Что-то здесь было не так. Он чувствовал это. Но не мог остановиться. Ему нужны были деньги. Ведь чтобы жить всем нужны деньги, а чем он отличался от остальных? Да, когда-то по молодости он считал, будто сможет перевернуть этот мир. Изменит его своими стихами. Сделает лучше. Он мечтал о славе, о богатстве, о женщинах. Он считал себя новым Мессией Слова, но жизнь оказалась совсем другой. Его стихи были никому не нужны. Он писал о Чистой Любви, а ему говорили, что это, конечно, хорошо, но никто не будет покупать. Он пытался нести прекрасное, а от него требовали пошлости, жестокости и крови. Много крови и спермы. Вот что нравилось издателям. Он не мог не писать, однако зачем писать то, что никто не прочтет. Друзья и родные хвалили его, говорили, что у него прекрасные стихи, и он обязательно станет популярным, но на что же еще нужны друзья и родные. Сам же он хотел другого признания.
Эта безнадежность повела его по темным коридорам отчаянья. Он начал лечить его так, как умел. Так, как лечат отчаянье везде и повсеместно - вином. Как и сотни других он искал в вине ту утерянную истину, о которой говорили еще древние, но не находил ничего кроме пьяного угара и беспамятства. Он сам не заметил, как растерял последних близких людей. Продал почти всю свою домашнюю библиотеку. Он падал на самое дно, и с каждым днем падение становилось все стремительней. И он неминуемо оказался бы среди тех, от кого отвернулась жизнь, если бы однажды не произошло нечто странное...
Телефонный звонок ввинчивался в его мозг раскаленным штопором. Телефон верещал уже битый час, точно заведенный, никак не желая замолкать. Ему уже становилось интересно, кто это столь настырно пытается его добудится? Оторвав свинцовую голову от слежавшейся подушки, твердой точно полено, он решил, что если через десять минут этот телефонный дьявол не умолкнет, он поднимет трубку. А пока он направился на кухню.
В холодильнике было пусто. Вот черт, а ему хотелось есть как никогда. Да еще голова трещала. Ну, это мы сейчас поправим, решил он, извлекая из-под стола припасенную на этот случай бутылку пива. Сделал пару глотков и довольно осклабился. Стало легче.
Телефон же между тем даже не думал умолкать, продолжая издавать свой раздражающий однообразный сигнал.
Он допил пиво и посмотрел на этого неугомонного монстра, который только что чуть ли не подпрыгивал на месте. Кстати, кольнула мысль, а разве телефонная компания не отключила его еще месяц назад за неуплату? Он призадумался, пытаясь вспомнить, не платил ли в последние дни, но из этого ничего не вышло. Может и заплатил, да сам забыл, наконец, решил он. Или кто-то ошибся и внес платеж за него, что тоже было неплохо. Как бы то ни было, но телефон ожил и уже успел надоесть ему. Черт, ну кому там нечем заняться?
Поняв, что если будет продолжаться в том же духе, то он скоро сойдет с ума, он, наконец, поднял трубку.
- Да! - крикнул он раздраженно, отчего-то ожидая услышать телефонные гудки, однако из трубки доносилось равномерное шипение, обычный фон телефонных помех. В трубке молчали. - Это не смешно! Эй, слышите...
- Мистер Фауст? - сказала неожиданно трубка. Голос доносился точно откуда-то из пустоты, из какой-то бездны и рождался будто бы не в трубке, а в его сознании.
- Он самый. С кем имею честь?
- Неважно. Нам нужно встретится, - лишь сейчас Фауст понял, что у незнакомца странный акцент. То ли немецкий, то ли английский. В общем, он произносил слова с тщательностью иноземца неплохо владеющего иностранным языком. И эта чрезмерная верность произношения ранила слух.
- Для чего?
- Все будет сказано при встрече. Однако позвольте вас уверить, что это в ваших интересах, - сказал голос, после чего добавил: - В пять. Кафе "Мажестик". И не опаздывайте.
- Нет, постойте, я хочу все-таки кое-что спросить... - начал, было, он, но услышал, что трубка молчит. Не было даже фоновых помех. Трубка снова умерла.
Телефон был отключен, как тому и следовало быть.
Кафе "Мажестик" располагалось на углу двух центральных улиц. Оно было когда-то одним из его любимых мест, но он уже давно не появлялся тут. Слишком много воспоминаний было связано с этим местом. Да и банально не хватало денег.
Его появление было сопровождено звуком колокольчика, висящего над дверью. Внутри ничего не изменилось за эти несколько лет, вот только было как-то странно безлюдно. Обычно раньше в это время здесь собирались большие компании завсегдатаев. Когда же сегодня все столики пустовали.
Он посмотрел на часы - без пяти пять.
Устроившись за угловым столиком у окна, где он обычно любил сидеть, Фауст стал ждать.
Возможно, прежде бы он просто послал этот нелепый разговор к чертям и не за что не пришел бы, однако жизнь его стала чересчур серой, а это был отличный способ ее разнообразить. Правда, у него даже сейчас возникали мысли, что этого разговора не было. Просто слишком реальная слуховая галлюцинация; здраво мысля он вовсе не отрицал возможность того, что алкоголь уже успел пагубно повлиять на его мозг. И все же он пришел. В душе он до сих пор оставался романтиком и верил в счастливый случай, который выпадает каждому в жизни, кому-то единожды, а некоторым многократно. И почему бы этой встрече ни быть его тем самым счастливым случаем?
Он понимал, что это наивно и глупо, и все же... Почему нет?
Человек вошел в кафе ровно тогда, когда секундная стрелка коснулась двенадцати, а минутная последовала за ней, показывая точно пять. Но Фауст не обратил на это никакого внимания, просто не заметив такой пунктуальности. Незнакомец осмотрел беглым взглядом кафе, будто бы кроме Фауста там была еще уйма народу, и, наконец, остановил свой взгляд на нем. Взгляд его был тяжелый, это чувствовалось даже на расстоянии. Тяжелый и ледяной. От этого взгляда у Фауста по спине даже пробежал легкий холодок.
Незнакомец, не отрывая взгляда, подошел к столику, где сидел Фауст, и сел на стул напротив.
- Здравствуйте, мистер Фауст, - поздоровался он. И Фауст сразу узнал этот необычный голос, мысленно приняв для себя тот факт, что все-таки звонок, похоже, не был галлюцинацией.
- Здравствуйте, мистер...
- Азазель. Генрих Азазель.
- Да. Приятно познакомиться.
Азазель протянул ему свою горячую, тяжелую, будто отлитую из свинца, руку. Фауст сделал ответный жест.
- Я рад, что вы все-таки восприняли мое приглашение всерьез, - улыбнулся Азазель, продемонстрировав свои ровные белые зубы с необычно удлиненными клыками. - Хотя, я точно знал, что вы придете, но все равно... Может быть, хотите чего-нибудь. Заказывайте, я плачу.
Фауст недоверчиво посмотрел на него. Он привык последнее время во всем искать подвох. Впрочем, какого черта, он толком не ел уже три дня. И если этому типу доставит удовольствие его угостить, то лично он не имеет ничего против.
Словно уловив ход его мыслей, Азазель заглянул ему в глаза, довольно ухмыльнулся и щелкнул пальцами. Тут же рядом появился официант, который, быстро приняв заказ, вновь куда-то испарился.
Недолго оба молчали. Но тишина не была гнетущей. Эта пауза нужна была, чтобы разглядеть друг друга. И изучая внешность Азазеля, Фауст пришел к выводу, что в нем было что-то демоническое. Что-то непонятное, какой-то собирательный образ злого духа, который сидел где-то глубоко внутри сознания каждого человека. И еще эта фамилия... Азазель. Это было что-то знакомое...
Когда принесли заказ, Азазель сказал:
- Что же, вот теперь мы можем поговорить. Ешьте, ешьте. И слушайте, что я хочу вам предложить. Начну с того, что я представляю один солидный издательский дом. Нам совершенно случайно попалась ваша рукопись и очень заинтересовала нас. И мы готовы предложить вам выпустить книгу. - Азазель сделал паузу. Фауст сидел широко раскрыв глаза и забыв о еде. Он не мог поверить в свою удачу. - Правда есть одно незначительное условие. Вашей книге гарантированы большие тиражи и на ваш счет в банке, который будет открыт на ваше имя, еженедельно даже в независимости от продаж и переизданий будет поступать определенная сумма, которая, поверьте, будет далеко не малой. Но...
- Что?
- Да, есть одно небольшое условие... Вы больше не будете писать ничего нового. Иначе потеряете все, что мы вам предлагаем. Мы обязуемся издать все вами написанное до этого момента. Но из-под вашего пера больше не должно выйти ни строчки... Я понимаю, трудно принять решение так сразу. Подумайте. Мы позвоним вам. Даю вам на раздумья три дня. Вам хватит этого срока.
- Думаю, вполне, - ответил Фауст, нахмурясь и углубившись в какие-то мысли.
- Вот и отлично, - сказал Азазель, поднимаясь со стула. - Приятного аппетита. И до скорой встречи.
Фауст буркнул что-то в ответ. Голова у него кружилась и болела.
Азазель встал из-за столика и вышел из кафе.
После ухода Азазеля в кафе начали появляться другие посетители, кроме Фауста. Они заходили и садились за столики, держась по одиночке или компаниями. "Мажестик" оживал и скоро наполнился множеством незнакомых Фаусту людей. Они ели, пили, разговаривали, спорили о чем-то, что-то оживленно обсуждали...
Фауст думал.
