Аннотация: 3 место в конкурсе "Арена Детективов" Ад-3"
В поселке Филатовский редко бывали посторонние люди, зато его часто навещали сотрудники районной службы скорой помощи. И на это имелись особые причины.
Когда-то в середине 60-х годов заброшенные Филатовские выселки распределили под строительство жилья среди комсомольцев местной обувной фабрики. Новоселы построили дома и даже разбили парк. Жизнь в посёлке забурлила, особенно после того, как там возвели ещё и ПТУ, готовившее кадры для предприятия.
Но 90-е годы безжалостно разрушили жизнь Филатовского. Фабрика закрылась, за ней приказали долго жить начальная школа и медпункт. Дольше всего продержалось ПТУ, хотя спроса на его выпускников уже не было. Разъехались в поисках заработков бывшие работники фабрики. В поселке теперь жили только пенсионеры, но и их ряды стремительно таяли.
И вот наступило время, когда в Филатовском остались только семь старушек. Они давно уже разменяли восьмой, а кто и девятый десяток лет. Бабульки дружили. Каждый вечер ходили по очереди друг к другу в гости: чай пить, вместе смотреть нежно любимые сериалы, да и так поболтать о насущном.
Когда умерла Евдокия Федоровна Лобода, это событие не вызвало особого ажиотажа у престарелых подружек.
- Федоровна приказала долго жить, - сообщила ближайшая соседка покойной Баба Груня. - Но чего-то скрючило её напоследок.
- Наверное, печень прихватило - давно маялась, - приковыляла, держась за поясницу, вызванная на помощь Анна Васильевна - особа нравная и строгая. - Скоро все тут передохнем, кто от печени, кто от радикулита.
- Если бы не такое дело - не потревожила бы тебя.
- Да, ладно. Сегодня хоть встала, а то ведь уже неделю маюсь.
- Звони, Васильевна, в "скорую", участковому и её внуку. У меня на "мобиле" денег нет.
Вскоре к дому Лободы подтянулись и остальные жительницы Филатовского.
Участковый Петр Григорьевич Авдеев приехал раньше скорой помощи. Был он мужиком бывалым, поэтому давно уже утратил профессиональное рвение. Ворча себе под нос ругательства, он неохотно прошествовал к дому мимо кучки старух, наблюдающих за ним с нескрываемым подозрением.
В хате у покойницы было грязно: валялись по углам какие-то сомнительные тряпки, полы и окна давно не мылись, клеенка на столе была залита маслом. К тому же дом провонял особым, въедливым запахом нищей старости. Потоптавшись на пороге, Пётр Григорьевич окинул рассеянным взглядом застывшее тело покойницы, и решил написать протокол осмотра в машине, старательно делая вид, что не слышит ехидных реплик старушек.
- Глянь-ка, морду воротит...
- А как, бывало, в общежитие к ПТУшницам таскался, таким брезгливым не был.
- Укатали сивку-то крутые горки. Вона, лысый стал - все волосы на чужих подушках оставил.
Участковый тяжело вздохнул и захлопнул папку. 'И зачем я здесь? Этих бабок давно на том свете с фонарями ищут. Дурацкая и бессмысленная процедура. Ещё неизвестно, удастся ли отсюда уехать до дождя, а то застряну в грязи. Дорога сюда - хуже некуда. Мне ещё надо пивка купить. Суббота - значит, сегодня Зенит с Локомотивом играет'.
- Ну что, Григорьевич, можно Федоровну обмывать? - перебили его мысли докучливые старухи.
Участковый с досадой покосился на застывшие в немом осуждении морщинистые лица.
- Подождите справки о смерти.
- Можно подумать, что без справки она живая.
- Порядок такой, бабули. Не будем нарушать.
- Вот аспид, - буркнул кто-то, - когда же мы этого фельдшера дождемся?
Однако и для участкового, и для остальных обитательниц Филатовского оказалось сюрпризом, когда из пробившейся сквозь осеннюю распутицу машины "скорой помощи" вылезла их хорошая знакомая Люба Ивлева. Её бабушка Ксения Витальевна когда-то тоже жила в Филатовском, но умерла два года назад. И с тех пор Любу они не видели.
Оказалось, что девушка теперь работала фельдшером в районной станции скорой помощи.
- Любочка, - расплылись в скупых улыбках старушки.
- Здравствуйте, бабушки.
Деловитым шагом приблизившись к умершей, фельдшерица тщательно её осмотрела и задумчиво сказала, последовавшему за ней участковому.
- Теперь всех умерших, независимо от возраста, приказано везти в морг на вскрытие, но я и сейчас могу сказать - что-то здесь не так. Трупные пятна чересчур интенсивно окрашены.
Петр Григорьевич лениво отмахнулся:
- Выпить покойница любила.
- Помню, - сухо заметила девушка, - но это больше похоже на отравление.
- Может, грибов каких-нибудь наелась?
- Всё может быть, и всё же на месте патологоанатома я обратила бы на них особое внимание.
В комнату протиснулись подружки покойной и Люба замолчала, принявшись заполнять сопроводительные документы.
- Найдите мне СНИЛС и паспорт.
Старухи принялись неторопливо рыться в вещах умершей - разыскав очередную бумажку, подслеповато рассматривали её на свет.
- Кажись, не та! Очки дома забыла.
- Бабушки, СНИЛС - это ламинированный прямоугольник зеленого цвета.
- Сами знаем, - огрызнулись старушки, - квитанцию мы ищем. Покойница заказала плазму и как раз сегодня должны были привезти. Надо найти бумажку с телефоном магазина.
- Потом найдете, а сейчас нужно документы оформлять.
Но бабки упрямо продолжали искать квитанцию, и тогда Люба сама залезла в коробку с бумагами и извлекла оттуда СНИЛС.
- Всё. Можно выносить.
Хоть Евдокия Федоровна и была сухонькой старушкой, носилки получились тяжелыми. Водитель "труповозки" и сотрудники ритуального агентства изрядно намучились, пока дотащили их до машины.
Между тем, старушки вышли на крыльцо. Клавдия Петровна (которую все звали Клавушкой) возилась с замком, и Люба краем уха услышала, как они обсуждают, что делать с тремя котами и собакой покойной Фёдоровны.
Пёс Полкан прекрасно знал соседок, поэтому, не обращая внимания на покидавшую дом покойную хозяйку, увивался вокруг Анны Васильевны, умильно заглядывая ей в глаза и изо всех сил виляя хвостом.
- Глянь, Васильевна, как Полкан-то к тебе подлизывается. Наверное, новую хозяйку выбирает.
- Да я на завтрак оладьи жарила, вот он и учуял, стервец, что маслом пахнет. А взять его не могу. Будут с моей Жужкой щенков плодить.
- Твоя Жужка от старости давно уже ослепла. Куда ей щенков рожать?
- Для этого глаза не нужны.
- А кто котов возьмет?
- Только не я, - отказалась Софья Никитична - самая молодая из старожилов Филатовского, - Сами знаете, чихаю от котов, и глаза слезятся.
Проводив машину с телом покойницы, Люба подошла к старушкам.
- Кто-нибудь из вас знает, ела ли Евдокия Федоровна накануне грибы?
- Она их не любила, - после некоторого раздумья ответила Клавушка, - живот пучило. Да и откуда грибам в эту пору взяться? Холодно уже.
- А что случилось, Любочка, - поинтересовалась Баба Груня. - Думаешь, Федоровна поганок налопалась?
- До вскрытия не могу сказать.
Старушки проводили задумчивыми взглядами "скорую" и машину участкового.
- Ну, вот и осталось нас шестеро.
Почему-то смерть Фёдоровны не выходила из головы Любы. Казалась странной: 'Чем она могла отравиться?'
Через три дня, когда девушка вышла в смену, она поспешила найти приятеля - тоже фельдшера Женьку Свистунова, который, вдобавок, подрабатывал ещё и санитаром в морге.
- Слушай, я бабульку из Филатовского на вскрытие привозила, и в акте указала, что смерть похожа на отравление. Ты ничего об этом не слышал?
- Ты оказалась права. Бабулька была отравлена крысиным ядом. Я сам был на вскрытии - желудок весь изъеден отравой. Может, она того... сама?
- Крысиным ядом? За что же это Федоровна себя так невзлюбила? К тому же плазму ей должны были в тот день привезти.
- Ну, не знаю... по крайней мере, участковый такую версию выдвинул.
Весь день, даже выезжая на вызовы, Люба не могла выкинуть из головы происшествие в Филатовском и, сменившись, позвонила Петру Григорьевичу.
Тот не смог скрыть удивления.
- Да что это вас, Люба, так смерть старухи тревожит? Ну, съела...
- Так ведь крысиный яд. Петр Григорьевич, я её с детства знаю - не могла она сама отравиться. Как-то мне не по себе. Наверное, вас в Филатовский допрашивать старушек пошлют?
Петр Григорьевич вздохнул.
- А кому же ещё по филатовской грязи таскаться? Мне, хоть и не люблю я это старушечье логово. Эксперт со следователем в доме Лободы ещё третьего дня побывали. Начальство сегодня на планерке по голове настучало - мол, чего сидишь: иди, разберись, выясни. Может, кто-то что-то знает. Ох, Люба, когда подозреваемым в преступлении в среднем лет восемьдесят, их не вызовешь повесткой в прокуратуру. К тому же ни в одном учебнике криминалистики не описано, как взять свидетельские показания у гражданки, которая одновременно глухая, слепая, страдает склерозом и деменцией. Филатовские бабки не столь безобидны, как кажутся.
Уж кому как не Любе было об этом знать - она их всегда боялась.
В своё время девушка немало вытерпела от пожилых гарпий. Бывало, бабок хлебом не корми, но дай сказать при встрече какую-нибудь гадость.
'Что сутулишься, Любочка? Со стороны глянешь, не девушка - верблюд верблюдом'.
'Вчера тебя с пареньком видела. Задрыпанный какой-то, плюгавый да пугливый, как заяц. Неужто получше никто не клюнул?'
А потом ещё спешили нажаловаться Ксении Витальевне на Любу:
'Плохо ты внучку воспитала: неприветливая, неуважительная, смотрит волком'
И всё же, она давно знала этих людей. При мысли, что среди них живёт отравитель, у Любы мороз по коже пробегал.
- Возьмите меня с собой. Вдвоем и веселее, и вам смогу помочь.
- Ну, если ты этих лешачек не боишься... Завтра отправлюсь на подворный обход. Может, с тобой бабульки будут более откровенными?
На следующее утро, доехав на дежурной машине до огромной лужи на въезде в посёлок, мужчина и девушка не рискнули проверять её глубину и отправились в Филатовский пешком.
День выдался ненастный и ветреный. Листья с деревьев почти полностью облетели, и стало видно стоявшее в глубине сада бывшее женское общежитие ПТУ. Петр Григорьевич пустился в воспоминания:
- Ох, что же здесь творилось когда-то! Студентки и пили, и курили. Кавалеры к ним в окна, как тараканы лезли. Что ни день, то драка. Я тогда был молодой, и каждый вечер сюда наведывался. Жена даже ревновала.
Люба подумала, что, судя промелькнувшей довольной улыбке спутника, его супруга недаром подозревала благоверного в измене.
- У моей бабушки тоже квартировали девушки, - вспомнила она.
- Умные родители старались определить девчонок под присмотр квартирных хозяек. Насколько я помню, только у Лободы никогда не проживали студентки. Что уж скрывать, редкостной грязнулей была покойная. Масло на стол пролила и даже не вытерла. А ты знаешь, что эксперты нашли яд именно в этой лужице? Больше отравленного масла в доме не оказалось.
- Откуда же в нём взялась отрава? - удивилась Люба.
- Хороший вопрос, - тяжело вздохнул участковый. - Вот и приходится теперь таскаться по дворам, как бездомному, выясняя, где Евдокия Фёдоровна поживилась ядом.
Люба удивленно покосилась на Петра Григорьевича. Она не могла понять его равнодушия - на вверенном ему участке убит человек. Неужели неинтересно узнать, кто убийца? А вдруг это не первая жертва, и ещё погибнут люди?
- Старушки не уважали покойную, хотя, в силу обстоятельств, поддерживали с ней приятельские отношения, - попыталась она растормошить участкового. - Всё местные бабульки когда-то работали на фабрике, а вот Евдокия Фёдоровна торговала пивом в парке. Мне бабушка рассказывала, что по молодости женщины часто ссорились, когда продавщица отпускала их мужьям пиво в долг, а потом со скандалом требовала деньги с жён.
Но Пётр Григорьевич лишь лениво отмахнулся.
- Это когда было? Бабки уже четверть века, как на пенсии, да и мужей похоронили в незапамятные времена. Гиблое это дело, вот что я скажу.
Первый дом, в который они заглянули, принадлежал Марии Ивановне.
- Любочка? - удивилась старушка, увидев на пороге девушку. - Ты чего к нам? Я 'скорую' не вызывала.
- Я с Петром Григорьевичем.
Только тут Марья Ивановна разглядела, что за спиной гостьи маячит участковый.
- Так проходите, - сразу же засуетилась хозяйка, - сейчас чаю попьем с вишневым вареньем.
Марья Ивановна умела создавать уют в доме, и даже сейчас, хотя силы у старушки уже были не те, в чистенькой комнате приятно пахло домашним печеньем. Везде, где только можно, лежали белоснежные вышитые салфетки, а на подоконниках красовались румяными боками огромные яблоки.
Как и следовало ожидать, вишневое варенье оказалось выше всяких похвал.
- Вот умрем, и некому будет настоящее варенье сварить, - довольно вещала хозяйка. - Здесь ведь в чем хитрость - нужно вытащить косточку, а взамен вложить кусочек ореха. Потом сварить особый карамельный сироп...
Пётр Аркадьевич зазевал и уставился в окно.
- Всё это очень интересно, - терпеливо выслушала рецепт Люба, - но мы здесь по-другому вопросу. Осень... наверное, одолевают крысы?
- С холодами они норовят переселиться поближе к кладовым, - охотно согласилась хозяйка.
- Вы какой-нибудь отравой пользуетесь?
- Ветками бузины. Ну, и кошку не зря держу. А что случилось?
- Согласно экспертизе, Евдокия Федоровна отравилась маслом с крысиным ядом. Где вы обычно покупаете масло?
Марья Ивановна ответила не сразу. Задумчиво пожевав губами, она нервно постучала пальцами по столешнице.
- Фермер привозит - хорошее, душистое. Мы запасаемся, чтобы хватило на весь год. К нам в Филатовский каждый второй четверг приезжает автолавка, но там всё слишком дорого.
- И Евдокия Федоровна делала запасы?
- Ну, как сказать - предпочитала у нас в долг брать. Вечно по всем углам без спроса шарилась.
- А крысы у неё водились?
Марья Алексеевна презрительно фыркнула:
- По такой-то грязи полчищами ходили, пока она котов не завела. Те худо-бедно, но справлялись. Так что не пойму, зачем Федоровне крысиная отрава понадобилась? Что-то вы там напутали в милиции.
- В полиции.
- А не один ли хрен? - грубовато закончила разговор хозяйка. - Идите уж, с Богом.
Следующим ближайшим к ним жилищем был дом Софьи Никитичны.
Поднявшись на крыльцо, Петр Григорьевич громко постучал. Сама по себе распахнулась дверь, и девушка с участковым оказались в сенцах.
- Никитична! - позвала Люба, заглянув в горницу.
Но и там было пусто.
- Вот такие нравы у них в Филатовском: бросают дома открытыми, - заворчал Петр Григорьевич, - заходи, бери, что хочешь. А милиция потом рыскай - ищи пропажу.
Но Любу гораздо больше заинтересовал стоящий у дверей шкафчик. Полки были плотно заставлены склянками, бутылями, банками из-под кофе, пакетиками с гранулами.
- Не здесь ли крысиный яд?
Петр Григорьевич, брезгливо поморщившись, принялся перебирать содержимое полок, вчитываясь в названия.
- Да вроде бы нет. Удобрение какое-то. О... глянь-ка!
И в его руках оказалась красивая бутылка из-под рижского бальзама - в отличие от прочего запыленного хлама она была новенькой и яркой.
- Вон чем старушки у нас балуются.
Люба улыбнулась.
- Надо же, когда-то такая же бутылка хранилась у моей бабушки. Только держала она её в серванте - на самом видном месте. После того, как бальзам закончился, бабушка налила туда настоянный на травах самогон, и хвасталась, что её настойка полезнее, чем бальзам.
- Неужели? - заинтересовался Петр Григорьевич и снял с полки бутылку.
Люба с округлившимися глазами наблюдала, как он откручивает пробку, и когда участковый поднес горлышко к лицу, испуганно дернула его за рукав:
- Осторожнее, бабульки на самогоне настаивают и мухоморы!
