Какой-нибудь достойный доверия прорицатель - а какой прорицатель по их мнению не достоин доверия?! - что ни говори, а совсем не верить в эти глупости у них просто не получается! И когда они пытаются доказать, что не верят результатам гадания, они делают это уж слишком напоказ. Им бы пожать плечами и идти своей дорогой, а они знай бегут по заданной колейке, не в ту сторону, так в другую.
Так вот, прорицатель. Какой-нибудь слепенький старичок, совершенно выживший из ума, или нанюхавшаяся неописуемой дряни косматая баба, - все для пущего эффекта!
И откуда они берут свои пророчества? Ну, помнилось что-то, из змеящихся туманов их скудного сознания вылезло... Или просто: приходит к тебе царь, и будь любезен отвечать. А настроение то еще, или животом страдаешь... и надоели, вот честное слово, как надоели! И ходят, и ходят, и каждому скажи, и не повторись, а глаза режет, а дымище вонючий... Напугать одного - может, хоть с десяток предпочтет оставаться в неведении...
И вот прорицатель выносит приговор. Еще неизвестно, кому выносит. Убьет, мол, малый, отца, как только подрастет. Ага. А что этот отец сделает прямо сейчас? Не угадали? Ну-ну. Книжки читать нужно. Там все написано.
И вот некий царедворец берет в охапку ком шитого золотом тряпья и несет его куда-нибудь повыше, где склоны покруче, а еще лучше - ущельице какое завалящее, да покаменистей. А сверток пищит по дороге, потому что младенцы - они все понимают. И есть ему хочется.
А вокруг - красота... Лесок какой горный, листья на солнце зеркальцами сверкают, зайчики солнечные по стволам мечутся, потому что ветерок приятный овевает чело и доносит ароматы цветов... И невольно мысль проникает в душу: в подлом мире живем, в подлом, если не ты - то тебя. А в природе - красота и благолепие, если, конечно, в глубь леса не заглядывать, да и на поляне особенно глаза не щурить. Вон, скажем, сверкнула крылом слюдяным стрекоза, схватила жвалами могучими муху, что той мухи - а тоже живая... была. А тут в руках теплом живым согретые тряпки, толку, что золотом шитые. Для красоты. Ярко сверкать будут, когда полетят, разворачиваясь и трепеща, вниз, на каменистое дно ущелья.
"А почему, собственно, я? - думает - Что, царю о собственного первенца и руки марать неохота?" И поневоле начинает оглядываться по сторонам. Место безлюдное, в лесу какие-никакие волки, ну хоть лисы на худой конец. И решение приходит мгновенно, и кладет царедворец ношу на солнечной полянке, и направляет торопливые стопы свои обратно, дабы отчитаться перед пославшим его в том, что дело сделано. Живи вечно, великий царь!
Царства - веревкой огородить, а туда же.
И выйдет из лесу охотник или пастух, и подберет младенца, еще и обрадуется, ибо жена бесплодна, а менять ее на молодую - ищи дурака. Родить-то родит, да вопрос от кого еще.
И этот пастух или охотник отнесет ребенка жене и вырастит его как своего.
И вырастет сын, и убьет отца-незнакомца, как и было предсказано.
И никогда, никому, ни разу не пришло в голову: все равно умирать, так пусть я умру, а мое дитя - живет.
А если бы пришло? А вдруг бы тогда - ведь не пробовали, не проверяли, значит, и спорить бессмысленно, а вдруг бы тогда... Пусть даже не с пьяных глаз и не от тупого озлобления на бессмысленно-любопытный род людской, а по воле богов, истинно ему известной, говорил прорицатель, пусть! Но вдруг бы тогда...