Мужчина средних лет, крепкий и ладный, тихо вышел из ворот своего дома. Город ещё спал. Он осторожно закрыл калитку, стараясь не греметь медной щеколдой, что бы ни разбудить домочадцев и пошёл по грунтовой середине Благовещенской улицы, что бы ни тревожить соседей стуком каблуков, своих начищенных сапог, по доскам деревянного пешеходного тротуара. Только позавчера приехав в город, он ещё даже не успел повидаться со всеми родственниками и знакомыми, предпочитая сначала увидеть город и его окрестности. Лишь первый, вчерашний, день он по традиции потратил на визит к генерал-губернатору. А сегодня, как только едва начало светать, отправился в дорогу. Путь его был долог. И оттого, что цель его похода была видна, казался ещё длиннее. Николаевская сопка, казалось, стояла так далеко, что дойти до неё не хватит и дня.
Когда он вышел из города, солнце уже встало. Ожила и зашумела деревня Николаевка, по которой он сейчас шёл. Мужики выезжали на телегах. Бабы вёдрами носили воду из колодцев. Два пастуха собирали по дворам коров, что бы гнать их на пастбище и крепко ругали скот, не понятно за что. Босоногие ребятишки перекрикивались на своих заборах, собираясь в очередную вылазку.
На краю деревни, лес встретил его приятной, прохладной тенью, не пускавшей под берёзы июльскую жару. За деревьями стало не видно сопку. И хоть до неё ещё было никак не меньше чем полпути, стало казаться, что она уже где-то не далеко. Пройдя дальше в лес, мужчина решил немного отдохнуть. К тому же он услышал сладкое пение зяблика и захотел его послушать. Птах сидел на ветке совсем близко от человека и состязался в пении со своими соседями, другими зябликами, отвечавшими с разных сторон, где-то не очень далеко. Он превосходил, их всех, по красоте трели и от того его хотелось слушать всё больше и больше. Отдохнув минут двадцать, мужчина продолжил путь.
Он шёл по покосной дороге, малонаезженной и поросшей не высокой травой, которая вычистила от дорожной пыли его сапоги, вернув им утренний блеск. На встречу ему попалась повозка, которую тащил гнедой мерин, кивающий головой, отгоняя насекомых. В телеге сидели восемь мужиков, косарей возвращающихся с сенокоса. Они молча проехали мимо путника и потом ещё долго, удивлённо смотрели ему в след.
- "Кто это такой? - думал каждый из них. - По виду, человек состоятельный степенный. Купец наверно или чиновник. И что он может делать один в лесу, да ещё в такую рань? Идёт пешком. Сумка на плече и какой-то странный ящичек несёт.
И лишь один вымолвил:
- Странный человек.
Спустя почти два часа, путник уже шёл по покосам, простирающимся у подножия сопки, окутанных ароматом сохнущей на солнце скошенной травы. Оставался последний отрезок пути - подняться на гору. Не такое уж прямо сказать лёгкое дело, когда уже под пятьдесят. Мужчина перевесил сумку на другое плечо, взял ящичек в другую руку и начал подъём. Он шёл по южному, свободному от деревьев склону горы, покрытому разноцветием трав и ещё не успевшими совсем отцвести высокими жёлтыми и низкими алыми лилиями. Хоть подъём и занял не мало времени, но, срывая по пути поспевшую клубнику, тем самым часто отдыхая, он и не заметил, как добрался до вершины, где лёгкий ветер разогнал докучавших мушек и оводов. Ему открылась знакомая картина, которую он много раз видел и часто вспоминал, находясь, большее время, в дали от этих мест. Далеко в низине, окружённый возвышенностями, лежал маленький городок, с тремя прямыми основными улицами, над которым возвышались несколько белоснежных церквей. Вокруг городка гнездилось несколько деревушек и слободок. С одной стороны его подпирала широкая, серебристо-голубая лента Енисея, с другой - красная глиняная Караульная гора.
Налюбовавшись вволю, мужчина сел на поваленную, когда-то молнией, берёзу и, прежде чем начать работать, решил пообедать, подгоняемый аппетитом, разгоревшимся ещё сильнее от съеденной ягоды. Он достал из сумки две стеклянные бутылки с квасом и водой, продукты, и стал их чистить. К свежести воздуха прибавился запах молодого зелёного лука, варёных вкрутую куриных яиц, сала и картошки в мундире. Пообедав, он установил мольберт на толстой ветке, всё той же, поваленной берёзы и начал рисовать.
Вечером, когда солнце уже садилось, усталый художник возвращался домой.
Пройдёт, совсем, немного лет и его картины будут выставлены в самых известных музеях, и весь цивилизованный мир назовёт его великим. Великим, потому что, как никто иной, он умел показать смелого человека, сильную личность, стойко идущего к своей цели, готового, при необходимости, заплатить жизнью за свою идею. И, конечно же, как всякий великий талант, он любил то место, где впервые увидел свет.
Он много раз бывал за границей: в Италии, во всех немецких странах; но нигде не видел природы более красивой, чем в Сибири. Это у каких-нибудь англичан или поляков, живущих на болотах да побережье, Альпы вызывают восторг. А для человека родившегося в Сибири, в тех европейских горах нет ничего удивительного. Даже хвалёные эдельвейсы, которые найти, в Альпах, считается большой удачей, на сопках Сибири растут в изобилии. В том числе и той где он сегодня был, прямо на том месте, где работал, и зацветут недели через две. И он снова придёт туда, чтобы полюбоваться на них. Ну а реки, какие в Сибири, Европе вообще и не снились. Вот потому-то художник и не мог отказаться от того, чтобы не писать пейзажи родной природы. Даже во время пика своего творчества.
Пройдёт время и в Санкт-Петербурге, в Государственном Русском музее, среди его великих работ будет висеть картина "Вид Красноярска с Николаевской сопки". То самое, маленькое признание в любви своей Родине, эскиз которого он несёт сейчас с собой.
Всё тот же, гнедой мерин тащил телегу с косарями. Которые поехали на покос в ночь, чтобы утром, с первыми лучами солнца, начать косить. Половина из них были те же, что и утром. Увидав идущего на встречу уже знакомого путника, прежние стали судачить:
- Вона, обратно идёт. Кто ж это такой будет? Не понятно!
- Да я его знаю, - ответил им один из новых. - Моя сестра в прислуге у его соседей. Я когда у неё бывал, то его видел. И когда, телега поравнялась с путником, рассказчик поклонился и громко произнёс:
- Доброго здоровья, Василий Иванович!
Художник, устало улыбнулся, приподнял с головы шляпу и ответил:
- Здравствуйте.
Когда телега отъехала, рассказчик продолжил:
- Художник это. Картины, говорят, какие-то рисует. Он редко в Красноярск приезжает. Иногда. На лето. Он ведь в столице живёт. Путь то не близкий.
- А что за картины такие? - спросил его один из прежних.
- А кто их знает? Я их не видел.
Косари молча смотрели в след уходящему путнику, и всё тот же, один из прежних, не заключил: