Молодая супружеская пара, слегка продрогшая от воскресного гуляния по декабрьскому морозцу, собралась идти домой. Было супругам около тридцати, и хоть прожили они вместе уже восемь лет, но сумели сохранить друг к другу нежное, трепетное отношение. Любой посторонний человек, глядя, как они держатся за руки и ласково смотрят друг на друга, вполне мог принять их за молодожёнов.
Супруг одобрительно кивнул в ответ и тоже, едва ощутимо, сжал руку любимой.
Продуктовый магазин встретил их ярким светом и теплом, быстро растопившим редкие снежинки на шапках и пальто.
- Валя, что покупать?
- Купи рулет.
Юра протянул деньги расторопной продавщице, которая уложила в маленький пластиковый пакетик сдобный рулет, в цветной упаковке, и положила перед ним.
- Дяденька, у вас не найдётся несколько копеечек? - получая сдачу, услышал Юра, где-то возле себя, детский голос.
Он посмотрел вниз и увидел, справа от себя, девочку, которая смотрела на него невинным взглядом, а вовсе не жалостным, что, как правило, присуще всем просящим. На вид, ей ещё не было и пяти лет. Одета она была: в красное, сильно выцветшее, пальтишко, по которому было видно, что в нём вырос не один ребёнок; в чёрную цигейковую шапочку, тоже далеко не новую, закрывающую всю голову, оставляя лишь открытым очень красивое личико, с румяными щёчками и ямочками возле рта.
Юра растерялся и не мог сообразить, что ей ответить. В его голове носились какие-то мысли; то о копейках, которые давно уже "съела" инфляция, и коробок спичек сейчас стоил двести рублей; то какие-то не нужные вопросы: "Кто она?" или "Что с нею случилось?", "Не потерялась ли?".
- Ты, хочешь кушать? - вдруг вырвалось у него. - Сейчас, я куплю.
Его глаза забегали по полкам с конфетами и сладкими булочками.
- Нет, не надо, - попросила девочка.
- Почему? - удивился Юра и присел перед ребёнком на корточки.
- Потому что, я буду сытая, а мне скоро идти домой. Мама меня посадит ужинать, а я не смогу уже есть. Она подумает, что я на деньги купила еды и наелась.
- И что?
- Она будет меня ругать за то, что я потратила деньги.
- Так зачем же тебе деньги?
- Маме отдам.
- А она знает, что ты просишь деньги? - всё ещё не мог понять, до конца происходящего, Юра.
- Да. Она и посылает меня, их просить.
Он погрустнел.
- И как часто ты ходишь просить деньги?
- Каждый день.
- И что, целый день не ешь?
- Нет, почему - ем. Днём я иду обедаю, отдаю маме деньги, а потом иду опять просить. - До вечера.
Юра достал из бумажника пятитысячную купюру и накрыл ею девочкину ладонь.
- Спасибо, дяденька.
- Как зовут, тебя? - спросил он, не зная зачем.
- Вика.
Юра поправил шарфик салатного цвета, перевязывающий детскую шейку под воротником, поверх пальто, поднялся, взял жену за руку и вышел из магазина.
Всю дорогу, до самого дома, супруги шли молча, думая про увиденное, под состязание в хрусте между снегом, под каблуками, и замёрзшим пакетом, в руке у Юры.
Они познакомились, когда учились в институте. Валя тогда была первокурсницей, а Юра уже заканчивал. Поженились они сразу после того, как Юра защитил диплом. Ему повезло с устройством на работу. Он хорошо зарабатывал, и их молодая семья не нуждалась в деньгах. И когда Валя окончила институт, то ей не было необходимости идти работать. Она продолжила учёбу, поступив в аспирантуру. Юра надеялся, что, окончив институт, жена станет свободной и подарит ему ребёнка. Но эту радость пришлось отложить, как минимум, на два года. И это ещё не всё. Теперь Валентина писала диссертацию, и на детей времени опять не оставалось. Способность и страсть к науке в ней были так сильны, что напрочь забивали, то главное предназначение женщины на Земле; то единственное, что делает жизнь женщины осмысленной. Юра очень любил жену и старался лишний раз не напоминать ей о детях, боясь обидеть. Ведь все попытки, заговорить на эту тему, заканчивались недельным молчанием.
Юре очень понравилась девочка. Он, так сильно, был огорчён, что такому чудному ребёнку приходится влачить такую жалкую жизнь, не имея нормального детства. Что будь у него такой ребёнок - он бы отдал себя всего, только чтобы этот ребёнок был счастлив.
