Галиновский Александр Владимирович : другие произведения.

Люди с ножами вместо лиц

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Александр Галиновский

ЛЮДИ С НОЖАМИ ВМЕСТО ЛИЦ.

   Представьте растерянность человека вне времени и пространства, который потерял свои часы, мерную рейку и камертон.
   Альфред Жарри. "Деяния и мнения доктора Фаустроля, патафизика".

(сюрреалистическая повесть в восьми сценах великолепия необузданной фантазии человека, присевшего на пригорке у зеркальной глади полноводной реки и созерцающего метаморфозы, происходящие с его лицом в момент падения на него последнего луча заходящего солнца)

  

1.Картинка спичечного человека и розовые обои.

   В больших городах люди маленькие как божьи коровки. Божьи коровки, попавшие в муравейник. Каждый здесь своего рода чужой, и таким его делает само отношение города и тех муравьев, которые пытаются пожрать тебя. Свет миллионов окон, неоновых ламп и уличных фонарей способны напугать любого, особенно, если ты знаешь, что те самые муравьи, муравьи с каннибальскими наклонностями, живут где-то рядом, по соседству, в квартире напротив, в соседнем доме, на противоположном конце города. Я не был муравьем. И я не мог спать.
   Я не спал эту ночь. И еще одну перед нею. И еще много-много ночей задолго до этого. Я совсем не ел и почти не выходил из дома. Вместо этого я просто лежал в своей кровати и размышлял. Мне не к кому было пойти, и не с кем поделится. В шестидесятилетнем возрасте у тебя почти не остается друзей, все они либо умирают, либо исчезают, как талый снег, а кладбище, такое пустое и серое, все так же продолжает принимать холодные тела, оставляя нам лишь воспоминания. Жена? Сомневаюсь, чтобы ее это интересовало. У нее есть любовник. Такой аккуратненький и совсем без проблем.
   А я был стариком. Аспирин, порошки, таблетки от кашля и валерианка на ночь - это почти все из того, что у тебя остается к этому возрасту. Немного каши, послеобеденный сон, грелка под одеялом. Но я не мог уснуть. Дети, уже взрослые, гордые и обзаведшиеся собственными семьями. У меня и этого не было. Покой? О нем я мог лишь мечтать. И вместо этого лишь одиночество и холодный ветер поселились в моей душе.
   Когда подолгу не спишь, весь мир будто теряет свои краски. Будто ты не совсем наяву, словно в желтой мутной воде - не слышишь и не видишь того, что происходит вокруг, обрывки фраз и черно-белые картины воспоминаний навсегда врезаются в твою память...
   Я не мог уснуть два месяца...
  

***

   ...Моими первыми впечатлениями были бесконечная белизна, стерильность и еще этот запах. Казалось, здешние люди жили и росли в пробирках, а после смерти не лежали и не гнили в земле, как другие, а оставались здесь же, в этом здании, поменяв лишь свои пробирки на более просторные и удобные банки с формалином.
   Я знал, что это за место. Я вообще многое знаю. Даже то, что наша ночная сиделка, та, что приходит по вторникам и четвергам, трахается с ночным дежурным по этажу - молодым парнем со странным именем Лес. Однажды я подсматривал за ними всю ночь, а они так ничего и не заметили. Я же говорил: я умнее их всех. Но это так, к слову...
   Белые, словно снег, стены, запах таблеток и спирта, тишина, покой и приветливость врачей - все это было более чем странно, и я сразу понял, что все вокруг - подделка. Те другие, что были со мной, не друзья, нет, я их не считал таковыми, просто приятели, с которыми мы коротали время, прямо таки пришли в восторг от такого обращения. Но не я. Да и что мне было до этих слабоумных выродков, которые не переставая бздели и мочились в собственные кровати, я знал и видел больше их.
   Это был какой - то новый институт. Таких белых стен я еще нигде не помнил. Может быть внизу и были крематории, морг и пищевые камеры, но их очень хорошо скрыли. Даже я не заметил ничего, что указывало бы на смерть. Там, где я был раньше, мертвецов хоронили прямо в подвале, зарывали неглубоко, потому что не успевали за день выкопать столько могил, чтобы хватило на всех, поэтому вонь стояла по всему зданию, даже на верхних этажах и при распахнутых окнах, и ничто за многие годы не могло уничтожить этот запах.
   Внезапно словно из воздуха перед самым моим носом материализовалась фигура в белом. Потом еще одна. И еще. Всего семеро. Четверо - здоровенные негры: одинаковые выражения на лицах, и такая же одинаковая одежда. Они стояли молча. Двое медсестер - их я еще опишу позже. И врач - седой старик в черном костюме и безвкусном цветастом галстуке.
   Минуту они стояли молча, а затем седой улыбнулся широкой белозубой улыбкой. Почему-то она у него вышла какой-то зловещей, острые, как бритвы, зубы сверкнули в свете люминесцентных ламп и исчезли за тоненькой полоской ярко-красных губ. В следующую минуту он шагнул нам на встречу и, пожав каждому руку (ладонь у него была холодной и тонкой, словно лезвие ножа), заговорил.
  -- Здравствуйте, здравствуйте! Рады вас видеть! Мое имя доктор Баал - я ваш лечащий врач. Справа от меня старшая сестра Лилит - она здесь главная по части снабжения пациентов всем необходимым, а рядом с нею сестра Геката - ее первая помощница (медсестры улыбнулись, сначала по очереди, а затем одновременно). Познакомьтесь так же - наши санитары - слева направо - Бельфегор, Бельзебуб, Абаддон и Азазел. (каждый из негров сначала кивнул в отдельности, а затем они все проделали это разом, в точности так же, как и медсестры за секунду до этого).
   Одна из медсестер, та, лицо которой было бледным и желтым, как у трупа, с зияющими глазницами, подошла ко мне и, улыбнувшись гнилым ртом, взяла за руку. Сначала я отпрянул, но затем, вспомнив, что нельзя выдавать себя, расслабился. Ее руки заскользили по моему телу, оставляя на коже длинные и жирные помазы желто - зеленого гноя. Она хотела меня, и я знал это. Она хотела того же, что имеет каждый вторник и четверг наша сиделка, та, что спит с ночным дежурным.
   - Мой Лес. - Сказала она, и изо рта у нее во все стороны полетели отвратительные брызги. - Будь моим Лесом. Люби меня, как он любит свою принцессу.
   Я сжался в тугой комок. Не выдавать. Ни в коем случае нельзя выдавать то, что знаешь про них всю правду...
   Но я не смог. И отбежал в угол, к дальней стене.
   - У, какой он пугливый. - Продолжало второе чудовище, медсестра в грязном халате, сплошь покрытом кровавыми пятнами. - Может ты хочешь с нами обоими? Хочешь меня трахнуть?
   С этими словами она расстегнула несколько пуговиц и отвернула край халата, так, что стало видно все под ним. Соединение ног и обильная поросль между ними. По ее левой ноге сверху вниз стекала тоненькая струйка крови.
   Я скорчился в своем углу.
   Я где - то далеко. Я ухожу. Удаляюсь.
   ...и сейчас мы все собрались здесь, чтобы почтить светлую память...
   Словно сквозь пелену сна я разглядел, как рядом со мной на корточки присел какой - то мужчина тоже в белом халате. Я не знал его и никогда раньше не видел. Он носил усы и бороду, и своим внешним видом почему - то напомнил мне шмеля. Наверное, он мог бы жужжать, если бы захотел, но очевидно, он был не в духе.
   Его тонкие и теплые пальцы приподняли мое веко, и острый луч света проник в мой зрачок. Я не пошевелился и продолжал сидеть в своем углу, скорчившись и подтянув колени к самому подбородку, как часто делал это в детстве, когда прятался от отца в самом дальнем конце сарая. Я заметил, как притихли и съежились вдруг остальные демоны. Они уже не звали меня, не называли по имени, не хотели быть со мной. И мне стало грустно. Ведь я хотел...
   В это время ко мне подошло двое людей в белом, они взяли меня под мышки и рывком поставили на ноги. Сначала я хотел сопротивляться, но, вглядевшись в их суровые и полные решимости лица, сдался. Скоро. Очень скоро придет мое время. И тогда мне не надо будет бояться, прятаться и скрывать, что я знаю всю правду. А до этого времени я решил молчать и так же молча повиноваться.
   Придерживая под руки, словно бы я был слаб и еле стоял на ногах, эти двое вели меня по коридору.
   О, этот длинный - длинный коридор! Он словно сама бесконечность, словно пропасть без дна. По бокам - сплошь одни двери, различать которые можно было лишь по номерам на них. Впереди - один большой сверкающий тоннель без конца. Словно ненасытная пасть он расширялся и сужался, заглатывая идущих по нему людей. Свисающие с потолка сталактиты казались мне его хищными челюстями, способными пережевать что годно, а далекие отзвуки шагов, переплетающееся где-то с эхом человеческого голоса - ужасными проклятиями, несущимися в мой адрес. Каковы были величие и сила этого голоса, отдававшего приказы нам - немым и безликим червям, копошащимся в хладном трупе этого здания! "Директива два - четырнадцать - Вторил ему рокот эха. - Для интерпретации номер семьсот тридцать шесть распределение в узел три - изолятор строгого режима. В дальнейшие несколько часов требуется провести следующие процедуры...".
   Голос вырвался из блестящих черных динамиков, которые были развешены повсюду. Их решеточки можно было найти везде: прикрученными к покрытому сталактитами потолку, к белоснежным стенам, стоящими на тонких хромированных подножках.
   "Присвоить новоприбывшим пациентам следующие свободные интерпретации, - продолжал голос. - Одна тысяча двести тринадцать - пациенту номер два, одна тысяча двести четырнадцать - пациенту под номером три...".
   И так далее.
   Вскоре мы с моими спутниками остановились возле устройства, напоминающего старинный автомат для продажи "кока-колы" - такие часто ставили в барах и на углах улиц. Санитары по-прежнему держали меня под руки, но теперь сильнее, чем раньше, словно боялись, что я сорвусь и побегу.
   "Пациент номер девять, - моё лицо оказалось как раз напротив динамика, установленного на черном корпусе "автомата".
   "Вам присвоена следующая интерпретация: номер одна тысяча двести двадцать, узел размещения: три, уровень смягченного режима".
   Затем мы вновь пошли по коридору. Сверкающие сталактиты, тут и там свисающие с потолка, черные динамики, белоснежные стены и бесконечные ряды дверей по бокам - все вокруг одно и то же. Весь путь занял у нас около получаса.
   Вскоре мы остановились напротив одной из таких дверей. Она была полуоткрыта, и сквозь просвет я увидел чистую и просторную комнату, еще более белую и чистую, чем стены вокруг. В нос мне ударил все тот же запах, и я сморщился. Так, наверное, пахла для меня смерть и одиночество. Алкоголь и аспирин.
   Санитары впихнули меня внутрь и прикрыли за собой дверь. Щелкнул металл замка. Оставшись один, в полной тишине я услышал их удаляющиеся шаги.
   Итак, это была моя новая комната. Три на четыре метра, не такая просторная, как хотелось бы, но все же пошире и подлиннее, чем моя бывшая. В углу стояла кровать, рядом - тумбочка, на стене пустая полка для книг, небольшое окно почти под самым потолком. Очень напоминает камеру и операционную одновременно.
   Я лег на кровать. Голова моя была пуста, и я ни о чем таком не думал. Хотелось спать.
   Вдруг мне почему - то вспомнилась Наташа - я знал ее когда - то очень давно, кажется, она хотела иметь ребенка. Мне стало интересно, случилось ли это. Если да - то кто стал отцом? Неужели тот бородатый и с усами, совсем старик, тот, что постоянно говорил "Пойдем, пойдем, Наташенька, отсюда", и задыхался, когда поднимался к нам на четвертый этаж?...
   Странно, откуда у меня подобные мысли? Я перевернулся на другой бок. Вроде бы ничего.
   Нет, опять. Я словно бродил по кругу.
   А все-таки, наверное, он.
   Да не думай ты об этом.
   Я представил, как он вот так же задыхается в постели, а она тонкая и хрупкая вздыхает в железных объятиях его огромных волосатых рук.
   Отвратительно.
   Ничего не помогает... Интересно, а что нам, за окном? Хотя нет, ничего занимательного - в принципе, наверное, как и везде - тот же забетонированный двор с огромными стенами в два человеческих роста.
   Надо поспать...
   НЕ спится...
   НЕ хочу спать...
   НЕ могу...
   Сны никогда не приносят ничего хорошего. По крайней мере, в моем случае.
   ...я очень сожалею, но диагноз самый неутешительный... по-моему будет лучше, если за вашим мужем будет осуществляться специальный уход... понимаете, эта болезнь...в один прекрасный момент он может стать очень агрессивным, возможно, даже опасным, и тогда... и еще эти его сны, о которых он постоянно рассказывает...он ничего вам не говорил?... есть одна клиника... очень хорошая... не волнуйтесь, пожалуйста, ему помогут... через месяц это будет совершенно другой человек...
   Месяц.
   Потом еще один.
   И еще.
   ...еще немного нужно подождать...уверяю вас, это не психическое заболевание... переживать нет повода... ...всего лишь сказывается небольшое перенапряжение...где вы говорите, работал ваш муж?...
   Морг. Или крематорий. Или еще что похуже. Не помню.
   Беседы по телефону. Намеренное избежание разговоров с глазу на глаз.
   ...позвоните мне завтра, в это же время...
   Черт возми, когда же все это было? Я повернулся на другой бок и попытался вспомнить. Год, а может быть и два года назад. Время так быстро летит.
   Интересно, спит ли она с ним? Скорее, да, чем нет. Конечно спит! Этот проклятый жид не похож на порядочного человека....
   Моя жена тоже...
   Сны...
   Сколько раз я видел их совокупляющимися в моих снах!
   Иногда спать просто не можешь, не хочешь, потому что знаешь...
   Что?...
   Что сны не приносят ничего хорошего.
   Что она сосет его огромный и пухлый, словно вылепленный из теста, хуй, и вздыхает, когда его волосатые руки касаются ее между ног.
   Ничего хорошего?... Странно, я повторяюсь, или это эхо?
   Поворачиваюсь на другой бок.
   Уже лучше...
   Да, точно, ничего... ничего... хо... хоро...
   ...черт их подери, этих врачей... они опять дали мне это... чтобы я мог спать... нет, не хочу...
   ...ничего хорошего...
   Засыпаю...
  

2. Марионетка, подвешенная на высушенных жилах трупа.

  
   Так начиналось время пыток и пребывание там, куда нас уводили темными безлунными ночами, так, чтобы никто этого не видел. Когда я говорил о том, что здесь нет крематориев, моргов и пищевых камер (так называются те места, где они кормятся), я был прав лишь на половину. Им не зачем было сжигать или хранить у себя трупы. Быть мертвым - это было большей привилегией тут, чем, скажем, быть живым и в полном здравии. Почему? Да потому, что им нужны были мы, я и те, кто рядом, такие же. Они проводили свои опыты, наблюдали за нами, опять проводили опыты и вновь изучали. День за днем. И это тянулось неделями.
   В первый день меня привели в просторный подвал, расположенный очень глубоко под землей. С первого же взгляда в глаза мне бросились грязь и беспорядок, царившие тут, что никак не согласовалось с чистотой и белизной там, на верхних этажах. Здесь работало много людей. В перепачканных грязью халатах они постоянно сновали вокруг, выкрикивали друг другу какие-то приказания, и опять бегали, налаживая оборудование, подгоняя больных и заставляя их выстраиваться в длинную очередь у огромных дверей, куда запускали по одному.
   Нас раздели донага и каждому вручили по тонкой тетради в линейку. Для чего они были нужны, нам не объяснили, однако с первых же минут ясно дали понять, что какие-либо вопросы неуместны. Больных запускали внутрь по одному, предварительно называя номера на тетрадях. Человек заходил, двери закрывались, проходило несколько минут, после чего голос из динамика под потолком объявлял новый номер. Это могло длиться часами и занимало обычно прочти всю ночь.
   Однако, не все, кто был в подвале, и ждал своей очереди, входили ночью в те двери. С рассветом, многие из нас уставшие и неудовлетворенные, разбредались по своим палатам, где на соседних кроватях уже отдыхали те, к кому удача была более благосклонна. Несколько раз я, новичок, пытался расспросить их о том, что же происходит за теми самыми таинственными дверьми, но ответ был всегда один и тот же - все они молчали, ни знаком ни мимикой не давая понять, что вообще замечают меня.
   Весь день мы проводили как обычно - как и там, где я был раньше. Бритье перед завтраком, послеобеденный прием лекарств, сон, несколько часов во дворе, ужин, а затем нас опять отводили в грязный и полутемный подвал, где все тот же голос из динамиков называл номера на тетрадях.
   "Интерпретация номер триста один, - громыхало эхо и какой-нибудь старик с обмоченными коленями выходил из очереди и брел к дверям.
   Днем я старался как можно больше быть в одиночестве - избегать слежки со стороны медперсонала и любопытных взглядов больных. В такие минуты я много размышлял. И, если честно, это были единственные спокойные минуты. Мне не надо было притворяться, делать вид, что я ничего не знаю, строить из себя умалишенного и лгать, будто я не понимаю происходящего. Лишние вопросы здесь были ни к чему - это я понял сразу же, когда впервые спросил одну из медсестер о том, куда нас уводят на ночь, и что происходит за теми самыми таинственными дверьми. Она посмотрела на меня как-то странно, пожала плечами и сделала вид, будто ничего не понимает, хотя на самом деле, и я знал это, он понимала и знала намного больше, чем я даже хотел от нее добиться. А через некоторое время в мою палату явились двое людей в белых халатах из обслуживающего медперсонала и всю следующую ночь я провел в тесной коморке без окон и какой-либо мебели - так они дали понять, кто здесь хозяин. Итог всегда один - спрашиваешь лишнее - получаешь дозу успокоительного и засыпаешь. А потом - открываешь глаза и силишься вспомнить хоть что-либо, но ничего не выходит, словно часть твоих воспоминаний просто взяли и стерли. Это как киномеханик вырезает часть ленты, удаляя фрагмент фильма. Всегда одно и то же. Каждый день.
   Но я с нетерпением ждал, когда же меня, наконец, пригласят войти в те самые загадочные двери. Странно, неким животным чувством я понимал, что ничего хорошего там меня не ждет, но все же стремился и ждал, словно сам желал оказаться на крючьях и в огне, где муки превращаются в наслаждение. И все же это не было простым любопытством. Отнюдь.
   Итак, я ждал. День проходил, за ним наступал новый, но так ничего и не происходило. Временами я вспоминал, то, что было до всего этого. Дом, те места, где я провел все свое детство. Не всегда воспоминания были хорошими и приятными, но все же я не хотел ничего забывать. Это как утратить частичку себя, словно некую очень важную деталь в сложном механизме - и стоило мне вытащить одну карту, как весь домик вдруг рушился, падал с ужасным грохотом, а вместе с ним падал и я. Одинокая точка этой огромной вселенной. О, как я хотел быть ее центром, ее составляющей, ее органом, но ничего не выходило, и каждый день, открывая глаза, я видел все тот же белый потолок и все те же белые стены, словно весь мир был выбелен и выкрашен специально для меня, не давая выхода и заставляя принимать его таким, как он не был на самом деле - полым, белым, химическим и поддельным.
   Наверное, всем им я казался сумасшедшим, хотя, на самом деле, и был лишь более ненормальным, чем они сами.
   Идеальный мирок, где одни умалишенные сторожат других. И где первые каждую минуту становятся на шаг ближе к другим...
   Улыбаюсь.
   И тут в мою комнату входят две медсестры. Они волокут за собой нечто, смутно напоминающее тележку, жестикулируют и громко разговаривают. Капли гноя брызжут в разные стороны, несколько попадает на мою простыню. Притворяюсь, что сплю.
   "...И тогда мы пошли ко мне домой. Вдвоем, понимаешь. О, это было восхитительно! Всю ночь вдвоем, всю ночь...".
   Она чуть было не захлебнулась собственной похотью. Сдерживаю смех и продолжаю притворяться, но, очевидно, это у меня не очень хорошо получается, потому что одна из медсестер уже протягивает мне пилюлю и стакан воды. Пей.
   Делаю, как она говорит, пью и тут же проваливаюсь в темную бездну без конца и начала. Моё тело кружится в воздухе, подобно перышку, и рядом кружатся еще миллион таких же перышек как я. Это хороший сон.
   Но вот мы опускаемся все ниже, и уже почти достигаем дна.
   "...О, это восхитительно! Ночь, мы в вдвоем...".
   Еле различимое эхо ее слов все еще звучало у меня в голове.
   Что ж, я вновь допустил промах. Я вновь спал.
  

3. Механики Преисподней.

  
   ...Горящие формы передвигались во тьме и окружали меня со всех сторон. Казалось, они были повсюду, они то приближались, то наоборот, отходили назад, внешний облик их постоянно менялся, и изменения это были настолько быстры и стремительны, что любой человеческий глаз был не в состоянии за всем этим уследить. Я чувствовал в их движениях некую скрытую угрозу, словно дикие звери, они подбирались все ближе, и я все яснее ощущал их холодное дыхание... Еще несколько секунд - и они уже здесь, бегают, суетятся, маячат перед глазами, как фигурки на детских каруселях. Подходят ближе, заглядывают в лицо, шепчут, кричат, переругиваются между собой и опять исчезают, пожранные ненасытной тьмою.
   ...кто ты?..
   ...зачем?..
   ...зачем ты здесь?..
   ...ты пришел?..
   ...воскреснуть...
   ...ты пришел?..
   ...освободить?..
   ...оставь нас...
   оставь...
   ...гнить...
   оставь...
   мы...вечно...будем здесь...
   ...горю!
   ...воскреснуть?
   Постепенно их тихий шепот перерастал в дикий крик, они протягивали ко мне свои костлявые руки, будто прося чего-то.
   Зачем ты пришел?
   А действительно, зачем? Я не знал.
  

4. Покажи мне своего Дьявола.

   Когда я открыл глаза, то не сразу сообразил, где нахожусь. Вокруг было темно, словно в могиле, и, вставая, мне пришлось вытянуть обе руки, чтобы внезапно не наткнуться на что-нибудь лбом.
   Голова моя была тяжела и болела, словно кто-то несколько долгих часов не переставая и что есть сил колотил по ней молотом.
   Наконец мне удалось обрести вертикальное положение.
   Где-то с минуту я безнадежно вглядывался в кромешную тьму, пытаясь заодно нащупать хоть что-нибудь. Наверное, это была действительно странная картина - человек, бестолково размахивающий руками. Я был похож на некую гротескную мельницу, отгоняющую рой назойливых донкихотов.
   Прошло всего несколько минут моего нелепого балансирования на одной ноге и с вытянутыми руками, как вдруг внезапно загоревшийся свет ослепил меня. Неожиданно над самой моей головой вспыхнула одинокая пыльная лампочка.
   ...Потом еще одна.
   В метре от себя я увидел лежащего на полу человека. Он уже открыл глаза и теперь, удивленно озираясь, вставал на ноги.
   Затем зажглась третья, за ней четвертая лампочки, и люди, такие же как и я, как и мой сосед, еще не до конца осознавший, что же все-таки происходит, вставали с пола и негромко переговаривались между собою. Кто-то начал браниться, сыпля проклятиями направо и налево, кто-то зашелся в диком кашле, кто-то безрадостно и как-то натянуто хихикнул, отколов мрачную шутку по поводу соседа.
   По всему коридору зажигались лампочки, и люди вставали с пола, не понимая, что же все-таки происходит.
   Это началось спустя минуту.
   В одно мгновение всепоглощающая тишина обрушилась на освещенный тысячью тусклых лампочек коридор. Словно каменным молотом она придавила находившихся в нем людей - внезапно, будто по команде, стихли всяческие звуки и теперь она - глухая, молчаливая и невозмутимо мертвая, правила свой таинственный бал. Все вокруг замерло, повинуясь остановившемуся внезапно времени, а воздух в помещении раскалился, словно по нему разом пробежали тысячи электрических импульсов.
   Люди притихли, угнетаемые и прижимаемые к земле этой неосязаемой тишиной, и она показалась им мимолетным затишьем перед началом бури. Ощущение было такое, словно уже спустя секунду сверху должен пролиться дождь из серы и огненной лавы, а все вокруг - запылать адским пламенем.
   Но этого не произошло.
   Вместо этого внезапно, разрывая тишину со звуком треснувшей ткани в самом конце тоннеля, где мы были, открылись огромные двустворчатые врата. В тусклом свете я разглядел серый камень, из целостного куска которого они были выточены, и полу стертые, едва различимые иероглифы, выбитые на его мертвой серой плоти.
   Спустя несколько секунд, повинуясь некому стадному инстинкту, люди медленно, один за другим, поползли к открывшемуся выходу.
   Словно немой надзиратель, тишина продолжала давить на их плечи.

5. Философы на крючьях.

   Через несколько минут все мы оказались в странном полутемном помещении без окон и дверей. Сюда вела одна - единственная дверь, которая была также и выходом, однако, стоило нам войти, она тут же с оглушительным скрипом захлопнулась.
   Мы оказались в западне.
   Помещение наполнялось звуками, как пустой стакан, подставленный под струю воды, а вместе с ним ими наполнялись и наши пустые черепа. Монотонное гудение сотен машин, размеренные, как биение невидимого сердца, удары прессов, чьи-то чуть различимые голоса, выкрики, и невнятное декларирование строк из какой-то неизвестной мне поэмы - все сплеталось в единый сатанинский хор, похожий на тот, который рождают полчища жаб на болоте в лунную летнюю ночь.
   Люди вокруг забеспокоились. В помещении было довольно холодно, а многие были одеты лишь в ночные пижамы, которые совсем не грели. К тому же среди нас было много стариков, которые не переставая стонали и умоляли других отвести их назад, в палаты, где они бы улеглись в свои, не успевшие остыть еще постели, где укрывшись с головой, они до самого утра спрятались бы от своих ночных кошмаров. Рядом со мною один такой, высказывающий наибольшее возмущение состоянием дел, видимо в знак протеста против такого с собой обращения, обмочился. Но это уже никого не волновало.
   В одно мгновение все внимание людей сосредоточилось на одной - единственной точке, плывущей под потолком. Что это - было пока непонятно, уж очень высоким был потолок, но я знал, что уже через мгновение мы это узнаем, ибо объект приближался с поразительной скоростью.
   И действительно, спустя каких-то полминуты мы смогли воочию лицезреть странную картину: сверху на невидимых крыльях, легко словно птица, к нам планировал человек.
   Невероятно, но факт - я не заметил ни какой либо страховки, ни креплений, поддерживающих его в таком состоянии, казалось, что он действительно летел, как птица! Помню, я даже подумал: "вот дела"!, и собирался добавить еще что-то, но в этот момент странный человек опустился на землю аккурат перед ошеломленной толпою.
   Ростом он был не очень велик, слегка толстоват, носил шикарный костюм - тройку и все время хитро и как-то по-кошачьи улыбался. Мне не нравилось как.
   Некоторое время мы молчаливо и с неприкрытым удивлением изучали его - странный объект, вдруг появившийся откуда ни возьмись, и все это время он стоял, молчаливо улыбаясь и поигрывая скрещенными на выпирающем животе пальцами. Происходящее, очевидно, доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
   Наконец, неловкое молчание рухнуло. Это произошло так внезапно, что я, помню, даже вздрогнул, завороженный мистической картиной, развернувшейся перед моими глазами. Кто-то из толпы (сбившейся теперь в сотрясаемую ознобом кучу), протянул руку, и, очевидно, желая полностью удостовериться в реальности всего происходящего и самого объекта пристального внимания, слегка дотронулся до полы пиджака странного человека. И в ту же секунду, мгновенно среагировав, человек отпрянул и почему-то дико закричал: "А-а-а! Грабят! Грабят! Милиция! Да что ж это такое творится!..". При этом лицо его побагровело и как будто распухло, а через секунду человек внезапно успокоился, и, почтенно взглянув на часы, произнес: "Одиннадцать пятьдесят семь, товарищи. Советская власть восторжествовала во всех без исключения городах нашей необъятной Родины...". Он, очевидно, собирался добавить еще что-то, но ровно в этот момент голова его распалась на две части, выпустив в воздух черный дирижабль невероятных размеров, и человек исчез. Вслед за ним исчез и его дирижабль. Все еще больше удивились происходящему, и теперь стояли, уже вообще ничего не понимая, но в ожидании очередного чуда. Где-то раздался бой часов...
  

