Гарбузов Юлий Викторович : другие произведения.

Наследие бога Нингирсу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пятидесятилетнего инженера - Глеба Николаевича Меланчука - увольняют с завода без объяснений. Будучи в отчаянии, Глеб решает покончить с собой, но его неожиданно останавливает незнакомец - Петр Стефанович Собьеский, который предлагает ему помощь и дает во временное пользование древний кулон работы шумерских ювелиров. Собьеский предупреждает, что конечная цель использования талисмана должна быть благородной. Глеб не верит в талисманы, но помощь все же принимает. На следующий день ему начинает сопутствовать удача. Меланчук сомневается в причастности к этому кулона, неоднократно проверяет его действие, но все равно объясняет все случившееся простыми совпадениями и благоприятным стечением обстоятельств. Однако вскоре он убеждается, что ошибался...

   Меланчук медленно брел по Прибрежной улице, надвинув на самые брови спортивную шапку-вязанку и подняв воротник кожаной куртки. Все вокруг было окутано осенним туманом, тяжелым и мокрым. Порывистый ледяной ветер хлестал в лицо мелким дождем, который, казалось, вот-вот перейдет в мокрый снег. Закрыв щеки и подбородок мохеровым шарфом, он ссутулился и сунул руки в карманы куртки, продолжая шагать в никуда. Миновав последний дом на Прибрежной, он вышел к Днепру. Где-то на середине реки сквозь густой туман виднелись плывущие над водой размытые огни запоздалого теплохода, издававшего короткие тревожные гудки. Справа мутно светились фонари городской пристани и тусклые ряды окон речного вокзала. Повернув к причалу, теплоход протяжно загудел, и Меланчук перестал обращать на него внимание.
  
   Настроение Глеба Николаевича было премерзким - под стать погоде. Сегодня, совсем неожиданно, главный менеджер ЦЗЛ без какого-либо предупреждения вручил ему конверт с расчетной суммой и коротко уведомил, что лаборатория в его услугах больше не нуждается. При этом он издевательски улыбался, явно наслаждаясь собственной властью над его, Меланчука, судьбой. И Глеб Николаевич, маститый инженер с многолетним стажем, чувствовал себя полнейшим идиотом, игрушкой в руках этого самодовольного выскочки. Глебу так и хотелось хватить кулаком по его холеной роже.
  
   На проходной у Меланчука отобрали пропуск, и за его спиной навсегда закрылись двери завода, к которому за двадцать семь лет он, что называется, прирос душой и сердцем. А ведь ему нет и пятидесяти -- мог бы спокойно работать до самой пенсии, да и после еще лет десять-пятнадцать. И специалистом он считался отличным. По крайней мере, так говорили коллеги, в том числе и начальство. Как видно, знания и опыт Глеба Николаевича перестали быть востребованными. Или кому-то "наверху" понадобилось место ведущего нженера-исследователя ЦЗЛ. Кто знает? Перед ним никто не обязан отчитываться. Коллеги вроде бы ему сочувствовали, но помочь не могли ничем. Или не хотели -- Бог им судья.
  
   Что теперь делать? Что он скажет жене, отдавая последние деньги, выплаченные заводом? Можно, конечно, солгать и интенсивно заняться поиском какой-нибудь работы. Но если он не найдет ничего путного в течение двух недель, что наиболее вероятно, эта ложь раскроется, и жена начнет его корить, упрекать и обзывать неудачником, не способным чего-либо добиться в жизни, да еще и лжецом. Боже, какой позор! Нет, это невыносимо...
  
   Глеб Николаевич не заметил, как вышел на мост через Днепр, где ветер дул в лицо с такой силой, что у него заледенели нос и щеки. Пройдя полтора пролета, он остановился, отвернулся от ветра и протер заслезившиеся глаза. По мосту изредка с шумом проносились мокрые автомобили, порой обдавая Глеба грязными брызгами, которые тут же смывал дождь. Он достал сигарету и закурил. Бросил в воду спичку. Опершись на перила, посмотрел вниз. Туман и сумерки скрывали поверхность реки, но сквозь шум ветра был отчетливо слышен плеск ледяных волн, разбивающихся о бетонные опоры моста. Мысли путались, вязли в переплетении ассоциаций. В памяти всплыли стихи:
  
   Он на мосту, где воды сонные
Бьют утомленно о быки,
Вздувает мысли потаенные
Мехами злобы и тоски.
  
   В лесу, когда мы пьяны шорохом
Листвы и запахом полян,
Шесть тонких гильз с бездымным порохом
Кладет он молча в барабан.
  
   Как они вписываются в его душевное состояние! Боже, это брюсовский "демон самоубийства"! И попал он в самую-самую точку. Да...
  
   Вот! Вот он -- выход из тупиковой ситуации! Лишь один шаг -- и конец всем терзаниям. Пусть тогда упрекают его в чем угодно и сколько угодно. Все равно он уже не услышит никаких упреков, даже самых обидных и жестоких. Конечно, не мешало бы напоследок съездить по тупому рылу главного менеджера, но поздно. Пусть, сволочь, остается безнаказанным и продолжает садистски упиваться своей властью над людьми.
  
   Предсмертная записка... Впрочем, зачем она нужна? Кому? Все отвернулись от него, насмеялись над ним и надругались, бросили в одиночестве. Записка даст только лишний повод для глумления. Нет, она совершенно ни к чему. Дочь... Впрочем, она уже взрослая. У нее теперь своя жизнь. Переживет, как и все. Никто ничего не потеряет, если он сейчас прыгнет в бурлящую ледяную пучину днепровских вод...
  
   Готовясь перекинуть ногу через перила, Глеб Николаевич внезапно услышал за спиной сухой простуженный голос:
  
   -- Послушайте, уважаемый!
  
   Вздрогнув от неожиданности, Меланчук обернулся и застыл на месте. Перед ним стоял низкорослый худощавый старик в черном длиннополом плаще. Его лицо до самых глаз было укутано темным шарфом. Одной рукой он держал над головой черный зонт, а другой грозил Глебу пальцем.
  
   Досадуя, что ему помешали, Глеб, не проронив ни слова, посмотрел на бесшумно подкравшегося старика с откровенным негодованием.
  
   -- Вы что это задумали, дорого?й мой?! Как вам не совестно! Не юноша ведь! -- укоризненно сказал старик, пронизывая Глеба Николаевича колючим взглядом, от которого у него заледенела спина.
  
   -- По какому такому праву вы меня стыдите? Что вам нужно? -- с трудом прохрипел Глеб, так как от волнения во рту у него пересохло.
  
   -- Это нужно не мне, а вам. Иногда просто необходимо во?время пристыдить или даже выругать человека по всей строгости! Как вам не стыдно, говорю, накладывать на себя руки?! Это великий грех как перед Богом, так и перед людьми, особенно перед вашими близкими. Жизнь - это величайший божий дар, а вы собираетесь швырнуть его в лицо Всевышнему. Ваши близкие надеются на вас, ждут от вас поддержки и помощи. Вы же вознамерились бросить их на произвол судьбы. С вашей стороны это крайне эгоистично, а по отношению к ним -- это, по меньшей мере, предательство!
  
   Глеб опешил.
  
   -- Откуда вы взяли, что я хочу наложить на себя руки? И вообще, какое вам дело до меня и до моих проблем? Идите себе спокойно своей доро?гой.
  
   -- Нет, любезнейший! Пожалуйста, выслушайте меня до конца, а потом поступайте, как знаете.
  
   Старик замолчал, продолжая сверлить взглядом растерявшегося Меланчука. Выдержав продолжительную паузу, он снова заговорил:
  
   -- Жизнь -- борьба, и в ней нужно выстоять, чтоб обеспечить себе право на эту самую жизнь. Среди животных не бывает самоубийств. Они борются до конца! И только человек, пользуясь разумом, данным ему для высоких целей, может прибегнуть к такому кощунству.
  
   Старик отвернулся, поднес к лицу носовой платок и зашелся приступом жесткого кашля. Кое-как откашлявшись, он утерся и продолжил:
  
   -- Из любого положения, каким бы безвыходным оно ни казалось, непременно существует выход, и чаще всего -- не единственный. Отчаяние толкает людей на безрассудство, поэтому оно расценивается как один из наиболее тяжких грехов. Всем нам посылаются свыше мучительные испытания с целью духовного и нравственного совершенствования. При этом Господь каждому дает крест по его силам, хоть он порой и представляется непомерно тяжким. И эти испытания человек должен выдержать с честью и достоинством.
  
   Глеб почувствовал, что под натиском логики странного незнакомца он понемногу начинает сдавать свои шаткие позиции, и тихо сказал, опустив глаза:
  
   -- Понимаете... у меня нет другого выхода. Это уж поверьте. Меня сегодня без всяких объяснений выгнали с завода, которому я отдал без малого двадцать семь лучших лет своей жизни, работая честно и безупречно. Притом, без малейшего повода с моей стороны.
  
   -- Вы полагаете, что было бы лучше, если бы вы в самом деле заслужили такое наказание?
  
   -- По крайней мере, это было бы справедливо.
  
   -- Жизнь, уважаемый, устроена отнюдь не по справедливости. И в ней нужно расходовать энергию не на поиски несуществующей, иллюзорной справедливости, а на достижение поставленной цели в реальных -- подчеркиваю, в реальных условиях, которые определяются не нами. Все вокруг человека враждебно для него. Тем не менее, он обязан находить возможность жить и творить в этой обстановке.
  
   -- Сегодня я перебрал в уме все доступные варианты выхода и всюду -- тупик, -- угрюмо сказал Глеб. -- В моем возрасте устроиться на работу нереально. А как кормить семью, содержать жилье и тому подобное? К сожалению, никто не в силах мне помочь.
  
   -- А это уж вы бросьте -- никто! Конечно, все свои проблемы следует решать самому. Но в сложных ситуациях можно прибегнуть и к посторонней помощи. Вот я, например, мог бы вам помочь, если уж вы впитали прививаемое нам с детства мышление пролетария - бедняка то бишь, и отказываетесь напрячься, чтобы изыскать другие возможности.
  
   Меланчук саркастически усмехнулся и безнадежно махнул рукой.
  
   -- Да, уж! Не смешите, Бога ради. Ну чем, чем вы можете мне помочь? Обеспечите постоянную работу по специальности? Или откроете на мое имя "неограниченный кредит" в банке?
  
   -- Не горячитесь. Я действительно могу вам помочь, -- старик сделал паузу. -- Если вы того пожелаете, конечно. Ну так что, продолжим наш диалог?
  
   Меланчук на мгновение задумался. Что ему ответить? Скорее всего, этот старик -- какой-нибудь сумасшедший или маразматик, давно выживший из ума. В конце-то концов, что терять в такой ситуации? Какой вред может быть от этой беседы? Попытка, как говорится, не пытка. Пусть выскажет свое предложение, а отказаться можно всегда.
  
   -- Так как у меня нет выбора, я, пожалуй, ваше предложение приму, -- ответил Меланчук, глядя старику в глаза без тени надежды.
  
   -- Отлично, молодой человек. Кстати, как вас зовут?
  
   -- Глеб. Точнее - Глеб Николаевич Меланчук.
  
   -- Очень приятно, дорогой Глеб Николаевич. Меня - Петр Стефанович Собьеский. Представитель старинного польского дворянского рода герба Яни?на, восходящего к шестнадцатому веку! -- с достоинством сказал старик. -- Слышали о таком?
  
   -- Представьте себе, слышал. И даже имею честь быть знакомым с одним из князей Собьеских.
  
   К удивлению Глеба, Петр Стефанович оставил эти слова без внимания.
  
   -- Предлагаю зайти ко мне на пару минут в гости. Там все и обсудим. Это недалеко. Идемте.
  
   Собьеский бодро двинулся на Прибрежную, откуда Глеб только что вышел на этот злополучный мост. Пройдя несколько кварталов, они свернули в переулок и прошли метров сто, не говоря друг другу ни слова. Старик остановился у высоких железных ворот с узкой калиткой, сунул ключ в замочную скважину и дважды повернул. Из глубины двора послышался радостный собачий лай. Отворив калитку, Петр Стефанович шагнул в темный проем.
  
