Напиться до онемения губ, глазные яблоки тёплые и тяжелые, сидя на земле и смотря в небо - звёзды качаются, большие, сказать--выдохнуть что-то вроде: "Ааааах!", откинуться назад, больно ударившись о твердую всё-таки землю, лежать, чувствуя, как боль уходит в слежавшуюся почву, смешиваясь с немой коллективной болью маленьких подземных животных: бархатных черных кротов, блестящих красных дождевых червей, медведок с могучими хитиновыми лапами и шелковистым брюшком, увенчанным двумя длинными, часто обламывающимися, сяжками, а также прочей, более мелкой живности; лёжа на спине смотреть, как ночной самолёт моргает и ползёт слеванаправо, думать - а как им там внутри, что думают пилот, штурман, радист, глядя в черноту неба, на своё бледное отражение в черном стекле; о чем думают пассажиры, глядя на угольки внизу и думая о конечной точке пути - пункте В - встретят ли? А вдруг нет? - о чем они думают, переваривая в небе всоко над землёй самолётный ужин, съеденный однаразовыми детскими вилочками и ложечками - больше не повторить, всё, больше никогда, никогда- холодит от земли, сесть, с силой потереть глаза, насыпанные песком: чувствовать чужие руки, трущие твои веки, прикасться к чьим-то глазам - мгновенное раздвоение личности, а ты где-то посередине, висишь в пустоте рядом с собой; убить комара неловким, слишком сильным ударом, долго смотреть на кровавую точку, с торчащими в разные стороны неподвижными тонкими лапками, слегка согнутыми во многочисленных суставах, ни о чём не думать, смотреть, превратившись в зрение без остатка, потом снова возникнуть где-то на переферии сознания, вселиться в себя, как в огромную пустую трёхкомнатную квартиру, весной: на окнах никаких зановесок, солнце разлито в пыльном воздухе и на полу; колотит от ночного холода, но не уходить спать, закрыть глаза на секунду, не почувствовать, как упал на спину и ударился затылком о твердую землю, голова бессильно откинулась, из приоткрытого рта вытекла ниточка блестящей слюны, к ней прилипла сухая травинка; проснуться утром, окоченев от холода - ноги чешутся от комариных укусов, полдень, солнце напекло тяжелую голову, волосы горячи - откинуть со лба, неглядя, вода нестeрпимо блестит.
Щурясь.
2. Шарики
Я шел и крутил в руке зелёные
Шарики - сначала в одну сторону,
Потом в другую, потом так, чтобы они
Не соприкасались, потом так, чтобы
Рука была как можно более
Неподвижна, ладонь как можно
Ровна и расслаблена, чтобы можно
Было усилием воли заставить себя
Перестать верить в связь между
Твоими движениями и вращением
Шариков и наблюдать их,
Самостоятельно катающихся на
Ладони, чувствовать их движение и их
Самостоятельность, чуть-чуть делится
С ними жизнью, вдыхать в них
Собственную - и когда я поднимался
По ступеням, один из них выпал и
Разбился.
Я смотрел на эмалевое
Крошево и чувствовал, что во мне
Тоже что-то разбилось
3. Tramvoyage
Трамвай, пронзённый солнцем навывлет, толчками двигается в сторону центра, как кровяной тромб, гонимый толчками алой крови к сердцу, неотвратимо, как сама смерть, только кричать и смотреть, ничего уже не поделать, поздно, и всегда было поздно, всю жизнь, с самого её начала, я сижу на сиденье и смотрю в окно, прислонившись головой к мерзко тепловатому, как забытый long-drink с утра, стеклу, чувсвуя биение собственного сердца в ноющем виске, голова болит, обостряя зрение до невыносимости, солнечный день конца апреля, трамвай звенит на поворотах, роняя невидные в голубом небе искры, растворяющиеся в воздухе, так и не успев долететь до земли, и в зелёной траве цветут оранжевые одуванчики, совсем новые, первые, небо только начинает выгорать, а мои джинсы вылиняли уже почти до конца, сохранив изначальный цвет только, может быть, в паху, голова мерзко ноет, трамвай плывёт по городу, роняя искры, и весна досрочно становится пыльным летом, изначально готовым сдаться осени через три месяца, и я думаю о том, что обо всём этом кто-то уже думал, и, более того, кто-то думает прямо сейчас, в этот момент, и я не знаю, кто этот кто-то и где он, и мы вот так едем в пронзённых солнцем навывлет трамваях по весеннему городу, думая друг о друге, и никогда нам не узнать друг друга, никогда, никогда, и, если глядеть на нас с высоты птичьего полёта, если глядеть оттуда на весь этот пыльный город, со всеми его пыльными площадями, улицами, парками, мутной рекой с нанизанными на неё мостами, со всеми трамваями, то, боже мой, как же всё это невыносимо бессмысленно, бессмысленно.
