Пенсионер, Виктор Васильевич Яковлев, принимал у себя дома своего товарища, Сергея Григорьевича Петрова.
- Вот, Серёжа, попей горяченького, - говорил он, наливая в кружку чай. - И печенье, вот, на. Оно мягкое. В самый раз для наших стариковских зубов.
- Спасибо, Витя, - благодарил Петров.
Виктор Васильевич всегда был очень рад, когда приходил к нему товарищ. Сергея Григорьевича он знал давно. Когда-то много лет назад, они вместе поступили в один техникум. Учились в одной группе на экономистов. И хоть после техникума их распределили работать по разным строительным управлениям, но всё же они работали в одной системе и потому часто встречались на разных конференциях, собраниях и учёбах. А спустя одиннадцать лет получили квартиры в одном и том же новом доме. И даже то, что жили они в разных подъездах, нисколько не мешало их частому общению.
За многие годы знакомства, они совсем не надоели друг другу, потому, что во многом были схожи; и характерами, и взглядами. Они сами часто любили говорить:
- Кто может человека понять лучше, чем его ровесник? Он столько же прожил на белом свете. Теми же глазами смотрит на мир, так же его оценивает.
После того как в один год они вышли на пенсию, дослужившись до главных бухгалтеров в своих строительных управлениях; у них появилось много свободного времени и возможность чаще видеться. Они часто ходили друг к другу по вечерам, вместе смотреть и слушать новости по телевизору. Должно быть - вместе, старикам не так было страшно узнавать, как рушится тот мир, в котором они прожили лучшие годы своей жизни. Тот мир, в котором они были счастливы.
- Смотри, Витя. Вон опять этого показывают, - увидев, на экране телевизора, министра Кожеедова, крикнул Петров своему товарищу, который на кухне ставил новый чайник.
- А-а, - протянул Яковлев, когда пришёл из кухни и посмотрел в телевизор. - Смотри, гуманитарную помощь привёз. Аж целых две коробки. Прямо благодетель, ни дать, ни взять. А вокруг все так рады, что будь-то бы, он своё личное дарит. Видишь, наклеили на коробки, отпечатанные на компьютерной технике, большие ярлыки "МЕДИКАМЕНТЫ", чтобы закрыть от кого эта помощь, в самом деле, и порядок. А то, что вагона два этой помощи украдено, так это ерунда.
- Да что два вагона? - поддержал Петров. - Укради он их теперь хоть сотню, никто, из них, после сегодняшней показухи не поверит. Скажут: "Это он другим хочет раздать". А лекарства эти уйдут по аптекам. Будут проданы, как коммерческие, а денежки... Да что я тебе рассказываю? Ты сам всё это знаешь. Ты сам столько же, сколько и я проработал в сфере финансов и разных прохиндеев видел предостаточно.
- Да уж, - согласился Виктор Васильевич, - насмотрелся. - Мне вот почему-то кажется, что я его где-то раньше видел, где-то сталкивался с ним. Только вот где? Не могу вспомнить.
- Всё может быть. Он ведь когда-то жил в нашем городе и работал в нашей отрасли. Хотя теперь он занимается совсем другим.
- Да. Взлетел он высоко. Депутат. И в Думу протащил не мало людей, которых туда нельзя подпускать и на пушечный выстрел. К тому же герой. Целое министерство пашет, а он приедет, помычит и вся слава и почёт ему.
- Министерство само этого хочет. Посмотри-ка, когда даёт интервью кто-нибудь из его ведомства. Не важно, какого уровня руководитель, но у каждого в кабинете висит портрет любимого министра. Думаешь, насильно их заставляют эти фотографии вешать? Нет. Сами. Только бы угодить. Только бы по головке погладили. Вот многие Сталина хают за культ личности. А ведь сами этот культ и создавали. И практика, как видишь, доказывает, что без этого жить не могут. Подхалимаж то не истребим.
- Подхалимаж, ещё полбеды. Беда то, что народ, не понимая истинной сути этого субъекта, и в самом деле в нём души не чает, - вернулся Петров к своей прежней мысли. - Прямо как в кукольном театре. Там у детей тоже глаза горят, и дух захватывает от героя. И даже представить себе не могут, что без кукловода, их герой всего лишь клубок тряпок. Да и если бы объяснили, то они все равно бы не поверили. Только вот взрослые не дети, - подытожил Сергей Григорьевич. - Потому то "кукловод" им и даёт живых кукол.