   -- Проходите спокойно, Глеб Николаевич. Ма?ур вас не тронет. Если, конечно, вы на меня не нападете. - Старик обернулся, и Глеб впервые увидел на его лице доброжелательную улыбку. - Шучу, шучу, разумеется.
  
   Крупный черный пес радостно вертелся у ног хозяина, искоса поглядывая на Глеба. Петр Стефанович взошел на крылечко с добротными перилами, распахнул тяжелую дверь и щелкнул выключателем. В сенях загорелся тусклый свет. Глеб последовал за хозяином. В прихожей старик взял у него куртку, подал комнатные шлепанцы и пригласил в просторную гостиную.
  
   Глеба поразили уют, чистота и аккуратность, царившие в гостиной, обставленной в стиле "ретро". Все было пропитано атмосферой таинственности и уединения. На полу темно-бордовым цветом пылал добротный ковер работы восточных мастеров. Он был настолько толстым, что Глеб прошел по нему, как по газону, густо заросшему шелковистой травой, утопая в во?рсе по щиколотку. Против окон с тяжелыми занавесками на стене, в старинной рамке, висел красочный герб Яни?на, старательно вышитый крестом на белом полотне. Под ним располагался антикварный диванчик на гнутых ножках и с резными подлокотниками, а рядом -- журнальный столик в том же стиле. Посреди комнаты стоял большой массивный стол черного дерева, окруженный мягкими стульями, на одном из которых спал большой серый кот с белыми кончиками лап и такими же мордочкой, грудкой и животом. Вся мебель была обита высококачественным зеленым плюшем и, несмотря на старинный стиль, казалась совершенно новой. Как вчера с фабрики. Стены были увешаны колоритными портретами аристократов в средневековых одеждах.
  
   -- Это что, ваши предки? -- поинтересовался Глеб. -- Интересно, кем они вам доводились?
  
   -- Да, предки. Но вы пришли не в музей на экскурсию. Так что давайте говорить о цели моего приглашения, -- оборвал его старик и указал на диванчик. -- Садитесь, пожалуйста. Я сейчас.
  
   Столь бесцеремонный тон поверг Меланчука в неловкость, но Собьеский вышел в соседнюю комнату, и Глеб, оставшись один, быстро оправился от смущения и подавил возникшее было желание немедленно уйти. Через несколько минут старик вернулся, держа перед собой небольшой продолговатый ларчик, отделанный желтым металлом, похожим на золото, и поставил его на журнальный столик. Сев рядом с Глебом, старик что-то нажал на стенке ларчика, и его крышка плавно открылась с мягким мелодичным звоном. Под нею на темно-синей бархатной подушечке ослепительным блеском, словно раскаленная звезда на фоне ночного неба, вспыхнул бесцветный кристалл удивительной прозрачности в золотой оправе. Это был великолепный кулон на массивной цепочке, как видно, тоже золотой. Кристалл был размером с абрикосовую косточку. Отблески света висевшей под потолком люстры причудливо мерцали в его многочисленных замысловатых гранях.
  
   -- Это кулон работы месопотамских мастеров, который еще во времена багдадских халифов считался древностью. Как утверждает клинописная надпись на нижней стороне крышки ларчика, он был подарен царю шумерского города Киши -- Месилиму -- самим богом Нинги?рсу и сделал его могущественнейшим из царей древнего Междуречья. Передаваемый из поколения в поколение, кулон стал собственностью султана Саладина. Дальнейшая его история весьма приближенно известна мне со слов моей матери. Как она мне поведала, во время третьего крестового похода случилось так, что на официальном приеме Саладин подарил его австрийскому герцогу Леопольду -- ее предку по материнской линии. В конце концов, этот бесценный бриллиант достался мне. На протяжении нескольких веков он был талисманом рода моей матери и многим сослужил верную службу.
  
   Собьеский замолчал, достал из кармана жилетки белоснежный носовой платок и, бесшумно высморкавшись, вопросительно посмотрел на Глеба красными от простуды глазами, как видно, желая оценить впечатление, произведенное столь необычным рассказом.
  
   -- Легенда, конечно, красивая, -- сказал Глеб, невольно любуясь великолепным ювелирным украшением. -- Но мне-то какой от него толк? Даже если ваш кулон в самом деле обладает чудодейственной волшебной силой, у меня все равно нет средств на его покупку.
  
   -- Да откуда вы взяли, что я собираюсь вам его продавать?
  
   Удивленный Меланчук недоуменно молчал, а старик пристально смотрел ему в глаза, и на его узком морщинистом лице играла загадочная улыбка. На темени сквозь светлые волосы с проседью, изрядно поредевшие от возраста, поблескивала глянцевитая кожа, а под остреньким носом ершились богатые усы того же цвета. Если в планы старика не входила продажа этого кулона, то на кой дьявол он пригласил его, совершенно незнакомого человека, к себе в дом? Молчание нарушил сам старик:
  
   -- Этот кулон сможет вывести вас из кризисной ситуации, если вы, конечно, захотите воспользоваться его помощью.
  
   -- Интересно, каким образом? -- спросил Глеб, не скрывая скепсиса. -- Я, видите ли, еще в детстве перестал верить в Деда-Мороза, в Бабу-Ягу, во всякие там талисманы, приметы, панацеи, заклинания, наговоры и прочие чудеса.
  
   Улыбаясь лишь уголками рта, Собьеский лениво откинулся на спинку диванчика. Его высокомерная улыбка раздражала Глеба, но он постарался скрыть свое раздражение.
  
   -- Чудес, Глеб Николаевич, нет, -- изрек старик с философским пафосом. -- Но существуют кое-какие свойства Вселенной, которыми можно управлять, имея соответствующие знания. Достаточно лишь определенным образом связать эти свойства с некоторым материальным объектом, словом или фразой, звуком, символом, татуировкой или, скажем, жестом. А объект, имеющий такую связь, может быть подключен к сознанию человека и образовать с ним, так сказать, единый информационный конгломерат. Но многим не дано это понимать и знать. Вот теперь и подумайте, сто?ит ли верить в силу талисманов и всего того, о чем вы только что изволили упомянуть.
  
   -- Да какая мне разница, сто?ит или не сто?ит? -- раздраженно сказал Глеб. -- Талисман-то, как вы только что сказали, не продается. Как он тогда может мне помочь?
  
   -- Возьмите кулон, наденьте на шею и носите, пока будете нуждаться в его помощи. Он сразу же начнет действовать. Не переживайте, денег за него я с вас не возьму.
  
   - Не пойму, какой вам смысл отдавать мне просто так столь ценное украшение, да к тому же еще и такое древнее? - удивился Глеб. -- И каким таким образом он может мне помочь в принципе? Что при этом должно произойти?
  
   Старик опять загадочно улыбнулся. "Интересно, за кого он меня принимает, разыгрывая доброго волшебника из восточной сказки? Он что, действительно думает, будто я настолько наивен, что могу поверить в подобные небылицы?" - подумал Глеб.
  
   Как видно, Собьеский догадался об одолевавших Меланчука сомнениях по выражению лица.
  
   -- Разумеется, ничего, так сказать, волшебного с вами не случится. Перед вами не предстанет джинн, готовый исполнять желания, не упадет с неба куча денег и тому подобное. Вы не в сказке. Все произойдет естественно, притом буднично, самым обычным образом. Просто ваша жизнь пойдет по иной, чем до сих пор, программе. Как все в нашем мире, действие этого кулона имеет две стороны -- лицевую и оборотную. Он помогает только людям, чистым душой и помыслами.
  
   -- Но это дорогой бриллиант, к тому же оправленный в золото. Вы что, отдаете мне его бесплатно?
  
   -- Насчет денежной платы я уже все сказал. Дарить вам свою фамильную драгоценность я тоже не собираюсь и даю его на время - в аренду, так сказать. Вы мне вернете кулон, как только сочтете, что ваша жизнь наладилась, и вы достигли поставленной цели.
  
   -- Ну, а если я поступлю нечестно? Не захочу его возвращать, например?
  
   И снова губы Собьеского чуть растянулись в едва различимой саркастической улыбке.
  
   -- Об этом я тоже сказал, чего вы, возможно, сразу не уловили. Вы не сможете так поступить. Сие исключено. Когда вы получше узнаете свойства этого алмаза, то сами поймете, что за нечестность вам придется расплачиваться очень дорогой ценой. Об этом говорится в клинописной надписи на крышке ларчика. Вряд ли вы знаете древнешумерский. А может, знаете?
  
   Собьеский указал на нижнюю сторону крышки, испещренную замысловатыми клинописными символами, какие Глеб видел только на страницах учебников по древней истории. Он отрицательно покачал головой.
  
   - К сожалению, я также не силен в шумерском, поэтому содержание текста знаю только приблизительно - в самых общих чертах. Со слов матери. Если вы захотите узнать его точнее, то вам придется либо самому изучить шумеркий, либо прибегнуть к услугам квалифицированного историка-шумеролога. В последнем случае советую сфотографировать текст, но ни в коем случае не показывать оригинал. Иначе возможны серьезные осложнения. И желательно не говорить о кулоне никому - ни жене, ни детям, ни друзьям.
  
   - Но что вы с меня возьмете в качестве арендной платы? Ведь бесплатной аренды не бывает - бесплатный только сыр в мышеловке, - попытался уточнить Глеб.
  
   -- Платой за жизнь по программе талисмана является сама жизнь по этой программе. Но вы должны определить конечные цели вашей жизни. Можно не сразу. Однако когда вы сами себе скажете, что это -- ваша КОНЕЧНАЯ ЦЕЛЬ, он начнет работать на нее в полную силу.
  
   Петр Стефанович пододвинул ларчик к Глебу. Тот машинально взял его в руки, намереваясь закрыть и уйти. Но старик остановил его жестом.
  
   -- Минуточку, Глеб Николаевич. Вынужден еще немного задержать вас. Алмаз начнет на вас работать лишь после того, как вы признаете его своим, после чего вы уже не сможете его ни продать, ни передать кому-то другому, ни выбросить. И лишь достигнув конечной цели, которую вы сами перед собой поставите, он заставит вас вернуть его распорядителю, то бишь мне. А если меня к тому времени уже не будет, то моему преемнику, которого он определит сам при отсутствии законного достойного наследника. Так вы согласны?
  
   -- Я, кажется, уже согласился на все ваши условия.
  
   -- Одних только слов для этого не достаточно. Чтобы ваше согласие воспринял камень, вы должны надеть кулон, причем, так, чтобы бриллиант прилегал непосредственно к телу. Теперь позвольте помочь вам.
  
   Собьеский обеими руками взял цепочку, намереваясь надеть Глебу на шею. Тот послушно наклонил голову. Петр Стефанович расстегнул ворот рубахи Глеба и аккуратно, не торопясь, надел ему на шею кулон и старательно заправил под нижнюю сорочку. Глеб ощутил холод камня, коснувшегося тела, и прижал его рукой.
  
   -- Ну вот. Теперь скажите - можно про себя, что вы согласны принять во временное пользование этот камень на предлагаемых условиях.
  
   -- Да, я согласен, -- смущенно пролепетал Глеб, с трудом ворочая пересохшим языком.
  
   К своему удивлению, Глеб явственно почувствовал, что камень потеплел, а потом его температура быстро сравнялась с температурой тела, и он почти совсем перестал ощущать присутствие бриллианта.
  
   -- Почувствовали ли вы что-нибудь при этих словах?
  
   -- Кажется, почувствовал. Сначала тепло, почти горячо, а сейчас ничего не чувствую, -- признался Глеб Николаевич.
  
   -- Отлично. Теперь кулон ваш и работает на вас. Носите его, не снимая. Подумайте над конечной целью, но не спешите принимать окончательное решение. Затягивать тоже не рекомендую. Помните, что цель должна носить исключительно доброжелательный и благородный характер. Нажива, эгоизм, тщеславие, властолюбие и тому подобное в качестве конечной цели могут быть чреваты очень неприятными последствиями. Поэтому при выборе этой цели будьте особо внимательны и осторожны.
  