Рука участкового дрогнула, и он едва не выронил бутылку. Из неё выплеснулось содержимое, сразу же изгадив маслянистыми разводами блестящую керамическую поверхность.
Петр Григорьевич выругался, и быстро, чтобы не испачкать пальцы, поставил бутылку на место.
- Что я - дурак пить невесть какую дрянь? Здесь точно мухоморы.
Софью Никитичну и двух её престарелых подружек они обнаружили в доме Клавушки.
Женщины сообща квасили капусту. По всему дому плыли запахи капустных кочерыжек и томящейся в печи паренной тыквы. В глубоких мисках ждали своей очереди горы натертой моркови и клюквы. Но не все кромсали капусту: Анна Васильевна, с перевязанной пуховой шалью поясницей, устроившись возле печи с клубками шерсти, вывязывала сложный узор. На носках её валенок притулился котёнок.
- Чего это милиционеры по нашему поселку то и дело шастают? - удивилась Клавушка. - Ты, Любочка, не думай, что мы тебе не рады, но всё же шибко интересно, что вам здесь понадобилось?
- А ты не слышала, когда похороны? Уже шестой день пошёл, как помер человек, а ни слуху, ни духу, - подхватила и ещё одна старушка, которую по фамилии все дразнили Кнышихой.
Софья Никитична с досадой крякнула, поправляя слуховой аппарат, и также уставилась на гостей.
- Идёт следствие, - пояснила старушкам Люба, - выяснилось, что Евдокия Федоровна отравилась крысиным ядом.
Старушки перестали стучать ножами и так глянули на фельдшерицу, что она почувствовала себя написавшей в штанишки пятилетней девочкой.
- С чего бы это Федоровне травиться, когда она заказала новый телевизор? Уж дождалась бы по любому, пока его привезут, - презрительно хмыкнула Клавушка - Вот мой внук...
Рассказ о внуке мог затянуться надолго, поэтому Петр Григорьевич поторопился её перебить:
- А откуда у Евдокии Федоровны деньги на телевизор появились?
- Кредит хотела оформить.
- Может, она приняла яд по ошибке? - Люба решила зайти с другой стороны. - Кому-нибудь известно - покупала ли Евдокия Федоровна отраву от крыс?
- Нет, не покупала! - вступила в разговор Анна Васильевна, нервно застучав спицами. - Зато я хорошо помню, как...
Неизвестно, что она хотела сказать, но её перебила, наконец-то, настроившая слуховой аппарат Софья Никитична:
- Да уж ты, Васильевна, помалкивала бы: прославилась в своё время с дырявой памятью-то.
- Не надо мне рот затыкать, - тотчас взорвалась Анна Васильевна. - И ту историю тоже поминать не надо!
За перебранкой обеспокоенно наблюдала хозяйка дома.
- Зачем ты, Никитична, вспомнила, что было ещё при царе Горохе? - укоризненно нахмурилась она. - А что касается крысиной отравы... нехорошо такое говорить про умерших, но иногда за Фёдоровной водилось - могла прихватить, что плохо лежит. Деньги или что ценное не брала, а так... по мелочи. И ловили её на этом, и стыдили, а она все смешочками отделывалась. Ну, теперь на том свете будет отвечать за свои проделки. А нам больше сказать нечего. Старые мы... голова уже плохо варит. Иногда час одеваюсь, а выйду на улицу - направо посмотрю, налево посмотрю, и не могу вспомнить, куда так долго собиралась.
- Я же говорил, что мы ничего не узнаем, - шепнул девушке Петр Григорьевич.
Между тем, хозяйка дома вернулась к своему занятию, но, рубанув пару раз ножом по капусте, добавила:
- Ну, умерла и умерла Фёдоровна. Какая разница почему? Назад-то её не воротишь. Не стоит Дунька ваших стараний - ни живая, ни мертвая.
Вот и поговори со старушкой после таких речей!
Но оставалась ещё одна жительница Филатовского - Баба Груня. Именно она обнаружила тело, поэтому могла многое прояснить.
Старушка не попала на посиделки, потому что прихворнула.
- Поясницу что-то ломит. На прошлой неделе Васильевну прихватило, а теперь, видимо, моя очередь подошла, - пожаловалась она незваным гостям, держась за спину. - Да, вы садитесь, не стесняйтесь. Я вам чайку с травками заварю.
