Аннотация: Двое пьяниц рассуждают о высоких материях
Разговор двух пьяниц о галошах, зимних пчёлах и параллельных мирах
Петрович сидел за столом на пустыре возле многоквартирного дома и с тоской глядел на свои промокшие ботинки.
- Наконец-то, - сказал он, увидев Коляна. - Наконец-то! Сколько можно ждать?
- Ну, извини, - ответил Колян. - Еле вырвался: моя-то нипочём не хотела отпускать. Хорошо подруга ей позвонила, и теперь они долго будут болтать.
- А я под дождь попал, - сообщил Петрович. - Как от Ерофеича шёл, тут меня и накрыло. Хотел уж домой пойти, но, думаю, раз с Коляном договорились, надо на пустырь двигать. Вон ботинки все мокрые.
- Так наливай, чего ждёшь? - сказал Колян. - Эдак и простыть недолго.
- На закуску, вот, плотва вяленая - сам ловил, сам вялил. Кажись, неплохо получилось, - Петрович достал из хозяйственной сумки завёрнутую в газету рыбу, два бумажных стаканчика и бутылку из-под водки, в которую была налита какая-то зеленоватая жидкость. - Попробуем, чем нас Ерофеич решил побаловать, - он открыл бутылку, понюхал жидкость в ней и разлил по стаканам, - Пахнет неплохо, мятный запах. Ну, будем здоровы!
- Странная штука, - выпив, закашлялся Колян, - пьётся мягко, но нутро обжигает, как огнём. А ты чего бумажные стаканчики взял? Они размокнут быстро, надо было пластиковые брать.
- Пластиковых в нашем магазине теперь не продают, на бумажные перешли. Природу берегут, чтобы не перерабатываемых отходов было меньше. А то что для бумажных стаканчиков надо деревья рубить, этот ничего, - язвительно заметил Петрович. - Согласен, пластик для природы плохо, он не перегнивает, ну так придумай пластик, чтобы перегнивал, чтобы от него польза природе была, - и делай пластиковые стаканчики и бутылки, сколько хочешь! А запретить легче всего, - для этого ни ума, ни старания не нужно.
- Это - да, - согласился Колян. - Запрещать у нас любят.
- Я и говорю... Возьмём, к примеру, галоши, - Петрович опять посмотрел на свои промокшие ботинки. - Был у нас раньше завод по выпуску галош, такие галоши выпускал, что любо-дорого. Наденешь их, и шагай по лужам смело, ноги в сухости остаются. А пришёл, скажем, в гости, снял галоши и ходи по дому в чистых ботинках - и хозяевам приятно, и сам себя человеком чувствуешь. Так нет, закрыли завод: он, де, воздух отравляет, да и спросу на галоши не стало. Сейчас какую-то обувь придумали, которая не промокает, но стоит она бешеные деньги. Нет, галоши лучше были.
- Что же, я на кроссовки галоши буду надевать? - засмеялся Колян. - Ты чего, Петрович?
- Да не о галошах речь! - отмахнулся Петрович. - К слову пришлось, а мысль у меня другая. Но давай сперва выпьем по второй: чувствую, согреваться начал... Рыбку почисть, - сказал он, когда они выпили, - а я тебе пока разъясню, о чём толкую. Видишь ли, жизнь устроена так, что все процессы в ней идут по пути наименьшего сопротивления. Если ты в школе хорошо физике учился, помнишь, наверно, второй закон термодинамики? Не помнишь?.. Короче, всё в жизни идёт по такому пути, который требует меньших затрат энергии. Это относится и к неживому, и к живому, потому что энергию запасать трудно - живому постоянно для этого питаться надо, что не просто даётся. Однако же лёгкий путь боком может выйти. Отчего динозавры вымерли? Говорят, астероид с Землёй столкнулся, вот они и окочурились, но ведь до того динозавры миллионы лет на Земле жили, - кто же им мешал защиту выработать на всякие подобные случаи? А зачем, когда они жили кум королю, сват - министру, и отлично приспособились к текущей жизни? Нашли, в соответствии с наукой, сами того не понимая, самый лёгкий путь, который меньше затрат энергии требовал, но в результате вымерли.
Возьмём теперь человека. Ему, когда он образовался, не сладко приходилось: лучшие места заняты, еду добыть трудно. Приходилось идти нелёгким путём, больших затрат энергии требующем: на двух ногах ходить тяжелее, чем на четвереньках бегать, а уж об изготовлении всяческих орудий труда и говорить нечего! Однако же, тратя столько энергии, развился человек невероятно, так что всех животных превзошёл, особенно, когда разумом обзавёлся.
С тех пор в этом отношении ничего не изменилось: будешь жить, меньше энергии тратя, приспосабливаясь к обстоятельствам, - пропадёшь, в конце концов. А вот если наперекор пойдёшь, тяжело тебе придётся, но зато таких высот можешь достичь, что и во сне не приснится.
- Ты прямо оратор, Петрович! Лекции бы тебе читать в городском парке, - хмыкнул Колян. - Наливай, рыбу я очистил!
***
- ...Рыба у тебя - объедение, во рту тает, - сказал Колян. - С покупной не сравнить.
- Сызмальства обучен: ещё мой отец покойный меня с собой на рыбалку брал, а после мы вместе рыбу вялили. Сейчас рыба у нас почти перевелась, а ехать куда-то на лов, деньги надо платить. Скоро за собирание грибов деньги станут взимать, - куда мы катимся? А всё по той же причине: лёгких путей ищем, - Петрович покачал головой. - Ты зимних пчёл видал? - спросил он.
- Зимних? - удивился Колян. - Разве пчёлы зимой летают?
- Есть байка, что некоторые пчёлы зимой оживают, совершают полёт, один-единственный, и в этом полёте находят спрятанные в земле клады - сами гибнут, но клады открывают, - сказал Петрович. - Так и среди людей: есть зимние пчёлы, которые, когда всё живое прячется, совершают свой полёт, чтобы клады найти.
- Золото, что ли? - не понял Колян.
- Смотря, что золотом называть, - усмехнулся Петрович. - Ты, Колян, хороший парень, но приземлённый.
- Ну, Петрович! - обиделся Колян. - Что я тебе, электроприбор, чтобы меня заземлять?
- Да я не о том и обидеть тебя не хотел, - успокаивающе похлопал его по плечу Петрович. - Ты скажи, тебе взлететь никогда не хотелось?
- В прошлом году мы с женой в Сочи летали самолётом. На поезде не поехали, чтобы время от отпуска не терять, - ответил Колян.
- Я об ином полёте говорю: когда душа твоя воспаряет, когда дух твой над миром летит, - пояснил Петрович.
- Ты же сам мне доказывал, что души нет, - возразил Колян.
- Так я не про ту душу говорю, про которую попы талдычат. Я о том высшем, что в нас содержится, - о том, что ввысь человека устремляет, - Петрович искоса посмотрел на Коляна. - Не понимаешь?.. Давай, налью, - может, тогда в голове прояснится... Видишь ли, - продолжал он, когда они выпили, - есть люди, которые живут одними земными заботами, и я таких не осуждаю. Коли ты живёшь по справедливости, как человеку подобает, чего мне тебя осуждать? Хорошая жена, хороший муж, хорошая мать, хороший отец, да просто хороший человек - что тут осуждать? В мои времена говорили, что ещё надо быть хорошим членом общества, выполнять свои обязанности перед ним, - и это тоже хорошо, если общество хорошее. Но я не о том... Чего-то мысли путаются - умеет Ерофеич настойку делать!.. Да, есть люди, которые ввысь стремятся: Икар, скажем... "Безумству храбрых поём мы песню". Нет, это из Горького!.. Ты Горького в школе проходил?
- Нам задавали читать, но училка уволилась, а новая не спрашивала, - пожал плечами Колян.
- Мы наизусть учили "Песнь о соколе", такие были времена, - Петрович потёр лоб. - Я вот о чём: зимой летать пчеле гибельно, но если она полетела, то это уже не просто пчела из улья. Заметь себе, летние пчёлы не открывают клады, только зимние открывают их. Ты понял, Колян?
- Что ты разошёлся из-за этих зимних пчел? - сморщился Колян. - Гляди, как разгорячился! Выпьем! Накось, я тебе рыбку очистил...
***
- Эх, Колян, Колян! - сказал погрустневший Петрович, подперев щёку ладонью. - Как посмотришь, что происходит вокруг, так мерзостно на душе становится. Думаешь, в одном нашем мире дела плохи, или в других мирах тоже неладное творится?
- Ты про что, Петрович? - спросил Колян.
- Ты про теорию струн слыхал? Нет?.. Так я тебе объясню своими словами... Ты налей - выпить надо для лучшего понимания... Что ни говори, хорошая настойка у Ерофеича: сначала в голове шум, но затем лёгкость появляется... Вот, стало быть, какая штука, - продолжил Петрович, выпив, - всё что в мире происходит, подпадает под теорию Эйнштейна - и пространство, и материя, и время... Об Эйнштейне ты, конечно, слышал?
- Обижаешь, - сказал Колян. - Не только слышал, но и видел: у меня его портрет на футболке изображён.