- А эта живая кукла, - перехватил Яковлев, - всегда готова услужить своему хозяину. И вообще, люди такого рода-племени умеют быть вернее собаки. Хозяин это любит. Награждает его.
И, сделав паузу, добавил:
- Хозяин, который, понятно, не этот "пресс-секретарь", а настоящий. Тот, которого мы с тобою никогда не видели и вряд ли увидим.
-Да. Я согласен с тобой. Вот только собака всегда остаётся с хозяином, чтобы с ним не случилось. А этот, конечно, будет предан, и ревностно будет служить. Но если хозяин ослабеет, он первым бросит его и тот час переметнётся к сильному.
Они не много посидели молча, чтобы внутри их улеглись разбушевавшиеся вдруг чувства. И когда закончился сюжет о том, что где-то в одной из стран латинской Америки готовятся к выборам, Сергей Григорьевич встал с кресла и сказал:
- Да. К стати о собаках. Мне же с Жулькой пора идти гулять. Пойду я, Витя.
- Что ты, Серёжа? Посиди ещё. Сейчас чайник закипит, ещё чаю попьём. Скучно ведь мне одному. Жена уехала детей проведывать.
- Не могу, Витя. Надо идти. А то она там уже наверно мучается. Я к тебе завтра приду. Обещаю.
Яковлев остался доволен обещанием и крепко пожал, приятелю, на прощание, руку.
Оставшись один, Виктор Васильевич, снял с плиты закипевший чайник и отправился смотреть телевизор дальше. Он переключил его на другой канал, где ещё только начинался выпуск новостей. В одном из первых сюжетов, снова показывали министра Кожеедова, который давал интервью журналистам.
- Но вот встречался же я с ним где-то! - с досадой, хлопнув себя по ноге, выпалил Яковлев, раздражаясь на слабеющую память.
Но тут, Кожеедов, никогда прежде, не смотревший в камеры, во время интервью, вдруг, на какое-то мгновение, посмотрел в объектив. Увидав глаза министра, Виктор Васильевич вдруг подскочил с кресла. Он вспомнил, как лет двадцать или двадцать пять назад, к нему в кабинет пришёл один из молодых начальников участка. Эти глаза принадлежали именно тому молодому человеку. Яковлев вспомнил, как тот, стоя на коленях, умолял его списать огромную недостачу стройматериалов на сумму в не один десяток тысяч. Это было хищение государственного имущества в особо крупных размерах и, по тем временам, тянуло на высшую меру.
- Как же я могу списать такую сумму? - говорил главбух. - Я же, получается, стану пособником мошенников. Я же государство помогу обворовать. Людей. Честных тружеников!
- Ну, пожалуйста, помогите, - умолял, со слезами, начальник участка. - Пощадите меня.
Яковлев всегда и во всём был принципиальным человеком. Он помнил, как в тот момент презирал этого слизняка, который напакостил и не хочет за это отвечать, а наоборот пытается улизнуть от наказания. Но в тот момент, ещё одна присущая характеру Виктора Васильевича, черта - справедливость; сыграла с главбухом злую шутку. Он успокоился и трезво рассудил: "Большая часть денег, конечно же, досталась другим, тем, кто "повыше". Этому же, по всей видимости, достались только крохи. Те останутся, неподсудны и с украденными деньгами, а головою поплатится этот дурашка. Ведь во всех фиктивных актах, только его подписи. Да и вряд ли он один осмелился бы на такую махинацию. Те, скорее всего, его обманули, пообещав, что все вопросы и проблемы будут решать сами, а когда деньги урвали, реализовав украденные стройматериалы, то бросили этого простачка один на один с судьбою.
- Ладно, - произнёс, тогда, Виктор Васильевич, - я что-нибудь придумаю. Но если ещё что-нибудь подобное повторится, то пощады не ждите.
Вскоре, после того случая, молодой человек ушёл на повышение и подобных случаев само собою, не было. Они, конечно, происходили, но уже не на глазах Яковлева. Виктор Васильевич совершенно не сомневался, что они происходят и сейчас, но теперь Кожеедову бояться нечего...
Старику, в этот момент, стало горько и обидно. Он опустился обратно в кресло, обхватил свою голову ладонями и, с ужасом, прошептал: