Очень поздно, августовским вечером, я возвращался домой из гостей. Моросил дождь. Автобусная остановка была пуста, и свет фар последнего автобуса, где-то там, далеко, в конце улицы, ещё и не начинал прорезать тьму.
Томимый скукой ожидания, я спрятался под зонт и, чтобы хоть чем-то занять себя, решил побродить по сырой от дождя асфальтовой площади. Дойдя до её края, я постоял с минуту и, повернувшись, собрался идти обратно, как вдруг увидел, что к моим ногам бесшумно и плавно, над самым асфальтом, приближается какой-то большой серый ком. Выйдя из короткого оцепенения, я разглядел в нём пёсика-болонку.
- Дружок, - вдруг как-то невольно вырвалось у меня.
Присев на корточки, я хотел, было, его погладить, но, почувствовав сильную вонь бродячей собаки, убрал руку.
- Какой же злодей выбросил тебя? А мокрый-то какой! И голодный, наверно?
Он слушал мои слова, поблёскивая своими едва заметными из-под шерсти мокрыми глазами, скулил в ответ на каждое моё слово, как будто понимая, что я говорю, и, как бы отвечал мне.
Боясь совсем расчувствоваться, я поднялся и пошёл к остановке. Пёсик пошёл за мной.
- Да не могу я тебя взять с собой, - остановившись, оправдывался я перед ним. - Я и сам почти такой же бездомный, как и ты. Приведу тебя к себе, а меня вместе с тобою и выгонят.
Он снова заскулил мне в ответ.
- Давай хоть покормлю тебя чем-нибудь.
Я подошёл к коммерческому ларьку, но, кроме напитков, сигарет и шоколада, в нём ничего не было.
- Вот, Дружок, даже и покормить тебя не могу.
Огорчённый, я сел под козырёк на лавочку. Пёсик расположился между моих ног. Он внимательно смотрел по сторонам. И когда мимо проходил редкий прохожий, он рычал и даже тихо лаял, охраняя меня, и, несмотря на свои совсем не большие размеры, готов был броситься на любого, чтобы в случае опасности защитить меня.
- Дружок, Дружок, - тихо повторял я, совсем растроганный его заботой обо мне, которую я, наверно, и не заслужил.
Вскоре подошёл автобус. Я зашёл в его пустой, ярко освещённый салон и обернулся. Пёсик сидел перед дверью, ни на миг, не сводя с меня глаз, и ждал. Ждал, когда же я хлопну ладонью по ноге и позову его за собой...
Дверь закрылась. Автобус, торопясь в гараж, полетел, разбивая лужи, по пустой улице. Я смотрел в его большое окно, за которым была лишь темнота, изредка оживляемая фонарями и облитой их светом тополиной листвой. И ещё, где-то там, за окном, мне блестели, под грязной чёлкой, два чёрных, мокрых глаза. И лишь одно я повторял про себя: