Ему было под сорок, он одевался как европеец и совсем не походил на завсегдатаев гей-клуба. Впрочем, причина его появления в "Тридцати оборотах" не казалась удивительной - он приходил не один. Сладкого, как конфета, мальчика, которого он сопровождал, требовалось выгуливать и показывать людям. Мальчик был по-настоящему хорош: темноглазый, нежный и свежий, с трогательно редкими волосками над верхней губой и щенячьим обаянием. От него веяло простодушием и неиспорченностью - редкими нынче качествами. Я прозвал его Белоснежкой, и кличка приросла к нему намертво. Он пользовался успехом, быстро превратившись в одну из звезд тусовки, и многие всерьез завидовали его покровителю.
Я этой зависти не разделял. И готов был биться об заклад, что покровительство продлится недолго.
Так и вышло. Месяца через три они оба пропали из клуба, а некоторое время спустя Белоснежка явился в обнимку с неизвестным мне латиносом, и кто-то из знакомых тут же насплетничал, что он променял своего "папочку" на подающего надежды спортсмена. Я лишь пожал плечами и подумал, что у мальчишки скверный вкус. А потом он как-то совсем пропал из виду. Говорили, что он перебрался во Флориду и неплохо там устроился. Куда делся "папочка" - никто не знал.
Не то чтобы меня это печалило, но мои симпатии были явно на его стороне и я был бы не прочь его повидать. Когда он тусовался в "Тридцати оборотах", я успел познакомиться с ним и пару раз поболтать, пока Белоснежка оттягивался на танцполе. Он пил скотч, пах хорошим одеколном и был вежливо-безразличен. Он будил во мне любопытство.
Да, я хотел познакомиться с ним поближе. И своего шанса не упустил.
Он все-таки пришел однажды: ничуть не изменившийся и по-прежнему одетый во что-то трудно сочетаемое, но удивительно стильное. Заказал скотч и стал поглядывать по сторонам, так что цель его визита показалась мне прозрачной. Я подошел и сел рядом.
- Привет.
Он улыбнулся и кивнул. Я понял, что он меня помнит.
- Ищешь кого-то?
Он посмотрел весело и оценивающе. Потом сказал:
- Может, уже нашел?
Я совершенно неожиданно смутился. Почувствовал себя глупым самонадеянным ребенком, который клеит кого-то, кто ему не по зубам. Сейчас он засмеется и пошлет меня домой, к мамочке. Но он спросил:
- Угостить тебя чем-нибудь?
Я принял предложение. А через несколько минут мы вышли из клуба и поехали к нему.
Квартира у него была такая же стильная, как он сам: минимализм на грани с аскетизмом, порядок на грани со стерильностью. Кожа, металл, стекло. Чистые цвета и чистые линии. Плюс запредельно дорогая, эксклюзивная аппаратура.
На фоне этого великолепия я, должно быть, выглядел лохматой дворнягой. Сказать, что мне было неуютно - ничерта не сказать. Утешало только то, что Белоснежка с его простотой и невинностью был бы здесь еще более неуместен. Впрочем, сам факт, что я вынужден сравнивать себя с этим мальчиком, напрочь перечеркивал утешение. Я струсил и мечтал дезертировать в ближайшую подворотню. К счастью, здоровая доля самоиронии не позволила мне совершить эту глупость.
- Чем ты занимаешься? Я такое только в кино видел. Так живут психи или наемные убийцы.
Он засмеялся. И налил нам выпить.
- Логистика, - сказал он, протягивая стакан. - Ею только психи и могут заниматься. Но я очень скучный псих, никакой фантазии.
Это меня успокоило.
То есть я хочу сказать, это действительно меня успокоило - его смех, логистика, признание себя психом. Не знаю, в чем там было дело, но он заставил меня расслабиться и перестать обращать внимание на этот до мелочей продуманный, но совсем не гуманоидный интерьер. Я оставил попытки встроить в него себя и просто выпил. И подумал, что человек, живущий в непригодной для жизни обстановке, должен быть достаточно рационален, чтобы, минуя сложные ритуалы и прочие культурные излишества, просто пригласить меня в спальню и заняться сексом.
Я оказался прав.
Он поставил свой стакан и сказал:
- Пойдем?
Я кивнул и пошел за ним. А потом, в спальне, раздевая и разглядывая меня, он признался без тени смущения:
- Я забыл твое имя. Напомнишь?
Я напомнил.
- Хорошо, - сказал он, - спасибо.
Я не успел понять, за что он благодарит, потому что он поцеловал меня, и мне стало все равно.
