Сергей Николаевич Сысоев проснулся с резкой болью в затылке и мыслью о собственном "эго". Собственно, даже не мыслью, а так, с робкой надеждой понять, что же это всё-таки такое и есть ли оно, это "эго", у него вообще.
Вчера, под конец застолья по случаю дня рождения его напарника, с которым они уже пару лет водили автобус по одному из спальных районов Москвы, подвыпивших гостей потянуло, как водится, на философские изыски. Такие полу понятные Сысоеву термины, как: эго, эгоцентризм, солипсизм, альтруизм в туманных монологах ораторов на одном дыхании перемешивались с неизвестными ему фамилиями: Гоббс, Гельвеций, Шопенгауэр и многими-многими другими, столь же неизвестными и непонятными. И этот словесный коктейль дурманил его ничуть не меньше выпитой водки.
Именно, как полагал Сергей Николаевич, от всей этой мешанины и заболел с утра его затылок, так как от родной водки такое не случалось с ним очень давно. Весь организм бастовал и недвусмысленно требовал пива.
Быстро одевшись, Сысоев выбежал на улицу и наикратчайшим путем, словно опираясь на протянутый от подъезда до ларька невидимый канат, направился к круглосуточной "выручалочке", зазывающей прохожих изобилием пиво-чипсового ассортимента на ладно сколоченной витрине.
У палатки, как всегда, не было никакой очереди. Стоит себе одна тетка и громко болтает о чем-то своем с продавщицей. Как Сысоев на неё взглянул, так сразу и понял - не дай бог с такой за столом оказаться: уболтает не хуже вчерашних умников-Шопенгауэров.
В принципе, к женщинам, так сказать, вообще, он всегда очень хорошо относился. А к некоторым из них, даже очень-очень. С ними, как он считал, иногда бывает даже интересно поговорить, если, конечно, не строят из себя невесть что и не пользуются малоизвестными ему словами. Но в последнее время, к сожалению, всё чаще и чаще стали встречаться ему такие, при появлении которых все его нехитрые мысли заслоняла одна, представляющая собой выученную когда-то в совковые времена наизусть основную фразу для общения советских граждан вдали от своей Родины: "СПАСИБО! У НАС ВСЁ ЕСТЬ. НАМ НИЧЕГО НЕ НАДО!". И бежишь от них, бежишь, куда глаза глядят, так как встречи с ними, как он считал, ничего, кроме отрицательных эмоций, не дадут.
Внешний вид тетки полностью подтверждал его опасения: глаза, груди, живот - всё в одинаковой степени навыкате, этакий каскад из свисающих, увеличивающихся вниз капель. От круглых выпученных глазёнышей, через покачивающиеся груди к огромной, как бы вобравшей в себя все верхние, капле-животу. Казалось бы, подойди к ней поближе, возьми за плечи и тряхни как следует - все эти капли сразу же сорвутся и упадут, образуя огромную лужицу плоти на месте громогласной гражданки.
Но проверять эту свою гипотезу Сысоев, конечно, не стал. Просто подошел, встал за теткой и стал ждать, пока та наговорится. Стоит себе скромно, украдкой разглядывая упаковку каскада: светлые, явно не по возрасту, штанишки в стиле капри, футболка, обтягивающая бесформенные голые груди, корзинка из очищенных от коры ивовых прутьев, да к тому же на голове жуткая красная бандана вся в желтых и зеленых "покемонах". Этакая современная Красная Шапочка наоборот.
- Я, - говорит тем временем Шапка продавщице, - в этом году седьмой десяток меняю, а чувствую себя как восемнадцатилетняя. Мне внучка говорит: "Приезжай к нам, с ребенком погуляешь. Все равно, мол, делать нечего". Представляете! Это мне-то делать нечего! Не хочу! Отработала своё! Теперь мне в гости хочется, на выставки, на дачу к кому-нибудь, понимаете?
Та молчит как партизан. Нелегко ей в палатке в такую жару без элементарного вентилятора. Не до говорливых теток. Заплатил, взял, отваливай. "Черт меня дернул именно сейчас пойти, - подумал Сысоев. - Вот, пристанет ещё такая новая прабабка, всё предвкушение от пивного расслабона сломает".
- Мне две бутылочки светлого "Мельника", пожалуйста, и среднюю пачку "Эстреллы" с бэконом, - скороговоркой встревает он в небольшую паузу тёткиного монолога и достает кошелёк.