Баба Груня была местной травницей, и её дом пропах густыми ароматами сухих растений, в изобилии развешанных пучками вдоль беленых стен.
"Если бы Бабе Груне пришло в голову отравить соседку, она не стала пользоваться крысиным ядом - нашла травку хитрую какую-нибудь" - подумала Люба.
Хозяйка дома не стала ходить вокруг да около:
- Пётр Григорьевич, Федоровна что-то не то сожрала перед смертью?
- Крысиного яду, - неохотно признался участковый.
- Вот прожила абы как, и умереть достойно не сумела. Теперь её кобеля корми. А больно он мне нужен? Хорошо хоть котов Васильевна забрала, а то мявкали бы у порога - душу выматывали. А у Васильевны вы уже побывали?
- Она у Клавдии Петровны.
- Вот ведь... обещала шаль связать, а сама отправилась капусту квасить. А ведь всю прошлую неделю пластом провалялась - я ходила к ней печку топить.
- Анна Васильевна трудится над шалью, - заверила её Люба. - Не думайте, она про вас не забыла.
Баба Груня удивленно посмотрела на девушку.
- Да я и не думаю: у Васильевны память на редкость хорошая.
Люба вспомнила про недавние язвительные реплики относительно памяти Анны Васильевны.
- А почему же тогда Софья Никитична упрекнула её "дырявой" памятью? А Клавдия Петровна сказала, что та история была "при царе Горохе".
- Фу, - старушка брезгливо скривила и без того морщинистое лицо, - не люблю об этом вспоминать. Тогда ещё ПТУ работал, и почти в каждом дворе стояли на квартире студентки. Пятнадцать рублей в месяц - в те годы хорошие деньги. И вдруг у Васильевны пропал мешочек с шерстью...
Петр Григорьевич сразу же вспомнил скандал.
- Ох, какой тогда шум поднялся! Васильевна спросила про шерсть студенток, и тут приехала мать одной из них, накричала на Анну Васильевну и устроила обыск в её доме. Шерсть вроде бы нашлась в холодильнике?
- Да, в сенцах стоял старый холодильник. Туда не заглядывали с того дня, как он сломался. Каким образом шалопутная баба догадалась, что шерсть именно в морозилке - не известно, но крик подняла на весь посёлок. Позорила Васильевну последними словами. Мало того, нажаловалась директору ПТУ, и с тех пор студенток предупреждали, чтобы не шли на квартиру к Серовым. А позору-то какого Васильевна натерпелась - некоторые соседи перестали здороваться.
- И до сих пор неизвестно, кто засунул шерсть в морозилку? - полюбопытствовала Люба.
Баба Груня тяжело вздохнула.
- Как-то под хмельком она сама мне всё разболтала - хвалилась, какая умная и хитрая.
- Кто "она"?
- Федоровна, кто же ещё. К ней на квартиру отказывались девчонки идти - брезговали. Мы ей говорили, что сначала порядок в доме надо навести, а потом людей приглашать. У Серовых же в доме всегда была идеальная чистота, как в операционной. Ну, Дунька из вредности украла шерсть и спрятала в морозилку, а потом втихомолку потешалась, глядя, как Нюру люди гнобят.
- Думаете, это Нюра её укокошила? С чего бы ей сейчас Федоровну травить, да ещё крысиным ядом? Как бы она его подсыпала?
- Экспертиза выяснила, что яд был растворен в подсолнечном масле.
- Ну, слышала я, что яд маслом заливают, чтобы привлеченные запахом крысы им полакомились. Но Федоровна ведь не крыса, чтобы так на запах позариться, что жрать всё подряд?
- На столе была лужица пролитого масла. И эксперты нашли в ней следы отравы.
Баба Груня досадливо крякнула:
- Откуда оно там взялось? Не слизывала же покойница масло со стола?
- Не знаем, а только емкость с отравленным маслом в доме не нашли.
Что-то промелькнуло в глазах старухи, заставившее Любу напрячься - бабулька явно знала больше, чем говорила.
- Ступайте с миром, - внезапно заявила старуха. - Ищите настоящих преступников, а здесь вам делать нечего.
- Но кто-то же накормил гражданку ядом, - недовольно возразил участковый.
- Только луканька знает, где покойница его надыбала и зачем натрескалась отравленного масла. Идите уж!
Выбирались Люба и Петр Григорьевич из Филатовского уже в сумерках.
- А я тебе говорил, что нет ничего хуже, чем иметь дело со старухами, - тяжело вздохнул участковый. - Ничем их не напугаешь, несознательные, упрямые. Вот весь день промотались, а что выяснили? Завтра на планерке у начальства выступать не с чем.
Весь вечер Люба размышляла над этим делом. Только у Анны Васильевны был весомый повод совершить преступление. Но как старушка подсунула яд Федоровне?
Люба подскочила среди ночи, внезапно проснувшись от поразившей её догадки: бабульки толковали о привычке Евдокии Фёдоровны совершать мелкие кражи, к тому же она была пьяницей.
"Фёдоровна украла отравленное масло! Кто-то, зная о её клептомании, специально оставил на виду бутылку с ядовитым содержимым. Но самогон с маслом не спутаешь - даже сквозь стекло видно, что другая консистенция жидкости. Если только... если только бутылка не керамическая!'
Любу даже дрожь пробрала, когда она вспомнила, как по найденной у Софьи Никитичны бутылке из-под бальзама катились капли маслянистой жидкости.
'Не приведи Господь, Петр Григорьевич отхлебнул бы. А Федоровна... она же часто бывала у бабушки. Увидела точно такую же красивую бутылку, вспомнила, что покойница хранила в ней настойку - наверное, бедолага подумала, что Никитична тоже какую-нибудь травку залила самогоном'.
Девушка вылезла из-под одеяла, и нервически заходила по комнате.
'Так-так... И ведь Никитична при мне признавалась, что у неё аллергия на кошек. Как же она тогда воюет с крысами? Травит крысиным ядом. Значит, отрава у неё есть. Неужели она настояла яд на масле и налила в бутылку из-под бальзама? Но зачем Никитичне травить безобидную пьянчужку?'
Чтобы хоть как-то успокоиться, Люба отправилась на кухню и поставила на конфорку чайник.
'Ничего себе безобидная! Вон как подставила Анну Васильевну. Может и Никитичне какую-нибудь пакость подстроила, о которой я просто не знаю. Но почему старушка не уничтожила столь важную улику, и бутылка преспокойненько стоит в шкафу?"
Чайник никак не хотел закипать, в отличие от несчастной любиной головы.
'А что если Анна Васильевна, узнав о яде в бутылке, специально подкинула её Федоровне? Дома-то в Филатовском день и ночь открыты: заходи, бери - никто не помешает. А когда задуманное осуществилось, тайком забрала масло из дома Лободы. Да и кобель вокруг Анны Васильевны увивался, видимо, неспроста".
Люба задумчиво пила удивительно безвкусный чай.
'Хотя, может, решила, что никто не догадается. Федоровну похоронят, и концы в воду. Нет, Васильевна в тот день едва ползала, всё время за поясницу держалась. С разыгравшимся пояснично-крестцовым радикулитом по поселку с отравой не побегаешь. Да, что с чаем-то? '
Люба недовольно заглянула в чашку и только тут сообразила, что забыла про заварку и хлебает простой кипяток.
'Совсем меня с ума свела эта история. Завтра же выведу убийцу на чистую воду, чего бы мне это не стоило. Да, не ангел была покойница, но травить её крысиным ядом - это уже запредельная жестокость'
Утро застало девушку возле огромной лужи перед въездом в Филатовский. Там застряла "скорая", и ругающийся Женька Свистунов беспомощно разглядывал воду вокруг машины.
- Люба, ты что тут делаешь?
- Да так... Сейчас я тебе помогу.
Девушка нашла несколько толстых веток. По ним чертыхающийся Женька добрался до твердой почвы.
- Ты к кому? - полюбопытствовала она.
- К Анне Васильевне Серовой. Кто-то из её подружек позвонил - давление подскочило.
Но по мере продвижения к заселенным домам Филатовского следственный раж Любы стал угасать:
"Допустим, выясню, кто отравил Евдокию Фёдоровну, а дальше-то что? Разве я следователь, чтобы вести розыск? И всё же нужно, чтобы люди знали - среди них живет отравитель. Этак она всех на тот свет отправит - повод найдется'
Не доходя до дома Серовой, парень с девушкой заметили на улице остальных обитательниц Филатовского. Разгоряченные старухи размахивали руками и о чем-то громко спорили, но заметив молодых людей, умолкли.
