Энгельс - моя родина, здесь прошли детские годы. Вернувшись через несколько десятилетий в эти края, я часто хожу по городу и вспоминаю. Узнаю и не узнаю улицы, дома. В доме на улице Пушкина мы жили до войны. Дом был многосемейным, и многочисленная детвора заполняла большой двор. Мы любили коллективные игры - "в козны", "в чижика", но особенно "прятки" с разнообразными и смешными считалками.
На углу Телеграфной и Красноармейской в двухэтажном здании находилась наша школа N13 (сейчас здесь швейная фабрика), а некоторые из наших ребят и девочек ходили в школу N 10, "немецкую." Это была, кажется, образцовая школа города. Она и выглядела необычно: огромная, 4-этажная, покрашенная в ослепительно белый цвет. Впечатление дополняли и скульптурные композиции перед школой.
Рядом - кинотеатр "Родина". Он и сейчас привлекает к себе внимание интересной архитектурой, а в то время он казался сказочным дворцом из будущего. В "Родине" мы впервые увидели "Веселых ребят", "Чапаева", "Волгу-Волгу", "Цирк". С тех пор во мне органично сливается облик этого кинотеатра с неповторимой музыкой И.Дунаевского к кинофильму "Светлый путь":
Иду по Коммунистической и за театром оперетты не нахожу городского парка. Какой это был уголок природы, культуры и отдыха для горожан! Живописные фонтаны, благоухающие цветочные клумбы, Зеленый театр, где выступали артисты, и, наконец, раковина с духовым оркестром.
Меньших масштабов был детский парк, расположившийся между улицей Пушкина и площадью Свободы (раньше улица Скучная), поликлиникой N1 и нынешним институтом. Здесь находился летний кинотеатр, детская оздоровительная площадка, станция юных техников (помню, как серьезные и важные мальчики ездили по парку на изготовленных своими руками фанерных педальных автомашинах. Иногда они великодушно сажали к себе и маленьких детей).
Видимо, какие-то высшие целесообразности заставили отцов города впоследствии ликвидировать оба парка и застроить их территорию. А жаль. Разрушить, а потом пытаться создать новое - труднее, чем сохранить сделанное предыдущими поколениями. Но это я так, к слову.
А вот настоящее чудо моего детства - Дворец пионеров. Много детей занималось там в различных кружках. Мыс сестрой тоже ходили туда, она в танцевальный, а я в изостудию. Наше помещение находилось в правом крыле за сценой (там был зрительный зал). Для меня тогда впервые открывался мир красоты, к которому мы приобщались с помощью живописи, графики и скульптуры. До сих пор помню первую свою модель - чучело селезня с блестящим синим колечком на шее.
Совсем недавно я понял, почему предвоенное детство вспоминается мне именно в летние месяцы. То, о чем я сейчас рассказываю, олицетворяло для меня мирную счастливую жизнь, которая прервалась летом. Летом 1941-го.
...Взволнованный голос В.М.Молотова. объявивший о начале войны, задержал меня в дверях - я спешил в изостудию: наши встречи были по воскресеньям в 12 часов. Не сразу я, мальчишка, понял: занятиям приходит конец. Когда я явился во дворец в очередной раз, то увидел записку на двери: "Занятия изокружка не состоятся, руководитель ушел на фронт".
...Под берегом Волги у причала стояла баржа, а на берегу командир завершал построение новобранцев перед погрузкой. Держа в руках планшет и заглядывая в него, командир суетился, торопясь, выкрикивал фамилии, подавал команды. Бойцы с каменными лицами плохо слушались, невпопад отвечали на команды, командир нервничал.
Из собравшейся толпы, любопытной, но, как мне показалось, равнодушной послышались смешки. Какой-то долговязый парень шутил, лузгая семечки. И тут командир не выдержал:
"Граждане! - голос его звенел,- как вы можете? Здесь же не балаган, не мешайте, разойдитесь! Они же на фронт идут!"
У своего уха я услышал: "И сколько из них, соколиков, вернется домой..."- это говорила со слезами на глазах согбенная старушка с палкой. Она была мудрее долговязого. Может быть, она помнила 1914-й...
... На путях железнодорожной ветки, шедшей по улице Пушкина в сторону товарного двора, стоял санитарный поезд с фронта, вагоны тянулись от Телеграфной улицы до Нестерова. Шла выгрузка раненых в госпиталь, развернутый в здании 10-й школы. Весь персонал госпиталя работал на выгрузке. Медсестры, врачи, санитары вели под руки и несли на носилках искалеченных. Несмотря на старание медперсонала, работа затягивалась, сил не хватало. Раненые, опутанные окровавленными бинтами, звали, требовали, стонали, кто-то страшно матерился. Это,были первые реальные очеловеченные весточки с фронта.
А потом пошли эвакуированные, с жуткими рассказами о бомбежках, о гибели людей и нажитого добра, пошли похоронки. Уезжали местные немцы (уехал и мой товарищ Феликс. Он был старше меня. Когда мы прощались с ним, он успокаивал: "Так надо, Боря. Фашистов разгромит Красная Армия, и мы вернемся").
В сентябре наша семья получила последнее письмо-треугольник от маминого брата Б.И.Коваленко, младшего лейтенанта 473-го стрелкового полка, принявшего первые бои в Белоруссии и сгинувшего без вести где-то на Бобруйском направлении.
...Я брожу по набережной, а каменные лица новобранцев около баржи не отпускают меня. Я иду по улице Пушкина и слышу стоны и брань раненых. А записка на дверях Дворца пионеров легла рубежом, разделившим то, что было "до", и то, что было "после".