Москва 2310
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
"Время и место понятно из названия. В результате всякого рода эпидемий, город разделился на здоровых живущих в маленьких районах в окружении развалин, и больных в резервациях и зонах отторжения( в метро, в бывших парках, обнесенных бетоной стеной, и т.д.) А еще в городе существуют районы в которых хозяйничают бандиты - Мертвый стан - например. Горючки в городе ноль, так как Москва замкнулась от всего остального мира, отгородившись линией МКАД, по которой через каждые 500 метров выставлены пулеметные расчеты. Оружия в городе полно, но рук, способых держать это оружие явно не хватает. Откуда им взяться, если все серьезные болезни превращают заболевших в изгоев. Больные объявлены врагами и всячески преследуются. За выход из резервации в лучшем случае отправка в подземку, в худшем - пуля в лоб. Такое положение вещей сохраняется сотни лет, но так не может быть вечно." [mucc333]
|
Чёрт, как спать хочется! Выныривая из небытия, я вытащил тяжелые ноги из-под теплого одеяла и пошевелил непослушными пальцами. Ну я вчера и набрался! Ничего не помню, как мужики разошлись, как спать улегся? Хотя нет, вроде помню приход майора. Вот они ругаются с Кротом, и тот лезет за пистолетом, а дальше... темнота.
С трудом отрывая чугунную голову от подушки, я недовольно фыркнул. Пошамкал потрескавшимися губами, пошевелил шершавым языком, покрытым вонючим налетом и напоминающим сейчас, подошву моего старого сапога. В мозгах шелохнулся громадный кирпич, поселившийся там после вчерашней пьянки. Он, казалось, весь состоял из острых углов, которые топорщились во все стороны и, задевая мозги, вызывали резкие болевые спазмы.
Как эти заразные живут со своими болячками, если здоровый мужик, выпив на сон грядущий пару стаканов перегона, с утра встать без головной боли не может. Посмотришь на бродящих за колючей проволокой задохликов, и в жизнь не подумаешь, что каждый из них страшный агрегат, смертельная машина, живой инкубатор по производству вирусов, которые только и ждут, как бы вырваться наружу и поменять хозяина.
- Сержант Белов, вас вызывает майор Дубинский, - противно зашипел висевший на противоположной стене кубик радио-информатора.
Я повернулся набок, выпростал руку из-под одеяла и пошарил сонными глазами по полу. Тяжелый ботинок, внезапно оказавшийся в моей руке, на секунду завис в воздухе, выцеливая источник мерзкого звука. Затем неприспособленный для полётов снаряд метнулся в направлении стены. Пластиковая коробка громко хрустнула. Радио хрюкнуло, издало короткий жалкий хрип и смолкло.
"Мастерство не пропьёшь", - подумал я, когда ненавистные динамики заткнулись.
За пять лет службы я дослужился до сержанта, но - это если лукавить. А если говорить честно, как был я сержантом, когда меня зачислили в заградители, так и болтаюсь по служебной лестнице, то поднимаясь до лейтенанта, то опускаясь вниз. Нет, не так. Точнее будет: то опускаясь вниз, то возвращаясь в прежнее свое звание. По словам майора, я очень похож на Буриданова осла, топчущегося возле двух стогов сена. Ты еще станешь майором и даже полковником, - говорит он, хотя, я-то вижу, что в последнее время он все больше смотрит на меня с укором и какой-то грустью, как будто знает что-то, что мне недоступно, что-то из моего будущего.
- Ты так похож на своего отца, - говорит он и вздыхает.
Впрочем, о чем это я? Майор - кремень, образец непримиримости к врагу, а грусть да жалость - удел слабаков. Как бы то ни было, но за время службы я два раза был разжалован за излишнюю мягкость в отношении охраняемых, три раза восставал из пепла. Один раз читал про эту самую птицу - феникс, а моих подчинённых в это время воровали вичи. А может и не утащили их вовсе - может они сами дезертировали? Кто сейчас будет разбираться? Может и врут, те, кто доказывает с пеной у рта, что доходяги могут выкрасть крепких здоровых парней и утащить их к себе в подземные катакомбы, но разговоры ведутся, и список исчезнувших бойцов растёт. Даже в нашем гарнизоне их за последний год пропало больше ста. И это притом, что сейчас у нас всего бойцов несколько сотен. Новобранцев и запасников полно, а действующих, опытных вояк с гулькин нос.
- Рожденный заградителем не станет чистильщиком, - говорит Марта, когда мы обсуждаем мои слабости. Может она и права, но иногда хочется, чтобы было по-другому.
Марта - моя девушка. Мы познакомились пять лет назад, когда я спас её от инфицированных. Возвращаясь с курсов определителей, в соседней подворотне я услышал крики. Конечно же, я поспешил на помощь и в тот момент, когда прибыл на место, самый здоровый вича... Чёрт, здоровый вича - смешно получается! В общем, я подоспел вовремя. Заразные подонки пытались изнасиловать бедную девушку. Я без труда раскидал ублюдков, неизвестно как проскользнувших за колючку. Не зря всю свою сознательную жизнь занимался рукопашкой. В наше время - хочешь жить, умей постоять за себя.
Злобные лица и сейчас стоят у меня перед глазами. Таких тварей я не видел ни до, ни после того случая. Синие, опухшие, покрытые отвратительными пятнами и язвами - как в дурном сне. Хотя и в самом страшном видении не увидишь столь отвратительных физиономий. Короче, судя по описаниям в старых учебниках, это были больные самой последней стадией СПИДа, дай бог памяти, а вот - термальной! То есть амба сволочам, конец скоро должен прийти, а они, гады, вместо того чтобы лежать где-нибудь в темном туннеле подземки, на поверхность лезут - к здоровым людям их тянет, видишь ли.
Что же гонит их на открытый воздух? Ведь здесь можно запросто пулю в лоб схлопотать. Любой заградитель, сдрейфив, запросто рванет курок. Да просто рука дрогнет! И не важно - специально он палить начал или нет. Конечно, по уставу в таких случаях должно проводиться расследование. Но уставу в обед триста лет, а в жизни - кому нужны разборки и бумажная волокита? Было бы из-за кого.
- Попытка прорваться через колючку должна быть пресечена любым способом, - говорит наш майор. Вот это я понимаю! Это по уставу!
Правила, инструкции. Главный принцип - локализовать заразу, а если очередная тварь сдохла, кто будет докапываться и выяснять, почему тело оказалось так далеко от колючей проволоки, если нарушитель хотел лишь прорваться через периметр? Умирая, отполз гад! Не веришь, поди обследуй труп, коли кишка не тонка.
Вот и я говорю, кому все это нужно? А может свои, назло нам, подальше оттащили, чтобы, значит, наших бойцов запятнать. Кто знает, что у них, заразных, на уме.
Майор, тот улыбается, когда видит подобные шалости подчинённых.
Я и сам как-то стал свидетелем, как доброволец Зум на глазах Дубинского всю обойму в заразных выпустил, слегка поцарапавшись о колючее заграждение. Зло его видимо взяло за свою неосторожность, а на ком ещё кроме инфицированных пар сбрасывать? За колючкой в это время несколько стариков грелось на солнце.
И как эти гнилушки до старости умудряются доживать? Может лекарства где-то остались, ещё с тех пор как их лечить пробовали? Ведь не врёт же майор, когда говорит, что раньше вичей даже лечили. Вот только им что-то не понравилось. То ли методы, которыми их пытались спасти, то ли лекарства, которые им давали. Мало кто сейчас знает, что именно. Наш доблестный майор, по крайней мере, говорит, что не знает. Хотя я с трудом верю. По мне, так он все о вичах знает.
Выхватил, значит, Зум автомат из-за спины и давай греющуюся на солнце мразь свинцом поливать. Смачно так, с душой, курок на себя рвёт. В глазах огонь - боевой блеск. Любо дорого посмотреть. А за спиной его майор стоит и задумчиво так колотит позолоченной рукояткой стилета по начищенному до блеска сапогу. Кругом шум, гам - жадный до зрелищ народ собрался, а майор спокоен. Подтянут, пуговицы блестят, как на картинке. Стоит чуть позади и смотрит, значит, как новобранец душу свою отводит. Лицо отстраненное. Улыбается даже. Глаза, по крайней мере, точно ржут. Впрочем нет, ржут они у простых бойцов, а у майора, всё-таки, улыбаются. Постоял майор, посмотрел, потеребил отутюженный до болезненного хруста чёрный мундир и только, когда все трухлявые гнилушки на землю трупами осыпались, приподнял руку в кожаной перчатке и, положив на плечо новобранца, громко рявкнул:
- От..ставить!