Под впечатлением, он забылся и, подходя к двери квартиры, сказал:
- Вот бы нам такого ребёнка.
- Размечтался. У этого ребёнка родители есть. Кто же тебе его отдаст? - не поняла, мужа, Валентина.
II.
Всю зиму, Вику можно было увидеть, то у продовольственного магазина, то у хлебного, где ребёнок не способный на ложь и хитрость, рассказывал, всем интересующимся, свою печальную историю, получая, от сердобольных, мелкие купюры.
Викина соседка, баба Аня, толстая старуха, получив на почте пенсию, зашла в магазин купить хлеба и молока. Посмотрев в очередной раз, как девочка просит у покупателей деньги, и не понаслышке зная про Викину жизнь, сочувственно вздохнув, помотала головой и прошептала:
- Чё делатца.
Придя, домой, баба Аня поела, выпила кружку молока и убрала открытый пакет в холодильник, и чтобы тот не упал, придвинула к нему банку с солёными помидорами. За банкой лежал кусок варёной колбасы, завёрнутый в мешочек.
- Как я про него забыла?
Она развернула колбасу и, понюхав, поморщила нос:
- Сколько денег пропало.
Вытряхнув колбасу в переполненное мусором ведёрко, она постирала целлофановый мешочек, и повесила его сушиться на дверную ручку.
Заканчивающийся февраль, короткими оттепелями, вычернил снег, словно тем самым дал всем окрестным старухам сигнал, что сильного мороза больше не будет и можно занимать скамейки, во дворе. Баба Аня решила пойти к ним; посидеть, поговорить и за одно вынести мусор.
Когда магазин стали закрывать на перерыв, - пошла, обедать, и Вика. Она поднялась на третий этаж и, как обычно, стукнула два раза в дверь своей квартиры, но ей никто не открыл. Она стучала ещё и ещё, но за дверью была тишина. Вика подумала что, мама куда-то вышла и решила подождать. Она спустилась на следующую лестничную площадку, к окну, и прислонилась спиной к батарее. На самом же деле, её мать со своим сожителем спали после крепкого перепоя и не могли ничего слышать. Вчера пришли алименты от Викиного отца и, как всегда бывает в таких случаях, начался гудёж. Да к тому же, большая часть денег, которые приносила девочка, обращалась в водку и лишь не значительная в закуску.
Утром, Вика из-за отсутствия аппетита лишь чуть-чуть "поклевала" и ушла почти голодной. И сейчас ей очень хотелось есть. Сегодня ей дали, как никогда, много денег. И если бы она не много бы их потратила на покупку еды, то мама ничего бы и не заметила. Но девочка ещё не умела считать и не понимала, много их или мало. Да если бы даже и умела, то всё, равно помня наказ - "Деньги ни на что не тратить" - не решилась бы.
Под батареей, лежал большой кусок колбасы. Тот самый, который выпал из мусорного ведра соседки, когда та спускалась вниз по лестнице. Баба Аня, скорее всего, не заметила. Ведь колбаса не пустая консервная банка, падает тихо. Вика подняла его, посмотрела на слегка зеленоватый налёт на срезе и осторожно надкусила. Колбаса была кисловатой на вкус и не много не приятно пахла, но была мягкой и вкусной. Вкусной в сравнении с хлебом и картошкой, которыми её кормили изо дня в день. Она не торопясь, съела весь кусок и, насытившись, довольная, пошла снова к магазину.
Вечером, в магазине, Вика почувствовала, что ей жарко и внутри какое-то странное, ещё не знакомое, не хорошее ощущение; и на ногах как-то тяжело стоять. Она вышла на улицу, вдохнула свежего воздуха и ей полегчало. Стало не так жарко и не так душно, но не знакомое чувство осталось. Вика снова зашла в магазин, расстегнула пальто и, развязав лямки, сдвинула шапочку к затылку. Продавщица, давно привыкшая к девочке и, из жалости, никогда её не выгонявшая, спросила:
- Ты, чего это расстегнулась? - И, потрогав открытый лоб ребёнка, громко добавила. - У тебя температура. Иди-ка домой!
Она застегнула одежду и направила Вику к двери. Продавщица видела, что девочка слаба, но в этот момент магазин был пуст, и некого было попросить проводить ребёнка до дома. А сама, она не могла оставить прилавок.
Когда Вика дошла, до своего подъезда; то - не знакомое ей чувство усилилось и девочку вырвало. Не смотря на слабость, она все же поднялась по лестнице.
- Садись, ужинать, - сказала ей мать, после того как дочь разделась.
- Нет. Я не хочу, - ответила Вика, отдавая деньги. - Я лучше пойду лягу.
- А где это ты наелась? - начала, было строго, мать. - Наверно купила чего-то?
Но, сосчитав деньги и обрадовавшись, как никогда, большой сумме, уже мягко, продолжила:
- Устала, моя маленькая. Ну ладно, иди полежи.
И тут же, позвала сожителя, дала ему деньги и отправила за водкой.
Вика вошла в свою комнату и легла на кушетку. Её белокурые волосы рассыпались по истёртой подушке. Она лежала уже около часа, но заснуть не могла. Лицо её стало красным, дыхание частым и тяжёлым. Девочку несколько раз вырвало. Но у неё уже не было сил, что бы встать и идти в туалет. И всё же она поворачивалась на бок, к краю кушетки, чтобы выходящее попадало на пол, а не пачкало постель. Собирая, уходящие силы, Вика звала и звала маму. Но та, вместе с сожителем, ушла, на первый этаж, к своей знакомой собутыльнице, и не могла слышать голос дочери.
Через несколько часов, девочка была уже без сознания. Лицо её стало бледным. Тело вытянулось, словно сопротивлялось, не желая отпускать на свободу, заточённого в нём, ангела. Около полуночи, Вика умерла.
III.
Утром, мать пришла домой, чтобы разбудить дочку, покормить и отправить в магазин. Она подошла к кушетке и взяла руку Вики. Почувствовав холод и жёсткость кисти, она сразу поняла, что произошло, и, не выпуская руку дочери, опустилась на, рядом стоящий, стул. Весь мир, для неё, в одно мгновение, провалился в пропасть. А вместе с ним все её чувства и слёзы. Время словно перемешалось для неё и потеряло свой смысл. Часы - казались, мгновениями, а мгновения - часами. Рядом с ней, ходили люди и пытались ей что-то говорить, о чём-то спрашивать. Но она сидела, с пустым и сухим лицом, ничего вокруг не видя и не слыша. Ни сожитель, ни соседи, узнавшие от него о случившемся, не могли пробить ту стену, что отделила её от всего света. Сознание, оставило ей лишь способность помнить всё о дочери и ненавидеть себя.
Когда-то она была весёлой, симпатичной девушкой, имевшей много подруг и нравившейся парням. Перед окончанием школы она осталась без матери, которая умерла после тяжёлой болезни. Закончив десятилетку, чтобы как-то жить, устроилась работать в овощной магазин, так как отец, после смерти матери, сильно запил и большую часть своей зарплаты пропивал. Работая в магазине, она и сама стала попивать. Ведь мало для кого секрет, что продавщицы продмагов, частенько грешат употреблением спиртного, при этом считая себя трезвенницами. А она была всегда "компанейской девкой" и никогда не отрывалась от коллектива, так не заметно для себя спиваясь. Через несколько лет умер и отец. Она осталась одна. Тяжело было, приходить в пустую квартиру, где не ждёт тебя ни один близкий человек. Спасали лишь часто приходившие гости. Но когда они уходили, снова наступали пустота и одиночество. Но однажды она познакомилась с новым шофёром, который привозил товар в их магазин. Они понравились друг другу, и через некоторое время, зарегистрировались и стали жить вместе.
Муж её, был мужчина красивый и положительный. Работящий и хозяйственный, он смог сразу преобразить её жизнь и дом. Он знал об её недостатках, но сам, будучи не пьющим и не курящим, был уверен, что сможет и свою жену отучить от вредных привычек. И в самом деле, она сильно изменилась. К ним в квартиру перестали ходить гости с прежними целями, но всё же иногда он замечал, что она приходит с работы выпившей. Он не сердился на неё, понимая, что не легко всё это бросить в одночасье. Волновало его лишь одно, - как скоро она сможет это перебороть. Но всё разрешилось само собой. Жена забеременела и сразу бросила курить, и больше не выпивала. Он видел; как ей тяжело, как она мучается; и сочувствовал ей. И когда у них родилась дочь, он назвал её Викторией. В честь того, что жена смогла победить себя. Но, к сожалению, всё вскоре вернулось обратно. Через несколько недель, у жены пропало молоко, видно сказалось подорванное здоровье, и дочку стали кормить искусственно. Вот после этого, она снова начала курить и выпивать. Выпивать ещё чаще, чем прежде. Он думал, что это воздержание так на неё повлияло, и надеялся, что всё это не надолго. Что вскоре она остепенится. Но шло время, а всё становилось хуже и хуже.
Когда Вике было два года, он потерял надежду на лучшее. Он подал заявление на развод и иск в суд, чтобы ребёнка оставили ему. Но как это всегда бывает, благодаря нашим "справедливым" законам и благодаря нашим, отдельным, "справедливым" судьям, с их не то ленью, не то глупостью, - какой бы отец не был хороший, а мать, какая бы не была плохая, - ребёнка оставляют женщине, тем самым, порой, обрекая его на известные уже последствия. После суда, муж, с болью в сердце, навсегда уехал из Красноярска. Он жил у родителей, в Барнауле, и каждый месяц, исправно, посылал алименты.
После того, как, прошли три года декретного отпуска, она пошла, устраиваться работать, снова в магазин. Но её никуда не брали. Она была ещё молодая женщина, всего-то двадцати семи лет, но на её лице были уже видны признаки алкоголизма. В то время по городу стали открываться городские рынки. Туда-то она и смогла устроиться, торговать рыбой. Зимой, на уличных рынках, мало кто из продавщиц, для согрева, пьёт чай. В основном водку. А организму ведь всё равно для чего в него вводят спиртное; для удовольствия, горе ли залить или для согрева. Организм привыкает. Проработав на рынке год, она окончательно спилась. И когда она начала уходить на несколько дней в запои, её перестали брать работать и на рынок.
На одной из пьянок, она познакомилась со своим теперешним сожителем. Пьяницей и бездельником, который, поселившись у неё, стал помогать ей пропивать, приходящие для дочери, алименты. Квартира пришла в полное запущение. А в конце прошлой осени, болея с очередного перепоя и не зная чем опохмелиться, он-то и предложил, Викиной матери, отправить девочку к магазину побираться.
- Такой маленькой, вряд ли кто откажет, - рассуждал он. - Подавать будут хорошо.
Викин отец, посылая достаточно денег, думал, что на них девочке покупается всё необходимое. Ему и в голову не могло прийти, что у его дочери нет хорошей одежды, что в доме нет денег даже на стиральный порошок, чтобы постирать ту одежду, которая есть. Да и что там говорить, ведь в доме часто не было и куска хлеба. К счастью, соседи жалели девочку и отдавали старые игрушки и одежду, от своих выросших детей.
Так, до самого вечера, мать просидела, не выпуская руку дочери. Листая и листая свою жизнь, она поняла, что ничего более радостного, чем рождение дочери, не было. Что ничего дороже её ребёнка, на свете, и быть не могло. Как она могла что-то ставить вперёд заботы, воспитания дочери? Как она была беспечна к сокровищу, посланному ей! Что всё тепло материнского сердца и души, она обязана была отдавать своему ребёнку!
Но, теперь всё уже, было поздно. Её тепла хватало только согреть лишь маленькую кисть, руки дочери.
- Как же, я буду жить теперь? - раз за разом, шептала она. - Как же, я буду жить?..
Впрочем, Господь милостив ко всем искренне покаявшимся. Этой женщине, Он отпустил судьбу - лишь на несколько месяцев пережить свою дочь. Она успела лишь один раз побывать на могиле Вики, отыскав номер и место по кладбищенской книге.
IV.
Соседи понимали, что Вику не на что хоронить. Они собрали, между собой, вещи для похорон и вызвали службу. К вечеру, девочку увезли.
На следующий день, старушка-санитарка, работающая в морге, одела Вику в розовое платьице с вышитым, улыбающимся слонёнком, на груди; на ноги надела, поверх белых колготок, красные сандалики и в волосы вплела большой, белоснежный бант.
Хоронила девочку, городская похоронная служба, которая занимается погребением малоимущих. Вику положили в простой, большой гроб. Ведь для бездомных никто специальной мерки не снимает, даже не зависимо от возраста.
На городском кладбище Бадалык, в самой его верхней части, на горке, где когда-то хоронили бедных и бродяг; среди зарослей бурьяна; среди одинаковых холмиков и ржавых железных табличек; есть один холмик с табличкой, на которой выбиты, почти никому, ни о чём не говорящие цифры, и почти осыпавшееся слово, выведенное, когда-то, масляной краской: "ВИКА".