Целовался он превосходно: технично, жестко и глубоко, а мне, уже голому, было странно прижиматься к нему - полностью одетому.
- Ты не хочешь снять это? - спросил я между поцелуями.
Он ответил:
- Нет. Еще нет.
Я не стал настаивать.
В этом было что-то удивительно эротичное - в моей наготе и его застегнутой на все пуговицы неприступности. Я царапал его одежду, я терся об нее щекой, тыкался в нее губами - и чувство собственной уязвимости заставляло меня мелко дрожать. Он отвел мою руку, когда я взялся за его ширинку, и развернул меня спиной к себе. Я чувствовал его член сквозь ткань, а он держал меня, гладил, целовал. И понятно было, что он полностью меня контролирует, что даже если бы я захотел перехватить инициативу, я бы не смог - ведь это он был одет и собран, а я - гол и беспомощен.
Никакого насилия, никакого принуждения, всего лишь отказ снять одежду - и враг повержен, сломлен, растоптан...
Это было прекрасно.
Я едва не плакал, когда он толкнул меня на кровать. Кажется, я вздрогнул, услышав, как он расстегивает молнию. Мне хотелось обернуться, посмотреть, что там, но я не мог - я боялся нарушить правила этой игры. Пока он разрывал пакетик с презервативом, я терпеливо ждал и думал, что скоро он возьмет меня - и мне станет хорошо. Когда кончик резинки прохладно скользнул между ягодиц, я всхлипнул и дернулся всем телом. Когда упругая головка надавила на анус, я перестал дышать. Когда одним долгим плавным толчком он вошел в меня, я зарычал.
Почему я не кончил в тот же момент - я не знаю.
Почему я не кончил еще с десяток раз во время этого марафона - тоже непонятно. Мой почти случайный любовник целую вечность валял меня по постели, поимев дюжиной разнообразных способов. Я помню его пальцы у себя во рту и собственный член, упирающийся в его глотку. Помню как задыхался, когда он снова брал меня, ладонями радвигая ягодицы и приговаривая что-то ласково и невнятно. Помню, как затыкал мне рот своим языком, а иногда и рукой зажимал. И как я кончил, когда он прошептал мне в ухо: "Давай, детка, я выдохся, детка, я умираю".
Я умер вместе с ним. Мы оба умерли.
Первое, что я сказал, воскреснув, - я хочу еще.
Он засмеялся, пошарил у меня между ног и назвал меня лжецом. Конечно, в тот момент заставить мой член подняться мог разве что архангел Гавриил, да и то вряд ли, но я все-таки не врал - я действительно хотел. Головой и сердцем.
Я спросил его, сколько времени ему понадобится, чтобы набраться сил и повторить. Он приподнялся, странно посмотрел на меня и поцеловал, ничего не ответив. Потом сел на край постели и стал снимать одежду - наконец-то.
Я смотрел, жадно облизывая взглядом мощную спину, рельефные мышцы, крепкую шею. Впервые я разглядывал любовника пост фактум, и мне нравилось то, что я видел. Я хотел потрогать все это, но не решался. Мне казалось, я умру от безнадежности. От желания в голове и невозможности его выполнить. Лучше оставить это напотом, отложить до того момента, когда я снова буду в форме.
Закончив стриптиз, он повернулся ко мне и сказал:
- Я приведу себя в порядок, и мы поужинаем, хорошо?
У меня не нашлось возражений.
Он ушел, а я выудил из сваленной в кучу одежды его рубашку и прижал к лицу. Она пахла потом и всем тем, что мы только что вытворяли. Я подумал, что так должна пахнуть чистая, неразбавленная радость, и, кажется, отключился ненадолго, проснувшись от того, что эту радость пытаются у меня отобрать. Я сел в постели и нактнулся на его насмешливый взгляд. Он осторожно, но настойчиво вытянул рубашку из моих рук и усмехнулся беззвучно. С его волос текло, в его короткой темной бороде блестели капли. Я потрогал ее и слизнул воду с пальцев.
Вкусно.
- Так ты не напьешься, - сказал он тихо, и я понял, что теперь - да, уже можно. Можно дотронуться, прижаться всем телом, почувствовать, как под его кожей перекатываются мышцы, и окончательно потерять голову. Я потянулся к нему - и глаза у него стали пустые и черные. Он схватил меня за запястья, навалился, подмяв под себя, и взял - быстро, жестко, безжалостно. Помню, каким обжигающим был его не прикрытый резинкой член.
На этом безопасный секс закончился и начался опасный. Кроме того, мы здорово сэкономили на презервативах.
В тот вечер мы так и не поужинали - уснули сразу после секса. А утром - после секса - завтракали в огромной светлой кухне, и он улыбался, глядя на меня.
Я сказал:
- Так не бывает.
Он сказал:
- Так есть. - И пожал плечами.
Аргумент показался мне убедительным, а возражения - необоснованными. Было чудесное солнечное утро, мое тело все еще звенело от пережитого удовольствия, и я не хотел спорить с лучшим из моих любовников. Я думал о том, что неплохо бы подержать во рту его прекрасный член, пощекотать яички... И, вероятно, он не будет возражать, если я засуну в него свои длинные пальцы...
К сожалению, его сотовый истошно надрывался где-то в недрах квартиры - он уже пару часов как опаздывал на службу, и задерживать его дольше было бесчеловечно. Мы закончили завтрак, вернулись в спальню и стали собираться. Я попробовал угадать, что он наденет - те же безумные шмотки, в которых ходит в клуб, или что-то более традиционное?
Самые смелые догадки померкли перед реальностью.
Утратив дар речи, я смотрел, как он облачается в форму цвета хаки. На моих глазах из стильного цивила он превратился в офицера Армии Соединенных Штатов.
Это было слишком жестоко.
Я оставил неудавшуюся попытку натянуть белье и принялся отчаянно мастурбировать. Он замер, глядя на меня. Я видел, как дернулся его кадык, когда он сглотнул. Потом он подошел, остановил мою руку и выдохнул мне в лицо:
- Подожди. Подожди, детка. Сейчас.
Я застонал, уткнувшись ему в плечо. Он достал телефон и куда-то позвонил. Я ничерта не понял из того, что он говорил, потому что в это время извлекал из форменных штанов его прекрасный член, который мечтал подержать во рту. И мне это даже удалось, правда, недолго. Закончив разговор, он швырнул телефон на кровать и совокупился со мной, зажав меня между собой и стенкой. Я висел на нем, как ручная обезьянка, обнимая его руками и ногами, моим лопаткам было больно, а мне - восхитительно.
На службу он так и не пошел, и расстались мы только следующим утром. А вечером я снова был у него - он забрал меня по пути домой и поинтересовался, не хочу ли я заехать куда-нибудь поужинать. Я представил, сколько времени мы потеряем, и сказал, что не голоден.
С ужинами нам вообще как-то не везет...
Когда мы вошли в спальню и он поцеловал меня, я спросил:
- Ты разденешься?
Он сказал:
- Да, пожалуй. Так будет удобней.
Наверное, он просто шутил, но мне было не смешно. Я воспринял его слова всерьез и испытал благодарность.
Когда я думаю об этом, я понимаю, что сошел с ума.
Но оно и к лучшему. Будь я здоров - я не смог бы жить в его квартире.
В первые дни мы трахались до умопомрачения. Потом стали трахаться до тошноты, до истерики, до обморока. Однажды он вытаскивал меня из ванны: мне стало плохо, потому что вода и секс были слишком горячи. В другой раз мне пришлось расстаться с содержимым желудка после тщетных попыток добиться эрекции. Несколько раз я отключался после оргазма. А иногда наоборот не мог кончить.
Нет, я не жалуюсь. Во всем этом нет ничего плохого. Эти эпизоды - всего лишь фрагменты чего-то большего, такие же, как секс в одежде или взаимная мастурбация. Вспоминать о них приятно, их хочется смаковать, и возможность их повторения не пугает. Возможность не-повторения - единственное, чего я боюсь. Зато этого я боюсь каждый день без перерывов на еду и сон. Страх сделал меня параноиком. От страха я совершаю поступки, которые плохо поддаются объяснению.
Например, однажды ночью, когда мы занимались сексом... На самом деле, было бы странно, если бы мы занимались чем-то другим, но речь сейчас не об этом.
Так вот, однажды ночью мы занимались сексом и никак не могли остановиться. Мы сделали это в третий раз, потом в четвертый, а некоторое время спустя мы снова захотели друг друга и предприняли еще одну попытку, однако столкнулись с некоторыми трудностями. Я очень хотел его, я дрожал от желания, но когда он протолкнул в меня член и начал двигаться, я понял, что не смогу больше, просто не выдержу. Мне было больно, и любрикант уже не спасал. Я стал вырываться. Он - не сразу, но все же остановился, отпустил меня и кажется даже встревожился немного - так сильно меня трясло. Он стал успокаивать меня, пытался обнять, говорил, что это все, что больше он меня не тронет, но я шарахнулся от него, оттолкнул его руки и сбежал из постели.
Я очень хотел его. Я хотел его до безумия, и помочь мне мог только секс. Но я не мог находиться рядом с ним и выдерживать его прикосновения. Это было ужасно.
Не знаю, что он подумал, когда я забился в угол и скорчился там, стуча зубами, - я ведь ничего не объяснил и, наверное, здорово его напугал. Он принес одеяло, набросил его на меня и сразу отошел, потому что я закрыл голову руками при его приближении. Когда я немного успокоился, он заставил меня выпить. Я сделал несколько глотков, потом еще несколько, а потом ополовинил бутылку. После этого все стало хорошо, и я позволил уложить себя в постель. Но пока я сидел в углу и маниакально напивался, мне в голову пришла довольно странная мысль, которая не давала мне покоя несколько дней подряд.
Это прозвучит смешно, но я пытался рассуждать логически. В нем не было ничего особенного - думал я. У меня было много любовников, среди них попадались восхитительные экземпляры, которым он проигрывал по многим параметрам. У него не идеальное тело, не выдающийся размер члена и не самое интересная внешность. Разве что руки у него безупречны, да широко расставленные глаза, придающие выражению лица некоторую наглость, стоят упоминания, но все остальное... на уровне чуть выше среднего.
Так какого черта?..
Теория, родившаяся из этих рассуждений, требовала подтверждения, и при первом же удобном случае я проверил ее опытным путем. А потом терзался от собственной глупости, подлости и неблагодарности. Через пару дней после эксперимента я решился и спросил его:
- Ты ревнивый?
- А у меня есть повод? - бросил он небрежно.
Я не ответил. Мне следовало сказать что-нибудь - что угодно: "да", "нет", "не знаю" - но я промолчал. Он взглянул на меня чуть пристальней и изменился в лице.
- Нет. Не может быть.
Я продолжал молчать, и он спросил после паузы:
- Но почему, детка? Я не понимаю...
Я и сам уже не понимал. Я просто пришел в клуб, подцепил первого попавшегося красавчика и отправился с ним в отель. У нас был быстрый, но пресный секс, после которого я долго не мог отмыться.
Я сказал:
- Мне было страшно.
Он смотрел на меня очень внимательно и ждал объяснений. Я выдохнул и стал подбирать слова:
- Мне страшно, потому что раньше такого не было. Я не знаю, что это и почему. Я подумал, что, может быть, дело во мне, а не в тебе. Что теперь всегда и со всеми будет так же. Я должен был проверить, понимаешь?
Он молчал достаточно долго, чтобы я повредился умом. Поэтому меня не удивило, что следующий вопрос он задал так, словно говорил с буйнопомешанным:
- Так что же ты выяснил? Дело в тебе?
- Нет, - сказал я. - Во мне нет ничего. Там пусто.
Он встал и вышел из спальни. Спустя пару минут в недрах квартиры что-то разбилось со звуком, похожим на выстрел. Потом ожили многоваттные колонки, загудели сабвуферы, и я сжался от рухнувшего на меня невыносимого количества децибелл. Через несколько секунд музыка оборвалась, и мой любовник вернулся в спальню с бутылкой и двумя стаканами.
- Дебил, - сказал он, наливая скотч.
Я заплакал.
Ночью он был нежен со мной, а в перерывах между сексом мы даже поговорили немного. Правда, говорил в основном он, я больше слушал. Он рассказывал мне про меня, говорил, что я красив, как концепт-кар, который никогда не пойдет в серию. Шедевр дизайнерской мысли, - сказал он. Чистые линии.
Мне показалось, я начал его понимать.
Он говорил, касаясь губами моего виска. Ему нравились мои губы, и он часто дотрагивался до них. Его член прижимался к моему бедру и подрагивал изредка. Я был счастлив, как тысяча слюнявых идиотов.
Он попросил меня подрочить для него, и я дрочил, пока не кончил. В его глазах был такой восторг, что я мог бы мастурбировать до наступления летального исхода.
Я говорил, как я был счастлив? Теперь скажу, как был несчастлив.
Наше знакомство длилось меньше двух месяцев, когда это случилось. Он вернулся со службы и, вместо того чтобы сразу потащить меня в постель, рухнул на диван в гостиной и присосался к бутылке. Я никогда не видел, чтобы он пил из горлышка, и меня это насторожило.
- Что?.. - спросил я.
- Меня переводят, - ответил он.
Я подумал немного и решил, что не вижу в этом ничего такого, что мешало бы налить виски в стакан. Разве что с этой квартирой придется расстаться, но уж это-то меня ничуть не печалило.
- А в чем проблема?
Он посмотрел на меня, как на слюнявого идиота.
- Я - уезжаю, - сказал он с расстановкой.
- Мы уезжаем? - уточнил я.
- Нет.
Я вслепую добрел до кресла и сел.
Я не понимал, что это значит. Он бросает меня? Я ему не нужен?
Проще всего было спросить, но разговаривать с человеком, который сидит в десятке метров от тебя, чертовски сложно, а встать я не мог, поэтому долго молчал.
Он тоже не спешил с объяснениями.
- Послушай, это как-то... неожиданно, - начал я, но не успел закончить. Он поставил бутылку на пол, подошел ко мне и опустился передо мной на колени.
- Ты не можешь туда поехать, там закрытая база. А я не могу остаться, потому что... служба.
Он держал меня за руки. И смотрел мне в глаза. Я не мог поверить, что все закончилось.
Неужели ничего нельзя сделать? Попросить перевода в другое место? Поговорить, объяснить... Что за дикость, в конце концов? Какое-то узаконенное рабство...
Он словно прочитал мои мысли и заговорил, быстро и сбивчиво:
- Я подумаю. Я, может быть, придумаю что-нибудь. Должен быть способ, но не сейчас - сейчас уже поздно что-то делать. Это не навсегда, но мне придется уехать. Я собой не располагаю, детка. Я буду звонить...
Звонить?!
А сексом мы тоже по телефону будем заниматься?..
Я выругался. Настолько грязно, насколько был способен.
Он закрыл глаза, и лицо у него стало такое, словно я его ударил. Если бы я был в состоянии устыдиться, я бы сдела это, но ничего кроме бешенства я не испытывал. Он может, черт возьми, уйти в отставку. Послать подальше Армию Соединенных Штатов и остаться здесь, со мной. Но он не сделает этого. Да и я его не попрошу. Возможно, он всю жизнь мечтал дослужиться до генерала. И что такое два месяца жаркого секса против всей его жизни?
Он снова прочитал мои мысли:
- Я уйду в отставку. Через какое-то время, не сейчас. Сейчас - не отпускают. Я должен буду уехать, детка...
Вот тут мне стало нехорошо. По-настоящему.
- Когда? - спросил я.
- В понедельник.
Был вечер пятницы. Я не хотел умирать.
Немного позже, пьяный и очень злой, я начал изводить его и себя, предлагая варианты один безумней другого.
- Мы можем уехать. В Мексику. Или куда угодно. Просто сесть в самолет и улететь.
- И будем прятаться всю жизнь? Я не хочу под трибунал за дезертирство.
Я хлебнул скотч из бутылки и решил, что тоже не хочу.
- ОК, дай подумаю... Как насчет умирающих родственников?
Он мотнул головой - у него не было родственников.
- Тогда, может, ты женишься? Фиктивный брак. Я найду тебе беременную лесбиянку, и ты признаешь отцовство.
- Долго, это все долго. Но мысль интересная...
- Я найду. А еще... Может, мне нанять детектива? И поискать компромат на твоих генералов?..
Он странно посмотрел и, как мне показалось, задумался. Потом назвал фамилию.
- Ходят слухи, - сказал он, - что этот парень любит юных, очень юных девушек. Только... это небезопасно. И тоже небыстро.
- Но это лучше, чем ничего, - сказал я, и мы надолго замолчали.
Бутылка подходила к концу, когда мне в голову пришла последняя безумная мысль. Я тщательно ее обдумал и спросил:
- Твои генералы - они знают что ты гей?
Он слегка удивился и немного озадачился.
- Я не скрываю, но и не афиширую. Поэтому я не могу быть уверен, но скорее нет, чем да.
- Что будет, если узнают?
Он пожал плечами:
- Ничего. - Потом добавил задумчиво: - Разве что я буду замешан в каком-то скандале...
- Тебя уволят с позором?
- Да - если это будет громкий скандал.
- Но громкий им невыгоден...
Он медленно, с пониманием кивнул.
Мы помолчали, и я задал последний вопрос:
- Ты сделаешь это?
- Конечно.
В понедельник я проводил его в аэропорт, а в четверг его отозвали. Фотографии получились замечательные: офицер Армии Соединенных Штатов принуждает к сексу неизвестного рядового, чье лицо невозможно узнать. Офицер, впрочем, тоже с трудом поддавался идентификации, но ряд косвенных признаков однозначно указывал на специалиста по логистике. Скандал замяли, виновного тихо изгнали.