- Поспешите, - приказала фельдшеру Баба Груня, - а то как бы не окочурилась.
Но когда в дом попыталась пройти и Люба, она преградила ей дорогу.
- Нечего там делать. А то увидит тебя Васильевна, и точно Богу душу отдаст.
Люба разозлилась:
- Знаете, бабушки, я убийцу покрывать не буду, хоть и знаю вас столько лет.
- Да не пугай уж, - буркнула Кнышиха.
- А я и не пугаю. Совершено преступление, а вы ведете себя как дети малые. Участкового едва ли не взашей вытолкали.
- Молода ты ещё нас обвинять. А участковый - кобеляка беспутный - только хвостом вилять может.
- Причем здесь Петр Григорьевич? Я знаю - яд хранится в бутылке из-под рижского бальзама, что находится у вас в доме, Софья Никитична. Или вы мне всё рассказываете, или прямо отсюда отправлюсь в полицию!
Софья Никитична побагровела, но отрицать ничего не стала, суетливо хлопая по карманам - видимо, искала валидол.
- Ишь, какая скорая, - с тяжелым вздохом покачала головой Марья Ивановна, - не всё так просто. Пойдем ко мне, поговорим.
Когда старушки уселись вокруг стола, все тяжело уставились на Любу. Она покраснела, но не отступилась.
- У вас, Софья Никитична, аллергия на кошачью шерсть, я слышала, как вы отказались взять котов Федоровны.
- Слышала она... Да, я изготовила яд, - вдруг воинственно вскинулась бабка. - Готовая отрава дорогая, вот мне и посоветовали: купить гранулы, мелко-мелко растереть, настоять на них масло, а потом понемногу добавлять в зерно или в семечки. Крысы, привлеченные запахом, жрут эту гадость, словно мармелад.
- А как отрава попала к Федоровне?
- Шут его знает! Сперла, наверное, как ещё? У меня прошлым летом внук в Риге был и привез в подарок рижский бальзам. Ну, мы его сообща по ложке и выпили. Для здоровья очень полезно.
Старушки энергично закивали в знак подтверждения.
- Бутылка приметная - глиняная и красивая. С другими не спутаешь. Вот я из осторожности в ней яд и решила настаивать. А Дунька, дурочка, видимо приметила её и решила, что я ото всех ещё одну бутылку бальзама утаила.
Она сначала перекрестилась, а потом ожесточенно отмахнулась.
- Наверное, глотнула прямо из горлышка. Может, и плеснула на стол, когда поняла, что это масло. А может, потом еду какую-нибудь им полила да съела. Кто же теперь выяснит? И жалко её, и зло разбирает.
Люба покачала головой.
- Но если Фёдоровна украла бутылку, как она снова оказалась в вашем доме?
Теперь уже пришла очередь вздыхать Марье Ивановне.
- Мы тут посовещались, и решили, что Васильевна забрала. Она около стола стояла - охала да за поясницу держалась, когда мы квитанцию искали. К тому же опять-таки Полкан на неё прыгал.
- Зачем забрала?
- Наверное, вспомнила, что эту бутылку у Никитичны видела. Когда документы разыскивали, я лично обнаружила в хурхурах Фёдоровны свой гребень и очки Кнышихи. А когда вы с участковым сказали про масло и яд, мне здорово не по себе стало. Только тогда спросила Никитичну об отраве.
- А я сразу же кинулась к шкафу. Мы с Ивановной всё перебрали - нет яда, исчез, а потом вижу, что бутылка на другой полке стоит, - удивленно пожала плечами Никитична. - Да ещё вся в масле, грязная...
Люба смутилась, вспомнив как они с участковым производили обыск в отсутствии хозяйки.
-... думаю, что такое? А, может, и сама запамятовала да переставила в другое место? А теперь оно вон что выясняется.
- Ага, а Васильевну обвинила в маразме! - налетела на неё Клавушка.
- Так она собиралась сказать, что это я купила отраву. Мы тогда вдвоем у автолавки остались - вы уже покупки сделали и ушли. Участковый во всем меня обвинил бы. Не хватало только на старости, как жирафа на мир через клетку глядеть. Вот я и перевела разговор на саму Васильевну. А настояла яд недавно - чуть больше недели прошло. В аккурат за два дня до Дунькиной кончины.
- А где теперь эта бутылка? Надо отдать её полиции.