6. Недвижимый взгляд глаз восковой маски, снятой с лица трупа.

   Я видел все как тогда, как в тот день, семнадцать лет назад, когда впервые лицезрел тьму в таинственной глубине ледяных зеркал. Тогда она смотрела на меня своими мертвыми глазами, молчаливая, угрюмая, злая, и мне стало холодно. Впервые по-настоящему холодно. И страшно. А потом я бежал. Бежал, что есть силы, бежал как только мог, позабыв все, даже собственное имя. Ветер сдирал с моего тела кожу и обнажал кости, а потом вырывал их из суставов и превращал в прах. Голова моя, разрываемая страхом и боязнью быть настигнутым, распадалась на части, волосы отрастили крылья и улетели, обернувшись черной вороньей стаей, но я все так же упорно, ни на секунду не сбавляя темпа, продолжал бежать.
   Сквозь кустарник, густые заросли папоротника, по кочкам и мху, по дну рва, каждую минуту поскальзываясь на гниющих останках мертвых стволов, вперед и вперед, неважно куда, лишь бы быть подальше от этих зеркал, от их холода и мрака...
   Так я бежал, пока не оказался вдруг на обрыве у берегов широкой полноводной реки. И тогда я остановился. Остановился, чтобы любоваться на ее воды, убегающие неизвестно куда, игру солнца в переливах волн и на телах голых камней, движения рыб в ее глубинах. Зрелище это очаровывало и манило меня. Здесь не было ни тьмы в зеркалах изо льда, ни мертвецкого холода, пронизывающего кости и заставляющего дрожать и ежится, ни страха, ни ненависти, ни желания отомстить, преследовавших меня всю жизнь. Только свет и теплые воды бескрайней и быстротечной реки...
   Стоя на самом краю обрыва, над бледным беснующимся потоком внизу, я сделал шаг, и в этот момент...
  

7. Секундное видение человека, боязливо укутавшегося в собственную негу.

   Наверное, была зима, хотя кто мог с уверенностью это утверждать? В одиночестве я стоял у распахнутого окна и сквозь стекла темных очков пытался разглядеть мир и людей внизу. День подходил к концу. Еще один пасмурный день моей жизни. Серые облака одно за другим покидали небосвод, но меня уже не интересовало их медленное движение, все мое внимание приковал снег, который крупными хлопьями падал на замерзший карниз и тут же таял, сбегая вниз крошечными струйками прозрачно - голубой воды.
   Казалось, это продолжалось целую вечность - падение, остановка, вновь падение, трансформация из состояния в состояние, вновь трансформация, и опять падение, до бесконечности, ad infinitum, постоянно и непрерывно, как вращение шестеренки. И вдруг снег стал черным.
   Он не просто поменял цвет, но изменил и саму форму, став значительно крупнее и превратившись в некое гротескное подобие человеческой фигурки. Очевидно, люди внизу ничего не заметили, поскольку там было все по - прежнему, никто не выкрикнул, никто не издал возгласа удивления, и мне показалось, что странность заметил лишь я один. Крошечные черный ангелочки планировали на крыльях свежего ветерка и опускались на мой подоконник. Я вытянул руку...
  

8. Никогда не говори "никогда".

   И вновь я был там, откуда произросла, вытянулась и напилась плоть моего тела. Вновь там, откуда росла каждая веточка, каждый орган и каждая моя конечность. Я вернулся туда, чтобы получить превосходный урок анатомии, я стал любознательным студентом, а мои преподаватели - прекрасными наставниками. Как садовники, которые не могут жить в разлуке с любимым садом, но возвращаются в него, чтобы обрезать больные и захиревшие побеги, они ласкали мое тело, проникали языками в каждое его отверстие, в каждую его пору, и в то же время беспощадно расправлялись с моими нежными и неокрепшими еще членами. Их серпы сверкали подобно магическим лунам, всходящим на темно-синем небосводе, и смех лился бесконечным серебристым потоком. Он то гремел, бодрясь и сотрясая мир, то затихал, уползая глубоко в трещины земли, но всегда начало было одним и тем же - резкий свист лезвия, вспышка и мокрый шлепок - на пол падал очередной окровавленный кусок мяса...
   Я не помню всего достаточно отчетливо, и не знаю даже было ли это явью или сном, однако мне кажется, что, по меньшей мере половина из того, что я видел или чувствовал не являлась плодом моего воспаленного воображения.
   Есть такой вселенский закон - "никогда не говори "никогда"". Что бы он мог значить конкретно в моей ситуации - не знаю. Просто не могу представить себе всего того, что было раньше. Ты выкуриваешь по две пачки в день, ходишь на работу, болтаешь о погоде со своими соседями, внимательно изучаешь курс валют, спишь на рабочем месте - а в свободное время все там же просто сидишь и пьешь кофе из, кажется, бездонной чашки с надписью "Microsoft". Время от времени читаешь порнографические журналы, смотришь бокс по телевизору или разглядываешь товары в супермаркете - размеренная жизнь еще одного неудавшегося буржуа с блеклым и ничего не выражающем именем. Случилось так, что Господь вылепил Адама из глины - не самый удачный выбор, конечно, однако он, наверное, знал, что делал, потому что и после смерти человек возвращается туда же - на глубину шести футов, откуда божественная рука впервые извлекла комок грязи.
   Круг замыкается где-то в точке безумия и продолжает свой путь в пространстве.
   Я не могу вспомнить, что было дальше. Да и не хочу, поверьте. Для тех, кто стремится расстаться с некоторой частью своего прошлого, хранить воспоминания о нем - наихудший выбор. Они ушли. Забрали с собой свои ножи и уложили в заплечные мешки всю свою хищную злобу, вновь одев шутовские маски. Четыре призрачные фигуры шагали во тьму, на запад, и окружающий мрак все плотнее сгущался у их ног.
   Я лежал недвижимо, словно был частью некого гротескного ландшафта, сложенного из распростертых на земле человеческих фигур.
   "Help me I broke apart my insides.
   Help me I've got no soul to sell
   Help me the only thing that works for me.
   Help me get away from myself "
   Так я лежал, всхлипывал и шептал тихим голосом слова едва незнакомой мне песни, пока не услышал перезвон китайских колокольчиков.
   Сначала звук был тихим, как рокот далекого моря, но постепенно он нарастал, будто покрывался новой плотью.
   И вскоре я увидел такую картину: ко мне приближался человек в длинной желтой рубахе по колено и в треугольной шляпе, которая закрывала все его лицо. В руках он держал непомерно длинный посох, увешанный всякой дребеденью - среди всей мишуры я разглядел и те самые колокольчики, звон которых превратился теперь в настоящий гром. Человек приблизился ко мне и, наклонившись, одной рукой рывком поднял меня с земли. Затем он подал знак следовать за ним и, повернувшись, шагнул во тьму. Я последовал за ним...
  

9. Куда уходят кошмары.

  
   Все закончилось. Все завершилось так, как и должно было. Я стоял посреди огромной безлюдной улицы, под сенью каштанов, и вдыхал свежий воздух. Что ж, наверное, это стоило того, каждая минута моей свободы стоила этого.
   Точно, так оно все и было.
   И я зашагал прочь от их белых стен.
  

КОНЕЦ.

   Песня “Closer” группы Nine Inch Nails с альбома “The Downward Spiral” 1994 года.
  
  
  
  
   12
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"