Девица быстро клацает своими длинными, покрытыми блёстками, ногтями по кнопкам калькулятора и что-то говорит, успев отвернуться от него вглубь палатки.
--
Сколько? - Переспрашивает Сысоев.
Девица поворачивается к нему и, словно глухому, громко, по слогам произносит:
--
Сорок семь рублей, пятьдесят копеек.
- Берите, берите, - тут же назидательно шепчет ему словоохотливая Шапка, - Всё только дорожает.
Он и так знает, что не дешевеет и её уговаривающее "берите" никак не влияет на его решение. Да и что, кроме этих бутылочек, сможет справиться с его болью в затылке? Но пальцы, начавшие уже было выуживать из кошелька полтинник, сами по себе останавливаются. "Это что же получается? - Заупрямился вдруг его возмущенный разум. - Если куплю - значит, подчинюсь воле этой капле видной Красной Шапке, засунув своё "эго" куда подальше? А если не куплю, так и останусь с этим не подчинившимся "эго" и больной головой? Мозг лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации, и каждый раз натыкался на один из двух ответов, каждый из которых в одинаковой степени казался неприемлемым. Перед его глазами вновь проплыли скучные физиономии вчерашних философов, которые с каким-то огромным, только им известным, значением поднимали указательный палец правой руки вверх и, словно рыбы в воде, все открывали и открывали рты, произнося своё раскатистое слово: "эго".
"А что их, собственно, с тобой связывает? - спросило Сергея вдруг пробудившееся в нем его собственное Эго. "Вы же абсолютно разные! Все абсолютно разные!" И тут же само за него и ответило: "Ничего! У них свои заботы, свои проблемы, свои эго. У тебя - свои. Делай, что хочешь сам, и не смотри на других!" Эта мысль, выпорхнувшая из больной головы Сысоева, показалась ему вполне здравой. Он, наконец, нашел полтинник, протянул его девице и собрался уже было идти восвояси, как вдруг вновь запричитала тётка:
--
Ой, мужчина! Какая на вас замечательная панама. Я просто потею!
--
Это шляпа, - упрямо буркнул Сысоев.
- Замечательная! И так вам идет! У меня, знаете ли, сегодня настроение, как у школьницы...
Он молчит.
- Так, знаете, мне всё нравится, так нравится! Хочется проказничать и получать удовольствия! Не знаю даже, что это со мной?
"Может, обкурилась бабка, - предположил Сысоев. - Надо же. Всякое бывает в этой жизни". А сам, как бы успокаивая, как можно более спокойным и дружелюбным голосом говорит:
--
Это бывает. Пройдет.
--
Что вы говорите! С вами тоже бывает?
--
Нет, что вы, бог миловал.
--
Ну и напрасно.
--
Кто, бог?
Прабабка задумалась, сбросив с лица свою дурашливую маску:
--
При чем здесь бог?
--
Ну, миловал напрасно. Вы это хотели сказать?
- Совсем не это, мужчина. Вы ничегошеньки не поняли. Вы интересный, но такой... не романтичный. - Она скривила свой ротик и добавила:
--
А ещё в та-а-кой панаме.
--
Это шляпа, - вновь напомнил Сысоев.
- Ну, в шляпе, - вдруг согласилась она, и ему стало её жалко. Зачем обидел бабку? Сказал бы лучше ей что-нибудь в тон её настроения, или просто улыбнулся.
Он уже держал в руках свою пивочипсовую дозу. Больше делать здесь было нечего. Тетка искоса, уже без прежнего интереса оглядывала его, ожидая, когда же он, наконец, отвалит и она сможет продолжить мучить ни в чем не повинную продавщицу своими старческими бреднями. Девице не повезло. Она, видно, скромная и добрая. Она не может сказать бедной тетке резкое слово, не может уйти со своего места.
А он может! Теперь он понял, что он всё может! У него своя жизнь, свои желания, своё, хоть и доморощенное, с никчемным и безликим бытиём ЭГО. Но, своё! И он идет себе домой и несет то, зачем вышел. Сейчас он сядет на кухне и устроит себе, своему ЭГО свой маленький праздник. И опять хоть ненадолго, но так сладко затмит все повседневные проблемы и заботы одна легенькая, как воздушный шарик, мысль, словно рекламный щит перегораживающая все его незатейливые извилины с вечно копошащимися в них мыслями: "СПАСИБО! У НАС ВСЕ ЕСТЬ. НАМ НИЧЕГО НЕ НАДО!"