   Меланчук механически кивнул головой в знак согласия и посмотрел в сторону двери.
  
   -- Ну, тогда с Богом!
  
   Собьеский заботливо распахнул перед гостем дверь, и Глеб, надев не успевшие просохнуть куртку и шапку, вышел навстречу зябкой дождливой мгле. Ледяной ветер больно хлестнул в лицо, но он бодро зашагал к ближайшей остановке автобуса.
  
   "Удивительное дело, -- думал Меланчук, поднимая воротник поношенной кожаной куртки. - Интересно, что все это может означать?" В самом деле, какой-то полоумный старик, неожиданно оказавшийся около него, в отчаянии решившегося на самоубийство, разгадал его замысел и заморочил ему голову, воображая, что совершает благородный поступок. И он, зрелый современный мужчина с высшим образованием, смиренно слушал его бредни и даже на мгновение поверил им, словно какой-то недалекий кретин. Позор! Но чудаковатый старик, как видно, выживший из ума, подарил ему кулон с крупным бриллиантом. Впрочем, бриллиант ли это? Скорее всего, дешевая стекляшка на медной или, в лучшем случае, позолоченной цепочке. Что ж, это нетрудно будет проверить в ближайшей ювелирной мастерской. А что старик помешал ему осуществить задуманное -- это хорошо. По крайней мере, у него есть еще две недели на поиски работы, а уйти из жизни он успеет всегда.
  
   А может, этот бриллиант краденый? Или старик хочет избавиться от улики, изобличающей его или кого-то из его близких? Или по какой-то причине хочет его, Глеба, "подставить"? Ну и ну! Вот так хрень! Нет, скорее всего, это дешевая бижутерия, но изготовленная весьма искусно. А если нет? Тогда кулон можно будет продать и выручить за него приличные деньги. В конце концов, Глеб его не украл, а получил честным путем, поэтому криминала на нем нет. Впрочем, кто его знает...
  
   Глеб вернулся домой к полуночи, когда жена уже спала. Спрятав пресловутый ларчик в письменный стол, он наскоро поужинал и лег спать на диване в гостиной, чтобы не беспокоить жену, которой предстояло вставать в шесть утра. Сон к нему пришел не сразу. Тревожили мысли о предстоящем трудоустройстве. В конце концов, если не удастся найти хоть какую-то работу, он продаст кулон, ежели он, конечно, действительно представляет собой какую-то ценность. Это поможет продержаться еще какое-то время.
  
   ***
  
   Всю ночь Глеб промучился в кошмарах. Снился главный менеджер ЦЗЛ. Меланчук вслушивался в его речь, силясь понять, чего от него хотят. Тот говорил долго и витиевато, и смысл его слов никак не доходил до сознания Глеба. Меланчук пытался высказать ему все, что о нем думает, но не мог подобрать нужных слов. Он постоянно просыпался, пытался отвязаться от докучливых сновидений, но стоило закрыть глаза, как его сознание снова и снова проигрывало эти навязчивые сцены. Потом откуда-то появился Собьеский, ходил с Глебом по заводу, задавал странные вопросы и менторским тоном поучал, как нужно бороться за место под солнцем. В конце концов, он изрек, что главный менеджер - ничтожный человек, который за всю жизнь ничего не научился делать, и если он лишится работы, то сможет разве что выгребать навоз из коровника, да и то с превеликим трудом и лишь после года практики.
  
   Проснулся Глеб оттого, что кто-то толкал его в плечо.
  
   -- Глеб! Глеб, проснись, наконец! На работу пора -- опоздаешь.
  
   Перед ним стояла жена в белом кухонном фартуке.
  
   -- Спасибо, Катюша. Я не тороплюсь. Мне сегодня... можно и попозже, -- едва не проговорился Глеб.
  
   -- Я посмотрела в коробочке -- ты положил зарплату. Там вдвое больше обычного. Тебе что, дали премию?
  
   -- Да, вот... Дали...
  
   -- Ну и отлично. Купим тебе костюм -- этот уже поизносился. Брейся скорее да завтракай. А я побегу -- у нас сегодня планерка.
  
   Глеб завтракал не спеша. Аппетита не было. Он прикидывал, с чего начать поиск работы. Ему до сих пор не приходилось это делать. Что ж, придется приобретать опыт. Сначала нужно будет пройти по знакомым фирмам, где его в той или иной степени знают. Но если там ничего не выйдет, он попытает счастья на базаре. На безрыбье и рак рыба. Может быть, ему удастся заполучить хотя бы работу грузчика или разнорабочего. Втянется со временем. Ведь многие всю жизнь так работают.
  
   Он допивал полуостывший чай, когда из гостиной донеслись сигналы мобильника. Это наверняка Катя. Справляется, как он позавтракал. Допив последний глоток, Глеб подошел к гудящему мобильнику и посмотрел на дисплей. Не Катя. Номер незнакомый.
  
   -- Алло, я слушаю.
  
   -- Глеб? -- осведомился до боли знакомый голос, но чей именно, Меланчук никак не мог вспомнить "навскидку".
  
   -- Да, он самый.
  
   -- Привет, Глеб! Это твой сокурсник, Юра Захарченко -- помнишь такого?
  
   -- Юра! Куда ты пропал после нашей юбилейной встречи? У кого ни спрошу -- никто не знает.
  
   -- Я не пропал, я три года был за границей. Только сейчас узнал твой мобильный. От наших, разумеется. Четвертый день тебя ищу - с воскресенья. Причем, не бескорыстно. Я сейчас вице-президент фирмы "Ореол" -- слышал, наверное?
  
   -- Как же! Читал о ваших последних контрактах. Молодцы, ребята. Энергетика -- это сейчас, так сказать, на гребне волны...
  
   -- Ну, это поэзия, а я о прозе нашей жизни. Хочу предложить тебе должность главного инженера по связи и энергетике. Тебе и осваиваться не придется -- будешь заниматься тем же, чем сейчас на заводе. Только за нормальные деньги. Ты понял идею?
  
   Глеба обдало жаром. Вот это да! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Никак и вправду талисман работает. Да, Юрка всегда был отличным парнем и верил в него. Но надо поторговаться, а то опять придется за копейки вкалывать, а другие будут с его знаний и опыта купоны стричь.
  
   -- Спасибо, Юра, за доверие. Но как-то сразу... понимаешь...
  
   -- Понимаю, боишься работы на новом месте. К сожалению, эту боязнь прививали нам с пеленок. Ты, я знаю, прилип к своему заводу, оторваться не можешь. Бросай его к чертям -- будем вместе пахать. Ведь я тебя как самого себя знаю. Уверен -- сработаемся. Где ты сейчас? Я за тобой заеду -- представлю правлению.
  
   Глеб молчал, ошарашенный внезапным поворотом событий, и медлил с ответом.
  
   -- Глеб, ты меня слышишь? Я сейчас к проходной подъеду.
  
   -- Слышу, Юра, слышу. Я не на заводе -- дома сижу, завтракаю еще.
  
   -- Дома? Ну и отлично. Поехали, поехали со мной -- посмотришь, что там у нас да как, а там решишь. Думаю, согласишься -- платим мы никак не меньше, чем твой завод, от которого давно уже ладаном пахнет. Куй железо, пока горячо.
  
   Глеб продолжал молчать, а Захарченко не унимался:
  
   -- Звякни прямо сейчас на свой завод, что задержишься на час-полтора -- придумай что-нибудь уважительное, а я к тебе подъеду. Ты где живешь, по какому адресу?
  
   -- Вишневая, три. Квартира девятнадцать. Понимаешь, Юра, я...
  
   Захарченко перебил его, не дослушав:
  
   -- Минут через двадцать буду у твоего дома. Одевайся и выходи. Все! До встречи!
  
   ***
  
   Протекция Захарченко оказалась действенной, и правление фирмы "Ореол" с легкой его руки приняло Глеба "на ура". Новая работа, вопреки мучительным сомнениям, пришлась ему по душе. Теперь он зарабатывал в несколько раз больше прежнего и мог себе позволить то, о чем раньше и мечтать не смел. Вовлеченный в рабочий водоворот, Глеб Николаевич совершенно забыл о кулоне Собьеского.
  
   Незаметно прошел год, и Меланчук, заключив несколько выгодных контрактов, был принят в правление фирмы. За это время он успел приобрести автомобиль и современную квартиру в элитном доме, а прежнюю -- оставить дочери с зятем. Правда, пришлось прибегнуть к банковскому кредиту, но теперь это его не смущало.
  
   Поздним вечером, едучи домой после сдачи очередного заказа, Глеб задумался о коренных изменениях, произошедших в его судьбе за последнее время, и вспомнил о талисмане. Неужели это благодаря ему Глеба разыскал Захарченко и высоко оценило правление фирмы? Ерунда, несомненно. Ведь Меланчук и раньше имел глубокие профессиональные знания и богатый инженерный опыт. Юра был прав: Глеб засиделся в своей ЦЗЛ и, не зная обстановки, боялся оказаться ненужным в современном обществе. Он еще не стар, и его возраст как раз соответствует расцвету творческой личности с такими данными, как у него. А история с кулоном -- чушь собачья! Ведь Захарченко, как он сам сказал, начал его разыскивать еще за три дня до встречи с Собьеским. Если бы он не впал в отчаяние, не оказался на мосту и не встретился с Петром Стефановичем, то на следующий день его судьба, несомненно, сделала бы тот же самый зигзаг. Так что кулон тут совершенно не при чем. А он, старый болван, собирался лишить себя жизни! Вот что значит принимать поспешные решения. Воистину - утро вечера мудренее.
  
   Меланчук настолько ушел в размышления, что проглядел красный свет у перекрестка. Увидев слева несущуюся на него "тойоту", Глеб, отчаянно сквернословя, что было сил навалился на педаль, и его машина, пронзительно взвизгнув тормозами, со скрежетом остановилась, едва не чиркнув по дверце черной "тойоты". К счастью, никого из стражей порядка поблизости не было, и Глеб, чуть отдышавшись, осторожно поехал дальше.
  
   И ка?к он мог поверить в дурацкие мудрствования полоумного старика? Хорошо, что у него хватило ума не поделиться этими заблуждениями ни с женой, ни с дочерью. Они бы замучили его насмешками да подковырками. И были бы правы на все сто.
  
   И все же что-то в жизни Меланчука существенно изменилось. Раньше любое достижение давалось ему чрезвычайно трудно. Он, бывало, никак не мог отделаться от постоянного ощущения враждебности всего окружающего. Законы Мерфи проявляли себя на каждом шагу с особой остротой. Теперь же все обстоятельства почему-то стали складываться в основном благоприятно для Глеба. Но ведь это совершенно случайные стечения событий, и к ним кулон Собьеского не имеет никакого отношения!
  
   Интересно, что этот кулон представляет собой на самом деле? Действительно ли он имеет сколько-нибудь существенную ювелирную ценность? Нужно как-нибудь зайти в ювелирную мастерскую -- пусть оценят специалисты.
  
   На следующий день Глеб, усталый, но радостный, возвращался с работы после напряженного трудового дня. Жаркий августовский день был на исходе. Жара уже спала, но все вокруг: дорога, тротуары, стены домов продолжало излучать тепло, и приближение вечера еще не принесло ожидаемой прохлады. Остановившись у светофора, он неожиданно увидел броскую вывеску: "Покупка, продажа, экспертиза и ремонт ювелирных изделий". Свернув тут же в переулок, Глеб Николаевич оставил автомобиль на платной парковке и направился к подъезду с вывеской.
  
   В просторном зале было тихо и прохладно -- работал кондиционер. Глеб снял с себя кулон и подошел к окошку с надписью: "Экспертиза и оценка ювелирных изделий". За окошком сидела молодая женщина и проворно стучала по компьютерной клавиатуре, сосредоточенно глядя на монитор. Подняв на Глеба вопросительный взгляд, она вежливо улыбнулась в ожидании вопроса.
  
