С этими словами в комнату для сцеживания молока Отделения выхаживания недоношенных детей вошла молодая женщина и начала переодеваться "в стерильное": свою одежду сменила на казенный халатик, а мягкие тапки - на резиновые. Старательно вымыла над раковиной по локоть руки, косынкой прибрала волосы и направилась к одному из восьми столов, расставленных как школьные парты. Стены, до потолка залепленные белой плиткой и серая мартовская погода за окном создавали унылое настроение. Весна не спешила в город.
Семеро "молодых мамочек", склонившись над столами, сцеживали грудное молоко для своих младенцев, родившихся раньше срока. Запах топленых сливок и женского тела перемешивался с хлоркой и оседал на стопках больничных пелёнок.
Устало опустившись на стул, она обвела взглядом комнату.
- Что с Гудковым то делать, а, девки? Когда его домой заберут?
- Да никогда, Ларис, - выключила молокоотсос одна из женщин. - Кажись, отказник он. Ты его мать видела? Мышь серая. Я ей говорю, ты молоком своего кормить будешь? Парень растёт, мамку просит. А она только молчит и глаза таращит.
Ещё одна мамочка, вытерев грудь чистой пелёнкой, перелила только что сцеженное молоко в стеклянную бутылку и подключилась к разговору.
- Он уже больше двух кило. Смесь лопает - за ушами трещит. Должен на выписку скоро...
- Скоро то скоро, только папашка его пришёл вчера к нашей лечащей и говорит: "Моя ненормального родила, мы от него отказываемся".
- Во придурок! Он же у них здоровенький! - захлопала глазами румяная мамочка с пышной грудью.
- Нормально с ним все, - ответила ей Лариса. - Ни кист, ни генетики. Орёт все время, жрать хочет. Надоело его на руки брать-успокаивать. Мне бы со своим справиться!
Она ловко собрала ручной стерилизованный молокоотсос, ощупала груди и пристроила его к более наполненной. Аппарат покапризничал, а потом сдался, присасываясь к тёмному набухшему соску, и нехотя вытянул первые струйки. Молоко покатилось желтоватой влагой по прозрачным стенкам приемника, пузырясь и постепенно белея. Лариса поймала ритм и расслабилась.
- Девки, а куда его, если родители не заберут?
- Куда-куда, в детдом, наверное...
Лена, самая спокойная из мамочек, подняла глаза:
- Врачи родителей уговаривать будут, чтоб забрали. Всем бы таких недоношенных выдавали!
В комнате замолчали, думая о своём. Тишину нарушали звуки чавкающих ручных аппаратов и равномерное гудение электрических.
Тася, мамочка из 'возрастных', не могла поверить, что маленького здорового мальчика могут не забрать домой лишь потому, что тот родился на два месяца раньше положенного срока. Она даже хотела высказаться по этому поводу, но промолчала. Её Степка, рождённый шестимесячным с помощью кесарева сечения, лежал в реанимации в специальном боксе с кислородной трубкой во рту. По правилам больницы ей разрешалось приходить к нему только на один час в день, но при перевозке из роддома Стёпке повредили желудок, он кровоточил уже несколько дней, и лечащий доктор разрешил Тасе после всех необходимых анализов пользоваться комнатой для сцеживания, чтобы в стерильных условиях набирать грудное молоко для восстановления Стёпкиного желудка.
Соседка Таси напротив, молоденькая мамочка, морщась, выдавливала белые капли из своей маленькой красивой груди в стеклянную пробирку размером с мизинец.
- Не получается у меня! - Она отшвырнула стекляшку и запахнула халат. - Нас все-равно скоро выпишут, а дома я смесью кормить буду.
- Я вас поздравляю - выписываетесь! - порадовалась за неё Тася.
- Скорее бы, а то вторую неделю сюда хожу, надоело до ужаса.
Мамочки обернулись, загалдели по-доброму:
- Надоело ей, смотрите, какая принцесса!
- А я здесь почти два месяца...
- Ленка, вон, четвёртого родила и снова семимесячный! Она скоро прописку в отделении получит! А, Лен? Пропишешься?
- Ты здесь и так больше времени, чем дома!
- Мужа не забудь!
Женщины хохотали, груди колыхались. Молоко текло реками, родниками, фонтанами.
Полуденное солнце несмело заглянуло в комнату и осталось. Лена, мама четырёх недоношенных детей, поймала губами первое весеннее тепло и заулыбалась.