...Что-то здесь было не так. Он чувствовал это. Предложение было заманчивое, вернее, что там, оно было тем, о чем он мечтал большую часть сознательной жизни. Деньги, признание, популярность. Неужели просто удача? Неужели ему начинает улыбаться Фортуна или это очередная ловушка для простачков. Нет, тут явно было что-то не так. Но что? Это странное условие. Отчего он не сможет больше писать? Что в этом такого? Какая-то нелепая барская причуда. Или может это часть некоего розыгрыша? Черт его знает. Фауст ничего не понимал.
Он съел свой поздний обед, выпил кофе и выкурил пару сигарет. Еще недолго посидел, отрешенно глядя в окно, пытаясь понять, в чем же тут дело, но не особо в этом преуспел. И с этими мыслями отправился к себе на квартиру.
Эти три дня отведенного на раздумья срока он был сам не свой. Он не спал, почти не ел, а лишь размышлял, считая плюсы и минусы. Плюсов выходило больше, и это было странно. Он был лишен юношеских иллюзий насчет бесплатного сыра, познав на своем опыте, что народная мудрость воспринимается лишь через собственную шкуру т и всегда оказывается права.
Ах, отчего же не с кем посоветоваться.
Он хотел позвонить Маргарите, но его телефон был все еще отключен. Да и вряд ли она захочет с ним разговаривать после того их последнего объяснения. Многое тогда было сказано сгоряча. Он сжег все мосты со своей прошлой жизнью дотла и сейчас сильно жалел об этом. Маргарита. А ведь он все-таки ее любил... Любила ли она его? Кто знает? Наверное, любила и возможно любит до сих пор. Просто она не хочет смотреть, как он уничтожает сам себя.
Маргарита.
Ему не хватало ее.
Но время шло, а он все не мог принять определенного решения. Он измотался, разрываясь между соблазном дать согласие и своей нажитой недоверчивостью, которая прежде чаще всего оправдывалась. Хотя, если подумать, что здесь такого. Да, он не будет больше творить, но люди узнают о нем, услышат голос его души и возможно поймут его. Ведь он написал уже достаточно. Множество стихов, песен, пару поэм. Разве этого мало? Может быть, так и должно быть. Он сделал уже все, что был должен, и пришло время остановится и наслаждаться плодами своей работы. Возможно, для него настал день седьмой его акта творения?
Искушение было слишком велико.
И когда под вечер третьего дня телефон вновь ожил, оглушая его своим звонком, Фауст уже точно был уверен в своем ответе.
- Итак, надеюсь, вы приняли окончательное решение?
- Да.
- Великолепно. И что же вы ответите?
- Я согласен, черт побери. Согласен на ваши странные условия.
- Я не сомневался в вас ни секунды. Завтра нам нужно будет снова встретится, чтобы разрешить некоторые вопросы. Подписать договор. И в ближайшее время ваш первый тираж увидит свет.
Азазель говорил еще что-то, назначил место и время встречи, восхищался стилем и мастерством Фауста.
Фауст же слушал его в пол-уха. В его душе совершалось нечто странное, что он сам не мог определить. Но он уже тогда, в ту самую секунду, впервые подумал, что заключил неравносильную сделку. Ибо утерял нечто несравненно большее.
Свою свободу души и мыслей. Но отступать было уже поздно.
Шло время. Его книга увидела свет и разлеталась с прилавков магазинов огромными тиражами. Его любили читатели, возносили критики, о нем писали во всех журналах. Толпы поклонниц собирались у его дома, ожидая его точно какого-нибудь рок-музыканта. А его банковский счет был переполнен. Издательства других стран хотели перекупить права на его сочинения раньше других, наперебой звоня ему. И предлагая баснословные гонорары...
В общем, все было так, как он мечтал. И все же не то. Он чувствовал себя пестрой птицей посаженной в золотую клетку: люди платят деньги, чтобы услышать ее пение, чтобы увидеть ее, но птице нет до этого дела. Она хочет петь другие песни, она хочет быть свободной.
И скоро он понял, что тоже хочет этой свободы, но он настолько привык за последнее время к своему положению и возможностям, что не был готов отказаться от всего этого. Он столько лет прожил лишь одними мечтами. Он хотел пожить так, как жить возможно. Но его неодолимо тянуло писать.
Да, его все любили. И он был очень популярен. Поэтому для всех было очень странным и шокирующим известием, что Фауст Югенс покончил жизнь самоубийством.
Его нашли в его загородном доме, недавно им купленном. Он застрелился из "сметвэнвессена" выпустив смертельный кусок свинца в себе в висок. Пол и часть стены была забрызгана кровью и частицами его мозга. Так он решил этот вопрос.
На столе, в углу, лежала ровная кипа бумаг. Это была поэма. Новая поэма. Лучшая из всего, что он писал. Она называлась "За час до смерти".
Ведь, согласитесь, порой за один час можно успеть больше чем за целую жизнь.