   -- Девушка, вы можете мне сказать, сколько стоит вот эта штука? -- тихо спросил Меланчук, стараясь не привлекать внимания посетителей, и протянул ей кулон.
  
   -- Оценка -- услуга платная.
  
   -- Ну, разумеется. Уплачу по выставленному счету.
  
   -- Паспорт при вас, я надеюсь?
  
   -- Разумеется.
  
   Она взяла паспорт, и ее тонкие пальчики снова проворно забегали по клавишам, занося его данные в компьютер. Взяв в руки кулон, она положила его в полиэтиленовый кулечек и протянула чек, по которому следовало внести деньги в кассу.
  
   Уплатив, Меланчук вернулся к окошку и отдал чек девушке. Сделав на нем отметку, она дала Глебу квитанцию и, одарив его очаровательной улыбкой, ласково пропела:
  
   -- Зайдете через неделю в это же время. Впрочем, чтобы не ходить лишний раз, можете через три-четыре дня справиться по одному из телефонов, указанных в квитанции.
  
   -- Ну, нет уж. Мне это нужно сейчас. Я не могу оставить эту вещь без присмотра, -- запротестовал Глеб Николаевич.
  
   Девушка посерьезнела.
  
   -- У наших экспертов много работы. Не вы один здесь с таким заказом. Так что придется подождать. Все. Мне больше нечего добавить. У меня работа. Извините, -- процедила она сквозь зубы.
  
   -- Тогда я снимаю заказ и прошу вернуть кулон. Для меня это слишком серьезно, вы это можете понять?
  
   -- Могу, но я подчиняюсь служебным предписаниям. Ваш заказ уже занесен в нашу базу данных, и снять его может только главный менеджер. Сейчас ему позвоню.
  
   Она взяла телефонную трубку и набрала номер.
  
   -- Николай Федорович, здесь один заказчик отказывается оставить изделие и просит снять заказ на экспертизу. Что с ним делать? -- последовала пауза. -- Оформлен. Нет, он настаивает.
  
   Она вопросительно посмотрела на Меланчука.
  
   -- Да, настаиваю, -- подтвердил Глеб свое намерение.
  
   -- Настаивает. Кулон. С большим бесцветным камнем. Похоже, в золотой оправе и на золотой цепочке. Очень красивый, по-моему, -- девушка поднесла кулон к настольной лампе и посмотрела на него через увеличительное стекло. -- Да, проба имеется. И еще какие-то клейма. Клинышки.
  
   Минуты две она молча слушала, потом положила трубку и сказала:
  
   -- Минуточку, Глеб Николаевич. Сейчас к вам выйдут.
  
   Минуты через три к девушке подошел седенький старичок с аккуратной бородкой клинышком и коротко подстриженными усами. Протянув ему кулон в кулечке, она кивнула на Меланчука. Вынув кулон, старичок положил его на ладонь, внимательно осмотрел, перевернул, снова осмотрел, потом сказал:
  
   -- Это ваш кулончик, молодой человек?
  
   -- Разумеется, -- ответил Глеб.
  
   -- Вы можете пройти со мной в лабораторию?
  
   -- Конечно.
  
   -- Сашенька, пропусти его, пожалуйста.
  
   В лаборатории было тесно и неуютно. За столами сидели люди и над чем-то корпели, не обратив внимания на вошедших. Старичок сел за большой стол и придвинул стул, кивком приглашая Глеба сесть.
  
   -- Откуда у вас эта вещь? -- поинтересовался старичок.
  
   -- Это наша фамильная драгоценность, Николай Федорович, -- солгал Глеб. -- Досталась мне от покойной прабабушки. Чего ей, бедной, стоило уберечь ее в двадцатые годы, когда у людей изымались ценности в пользу Советской власти!
  
   Старичок уставился на него сверлящим взглядом, но Глеб его с успехом выдержал.
  
   -- Я не Николай Федорович. Я Михаил Еремеевич Радомский -- главный эксперт фирмы, -- не без гордости произнес он. -- А Николай Федорович Белан - это главный менеджер.
  
   Эксперт на время умолк и стал изучать кулон, рассматривая его через лупу, потом под микроскопом. Капнул на оправу и цепочку какой-то жидкостью, отер капли ветошкой. Радомский тщательно взвесил на аналитических весах сначала камень в оправе, потом цепочку и, записав показания, сел за компьютер. Положив перед собой кулон и, поглядывая попеременно то на него, то на монитор, обратился, наконец, к Меланчуку:
  
   -- Да... Похоже, это кулон, занесенный в мировой каталог редких ювелирных украшений тысяча девятьсот третьего года.
  
   Он замолчал, посмотрел на Глеба с явным подозрением и неожиданно спросил:
  
   -- А как, простите, была фамилия вашей прабабушки?
  
   -- Собьеска, -- снова солгал Меланчук.
  
   Услышав эту фамилию, эксперт заметно вздрогнул.
  
   -- Поня-а-атно, молодой человек. Если это действительно так, то все сходится. Похоже, это в самом деле фамильная драгоценность князей Собьеских. А его происхождение в старом каталоге относят к культуре древнего Двуречья - около пяти тысяч лет тому назад. Pan mСwi po polsku? -- спросил он, неожиданно перейдя но польский.
  
   -- Tak, Panie Radomski. Przecie? troch? jestem Polakiem, -- ответил Глеб, силясь выжать из себя улыбку.
  
   - Jestem bardzo przyjemnie zaskoczony.
  
   Он скупо улыбнулся и снова перешел на русский:
  
   -- Это очень дорогая вещь. Чрезвычайно дорогая. Последние сто лет этот кулон считался безвозвратно утерянным.
  
   Эксперт замолчал, сосредоточив внимание на замке цепочки.
  
   -- А ларчик тоже у вас? -- поинтересовался он.
  
   Вопрос несколько озадачил Глеба, но он тут же снова овладел собой.
  
   -- Да-да... прабабушка как-то обмолвилась о том, что он был в ларчике, инкрустированном золотом. На его крышке еще надпись была на каком-то древнем языке. К сожалению, ларчик она то ли потеряла, то ли продала в лихие годы...
  
   -- И что вы с ним намерены делать? Хотите продать?
  
   Он снова уставился на Глеба холодным проникающим взглядом, от которого ему стало не по себе.
  
   -- Ни в коем случае. Я передам его своим внукам, Михаил Еремеевич. Вы можете, наконец, сказать, какова его ориентировочная стоимость?
  
   -- Только приближенно. Для точной оценки нужна тщательная геммологическая экспертиза. Тогда мы сможем выдать вам сертификат. Это займет три-четыре дня. Будете ждать?
  
   -- Нет. Меня вполне устроит ваша словесная оценка, -- ответил Глеб и спросил полушепотом: -- Сколько с меня за вашу услугу?
  
   Радомский молча пожал плечами, и Глеб, стараясь не привлекать внимания присутствующих, сунул ему в карман несколько ассигнаций.
  
   Меланчук шел к парковке в приподнятом настроении. На город успели опуститься вечерние сумерки. Повеял свежий ветерок -- первый признак приближающейся осени.
  
   Ну и ну! Это действительно архидрагоценная вещь. Сто?ит солидного состояния... В этом, по крайней мере, Собьеский не обманул. А приписываемые ему чудеса и мистика - это, разумеется, полнейший вздор. Напрасно, конечно, он обратился к эксперту: теперь сведения о кулоне имеются в базе данных этой хре?новой ювелирной фирмы. Сведения о такой драгоценности могут дойти до криминальных кругов, и они начнут на нее охотиться... Теперь ему может грозить серьезная опасность.
  
   Глеб Николаевич всегда был неисправимым скептиком и все, абсолютно все подвергал сомнению, пока его не убеждали упрямые факты или неоспоримые аргументы. Зря он не поверил Собьескому на слово. Но слишком уж невероятной представлялась история с этим талисманом. Придется в банке арендовать сейф и хранить кулон там, время от времени проверяя, лежит ли он на месте.
  
   Дойдя до парковки, Меланчук осмотрелся - не следит ли кто за ним? Впрочем, зачем следить? В базу данных эксперта занесены и его адрес, и место работы, так что в этом нет никакой необходимости.
  
   Усевшись за руль, он почему-то снова осмотрелся и повернул ключ зажигания. Двигатель отозвался низким глухим урчанием, и Глеб, продолжая размышлять о новых опасениях, не спеша покатил к дому.
  
   ***
  
   Глеб проснулся около четырех утра. За окнами шумел ливень. Время от времени комната на миг наполнялась голубоватым светом от вспышек молний, и стены сотрясались от раскатов грома. Они и разбудили Глеба. Сон отскочил в одно мгновение. С Глебом всегда случалось нечто подобное после корпоративных вечеринок. Засыпа?л, едва голова касалась подушки, но потом просыпался в три-четыре утра от малейшего шороха и больше не мог уснуть. Так случилось и в этот раз. Выпил он относительно немного, но его организм, не будучи приучен к алкоголю, на выпивку реагировал негативно. Нестерпимо трещала голова. Мутило. Он встал и направился в туалет.
  
   Вырвало бы, тогда полегчает. Глеб опустился на колени перед унитазом и наклонил голову, но ничего не получилось. Заложил в рот два пальца и надавил на корень языка. Сработало. Глеб встал, почистил зубы, умылся холодной водой и вытерся махровым полотенцем. Ощущение камня в желудке пропало, но голова продолжала гудеть. Порывшись в аптечке, нашел таблетку от головной боли, разжевал, чтобы скорее подействовала, и запил водой из чайника. Вернулся на диван. Сознание медленно прояснялось, но сон не шел.
  
   "Кажется, с выпивками пора завязывать. Не юноша уже, -- думал он. -- Нужно установить себе правило: выпить первую рюмку, а вторую растянуть на все оставшееся время". Он неоднократно давал себе такой зарок, но почти всегда нарушал его, когда был увлечен захватывающей беседой или, как в этот раз, -- интересной женщиной. Несмотря на надвигающийся полувековой юбилей, он чувствовал себя молодым мужчиной, полным сил. Особенно сейчас, когда дела его пошли в гору.
  
   А эта блондинка, которую посадили рядом с ним, основательно "завела" его. Он танцевал с нею весь вечер, тесно прижимая к себе, и она не противилась. Рассказывал интересные истории, на которые девчонка эмоционально реагировала и призывно хохотала, принимая завлекательные позы. Интересно, кто ее пригласил? Зачем? Скорее всего, это сделали по указанию председателя совета директоров. Чтоб отвлечь от деловых разговоров. Возле каждого вертелась какая-нибудь красотка, и седые дяди с животиками зажигательно флиртовали с ними, забыв о делах, семьях и возрасте. Как бы там ни было, но Глеб ею увлекся, и они вместе пили рюмку за рюмкой. Под конец она настолько размякла, что ее желание не вызывало сомнений. Жаль только, что привести ее было некуда. Она приглашала его к себе, но Глеб, опасаясь ненужных кривотолков, уклонился от соблазнительного приглашения. Лет десять тому назад он бы не устоял. Да... возраст уже, как-никак, начинает себя проявлять. Он все же взял у нее номер мобилки. Если б узнала Катя, -- вот бы обиделась! В самом деле -- седина в бороду, а бес в ребро. Ему стало чуточку стыдно, но Глеб тут же заглушил в себе это чувство.
  
   Он начал уже было засыпать, когда в кармане пиджака, висевшего рядом на стуле, застрекотал мобильник. "Кого там в такую рань мордует нелегкая?" -- подумал он с досадой и не спеша достал очки, чтобы рассмотреть, кто звонит. Звонил Захарченко.
  
   - Алло...
  
   -- Ты, Глеб?
  
   -- Да, Юра. Привет. Тебе что, не спится после вчерашнего корпоратива?
  
   Захарченко пропустил эту реплику мимо ушей.
  
   -- Глеб, у нас проблемы.
  
   -- У нас всегда проблемы... -- отшутился было Глеб, но Захарченко не дал ему договорить.
  
   -- У нас серьезные проблемы, Глебушка. Очень. Особенно -- у тебя. На "Трансконтроле" авария. Загнулась энергосистема. Остановилось производство. Это твой участок работы, Глеб. За тобой выехала машина. Подготовься по возможности -- и на завод. Я туда уже еду. Будем разбираться.
  
   Меланчук вскочил, как ошпаренный. Кое-как приведя себя в порядок, он вскипятил немного воды, заварил крепчайший кофе и, обжигаясь, выпил чашку бодрящего напитка без молока и сахара. Есть после вчерашнего не хотелось. Надо оставить Кате записку. Раскрыв блокнот, он выхватил из пиджачного кармана ручку, но она не писала. Чертыхнувшись, отшвырнул ее и принялся искать новую. Опять мобильник.
  
   -- Да!
  
   -- Глеб Николаевич, это Андрей. Водитель. Жду вас у подъезда.
  
   -- Я готов, Андрюша! Две минуты. Сейчас спущусь.
  
   Отыскав, наконец, ручку, способную кое-как писать, Глеб нервным почерком нацарапал записку:
  
   "Катюша, милая! У меня неприятности: на заводе авария. Вынужден срочно уехать на разборку. Возможно, приеду поздно. Постараюсь позвонить. Нежно целую. Глеб".
  
   Вернулся Меланчук в начале одиннадцатого вечера. Катя еще не спала. Глеб привычно чмокнул ее в щечку и ощутил, будто целует каменное изваяние. Молча переодевшись в домашнее, направился в ванную. Принял теплый душ.
  
   Настроение было -- хуже некуда. Все складывалось не в его пользу. Это он подписал акт контроля, а установка сгорела. Наскоро созданная комиссия единодушно решила, что наиболее вероятно межвитковое замыкание. А ведь он скрупулезно тестировал. Результаты были в пределах допусков, и свидетельство тому -- протоколы. Тем не менее, факты -- упрямая вещь. Где-то что-то он упустил. Конечно, он потребовал полной экспертизы, но вряд ли она выявит что-то, могущее его оправдать. Тогда его выгонят с треском, и об устройстве на работу по специальности нужно будет забыть навсегда. Тут и Захарченко не прикроет, да и не захочет это делать. Виноват-то он и никто другой.
  
   Вот и кончилась его блистательная карьера "на излете". Теперь он на собственной шкуре познал, что "чем выше взлет, тем тягостней паденье". Везение долго продолжаться не может. Оно изменчиво. Удача -- дама красивая, но избалованная, капризная. Сегодня она улыбается тебе, а завтра -- кому-то другому, быть может, твоему врагу.
  
   Выйдя из ванной, Глеб направился в кухню, где на столе уже стоял ужин. Катя сидела молчаливая и хмурая. Не проронив ни слова, он начал есть, хоть аппетита не было. Допив чай, он подошел к Кате, чтобы поцеловать, но она отстранилась и посмотрела на него глазами, полными слез.
  
   -- Глеб... сядь, пожалуйста, на минутку. Я хочу с тобой поговорить, -- сказала она тоном, не предвещающим ничего хорошего.
  
   Он послушно сел и уставился в пол.
  
   -- Говори. Я весь - внимание, -- едва слышно произнес он.
  
   -- В наших отношениях нужно что-то изменить, -- она посмотрела на него с отчаянием. -- После перехода на новую работу ты все больше забываешь о том, что у тебя есть дом, какие-то семейные обязанности, я, наконец...
  
   Катя заплакала. Утерев слезы краем белоснежного передника, она продолжила:
  
   -- Ты думаешь только о работе, подолгу там засиживаешься, являешься за? полночь, притом нетрезвый... Я сутками тебя не вижу! Я не рада твоим деньгам и с тоской вспоминаю время, когда ты работал на заводе. Мы еле сводили концы с концами, но в доме были мир, лад и согласие. Теперь же ты пьешь, гуляешь, живешь в свое удовольствие. А от меня пытаешься прикрыться необходимостью присутствия на этих ваших "деловых корпоративах", как будто там без тебя вода не освятится. Ты думаешь, я не знаю, например, о твоем вчерашнем приключении с этой блондинкой?
  
   Глеба как кипятком ошпарило.
  
   -- Катюша, милая...
  
   -- Не называй меня Катюшей, да еще и милой! Это лицемерие, ложь! -- вскричала она в гневе.
  
   -- Не знаю, Катя, кто тебе дает такую информацию, но если это мужчина, то он -- форменный негодяй, а если женщина -- последняя сплетница и сволочь. Кто-то пытается вбить между нами клин. И все из зависти! Люди позавидовали нашему счастью, моему карьерному взлету, таланту и везению! И вот -- назавидовали...
  
   -- Чушь! Ты наперед, задолго до начала вчерашней вечеринки знал, что каждому из правления заранее приготовили по проститутке. И охотно клюнул на эту наживку! А я сижу здесь одна... как соломенная вдова...
  
   Катя заплакала навзрыд, закрыв лицо передником.
  
   -- Успокойся, Катя. Больше, думаю, не будет у меня никаких "корпоративов". На заводе случилась авария, и все уверены, что по моей вине. Завтра начнут работать эксперты и, скорее всего, вышибут меня из фирмы к чертовой бабушке. Мне очень тяжело сейчас. Я так надеялся на твою поддержку, а ты, как и все, пинаешь меня под зад. Дома, по идее, должны сниматься всякие напря?ги и стрессы, а у меня...
  
   -- Прекрати плакаться! Разжалобить меня хочешь! Вместо мужества жалостью пронять пытаешься! Фу, как ты противен мне сейчас!
  
   Она подхватилась и, сотрясаясь от плача, убежала в спальню.
  
   За всю ночь Глеб не сомкнул глаз. В голову лезли самые скверные мысли. Он ощущал себя на краю пропасти без точки опоры. Как он все же одинок в этой жизни, полной неудач и огорчений! Надо же было случиться этой проклятой аварии, когда он был на са?мом гребне волны удачи. А дальше -- все лавиной. Захарченко, разумеется, сразу в кусты. Тут еще эти сплетники откуда-то взялись на его голову. Из-за них и Катя отвернулась. Он, вообще-то, считал ее более стойкой, а она после первого же удара сломалась. По закону жизни беда в одиночку не приходит, одна идет и другую за собой ведет. Что поделаешь - жизнь переменчива, вся в полосочку, как зебра. Кончилась его светлая полоса, наступила темная. Проходит, конечно, все. Но с чем он из нее выйдет?
  
   И тут Глеб вспомнил о талисмане... Какая ерунда! Он уже рассуждал на эту тему, раскладывал все факты по полочкам, и пришел к однозначному выводу, что пространные мудрствования старика Собьеского -- полный абсурд. Но все же... Что ему остается делать? А вдруг и вправду поможет? Утопающий хватается за соломинку, а эта вещица - единственное, за что он может ухватиться. Его соломинка. Во всяком случае, терять нечего. Решено: утром, прежде чем отправиться на завод, он заедет в банк, заберет из ячейки кулон и непременно наденет на шею. Комиссия назначена на одиннадцать, он успеет.
  
   Меланчук на мгновение устыдился своей слабости перед испытанием судьбы, но надежда взяла верх. Только бы с утра банк работал.
  
   Утро было мрачным. Стояла пасмурная погода. Дул не по-летнему холодный ветер, и Глеб вынужден был вернуться, чтобы надеть джемпер. До банка пришлось ехать дольше, чем он рассчитывал. Движение было интенсивнее обычного. Как видно, из-за похолодания те, кто обычно ходил пешком или ездил общественным транспортом, сели в автомобили.
  
   С трудом найдя место для парковки, Глеб оставил машину и поспешил в банк. Небольшая очередь подвигалась медленно, и он начал нервничать - появилась угроза опоздать. Глеб уже подумывал уйти, когда ему, наконец, разрешили войти в хранилище.
  
   Кулон был на месте. Поспешно надев его на шею, защелкнув замок и заправив под рубаху, Глеб уладил последнюю формальность, выскочил из банка и понесся, что было духу, к машине.
  
   К началу работы комиссии Меланчук опоздал на полчаса. Его извинительную речь, не дослушав, перебил радостный Захарченко:
  
   -- Поздравляю, Глебушка! Искренне поздравляю!
  
   -- С чем, Юра?
  
   Пожимая протянутую руку, Глеб недоуменно уставился на Юрия.
  
   -- Как это, с чем! Мы выявили причину аварии! Наша честь спасена - и фирмы, и твоя в том числе! Мы ни в чем не виновны.
  
   -- А кто? Кто же тогда виновен?
  
   -- Форс-мажорные обстоятельства! Комиссия, как видишь, уже начала работать и только что обнаружила след от удара молнии в подстанцию. Вот он, смотри!
  
   Юрий указал на застывшие потеки оплавленной обшивки. Глеб Николаевич на несколько секунд задумался. Странно, о чем все, в том числе и он сам, думали вчера? Перед аварией всю ночь бушевала гроза. Любой здравомыслящий человек должен был начать расследование именно с поиска возможных грозовых повреждений. К сожалению, все были настолько взволнованы, что об этом как-то и не подумали. Что ж, бывает...
  
   -- Потому и накрылся трансформатор, Глебушка! -- тараторил возбужденный Юрий. -- Потери понесли, конечно, обе стороны: и мы, и завод. Но без них бизнеса не бывает. Главное -- реноме нашей фирмы! Честь мундира не запятнана. Будем теперь выявлять повреждения энергосистемы и сразу же принимать меры по их устранению. Так что засучивай рукава -- и вперед, притом с песней! Не позже, чем через неделю, завод должен возобновить производство и начать наверстывать потери.
  
   На радостях Меланчук трудился с небывалым рвением, да и вся команда работала как никогда слаженно и энергично. Председатель объявил шабаш в семь вечера, и Глеб, хоть и чувствовал себя усталым, оставил работу с некоторым сожалением.
  
   Дома, сразу после вечернего туалета, на кухонном столе, против ожидания, ждал его горячий ужин, дразнящий аппетитными ароматами.
  
   -- Спасибо, Катя, -- робко поблагодарил Глеб, принимаясь за еду.
  
   Она села напротив. Опершись локтем на стол, положила подбородок на ладонь и кротко посмотрела на мужа.
  
   -- Люблю смотреть, как ты с аппетитом кушаешь, -- сказала она тихим мирным голосом.
  
   Уплетая сочное баранье жаркое, Глеб искоса поглядывал на жену. Она сидела, опустив глаза, и едва заметно улыбалась. В ее мимике не улавливалось и тени утренней обиды и раздражения. Доев последний кусок и запив темно-бордовым компотом, он вытер губы белоснежной салфеткой и, как всегда, сказал:
  
   -- Спасибо за ужин, дорогая Катюша.
  
   -- На здоровьице.
  
   Смущенно помолчав, она тихо добавила:
  
   -- Глеб... прости меня, пожалуйста, за утреннее...
  
   -- Все в порядке, Катенька. Ничего не было. Все мы люди и ошибаемся все. Ты тоже меня прости за вчерашний поздний приход. Виноват, выпил лишнее... Постараюсь, чтобы впредь такого не случалось.
  
   -- Как там с вашей аварией? Не переживай, Глебушка. Выгонят - найдешь другую работу.
  
   -- В этот раз, слава Богу, не выгонят. Все разрешилось на редкость удачно. Оказывается, в подстанцию ударила молния -- вот у них и гавкнулась энергосистема. Устраняем последствия. Потом ее запустим и будем работать дальше.
  
   -- Глеб, как я счастлива! Я так себя ругала за несдержанность!
  
   Катя кинулась ему на шею, и они крепко поцеловались.
  
   Несмотря на смертельную усталость, Глеб долго не мог уснуть. На его плече сладко посапывала Катя, а он весь ушел в размышления.
  
   Таких контрастных потрясений, как в последние дни, он еще не испытывал. Шумная вечеринка, очаровательная блондиночка, эйфория. Потом похмелье. Ни свет, ни заря - известие об аварии, грозившее ему крушением карьеры. Как удар "под дых". Рабочий день, принесший одни расстройства. Вечером -- скандал с Катей. Утром - банк и кулон, опоздание к началу работы комиссии. Неожиданное известие, смывшее всю грязь, которой его накануне облили с ног до головы. Вечером -- не менее неожиданное примирение с Катей.
  
   "Вот и не верь в талисманы", -- думал Меланчук, глядя в потолок, по которому бегали блики от автомобильных фар, уличных фонарей, раскачиваемых ветром, и крон деревьев. Интересно, как бы все сложилось, не нацепи он снова этот хренов кулон? Разве не обнаружился бы след от удара молнии? Рано или поздно его бы все равно нашли. И Катя у него не такая, чтобы долго сердиться и принимать поспешные решения. Она вспыхнула под наплывом эмоций. Так же, как и любая женщина, будь она на ее месте. Ему нужно было думать, прежде чем увлекаться этой блондинкой. Кулон здесь, конечно, не причем. Однако... Когда он при нем, его дела складываются всегда удачно. Всегда ли? Трудно сказать, ведь еще слишком мало случаев, чтобы делать подобные выводы. Но все-таки... Почему наш мир устроен так, что никак нельзя проверить, как сложились бы те или иные обстоятельства, поступи человек иначе? Этот парадокс, к сожалению, неразрешим. Таково одно из проявлений иррациональности природы. Здесь можно только верить в ту или иную альтернативу. Полагаться на силу талисмана, конечно, заманчиво. Но если, понадеявшись на нее, идти напролом, можно угодить в западню. Нельзя искушать судьбу. Лучше уж поступать, как все люди, стараясь принимать рациональные решения. Как же тогда убедиться в том, что он действует? Да, это вопрос веры и только веры.
  
   Незаметно сон смежил веки Глеба, и он погрузился в его таинственный мир.
  
   ***
  
   Было тепло и солнечно, как по заказу. Если бы не поредевшая желтая листва на деревьях, не чувствовалось бы, что сейчас ноябрь.
  
   Глеб ехал в приподнятом настроении. Сегодня ему удалось заключить выгодный контракт. Правление и не рассчитывало на такую удачу. Его выступление убедило заказчика согласиться на условия, предложенные "Ореолом", и подписать соглашение, не дожидаясь очередной встречи. Это здорово, что рядом был Юра Захарченко -- он информирует правление, когда вернется после банкета. Глеб на банкет не остался, сославшись на плохое самочувствие и личную занятость. Последнее время банкеты, "корпоративы" и прочие застолья стали настолько часты, что если все посещать, может и нос покраснеть. Да и Катя их ненавидит, особенно после того случая с блондинкой.
  
   Серая полоса дороги словно застыла впереди внедорожника. Автомобиль несся с бешеной скоростью, но Глеб ее не ощущал. Машина была исключительно комфортной. Еще недавно он о такой и мечтать не смел. Сам он, конечно, ездил бы на чем-нибудь попроще, но Катя хотела внедорожник. Не желала отставать от Лены Захарченко.
  
   Мимо проносились зеленые луга, убранные поля; там и сям возвышались одинокие скирды. Местами чернела пахота, на фоне которой контрастно вырисовывались редкие тракторы, пыхтя тащившие за собой плуги. Пахали на зябь. Над необъятной равниной висела прозрачная голубая дымка, и в ней туманилась далекая линия горизонта, словно граница между поэзией мечты и прозой суровой реальности. Хотелось петь, и в эйфории недавней победы Глеб затянул с детства знакомую песню:
  
   Ой, у лузi зелененькiм,
Ой, у лузi зелененькiм
Вдова брала льон дрiбненький.
Вдова брала льон дрiбненький.
  
   Вона брала, вибирала,
Вона брала, вибирала,
Тонкий голос подавала.
Тонкий голос подавала.
  
   Гудевший за окнами ветер далеко уносил звуки песни. Он вспомнил детство, заботливых родителей, младшего брата, не вернувшегося из Афганистана, и дочь, когда она была еще ребенком. Эту ностальгическую эйфорию потеснили выплывшие из глубин памяти мысли о кулоне Собьеского. Все же старик молодец - помог в кризисной ситуации, когда ему все было не мило, даже сама жизнь. А кулон? Скорее всего, это просто фети?ш, веря в который, человек получает огромный эмоциональный заряд. А человеческими поступками руководят исключительно эмоции.
  
   Как все-таки разобраться, действительно ли этот талисман обладает чудодейственными свойствами? Конечно же, нет. Глеб где-то читал, что всякие там амулеты, талисманы и ритуалы действительно помогают. Они активизируют эмоциональный мир того, кто верит в них, мобилизуют на деятельность, возбуждают поисковую активность. Но все же помогают, черт возьми! А может, и прав Собьеский в своих философских толкованиях? Как понять, доказать верность той или другой альтернативы?
  
   Глеб уже давно знал, что человека не убеждают ни доказательства, даже безукоризненно логичные, ни факты, ни аргументы. Он только в том случае может признать какое-то утверждение, если поверит в него, эмоционально его прочувствует. Иными словами, когда ему захочется его признать. Ни Коперник, ни Галилей, ни Леонардо да Винчи и никто вообще не смог доказать того, что опережало свое время. Теперь же утверждения этих гениев, когда-то единодушно отвергаемые их современниками, очевидны для каждого школьника. Чтобы в чем-то убедить человека, нужно подумать, как воздействовать на его эмоциональную сферу. Это знал основоположник пропаганды Юлий Цезарь. Когда его генералы, да и весь народ Римской империи, не пожелали воевать против Карфагена, он созвал поэтов, драматургов, писателей, актеров и художников. Приказал им изображать карфагенян в премерзком виде. Они, мол, должны говорить на вульгарно исковерканной латыни, приносить в жертву своим богам римских детей, обманывать и обворовывать честных римлян, зверски истязать и убивать их. В результате через несколько лет римляне возненавидели карфагенян и без колебаний пошли на них войной. Напрасно умные и образованные люди пытались их вразумить! Цезарь своей цели достиг.
  
   Достиг желанной цели и Собьеский - смог заставить даже такого скептика, как Глеб, на какое-то время поверить в силу талисмана. Вернее, в критическую минуту испытаний судьбы поколебать его неверие в эту силу. Немудрено. Ведь он тогда был в таком смятении...
  
   Вдали показалась голубая полоса Днепра, медленно несущего воды к Черному морю. Машина неслась к тому самому добротному мосту, на котором Глеб познакомился с Собьеским. Вспомнился дождливый осенний вечер и сопутствующее ему тяжелое настроение. Спасибо Петру Стефановичу -- он все же удержал Глеба от рокового шага. Но навязал ему этот талисман, и теперь он у него в каком-то магическом плену.
  
   Нет! Все это чушь! Выдумка для дураков! Глеб уже не раз убеждался в иллюзорности помощи кулона. Хватит!
  
   Въезжая на мост, Глеб сбавил скорость. Держа руль одной рукой, другой он снял с шеи кулон и с остервенением швырнул в открытое окно. Боковым зрением он видел, как бесценное сокровище, ярко сверкнув на солнце, описало в воздухе дугу, перелетело через перила и кануло в пучину днепровских вод. Самого падения в воду он не видел, но знал, что теперь навсегда избавился от талисмана, которому невольно приписывал свои достижения, давшиеся тяжким по?том и кровью. Дальше его жизнь пойдет так, как он сам ее построит, и никакой талисман уже не сможет претендовать на успехи, которых он добьется своими способностями, знаниями, опытом и трудом. Немного, конечно, жаль -- вещь дорогая, но иначе он в трудную минуту непременно снова соблазнится прибегнуть к его мнимой помощи и непременно станет ему приписывать собственные успехи. И так будет повторяться еще и еще -- до конца жизни.
  
   ***
  
   За подписание многомиллионного контракта компания "Ореол", к великой радости Кати, выделила Глебу Николаевичу солидную премию, и правление вознамерилось послать его на полугодовую стажировку в Нью-Йорк -- в "Дженерал Электрик". Катя всегда верила в своего Глеба, даже когда он работал на родном заводе, и им приходилось мыкаться, кое-как перебиваясь на мизерную зарплату. В то время она тоже вынуждена была работать, и от этого страдала семья. А теперь он, наконец, нашел свое место в жизни, хотя и поздновато. Сейчас у него есть шанс подняться еще выше по служебной лестнице, но он смотрит на это сквозь пальцы. Скромняга. Начисто лишен всякого честолюбия.
  
   Ленка Захарченко все хвастается своим Юрой: мой Юра... мой Юра... А Юра без Глеба шага ступить не может. Днем и ночью названивает, по каждой мелочи советуется. И этот простачок искренне перед ним распинается, все знания наизнанку выворачивает. А Юрка ездит на нем, как на осле, и все потом в свой актив записывает. Вице-президент, поди ж ты! Да Глебу, если на то пошло, давно в президенты пора. Вот только акций у него маловато. Подкупать бы по мере сил и возможностей, стремиться к завладению контрольным пакетом. На жизнь им, слава Богу, пока хватает, а избыток денежек можно в акции вкладывать. Они и про черный день сгодятся. Надо будет нажать на Глеба, чтобы к росту стремился, а не сидел самодовольно на месте, как пень.
  
   Ее размышления прервал щелчок дверного замка. Вернулся с работы Глеб, изможденный как никогда. Катя радостно кинулась ему на шею. Прохладно поцеловав жену, он ушел переодеваться. Приняв душ, вышел в кухню, где на столе стоял заботливо приготовленный свежий ужин. Сев напротив жены, он придвинул тарелку с красиво украшенным салатом из свежих овощей, но так и не попробовал. Не было аппетита.
  
   -- Спасибо, Катюша, мне что-то не хочется. Я пото?м.
  
   Он отодвинул салат и встал. Во всем теле ощущалась ломота. Без причины мутило.
  
   -- Что с тобой, Глеб? Ты слишком много работаешь. Тебе бы в отпуск на пару недель, к теплому морю.
  
   -- Да, я устал. Неважно себя чувствую. Приболел, видимо.
  
   Катины слова его почему-то раздражали. Глеб пошел в гостиную и прилег на диван. Включил телевизор, прогнал несколько каналов. Ничего интересного -- все только действовало на нервы. Он выключил телевизор и погасил свет. Лег на спину и вытянулся во весь рост. Дискомфортно. Как ни ляг, все неудобно. Ныло в правом подреберье. Уже месяц, как он почувствовал эти боли, особенно после жирной пищи. Печень? Откуда? Надо провериться.
  
   -- Глеб Николаевич, как вы себя чувствуете? -- спросил лечащий врач прямо с порога. Он пришел раньше обычного -- до обхода. Из-за его спины выглядывала бледная Катя.
  
   -- Если честно, то неважнецки, Дмитрий Палыч.
  
   Легким движением руки врач отстранил ноги Глеба и присел на край кровати, перелистывая свои бумажки.
  
   -- Тут... понимаете, какое дело... Прибыли результаты ваших анализов, в том числе и на биопсию...
  
   Глеба обдало жаром с головы до ног.
  
   -- Ну, и как?
  
   -- К сожалению... ничего утешительного, дорогой вы мой Глеб Николаевич. Сомнений нет. У вас рак... -- в полголоса сказал врач, опустив глаза.
  
   Как смертный приговор. За его спиной беззвучно заплакала Катя.
  
   -- Успокойтесь, -- обратился к ней Дмитрий Павлович. -- Не расстраивайте его. Нужна срочная операция, -- угрюмо добавил он, обратившись в сторону Глеба.
  
   -- Что ж, -- Глеб с трудом напялил на лицо улыбку, -- операция, так операция...
  
   -- Как я понял, вы согласны. Так?
  
   -- Мне больше ничего не остается, кроме как согласиться. Когда?
  
   Врач встал с кровати, поправил на шее фонендоскоп и, выходя из палаты, бросил, как бы невзначай:
  
   -- Я вам позже скажу. Пока.
  
   Катя в слезах припала к груди мужа.
  
   -- Глебушка, дорогой мой... Ты только крепись и верь в удачу. Все будет хорошо... Вот увидишь... Здесь врачи свое дело знают... Обязательно помогут! Я все продам, но тебя вытащу! Клянусь!
  
   Лодка плавно скользит по воде, легко покачиваясь на волнах. Качка небольшая, но Глеба от нее все же поташнивает. По берегам громоздятся серые глыбы гранитных скал. Глеб хочет посмотреть, нет ли впереди препятствий, но видит только белое полотно паруса. Глеб сменяет галс, но парус, как и прежде, закрывает все поле зрения. Сквозь парусину просвечивает размытое пятно ослепительно яркого солнца. Глеб жмурится, чтобы сфокусировать изображение, и видит, что перед ним вовсе не парус, а потолок, под которым горит яркая матовая лампа. Его слегка тошнит. Он опускает взгляд и видит Катю в белом халате. Она широко улыбается. Глеб улыбается в ответ.
  
   -- Глеб! -- радостно вскрикивает она. -- Наконец-то! Как ты себя чувствуешь?
  
   -- Отлично, -- отвечает он, с трудом шевеля губами. -- Только что видел себя на Днепре. На лодке... Под парусом...
  
   -- К лету поднимешься -- поплаваем на лодке. Под парусом...
  
   Катин голос дрожит, она отворачивается. Входит озабоченный Дмитрий Павлович.
  
   -- Услышал вашу беседу и решил заглянуть на минуту. Как дела, Глеб Николаевич?
  
   -- Отлично. Что со мной, доктор?..
  
   -- Все хорошо. Мы вас прооперировали, -- скороговоркой отвечает врач.
  
   У Глеба нет сил продолжать разговор, и он закрывает глаза.
  
   -- Катя, оставим его. Он устал, пусть поспит, -- слышит он голос врача.
  
   На Глеба неудержимо наползает сон. Он слышит, как Катя с доктором выходят из палаты. Но что-то ему мешает до конца погрузиться в сон. Это тихий разговор, доносящийся из коридора.
  
   -- Дмитрий Павлович, неужели ничего нельзя сделать? -- сокрушенно говорит Катя.
  
   -- К сожалению. Внутренние органы сплошь метастазированы. Обещаю сделать все, что можем. Скажу откровенно: спасти его может только чудо. Но чудес, вы знаете...
  
   Сердце Глеба вздрагивает, и сон отскакивает. Все ясно. Его дни сочтены. Надежда только на чудо. Но... откуда ему взяться, этому чуду?.. Быть может, помог бы талисман Собьеского... Но... он, к сожалению, покоится на дне реки. Зачем, зачем он выбросил его? Какой глупец! Он всегда спешил с принятием решений, даже очень важных. Теперь можно только сожалеть, время вспять не повернешь. Но скорее всего, действие шумерского кулона -- это туфта. Да, да, несомненно, туфта! Собьеский, помнится, говорил: "Алмаз начнет на вас работать лишь после того, как вы признаете его своим, после чего вы уже не сможете его ни продать, ни передать кому-то другому, ни выбросить". А ведь он выбросил! Что уж тут думать - чушь это несусветная. А все же... если бы кулон был при нем, у него сейчас была бы надежда. Хоть и призрачная, но надежда. Однако...
  
   Сон одолевает Глеба, и он проваливается во всепоглощающую бездну.
  
   Катя протирала лицо мужа влажной салфеткой, и в это время он открыл глаза и улыбнулся.
  
   -- Катюша... -- прошептал он.
  
   -- Боже мой, Глеб! Наконец-то! Радость ты моя! Ты три дня метался в бреду. Боялась за тебя...
  
   -- Попить бы...
  
   Катя поднесла к его рту прозрачную бутылочку с трубочкой и сдавила с боков. Глеб сделал несколько глотков.
  
   -- Спасибо, Катенька. Мне легче. Говорю без усилий.
  
   -- Слава Богу. Сейчас позову Дмитрия Павловича. Он просил это сделать, когда ты придешь в себя.
  
   Она вышла и вскоре вернулась с врачом. Тот присел на край кровати и задал дежурный вопрос:
  
   -- Как себя чувствуете, Глеб Николаевич?
  
   -- Да вроде бы лучше. Вот -- говорю без напряжения.
  
   -- Вижу.
  
   Привычно взяв Глеба за руку, он проверил пульс. Достал из кармана тонометр, измерил артериальное давление. Затем откинул одеяло и отодрал пластырь, закрывающий послеоперационный разрез.
  
   -- Что ж, заживление идет неплохо. Сейчас пришлю сестричку, она вам заклеит рану и поставит капельницу. Поспите еще немного. Дальше - по результатам. Главное -- держаться петухом.
  
   Врач вышел, а Глеб с горечью подумал: "Зря, братец, комедию ломаешь. Петухом -- это, конечно, хорошо. Но толку-то? Я ведь знаю, что безнадежен. И никакими химиотерапиями мучить себя не позволю. Конец-то предрешен".
  
   -- Глебушка, попей бульончика из курочки. Горяченький еще. В термосе принесла.
  
   Катя приподняла подушку и поднесла ко рту чашку.
  
   -- Спасибо, Катенька. Я сам попью.
  
   Глеб маленькими глоточками хлебал бульон, а Катя рассказывала:
  
   -- Юра Захарченко хочет прийти, но я сказала, что еще рано. Ты так горел, метался в бреду. Тебе ставили капельницы одну за другой. Еле сбили температуру. А ты все говорил о каком-то старом поляке, рассказывал, как он подарил тебе кулон с бриллиантом. Сказал, что это твой оберег и только он может тебе помочь. Я думала, это полный бред, но ты так настойчиво просил принести его, что я позавчера открыла твой секретер, как ты сказал, а там -- и вправду этот кулон! Я надела его тебе на шею...
  
   Подсознательно сунув руку под рубашку, Глеб нащупал кулон и выдернул его наружу. Это был талисман Собьеского... Боже милосердный! Откуда? Он же его выбросил в Днепр. В его голове бешеным вихрем пронеслись воспоминания о событиях двух последних месяцев. Черт! Он внезапно вспомнил, что не так давно проснулся среди ночи после того, как ему приснилось, будто он, едучи по мосту через Днепр, выбросил кулон из окна автомобиля! Проснувшись, он еще себя успокаивал: "Слава Богу, кулон -- драгоценная вещь -- на месте. Это всего лишь сон". Так это был сон! Но он же только что явственно помнил и готов был поклясться, что это случилось наяву...
  
   Мысли путались в голове Глеба, перемешавшись, как винегрет. Почему он был убежден, что это явь, до того, как обнаружил на груди кулон? Быть может, он сходит с ума и ему требуется помощь психиатра?
  
   Прошло две недели томительных мучений в условиях больничного режима, и Глеба, наконец, выписали. Он чувствовал, что крепнет с каждым днем. Появились аппетит и желание деятельности. Врач советовал не выходить на работу, по крайней мере, месяца полтора. Но Кате он сказал с глазу на глаз, что это улучшение -- явление временное, и спустя месяц-полтора он снова сляжет и на этот раз навсегда. Однако вопреки пессимистическим прогнозам врача Глеб через месяц вышел на работу и с головой окунулся в водоворот деловой жизни.
  
   К разговору о кулоне Катя больше не возвращалась. Боялась отрицательно повлиять на настроение мужа. Она верила в прогноз онкологов и с ужасом готовила себя к предстоящей потере. Ведь Дмитрий Павлович, самый опытный врач в клинике, сказал ей, что Глебу только вскрыли брюшную полость и тут же зашили, ибо все там было в метастазах.
  
   Вопреки всякой статистике прогноз врачей не оправдался. Глеб, как и раньше, целыми днями пропадал на работе, мотался по командировкам, заключал контракты, выступал на всевозможных совещаниях и конференциях. Он даже съездил на стажировку в "Дженерал Электрик", чем существенно обогатил свои знания и опыт. Любые попытки препроводить его к онкологам на повторное обследование он решительно отвергал. Всякие мысли о кулоне отгонял прочь и вскоре научился полностью их подавлять.
  
   Коллеги, друзья и родственники Меланчука долго не верили в его полное выздоровление, но спустя некоторое время вынуждены были поверить все, в том числе и Катя с дочерью Светланой. А Глеб Николаевич все больше углублялся в работу, искренне любил ее, вполне довольствовался своим нынешним статусом в "Ореоле" и даже не помышлял о повышении.
  
   ***
  
   Стояла обычная в этих краях жаркая июньская ночь. Глеб проснулся весь в поту. Спать было невозможно. Осторожно, чтобы не разбудить Катю, он встал с постели и попытался усилить мощность кондиционера, но тот уже работал на пределе. За день стены дома раскалялись настолько, что кондиционер не мог понизить температуры воздуха в комнате до уровня комфортности. Глеб решил принять душ и направился в ванную. Он знал: чтобы уснуть, нужно замерзнуть. Пустив только холодную воду, он долго стоял под струями душа, но замерзнуть было невозможно -- воду словно специально нагрели. Но все же он немного охладился и решил постоять на балконе.
  
   Они с Катей жили у самого леса, вдали от шумных дорог и всяких заведений. Черное ночное небо было усеяно крупными яркими звездами, и полная луна неподвижно висела над верхушками деревьев. Тишина звенела. Ни ветерка, ни шороха, ни малейшего шелеста листьев. Где-то далеко залаяла собака и тут же умолкла. Глеб вздрогнул, почувствовав, что кто-то прикоснулся к его плечу. Обернувшись, он в пепельном свете луны увидел улыбающуюся Катю.
  
   -- Катюша... Тебе тоже не спится?
  
   -- Жара... И кондиционер не помогает.
  
   -- Давай купим более мощный.
  
   -- Не нужно, Глебушка. Жара в наших краях долго не держится, и он будет, в основном, стоять без толку. Лучше давай о твоей работе поговорим.
  
   Ее последние слова несколько удивили Глеба.
  
   -- О моей работе?.. Да что толку, Катя? Все равно ты в ней ничегошеньки не смыслишь.
  
   Он обнял Катю и привлек к себе, пытаясь поцеловать. Но она отстранилась:
  
   -- Не надо, Глеб. Жарко, как в духовке.
  
   Глеб, смутившись, выпустил ее из объятий. Несколько минут они стояли, опершись на перила, и смотрели на горизонт, где в свете луны вырисовывалась зубчатая линия верхушек деревьев, замершая, как на картинке. Катя повернулась к мужу и прошептала почти в самое ухо:
  
   -- Глеб, почему тебя не повышают? Ведь ты работаешь...
  
   Глеб перебил ее, не дождавшись окончания фразы:
  
   -- О каком повышении ты говоришь? Зачем оно мне? Тебе что, опять мало моей зарплаты? Чего тебе не хватает?
  
   -- Понимаешь... Ты ничуть не хуже Юрки Захарченко. Верно?
  
   -- Думаю, верно. Ну и что?
  
   -- А то, что он вот вице-президент фирмы, а ты -- у него в подчинении. На побегушках, так сказать. При этом он откровенно использует твои знания, опыт и мастерство. Ты это понимаешь?
  
   -- Ну и что? Что тебе не так? Я по должности своей обязан выполнять его указания и делать предложения, корректировать наши совместные действия. На то он и вице-президент.
  
   -- Но ты бы мог стать и президентом фирмы. Если бы только поставил перед собой цель.
  
   -- Катюша, милая, мне это не интересно. Все мои услуги компания хорошо оплачивает, и зарплата у меня, по нынешним меркам, очень даже неплохая. Я хочу оставаться инженером, а не лезть в администраторы, понимаешь? Допустим, я стану президентом компании. Инженерную квалификацию волей-неволей утрачу, а должного опыта администрирования приобрести уже не успею. Поверь мне, хороший инженер -- это лучше и престижнее, чем горе-администратор, хоть и с бо?льшими полномочиями и зарплатой. Я не смогу жить, будучи не в ладах с самим собой. Да и акций у меня для этого маловато, а капитала на их приобретение взять неоткуда. Так что оставь меня, пожалуйста, в покое и занимайся своими делами.
  
   Глеб повернулся, чтобы уйти в спальню, но жена удержала его за руку и заглянула в глаза.
  
   -- Какими еще своими делами? -- сказала она, срываясь на плач. -- Ты считаешь, что я не имею права на психологический комфорт в этой жизни? Я тебе что, вещь? Твоя собственность?
  
   -- Перестань городить чушь! Ты никогда у меня не была в приниженном положении, и я всегда тебя любил и лелеял, как мог. Если ты хотела чего-то большего, на что я не способен, то извини. То, что есть -- для меня предел. Не устраивает, ищи себе другого!
  
   Глеб отодвинул ее в сторону и решительным шагом направился в спальню, чувствуя, что теперь уже до утра не уснет. Катя последовала за ним.
  
   Они лежали на расстоянии друг от друга и молчали, думая каждый о своем. Простыни и подушки были влажными от пота. Глеб встал и пошел за вентилятором.
  
   Вентилятор приятно повеял, и они минут десять лежали, наслаждаясь относительной прохладой. Потом Катя сказала:
  
   -- Глеб, нужно выключить. Если заснем под ним, можем простудиться.
  
   -- Полежим немного, потом я выключу.
  
   -- Хорошо, -- она замолчала, но молчание продолжалось недолго. -- И все же, Глеб, тебе нужно стать президентом. Ленка Захарченко все время колет мне в глаза. Недавно мы с нею немного поцапались, так она мне в лицо и выплеснула: "Это мой Юра сделал твоего Глеба человеком! Если бы не он, вы с ним до сих пор ходили бы в обносках из сэконд-хэнда". А мне обидно. Докажи, что ты не хуже Юрки. Вот и Светочка скоро родить должна. У нас будет внучек расти. Если ты выйдешь в президенты, то и к ней, и к ее Николаю, и к будущему внучонку будут все совсем иначе относиться. Ты сможешь, Глебушка, сможешь. И тебе будет лучше, и нам всем. Стоит лишь захотеть.
  
   -- Катя, прекрати, Бога ради. Сначала ты говорила, что не хочешь быть черною крестьянкой, хочешь стать столбовою дворянкой. Теперь желаешь быть владычицей морскою. Чего ты дальше потребуешь? Твоему тщеславию предела нет! Смотри, как бы не остаться у разбитого корыта.
  
   Ее рука легла Глебу на плечо, и она страстно зашептала:
  
   -- Ни в коем разе, Глебушка! Больше я ничего не захочу. Клянусь. Стань только президентом, а потом можно будет спокойно доживать свой век. Ты все сможешь! Я понимаю -- это зависит от многого, но нужно же как-то расти. Поставь лишь перед собой конечную цель -- стать президентом компании "Ореол"!
  
   Терпение Глеба достигло предела. Он устал от такой напористости и, чтобы отвязаться от назойливой Кати, зевая, прошептал ей в угоду:
  
   -- Хорошо. Ставлю перед собой конечную цель: стать президентом компании "Ореол". Чай теперь двоя душенька довольна?
  
   -- Спасибо, дорогой мой...
  
   Она нежно поцеловала его в плечо и откинулась на спину. В это время Глеб почувствовал, что кулон на его груди стал нестерпимо горячим. Он даже отдернул бриллиант от тела, чтобы не обжечься. Слова "конечная цель" обожгли мозг. "Боже, я ее непроизвольно сформулировал... и она сугубо эгоистична! Чем же все это кончится?"
  
   После выздоровления Глеб ясно понял, что неведомая сила кулона -- отнюдь не выдумка. Иначе как бы он вылечился от неоперабельной формы рака без каких-либо лекарств и операций? И как бы выбрасывание кулона в Днепр обратилось в сон? Он давно уже весь во власти этого колдовского кулона!
  
   Человек посылается Богом на землю, чтобы прожить уготованную ему жизнь, творя добро в условиях, определяемых божьими законами. Для этого при рождении каждому даются определенные силы, способности и таланты. Законы, установленные Господом, едины для всех и абсолютно незыблемы. При этом будущее сокрыто от человека, а прошлое невозвратимо и неизменно. Бог дал человеку право свободного выбора в рамках этих условий. А кулон Собьеского обеспечивает возможность обойти божьи законы: отходить от пути, предначертанного свыше, обращать в сновидения реальные события, изменять прошлое и беспощадно карать за отход от жестко навязанных им условий. Он, несомненно, напрямую связан с Сатаной... Глеб из книг знал, что игры с Сатаной чрезвычайно опасны, чреваты крутыми неожиданными оборотами, всевозможными ловушками и подвохами. Они могут дать только временный успех и в конечном итоге непременно приводят к краху. Что он наделал! Но, к сожалению, выбор сделан и уже поздно что-либо изменять. Rubicon est transit. Alea jacta est!
  
   ***
  
   Контракт, который предстояло заключить Меланчуку, представлялся ему сложным из-за сроков, определяемых заказчиком, поэтому он не спешил его подписывать. Но слишком затягивать было недопустимо. Заказчик может обратиться к конкурентам, и те враз его перехватят.
  
   Прикидывая расклад предстоящих работ, Меланчук искал резервы. И тут ему неожиданно подвернулся Розанин -- молодой инженер, только-только пришедший в компанию со студенческой скамьи. Талантливый, каналья! Он-то и подсказал Глебу Николаевичу, как выкроить необходимые резервы. И он, не колеблясь, поставил свою подпись под соглашением. Впервые в качестве президента компании "Ореол". Как и подобает боссу, Глеб Николаевич поздравил представителей обеих сторон с заключением крупного взаимовыгодного контракта, пригубил бокал с шампанским и тут же удалился, сославшись на неотложные дела, несмотря на многочисленные просьбы остаться на финальный фуршет.
  
   В холле скучал водитель. При виде вышедшего Меланчука он вскочил и поспешил к автомобилю, чтобы успеть распахнуть перед боссом дверь.
  
   -- Спасибо, Андрюша, -- сказал Глеб Николаевич, усевшись рядом с водителем. -- Вас накормили?
  
   -- Да, Глеб Николаевич. Мне было неудобно, я пытался отказаться, но какой-то их деятель сказал, что это ваше распоряжение.
  
   -- Верно, мое. Никогда впредь не отказывайтесь от того, что принадлежит вам по праву.
  
   Андрей включил зажигание. Услышав мягкий рокот мотора, он откинулся на спинку сиденья, ожидая, пока он прогреется.
  
   -- Глеб Николаевич, быть может, вам следовало бы остаться на банкет? Видите, какой туман? Мы не сможем ехать быстро и попадем домой только к вечеру.
  
   -- Ничего, Андрюша, вы опытный водитель, и я вам полностью доверяю.
  
   Машина плавно тронулась и покатила по мокрому асфальту с включенными подфарниками. Попетляв по хитросплетениям переулков и улиц захолустного городишки, они выехали, наконец, на автомагистраль. Навстречу с ревом и грохотом проносились самосвалы, фуры, бензовозы, грузовики и автобусы. Легковые встречались редко, как видно, из-за тумана, который еще более сгустился.
  
   Полтора часа они ехали молча. Андрей попытался было заговаривать, но Меланчук его назидательно предостерег:
  
   -- Андрей, давайте помолчим. Следите за дорогой. Я сам водитель и знаю, каково ездить в такую непогоду.
  
   Туман сделался настолько густым, что пришлось включить фары. К нему прибавился частый дождь с порывистым ветром, и Андрей снизил скорость.
  
   "Вот и сбылась заветная мечта моей Катерины, -- думал Меланчук, мягко покачиваясь на сиденье. -- Теперь я президент компании. А дальше что?.. Кулон свое дело сделал. Нужно поскорее вернуть его хозяину, как он велел при нашем расставании".
  
   Меланчук планировал заехать к Собьескому сразу после командировки, даже ларчик с собой прихватил, чтобы вернуть весь комплект честь по чести. К сожалению, из-за ненастной погоды на дорогу ушло больше времени, чем он предполагал. Возможно, придется отложить визит до завтра. Просто не верилось, что он, наконец, избавится от кулона, который занимал в его мыслях слишком много места, особенно последнее время.
  
   Дождь немного утих. Уже должны были показаться городские огни, но туманная мгла скрывала их от глаз Глеба Николаевича. Навстречу медленно катили одинокие машины, сигналя при встрече. Меланчука клонило ко сну -- сказывалась усталость.
  
   -- Вот мы уже и почти дома, -- сказал Андрей, въезжая на простирающийся над Днепром мост.
  
   Это был тот самый мост, с которого Глеб чуть было не прыгнул в реку, а позже - выбросил кулон.
  
   Проехав злополучный мост, они покатили по вымощенной булыжником старой улице, подпрыгивая на ухабинах и выбоинах. Андрей притормозил, чтобы не разбить машину о дорогу, и продолжал осторожно вести шикарный автомобиль в мутном мареве тумана. Меланчук хорошо помнил это место.
  
   -- Андрюша, проедем вон тот перекресток, а дальше сразу поверните налево. Я скажу, где остановиться. Мне нужно на минуту заскочить к одному человеку -- кое-что отдать. Откроете там багажник, я еще сумочку с гостинцем возьму.
  
   Андрей согласно кивнул, а Меланчук снял с шеи кулон и из бокса для перчаток вынул ларчик. Нащупав потайную кнопочку, он мягко нажал ее. Крышка плавно поднялась, издав нежный мелодичный звон. Андрей рефлекторно обернулся на звук и застыл в шоке, не в силах оторвать взгляда от крупного бриллианта, сверкающего в руках босса колдовским блеском всех цветов радуги. Меланчук вложил кулон в ларчик и защелкнул крышку. Лишь после этого Андрей обратил взор на дорогу. С диким ужасом увидел он тяжелую фуру, мчащуюся на них справа из-за поворота, и, что было сил, налег на тормозную педаль. Однако предотвратить столкновение было уже невозможно. Радиатор тягача на полной скорости ударил в правую дверцу, смяв ее словно бумажный лист. Машину Меланчука отбросило, как спичечный коробок, и она, брызнув осколками стекла, буквально влипла в добротную каменную ограду угловой усадьбы, съежившись в уродливую гармошку. Фура, пронесшись несколько метров, с визгом, грохотом и леденящим душу скрежетом врезалась в бетонный столб, усеяв мостовую стеклянной крошкой.
  
   Меланчук погиб, не успев осознать случившегося. Водителя фуры постигла та же участь. А Андрей, будучи не в силах шевельнуться, успел заметить, как к их изувеченной машине подошел худощавый старик в черном длиннополом плаще. Сунув руку в проем, зияющий на месте бокового стекла, он с невозмутимым спокойствием разжал пальцы холодеющих рук Глеба Николаевича, судорожно сжимавшие ларчик, извлек его и положил в карман. Взглянув напоследок на изуродованное тело Меланчука, незнакомец пробормотал загадочную фразу:
  
   -- Я же предупреждал, что конечная цель должна быть благородной!
  
   Теряя сознание, Андрей стремился запомнить лицо грабителя, но оно до самых глаз было укутано темным шарфом. Старик хладнокровно повернулся спиной к искореженной машине и тихо побрел, не разбирая дороги. Слабея, водитель безучастно наблюдал, как тот, шлепая по лужам, медленно удалялся, пока его не поглотила сгущающаяся промозглая мгла.
  

Харьков, Украина.
Пятница, 22 февраля 2013 г. --
пятница, 26 июля 2013 г.

   ЦЗЛ -- центральная заводская лаборатория.
   Законы Мерфи -- шутливый философский принцип, согласно которому если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она непременно происходит. Иностранный аналог русского "закона подлости" или "закона бутерброда", который падает маслом вниз.
   -- Вы говорите по-польски? (польск.)
   -- Да, господин Радомски. Ведь я немного поляк. (польск.)
   - Я очень приятно удивлен. (польск.)
   -- Геммология (от лат. "gemma" -- самоцвет и "логос" -- наука) - наука о самоцветах (драгоценных и поделочных камнях).
   Рубикон перейден. Жребий брошен! (лат.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Юлий Гарбузов

- = Наследие бога Нингирсу = -

  

61

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"