Аннотация: Споры о подлинности "Слова о полку Игореве" не прекращаются двести лет. Автор высказывает свое мнение по этому вопросу.
"Слово о полку Игореве"
(заметки дилетанта)
Споры о времени написания этого выдающегося произведения русской литературы не утихают вот уже двести лет. Не являясь специалистом по древнерусской истории и культуре, я не могу претендовать на объективность моей точки зрения по этому вопросу, мне просто хотелось представить свои соображения.
1). Обстоятельства "обретения" "Слова". Они достаточно известны; вкратце это выглядело так - Екатерина II в 1791 году издала указ о том, чтобы все монастыри отправили древние рукописи в единое хранилище, в Синод. В числе прочих рукописных произведений в Синод поступил сборник XVI века, в котором было "Слово". Коллекционер древностей Мусин-Пушкин сразу оценил достоинства "Слова" и взял рукопись себе. Она хранилась в его московском доме до нашествия Наполеона, когда всё сгорело в огне. Однако ещё до того Мусин-Пушкин успел опубликовать "Слово", благодаря чему текст сохранился.
Как отмечают многие критики подлинности "Слова" эта история более чем подозрительна. Я не буду останавливаться на деталях, хотелось бы лишь отметить тот факт, что "Слово" появилось как нельзя вовремя. Конец XVIII - начало XIX веков это период романтизма в европейской и российской культуре. Для этого течения характерен интерес к древности, своим "корням", героизация прошлого. По всей Европе тогда появляются произведения, посвящённые событиям далеких времен, - особенно активно на этой ниве трудились славянские авторы, поскольку славянским народам, не имевшим, за исключением России, государственной независимости, было крайне важно доказать своё право на самостоятельную роль в истории.
Древние рукописи стали находить, как по волшебству, - так, в Чехии знаменитый поэт Вацлав Ганка обнаружил на чердаке старого дома две древние рукописи, включающие в себя неизвестные поэмы национального эпоса. Все чехи встретили это открытие восторженно, и любой, кто осмеливался сомневаться в подлинности рукописей, зачислялся во враги чешского народа. Позже выяснилось, что автором этих произведений был сам Ганка, однако его фальсификация была настолько великолепной, что эти рукописи до сих пор входят в золотой фонд чешской литературы.
Во Франции знаменитый писатель-романтик Проспер Мериме издал книгу, содержащую переводы песен сербского гусляра Иоакинфа Маглановича. На основе некоторых из них Пушкин написал свои "Песни западных славян", полагая, что стихи гусляра Маглановича подлинные. Впоследствии Мериме признался, что сочинил эти стихи за две недели и просил передать Пушкину свои извинения. "Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался", - писал Мериме...
"Слово о полку Игореве" было обретено почти одновременно с чудесной находкой Вацлава Ганки, и русское общество встретило появление "Слова" столь же восторженно. Это произведение доказывало, что русская культура ничуть не уступала европейской в средние века, и если в Европе в XI - XIII веках были созданы великие литературные творения, то и в России - тоже.
Но точно так же, как в случае с рукописями, "найденными" Ганкой, вставал вопрос: почему никто не знал об этом шедевре ранее? Странный заговор молчания на протяжении многих веков! - между тем, другие, менее значительные произведения русской средневековой литературы были хорошо известны. Нельзя забывать, что литературное творчество в средние века - большая редкость; каждое произведение, особенно, талантливое, сразу становилось заметным; рукописи таких произведений переписывались десятки раз. Именно благодаря этому до нас дошли многие из них, - но "Слово о полку Игореве" отчего-то было переписано только один раз, через триста лет после его создания, и затем ещё на триста лет похоронено в архиве провинциального монастыря.
Правда, сторонники подлинности "Слова" говорят, что оно послужило примером для "Задонщины", сказания о разгроме Мамая на Куликовом поле. В "Задонщине" прослеживается прямой плагиат "Слова", что, по мнению сторонников его подлинности, свидетельствует о знакомстве автора "Задонщины" со "Словом о полку Игореве". Тут, однако, возможно обратное утверждение: автор "Слова" был знаком с "Задонщиной", - и тогда не "Задонщина" является бледным подражанием "Слова", а "Слово" - яркое подражание "Задонщине".
2). Стиль изложения и герои "Слова". Всё это резко отличается от известных нам памятников древнерусской литературы. В XII веке, когда якобы было написано "Слово", не было столь ярких, насыщенных зрительными образами, метафорами и прочими литературными приемами произведений. Мы можем сравнить "Слово", например, с "Поучением Владимира Мономаха" или "Молением Даниила Заточника", которые тоже считаются выдающимися литературными произведениями, но при этом типичны для средних веков. "Слово" же будто пришло из другой эпохи, а именно - из эпохи всё того же романтизма. В нём упоминается, скажем, некий Баян, вещий сказитель, но подобные персонажи присутствуют как раз в романтических произведениях. В "Руслане и Людмиле" есть "вещий финн", а классикой жанра являются поэмы английского романтика Джеймса Макферсона, написанные от имени Оссиана, легендарного кельтского барда III века.
Невольно создаётся впечатление, что Баян из "Слова" списан с Оссиана из поэм Макферсона. Само имя "Баян" довольно странное для Древней Руси и нигде больше, как в "Слове", не упоминается. Можно предположить, что оно образовано от глагола "баить", то есть "рассказывать" (от этого глагола происходит существительное "байка", присказка "баюшки-баю" и т.д.), - таким образом, "Баян" означает "рассказчик", но, повторю, это имя не характерное для Руси, оно явно выдуманное.
Странным выглядит и обращение к жене князя Игоря - "Ярославна". Для человека более позднего времени оно кажется естественным, ведь в России было принято называть людей по имени-отчеству или просто по отчеству, уважительно-фамильярно. Последнее даже служило неким признаком "народности" и порой чересчур использовалось авторами, пишущими о народе. Позднее Ильф и Петров блестяще высмеяли такую псевдонародность в "Золотом телёнке": "Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился".
В плане псевдонародности "старик Ромуальдыч" - родной брат княгини "Ярославны" хотя бы потому, что в XII веке отчеств на Руси попросту не существовало. Как показывает в своей книге "Ты и твоё имя" известный филолог Лев Успенский, отчества в России утвердились только в XVII веке, а перед эти была полная путаница. Так, первую жену Ивана Грозного называли то Анастасией Романовой, поскольку её отец был Романом, то Захарьиной, то Юрьевой (по имени дела и прадеда). Отчество "Романовна" присвоили ей историки XVIII - XIX веков - точно так же, как они присвоили отчества древнерусским князьям, чтобы не перепутать бесчисленных Владимиров, Ярославов, Святославов и т.д.
При Иване Грозном безусловным правом на отчество обладал только сам царь ("Иоанн Васильевич"), и те его приближенные, которых он захотел бы так назвать, но их отчество часто заменялось фамилией и наоборот. А в Древней Руси вместо отчества использовалось родовое имя, то есть имя родоначальника семейства - помимо того, что русские князья были "Рюриковичами", они еще носили имя основателя своей ветви этого рода: "Ольговичи" (т.е. "Олеговичи"), "Святославичи", "Давыдовичи" и т.д. Князь Игорь, главный герой "Слова", был из рода Ольговичей и назывался "Ольговичем", хотя его отца звали Святославом. Какое имя носила жена Игоря, мы не знаем, но вряд ли ее могли называть "Ярославной" по имени её отца: во-первых, потому что отчества, как уже было сказано, тогда были вообще не приняты; во-вторых, потому что она происходила из рода галицких князей "Володариевичей", её прадед Володарь был основателем этой династии. Из всего этого следует, что обращение к ней по отчеству ("Ярославна"), вполне естественное для XIX века, было немыслимо в XII веке.
Здесь же следует отметить, что потрясающий лирический эпизод "Слова" - "плач Ярославны" тоже невозможен для XII века. Любовные переживания никогда не отражались в древнерусской литературе, - особенно, женские переживания. Земная любовь считалась греховной, а женщина - существом низменным; никому в голову не пришло бы интересоваться её чувствами, а тем более описывать их. Единственным достойным женским чувством была любовь к Богу, поэтому, например, в "Повести временных лет" нет описания горя княгини Ольги после того, как был убит её муж князь Игорь; описывается лишь отмщение Ольги за его гибель, но главное внимание уделяется принятию Ольгой христианства во время поездки в Константинополь.
В другом известном произведение "лирической" средневековой литературы "Повести о Петре и Февронии Муромских", написанной Ермолаем-Еразмом в первой половине XVI века, жизнь главных героев также показана через призму христианства. Феврония добивается замужества с Петром не для того чтобы предаться с ним земной любви, но для совместного служения Господу и занятия богоугодными делами. Никаких любовных переживаний здесь нет, напротив, земная любовь упоминается с презрением как нечто обыденное и недостойное внимания.
Зато любовные переживания были неотъемлемой частью романтической литературы XVIII - XIX веков, и "плач Ярославны" хорошо вписывается в традиции романтизма. В этих же традициях в "Слове" описывается, кстати, природа, которая создает определённый фон для происходящих событий - ни в каких других произведениях XII века нет такой "романтической обстановки", как в "Слове".
