Рассказик Љ 4 - четвёртый, то есть

П Р Я М О Й Н А В О Д К О Й

Дом наш хоть и казался Ноевым ковчегом - по сути со временем таким уже не был. Вроде и сравнительно новый, да основательно контуженный - ну прямо как первый дядя Ваня. Во время войны совсем неподалёку ухнула бомбища, да такая, что много лет позже среди огородов с картофелем зияла такая глубоченная и широченная ямища, что просто оторопь брала! Вот и дом наш так подбросило - но устоял. А вот дедушка наш, папин отец ( и дяди Ванин, и тёти Лизин, и тёти Анин, и дяди Васин и тёти Марусин - крёстной моей), который шёл в том момент с двумя полными вёдрами от колонки, попал под ударную волну - уложило наповал... Вёдра стоят себе полнёхонькие по обе стороны, а Игнат Михайлович наш - аккурат меж ними лежит. Ни царапинки, ни раны, ни кровинки - ничего! А ещё у тёти Лизы глазик вышибло, и пусть ей потом вставили стеклянный - она этим глазком постоянно плакала, слёзки сами так и текли... Платочком вытрет, промокнёт, а они снова - тут как тут: хоть торгуется, хоть плачет по ком, хоть песни поёт, хоть смеётся - о войне глазок, видно, никогда не забывал... А ещё той бомбой наш старинный дубовый семейный стол ранило. А осколок позже вынул-удалил и рану залечил-отреставрировал другой дядя Ваня, краснодеревщик. И всё это произошло 29 октября ( моему брату Борису как раз исполнилось четыре, а ровно через год появился и я на свет божий. День в день.)

Так вот с той поры и стал наш дом болеть и чахнуть: угрожающе потрескивал и заметно пошатывался и поскрипывал, особенно когда мимо проезжала шальная машина.

А вскоре после войны и вовсе просел и окончательно развалился...Хорошо ещё, хоть никого всерьёз не придавило. Только мою сестру, Веру, завалило. Да так, что насилу откопали. Спасибо той самой матице: приняла на себя всю тяжесть стены и кровли, сдюжила... И опять - почему? А потому, что оперлась та о печь, и получился для девочки как бы маленький спасительный шалашик, весь засыпанный песком пополам с золой да нажигой и прочим мусором - утеплителем потолочным...

Но нет худа бе добра! Началась новая жизнь: отцу, как рабочему оборонного завода, тут же выделили место в большом каменном , чудом сохранившемся доме неподалёку, но - в полуподвале. И Бог с ним! Зато не надо на улицу по нужде бежать, не надо за водой таскаться: краны под боком, в общей кухне! А там даже печь была, не настоящая, правда, а так - огромнещая плитища на шесть конфорок, да большущая духовка сбоку, аж на четыре противня...

Я любил подолгу сидеть у чуть приоткрытой дверцы печки-плиты и смотреть в огненное варево огня. Чего там только не увидишь! Стоит только немного пофантазировать ... Ещё мне нравилось подбрасывать дрова в жадную пасть этого ненасытного монстра. И вновь смотреть и смотреть, как ловко он с ними расправляется, пережёвывает - только треск стоит. Только языки огненные бегают. Не плита - вылитый сказочный Змей-Горыныч! С этой самой плитой и произошло...

У меня, как ни припомнишь, вся жизнь связана с разными печами...

Однажды привезли нам дрова - уже распиленные и раскоряженные на метровые поленья. Иного размера плита не признавала! Зато какие вкусные пироги да куличи пекла в ней мама! Загляденье! И не только наши соседки - многие со всего нашего посёлка Красный перекоп женщины приходили к нам на уроки мастерства печения куличей!

Опять отвлёкся - привезли, значит, дрова. А дрова не простые, дом-то наш располагался на самой парковой окраине, а там, дальше, за нашим парком, в войну проходила линия обороны. С одной стороны, за крутым оврагом и ручьём, в Рогожинском посёлке - немцы, с другой, в парке - наши, ну и сами понимаете, в этом страшном противостоянии столько огромных деревьев полегло. Не сразу уберёшь... Вот оттуда, с бывшей передовой, нас и снабжала родная жилконтора топливом...

Я, по обыкновению, привстал и подталкивал новые поленья вперёд, заре навстречу! Только гул стоит. Хорошо горят... Мама сбоку над кастрюлями и вёдрами колдует: у нас поблизости как-то сами собой сарай с погребом образовались, а внём козы, свиньи да куры с петухами завелись - только успевай кормить! Соседка тётя Тоня тоже рядом с ней хлопочет. О чём-то тихо-мирно разговаривают...

И тут вдруг - ка-ак жахнет! Как бабахнет! Как даст! Так шандарахнуло, что из печи дрова выбросило - дымят, чадят, горят... Ад кромешный! Кругом - дым и смрад! Тётя Тоня с мамой белые, как караси, зевают. Из одного ведра дно вышибло, вода ухнула в печь, шипит, такие клубы пара выдаёт - хоть парься! И, самое странное - ничего не слышно...

Мама с Тоней подхватили меня, крутят-вертят, щупают, осматривают: жив-здоров! Только новые чёрные валеночки - моя гордость перед дворовыми ребятами - враз рыжими сделались. Так потом обидно было! А ещё - духовку вывернули наизнанку. И дыра в кирпичной стене напротив печного зева - ого! Смело палец можно совать...

Брат Борис, главный эксперт на тот момент в военной области, после признавал, что я легко отделался: разрывная пуля точнёхонько промеж валенок ударила, а то бы - несдобровать: полено точнёхонько выстрелило, прямой наводкой. Мимо... Почти неделю в ушах колокольный звон стоял - в честь нового дня рождения. У новой печки.