Зум вначале зло обернулся, собрался уже послать непрошенного указчика куда подальше, но натыкаясь на ледяной взгляд майора, моментально поник. Глаза к земле и засопел виновато, которого отец в угол поставил. Осталось только слезу пустить, да в носу поковыряться.
- Хватит землю рыхлить, - улыбнулся наш боевой командир, и добавил, кивнув в сторону мертвых тел. - Молодца новобранец! Так держать!
- Рад стараться! - выпучил глаза удивленный Зум, безуспешно пытаясь втянуть выпирающий живот, очень похожий на походный рюкзак, только одетый не на ту сторону. Со спины, впрочем, Зум также не казался особо поджарым.
Молодчага наш майор - суров к врагам и справедлив к подчинённым. Ведь зачем мы здесь? Чтобы гнусь заразная не распространяла свои вирусы среди здоровых людей. Не прорвалась, значит, в ряды здоровых членов общества. В наши, то бишь, ряды. С этими гадами только так и нужно, а то они на такое способны.
Сам я, конечно, не видел, на что они способны, но вот слышал не один раз. Случаев много, а еще больше рассказчиков. Недавно к нам приходил один такой сказочник, Вонючка - с соседнего, Беляевского кордона. Под утро пришел. Весь в крови - словно со скотобойни. Руки трясутся, автомат дымится.
- Ночью, - говорит, - когда застава спала, проникли два десятка вичей за нашу колючку и всех заградителей шприцами - раз! Двоих, что помоложе, утащили с собой в подземку. Видимо, чтобы насиловать потом. Мужиков эти твари, говорят, больше жизни любят. Извращенцы! Что с них возьмёшь? За это их бог руками генерала Кожемякина и наказал, - рассказывает Вонючка, а сам руками за пазухой елозит, словно проверяет что-то.
Стоявший неподалёку сержант Ус, приблизился к рассказчику, взял героя за грудки, да как встряхнет от души.
- А ты об кого так автомат нагрел, поганка, коли их всего пару десятков было? - рявкнул. - Со шприцами! - кривляясь, передразнил он Вонючку.
- Может и больше, - выдавил Вонючка, вытаращив глаза. - Я что, их считать буду? А насчёт шприцев - это ты зря улыбаешься. Сам знаешь, что оружие у них не хуже нашего. Кое-как отбился, - продолжил Вонючка, в очередной раз пошарив рукой под заляпанной кровью курткой.
- От больных со шприцами? - в очередной раз зло прошипел Ус, продолжая потряхивать очумелого рассказчика.
Вонючка безвольно болтал головой, но полы куртки плотно сжимал обеими руками.
- Когда поняли, сволочи, что не взять им Вовчика, под землю рванули. Знают твари, что там их преследовать не станут. Оно и понятно. Кто же в здравом уме в подземку полезет?
Ус бросил Вонючку на землю и брезгливо отряхнул руки, словно к заразе прикоснулся. Никто не заметил, но я-то вижу, что знает он что-то о Вонючке, что-то такое, чего никто знать не может. Знаю, когда у него такой взгляд - он чувствовалку свою включает. А когда он её включает - ничего от него не утаишь.
Разозлился я.
- Трепло! - кричу. - Как два десятка никчемных задохликов могут одновременно полусотне обученных бойцов шприцем кровь ввести?
Заерзал Вонючка тут, заелозил, как змея на раскаленной сковородке.
- Они, тех, кого не успели уколоть, тут же пристрелили, - завопил он, пряча глаза.
Глянул я на сержанта в надежде получить подсказку, а он, гад, отвернулся. Изображает, что потерял интерес к происходящему, опустился на мешок и устало прикрыл глаза.
- А что стало с теми, кого они укололи? - резко повернулся я к Вонючке.
Краем глаза вижу приближение командира, а взгляда от Вонючки оторвать не могу. Что-то странное с ним происходит. Побледнел мужик, затрясся. Глаза навыкате, окровавленные руки сжимают автомат до синьки. Смотрю на указательный палец, а он медленно к курку тянется. Ах ты, сволочь! Похоже, это ты своих... Думаю, что-то не поделили, а сам автомат из под локтя тяну.
И тут майор наш показался.
- Отставить! - кричит, приближаясь.
Сбоку Ус кряхтит и едва слышно шепчет:
- Оставь ты это дерьмо. Пока он от страха и тебя не пристрелил. Страшны не герои в рядах противника, страшны трусы среди своих.
- Разговорчики! - выдохнул майор, упираясь тростью в грудь вытянувшегося во фрунт сержанта Вонева. - Боец, зааа мной! - рявкнул, и больше мы Вонючку не видели.
Зато, очень скоро услышали о назначении командиром Беляевского гарнизона, лейтенанта Владимира Вонева. Лейтенант и командир гарнизона. За проявленную, значит, доблесть. Вот такой вот компот получается. Герой значит. Не знаю, может оно и так.
Ходят слухи, что в последние дни инфицированных обуревает жажда мести, якобы вирус, пожирающий изнутри их организм, гонит их к здоровым людям - чтобы жертв побольше, значит, было. Как же, скопом помирать, значит, проще. Послушаешь таких бойцов как Вонючка и вздрагивать при каждом шорохе начинаешь. Как ни прикидывай, жутковатая картина получается. После этого и Зума поймёшь - кому же хочется в подземку к вичам?
А майор, он нам всем как бог и родной отец, одновременно. Он своих ребят в беде не оставит, из любого дерьма вытащит. И если сказал, что Вонючка герой, значит так тому и быть. Кто мы такие, чтобы его решения обсуждать. Вонючка не нравиться? Да и чёрт с ним!
Ус - хоть и неплохой парень, но добрый слишком и думает много, мусолит каждую мысль, как будто с автоматом возится. Это ж надо до такого додуматься: вичей больными называть или положительными. Вот у меня, когда голова с похмелья трещит, я страдаю - я больной, значит. А они? Положительные?! Ха, ха, ха! Они, значит, положительные. А мы тогда, что - отрицательные? Положительные - хорошие, а мы значит плохие. Дурак Ус! Так он до цугундера договориться. Нашел, тоже мне, положительных.
Налюбится, значит, эта мразь друг друга, нажрётся галлюциногенных поганок из заброшенных туннелей и кайфует день и ночь без перерыву. Говорят, они после этих поганок в темноте сами светиться начинают, сволочи. А ещё рассказывают, что бабы у них отдельно живут и тоже только друг дружку любят. Оно и понятно: и те, и другие - извращенцы! Что с них взять с заразных?
Вроде все на местах и докопаться не до чего, но и здесь Ус у меня в башке сомнения посеял. Умеет он задавать вопросы с подковыркой, от которых в голове чесаться начинает, пока ответ для себя не придумаешь.
- Как же, - говорит он, - они детей рожают, если только друг дружку того?
Вот уж - вопрос на засыпку. Получается, они не только друг друга ... Тьфу ты - ну ты! Погань какая! Только за одно это застрелил бы любого из них. Злюсь я на вопрос Уса и понимаю, что надолго засел он в моей башке, как гвоздь ржавый в доске. Ведь действительно, уже лет двести прошло, если не больше, как они под землю спустились, а до сих пор ведь не вымерли, гады. Как так? Размножаются, значит.
Правда, наш майор утверждает, что вместе с вичами в метро ушли жалеющие их родственники, сочувствующие ученые, тогда их называли странным словом - спидиссиденты, и просто идиоты, которым нравиться возиться с живой грязью. Нравиться им в дерьме ковыряться. Майор их гумиками называет, от слова - гуманисты. А заразных - гомиками, уж и не знаю почему. Умный мужик наш майор - не нам дуракам, необразованным, чета.
- Вот от них и пошёл мутировавший приплод, - говорит майор, - который и поныне в подземке проживает.
Не знаю, может они и мутанты, но неувязка всё же остаётся. Даже после объяснений майора. Если они мутанты, то как выжили? Мутанты не жизнеспособны - это даже я знаю. А если заразные, тогда опять же - почему не сдохли?
- Почему же они не вымерли? - возмущается здоровенный Ус, когда я пытаюсь с ним поделиться сомнениями на этот счёт. Как будто мысли мои читает.