4. Снежинки
Мне иногда кажется,
Что снежинки,
Которые,
Медленно кружась,
Падают на мокрый асфальт,
Не тают мгновенно, прикоснувшись к нему,
А пролетают
Насквозь-
И где-то в бушующих
Серо-стальных водах Атлантики
Они,
Медленно кружась,
Вылетают из волн и улетают в открытый космос,
Так ничего и не заметив-
5. Всё о снеге
Ощущая любом холод стекла, глядя в окно: крупные хлопья снега медленно падали наискось; следя за траекторией отдельной снежинки: представляя, куда она упадёт, угадывая - создаётся ощущение, что я не просто угадываю точку падения, а определяю её, что мой взгляд обладает некой магической силой. Вечер; мир выдержан в серо-синей гамме; в блестящих крышах автомобилей отражались, загибаясь, ветви голых деревьев - как сосуды, проросшие в яичный желток (черно-белая фотография), стег летит наискось вверх на фоне деревьев и земли: оказываясь на фоне грязного буро-голубого неба, исчезает, пропадает. Небо абсолютно неподвижно, оно ни как не связано с земным миром, только прикасается - яблоко, накрытое голубым блюдцем. Выхожу на улицу, стремительно темнеет, усиливается ветер, я быстро иду, подняв воротник, глядя себе под ноги. На черном асфальте намело белого снега - под ногами стремительно, толчками несётся Млечный Путь, на небе застыло тоже самое. Островок внезапной тишины - глаз циклона - внезапно я нашел себя неподвижно стоящим и смотящим в черное стекло витрины; кто-то не отрываясь смотрел на меня изнутри сквозь черное стекло. Неподвижные глаза, глядящие на меня из темноты моргнули и незнакомец растворился в темноте. Снег падал, я смотрел в темное стекло, сухой снег шуршал, как песок в часах, и я думал, что сейчас идеальная погода для переселения душ, лёгкий наркоз частичного небытия, растворённости - ничего не заметишь, анастезированный шорохом сыплющегося с черных небес снега. Забавно - на протяжении любого сюжета какая-то часть души автора переселяется из персонажа в персонажа, иногда расщепляясь, но главное - непрерывность течения сюжета по закону сохранения количества души автора. Да, непрерывность, вот что представляет собой движущий принцип жизни - каждое последующее движение должно вытекать из предыдущего, причем самому живущему должно так казаться; таким образом, обоснование любого поступка находится в предыдущем, его, в свою очередь- и так до тех пор, пока причина не утонет в глубинах памяти. Поэтому, когда цепь событий жизни перывается чем-то, нарушающим плавное её течение, приходится усилием воли заполнять провал сгустком своей собственной воли, как каллиграф, рисуя слова, заполняет прерывистое движение кисти непрерывностью действа в целом. Я стою и смотрю наружу, прислонившись к холодному стеклу лбом, стекло запотело от моего дыхания, в черноте быстро летят бедые снежинки.
6. Лужи и облака
Сквозь лужи видно то тебо,
что находится под нами,
под той тонкой плёнкой,
что представляет собой земля,
а под тем небом лежит земля
сквозь лужи которой видно небо,
а под тем небом лежит земля
сквозь лужи которой видно небо,
а под тем небом лежит земля
сквозь лужи которой видно небо,
а под тем небом лежит земля
сквозь лужи которой видно небо,
под которым мы ходим
7. Расширение и перепланировkа
Лёжа в постели, закрыв глаза, вытянувшись: слушать тихие летние звуки, доносящиеся через приоткрытое окно, открывающиеся в воображении всё шире, затем становящееся балконом, затем кровать переноситься на него из комнаты, затем этаж меняется с седьмого до второго, затем кровать переноситься с балкона во двор, а затем всё исчезает.