3). Языческая и славянская мифология в "Слове". Удивительно, но в "Слове" очень мало упоминаний о Боге и христианстве - два-три раза, не больше. В этом смысле "Слово" также сильно отличается от прочих средневековых произведений, где постоянно присутствуют ссылки на Бога, Христа, Богородицу, Священное Писание, и т.д. (в "Слове" Богородица, столь популярная на Руси, упоминается всего один раз, в самом конце). Но при этом в "Слове о полку Игореве" очень много языческих и мифологических образов; конечно, христианство утвердилось в России не сразу - как показывает в своей книге "Очерки по истории русской церкви" видный дореволюционный исследователь этого вопроса А. Карташев, языческие верования сохранялись в народе ещё сотни лет после крещения Руси, а русский вариант православия представлял собой, в сущности, причудливую смесь христианских и языческих традиций и обрядов. Однако грамотный образованный человек Древней Руси не мог не быть христианином, поскольку само образование исходило от церкви, всецело подчинялось ей и служило орудием пропаганды христианских идей.
Но для представителя романтизма XIX века повышенный интерес к язычеству и мифологии естественен - всё это также было частью романтической традиции. Интересно, что в "Слове" приводятся мифологические образы, которых в принципе не могло быть в древнерусской литературе, просто потому, что они не существовали в то время, а были созданы много позже и часто ошибочно. Так, в "Слове" постоянно упоминается римский император Траян ("Троян"), славяне называются "детьми Трояновыми", ходят они по "тропе Трояна" и т.п. Сторонники подлинности "Слова" говорят, что Траян сохранился в исторической памяти славян, поскольку вёл войны на Дунае, где установил границы своей империи. Однако Траян жил в конце I - начале II века н.э., когда славян на Дунае и в помине не было: они появились здесь только в V - VI веках. Каким же образом в исторической памяти славянских народов, в том числе русского, мог закрепиться этот император, который не сыграл никакой роли в их жизни?
Но в XVIII - XIX веках историки считали, что Дунай был прародиной славян, они тут жили издревле и, соответственно, имели дело с Траяном. Следовательно, автор, пишущий о славянской древности, обязан был упомянуть Траяна в связи с Дунаем, прародиной славянских народов, - что и делает автор "Слова". Попутно, наряду с языческими славянскими богами, Даждьбогом, Стрибогом и т.д., он приводит другие мифологические персонажи - например, Буса, легендарного славянского вождя, образ которого появляется опять-таки в эпоху романтизма.
4). Язык "Слова". Но мог ли автор конца XVIII - начала XIX века написать это произведение на древнерусском языке? Пушкин уверял, что нет, потому что никто не владел тогда этим языком настолько хорошо. Думается, Пушкин заблуждался; будучи горячим приверженцем подлинности "Слова", он готов был обмануться, лишь бы не быть разочарованным. "Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!" - написал он по иному поводу, но эти строки подошли бы и к случаю со "Словом".
Между тем, как утверждают лингвисты, "Слово" написано на западнорусском диалекте XVI века. На таком же диалекте написаны другие произведения, вошедшие вместе со "Словом" в сборник, доставшийся Мусину-Пушкину, а потом сгоревший в огне московского пожара. В связи с этим противники подлинности "Слова" выдвинули версию, что оно попросту было стилизовано его подлинным автором конца XVIII века под прочие произведения сборника. Сделать это было не так трудно, поскольку в XVIII веке ещё сохранялся церковнославянский язык, во многом повторяющий древнерусский, и было немало людей, хорошо владеющих церковнославянским и имеющих представление о древнерусском языке.
С другой стороны, именно западнорусский диалект сохранял особенности древнерусского языка, потому что на западных русских землях, оторванных от России, не проводились никакие реформы языка, такие как, скажем, петровские реформы в Российской империи. Таким образом, автор, пишущий "по-западнорусски", в стиле XVI века, писал практически "по-древнерусски". Уличить такого автора в фальсификации очень сложно, поскольку у нас, собственно, нет произведений древнерусской литературы, дошедших в подлиннике, - все они являются копиями, сделанными в более поздние века, и сравнивать язык "Слова" мы можем только с языком этих поздних списков. Единственное исключение - это найденные при археологических раскопках берестяные грамоты, которые писали друг другу жители древнего Новгорода и других русских городов, но эти грамоты настолько кратки и отрывочны, что судить по ним о древнерусском языке в целом невозможно.
Итог. Скорее всего, "Слово о полку Игореве" - фальсификация конца XVIII - начала XIX века. Неизвестный нам автор взял за литературную основу "Задонщину", за языковую - рукописи, написанные на западнорусском диалекте XVI века, и создал великолепное произведение в романтическом стиле. Трудно утверждать, знал ли Мусин-Пушкин о подделке, - о том, что кто-то включил в сборник XVI века фальсификацию, - но, вероятно, догадывался, иначе непонятно, почему накануне занятия французами Москвы из дома Мусина-Пушкина не была вывезена эта рукопись, хотя всё остальное имущество и ценности вывезли и спасли.
Если бы рукопись сохранилась, мы сегодня, когда существуют высокоточные методы экспертизы, знали бы определённый ответ на вопрос о подлинности "Слова".