Дубинский говорит, что в Метро сейчас живут приспособившиеся мутанты, которые, являясь носителями вируса, сами могут долго не болеть. Слово он какое-то даже к ним применил. Сложное слово, не наше, но близкое мне. Я его сразу полюбил, как только услышал. Крепкое такое словцо, армейское, жесткое. Уж и не знаю, как его к вичам применили. Вот только вспоминается с трудом. Нон.. п.. Нонпрогрессоры! Вот!
Живут, значит, эти нонпрогрессоры так долго, что за это время успевают народить бесчисленное потомство. Большая часть выродков, конечно же, погибает, но что-то из приплода остается. Да и здоровых людей утаскивают под землю довольно часто. Не только же как секс игрушки. Может они их применяют для своих экспериментов? Может они предназначены для продолжения рода. А ведь это мысль! Недавно майор, правда, сказал, что эти нелюди могут из пробирки детей делать, но я не верю. Откуда у них в подземке оборудование для этого. Да и вообще эта технология уже лет сто как забыта, а может и больше. Это он наверное придумал, чтобы я меньше об этом думал. Он-то сам наверняка знает, почему они все не сдохли, но нам не говорит. Правильно! Может это секрет? Военная тайна! Точно.
Чёрт! Голова лопнет, если долго об этом думать будешь. Нужна тебя эта гнойная мразь? Пусть себе живут. Пока они в подземке, нам бояться нечего.
Как бы оно не было, но именно вичи помогли мне встретить Марту. И хотя она до сих пор утверждает, что тогда в подворотне они просто пытались отнять у неё сумку с продуктами, но я-то знаю, что этим сволочам от неё нужно было. И что бы стало с бедной девушкой, не проходи я мимо. Естественно, либо изнасиловали её, либо просто вогнали несколько кубиков своей заразной крови. В любом случае результат был бы один и тот же. Я же видел у одного из них в руках что-то очень похожее на шприц. Опять же зачем им девушка, если они любят мальчиков? Твою же за ногу!
Конечно шприц! Что же ещё? Не иголку же для штопанья штанов. Ха.
Ведь все знают, что инфицированные везде таскают с собой шприцы, чтобы колоть здоровых граждан. Завидуют сволочи здоровым чёрной завистью. Здоровье! Вот чего у них никогда не будет, а у некоторых никогда и не было. Вернее, у большинства, а ещё точнее - у всех. Они ведь уже родились больными. Интересно, кто позволяет заразным матерям рожать?
А кто им там, в темноте, запретит?
Марта всегда спорила со мной, когда мы вместе вспоминали происшествие в подворотне. Это ты, говорит, со страху напридумывал себе и морды, и иголки в руках, а может есть просто хотели. Я поначалу пытался убедить её, но только поначалу. Со временем понял, что скромной девушке неудобно даже представить себе то, что могло произойти в той подворотне. Ну да ладно! Главное, успел я! И теперь мы с моей голубоглазой скромницей и красавицей вместе. На всю оставшуюся жизнь вместе. До последнего вздоха. Навсегда.
Хотя, до сих пор меня терзают смутные тревоги и сомнения. Почему, например, Марта не заразилась. Ведь они её касались, руками хватали, но не один тест не дал положительного результата. Я сам ей тестирование провёл, и по всем показателям отрицательно. Тестер, как был бесцветным, так и до сих пор остаётся таким. Ничего не пойму, но рад, что так получилось. Иначе бы ничего у нас с ней не было. Я скорее сдохну, чем с заразной дело иметь буду.
Скорей бы стать лейтенантом, тогда можно будет просить отдельную квартиру. И жить на постоянку, не в маленькой комнате в казарме, а в хоромах с мебелью.
Говорят, что квартир, с обстановкой и предметами обихода, после великого исхода заразных в городе было необычайно много, но со временем они странным образом опустели. Исчезло всё, что могло представлять хоть какой-то интерес. Наверняка бывшие хозяева пробирались сквозь заградительные кордоны и уносили свои пожитки, а что не могли унести сжигали. Поначалу и кордонов-то не было. Рассказывают, что пожары во времена исхода вспыхивали каждый день. Иногда по несколько раз на день. Город беспрерывно полыхал. Сгорали целые кварталы, оставляя после себя черные пепелища, в районах, которых сейчас и днём никого не встретишь. Даже команды зачистки туда не заходят - боятся.
Жалко было нелюдям оставлять своё имущество. Кому ещё может понадобиться их заразное барахло? Какой здоровый гражданин потащит к себе в дом вещи, которых касался инфицированный человек? Хотя в то время, когда на поверхности ещё оставались сочувствующие вичам, неоднократно обсуждались слухи о якобы имевшем место массовом мародёрстве здоровых людей. Ну кто ж этому поверит? Слухи смолкли, когда сочувствующие последовали за своими заразными друзьями в подземные шахты метро. Ещё бы не последовать, если после введения обязательного тестирования большинство из них также оказалось вичами. Прежде чем принять закон о принудительном тестировании отказников долго народ возмущался. Заразных, мол, меньше все равно не станет. Конечно не стало, их в разы больше оказалось, но все они теперь где? Вот именно - в подземке. А так бы жили рядом, и никто бы не знал, что они заразные, пока всех не перезаражали.
- Продукты ты знаешь где. Люблю тебя, моя девочка, - продиктовал я сообщение информатору, запоздало соображая, что разбил скрипучку. - Меня вызвали.
Правда, этот хитрый прибор уже не раз побывал на полу, прикидываясь бесполезной грудой железа, но всякий раз после проверки оказывался исправным.
Хлопнув хлипкой, едва державшейся на расшатанных петлях дверью, я не спеша двинулся к командному пункту. Благо идти не далеко. Бывшая станция Метро в двадцати минутах ходьбы. Придумают же люди небылицы. Одна из них о том, что в подземке раньше поезда ходили, соединяя различные части большого города. Как бы, человек мог жить в одной части города, а работать в другой. Глупо конечно, но кто знает, может так оно и было? В обществе, в котором большая часть заразные твари, всё могло быть.
Каждодневный маршрут, от дома до места службы - каждая труба знакома, каждый кирпичик родной. И не надо лезть под землю, чтобы добраться до места службы. Брррр!
Сравнивая в голове картинку вчерашнюю с видом сегодняшним, я не заметил ничего необычного. Вроде ничего не изменилось. Развалины, когда-то бывшие человеческим жильём, всё также выпячивают бетонные разломы, цепляясь за взгляд редкого прохожего осыпающейся кирпичной кладкой, железными штырями и крюками, торчащими из разрушенных стен. Потемневшие обломки повсюду. На треснувшем бетоне, на траве, кое- где (очень редко) пробивающейся сквозь бетон. Большие и маленькие. Закопченная плоть большого города - руины, как следы былой яркой жизни. Говорят, было время, когда можно было ходить по городу без оружия, не опасаясь нападения. Врут, наверное. Нужно будет расспросить майора. Сейчас трудно в это поверить, как и в то, что в этом городе когда-то жили миллионы граждан. Не упырей со шприцами, не заразных вичей или гепатитчиков, скрипушников и тубиков, не бандитов одиночек, а здоровых сограждан. Были конечно и больные, страдающие обычными человеческими болячками, тех которых нет в списке. Это потом, после массового тестирования оказалось, что большинство из них только прикидывались нормальными гражданами, а на самом деле инфицированные твари расплодились настолько, что их оказалось больше здоровых. Гораздо больше. Если бы у них тогда хватило мозгов, то парились бы мы сейчас на их месте в шахтах метро, и они бы нас на поверхность не пускали. Но, так или иначе, мы - здесь, наверху, а они - там, под землей.
Множество городов за МКАДом, оказавшись вне доступа лекарственной помощи, предпринятой правительством, стопроцентно провалились в вирусную воронку. И если бы не вовремя принятое решение изолировать заразных и отгородиться от всего остального мира, то и город бы вымер до последнего жителя.
Люди в основе своей слишком пассивны и привыкли надеяться на лучшее. Еще до того, как для вичей выставили лекарственные "кормушки", нашлись добрые доктора, которые, разделяя оптимизм пациентов, пытались лечить заразившихся людей сами. Когда те, поплевывая на все человеческие законы, жили в греховной грязи друг с дружкой, интеллигентные докторишки пытались лечить их своими, только им известными методами.