- Ага, это тот самый: он жутко популярный, его портреты всюду изображают, - кивнул Петрович. - Значит, Эйнштейн сумел воедино увязать и пространство, и материю, и время, а господствует над всем гравитация, - ну, притяжение то есть. Возьмём, скажем, чего-нибудь очень большое и тяжёлое, вроде нашего Солнца, и тут же увидим, как оно к себе притягивает всё что ни на есть вокруг, как большой магнит. Частицы всяческие к нему устремляются, а поскольку пространство ими наполнено, то и оно туда же норовит - получается как бы огромная яма. Отсюда и время свой ход меняет, оно ведь с движением связано: каждому движению своё время положено - всё относительно. Ежели ты, к примеру, с огромной, просто-таки немыслимой скоростью несёшься, ты на себе жуткую тяжесть испытываешь от эдаких скоростей, и всё в тебе от этого замедляется, а, значит, и время медленнее идёт. А ежели наоборот, поспешаешь не спеша, то не чувствуешь никакого стеснения, и время мчится быстрее. Понятно излагаю?
- Чего же не понятного? - пожал плечами Колян. - Чем более на тебя давят, тем медленнее время идёт. Это и ежу понятно.
- Молодец, соображаешь! - похвалил его Петрович. - Однако послушай, что ещё скажу: то что в глобальном масштабе происходит, к мелкому не подходит. Работал я как-то по складской части в одном физическом институте. Тамошние учёные изыскивали наимельчайшие частицы, мельче которых уж ничего нет, и, - представь себе! - эти частицы не по Эйнштейну живут и законам его не подчиняются. Одна и та же частица, - нет, ты вникни! - может сразу в двух местах находиться.
- Это как же? Раздвоение, что ли? - спросил Колян, чрезвычайно заинтересовавшийся рассказом Петровича.
- Вот-вот, типа раздвоения! - обрадовался Петрович. - Это как от зеркальца солнечный зайчик - он может отразиться сразу и там, и тут, а всё один и тот же... Много и другого имеется, что в эйнштейновскую теорию не вписывается, поэтому нашлись физики - не наши, зарубежные, - которые собственную теорию создали, применимую ко всякой мелкоте. По их мнению, эта самая мелкота похожа на струны, но не металлические, само собой, а вроде как сгустки энергии, - и от колебания этих струн все процессы в мелком мире происходят. Но это ещё не предел - слушай сюда! Такие же струны могут всю нашу Вселенную пронизывать и всю её жизнь определять. А струны привязаны к вселенским мембранам, - что такое мембрана, тебе объяснять не надо? - каждая из которых к своей Вселенной привязана, однако и с соседней вселенской мембраной перекрываться может. Понял меня, или надо по второму разу разъяснить?
- Да понял, чего не понять? - оживлённо повторил Колян. - Всё проще простого... Эх, чего я физикой не занялся - чувствую, моё это дело. Может быть, прославился бы.
- В параллельном мире, может быть, ты уже прославился как великий физик, - загадочно произнёс Петрович. - Понимаешь, если эти струны существуют, то в своих колебаниях им наших трёх пространственных измерений - ну, пусть с четвёртым измерением, временем, - мало! Им надо семь, девять, а то и одиннадцать измерений. Выходит, помимо нашего мира, рядом с ним в других измерениях параллельные миры находиться могут, а в них такие же процессы идут, как у нас.
- Чего же мы не видим эти миры? - недоверчиво спросил Колян.
- Потому не видим, что собственными пределами пока ограничены. Как матрёшка в матрёшке: матрёшек много друг в дружку вставленных, но если бы каждая видеть могла, то увидела бы только замкнутое пространство вокруг себя, а не другую матрёшку и другое пространство, - охотно ответил Петрович, с удовольствием посматривая на изумлённого Коляна. - Так вот, в параллельных мирах всё похожее - такой же Колян и такой же Петрович - но по-своему развивается, так что параллельный Колян вполне мог великим физиком стать.
- Везёт этому братану: отчего я в параллельном мире не родился? - пригорюнился Колян.
- Да, параллельный мир, возможно, лучше нашего, - вздохнул Петрович. - Но, с другой стороны, кто знает - а если там ещё хуже, чем у нас? А если ты там не великий физик, а бомжара какой-нибудь?
- Тьфу, Петрович, типун тебе на язык! - возмутился Колян. - Если я бомжарой буду, меня жена домой не пустит - чего же мне, на улице ночевать?
- А вон и твоя благоверная легка на помине, с балкона выглядывает! - показал Петрович. - Не об этом я говорил, ну, да ладно! Хорошо посидели - давай по последней...