Тася потрясено молчала. Ничего себе, что в жизни бывает, а она еще на судьбу жалуется.
Лица женщин в косынках - безликие, затёртые заботами. Запоминать их такими не хотелось. То ли дело груди - налитые, округлые. У каждой со своим характером. Ей даже показалось, что они спорят между собой, - меряются размерами и жирностью производимого продукта.
Тася набрала несколько порций молока для сына и попрощалась "до завтра".
Было почти тринадцать часов - время для посещения реанимации. Спустилась в главный холл больницы, подбежала к мужу:
- Лёша, я - всё! Не пускают ещё?
Алексей поднял глаза:
- Обещали минут через пять.
Он подвинулся, - мест не хватало, и Тася присела рядом. Как хорошо, что Лёша отпросился с работы, тяжело ездить на метро через весь город после кесарева.
В холле на информационной доске вывешивались пофамильные списки маленьких пациентов с графами "состояние" и "температура". "Состояние" Стёпки уже неделю значилось как "очень тяжелое", - таких из интенсивной реанимации никуда не переводят. Сначала необходимо заслужить "тяжелое" и потом надеяться, что через неделю ребёнка переведут в обычную реанимацию, а уже оттуда поднимут на второй этаж, - на заветный заключительный этап выхаживания. Это будет значить, что смертельной опасности уже нет, и Тася сможет находится в больнице со Степкой целый день.
В холле собиралась толпа из родителей и родственников. Люди тихо переговаривались, терпеливо ждали. На лицах новобранцев жил страх, а у тех, кто приходил сюда не впервые, мелькали сдержанные улыбки. Некоторые мамы приезжали после тяжелых родов: они не могли сидеть, им было тяжело ходить: одна женщина на Тасиных глазах упала в обморок.
Холл больницы, не приспособленный к многолюдным собраниям, оставался холодным, неуютным. Из главных дверей нещадно дуло.
Алексей поднялся:
- Я в гардероб за курткой.
- Не надо, Лёш, скоро пустят.
Двери открылись, и родственники потекли внутрь.
По длинному коридору, ведущему к реанимации, посетителей сопровождали пустые боксы для младенцев, оставленные на хранение вдоль стен. Они напоминали игрушечные прозрачные домики, но на душе от них не становилось теплее, а наоборот, внутри всё замирало, - Тася понимала, что без них жизнь её ребёнка была бы невозможна. За свои тридцать восемь лет она никогда подобного не видела. Иногда Тасе казалось, что она живет в параллельной реальности, и всё происходящее скоро закончится.
На стене перед входом в реанимацию родственников ждали одноразовые халаты. Тася с мужем быстро переоделись и вошли одними из первых.
В центре зала белела стойка с дежурными медсёстрами и слышался писк датчиков и сигналы работающих капельниц. Стеклянные двери по периметру вели в индивидуальные палаты, рассчитанные на несколько боксов. На каждой двери - таблички с фамилиями пациентов.
В "интенсивной реанимации" Стёпка был самым тяжёлым. Так им вчера сказала лечащий врач, Елена Борисовна, чем совершенно расстроила Тасю и Алексея.
- Как он? - спросила Тася, заглядывая за толстые стёкла очков Елены Борисовны и вручая ей банку с молоком.
- Возили на рентген. Желудок больше не кровит, операция не потребуется. - Буднично отчиталась она и ушла переливать молоко в медицинские шприцы, чтобы потом с помощью зондов покормить Стёпку.
Тася выдохнула: Слава Богу, хоть в чём-то им повезло.
Бокс со Стёпкой под плотным чехлом веселого цветочного рисунка стоял не в одиночестве, - рядом появился ещё один "домик".
- Смотри, Лёш, у нас соседи, - обрадовалась Тася, первым делом направляясь к раковине, чтобы тщательно вымыть руки.
Сердце у Таси колотилось, когда заглядывала к сыну. Он спал с трубкой в горле, а его тоненькие рёбра ритмично поднимались вверх при каждом механическом вдохе аппарата ИВЛ. Ручки и ножки, меньше и тоньше кукольных, увешенные проводами, уходящими к монитору и капельницам, страшно вздрагивали, а кожа на тельце, некрасивая, сморщенная от потери влаги, каждый раз натягивалась, заставляя Тасю замирать от жалости. Стёпка был похож на замученного курёнка. Тася не могла привыкнуть к виду своего крошечного сына. Она с горечью вспомнила, что когда родился её первый ребёнок - трехкилограммовая Машка, то казалась ей слишком маленькой.
- Лёш, он ещё похудел. Я прочла на табличке: 980 грамм стал. Это из-за желудка?
- Доктор сказала, что ему уже лучше. - Алексей приподнял чехол с другой стороны бокса. - А мне можно потрогать?
- Не надо. Я сама его только за ножку погладила. Страшно. - Тася вытащила руки из боковых круглых отверстий. - Лёш, он двести грамм потерял.
Алексей обернулся на соседа и аккуратно подсмотрел в небольшую щёлку накидки:
- Этот меньше нашего.
Тася взглянула на табличку новенького.
- Лёша, это девочка! И ничего она не меньше, у неё такой же вес, как у нас.
Алексей нахмурился, подошёл к стене, наполовину стеклянной, и привстал на цыпочки. Где доктор?
Через "окна" палаты просматривались другие отсеки с боксами и растерянными родителями рядом.
Только бы выжил, только бы он жил.
Через месяц, на последнем этапе выхаживания, Тася уже не вспоминала прошедшие дни, припорошенные тревогами и страхами. Да и сил на волнения не оставалось: каждодневная дорога до больницы и назад выматывала, но не была в тягость. Когда Тася вбегала к восьми утра в палату, то знала, что её ждёт Стёпка, и нужно ещё немного потерпеть, немного побороться вместе с ним, чтобы всё наладилось и стало, как в обычной жизни, как у всех - чтобы всё было хорошо.
- Что значит "ребёнку понадобятся дополнительные реабилитационные мероприятия"? - Тася никак не могла понять, почему их лечащий врач виновато отводит глаза и говорит какие-то странные вещи про сына.
Доктор уткнулась в свои записи и продолжила:
- Сформированные кисты в головном мозге на этапе выхаживания у недоношенных детей могут влиять на интеллект, на способность ходить, двигаться...
Тася оглохла. Белые стены отделения закружились в медленной карусели.
Перед глазами встал батюшка, который крестил Стёпку ещё в роддоме. Проси Бога, матушка, - говорил он на таинстве, - каким хочешь, чтобы сын вырос. А Тася и попросила: руки сильные, ноги крепкие, и чтобы добрым был. А про голову забыла.
- ...скорее всего, приведёт к ДЦП, - в тумане слушала Тася, как врач объясняет, почему мозг невозможно вылечить.
Ей вспомнился день, когда Стёпку выводили из медикаментозной комы, а в больнице не оказалось нужного лекарства, - его запретили: так в государстве боролись с наркоманами. В тот день Стёпка разевал свой крошечный ротик и пищал, корчась от боли в искусственной темноте бокса, а врач разводила руками и кружила над Стёпкой с почерневшим лицом. Вспомнила день, когда Стёпка, наконец, задышал сам, и момент, когда самостоятельно смог выпить первые десять граммов молока из её груди. Она тогда очень им гордилась.
- ...запрошу консультацию у нашего невролога, - пробивался к Тасе голос врача. - Он докторскую защитил по этому профилю. Договорюсь на завтра, и вы подробно всё...
Тася кивала - хорошо, завтра, так завтра.
Доктор встала, окончив нелегкий разговор, и ушла, а Тася не шевелилась. Она не верила, что никакие лекарства в мире не смогут вылечить непонятно откуда взявшиеся дыры в голове её сына, а мысли о несправедливости мира рвали сердце. Почему у Степкиных соседок по палате, девочек-двойняшек, которые уже три месяца лежат в больнице, всё в полном порядке? Из мамба прибегает только на полчаса в неделю, заглядывает в боксы с дочками, говорит - будьте умницами, оставляет памперсы и испаряется, окидывая Тасю и других мамочек снисходительным взглядом.
Что же она сделала не так? А главное - за что?
Тася вышла в опустевший коридор отделения и долго тыкала пальцем в телефон, набирая не те цифры. А когда дозвонилась мужу, то сбиваясь и размазывая слёзы, пересказала весь разговор с врачом.
Лёша долго и нудно расспрашивал, уточняя подробности, чем очень злил уставшую и вымотанную Тасю, но потом как-то сразу сник и тихо произнёс:
- Я все понял, Тась. Иди скорее домой. Подумаем, как жить будем. Иди, мы тебя ждём.