- В кормушках, - говорили они. - Яд! И этот яд убивает инфицированных быстрее самой болезни.
Может поэтому эти твари отказались от помощи, предложенной им правительством.
- Они не виноваты, они просто больные, нуждающиеся в помощи, - утверждали идиоты-гуманисты, едва не погубившие человеческую цивилизацию.
Борьба с вирусом шла не один десяток лет и в конце концов стало ясно, что человечество проигрывает беспрецедентное сражение. Инфицированные - тогда еще больные, могли сами выбирать способ существования в этом мире. Они могли принимать лекарства, а могли отказаться от него и, заражая других, ждать смерти. Майор говорит, что против вируса не было надежного средства, но те таблетки, которые раздавало правительство задарма, хоть и не сильно, но могли сдерживать распространение эпидемии.
Так было, до тех пор, пока наиболее умный из здоровых граждан нашей страны - генерал Кожемякин не нашел истинного виновника эпидемии - инфицированного человека. Бывший военный ученый, разработавший наиболее действенную сыворотку от различных вирусов, иначе говоря, главный вирусолог очень быстро убедил оставшееся, здоровое население страны, что возможность выбора для инфицированного человека, не является абсолютной ценностью. Его поддержала церковь. С этого момента каждый гражданин был обязан каждый месяц сдавать анализы и проходить тесты. Однако, этого можно было тем или иным образом избежать. Инфицированные обязаны были принимать лекарства, строго по расписанию и, что самое главное, стараться ограничивать количество контактов со здоровыми людьми. Поначалу под контактами подразумевались половые сношения, но потом решили, что инфицированным лучше вообще воздержаться от общения со здоровыми людьми. Хватит им общения между собой. Постепенно передвижение пациентов ограничили до квартиры больного. Эта мера называлась тогда домашним арестом. Но и это по мнению генерала была полумера, и вскоре он предложил переселять заразных людей из дома в дом, из района в район, создавая изолированные зоны с высокой концентрацией зараженных. Ну, и как следствие, здоровых из этих резерваций как ветром сдуло. Вначале - из резерваций, затем - из соседних с ними районов, потом и вовсе полоса отчуждения между местами проживания больных и здоровых образовалась. Кому же жить возле заразных захочется?
С момента, когда борьба с вирусом закончилась и началась борьба с распространителями вируса, у общества появилась реальная возможность победить смертельную заразу. История умалчивает о темном периоде, начавшемся после смены врага. Но в учебниках говориться, что инфицированные не желали мириться с уготованным им положением. Одни не соглашались на переселение, другие отказывались и от переселения и от лечения. Начались массовые волнения и всеобщая смута.
Странные эти вичи. Им лекарство, а они?
У них, по-видимому, мозгов не хватает больше чем иммунитета.
- Удирали, как дети, прятались в заброшенных домах, лишь бы избежать лечения, - рассказывал майор так живо, как будто сам видел их бегство, -
Слава генералу Кожемякину! Хватит ложного гуманизма - война заразным! Приказ войскам войти в город и закончить беспорядки и самодеятельность инфицированных.
Всю ночь, говорят, думал генерал, оставить в живых заразных, наглухо запечатав районы их проживания, или всё же уничтожить? Всю ночь думал, пока не решил: "нужно спасти мир любой ценой!"
И всё было бы хорошо, как и задумано, но нашлась какая-то продажная тварь среди командования армией. Проснулись люди с утра, а город пуст. Кругом оцепления. Военные охраняют дома, в которых никого нет. Стоят бойцы и ждут приказа штурмовать пустые здания. А вся эта спидозная толпа, оказывается, ушла под землю и забаррикадировалась в Метро. Ну не идиоты ли? Уж лучше сдохнуть под солнцем, чем гнить заживо под землей. А им, видишь ли, детей своих жалко, стариков да бабок. Раньше о детях думать надо было, когда от лечения отказывались. И надо-то всего ничего, живи под надзором в своем районе, получай лекарство из кормушки и глотай его тут же. Колючая проволока? Так где ж ее нет? Как говорит Ус, колючка, она в наших головах проходит. Так нет же, придурки!
Подумали военные, взвесили все за и против и решили, что может оно и к лучшему. Так тому и быть, решило командование. Отменить уничтожение, пусть сидят в метро. Проголодаются - выйдут, либо сдохнут, что ещё лучше. Вот тогда и решим, что с ними делать.
Однако и тут своё мужественное и решительное слово сказал генерал Кожемякин:
- Враг в наших рядах. Никаких возвратов. Оцепить станции метро, и места выхода туннелей на поверхность обнести колючей проволокой. Чтобы не один заразный, не мог прорваться наружу. Не выпускать инфицированных к здоровым людям и не давать им лекарств - пусть дохнут. Почувствуем реальную угрозу, зальём выходы бетоном. Или того проще, пустим воду из москва-реки. Нет им больше пути назад. Колючка впереди, подземелье позади. Всех оставшихся подвергнуть принудительной проверке на вирус. В случае неповиновения - расстрел, в случае обнаружения вируса - в метро.
- Уф! - облегченно вздохнул я, приблизившись к стене, образованной несколькими рядами мешков, забитых под завязку песком. - Наконец-то кордон.
Судя по тому, как беспечно растянулся на мешках сержант Ус, сегодня вылазок вичей не было. Беспечно посапывает здоровяк, и это дает основание всему гарнизону охраны расслабиться. У него чувство опасности, как у зверя. Чувствует он беду каким-то внутренним чутьём. Непонятно как, по словам майора, с виду полный дебил, может обладать таким нюхом на опасность. Кто-то, правда, говорит, будто у него один из близких ушёл в Метро. Мол, иногда родственник поднимается на поверхность и предупреждает Уса, но я в это не верю, не люблю слухов, тем более непроверенных.
Ус - неплохой. О заразных слишком печется, ну так у каждого свой недостаток. Простоватый? Конечно! Но это когда как. Иной раз смотрю на него и начинает мне казаться, что он только дурака валяет, а на самом деле, поумнее других будет. Но вот чего у него не отнимешь, так это его тупой прямоты, и абсолютной надёжности. Знаю - сдохнет, но не подведет. Такие ребята сейчас редкость. Вокруг всё больше говнюки, от которых доброго слова не услышишь, не то что сигаретку предложить за разговором, или стаканчик перегона налить для лучшего общения.
- Привет, Серж. Чой-то видок у тебя сегодня не ахти, - Ус растянул губы в дурацкой улыбке. - Прозрачная? - спросил он и тут же сам ответил: - Нет, вижу, не только она.
Двухметровый детина перестал улыбаться.
- Будь внимательнее. Воняет от тебя. Бедой воняет. - Пожизненный сержант поднялся с мешков и, встав передо мной, упер руки в бока, пристально посмотрел в глаза. - Нет - не нравишься, - засопел он, потирая лоб толстыми пальцами.
Гигантская пятерня неожиданно сгребла грязные взлохмаченные волосы и рванула тугой пучок кверху. Рыжая шевелюра заскрипела, но выдержала. Ус крякнул.
- Ладно, друг, прорвёмся, - успокоил я его, однако себя, как не старался, успокоить не сумел.
Груз неприятных слов сержанта повис на моих плечах, прижимая к земле, заставляя вибрировать каждую жилку, тревожа взбрыкивающие мысли.
- Сержант, вы где пропадаете? - загремел за спиной голос майора Дубинского. - Я уже два часа как за вами послал.
Майор кисло осмотрел меня с ног до головы и дёрнул плечами, словно не смог сдержать отвращения.
- Перегон? - съязвил он, сдвигая брови к переносице. - Многие из них, - яростно ткнул длинным тощим пальцем в каменный пол, как будто хотел достать им до самого метро, - только и ждут, когда рядом появиться пьяный заградитель, чтобы воспользоваться его неадекватным восприятием действительности.
"Что он называет неадекватным восприятием? - подумал я, но промолчал. - Похмелье, наверное". Лишь вытянулся в струнку, стараясь показать своё рвение и выправку. Ремень скрипнул, захрустела отглаженная накрахмаленная коричневая рубаха. "Молодец Марта!" - мелькнула приятная мысль, оставив после себя лишь лёгкую грусть.
- Ну да ладно. Пьяный - ещё не заразный! - продолжил майор, заметив мои старания.
- Так точно! - вдруг выпалил я, лихо так, вскинув руку к голове.
Майор подозрительно покосился.
- Ты чего скалишься, Белов? - удивился он.
Не знаю, что на меня нашло, но я заорал, восторженно упираясь глазами в покрасневший кончик командирского носа:
- Перегон затмевает разум. Враг ждёт наших ошибок!
За окном что-то грохнуло. Задребезжали стёкла. Загомонили в коридоре испуганные голоса. Взвыл ревун механической сирены. Ввалившийся в комнату ординарец майора, Тюля, застыл с выпученными глазами, беззвучно разевая рот, прижал руки к вздымавшейся груди.
- Т.т.треввога! - с трудом вытолкнул он, застрявшее в глотке, шершавое слово. - Т.т. там.....
Майор, несколько секунд ожидавший продолжения сообщения, сплюнул под ноги волнующемуся заике и бросился к выходу.
- Белов, за мной!
Но я и без него не остался бы в каптёрке. Выскочив на свежий воздух, я тут же заметил Уса, сидевшего между мешками. Здоровяк сжимал голову руками и тихо, как побитая собака, скулил. А вокруг выло и гудело, содрогался отяжелевший воздух. Из-под земли протяжно дохнуло теплом, вспыхнул синий мерцающий свет, лениво выползая из трещины в бетоне. На землю пополз необычный густой туман. Громкий всхлип, донёсшийся со стороны разлома, мгновенно уложил замерший воинский гарнизон лицом в землю. Ярко-синий шар протиснулся сквозь расширяющееся отверстие в бетоне, на мгновенье завис над землей и резко бросился в небо, стремительно уменьшаясь в размерах.
- Они уходят! - прошептал Ус, кивая в сторону выхода из подземки, где мелькнули и исчезли в темноте человеческие тени.
Но его никто не слушал. Весь воинский контингент, за исключением майора Дубинского, лежал на сырой земле. Зрелище, нужно заметить, было ещё то. Четыре десятка тощих тел, вжимаясь в землю, замерли в ожидании удара. Кое-кто, правда, смог оторвать голову от земли и, борясь с ужасом, всматривался в серое небо.
Меня не волновали летающие сферы, не трогал наползающий на заставу туман и яркие мерцающие вспышки. Это, конечно, был отвлекающий маневр, с помощь которого обитателям подземного мира удалось просочиться на поверхность. Четыре силуэта, судя по очертаниям, двое мужчин и две женщины, прикрываясь туманом, скрылись в темноте. Мне даже показалось, что одна из них прижимала к груди какой-то кулек.
"Куда они направились и что задумали?" - вот что волновало меня сейчас больше всего, вот что полностью занимало мои мысли. Неужели опять диверсия. Кто не знает эпидемии 2222 года? Тогда десятки тысяч инфицированных с большим трудом были изолированы от общества и в дальнейшем стали создателями новой зоны отчуждения СПИД-туберкулёзников, размещенной в Ботаническом саду. Сотни тысяч гепатитчиков, выселенных за пределы МКАДа в 2135 году. Реальные масштабы этих катастроф удалось оценить только тогда, когда с улиц исчезли последние отбросы общества с любыми признаками, любых болезней.
- Отсутствие признаков, не есть отсутствие заразы, - говорит майор, всякий раз демонстративно уничтожая перебежчиков, замаскировавшихся под здоровых членов общества.
У него полномочия чистильщика. Это дает ему право пресекать распространение инфекции на корню, без суда и следствия. Это дает ему право на ошибку, на тот случай, если потом оказывается, что тест не показывает инфекции. Враг есть враг, даже если он выглядит здоровым.
- Когда-нибудь сдохнет последний вича, вымрут тубики, гепаты, скрипушники. Останутся только здоровые. И больше ни-ко-го! - любит повторять майор. - Вот тогда-то перебьем Тепловиков, Скрытников, Олимпийцев и маньяков-одиночек. И заживем!
Умеет командир настроить людей, поселить в их душах надежду. Слушаю я его и верю, что скоро всё будет именно так, как он говорит. Умный мужик - наш майор.
- Так куда они двинулись? - который раз рявкнул майор, разглядывая насупившегося Уса.
Сержант поник головой, как нашкодивший ребенок. Сжимая здоровые кулаки-кувалды, он что-то невнятно бормотал.
- Четверо взрослых и, - сумел различить я.
Но майора, по-видимому, не устраивал ответ не по уставу. Он шипел, не скрывая своего гнева:
- Скажи мне, сержант, почему ты в этот раз заранее не предупредил о прорыве кордона? Где твое чувство опасности было?
Ус хмуро разглядывал сжатые кулаки.
- Я кричал! Да и какая это опасность, четверо больных, - попытался оправдаться он, но майор был не особо настроен выслушивать невнятные оправдания.
- Лейтенант! - обратился он ко мне. - Сержанта Усова задержать до выяснения. Беглецов разыскать и доставить для допроса. Чувствую я, что это не просто беглецы. Что-то задумали вичи. Может опять путь за кольцо разведывают. Обязательно живыми! - вдруг добавил он.
"Лейтенант?" - я вздрогнул от неожиданности и тут же забыл, что хотел вступиться за бедного сержанта.
- А если они не захотят подчиниться, мне что их на аркане тащить? Они ведь заразные!
Майор вытащил из кобуры здоровенный револьвер и, не задумываясь, начал палить под ноги двухметрового сержанта. Ус удивленно попятился, отступая и подпрыгивая после каждого выстрела.
- Главное задать правильный вектор. Впрочем, откуда вам знать, что такое вектор? Исполняй! - приказал он жестко.
Не люблю, когда на меня давят, будь это родной отец, командир, да хоть даже Марта. Хотя нет! Марте можно всё. Она особая. За неё я глотку любому перегрызу. Зубами.
Неспокоен майор - что-то надвигается. Ох, прав был Ус - беда идёт.
- Ты за меня не переживай, Серж, - буркнул сержант, укладывая свое двухметровое тело, на бетонный пол камеры заключения. - Отдохну, пока ты за больными охотиться будешь.
Я раздраженно мотнул головой - не люблю, когда он заразных больными называет. Как-то погано получается - охота на больных.
- Да ты не сердись. Ты меня слушай, - прошептал он, приподнимаясь на локте. - Впрочем, нет, ты лучше сердце своё слушай. Оно не обманет. У тебя оно есть, - сказал так и отвернулся.
Странный всё-таки Ус. Иной раз, как произнесет слово, неделю в мозгах не разгребёшь, но приятно. А иной раз от одного слова с души воротит и не один день. С виду, если не знаешь его, дурак дураком. Но не дурак - просто добрый очень. Майор, правда, считает, что это ни одно и то же. Не был бы таким добрым, давно бы до лейтенанта дослужился. Сейчас добро не в почете, и не найдешь, наверное, второго, такого, как он.
- Вернусь - помогу! - громко заявил я, покидая мрачную камеру, но ничего не услышал в ответ.
"Хотел бы - уже помог", - буркнул в душе тонкий предательский голосок. Видел же, как он кричал. Почему не сказал майору? На звание купился? Трус ты, Белов! Сколько задохликов прорвалось - четверо? Значит на поиски пойдём впятером. Пытаясь отвлечь себя от бесполезных мыслей, я в уме прикинул, кто из моего подразделения пойдет со мной.
- Барсук, Доберман, Щекан, Колобок - на выход! - выкрикнул я, ввалившись в казарму, где спала моя группа после ночного дежурства.
Вгляделся в напряженные невыспавшиеся лица.
- Дополнительный боекомплект не забудьте.
Бойцы шумно зашевелились, быстро забрасывая необходимые вещи в мешки.
- Пойдём налегке, спальники не брать! - предупредил я и, замечая вопрос во взгляде подчиненных, пояснил: - Если они хотели просто покинуть город, они бы с окраинных кордонов прорывались. Интерес их где-то здесь, недалеко расположен. В пределах одного кордона. Да, и не забудьте приказ майора - брать живыми.
Мужики мои вдруг замерли, медленно повернулись ко мне.
- Как живыми? Они же заразные!
- Да не гоните вы, разберемся! - бодро произнес я, всем своим видом давая понять, что меня их вопрос нисколько не волнует.
Не думаю, что поверили, но шушукаться перестали и снова вернулись к своим вещмешкам.
Ребятки мои, проворные - быстро собрались. Через пять минут группа уже двигалась в том направлении, в котором исчезли беглецы, когда я их видел в последний раз. Эта дорога мне хорошо знакома, благо я каждый день здесь хожу и знаю каждый камень, каждую колдобину. И ведет она к моему дому. К нашему, то есть с Мартой жилищу.
Задумавшись, я споткнулся, полетел вперед и громко рухнул в кучу мусора. Откуда здесь этот камень.
С утра его не было. Это след. И это хорошо. Ясно, что кто-то прошел.
Вот только перед подчиненными неудобно, подумал я, шумно выбираясь из приютившейся на обочине дороги большой кучи мусора.
Я оглянулся и заметил стоящего на пороге командного пункта майора. Он провожал нашу группу внимательным взглядом. Внимательным и тревожным. Маленькое препятствие не задержало движения отряда, но заставило меня быть более внимательным.
Разрушенные временем, почерневшие от огня здания мрачно взирали закопчёнными дырками окон, на крадущихся посередине пустынной улицы людей. Многоэтажные бетонные каркасы, нависшие над широкой потрескавшейся от времени асфальтовой дорогой, следили за каждым движением моих бойцов. Засаленные двери покачивались на холодном ветру, притащившем откуда-то с севера тяжелые тучи. Прижавшиеся к земле ржавые металлические конструкции чем-то напоминали скамейки в казарме. Небольшой, заросший редкой чахлой зеленью, прямоугольник скрывал детские качели, поскрипывающие в зловещей тишине металлической цепью. Неприятная мокрая взвесь игнорировала любые попытки бредущих по дороге человечков избежать соприкосновения с влагой. Она проникала под одежду, пропитывая ткань, неприятно холодила тело.
Сзади громко ойкнул Барсук, и я мгновенно припал телом к земле. Воздух со свистом разрезала длинная стремительная тень, мелькнувшая над головой. Барсук взревел, вскидывая приклад автомата к плечу. Длинная очередь гулко ударила по ушам, дробью застучала по стенам домов, взрываясь на рыхлом бетоне мелкими пыльными фонтанами.
- Отставить! - заорал я, чувствуя приближающееся дуновение раскаленных металлических пчёл. - Своих покрошешь!
- Что это было? - поинтересовался лежащий за бетонным обломком Щекан, поглаживая спусковой курок кончиком указательного пальца. Шаря внимательным взглядом по окружающим обломкам, он привычно покусывал потрескавшиеся губы.
Я покачал головой, давая понять, что ничего не успел разглядеть.
Барсук поднялся с земли, молча прошел на несколько шагов вперед и, быстро наклонившись, вытянул из кучи битого кирпича что-то продолговатое серое и мокрое. Это что-то безвольно висело на длинном скользком шнурке.
- Крыса! - бросил Барсук, держа мокрую тварь за тонкий голый хвост.
Мелькнуло розовое мягкое брюхо и крыса, покачнувшись, выгнула ожившее тело и мгновенно вцепилась длинными выступающими вперед зубами в стальной ствол автомата. Раздался противный хруст. Барсук, не задумываясь, сжал курок белеющим от напряжения пальцем. И это было его последней в жизни ошибкой. Пули метнулись по деформированному стволу и, натыкаясь на препятствие, вставшее на их пути, мгновенно разорвали стальную трубку, выстреливая металлическими осколками в лицо удивленному вояке. Окровавленная физиономия жутко ощерилась. Кровавая пена громко булькнула на месте бывшего рта Барсука, освободила место щётке выбитых зубов, торчащей выщербленными осколками во все стороны. Засипел втягиваемый сквозь красную юшку воздух. Барсук выпучил удивленные глаза, поднял трясущиеся руки к лицу, сжал его мгновенно покрасневшими от крови пальцами, стараясь собрать разорванные куски плоти растопыренной пятернёй. Маленькие металлические звери быстры и беспощадны. Боец захрипел и медленно завалился набок. Некоторое время его сердце ещё билось, но грудь уже не вздымалась.
Жуткая тварь, продолжая крошить закаленный стальной ствол острыми зубами, медленно подняла треугольную голову. Маленькие бусинки глаз уставились на приближающегося Колобка. Зверек, почувствовав опасность, дернул хвостом, но в следующее мгновенье на него обрушился большой кусок бетонной стены.
- Попробуй вот это, тварь! - выкрикнул Доберман, появляясь из плотного облака пыли, взметнувшейся с места падения обломка.
- Что это было? - вновь поинтересовался Щекан, встряхнув огненно-рыжей шевелюрой.
- Крыса! - кивнул Доберман на изломанное тельце смертельно опасного хищника. - Пожирающая сталь крыса...
***
Тело Барсука решили оставить здесь до тех пор пока не выполним задание. Времени на похороны не было, и его затолкали в большой обломок бетонной трубы, торчащий из земли. Затем завалили отверстие металлическими листами, валяющимися повсюду, и двинулись дальше. На обратном пути, если получится, заберем. А вот всеядное чудовище решили взять с собой, чтобы показать головастикам из научного ведомства. Такого экземпляра они наверняка никогда не видели. Пусть повозятся.
Одна минута - и дорога удлинилась в разы, бойцы стали больше оглядываться и, останавливаясь на каждом шагу, прислушивались к каждому шороху. Оно и понятно - как вспомнишь Барсука, так вздрогнешь. Поганая смерть.
До леса идти без спешки - минут десять-двадцать, а мой отряд уже больше часа потратил, пробираясь по открытым местам, обходя кучи мусора и канавы, стараясь не приближаться к полуразрушенным зданиям. Кто его знает, что там нас ждет. Сколько разговоров вокруг мертвых брошенных высоток. Не захочешь - испугаешься. Вон мои герои, хоть и бодрятся, но я-то вижу, трухнули по полной программе. Да и меня впервые мандраж взял, в этот район я никогда не заходил, каждый день рядом с другой стороны дороги, но не здесь. Там, с правой стороны дороги, более-менее безопасно, местность открытая, а здесь уже лес скоро и темень, как ночью. Ветер гонит темные свинцовые тучи по небу, гудит где-то впереди в деревьях.
- А кто вообще сказал, что они в лес попрутся? - возмущенно зашипел Доберман, как только впереди показалась темнеющая стена гигантских дубов. Уж очень ему не хотелось к деревьям приближаться.
Качнулись колоссы, зашуршала листва и вдали, на пределе слышимости, вдруг раздался детский смех. Нехороший такой смех, жуткий, словно зовущий в темноту.
- Вопросы есть? - поинтересовался я, всматриваясь в испуганные лица своих подчиненных.
Нет, они конечно не трусы. Если в бой то без вопросов, но здесь. Да ещё этот смех. Давно вы смех в наше время слышали? А в лесу? То-то же! Вы в лесу вообще никогда не были, как и мои ребята. А Тропарёвская чаща, меж тем, не пара ёлок, да десяток берез. Не простой лес, а резервация, зона отчуждения. Как хочешь, так и назови, только смысл от этого не измениться. Заразные в ней живут - скрипушники. Они её ещё лет пятьдесят назад заняли. Сейчас уже никто и не помнит, как они выглядят, известно лишь, что скрипит у них что-то в груди, когда они говорить пытаются и, когда дышат, тоже скрипит. Или хрипит, врать не буду, я лично ни разу не сталкивался. И ещё говорят, распространяют они по воздуху опасный вирус, последний из группы гриппов, не смертельный, но то, что не лечиться он совсем - это факт. Его даже исследовать не успели. Этому-то я очень даже верю.
Как только этих самых скрипушников армейцы в метро загнать решили, чтобы здоровых от них оградить, они все, значит, в Тропарёво и рванули. Раньше бы их оттуда за день вышибли. Но это раньше, а сейчас настоящих людей слишком мало осталось, да и скрипушники не дураки. Они не с пустыми руками в лес ушли, большинство из них служивые были, полиционеры, так их, кажется, тогда называли. У них там целая община была. Всю улицу имени какого-то генерала занимала. Вот всем кагалом они там, в Тропаревском лесу, и окопались.
Тогда еще подземные емкости с горючкой до конца не опустели, подумало наше командование подумало и решило: пусть живут, только из лесу носу не показывают. Согнали остатки техники и, как могли, огородили Тропарёво громадными плитами. Как уж они там жить будут и где жратву брать - их дело. Но вот что странно, скрипушники вроде как и не против оказались. Даже договор согласились подписать, по которому ни мы к ним, ни они к нам соваться не должны. Вот что значит служивые люди, а не какая-то рвань, гражданская. Даже у заразных дисциплина остается. Только помимо дисциплины у них еще и оружия на всех нас здоровых (и даже больше) осталось. Так и оказались они за бетонным забором наедине с собой. Заразные и злые на нас. А мы на них.
Кого-кого, а здоровых идиотов, которые за заразной швалью, куда глаза глядят, тащатся, я никогда не смогу понять. Что им-то не на свободе не живется. Вспоминаю я всё, что слышал о скрипушниках, а руки сами сумку распаковывают. Защитную маску достал, ремешки подтянул, герметичность проверил и только тогда вздохнул свободно. И то ладно. Теперь можно не бояться, только не пораниться бы случайно. Бойцы мои на меня глянули и без разговоров за масками. Один Колобок остановился, глазам хлопает, рот открывает, как будто воздуха ему не хватает, а сказать ничего не может. Пропил сволочь маску из боекомплекта. Ну ничего, пусть поволнуется, а потом я ему свою, запасную отдам. Моя сумка побольше, в ней всё с запасом, на все случаи жизни, значит. И маска в запасе, и перегон для обработки ран. Но вначале пусть потрясётся гаденыш, чтобы в следующий раз думал.
Лес, меж тем, не такой уж и страшный оказался. Но это только вначале. Небольшие деревца, окружающие развалины домов, метров через сто пятьдесят - проржавевшая железная решетка, а дальше зелень навалилась сплошной стеной, ни впереди, ни сверху ничего не видать. Хоть глаз коли. Тьфу ты! Накаркаешь, выколют, буркнул я мысленно, живо огляделся, выискивая глазами Колобка. Смотрю, заместитель мой плетётся сзади кое-как, трясётся весь, руки ниже колен, созрел видать - пора. Покопался я в сумке и тяну ему маску.
- Прибудем в казарму - вернёшь, - говорю.
Он аж крякнул от радости, маску схватил и засветился весь. Только и осталось, что засмеяться. А это уж, извиняюсь, совсем никуда. Два раза за один день. С ума сойдёшь. Кто ж в здравом уме ржёт в лесу.
- Смирнаа! - зашипел я на него, а он хоть и вытянулся струной, но на роже солнце светит - яйца жарить можно. Протянул я руку к маске, заберу мол, тут он и побледнел, забегал глазами, затрясся весь.
- Вот так-то лучше, - буркнул я, смягчившись, и в этот момент сбоку громко хрустнула ветка.
- Хррр! - раздалось прямо в ухе. За этим последовал странный чавкающий звук и на месте испуганного глаза Колобка возникло большое бурое отверстие. Он даже рот закрыть не успел, постоял мгновение уже мертвый и рухнул в траву.
Его тело еще не коснулось земли, как бойцы мои исчезли, растворяясь в темноте. Видимо рухнули на землю вместе с Колобком. Я за ними. Выглядываю из травы и вижу только стволы торчат. Вот, что такое реакция и выучка. Подползаю к Колобку, присмотрелся к дырке, значит, и тут меня, как молнией по башке. В глазнице, вместо глаза, гайка, ржавая, на проволоке привязанная. Глубоко зараза погрузилась - дырка с кулак. Жутко стало мне - это ж с какой силой надо ее запустить, чтобы она кости разбила и внутрь черепа погрузилась. Жалко Колобка, мочи нет, а грустить некогда. Только расслабься, тут же вторым - рядом ляжешь. Пращник засел где-то совсем рядом.
Полежал я, послушал тишину вокруг и, поднимая голову к небу, только сейчас понял, что вечер настал уже. Как время идет. Луна на секунду показалась между туч и снова пропала. "Черта с два до утра шевельнусь, - решил я. - Окочурюсь от холода, но не шелохнусь, пока день не придет и солнце не появиться".Только я о солнце подумал, как сбоку, раздвигаясь, зашуршала трава и между стеблями показалась сосредоточенная физиономия Щекана.
- Лейтенант, кранты нам, пора назад валить, - зашептал он, прижимаясь ко мне боком.
Посмотрел я на него и едва шевелю губами:
- Где Доберман?
- Здесь я, - донеслось из травы, и с другого боку показался Доберман. - Что делать будем, командир? - спросил, замирая совсем рядом.
Я прижал палец к губам:
- Ждать утра, - прошептал и, видя, что он открыл рот, шикнул злобно. - Молча! Ждать.
Так и лежали мы втроем. Прижались друг к другу боками, то ли спасаясь тем самым от страха, то ли борясь с наступающим ночным холодом. Осень уж скоро.
Прислушиваясь к шуршащему в высоких кронах деревьев ветру и разглядывая мелькавший между фиолетово-черными тучами багровый диск луны, я все думал о Марте. Ждет, поди, меня, волнуется девочка. Вот закончится эта канитель, поселимся мы с ней в одном доме с офицерами, в отдельной квартире - я ж теперь вроде как лейтенант, мне по чину положено. Задумался я, замечтался, как мы будем жить поживать.
- Лейтенант, а вы хотели бы на море побывать? - неожиданно поинтересовался Щекан, прикрывая рот рукой.
- Море! Кто тебе вообще сказал, что оно есть? - зашептал Доберман с другого края.
- Я фото видел, бабка моя на нем, волны, солнце - красотище. Говорят, пока МКАД наглухо не закупорили, и горючка в баках была, машины ездили, а самолеты летали. Тогда на море каждый мог побывать, любому доступно было. Это потом, когда весь мир от нас отказался, ни бензина, ни газа, какое тут к черту море. Выжить бы.
Расслабились мерзавцы, заговорили, думаю я, а сам зубы сжимаю. Забыли Колобка! Нужно было его к нашей компании подтащить и уложить рядом - четвертым.
- Молчать! - шиплю, а сам хруст неподалеку слышу, словно ветка под ногой у кого сломалась.
И тут же:
- Хррр!
Бродят гады где-то неподалеку, хрип слышен, кажется, прямо над головой. И непонятно ведь, какого черта они нас еще не повязали? Ведь их наверняка здесь в сотни раз больше чем нас. Рисковать не хотят? Правильно, мы ведь тоже не трубой деланные, и калаши наши не деревянные, дадим жару, мало не покажется.
И вот ведь какая история: на улице холодрыга, рядом скрипушник бродит, а в голове у меня солнце светит, волны теплые на берег набегают, и Марта моя босиком по воде, как по суше, идет, улыбается. А я на берегу лежу и чувствую, как вода к ногам подбирается. Теплая такая, даже горячая, кипяток...
- Хрр! - захрипело над головой и, ощущая раскаленную боль в ногах, я открыл глаза.
Черт! Утро уже!
Попытался дернуться, но тут же почувствовал, как веревочные петли на руках и ногах, еще туже затянулись. Присмотрелся, вижу, веревки, обвивавшие запястья и лодыжки, тянутся к ближайшим деревьям. Так и лежу, распятый меж невысоких, но достаточно прочных стволов молодых березок. И пошевелиться ведь, блин, не могу. Только и остается, что вертеть башкой из стороны в сторону. Огляделся. Рядом никого. Ни моих ребят, ни скрипушников. Зло меня взяло, ощущение такое, будто птичка я безмозглая, залетевшая по дурости своей в охотничьи силки. А чувствовать себя добычей я не привык. Знаю, дергаться бесполезно, но и лежать без движения не могу. Туда, сюда - петли с каждым рывком все туже затягиваются. Порыпался я порыпался и успокоился. Какого лешего силы тратить? Все равно кто-нибудь появиться за мной должен. Не вялиться же они меня оставили. Уф! Как только в голове эта мысль мелькнула, стало мне братцы не по себе, ну невмоготу как гадко. А вдруг они и впрямь меня того... сожрут. Ведь с пропитанием у них, должно быть, не ахти. Да и что взять с заразных, разве ж они люди, сожрут, не задумываясь. Рассказывают - в метро пожиратели человечины не редкость, отчего же не допустить, что и скрипушники не прочь полакомиться здоровым врагом. Хотя, какой я им враг. Я у Тропарёво пару раз в жизни бывал. Правда, если следовать букве закона, то враги мы непримиримые.
Лежу так и думаю. Час лежу, значит, два. Солнце сквозь тучки иной раз протискивается, но тепла много не дает. Серо в воздухе так, пакостно на душе. Земля холодная. Да оно и понятно, осень ведь, ешкин кот. К обеду, правда, раскочегарилось так, что даже жарко стало. Только ни снять брезентовую с теплой подкладкой куртку, ни расстегнуть - не могу, вот и потею. Ну да ладно, это я перенесу, а вот... Только бы не сожрали.
И чего тянут?
После обеда с той стороны, откуда мы пришли, послышался шум: зашуршала трава, затрещали ветки. Треск такой, что, если закрыть глаза, можно подумать, лось сквозь кусты ломится. Хотя, откуда здесь лосю взяться? Зверей здесь давно нет и быть не может - сожрали всех. Нет, думаю, это по мою душу.
Запрокидываю голову, смотрю на перевернутый кверху ногами мир. Вижу, кусты над головой раздвинулись, и появилась между ними громадная человеческая фигура. Темно у меня в глазах от притока крови к голове стало, да и трудно узнать человека, когда у тебя ботинки перед глазами (над головой), а сам человек где-то снизу. Но даже через это силуэт человека кажется мне знакомым.
- Серж, это я, Ус!
И только тут понимаю, что с таким шумом по территории противника может перемещаться только наш сержант. Ну и хорошо, думаю, погодим пока умирать.
- Фу, ты! Что смотришь, освобождай быстрее, здесь заразные где-то совсем рядом бродят.
А он улыбается и пальцем куда-то перед собой тычет.
- Нет никого, - говорит, а сам веревки ножом режет. - За забором они.
Отряхнулся я, замлевшими ногами и руками подвигал, чтобы кровь застоявшуюся разогнать. Оглянулся и только тогда понял, что мы ведь совсем близко к бетонному забору подошли, еще несколько метров и уперлись бы в старую покоробившуюся от времени надпись: "Стой, опасная зона! Карантин!"
Присмотрелся я и вижу в плите дырку размером с голову взрослого человека. Стоило только заметить ее, как сработал гадкий рефлекс: знаю, что нельзя близко подходить, а ноги, словно сами собой, к дыре несут.
- Хрр! - донеслось через отверстие, и тут до меня дошло. Вот, значит, откуда ночью звуки доносились.
Вспомнил я Колобка, поежился - мороз по коже, мураши по спине с кулак величиной. А в башке вопрос: как можно гайкой через дырку запустить, чтобы находящемуся с обратной стороны забора человеку точно в глаз попасть? Да не просто попасть, а с такой силой, чтобы череп проломить. Плюнул на любопытство, прикинул вчерашнее наше расположение и ходу от дырки зигзагам, по пути выискивая в траве следы моих ребят. Пошарил глазами по земле и вижу ноги в армейских ботинках. Подошел поближе - Колобок лежит. Лицо почернело, кровь засохла, кожа вокруг дырки лохмотьями висит, а из нее проволока торчит. Жуть! Да уж! В одном тебе, Колобок, подфартило - быстро ты умер, подумал я, наверняка даже не понял, что произошло, не успел, значит, испугаться. Раз, и гайка в мозгах. Вот только погоди, думаю, а сам мысленно поднимаю мертвое тело на ноги и к забору подвожу, если бы гайка прилетела из дырки, тогда угодила бы она в затылок, но никак не в глаз. Это, что же выходит, пращник с нашей стороны находился?
Я пока свои следственные эксперименты проводил, совсем про Уса забыл. А он, придурок, между тем, вплотную к бетонной плите подобрался и физиономию в отверстие сует.
- Идиот! - ору я ему, а сам испуганно озираюсь. - Назад!
Забыл я про свой страх и рванул к забору. Тяну его за пояс, а он рукой машет, отстань мол, задницей меня отталкивает и голову из дыры не вынимает. Постоял, постоял, да как заржет! Спина трясется, руками живот обхватил. Я чуть язык от удивления не проглотил. Что за бетонкой может быть веселого? Если только мертвые заразные, и то, что ж тут смешного? Насмеялся сержант вволю и неспешно так голову из дыры достал. Оглянулся, а на лице улыбка до ушей.
- Что, - говорю, - ты там увидел?
А он рукой махнул и вразвалочку меж берез. Как будто рядом дом родной, а не резервация скрипушников.
- Нужно найти твоих бойцов, пока они глупостей не натворили.
Я бы тоже не прочь заглянуть в дырку (не люблю загадок), да только страшновато - лицо Колобка перед глазами стоит, не исчезает. Придвинул голову к отверстию поближе, но решиться не могу, а тут еще смех из-за забора, детский. Это уже ни в какие ворота. Сплюнул я и бегом за Усом. Обгоняю, заглядываю в глаза и уже рот открыл, чтобы спросить, как он здесь оказался.
- Майор за тобой послал, - сержант словно услышал невысказанный вопрос. - Велел передать, чтобы без беглецов не возвращались. Под трибунал пойдете! - прорычал он изображая нашего командира. - И еще. Сказал, что они наверняка попробуют за МКАД прорваться. Интересно, зачем им это? Если даже предположить, что они сумеют перебраться через десять рядов колючки и столько же рвов, выкопанных перед кольцом, то как им пройти через бетонку? Там же пулеметные расчеты через каждые пятьсот метров.
Ус уверенно шагал вперед, не оглядываясь, как будто хорошо знал эту местность, а я опять отстал и плелся за ним, на негнущихся ногах. Ночь на сырой земле, не лучшим образом сказалась на моем состоянии. Ноги, перетянутые веревками, затекли, и сейчас противно зудели - к пальцам приливала раскаленная кровь, а вместе с ней, возвращалась болезненная чувствительность.
Впереди, за деревьями, вдруг, раздались странные звуки, похожие на сопение борца или сдавленное мычание.
- Щекан! - воскликнул я, замечая казенные ботинки с выпуклой буквой Z на рифленой подошве, а вместе с ними и торчащие из травы ноги.
Цепляясь за протянувшуюся от ближайших деревьев веревку, я поспешил к бойцу. Ус оказался проворнее и, взмахнув ножом, освободил мычащего Щекана. Через несколько секунд тот уже стоял навытяжку передо мной. Руки подрагивали - перенервничал бедолага, пока вялился, как рыба, на солнце.
- Ищем рядового Добермана! - приказал я.
Еще через пару минут, беспомощный Доберман, опираясь на локоть Уса, выбрался из-за деревьев, без вещмешка и без оружия. Уж и не знаю, что с ним случилось, но выглядел он отвратительно.
- Все в сборе? Двигаемся дальше! - приказываю я, а сам жду, когда же мои ребята в себя придут. Смотрю энтузиазму во взглядах никакого, дай, думаю, подбодрю.
- Спидозные, - говорю, - что-то серьезное планируют. И наш майор всерьез надеется, что только мы сможем их остановить.
Щекана при последних словах аж перекосило, сморщил он рожу, как будто собственной мочи глотнул. Доберман же громко икнул и затрясся, словно неожиданно оказался раздетым на улице в сорокаградусный мороз.
- А ты, лейтенант, сам-то в это веришь? - дрожа и клацая зубами, спросил он.
- Верю, не верю, это дело третье! А нашего майора мы подвести не можем. Если для дела нужны беглецы, мы их доставим. Так что, вперед - на мины! Поймаем сподозных и сразу назад. Их четверо, и нас теперь четверо, - высказался я, кивая на недовольного сержанта.
Кивают и мои бойцы, вроде согласны со мной, а сами головы опустили, сопят, как дети малые, руками одежду теребят. Оружия нет. Я и сам себя вроде как голым без автомата чувствую. А они? Думаю, если бы не я сейчас стоял перед ними, разбежались бы мои вояки. Меня они боятся, а может, если верить Усу, уважают. Ну да ладно, их понять можно. Очухаются, отойдут от мандража, двинем дальше.
А вот Ус, гаденыш! Вместо того, чтобы поддержать меня, он, мерзавец, задумчиво головой качает и как-то с сомнением бормочет:
- Уж и не знаю, зачем больных ловить? Пусть себе за МКАД пробираются. Там ведь и без них больных хватает.
- Ты что это, гад, делаешь? - шиплю я на него и взглядом испепеляю.
А он лоб наморщил и на забор машет.
- Там они сейчас, у скрипушников, и если им нужно к МКАДу, то мы их не задержим. Если, конечно, напрямки не рвануть через бетонку.
- Ты ничего не путаешь? - поинтересовался я. - Не думаю, что полиционеры их к себе пустят. У них и своей заразы хватает.