Фурзиков Николай Порфирьевич : другие произведения.

Стивен Бакстер "Трансцендентные" (Ксили 16 Дети судьбы 3)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Основатель знаменитой в будущем династии инженеров Майкл Пул живет в переломное время, в середине 21 века, когда искусственные интеллекты перешагнули порог сознания и превзошли разум человека, разрабатываются удобные источники энергии на основе поля Хиггса, истощающаяся нефть замещается водородным топливом, люди отказываются от личных автомобилей и широко используют свои полноценные виртуальные проекции, а продолжающееся антропогенное потепление приводит к подъему уровня океанов и массовому вымиранию множества водных и сухопутных видов фауны и флоры. Чтобы приостановить парниковый эффект от начавшихся выбросов метана из придонных отложений газогидратов в полярных морях, Пул инициирует успешный глобальный проект охлаждения и стабилизации таких залежей. Его деятельность привлекает внимание Трансцендентных, возглавляющей человечество группы бессмертных постлюдей с объединенными разумами, отстоящих на полмиллиона лет в будущем, которые на пороге достижения предельного, почти божественного могущества задаются вопросом, нужно ли избавлять все предыдущие поколения от страданий, мучений и угнетения. Выбранный ими арбитром Пул принимает решение о невмешательстве в прошлое и лишает Трансцендентных одной из их главных целей.

Стивен БАКСТЕР

ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЕ

  
  
   Основатель знаменитой в будущем династии инженеров Майкл Пул живет в переломное время, в середине 21 века, когда искусственные интеллекты перешагнули порог сознания и превзошли разум человека, разрабатываются удобные источники энергии на основе поля Хиггса, истощающаяся нефть замещается водородным топливом, люди отказываются от личных автомобилей и широко используют свои полноценные виртуальные проекции, а продолжающееся антропогенное потепление приводит к подъему уровня океанов и массовому вымиранию множества водных и сухопутных видов фауны и флоры. Чтобы приостановить парниковый эффект от начавшихся выбросов метана из придонных отложений газогидратов в полярных морях, Пул инициирует успешный глобальный проект охлаждения и стабилизации таких залежей. Его деятельность привлекает внимание Трансцендентных, возглавляющей человечество группы бессмертных постлюдей с объединенными разумами, отстоящих на полмиллиона лет в будущем, которые на пороге достижения предельного, почти божественного могущества задаются вопросом, нужно ли избавлять все предыдущие поколения от страданий, мучений и угнетения. Выбранный ими арбитром Пул принимает решение о невмешательстве в прошлое и лишает Трансцендентных одной из их главных целей.
  

Перевод: Н.П. Фурзиков

  
  

ОДИН

  
   Девушка из будущего сказала мне, что небо полно умирающих миров.
   Вы можете заметить их издалека, если знаете, что искать. Когда звезда стареет, она расширяется, океаны ее планет испаряются, и вы можете видеть медленно рассеивающиеся облака водорода и кислорода. Умирающие миры, укрытые остатками своих океанов, висящие в спиральных рукавах Галактики, как гнилые фрукты: вот что найдут люди, когда в будущем покинут Землю. Руины, музеи, мавзолеи.
   Как странно. Как тоскливо.
   Меня зовут Майкл Пул.
  
   Я вернулся домой, во Флориду. Хотя и не в дом моей матери, которому грозит растущая опасность сползти в море.
   Я живу в маленькой квартирке в Майами. Мне нравится, когда вокруг люди, звук голосов. Иногда скучаю по грохоту уличного движения, резкому скрежету самолетов по небу, звукам моего прошлого. Но детский смех компенсирует это.
   Уровень воды продолжает подниматься. Во Флориде много страданий, много вынужденных переселенцев. Я это понимаю. Но мне отчасти нравится вода, плавное превращение штата в архипелаг. Медленный рост, разный каждый день, каждую неделю, напоминает мне о том, что ничто не остается неизменным, что будущее приближается, нравится нам это или нет.
   Будущее и прошлое начали усложнять мою жизнь весной 2047 года, когда мне во гневе позвонил мой старший брат Джон. Он был здесь, в нашем доме на Майами-Бич. Я должен "вернуться домой", как он выразился, чтобы помочь ему "разобраться с мамой". Я, конечно, поехал. В 2047 году мне было пятьдесят два года.
   Я был счастлив во Флориде, в доме моих родителей, когда был ребенком. Конечно, большую часть времени я был погружен в книгу или игру, или играл в "инженера", бесконечно возясь со своим велосипедом или роликовыми коньками. Я едва осознавал мир за пределами своей головы. Возможно, это все еще так.
   Но особенно мне нравился пляж за домом. Понимаете, это было в 1990-х или начале 2000-х, когда в этой части Флориды еще был пляж. Помню, я выходил с нашего крыльца с большими креслами-качалками, прикрепленными на его крыше, и спускался по гравийной дорожке к невысоким дюнам, а затем к песчаному пляжу за ними. Сидя там, можно было наблюдать, как космические челноки и другие чудеса ракетной техники поднимаются с мыса Канаверал в небо, подобно возносящимся душам.
   В основном я наблюдал за этими запусками в одиночестве. Из-за этого я не ладил со своей семьей. Но однажды, кажется, где-то в 2005 году, приехавший из Англии мой дядя Джордж, брат моей матери, пошел со мной посмотреть ночной запуск. Он казался таким чопорным и старым, что едва мог спуститься и присесть на чахлую траву дюны. Но, думаю, тогда ему было всего за сорок. Джордж был своего рода инженером в области информационных технологий, и поэтому был родственным по духу.
   Конечно, сейчас все это ушло в прошлое, благодаря потеплению, повышению уровня моря, бесконечным штормам в Атлантике; Канаверал - это тематический парк за морской стеной. Наверное, мне повезло, что мне было десять лет и я мог наблюдать за такими вещами. Это было похоже на то, как будущее сворачивается в настоящее.
   Интересно, что бы подумал десятилетний Майкл Пул, если бы мог узнать, что рассказала мне девушка из будущего обо всех этих старых и умирающих мирах, которые ждут нас в космосе.
   И мне интересно, что бы он подумал о Трансцендентности.
  
   Я так или иначе постоянно, все время думаю об этих странных событиях, о моем контакте с Трансцендентностью. Это как зависимость, то, что ты постоянно осознаешь, бурлящее на поверхностном уровне твоего разума, как ни пытаешься отвлечься.
   И все же из того я могу вспомнить так мало. Это похоже на погоню за мечтой после пробуждения; чем больше ты сосредотачиваешься на ней, тем быстрее она тает.
   Вот что я думаю об этом сейчас.
   Трансцендентность - это наше будущее - или, во всяком случае, некое будущее. Далекое будущее. Трансцендентные превратили (или превратят) себя во что-то невообразимо могущественное. И теперь они были на пороге, на пороге шага к превращению во что-то совершенно новое.
   После этого они превзойдут то, что мы будем считать божественностью, - или потерпят поражение от рук врага, которого я едва разглядел. В любом случае они больше не будут людьми.
   Но в этот момент, по эту сторону грани, они все еще были людьми. И их мучило очень человеческое сожаление, сожаление, которое нужно было разрешить сейчас, прежде чем они продолжат и навсегда потеряют свою человечность. Это было то, во что я был втянут, этот странный внутренний конфликт.
   Все знают о моей работе над климатической катастрофой. Никто не знает о моем участии в чем-то гораздо большем: агонии зарождающегося сверхчеловеческого разума далекого будущего, в кульминационной логике всех наших судеб.
   Будущее, складывающееся в настоящее. Тому десятилетнему мальчику на пляже, вероятно, это понравилось бы, если бы он знал. Оглядываясь назад, я до сих пор до смерти пугаюсь этого, даже сейчас.
   Но, думаю, даже тогда мои мысли были заняты другими вещами. Ибо самым замечательным, что я увидел на том пляже, был не запуск космического корабля.
  
   Женщина, пришедшая на пляж, была стройной и высокой, с длинными волосами цвета земляники. Она махала мне рукой и улыбалась, а иногда звала, хотя я никогда не мог разобрать, что она говорит, из-за шума волн и криков чаек. Казалось, она всегда стояла на краю моря, а солнце всегда стояло низко, так что море было залито солнечным светом, как горящим маслом, и мне приходилось щуриться, чтобы разглядеть ее или она появлялась в каком-нибудь другом столь же труднодоступном месте, скрытом светом.
   Когда я был ребенком, она навещала меня время от времени, не регулярно, может быть, раз в месяц. Я никогда ее не боялся. Она всегда казалась дружелюбной. Иногда, когда она звала, я махал в ответ или кричал, но грохот волн всегда был слишком громким.
   Иногда я бежал к ней, но бегать по мягкому мокрому песку - тяжелое дело, даже когда тебе десять. Казалось, я так и не приблизился ни на шаг, как бы сильно ни старался. А она пожимала плечами и отступала, и если я отводил взгляд, она исчезала.
   Только гораздо позже я понял, кем она была, насколько важной она стала для меня.
   Дядя Джордж никогда не видел ее, во всяком случае, во время своего единственного наблюдения за запуском космического корабля с пляжа. Жаль, что он не видел. Я был бы признателен, если бы мы с ним поговорили об этом. Я мало что знал о привидениях, когда мне было десять; сейчас знаю немногим больше. Джордж много чего знал, и у него был открытый ум. Возможно, он мог бы ответить на простой вопрос: могут ли вас преследовать духи не из прошлого, а из будущего?
   Потому что, видите ли, таинственная женщина на пляже, которая периодически посещала меня всю мою юную жизнь, была еще одной гостьей из будущего. Это была Мораг, моя покойная жена.
   Будущее, складывающееся в настоящее.
  
   Девушку из будущего звали Алия.
   Она родилась на звездолете, в пятнадцати тысячах световых лет от Земли. Она прожила полмиллиона лет после смерти Майкла Пула. И все же она выросла, зная Пула так же близко, как и любого из его семьи.
   Она была свидетельствующей его жизнь почти с тех пор, как ее мать и отец впервые привезли ее домой из родильного отделения, когда ее руки и ноги не могли ухватиться ни за что, кроме меха на груди матери, а мир был недифференцированным местом ярких светящихся форм и улыбающихся лиц. Майкл Пул был рядом с ней даже тогда, с самого начала.
   Но сейчас ей было тридцать пять лет, почти достаточно, чтобы считаться взрослой. Майкл Пул был пережитком детства, его короткая жизнь была как любимая история, которую она слушала снова и снова. Она всегда обращалась к нему, когда нуждалась в утешении. Но он был маленькой, сентиментальной частью ее жизни, его история была упрятана в резервуаре для свидетельствования, и ее не рассматривали целыми днями.
   Что действительно имело значение для Алии в настоящее время, так это скольжение.
  
   Она встретилась со своей сестрой в машинном отделении, самом глубоком чреве "Норда", в серо-стальном свете, где маячили громоздкие безымянные механизмы. Сестры смотрели друг на друга и смеялись над восхитительной перспективой того, что должно было произойти.
   Как и Алия, Дреа была обнажена, что было лучше всего для скольжения. Тело Дреа, покрытое золотистыми волосами, имело правильные пропорции, ее руки были лишь немного короче ног, и у нее были длинные пальцы на ногах, не такие длинные, как пальцы на руках, но способные хватать и манипулировать. Конечно, это было тело, созданное для невесомости и для жесткого вакуума, естественной среды обитания человечества, но считалось, что строение этого тела было в значительной степени таким же, как и у первоначальной популяции людей старой Земли.
   Дреа была на десять лет старше Алии. Сестры были очень похожи, но в Дреа было больше серьезности, а в Алии - чуть больше легкомыслия. Когда освещение изменилось, несколько век опустились на глаза Дреа.
   Дреа наклонилась ближе, и Алия почувствовала сладость ее дыхания. - Готова?
   - Готова.
   Дреа схватила Алию за руки. - Три, два, один...
   Внезапно они оказались на палубе фермы "Норда".
   Это был высокий, окутанный туманом зал, где под потолком змеились огромные воздуховоды и трубы, лампы излучали холодное бело-голубое сияние, а в гидропонных резервуарах с прозрачными стенками цвели зеленые растения. "Норд" был космическим кораблем с закрытой экологией. С верхних этажей, где жили люди, большие трубы доставляли сточные воды и затхлый воздух, а обратно отправлялись пища, воздух и чистая вода.
   Алия глубоко вздохнула. После холодной, статичной строгости машинного отделения она внезапно окунулась в живое тепло фермы, и плиты палубы гудели в ответ на огромные объемы жидкости и воздуха, перекачиваемые туда-сюда. Даже сила тяжести здесь ощущалась неуловимо по-другому. Алия ничего не почувствовала при скольжении: в ходе скольжения время не участвовало, поэтому его изменение не ощущалось. Но сам переход был восхитительным, прилив новизны, как погружение с холодного воздуха в горячий бассейн.
   И это было только начало.
   Глаза Дреа заблестели. - На этот раз прыжок. Три, два, один... - Согнув длинные пальцы ног, сестры взмыли в воздух и на вершине своего скоординированного прыжка исчезли из виду.
   Сестры пролетали по всем многочисленным палубам "Норда", проявляясь мерцанием в парках, школах, музеях, спортивных залах, театрах. В каждом месте они задерживались всего на несколько секунд, ровно настолько, чтобы встретиться взглядами, согласовать следующий ход и совершить прыжок, пируэт или сальто. Это действительно был своего рода танец, задача которого состояла в том, чтобы контролировать точность каждого скольжения и зеркальную точность их положений и движений при каждом появлении.
   Скольжение, телепортация по желанию, было так просто, что маленькие дети учились делать это задолго до того, как учились ходить. Тело Алии состояло из атомов, связанных в молекулы, из электрических полей и квантовой неопределенности. Тело Алии было ею. Но, скажем, один атом углерода был идентичен другому - абсолютно идентичен по своему квантовому описанию - и поэтому его можно было заменить, даже не поставив ее в известность. Она была просто выражением временного объединения материи и энергии, как музыка является выражением своей партитуры независимо от того, на каком носителе она написана. Для нее это не имело никакого значения.
   И как только вы это узнали, стало легко понять, что она, Алия, может быть так же легко выражена кучей атомов там, как и другой кучей здесь. Это был всего лишь вопрос воли, на самом деле, выбора, наряду с небольшой помощью наномашин в ее костях и крови. И очень мало из пожеланий Алии получали отказ.
   Большинство детей скользили, как только понимали, что они способны на это. Взрослым скольжение давалось труднее, или они отказывались от него, когда переставали бегать и лазать по горам. Но мало кто в любом возрасте скользил так же умело, как Алия и Дреа. Когда сестры пролетали мимо, распугивая всполошенных птиц, молодежь смотрела на них с завистью, а люди постарше снисходительно улыбались, пытаясь скрыть свое сожаление о том, что они никогда больше не смогут танцевать так грациозно.
   И при каждом шаге, в то мгновение, когда девушки исчезали, в воздухе можно было видеть два облачка серебристой пыли, бледные и прозрачные, все еще демонстрирующие формы двух сестер. Но эти химеры остаточной материи быстро рассеивались в искусственном бризе корабля.
  
   В последнем мощном прыжке девушки выпрыгнули из самого "Норда".
   Алия почувствовала тяжесть вакуума в груди, жжение жесткого излучения на лице, такое же восхитительное, как обливание ледяной водой обнаженной кожи. С плотно сжатыми легкими и туманом биомолекул и наномашин, который наполнял ее тело, жадно выискивая повреждения, ей ничего не угрожало.
   Вокруг сестер, вверху, внизу, со всех сторон, были звезды; они были подвешены в трехмерном пространстве. В одном направлении сквозь густую завесу звезд пробивался более яркий свет. Это было Ядро, центр Галактики. "Норд" находился примерно в пятнадцати тысячах световых лет от центра, примерно на половине расстояния от Солнца Земли. Только рваные облака пыли и газа лежали перед этой выпуклой массой света, и если присмотреться повнимательнее, можно было различить тени длиной в тысячу световых лет.
   Алия посмотрела вниз, на "Норд", свой дом.
   Корабль под ее ногами был сложной скульптурой из льда, металла и керамики, медленно вращающейся в бледном свете Галактики. Можно было разглядеть оригинальный дизайн судна - толстый тор около километра в поперечнике. Но на этом базовом каркасе надстраивали, врезали, прикручивали до тех пор, пока его линии не были замаскированы лесом тарелочных антенн, рук-манипуляторов и смотрящих сенсорных модулей. Облако полуавтономных жилищ, светящихся зеленым и голубым, лениво плавало вокруг корабля: это были дома богатых и могущественных, тянущиеся за "Нордом", как косяк рыб.
   Руки сестер сомкнулись, они медленно закружились одна вокруг другой, их остаточная инерция проявилась в виде медленной орбиты. Сложный звездный свет играл на улыбающемся лице Дреа, но ее глаза были скрыты многочисленными мембранами, которые защитой скользили по их влажной поверхности. Алия наслаждалась моментом. Когда они были младше, сестры были друг для друга самыми важными людьми на "Норде". Но Алия взрослела. Это был переломный момент в ее жизни, время перемен - и мысль о том, что таких моментов, возможно, будет не так уж много, делала их еще более приятными.
   Но Алию отвлек нежный голос, прошептавший ей на ухо.
   Ее звала мать. Приходи домой. К тебе посетитель...
   Посетитель? Алия нахмурилась. Кто мог навестить ее, что могло быть настолько важным, чтобы ее позвала мать? Никто из ее друзей; любой из них мог подождать. Но в тоне ее матери была серьезность. Что-то изменилось, подумала Алия, когда она еще танцевала в "Норде". Дреа вцепилась в руки Алии. Алия почувствовала прилив любви к сестре, подруге своего детства. Но выражение лица Дреа было сложным, озабоченным. Она что-то знала, поняла Алия. Внезапно между ними возник едва заметный барьер.
   Они поплыли навстречу друг другу и скользнули в последний раз.
   Подобно звону тарелок, их тела накладывались друг на друга, атомы и электроны, поля и квантовые размытия накладывались друг на друга. Конечно, к такому слиянию относились неодобрительно; это был опасный трюк. Но для Алии было восхитительно погрузиться в сущность своей сестры, стать тяжелой вместе с ней, все в них двоих сливалось в единую облачную массу, все, кроме какого-то реликтового следа разделенности в их душах. Это было даже теснее, чем секс.
   Но это длилось всего секунду. Со вздохом они оторвались друг от друга и поплыли бок о бок. И когда этот момент океанской близости закончился, беспокойство Алии вернулось.
   Пойдем домой, сказала Дреа.
   Сестры по спирали спускались к ярким, сложным огням "Норда".
  
   Когда я прилетел в Майами, все, что, казалось, видел с воздуха, была вода. Она была повсюду: набегающее на побережье море и сияющие ленты в глубине страны, которые разрезали пейзаж на куски. Большая часть центра Майами, конечно, была защищена, но отдаленные районы, даже в нескольких кварталах отсюда, были затоплены. Я был слегка шокирован.
   Но это место все еще работало. Впечатляющие дамбы соединяли новые острова, и я видел, как автобусы-капсулы, выстроенные цепочками, как сверкающие бусины, курсировали по новому архипелагу так же, как в моем детстве можно было проехать по Киз от Ларго на запад.
   Как послушный сын, я, хотя и неохотно, возвращался во Флориду. Я не был здесь, стыдно признаться, больше десяти лет. По нынешним временам это долгий срок. Это меняющийся мир, и за такой промежуток времени перемены накапливаются, как волна за песчаной отмелью, а затем обрушиваются на вас со всех сторон.
   Выйдя из аэропорта, я сел на автобус до Калле Очо, 8-я улица, а затем на паром. Это была умная, маневренная воздушная лодка, не намного больше листа пластика, приводимая в движение огромным вентилятором. Моим пилотом была девушка лет двадцати, не знавшая ни слова по-английски. Она заставляла эту маленькую лодку скользить, как скейтборд; это была веселая поездка.
   Мы направились в Малую Гавану. Мы протискивались сквозь скопления лодок и яхт. Там были люди на водных мотоциклах, старых болотных багги Эверглейдс и даже потрепанных туристических велосипедах, многие из которых были нагружены всякой всячиной. Вдоль Калле Очо лодки и джонки были собраны вместе, образовав огромные разношерстные плавучие рынки: здесь были кафе и табачные лавки, а также плавучие магазины, торгующие дешевой одеждой, даже свадебными нарядами. Повсюду огромными тучами роились жуки и мухи, их было гораздо больше, чем я помнил из своего детства. Но в парке Максимо Гомеса все еще были старики, игравшие в домино, а на Мемориальном бульваре, густо засыпанном мешками с песком, все еще горел Вечный огонь в честь контрреволюционеров в заливе Кочинос. Все это происходило у подножия старых зданий, многие из которых все еще были заселены, во всяком случае, на верхних этажах. Стареющий строительный фонд блестел серебром, покрытый элегантной краской, как будто его завернули в фольгу. Под отметками прилива было видно, как вода разрушает камень и бетон. Ради бога, ракушки на небоскребах.
   Местами были расчищенные участки, огромные полосы щебня, по которым копошились дети и мусорщики. Вероятно, следы ураганов, пробелы в городском ландшафте, которые никогда не будут заполнены. Побережье - это место эрозии, часто говорил мне дядя Джордж, место, где две враждебные стихии, суша и море, безжалостно борются друг с другом, и в конце концов море всегда побеждает. В один прекрасный день все эти величественные старые здания должны были просто погрузиться в океан, а их содержимое - рассыпаться огромными кучами мусора в терпеливой воде.
   Тем временем жизнь продолжалась. Мой пилот махала соперникам или друзьям, весело выкрикивая что-то похожее на непристойности. Как всегда, всем было куда пойти. Несмотря на всю грязную воду повсюду, это все еще была та Малая Гавана, которую я помнил, место, которое я всегда находил захватывающим.
   Когда мы добрались до побережья, я попросил пилота высадить меня на маленькой паромной остановке в паре километров от дома моей матери. Остаток пути я решил пройти пешком с рюкзаком за спиной.
   Была середина дня. Дорога, тянущаяся на северо-запад вдоль линии побережья, была достаточно хорошей, и недавно ее середину обновили яркой полосой самоподдерживающегося серебристого покрытия. Но было видно, что море иногда заходило настолько далеко: в водосточных трубах виднелись кусочки высохших водорослей, как и следы прилива у оснований телеграфных столбов. Не было видно ни одной машины, ни единой, и тишина, в которой я шел, была густой. Это резко контрастировало с моими воспоминаниями о детстве: скажем, в такой же день вторника в 2005 году машины с урчанием проезжали бы мимо бесконечным потоком. Жилой фонд тоже изменился. Деревянные дома, которые я помнил, каждый из которых приютился на своей лужайке площадью в половину акра, были в основном заброшены, заколочены досками и находились в разной степени ветхости, или же исчезли совсем, оставив после себя пустые участки, как будто их унесло в небо. Некоторые из них заменили приземистые бетонные строения с узкими окнами: современный стиль, крепости против ураганов, все они были цельными блоками, бесшовными от крыши до глубокого фундамента.
   Воздух был светлым и туманным, и влажная жара окутывала меня, как одеяло. Вскоре я вспотел и пожалел о своем решении прогуляться пешком. В воздухе тоже стоял неприятный запах, вонь соленого разложения, как будто на пляже гнило какое-то огромное морское животное. Но, конечно, этого не могло быть; в море не было животных.
   Наконец я добрался до дома моей матери, дома моего детства. Это был один из немногих сохранившихся старых домов. Но он был окружен грудами мешков с песком, и все они медленно разлагались. По всему двору мерцали большие электрические экраны, предназначенные для отпугивания москитов, а на крыше лениво вращалось колесо домашней турбины, едва колеблемой легким ветерком.
   И тут из-за угла дома появился мой старший брат, огромный, как в жизни, с кистью в руке. - Майкл! Итак, ты появился лично. - Мгновенная критика, но чего я мог ожидать? Джон демонстративно вытер ладонь о свой комбинезон, оставив серебристую полоску, и протянул свою большую руку, чтобы пожать мою.
   Я осторожно пожал в ответ. Джон был крупным мужчиной, сложенным как футболист. Он всегда возвышался надо мной. На пару лет старше меня, он лысеет, у него жесткие карие глаза, посаженные на широком лице. Мои черты лица унаследованы от матери, но там, где она всегда была высокой, хорошенькой, с серыми, как дым, глазами, я маленький, сутулый, смуглый. Насыщенный, как иногда говорят люди. На самом деле я больше похож на своего дядю Джорджа. Моя мать всегда говорила, что я напоминаю ей Англию. Однако мне достались ее серые глаза, которые хорошо смотрелись в те мимолетные годы, когда я был почти красавцем.
   Джон похож на нашего отца. Как всегда, он меня запугал.
   - Я прилетел, - запинаясь, сказал я. - В последнее время довольно много путешествую.
   - Не правда ли? Сейчас немного жарко. Неподходящая погода для работы. - Он хлопнул меня по спине, размазав еще больше краски и пота по моей рубашке, тем самым испортив ее и мою совесть. Он повел меня в заднюю часть дома. - Мама дома. Думаю, готовит лимонад. Хотя иногда трудно точно сказать, что она делает, - сказал он с заговорщицкой мрачностью. - Поздоровайся с детьми. Свен? Клаудия?
   Они выбежали из-за угла дома. Они играли во дворе в футбол; их мяч жалобно катился по земле, тихо позвякивая, привлекая внимание. Они повернулись ко мне и улыбнулись, их глаза были пустыми. - Дядя Майкл, привет. - Привет.
   Свен и Клаудия в раннем подростковом возрасте были высокими, красивыми, упитанными детьми с одинаковыми копнами светлых волос. Они были плодами второго брака Джона с немкой по имени Инге, ныне исчезнувшей после развода; унаследовали цвет кожи своей матери, хотя в обоих было что-то от грузного массивного отца. Я всегда думал, что они похожи на кроманьонских охотников.
   Пару минут я пытался завести с детьми светскую беседу о футболе. Оказалось, что Клаудия была более увлеченной и даже записалась на пробный матч в свой местный профессиональный клуб. Но, как обычно, разговор был натянутым, вежливым, формальным, как если бы я был школьным инспектором.
   Мы все были настороже. Пару раз на Рождество я допустил оплошность, отправив им посылки, адресованные Свену и Клаудии Пул. После развода моя мать взяла свою девичью фамилию, как и я. Но когда Джон ушел из дома, он снова взял фамилию моего отца, Базалджет - я так и не узнал почему, из-за какой-то ссоры с моей матерью, - и так эти двое официально стали Базалджетами. У Джона была привычка срываться на мне из-за таких вещей на семейных торжествах, портя день и расстраивая всех.
   Я научился действовать осторожно. Мы необычная семья. Хотя, может, и нет.
   Припомнилось, как я бежал к дяде Джорджу, когда он приезжал в гости. Но тогда Джордж всегда приносил нам подарки. Умный человек. Конечно, не моя бесчувственность как дяди сделала этих детей такими пресными. Они были счастливыми детьми, и именно такими получались счастливые дети. Я никогда даже не осмеливался оспаривать у Джона его выбор в этом вопросе.
   Джон помахал кистью. - Мне пора идти. И тебе следует навестить маму, - сказал он, как будто я откладывал это на потом.
   Поэтому я взял свою сумку, обошел дом сзади и постучал в дверь.
  
   Входная дверь выцвела от безжалостного солнца, и местами доски отклеились, гвозди заржавели и отвалились. Однако дом был в неплохом состоянии. Слой краски, который Джон деловито наносил, представлял собой серебристый налет поверх слоев кремового старого блеска.
   Моя мать открыла сетчатую дверь. - Это ты, - сказала она. Она отступила назад, придерживая дверь, чтобы дать мне пройти, опустив глаза в пол. Я перешагнул через гниющие мешки с песком и покорно поцеловал ее, как она и ожидала; ее кожа была мятой, шершавой, теплой, как растопленное масло.
   Она сказала, что приготовит мне чашку чая, и повела меня через холл. Мы прошли мимо старинных напольных часов, которые она привезла с собой из Англии. Те по-прежнему тикали с имперской решимостью, хотя мир, в котором они были изготовлены, практически исчез.
   Моя мать была худощавой, как палка, прямой и чопорной, и ее оживляла хрупкая энергия. Она все еще была красива, если можно назвать красивой девяностолетнюю женщину. Она никогда не красила волосы, и они постепенно поседели, но даже сейчас, зачесанные назад, ее волосы выглядели блестящими, мягкими и полными света.
   На кухне она разложила по рабочим поверхностям ингредиенты для свежего лимонада. Она приготовила мне чай, горячий и крепкий, с добавлением молока, по-английски, и села со мной за стол для завтрака. Мы потягивали чай в настороженном молчании. Конечно, мне это понравилось; это вернуло меня в детство.
   Я не пренебрегал своей матерью. Но в основном я видел ее, когда она время от времени совершала свои громкие самоотверженные паломничества, чтобы навестить меня в моем доме с Мораг, или позже, после смерти Мораг, в моей маленькой квартирке в Нью-Джерси, или во время каникул в квартире Джона из коричневого камня за морскими стенами Манхэттена. Но с годами эти поездки становились все более редкими; мать говорила, что не была уверена, из-за чего она стареет, или из-за мира, или из-за того и другого.
   Она начала военные действия. - Полагаю, тебя позвал Джон.
   - Он был обеспокоен.
   - Тебе не нужно было приходить сюда. - Она фыркнула. - Вам обоим. Мне девяносто. Но я не старая. Не беспомощная. Не спятившая. И я не уеду.
   Я скорчил гримасу. - Ты всегда переходила прямо к делу, мам.
   Она не была не раздражена, не польщена, и не собиралась уступать. - Ты можешь объяснить это своему брату. Он такой же, как твой отец. И в этом доме нет ничего плохого.
   - Правда, нужен слой краски. Ты сможешь компенсировать затраты, продавая солнечную энергию в микросеть. И ты должна соблюдать законы разумности; дому такого возраста требуется минимальный коэффициент интеллекта, эквивалентный...
   - Я знаю эти чертовы законы, - огрызнулась она. - Просто чтобы мы поняли друг друга. Я не уеду.
   Я развожу руками. - Меня это устраивает.
   Она наклонилась вперед и осмотрела меня. Я уставился на нее в ответ. Ее лицо было жестким, весь нос, скулы и впалый рот. Казалось, что все остальное растаяло, кроме этого внутреннего стержня, не оставив ничего, кроме ее единственной доминирующей центральной черты.
   Но что это был за характер? Энергия, да, решительность, но все это подпитывалось своего рода обидой, как мне показалось. Она приехала из Англии, сильно обиженная на свою собственную ущербную семью и на то, что с ней там случилось. Она, конечно, обижалась на моего отца, и на то, как распался их брак, и даже на тот факт, что он умер, оставив ей различные осложнения, с которыми нужно было разбираться, и не в последнюю очередь на двух своих сыновей. Ее возмущало медленное изменение климата, из-за которого она оказалась под давлением здесь, в семейном доме, в котором она всегда надеялась умереть. Мысленно она была одна против всего мира.
   Однако ее глаза, ее прекрасные глаза противоречили суровости выражения ее лица. Они были ясными и все еще поразительно бледно-серыми. И в них сквозила удивительная ранимость. Моя мать всю свою жизнь строила вокруг себя что-то вроде панциря, но ее глаза были трещиной в этом панцире, позволяющей мне заглянуть внутрь.
   Не то чтобы она собиралась отстать от меня. - Посмотри на себя. У тебя сутулые плечи, волосы в беспорядке, у тебя лишний вес. Ты дерьмово выглядишь.
   Я не удержался от смеха. - Спасибо, мам.
   - Я знаю, что с тобой не так, - сказала она. - Ты все еще хандришь. - Это было единственное слово, которое она когда-либо использовала для обозначения горя. - Прошло сколько, семнадцать лет? Мораг умерла, и твой маленький сын умер, и это было ужасно. Но это было столько лет назад. Это не был конец твоей жизни. Как поживает Том? Сколько ему сейчас лет?
   - Двадцать пять. Он в Сибири, работает над генетическим исследованием...
   - Сибирь! - Она рассмеялась. - Мог ли он уйти еще дальше? Видишь ли, оплакивая своего мертвого сына, ты отталкиваешь живых.
   Я встал, отодвинув свой стул. - И твой любительский психоанализ - полная чушь, как и всегда, мам.
   Она на мгновение закрыла глаза. - Хорошо, хорошо. Для тебя приготовлена твоя старая комната.
   - Спасибо.
   - Ты мог бы наполнить несколько мешков песком. Отлив закончился. - Она указала на шкаф, где хранила пустые мешки.
   - Хорошо.
   - Здесь не так уж плохо. Даже сейчас. У нас все еще есть врачи, дантисты и полиция. Со-Би еще не город-призрак, Майкл. - Она сказала рассеянно, - Не хочу сказать, что у нас не было своих проблем. Знаешь, что здесь произошло самое ужасное? В одном месте уровень грунтовых вод поднялся так высоко, что разверзлось кладбище. Гробы и кости просто пузырились из-под земли. Это была самая гротескная вещь, которую когда-либо видели. Пришлось снести все это бульдозером с глаз долой. И я скучаю по пению птиц. Куда бы ни пойти, кажется, что птиц не хватает.
   Я пожал плечами. Птицы были предвестниками вымирания. В 2047 году их исчезновение было банальным. Я осторожно сказал: - Мам, может, тебе действительно стоит подумать о переезде.
   Она посмотрела на меня с долей юмора в выражении лица. - Ты утверждаешь, что в другом месте лучше?
   - На самом деле, нет.
   - Тогда перестань тратить время. - Она отхлебнула чаю, отпуская меня.
  
   Моя старая комната была маленькой, но из нее открывался вид на море, и мне всегда это нравилось.
   Конечно, на самом деле она больше не была моей, и все же никогда не было точной даты, когда она перестала быть моей. Я просто спал здесь все реже и реже, и в какой-то момент моим родителям пришлось принимать решения о том, чтобы разобраться с ней, не посоветовавшись со мной.
   Что ж, они обновили ее. Теперь, после замены моего декора эпохи гаджетов рубежа веков, она приобрела искусственно-натуралистический стиль, который был так популярен в 2020-х годах, с обоями с эффектом бамбука и зеленым ковром из искусственной травы с мягкими ворсинками. В те дни, до того как я начал работать над коммерческим развитием энергии Хиггса, я был инженером-консультантом в атомной энергетике и останавливался во множестве отелей. Этот стиль оформления был повсюду: бесконечные полосы обоев с тропическими попугаями и напольное покрытие с эффектом крокодиловой кожи украшали безымянные бетонные блоки в Варшаве, Ванкувере или Сиднее. Это было так, как если бы мы оплакивали потерю всего зеленого, в то время как настоящее вокруг нас постепенно уходило в прошлое.
   Я бросил свою сумку на кровать и открыл стенные шкафы, решая, куда бы повесить мои несколько рубашек. Но шкафы были забиты доверху. Кое-что из этого было одеждой моей матери. На ощупь ткани казались хрупкими, одежда была очень старой и редко надевалась.
   Но здесь все еще хранились мои собственные старые вещи. Одежды не было. Без сомнения, все они исчезли в утробе благотворительности, и мои старые футболки и брюки, возможно, даже сейчас украшают какого-нибудь ребенка-беженца из затопленной Бангладеш или выжженного солнцем Египта; это был век беженцев, и многие нуждались в одежде. Но там были компьютерные игры, книги и несколько моих более классных моделей, таких как огромный мобиль Международной космической станции, который когда-то висел над моей кроватью, а теперь аккуратно разобран и хранится в пузырчатой упаковке. Сохранились некоторые игрушки, в основном вставные фигурки и литые под давлением модели, и все они бережно хранились в своих коробках.
   На мой взгляд, это была эклектичная смесь; родители, сортирующие мусор своих детей, - это случайный фильтр. Казалось, моя мама выбирала предметы, не имеющие сентиментальной ценности, но которые когда-нибудь могли бы стоить денег: игрушка выживала после выбраковки только до тех пор, пока была в хорошем состоянии и если для нее находилась упаковка. Но эти кандидаты на аукцион в отличном состоянии, конечно же, были именно теми игрушками, на которые я потратил меньше всего времени. Тем не менее, ее чутье на ценность было хорошим. Многие компьютерные игры могли бы принести немного денег; существовала целая индустрия археологии кремниевых чипов, выпускавшая считыватели для таких вещей, предметов возрастом в несколько поколений, но все еще ценных для сентиментальных старых дураков вроде меня.
   Я случайно наткнулся на одну окаменелость, которая избежала выбраковки, несмотря на то, что не имела заметной ценности. Это была маленькая жестянка с прорезями, служившая копилкой. Здесь я нашел газетные вырезки, открытки для коллекционеров и распечатки из Интернета, в основном связанные с космической программой, и маленький кожаный мешочек, полный пенни, датированный 2000 годом, и разрозненные почтовые марки, и наклейки с фаст-фудом, и значки с рекламой телешоу, и крошечные дорожные шахматы, на которых я учил своего брата играть поздно ночью, когда мы должны были уже спать. Со всем этим хламом разбирались бесконечно. Эта маленькая коробочка запечатлелась в моем сознании в возрасте десяти или одиннадцати лет, материал был таким маленьким и обработанным, что это было почти как резьба по кости. Но в то же время она была немного отталкивающей, грязной в обращении. "Наверное, мне следовало чаще бывать на свежем воздухе", - подумал я.
   Я закрыл коробку и поставил ее обратно на полку. Но как только сделал это, меня внезапно охватила грусть. Это поразило меня, как физический удар, тычок в шею, и мне пришлось сесть. Просто парень, который наполнял эту коробку, исчез, как будто его никогда и не существовало, вся богатая сложная структура его жизни распалась. Жизнь была такой богатой, но такой скоротечной: вот что меня печалило.
   Но хандрить из-за этого хлама - не значит набивать мешки с песком. Я закрыл шкаф, переоделся в футболку и шорты, намазался свежим кремом от загара и средством от насекомых и направился вниз по лестнице.
  
   Веранда с качелями все еще была цела, хотя ей не помешал бы небольшой ремонт. Я прошел через задний двор, где все еще играли дети Джона. Раньше там был газон; теперь это была просто бетонная плита. Дети одарили меня вежливыми счастливыми улыбками, я помахал в ответ и пошел дальше с охапкой пустых мешков.
   Старая гравийная дорожка, как и всегда, вела от задних ворот вниз, к побережью. Но прежде чем добраться до дюн, я обнаружил, что иду по дамбам, водопропускным трубам и дренажным канавам, а также по гниющим останкам множества мешков с песком. Я представил, как моя мать решительно, упрямо трудится здесь. Но все ее гидрологические системы вышли из строя, и когда я оглянулся назад, то увидел, что ряды мешков с песком отступают все дальше к дому. Вы не сможете осушить океан через пятисантиметровую водопропускную трубу.
   Я прошел через дюны и вышел на берег. Здесь все еще было что-то вроде пляжа, но он резко уходил в сторону, вскоре исчезая под неспокойным морем. Эрозия здесь была безжалостной. Даже дюны, казалось, были съедены. Тут и там я видел участки более серого ила, похожие на участки морского дна, а вовсе не на пляж. Берег был усеян плавником и разбросанными кусочками пластикового мусора, и я проходил мимо огромных рифов из мертвых водорослей, вырванных штормами и выброшенных на берег. Эти рифы были источником того соленого запаха разложения, который я уловил ранее. Повсюду кишели насекомые, не только москиты, но и крошечные ублюдки, которые набрасывались на мою обнаженную плоть. Насекомые, великие победители лет вымирания.
   Море выглядело прекрасным, как всегда, даже если из-за бесконечных штормов оно было не таким синим, как раньше. Трудно было поверить, что море причинило столько вреда.
   Я нашел дюну, которая сопротивлялась разрушительному воздействию времени с помощью какой-то прочно скрученной травы. Под ее укрытием песок был чистым и даже относительно сухим. Я присел на корточки и начал набирать его в свои мешки. К этому времени день уже клонился к вечеру. Я смотрел на солнце, которое клонилось к юго-западу, справа от меня.
   Именно тогда я увидел ее.
   Я просто заметил что-то краем глаза, небольшое движение, которое отвлекло меня. Я подумал, что это, возможно, редкая морская птица, или, может быть, это просто солнечные блики на плещущейся воде. Я встал, чтобы лучше видеть. Это была женщина. Она была далеко на пляже, и свет, отражавшийся от моря позади нее, был ярким и бросал ослепительные блики мне в глаза.
   Мораг?
   Меня никогда не пугали эти встречи или посещения. Не было чувства страха или боязливости. Но всегда была двусмысленность, неразбериха, неуверенность. Это могла быть Мораг, моя давно умершая жена, а могла и другая.
   Я также чувствовал определенное раздражение, хотите верьте, хотите нет. Такие посещения были у меня всю мою жизнь, и я привык к ним. Но в последние месяцы частота увеличилась. Меня преследовали эти видения, привидения - что угодно. Их незавершенность причиняла мне боль; я хотел разрешения. Но не хотел, чтобы они останавливались.
   Я сделал шаг вперед, пытаясь разглядеть получше. Но у меня в руках был на три четверти полный мешок с песком, и он начал сыпаться. Поэтому я наклонился, чтобы поставить его на землю. А потом мне пришлось перешагнуть через яму, которую я вырыл. Одно за другим, на моем пути.
   Когда я снова поднял глаза, она все еще была там, залитая светом, хотя и казалась немного дальше. Она махнула мне широким приветливым жестом, держа руку прямо над головой. Мое сердце растаяло. В этом простом жесте было больше теплоты, чем в любом из ответов, которые я получал от Джона и его счастливых детей. Это была Мораг, умершая семнадцать лет назад; это могла быть только она.
   Теперь она сложила ладони рупором и закричала. Но волны разбивались о берег, отголоски какого-то отдаленного атлантического шторма, и только обрывки звука достигали моих ушей. Джон, сказала она. Или это могла быть бомба. Или Том.
   - Что ты сказала? Что-то о Томе? Мораг, подожди... - я неуверенно двинулся вперед. Но вдали от линии дюн песок быстро становился грязным, и вскоре мои ступни и голени в огромных тяжелых ботинках покрылись липким илом с морского дна. Затем я подошел к одному из тех больших рифов из водорослей, сложенных высокими кучами и превращающихся в вонючую кашу. Я метался взад и вперед в поисках прохода.
   Когда я заглянул за груды гниющих водорослей, ее уже не было.
  
   Вернувшись в дом, дети зашли внутрь, чтобы принять участие в захватывающей виртуальной драме на огромном настенном умном экране бабушки. Из-за прилива вода поднялась из земли вокруг дома и разлилась по двору; даже их умный футбольный мяч потерпел поражение.
   Когда солнце село, я присоединился к Джону с его терпеливой покраской.
   Мы тщательно наносили краску. Это была тяжелая, липкая масса, полная комочков, что-то вроде Артекс, и ее было трудно наносить ровным слоем. Серебристая по цвету, она странно смотрелась на обшитых досками стенах моей матери, делая дом похожим на макет театральной декорации. И когда мы разравняли краску, она начала благодарить нас тихим голосом, доносившимся со стены: - Спасибо вам, спасибо за соблюдение всех местных законов о разумности, спасибо вам...
   - Да пошла ты, - сказал Джон.
   Сомнительная цветовая гамма была одной из причин, по которой моя мама ненавидела эти вещи. Но это было серебро, которое отражало большую часть солнечного света, тем самым сокращая расходы на кондиционирование воздуха, и она была оснащена фотоэлектрическими элементами, чтобы превратить весь дом в ловушку для солнечной энергии.
   И краска была густо пропитана процессорами, миллиардами крошечных нанокомпьютеров, каждый размером с пылинку и примерно такой же умный, как муравей. Когда мы наносили ее, маленькие мозги соединялись друг с другом через проводящую среду самой краски и прокладывали свой электронный путь в системы дома, отыскивая подключение к точкам питания и элементам управления приводами. Искусственный интеллект в банке: когда я был ребенком, это показалось бы чудом. Теперь разумность стала товаром, а это была просто рутинная работа.
   Некоторое время мы работали вместе в флегматичном молчании, мой брат и я. Свет неба угасал, и ожили фонари на крыльце моей матери, с большими клевыми лампочками. Жужжали и роились москиты.
   Джон завел светскую беседу. - Итак, как насчет цифрового тысячелетия, а? Ты инженер; скажи мне, стоит ли беспокоиться.
   Я пожал плечами. - Мы выживем. Прямо как Y2K. Это будет не так уж плохо. Они провели несколько пробных системных раскопок, чтобы проверить.
   Джон рассмеялся над моим выбором слова. Раскопка.
   Это была последняя страшилка, охватившая планету. Дата следующего года, 2048, была точной степенью двойки, фактически два в одиннадцатой степени, и поэтому потребовалась бы дополнительная двоичная цифра, чтобы представить ее в памяти взаимосвязанных компьютерных систем мира. Никто толком не знал, что это сделает с "устаревшими устройствами", некоторым из них много десятилетий, покрытыми коркой улучшений и приукрашиваний, которые все еще лежат в основе многих базовых систем, с ужасающими старыми кодами, гниющими в компьютерной памяти, как водоросли на пляже моей матери.
   - Итак, - сказал Джон, - просто еще один приступ паники?
   - Мы живем во время страхов и чудес.
   - Это нерациональный век. - Пока краска продолжала благодарить его, Джон вздохнул. - Послушай эту чертову чушь. Лета, может быть, рационально не быть рациональным.
   Заинтригованный, я спросил: - Что твои дети думают о новом миллениуме?
   - Ничего, насколько я знаю. Я пытаюсь заставить их смотреть новости, но это проигранная битва. Но ведь в наши дни никто не смотрит новости, не так ли, Майкл?
   - Раз ты так говоришь, - огрызнулся я в ответ.
   Этот разговор, напряженный, на грани фехтования, был типичен для нас. Это была тонкая грань антагонизма, которая восходит к нашему позднему подростковому возрасту, когда мы начали осознавать мир и начали формировать свое отношение к будущему.
   Я стремился стать инженером; хотел что-то создавать. И был очарован космосом. В конце концов, когда мне было десять лет, обнаружили аномалию Койпера: честное слово, инопланетный артефакт, расположенный на краю Солнечной системы. Для тех из нас, кого волновали подобные вещи, изменился весь наш взгляд на Вселенную. Но мы были в меньшинстве, а мир продолжал вращаться, и я не успевал за ним.
   Джон, однако, стал юристом, специализирующимся на исках о возмещении ущерба окружающей среде. Я думал, что он циничен, но на волне масштабной политической и экономической реструктуризации, последовавшей за программой Управления, он, несомненно, добился успеха. Подключившись к огромным рекам денег, которые текли туда-сюда в дестабилизированном мире, он стал чудовищно богатым и теперь стремился к еще большим амбициям, в то время как я, инженер, который строил разные вещи, едва мог оплачивать счета. Это, вероятно, говорит все, что вам нужно знать о состоянии мира в те дни.
   Мы действительно удивительно плохо ладили для братьев. А может, и нет. Но все же это был мой брат, единственный оставшийся в здравом уме человек, который знал меня всю мою жизнь, при всем уважении к моей матери.
   И мне очень хотелось рассказать ему о Мораг на пляже.
   Я никогда никому не рассказывал. Теперь я почувствовал, что должен это сделать. Кому еще рассказать, кроме моего брата? Кто еще должен знать об этом? Он, конечно, посмеялся бы, но это была его работа - насмехаться. Стоя там и работая с ним, в то время как свет становился ярче в сгущающемся мраке, я набрался смелости и открыл рот.
   И тут свет превратился в серебристо-серую пустоту. Внезапно Джон стал силуэтом на фоне темнеющего неба, держащим бесполезную кисть. Мы услышали разочарованные крики детей внутри дома.
   - Черт возьми, - огрызнулся Джон.
   Дом, или, во всяком случае, краска, приносили извинения. Извините, приносим извинения за причиненные неудобства.
   Это было коллективное отключение, поскольку разумные существа, рассредоточенные по окрестным домам, барам, магазинам и уличным фонарям, а также в водяных насосах, автобусах и лодках, реагировали на симптомы тревоги, поступающие от местной электросети - обычно это были сбои в частоте основной сети - и отключались сами. Все говорили, что так было лучше, лучше, чем в старые плохие времена дурацких систем и массовых отключений электроэнергии. Но все равно это была настоящая заноза в заднице.
   Моя мама высунула голову из окна. - И это еще одна причина, по которой мне не нравятся эти серебряные штучки.
   Джон рассмеялся. - Нам придется закончить завтра, ма. Извини.
   - Вам лучше зайти; теперь, когда электрические ограждения сняты, москиты набросятся на вас через несколько минут. У меня есть кусочки безмозглой курицы, печенье и открытки, чтобы дети не шумели. - Она с грохотом захлопнула окно.
   Я взглянул на Джона. Его лицо не было видно, была заметна лишь белизна его зубов. - Джин-рамми, - сказал он. - Я всегда ненавидел гребаный джин-рамми.
   - Я тоже. - По крайней мере, это было единственное, что у нас было общего.
   Он хлопнул меня по спине, немного дружелюбнее, чем раньше. Бок о бок мы вошли в дом.
   Именно тогда у меня в ухе раздался сигнал тревоги, такой громкий, что стало больно.
   В Сибири произошел какой-то взрыв. Том, мой сын, был вне связи, возможно, ранен.
  
   Повзрослев и узнав о своем мире, Алия всегда знала, что "Норд" - это корабль, артефакт, все, что связано с ним, создано. И это, конечно, подразумевало, что у него было происхождение, время, до которого его не существовало. Она никогда по-настоящему не задумывалась об этом. Главным было настоящее, а не какой-то разрыв в отдаленной истории; где бы вы ни выросли, глубоко внутри вы всегда предполагали, что ваш мир существовал вечно.
   Тем не менее, это было правдой. Этот корабль когда-то был построен, назван и запущен человеческими руками.
   Когда-то "Норд" был звездолетом поколений. Передвигаясь на субсветовой скорости, он был рассчитан на путешествие многих поколений, после чего отдаленные потомки его строителей высадятся на землю какого-нибудь нового мира. Считалось, что он был запущен из самой Солнечной системы, вероятно, построен изо льда удаленного спутника, возможно, из самого Порт-Сола - и, возможно, даже легендарным инженером Майклом Пулом, происходящим от объекта наблюдения Алии, более раннего Майкла Пула, который был обречен жить в гораздо более скучное время.
   Но, вероятно, это была всего лишь история. Правда заключалась в том, что порт отправления "Норда" был давно забыт, его предполагаемый пункт назначения неизвестен. Никто даже не знал, кем были его строители и чего они хотели. Были ли они мечтателями, беженцами - даже, как об этом смачно шептались, преступниками?
   Даже название корабля было предметом интеллектуальных споров. Возможно, оно произошло от "наутилус", слова со старой Земли, обозначающего животное, которое проводило свою жизнь в раковине. Или, возможно, оно произошло от слова "Норд", которым земляные черви обозначают направление на поверхности планеты.
   Но какой бы ни была его цель, "Норд" так и не достиг ее. Задолго до того, как он завершил свое плавание, его настигла волна кораблей со сверхсветовой скоростью, новое поколение людей слетело с Земли и заново открыло этот реликт своего прошлого. Должно быть, для экипажа это был огромный концептуальный шок в тот день, когда к нему подошли первые сверхсветовые флиттеры.
   Но когда это поколение ушло, экипаж смирился со своим местом на борту, немного обойдя стороной историю. Они начали торговать с проходящими мимо кораблями - сначала реакционной массой льда "Норда", от которого все еще оставались миллиарды тонн, а позже гостеприимством, культурными артефактами, театральными представлениями, музыкой, изысканной проституцией. На самом деле "Норд" больше не был судном; это был искусственный остров, дрейфующий между звездами, вовлеченный в сложную экономику межзвездной торговли. В настоящее время ни у кого на борту не было никаких амбиций по поводу окончания путешествия.
   Конечно, если вы живете на космическом корабле, существуют ограничения. Внутреннее пространство "Норда" всегда было ограниченным, и население никогда не могло вырасти слишком сильно. Но большинству людей было достаточно двух детей: на самом деле у многих было меньше. Алия знала, что ей повезло иметь сестру в Дреа; братья и сестры были редкостью. Однако ее родители никогда не делали секрета из той глубокой и необычной радости, которую они испытывали от своих детей.
   И в любом случае, если вам не нравилось здесь, в этой маленькой плавучей деревне, вы всегда могли сбежать. Вы могли заплатить за проезд на борту одного из бесконечного потока сверхсветовых посетителей "Норда" и отправиться в любой из миров быстро растущей человеческой Галактики. И точно так же некоторые из этих посетителей, очарованные древностью и покоем "Норда", решали остаться.
   Таким образом, "Норд" плыл дальше, его команда снова и снова перестраивала свой корабль, пока он не прошел сквозь плотные молекулярные облака, которые скрывали Ядро Галактики от глаз с Земли, и не вырвался в новый холодный свет.
   И полмиллиона лет стерлись.
  
   Дом сестер представлял собой скопление камер-пузырей, расположенных прямо под керамическим корпусом "Норда". В этой древней поверхности были прорезаны окна, так что из собственной комнаты Алии можно было смотреть в космос. Комната была маленькой, но это было приятное уединение, которым она всегда дорожила.
   Но сегодня здесь был посетитель. Незваный гость.
   Это был мужчина, незнакомец. Он спокойно стоял в центре комнаты, заложив руки за спину. Ее мать, Бел, стояла рядом с гостем, сцепив руки.
   Незнакомец был высок, настолько, что ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть потолок. Он был одет в невзрачную бледно-серую мантию, ниспадавшую до пола, несмотря на его угловатую высоту. Его лицо было длинным, с плоскостями и твердыми краями костей, как будто под его плотью не было ни кусочка лишнего жира. Его руки были короткими, слишком жесткими для лазания; он был жителем планеты. Выражение его лица было добрым, почти удивленным, когда он смотрел на нее. Но Алии показалось, что у него был отстраненный вид, как будто она была каким-то образцом. Он незаметно держался подальше от мебели, ее кровати, стульев, стола и резервуара для наблюдения, заваленных хламом и одеждой.
   Ей не нравился этот осуждающий незнакомец в ее комнате, рассматривающий ее вещи. Вспыхнуло негодование.
   Лицо ее матери раскраснелось, и она казалась напряженной, взволнованной. Потребовалось немало усилий, чтобы двухсотлетняя женщина так заметно разволновалась. - Алия, это Рит. Он проделал весь этот путь, чтобы увидеть тебя. Он из Содружества.
   Мужчина, Рит, шагнул вперед, раскинув руки. - Мне жаль, что я вот так вторгаюсь к тебе, Алия. Все это ужасно невоспитанно. И я знаю, что это станет для тебя шоком. Но я пришел, чтобы предложить тебе возможность.
   Она не могла сказать, сколько ему лет. Но, с другой стороны, нельзя сказать, сколько лет кому-то старше тридцати или около того. Однако он был другим, подумала она. В нем было какое-то спокойствие, как будто у него были заботы поважнее, чем у окружающих.
   Она подозрительно спросила: - Что за возможность? Ты предлагаешь мне какую-то работу?
   - В некотором смысле...
   - Я не хочу работать. Никто не работает.
   - Некоторые работают. Очень немногие, - сказал он. - Возможно, ты будешь одной из них. - Его голос был глубоким, убедительным, вся его манера завораживала. Она чувствовала, что он тянет ее по какому-то пути, по которому она, возможно, не захочет идти.
   Она заметила, что ее мать ушла, выскользнула из комнаты, пока Рит отвлекал ее.
   Рит отвернулся и прошелся по комнате, все еще держа руки за спиной. - У тебя есть окна. Большинство людей предпочли бы быть спрятанными, похороненными в человеческом мире, забыть, что они вообще находятся на звездолете. Но не ты, Алия.
   - Квартиру выбрали мои родители, - сказала она. - Не я.
   - Ну, возможно. - Изящным пальцем он провел по стене со слабыми тенями, перекрестной штриховкой прямоугольников, шестиугольников, овалов и кругов. Поскольку структура заселения "Норда" изменялась, здесь были вырезаны окна, затем заделаны и вырезаны снова, каждый ремонт оставлял призрачный след. - А эти шрамы от использования? Они тебя не беспокоят?
   - Почему они должны беспокоить? - На самом деле ей нравилось ощущение истории, которое давали ей слабые шрамы, мысль о том, что она не первая, кто живет здесь, дышит этим воздухом.
   Он кивнул. - Ты не возражаешь. Даже если это должно дать тебе ощущение быстротечности, мимолетности всего - молодости, любви, даже твоей собственной идентичности. Я не хочу показаться снисходительным, Алия. Но подозреваю, что ты еще слишком молода, чтобы понимать, насколько это редко. Точно так же, как большинство людей предпочли бы забыть, где находятся в пространстве, они предпочли бы не думать о своем положении во времени. Безусловно, они предпочли бы не думать о смерти!
   Она чувствовала себя все более неуютно. - И поэтому ты пришел сюда? Потому что я слишком много думаю?
   - Никто не думает слишком много. В любом случае, ты ничего не можешь с этим поделать, не так ли? - Он подошел к ее резервуару для наблюдения. Это был посеребренный куб высотой в половину его роста. - Можно мне?
   Она пожала плечами.
   Он постучал по поверхности резервуара.
   Он стал прозрачным, открывая мягко просвечивающую внутреннюю часть, наполненную светом, который подчеркивал черты лица Рита. И сквозь свет змеилась бледно-розовая веревка, петляя и оборачиваясь сама на себя. Если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, что линия была не простым кабелем, а имела небольшие выступы и гребни. И если присмотреться еще внимательнее, то можно было просто разглядеть, что на самом деле это была своего рода цепочка, звенья которой состояли из крошечных человеческих фигурок, плавно переходящих одна в другую: на одном конце был крошечный ребенок с розовыми пальчиками на руках и ногах, а на другом конце последовательности - согнутый и изможденный старик.
   Рит сказал: - Твой объект - Майкл Пул, не так ли? Я тебе завидую. Хотя не совпадение, что тебе назначили такую значимую с исторической точки зрения фигуру.
   - Это не так?
   - О, нет. Мы - я имею в виду, советы Содружества - давно присматривались к тебе, Алия.
   Это охладило ее. И она все еще не знала, чего он хотел.
   - Я, конечно, рад видеть, что ты продолжаешь свидетельствовать.
   - А разве не все так делают?
   - К сожалению, нет. Хотя у всех нас есть свой долг: свидетельствовать - значит участвовать в Искуплении, которое предписано Трансцендентным. - Когда он произнес это название, Рит склонил голову.
   Алия знала, что это правда. Она всегда была очарована назначенной ей темой для свидетельствования; другие, даже ее собственная сестра, считали, что это слишком серьезно, и в интересах популярности она научилась не говорить об этом.
   Рит сунул руку в резервуар и коснулся цепи телесного цвета, ближе к одному концу. Это "звено" было вырезано, увеличено и оживилось, и резервуар наполнился светом далекого солнца, исчезнувшего пляжа. Мальчик играл, подбрасывая в воздух разноцветные диски. В небе виднелся инверсионный след от поднимающейся искры света, возможно, ракеты; мальчик перестал играть, чтобы посмотреть, прикрыв глаза рукой.
   Рит пробормотал: - Моя история немного подзабыта. Разве этот Пул не вырос на Байконуре? Или это была Флорида? Один из тех палеологических космодромов...
   - Мне нравится наблюдать за ним в детстве, - выпалила Алия. - Он такой жизнерадостный. Полон идей. Всегда что-то мастерит. Как те игрушки. Он вырезал и придавал им форму, пытаясь заставить их лучше летать.
   - Да. Бесформенные мечты юности, так быстро сменившиеся сложностями и компромиссами взрослой жизни. Но его жизнь была такой короткой. К тому времени, когда он был в твоем возрасте, жизнь Пула, вероятно, наполовину закончилась. Большинство из них могли сделать только одну карьеру, внести один значительный вклад, прежде чем... - Рит щелкнул пальцами. - Представь себе это! Но мы, у кого для сравнения так много времени, часто предпочитаем вообще ничего не делать.
   Алия поняла, что он пытался завербовать ее. Но для чего? - Почему я должна желать работать, на вас или на кого-то еще?
   - Это разумный довод, - сказал Рит. - В нашем обществе безграничного материального богатства, какие могут быть вознаграждения? Ты когда-нибудь слышала о деньгах, дитя?
   - Только исторически.
   - Ах, да. - Он повернулся к ее резервуару для наблюдения. - Во времена Пула еще были деньги, не так ли?
   - Да.
   - И сам Пул работал.
   - Он участвовал в одном из крупных геоинженерных проектов...
   - Да, - сказал Рит. - Борьба за преодоление самого большого препятствия в его жизни. Но как ты думаешь, что мотивировало Пула? Я уверен, что ему платили. Но были ли это просто деньги, которые ему были нужны?
   - Нет.
   - Тогда что?
   Она нахмурилась, размышляя. - Его мир был в беде. Долг, я полагаю.
   - Долг, да. Конечно, сейчас все по-другому. Но даже несмотря на то, что деньги исчезли, долг остается - тебе так не кажется? И я уже знаю, что ты выполняешь свой долг, Алия, своим свидетельствованием. Скажи мне, что ты думаешь о Пуле.
   - Его наследие...
   - Не обращай внимания на его место в истории. Что ты о нем думаешь?
   Она изучала играющего мальчика. Для нее Пул был чахлым существом, живущим в стесненные, темные времена. И его разум был сформирован лишь наполовину, его речь была замедленной. Да ведь большую часть времени он был едва в сознании. Он словно ходил во сне, как робот, управляемый бессознательными и атавистическими импульсами. Когда случилась трагедия, когда умерла его жена, он был ошеломлен, совершенно неспособный даже осознать те сильные эмоции, которые разрывали его на части.
   И все же это ущербное животное было гражданином цивилизации, которая уже выходила за пределы планеты своего рождения, и на самом Майкле Пуле лежала серьезная ответственность, определяющая историю; и все же этот человек, в некотором смысле, спасет свой мир.
   Неуверенно она попыталась высказать что-то из этого Риту.
   Рит сказал: - Только подумай, как бы ты выглядела в его глазах. Да ведь ты совершенно другая категория существ. Если бы Пул стоял сейчас перед тобой, интересно, смогли бы вы вообще разговаривать друг с другом! Вы с Пулом настолько разные, насколько вообще могут быть разные люди. И все же ты всегда наблюдала за ним. Как думаешь, Алия, сможешь ли ты когда-нибудь полюбить его?
   - Любовь? О чем ты говоришь? Чего ты хочешь, Рит?
   Его глаза были глубокого водянисто-золотого цвета. - Понимаешь, я должен быть уверен.
   - В чем?
   - Что ты действительно та, кого я ищу. - Он повернулся в ответ на слабый звук. - Я думаю, твой отец дома.
   Алия была счастлива выбежать из комнаты, спасаясь от этого странного человека и его пристального взгляда, в поисках поддержки у своего отца. Но, в конце концов, заверения были последним, что она получила от него.
   В гостиной квартиры ее мать и отец стояли бок о бок. Ее сестра Дреа тоже была здесь. Внимание Алии отвлекли резервуары для свидетельствования, сложенные в одном углу комнаты, ее родителей и Дреа. Ее поразило, что она не могла вспомнить, когда другие свидетельствовали. Возможно, Рит был прав, она была необычной.
   Ее семья пристально смотрела на нее.
   И затем, как будто впервые заметив это, она увидела, что Ансек пришел домой не один. На руках у ее отца был младенец, только что извлеченный из родильного отделения.
   Рит последовал за Алией и осторожно встал в стороне.
   Алии было трудно говорить. - Что ж, - сказала она. - Настоящее семейное сборище.
   Ее мать была в отчаянии. - О, Алия, прости меня.
   Ансек, ее отец, был спокойнее, хотя на его лице читалось страдание. - Это не кризис, - сказал он. - По крайней мере, так не должно быть. Возможность - вот что есть у нас.
   Алия повернулась к сестре. - А ты - ты знала?
   Дреа огрызнулась в ответ, на мгновение вспыхнув соперничеством между сестрами. - Не вымещай это на мне. - Она помахала Риту. - Содружеству нужна ты, а не я!
   И все это время на руках у ее отца было безмолвное, неоспоримое существование ребенка. Теперь глаза Бел сияли. - Это мальчик, Алия, маленький мальчик!
   Ансек сказал: - Ты знаешь, какими счастливыми это делает нас, не так ли? Ты знаешь, как мы любим детей - как нам нравилось, когда ты росла. - Он укачивал ребенка. - Это наш, Алия. Наш общий, Бел и мой. Наличие детей. Это то, что делает нас такими, какие мы есть.
   - А как же я? - спросила Алия. - Для вынашивания в резервуаре требуется два года. Значит, ты так давно знал, что этот день настанет. И ты знал, что произойдет потом... - Это было единственное железное правило "Норда". В его ограниченном пространстве вам разрешалось иметь двоих детей; если вы хотели третьего, один из остальных должен был уйти, чтобы освободить место, вообще покинуть корабль. - Ты держал это в секрете от меня. Ты пошел в резервуар. Ты все спланировал...
   Ее мать взяла ее за руки. - Все не так, Алия, совсем не так. Мы не должны были говорить тебе, что Содружество заинтересовано в тебе.
   - Почему?
   - На случай, если Содружество все-таки не захочет тебя, - мягко сказал Рит. - Видишь ли, ты можешь почувствовать себя отвергнутой. Считается, что так будет добрее.
   - Но мы должны были спланировать, - сказала Бел. - Ты понимаешь это, не так ли? Мы думали, что потеряем тебя. Нам нужно было спланировать, что за этим последует.
   И Алия теперь все это видела. - Так вот оно что. Содружество хочет забрать меня, и это повод для вас избавиться от меня и завести нового ребенка. Вы просто предполагаете, что я собираюсь пойти с Ритом. С этим незнакомцем. Так что вы можете остаться дома с этим ребенком.
   - Но это прекрасная возможность, - сказал ее отец. - Большая честь. Любой захотел бы пойти.
   - Ты пойдешь, - сказала ее мать. Но она взглянула на ребенка, и в ее голосе послышались нотки паники.
   - Не так ли?
   Рит стоял рядом с Алией, высокий, спокойный. Внезапно она почувствовала себя ближе к нему, чем к собственной семье. Он сказал: - Не волнуйся, Алия. Это не должно было быть так сложно. Мы все виноваты. Но я видел тебя достаточно, чтобы знать, что если ты пойдешь со мной, то не пожалеешь об этом. Я отведу тебя в места, которые ты и представить себе не можешь. Центр Галактики - миры, которым нет числа. Тебя обучат, раскроют весь твой потенциал. Твой разум раскроется, как цветок!
   - Но зачем?
   - Что, ты еще не разобралась с этим? - Он улыбнулся. - Я хочу, чтобы ты стала Трансцендентной, дитя.
   Она разинула рот. - Я?
   - Ты как раз такого типа.
   Быть Трансцендентной - это было невообразимо. Ее сердце разрывалось от любопытства, гордости - и, да, благоговения. Но она также боялась. - Могу ли я выбрать остаться?
   - Конечно, - сказал ее отец. Но ее мать бросала на ребенка все более отчаянные взгляды, и Алия поняла, что на самом деле у нее не было выбора, совсем никакого.
  
   Новость о катастрофе дошла до меня из третьих рук, через друга приятеля Тома. Появившись из ниоткуда, она была ударом по голове.
   Джон проявлял сострадание и заботу. Какой придурок. Я всегда думал, что в столь трудные времена, как этот, мой брат никогда по-настоящему не понимал этого; он никогда по-настоящему не ощущал глубоких эмоций, бурлящих вокруг, и никогда не был способен понять, что ты чувствуешь. У него была роль, которую он должен был сыграть, чтобы все исправить, роль, которую он выполнял. Но он этого не понял.
   Как и двое его счастливых детей. Своими пустыми, красивыми глазами они наблюдали за мной, чтобы увидеть, что я буду делать, как будто я был животным, в которое ткнули палкой.
   Моя мать была в целом более сложным случаем. Она суетилась, готовя горячие напитки для всех, ее самоконтроль был абсолютно жестким. Но внутри она была пустой и хрупкой, как фарфоровая кукла, которая каким-то образом пережила почти столетие. Джон вообще этого не чувствовал; моя мать чувствовала это, но боролась с этим. Так кто же был более испорчен?
   В любом случае, у меня были дела. Я сбежал в свою комнату.
  
   Я сел на свою кровать, на кровать, на которой спал ребенком, на кровать, которой Том пользовался несколько раз, когда останавливался здесь, и заговорил в пустоту, пытаясь связаться с моим сыном.
   Я не мог дозвониться до имплантов Тома или до офиса, в котором он работал. Местная связь в Сибири была отключена, и сети в целом, казалось, пострадали. Я представил себе огромную дыру, грубо вырванную из электронной нервной системы мира, волны боли и шока, расходящиеся рябью, и стаи консультантов, искусственных и человеческих, устремляющихся вниз, чтобы помочь раненым искусственным разумам справиться с их травмой. Чувствительность приходит как единое целое: если вы хотите обладать умом, вы должны принять саморефлексию, тревогу.
   И не помогло то, что прямо сейчас, как мне терпеливо объяснили, новостные сети поглощали всю доступную полосу пропускания. Катастрофа в Сибири, вызванная взрывом чего-то под названием "залежи газогидратов", о которых я ничего не знал, казалось, имела все нужные зацепки для новостей: много крови, какая-то связь с потеплением и, следовательно, серьезный ракурс, если так пойдет и дальше, и, наконец, но не в последнюю очередь, это касалось работников гуманитарной помощи, пострадавших во время взрыва, - группы фотогеничных молодых людей с Запада.
   Но ничего из этого мне не помогло. Я оставил включенными свои системы, пытаясь дозвониться Тому, в то же время отправил больше поисковых агентов, чтобы забронировать место на рейс.
   Стоимость билета на самолет в Сибирь, даже в один конец, была пугающей. В 2047 году никто не летал, никто, кроме очень богатых и очень важных людей, или если вам было нужно позарез. Облететь вокруг Земли на туристическом космоплане стоило дешевле, чем перелететь Атлантику. Том, работающий в своем агентстве по генетическому наследию, путешествовал на круизном лайнере, потратив недели на то, чтобы обойти полярный океан - способ путешествия с гораздо меньшим воздействием на окружающую среду. Но это было бы слишком медленно для меня. Перелет во Флориду уже выбил меня из колеи, но что еще я мог сделать?
   Конечно, забронировать билет было только половиной дела. Следующим шагом было то, чтобы меня признали достойным места. Система бронирования направила меня в консультационную службу авиакомпании, чей мужской голос звучал старше, чем мой, отечески строго. - Давайте разберемся, почему вы на самом деле хотите лететь.
   - Мой сын ранен!
   - Знаете, полеты - это стремление поколения. В юности вы, вероятно, летали много раз, как и ваши родители. Но тогда вы предавались многим нездоровым занятиям. Это не значит, что сейчас вы должны продолжать.
   - Я не хочу летать. Просто хочу попасть туда.
   - Возможно ли, что на самом деле вы хотите улететь не в Сибирь, а в свое прошлое? Возможно ли, что это не пункт назначения, который вы ищете, а бегство, освобождение от ответственности настоящего?.. - И так далее.
   Мой телефон был имплантирован; я не мог заглушить телефонную трубку и сказать то, что на самом деле думал. Итак, я выпускал пар, расхаживая по комнате, пока этот виртуальный Фрейд читал мне лекцию о необходимости "скрытых дополнений", за которые я буду платить, с точки зрения затрат на нанесение ущерба окружающей среде, компенсации сообществам, которые я нарушу шумом самолета, и даже налогов на уборку, связанных с утилизацией самого самолета через несколько лет. Все это было частью пакета мер социальной ответственности, который авиакомпании должны были принять много лет назад, чтобы вообще продолжать летать. Но это было трудно пережить.
   - Я не обязан оправдываться перед вами в своих отношениях с сыном, - огрызнулся я в ответ.
   - Только не передо мной, - сказал эмпат. - Не перед авиакомпанией, даже не перед вашим сыном. Перед собой, Майкл.
   - Нет, - настаивал я. - Бывают моменты, когда нам нужно быть с людьми. Это глубоко присуще приматам. - У меня были проблемы с тем, чтобы мой голос звучал ровно. - Думаю, это часть нашей программы. Вы должны это понимать.
   - Но ваш сын официально заявил, что ему не нужно быть с вами.
   Том сказал это, и это не помогло моему заявлению. - Вся жизнь ребенка примерно после десяти лет посвящена установлению его независимости от родителей. И в нашем случае наши отношения были особенно напряженными с тех пор, как его мать умерла при родах. Даже вы, должно быть, поняли это.
   - Да, я...
   Вы не перебиваете психоаналитические машины авиакомпании, но я перебил. - Но мы нужны друг другу. Мы - это все, что у нас есть. Слова Тома - это только поверхность. Важно то, что мы чувствуем под ними. И если у вас не полная потеря памяти, вы поймете, что... - Вы также не должны оскорблять уклончивые машины. Но я имел в виду все, что сказал.
   Я был с Мораг, когда она умирала на том ужасном больничном столе. И в тот момент я больше ничего на свете не хотел, ничего, кроме как быть с Томом; это было так, словно стальной трос застрял у меня в животе и тянул меня к нему. Но, конечно, все быстро усложнилось. Тому было всего восемь; он был слишком мал, чтобы справиться со своим горем, не говоря уже о моем собственном. И в последующие месяцы, когда он наблюдал, как я погружаюсь в себя, какая-то частица его смешанных чувств трансформировалась в негодование. С тех пор это ужасное время определило наши отношения.
   - Но это глубокое чувство остается, - сказал я автомату авиакомпании. - Связь. И я верю, что это верно и для Тома, даже если он не хочет этого признавать. На каждое действие есть равная и противоположная реакция. Третий закон Ньютона.
   - Но, видите ли, мистер Пул, это чрезмерно аналитическое замечание просто иллюстрирует то, что я говорил...
   Джон подошел к двери. Он прислонился к косяку, руки в карманах, наблюдая, как я расхаживаю взад-вперед. - Я бы не стал этого делать, - сказал он. - Консультант, вероятно, может уловить твое движение. Диссонанс между позой твоего тела и твоими словами - это настоящая ловушка.
   - У меня такое чувство, будто я продираюсь сквозь вату.
   Он пожал плечами. - Таков современный мир. Лишенный энергии. Скованный. - Он шагнул вперед. - Позволь мне помочь. - Он протянул палец к моему уху, к моему импланту.
   Я вздрогнул; ничего не мог с собой поделать.
   На этот раз Джон, казалось, понял. - Что важнее, соперничество между братьями или достучаться до Тома? Позволь мне победить в этом.
   Я кивнул. Он коснулся моего лица, прямо перед ухом, и я почувствовал легкий удар тока, когда его системы подключились к моим. Он перехватил мои звонки и несколькими мягкими словами перевел их на свою компанию в Нью-Йорке.
   Системам его компании потребовалось всего пять минут или около того, чтобы получить ответ. Джон, непринужденно стоявший в углу моей спальни, с сожалением повернулся ко мне. Даже вся мощь Джона не смогла пробиться сквозь месиво, в которое превратился сектор глобальной коммуникационной сети, поэтому он не смог связать меня с Томом и не испытал особой радости от расписания полетов. - Свободных мест нет до середины следующей недели.
   - На следующей неделе? Иисус. Но...
   Он поднял руку. - Я могу обеспечить тебе проекцию виртуальной реальности в течение двадцати четырех часов. Думаю, это лучшее, что мы можем сделать, Майкл.
   Я обдумал это. - Хорошо. Сколько?
   - Позволь мне заплатить за это.
   - Нет, - рефлекторно огрызнулся я.
   Он, казалось, подавил вздох. - Да ладно, Майкл. Он мой племянник, а также твой сын. Лета, я могу себе это позволить. И ты не знаешь, на что тебе могут понадобиться твои деньги в будущем.
   Я признал это второе поражение. - Хорошо, - сказал я. - Но, Джон, я все еще не знаю, жив он или мертв. Я даже этого совсем не знаю. - Мне не хотелось вот так просить его о дополнительной помощи. Но он был прав. Лучше позволить ему победить; какое это имело значение?
   Он кивнул. - Я продолжу попытки дозвониться. Оставь это мне. - Он ушел в свою комнату, тихо разговаривая со своим имплантом.
  
   Было еще только десять вечера, слишком рано, чтобы пытаться заснуть. Я спустился вниз, где моя мама сидела с детьми, просматривая изображения горного пейзажа в виртуальной реальности. - Как ты заметишь, без погружения, - сказала мне моя мама. - Так близко ко сну погружение вредно для них.
   Я рассказал им новости, или не новости, о Томе. Когда моя мама услышала, что Джон помогает мне, она обхватила чашку чая тонкими, как птичьи когти, пальцами и поднесла ее к губам, чтобы осторожно отхлебнуть. Она выглядела довольной, хотя была слишком умна, чтобы сказать об этом открыто. После того, как мы уехали из дома, она всегда старалась поощрять своих сыновей к близким отношениям, поддерживать связь; она даже пыталась придумать способы, как это осуществить. И даже сейчас, даже в это ужасное время, когда было возможно, что ее внук лежит где-то при смерти, она прикидывала, как использовать этот последний сдвиг в наших отношениях.
   Некоторое время мы с детьми смотрели снимки в виртуальной реальности. Это были снимки из поездки на праздник, которую дети совершили со своим отцом в Скалистые горы. Это было прекрасное место, где стремнины с белой водой впадали в прозрачные пруды, а похожие на кукол дети в виртуальной реальности карабкались по отвесным скалистым стенам. Я вспомнил несколько захватывающих каникул, которые мы провели в детстве, когда мои родители возили нас на Галапагосские острова, в Австралию, в африканские охотничьи парки - места, полные экзотических форм жизни, которые поразили и взволновали меня. Но никто больше не отправлялся на поиски дикой природы, потому что ее там не было. В мире все еще были красивые места, куда богатые люди ездили отдыхать, но они были неодушевленными, как это, ландшафты из камней и воды.
   Но даже мертвые ландшафты изменились. Вы могли видеть, как грани скал были огорожены и обнесены проволокой. Повышение температуры дестабилизировало высотные скалы, оттаивая глубокую вечную мерзлоту под ними. Альпинисты в наши дни являются еще одним вымирающим видом.
   Я погрузился в свои мысли. Оба ребенка смотрели на меня, на их идеально гладких лицах была написана спокойная озабоченность. Они выглядели так, как будто их учили так сидеть.
   Я вышел из комнаты.
   Побродил по дому. Может быть, я мог бы вызвать водное такси и ненадолго съездить в город. Найти бар, желательно неплавучий. Или, может быть, просто прогуляться по берегу. Но я не хотел уходить слишком далеко от Джона и его звонков. Даже тогда, даже в такое ужасное время моей жизни, я был в его власти и во власти моей матери. Я думал, что нахожусь в своего рода тюрьме, прикованный к неподвижности всеми негласными правилами и договорами, которые были установлены за пятьдесят два года моей жизни с семьей.
   Побежденный, я поплелся обратно наверх, в комнату Джона.
  
   Он сидел на кровати, просматривая заголовки на умном экране. - Новостей нет.
   - Ты связывался со своим офисом?
   - В этом нет необходимости. Фелиз хороший парень; он будет продолжать попытки, пока не дозвонится, и сообщит в ту же минуту. Не принимай это близко к сердцу. Хочешь чего-нибудь? Выпить - я принес немного пива.
   - Нет. Спасибо.
   Засунув руки в карманы, я слонялся по комнате. Казалось, здесь было еще меньше от Джона, чем от меня в моей комнате, хотя Джон давно бы систематически убрал отсюда все ценное. Но в одном затененном углу я обнаружил небольшой книжный шкаф. - Привет. Вот мои старые научно-фантастические романы.
   - Действительно? - Он подошел посмотреть. Мы склонились бок о бок, братья, двое мужчин средних лет с толстыми шеями, стараясь разглядеть названия на потрескавшихся и пожелтевших корешках.
   Я сказал: - Я подумал, что их выбросили. Думаю, мама перенесла их сюда во время одной из своих вылазок. - Что было бы типично для нее, кисло подумал я; эти вещи были невероятно важны для меня в детстве, но она даже не знала, кому они принадлежали - мне или Джону.
   Джон пробежал пальцами по названиям. Некоторые из этих книг датировались 1960-ми годами или даже раньше. В основном это были подарки от дяди Джорджа, который собирал старые книги, когда был ребенком. - Это может чего-то стоить.
   - Знаешь, они были моими, - сказал я слишком поспешно.
   Он поднял руки, на его лице появилась слегка насмешливая улыбка. - Не спорю с этим. - Он взял пару экземпляров с полок, вынул их из защитных майларовых пакетов и пролистал. - Не в лучшем состоянии, - сказал он. - Смотри, как все пожелтело - слишком долго на солнце.
   Я выпрямился. - Да. Но я бы не хотел их продавать. И в любом случае рынок коллекционирования этих вещей уже не тот, что был раньше.
   - Что так?
   - Слишком далеко в прошлом. Мы уже слишком стары. У каждого предмета коллекционирования есть своя демографическая группа. Вы достигаете пика как коллекционер в тридцать, сорок лет - достаточно стары, чтобы испытывать ностальгию, достаточно богаты, чтобы расходовать свой доход, достаточно молоды, чтобы глупо его тратить. Но научная фантастика старше этого, она давно закончилась.
   - С ней было покончено, даже когда мы были детьми, - сказал он. - Никогда не понимал, что ты в ней нашел.
   - Знаю, что ты не понимал, - раздраженно сказал я. - В этом разница между нами. - Я посмотрел вдоль полки и вытащил роман. - Никто не читает литературу, но вокруг нее все еще существует научная традиция. И знаешь, Джон, в этом есть что-то завораживающее. Все эти утраченные перспективы. - Когда я был ребенком, будущее все еще было светлым, гостеприимным местом, местом, где я хотел жить. Возможно, мы все обманывали себя даже тогда - вымирание уже шло полным ходом, - но именно так я себя чувствовал. Теперь, если вы вообще думали о будущем, оно представлялось вам как мрачное место, которое сотрет вас с лица земли, как больница, место, куда вы отправитесь умирать. Я поставил хрупкую старую книгу обратно на полку. - Это антипрогрессивная точка зрения, почти средневековая. С философской точки зрения, мы регрессируем.
   - Но все это - фантастические мечты о ракетных кораблях и инопланетянах - всегда отталкивало меня. Это никогда не казалось реальным.
   - Но будущее реально, - сказал я. - Игнорировать это абсурдно. Это как если бы мы решили, что не верим в Эверест или Тихий океан. Они все еще там, закрываем мы на них глаза или нет. Будущее наступает, нравится нам это или нет. Мир меняется, и мы тоже. Будущее должно отличаться от прошлого.
   - Но это никого больше не волнует, - грубо сказал Джон. - И что тебя беспокоит, так это то, что в будущем, оказывается, нет места таким людям, как ты. Инженеры. Люди, которые хотят что-то строить. Люди, которые хотят летать в космос! Что ж, мы слишком заняты починкой того, что сломали раньше, чтобы строить что-то новое.
   Он был прав. Космическая программа была для меня большим разочарованием, всю мою жизнь. Спустя почти восемьдесят лет после Нила Армстронга, все еще никто не был на Марсе, никто не покидал орбиту Земли со времен луноходов. Мы даже не отправили зонд к аномалии Койпера. Потепление поглотило всю нашу энергию, а великий шок от внезапного взрыва "С годовщиной" в 2033 году потряс нас еще больше.
   Думаю, Джон, вероятно, знал, что на самом деле я работал над проектированием космического корабля нового поколения. Но за эту работу платили копейки, и, скорее всего, я бы никогда не полетел - это было хобби, бумажная модель, как я когда-то делал модели космической станции из пластика, краски и наклеек. Возможно, это подтвердило его точку зрения. Мы все были слишком заняты исправлением положения, справлялись с одним набором разрушительных изменений за другим, тратили все ресурсы нашей цивилизации только на поддержание стазиса, чтобы мечтать о межпланетных приключениях.
   Джон сел на кровать и прислонился к стене, заложив руки за голову, как большой футболист. - Знаешь, если бы ты сейчас написал научно-фантастический роман, я был бы героем.
   Это было достаточно возмутительно, чтобы заставить меня рассмеяться. - Как так?
   - Потому что я имею дело с будущим таким, какое оно есть. И я помогаю людям.
   В основном он занимался компенсациями за воздействие на окружающую среду. Он начинал с представления интересов частных лиц, людей, которые потеряли свои дома или здоровье в результате предотвратимых разливов токсичных веществ и тому подобного. Затем перешел к консультированию законодателей по корректировкам налоговой системы в отношении таких вещей, как загрязняющие окружающую среду виды топлива, источники тепла или процессы, связанные с выбросами парниковых газов.
   По словам Джона, все дело в стремлении к балансу; вы должны были сбалансировать стремление к экономическому развитию с потребностью в экологической стабильности, вы должны были сбалансировать экономическую эффективность со справедливостью для тех, кто пострадал. Он даже работал над понятием "межпоколенческой справедливости", согласно которому вместо того, чтобы полностью игнорировать будущие поколения или, в лучшем случае, использовать их в качестве мусорщиков для ваших отходов, вы фактически платите "налог на будущее" за любое влияние, которое вы могли бы оказать на них. Джон сделал себе что-то вроде имени; действительно, к моему огорчению, он несколько раз появлялся на телевидении в качестве говорящей головы по этим вопросам.
   Однако его первой любовью всегда было состязательное право, и в пятьдесят с лишним лет его снова потянуло к нему - но уже к гораздо более крупным делам. - Вместо того, чтобы защищать маленькую старушку от компании, которая отравляет ее питьевую воду, я сейчас, например, консультирую администрацию по массовому иску против Китая. - В то время как Соединенные Штаты стали лидером в области глобального управления окружающей средой в 2020-х годах, Китай, неустанно стремясь к экономическому росту, продолжал загрязнять окружающую среду даже по сей день. - И еще есть плата за перераспределение... - Эмпирическим правилом потепления было то, что жаркие районы проигрывали, в то время как более прохладные районы выигрывали. Так, например, фермер из Айовы, страдающий от растущей засушливости, проиграл, в то время как фермер из Миннесоты с более продолжительным вегетационным периодом выиграл.
   - Простая справедливость - это философское руководство, - сказал Джон. - Парень из Миннесоты использует свою щедрость, чтобы субсидировать своего коллегу из Айовы. И если в будущем что-то изменится, поток средств всегда может пойти в другую сторону. Я думаю, люди принимают это; все это явно справедливо. - Он даже сказал, что вы могли бы распространить это на планетный масштаб - не через судебные иски, как Соединенные Штаты против России, Китая, но посредством "планетного торга". Выигравшая Канада могла бы выручить проигравшую Индию, и так далее.
   Джону пришлось проделать большую работу в различных агентствах Управления. Само понятие Управления основывалось на принятии ответственности за свои действия, на признании истинной стоимости того, что вы сделали, или на разделении какой-либо выгоды. Но, конечно, вы всегда ставили "выигрыш" и "проигрыш" в кавычки; на самом деле все это были просто перемены, которые в разной степени затронули всех.
   Но я думал, что все это равенство, балансировка, налогообложение и справедливость были всего лишь способом распределения последствий потепления, а не уменьшения этого воздействия в первую очередь. Мне пришло в голову, что здесь скрыто ограниченное допущение, что какое-то время все будет продолжаться примерно так же, как и было - может быть, разваливаясь, но делая это медленно, оставаясь более или менее терпимым, управляемым. Но что, если нет?..
   Джон начал рассказывать мне о книге, над которой он работал.
   - Погоди, - сказал я. - Книга?
   Он самодовольно ухмыльнулся. - Это все о будущем денег.
   Он развивал идею, восходящую к Джону Мейнарду Кейнсу, экономисту, работавшему в середине двадцатого века. - Вы бы вели международную торговлю в совершенно новой валюте, которая приносила бы отрицательные проценты. Таким образом, вы, естественно, как можно быстрее потратите свое уменьшающееся богатство, что увеличит торговлю и экспорт других стран. Это новая парадигма, - сказал он. - Способ избежать долговых гор прошлого и стимулировать глобальную торговлю, на которую мы полагаемся. Почему нет? Деньги - это всего лишь ментальная конструкция. Мы можем устанавливать их правила так, как захотим. У меня есть кое-какие контакты в администрации по делу о Китае, и я думаю, что смогу заручиться некоторой поддержкой...
   И так далее. Я слушал все это с тошнотворным чувством. В то время как я, инженер, был пережитком девятнадцатого века, печальным персонажем Жюля Верна, возможно, мой умник брат действительно был архетипом нашего времени, современным героем. - Итак, ты собираешься стать более заметным, чем когда-либо, - сказал я. - Я никогда не смогу вырваться из твоей тени.
   Он рассмеялся. В моих словах была доля искренней горечи; конечно, заметной для него. - Я приглашу тебя на презентацию книги, - сказал он.
  
   В ту ночь мне удалось поспать, но совсем немного. Я встал рано и вышел из дома.
   Спустился к побережью и шел, шел и шел. Я никуда не собирался уходить; просто пытался избавиться от содержимого своей собственной головы, как мудро посоветовал мне психотерапевт авиакомпании.
   Повсюду поднялось разъяренное море. Вода смыла заборы, волны захлестывали лужайки, и пальмы склонились над водой, подмытые, наверняка обреченные. Один парень построил курятник прямо на краю своего участка, в нескольких метрах от моря. Когда подул ветер, цыплята, должно быть, промокли до перышка от ужаса; мне стало интересно, какие яйца он от них получил.
   Все это было удручающе предсказуемо. Флорида всегда была плоской и заболоченной. Усилия человека на протяжении веков вытеснили оттуда воду и отвоевали большую часть суши. Но теперь океан возвращался. Даже водоносный горизонт Флориды был загрязнен солью, а также промышленными отходами. Для флоры и фауны это также не стало хорошей новостью. Соленая вода, которая теперь с каждым приливом проникала вглубь суши, нанесла ущерб пресноводной экологии. В наши дни Эверглейдс не был тем местом, куда ездили туристы; гниющие овощи, которыми были забиты мертвые болота, воняли до небес. Говорили, что крокодилы все же выжили, питаясь гниющим мусором вокруг них, пережив это событие вымирания, как они пережили множество других.
   Ветер изменился и задул с моря. Этот океанский бриз пах отвратительно, удушливой вонью, как будто где-то горит резина. Это был коктейль из токсинов, который, возможно, разнесло ветром с обширных промышленных пустошей Центральной Европы, Африки или даже Азии: часть этой дряни поднялась очень высоко и могла даже обогнуть Землю.
   Я задавался вопросом, как бы я относился ко всему этому, если бы был счастлив, как дети Джона. Однажды я обсуждал это с Джоном, единственный раз, когда осмелился, единственный раз, когда был достаточно пьян, когда его жена не мешала.
   - Стремление к счастью - наше неотъемлемое право, Майкл, - сказал он. - Помни, так написано в Конституции. Каждый родитель прежде всего хочет, чтобы его ребенок был счастлив. Мы пытаемся заботиться о них, мы даем им образование, деньги, чтобы максимально увеличить их возможности преуспеть в жизни - но, в конце концов, конечной целью является счастье. На самом деле, этот аргумент восходит к Аристотелю; он утверждал, что любое другое благо - это средство достижения цели, но счастье - это цель.
   - Умный парень.
   - И теперь мы знаем, что по крайней мере пятьдесят процентов вероятности вашего счастья передается по наследству, даже без изменений. Но мы можем изменить это. Мы - первое поколение, которое может гарантировать счастье своим детям.
   Итак, вы пичкали своих детей лекарствами и терапией. Или вы соединили их геномы, как это сделал Джон, чтобы сделать их счастливыми во что бы то ни стало.
   Мне показалось, что я увидел что-то, скользящее по низкорослой траве дюн. Возможно, это была древесная змея, которая попала во Флориду и другие части континентальной территории Соединенных Штатов с Гуама через Гавайи. Чертовски ядовита и является злобным врагом птиц. С другой стороны, рецепты мяса древесных змей дополняли меню ресторанов Майами.
   Они могли вырасти до трех метров в длину. Вид того, как они скользят по траве, заставил меня содрогнуться. Я повернул назад, направляясь домой.
  
   К тому времени, когда я вернулся домой, было около восьми утра.
   Моей матери уже не было дома, она возилась с растениями в горшках в верхней части двора, с подветренной стороны дома. Она стояла на коленях на коврике с перилами, садовом пособии пожилой леди. Но ее пальцы без перчаток были покрыты коркой грязи, и она принялась копать с удвоенной силой.
   Я вспомнил, как она всегда любила свой сад. Когда мы были детьми, я думал, что она любила его больше, чем нас. Теперь, наблюдая за ней, я не был так уверен, что мы ошибались.
   Она раздраженно подняла взгляд, когда моя тень упала на нее. - Ты пропустил свой завтрак, - сказала она.
   - Я не был голоден.
   - Я тебе что-нибудь приготовлю. - Она шмыгнула носом. - А еще лучше, сделай это сам.
   - Правда, я в порядке.
   - Новостей нет. Я имею в виду Тома.
   - Знаю.
   - Уверена, все будет хорошо. Если бы не это, ты бы уже услышал.
   - Наверное, ты права. - Я сел рядом с ней на деревянный пол веранды. Рядом с ней стоял кувшин с лимонадом; я взял стакан.
   - Не думаю, что ты захочешь мне в этом помочь, - сказала она.
   - Не особенно.
   - Куда ты ходил пешком?
   - Никуда конкретно.
   - О, ты всегда такой неопределенный, Майкл, ты сводишь с ума.
   - Мам, ветерок с моря...
   - Знаю. Раньше воздух здесь был таким чистым. Одна из причин, по которой мне всегда это нравилось. Теперь это похоже на Манчестер.
   - Да. - Я наблюдал, как она упрямо выкапывает корни своих растений. - Это не очень полезно для тебя.
   - Мои легкие сделаны из кожи. Не утруждай себя.
   - Они эвакуируют Майами-Бич, не так ли?
   Она фыркнула. - Нет, это не так. Никто не использует это слово. Существует программа перемещения. Миграции, если хочешь так выразиться. Эвакуация - это то, что делают беженцы, - строго сказала она. - Это не значит, что завтра мы окажемся под водой.
   Я знал, насколько это было болезненно. С тех пор, как в Америке исчезли автомобили, наступила эпоха, когда вы оставались дома, а не путешествовали, эпоха деревень, местных вещей. И с тесным сообществом было трудно расстаться.
   - У нас есть программа соглашений с другими населенными пунктами, - сказала она. - В Миннесоте, например. Джон помогал вести переговоры о поселениях. - Я этого не знал. - Семьдесят пять здесь, сто там. Всегда семейные группы, конечно. - Это нужно было спланировать, сказала она. Нельзя было допустить, чтобы оставшееся сообщество просто пришло в упадок. Поэтому существовали схемы стимулирования, чтобы учителя, врачи, государственные служащие продолжали работать здесь, даже несмотря на то, что их не ждала долгая карьера. - Это долгосрочная программа. В своем роде культурное достижение.
   - Но Миннесота находится далеко от моря, - сказал я.
   - Ну, я это знаю, но с этим ничего не поделаешь. Хуже всего то, что все, - она неопределенно взмахнула лопаткой, - рассеяно. Вся история здесь. Культура.
   - История? Мама, ты здесь новенькая. Ты из Англии!
   - Да, но так же, как и все новички, кроме индейцев теквеста. В этом часть очарования этого места. Понимаешь, я думаю, важно, чтобы мы остались. Мы, старики. Разве это не то, чем являются старики, символами прошлого, преемственности? Если мы уйдем, то это место просто умрет. И что тогда будет с людьми?.. На самом деле, очень странно жить в месте, у которого нет будущего, признаю это.
   - Мама...
   - Знаешь, это странно. За мою жизнь с меня сняли так много факторов, которые убивали вас, когда я была молода. Рак, диабет, болезнь Альцгеймера, болезни сердца, даже шизофрения - все эти хронические заболевания, как оказалось, вызываются инфекцией, и все их можно предотвратить, как только мы нацелимся на правильный вирус или ретровирус. Кто бы мог подумать? Так что, когда тебя больше ничто не убивает, ты просто живешь дальше и дальше. Но вместо этого они забрали мир.
   Я видел, что на самом деле она разговаривала не со мной. Она продолжала терпеливо заниматься садоводством, копать и копать.
  
   Я нашел Джона на заднем дворе. Он сметал с крыльца песок, принесенный ветром.
   У него было рассеянное выражение лица. Я подумал, узнавал ли он новости о Томе. Но оказалось, что он слушал своего личного психотерапевта. Он ухмыльнулся, коснулся моего уха, и я услышал нежный мужской голос: - Джон, ты слишком обеспокоен ситуацией, которую не можешь контролировать. Ты знаешь, что должен принять то, что нельзя изменить. Отдохни часок, а потом позволь мне рассказать тебе кое-что о когнитивной обратной связи, которая...
   Я отстранился.
   - Тебе стоит попробовать что-нибудь из этого, - сказал Джон. - Знаешь, оно может даже прописывать фармацевтические препараты. Побочный продукт космической программы. Хочешь, я тебе устрою?
   - Нет, спасибо.
   Он шагнул ко мне. Наша близость прошлой ночью снова превратилась в обычное соперничество; его угловатое лицо в косых лучах утреннего света выглядело уродливым, грубым. - Ты никогда не принимал никаких лекарств после Мораг, не так ли? Знаешь, возможно полностью заблокировать формирование травмирующих воспоминаний. Ты просто принимаешь правильную таблетку в первые часы после события - нацеливаясь на образование белков или чего-то подобного - я думаю, сейчас для вас с Мораг уже слишком поздно, но...
   - Полагаю, ты давал таблетки своим детям после ухода Инге, не так ли?
   Он вздрогнул от этого, но огрызнулся в ответ: - Им это было не нужно. Ты, с другой стороны...
   Мой гнев, фрустрация, беспомощность выплеснулись наружу. - Ты знаешь, в чем проблема с тобой, Джон, со всей твоей гребаной жизнью? Ты имеешь дело с симптомами, а не с причинами. Лечишь своих детей, чтобы они никогда не грустили. Слушаешь металлический голос у себя в ухе и принимаешь свои чертовы таблетки, чтобы не оставить шрамов от чего-либо плохого, даже от того, что тебя бросила жена. И твоя работа тоже связана с симптомами. Побережья затоплены? Прекрасно, распределите то, что осталось от богатства, еще немного по округе. На Атлантическое побережье обрушивается дюжина ураганов за сезон? Прекрасно, добавьте пару нулей к вашему иску против китайцев. Ты ведь не пытаешься разобраться в первопричине всего этого, не так ли?
   - Это не моя работа, - сказал он. Его голос был мягким, как будто я был не более чем разгневанным клиентом, что разозлило меня еще больше. - Майкл, я понимаю, что ты чувствуешь...
   - О, отвали. - Я развернулся на каблуках и зашагал прочь.
   Он крикнул мне вслед. - Если что-нибудь услышу о Томе, то дам тебе знать. Держи свой имплант включенным...
   Я даже не был достаточно любезен, чтобы признать это. Это был не самый приятный момент для меня. Я потоптался по дому, пытаясь успокоиться.
   Во дворе дети снова играли в свой умный футбол. Они были в масках, тонких прозрачных штуках, предположительно, для защиты от зловонного ветра из Китая. Они приветствовали меня, и я присоединился к их игре, делая удары и направляя мяч. Я всегда плохо играл в футбол и таким останусь, но они были потрясающе добры.
   Итак, я проводил время с ними, со Свеном и Клаудией, прекрасными детьми Джона, моими племянницей и племянником. Но чувствовал себя неуютно.
   В какой-то момент мяч скатился с голого бетонного покрытия двора и оказался в длинной чахлой траве дюны. Можно было видеть, как он катается взад-вперед, пытаясь найти дорогу обратно в игру, но его рудиментарные органы чувств были сбиты с толку травинками, которые возвышались вокруг него. Через некоторое время он начал издавать свой негромкий тревожный сигнал.
   Свен и Клаудия склонились над мячом, пока он катался. - Смотри, - сказал Свен. - Когда он видит нас, то направляется к нам.
   - Уберемся с глаз долой, - сказала Клаудия. - Давай посмотрим, что он сделает. - Они оба отступили с дороги.
   Мяч возобновил свое катание, совершенно сбитый с толку. В нем был фрагмент чувствительности, подлинного осознания. Мяч мог чувствовать боль, как, возможно, может простое животное. Да ведь даже жалобного звона этого дурацкого будильника было достаточно, чтобы разбить тебе сердце. Но те дети просто ходили взад-вперед, экспериментируя с ним.
   Меня всегда пробирал озноб, особенно когда я смотрел на Клаудию. Дело было не столько в том, что она делала, сколько в том, чего она не делала. За этим милым личиком, думал я, не было ничего, кроме пустоты, подобной бесконечной черной бездне, которая лежит между мирами. От одного взгляда на нее мне становилось холодно.
   В конце концов я сам подобрал мяч и бросил его обратно во двор.
   И Джон выбежал из-за угла, тяжело дыша. Позвонил его ассистент Фелиз. Это были новости о Томе. Мой сын пострадал, но жив.
  
   На этой планете облака были высокими, поднимались мягкими холмиками вокруг экватора и собирались в огромные кремовые завитки к полюсам.
   Для Алии это был красивый вид, но бессмысленный. Она ничего не знала о планетах. Она даже никогда раньше не была ни на одной из них. Единственной планетой, которую она когда-либо изучала в деталях, была Земля, корень всего человечества, с ее слоями архаичной планетарной обороны, ее океанской гладью, ее скоплениями покрытых городами континентов.
   Но здесь не было континентов. Когда флиттер погрузился в атмосферу этого мира, там не было ничего, кроме океана, смятой серебристо-голубой простыни, простиравшейся до горизонта. Вверху облака громоздились в виде огромной трехмерной скульптуры. Весь этот мир состоял из воды, подумала она, ничего, кроме воды, воды внизу, воды в воздухе. А под облаками перспектива была гнетущей, мрачной, освещаемой только лучами солнечного света, пробивающимися сквозь разрывы в покрове.
   Она была здесь, под этим мрачным небом, потому что так захотела Трансцендентность.
   Трансцендентность: богоподобное собрание бессмертных в сердце человеческого общества, от которого исходила вся политическая власть. По правде говоря, Алия мало что знала об этом, за исключением того, что, как утверждали досужие слухи, это был проект древних, бессмертных. Но что такое сама Трансцендентность? В своей голове она смутно представляла что-то титаническое, сверхчеловеческое, находящееся за пределами понимания, возможно, похожее на мутный свет Ядра Галактики, скрытого межзвездными облаками. Никто много об этом не говорил.
   Но теперь, похоже, Трансцендентность проявила интерес к ее собственной маленькой жизни. И это уже увело ее далеко от дома.
   С Ритом, агентом Содружества, она уже преодолела тысячи световых лет. Солнце этого водного мира находилось на краю гигантского звездного питомника, огромного светящегося облака клубящейся пыли и льда, которое порождало одну горячую молодую звезду за другой. Питомник находился на внутреннем краю рукава Стрельца, одной из главных областей звездообразования галактического диска, а сам водный мир был спутником массивного газового гиганта. Так что небо здесь было переполненным и впечатляющим - но прямо сейчас, сквозь эти облака, она не могла разглядеть этот мир или даже сам гигант.
   - Ах, посмотри на это. - Рит указал на горизонт, где столб тьмы, заметно извиваясь, соединял океан с небом. - Ты знаешь, что это такое?
   - Это погода?
   - Алия, это ураган. Своего рода шторм, воздушный вихрь. Подпитывается теплом, поднимающимся с верхних уровней моря. Он изгибается и движется, как ты видишь - хаотично, но не непредсказуемо.
   - Это феномен водного мира.
   - Не только на мировых океанах. Любая планета с обширными морями и приличной атмосферой может породить такие смерчи. Даже Земля! Если, конечно, есть суша, то шторм может уйти от моря.
   Алия выросла в воздушном пузыре шириной менее двух километров, каждая молекула которого контролировалась искусственным климатом и очищалась старинными терпеливыми машинами "Норда". Она попыталась представить себе такой чудовищный шторм, обрушивающийся на город на Земле. Ее воображение отказывало, концентрируясь на образах катастрофических сбоев в системах контроля окружающей среды. - Как ужасно, - сказала она.
   - О, люди давным-давно справились с ураганами. Все, что нужно сделать, это отключить их подачу энергии, прежде чем они нанесут какой-либо ущерб. И, конечно, добравшись до суши, они отделяются от океана, который их питает, и умирают по собственному желанию.
   - Но не здесь, потому что здесь нет земли.
   - Не здесь, нет. Здесь смерч может жить бесконечно, высасывая энергию, производя на свет дочек, путешествуя по всему миру. Одна система смерчей здесь - я не уверен, та ли это - достигает самых верхних слоев атмосферы. Ты можешь увидеть это из космоса, как пылающий глаз. И это сохранялось тысячи лет.
   Это было ужасно тревожно для такой родившейся на корабле девушки, как Алия. Она почувствовала облегчение, когда шторм скрылся из виду за горизонтом.
  
   Прошел месяц с тех пор, как она согласилась последовать за Ритом, покинуть свой дом и начать программу обучения, которая, в конечном счете, что удивительно, могла бы привести к тому, что она станет той непознаваемой сущностью - Трансцендентной, станет одной из множества богоподобных постлюдей, которые управляли человечеством. Прошел месяц с тех пор, как она передала себя на попечение агента Содружества.
   Содружество! До того, как она покинула "Норд", оно было для нее не более чем названием, теневой властью, возвышающейся над человеческой цивилизацией, такой же высокой, далекой и прекрасной, как межзвездное облако, и такой же неуместной. Теперь она начинала осознавать реальность происходящего - и это было гораздо больше, чем она когда-либо представляла.
   Содружество было основано в наиболее логичном месте для галактической столицы: в скоплении миров, дрейфовавших среди миллионов переполненных солнц Ядра, где человечество всегда основывало свои галактические империи.
   Наиболее заметным признаком присутствия Содружества были Часы Человечества. Размещенная в Ядре, эта машина была размером со звезду. Она использовала распад определенных типов субатомных частиц, называемых W и Z-бозонами, для получения импульсов нейтрино. Это были самые быстрые из известных физических процессов; никакие мыслимые часы не могли быть более точными. И поскольку нейтрино, подобно призракам, проходили сквозь все нормальные формы материи, импульсы пролетали сквозь звезды и пыль Галактики и никогда не перекрывались и не рассеивались, так что вы могли слышать ритм часов, где бы вы ни находились. Говорили, что когда-то человеческие часы были изобретены так, чтобы соответствовать естественным ритмам Земли, ее дням и годам. Теперь люди рассеялись по миллионам несопоставимых миров, и поэтому Часы были откалиброваны по стандартной частоте человеческого пульса. Таким образом, цивилизация, охватившая Галактику, шагала в ногу с ритмами человеческого сердца.
   - И всем этим, - сказал ей Рит, - движет Трансцендентность - Содружество внутри Содружества, центр внутри центра, сокровенное сердце всего сущего.
   Трансцендентность была источником всякой власти. Насколько она могла понять, это само по себе было слиянием разумов, титанической сверхчеловеческой массой, вокруг которой вращались человеческие дела, подобно тому, как сама Галактика вращалась вокруг неподвижной черной дыры в самом ее центре. Но Трансцендентность нуждалась в агентах для осуществления своей воли в человеческом мире: это был бог, внедренный в бюрократию.
   Однако, по словам Рита, Содружество было чем-то большим, чем скоплением пыльных агентств. Само Содружество было стремлением. По мере того, как оно работало в галактическом масштабе, шаг за шагом люди сближались, становились более сплоченными в единое целое. Рит любил повторять, что независимо от того, знали вы об этом или нет, если вы были человеком по происхождению, вы уже были гражданином Содружества. - И есть надежда, что однажды, - сказал Рит, - мы все будем втянуты не только в Содружество, но даже в саму Трансцендентность - и тогда начнется новый вид человеческой истории.
   Но для достижения таких целей Трансцендентность должна была расти. Ей нужно было набирать сотрудников. Каким бы удивительным это ни казалось, Трансцендентности нужны были такие люди, как Алия.
   Рит заверил ее, что обучение будет проходить небольшими порциями, хотя его конечная цель едва ли различима. Было три формальных этапа, которые он назвал импликациями: импликация неопределенной продолжительности жизни, непосредственного общения и зарождающегося сознания. Излишне говорить, что она слабо представляла, что на самом деле может означать любой из этих терминов, хотя все они звучали пугающе. Но, помимо формальных шагов, они могли бы немного "повеселиться" вместе, сказал Рит: в частности, отправиться в экзотические миры, подобные этому.
   Она не была счастлива.
   Ее беспокоили не расстояния. Расстояние для скользящей в любом случае не имело значения. Нет, дело было не в расстоянии, а в компании, которую ей приходилось поддерживать: ее единственным спутником в суровой, безрадостной трубе корабля был молчаливый и бдительный Рит.
   На самом деле Рит был неплохой компанией. Он был внимателен к ее нуждам и терпимо относился к ее настроению, и многое из того, что он говорил, было даже интересным. Но его лицо было пустым, невыразительным, таким неподвижным, как будто нервные окончания были перерезаны. Он был ходячей, говорящей эмблемой великого разрыва, который она пережила, ее разлуки с "Нордом", со всем ее миром, и ее отвержения родителями в пользу младшего брата, которого она изо всех сил старалась не ненавидеть.
   Однако Рит оказал ей одну большую услугу. Он позволил ей взять с собой ее резервуар для наблюдения.
   Она могла наблюдать за Майклом Пулом так, как ей заблагорассудится. Основная червеобразная цепочка изображений, от рождения Пула до смерти, представляла собой простое четырехмерное представление, индекс. Она могла бы позволить сцене из его жизни развернуться внутри резервуара, с Пулом, его семьей и друзьями, врагами и незнакомцами, как с крошечными актерами. Или она могла бы увеличить ее и погрузиться в эту сцену, став невидимым свидетелем.
   Все это было совершенно подлинным, так что она поняла, хотя и ничего не знала о задействованных технологиях: это не реконструкция, это действительно была жизнь Майкла Пула такой, какой он прожил ее пять тысяч веков назад, все это от рождения до смерти глубоко укоренилось в безвозвратном прошлом, и заперто в ее резервуаре ради ее блага.
  
   Рит напомнил ей, что обязанностью каждого гражданина является выполнение его программы свидетельствования, предписанной таинственными органами в сердце Содружества, которые он назвал "колледжами искупления". Таким образом, он позволил ей поверить, что она, в конце концов, не была беспомощно сентиментальной, цепляясь за Майкла Пула, своего товарища детства; это был ее долг. Возможно, он щадил ее чувства, и если это так, она была благодарна ему за снисходительность. Но он действительно очень серьезно относился к свидетельствованию, поскольку сказал, что Искупление лежит в основе величайших устремлений Трансцендентности.
   И вот, в недрах сурового корабля Рита, под проплывающими мимо звездами, она проводила долгие часы, погруженная в яркий флоридский свет далекого детства Пула. Ей хотелось быть сейчас там, смотреть не на этот мрачный водный мир, а на сверкающие моря Земли.
  
   Сотни километров безликого океана проплывали под носом флиттера.
   - Рит, как называется этот мир?
   - Имена относительны, - сказал Рит, улыбаясь. - Они зависят от твоей точки зрения.
   По его словам, у любого мира множество названий. Содружество ведет официальные каталоги, в которых пронумерованы каждая звезда и планета, комета и астероид, каждый объект любого значительного размера в Галактике. Некоторые из этих каталогов были основаны на истории, насчитывающей сотни тысячелетий, на днях, когда вся Галактика была ареной войны. Были и другие точки зрения. Те, кто находится достаточно близко, чтобы увидеть звезду этого мира на своем небе, дали бы ей более официальное название, скажем, как части какого-нибудь созвездия; они могли бы даже назвать сам мир, если бы могли его увидеть. Таким образом, у мира может быть дюжина, сотня таких названий, присвоенных с разных межзвездных точек зрения. Но первоначальным названием (или именами) мира было то, которое дали ему те, кто здесь жил.
   Алия смотрела вниз на бесконечный морской пейзаж. - Так как же местные называют этот мир? Мокрый?
   - Увидишь, - уклончиво ответил он.
   - И почему здесь нет земли?
   Он улыбнулся. - Потому что океан слишком глубок...
   В Солнечной системе не было мира, похожего на этот. Этот мир был больше Земли, в шесть раз массивнее. Сначала он сформировался вдали от своего солнца, так далеко, что вода и другие летучие вещества не были вытеснены солнечным теплом при слиянии. Когда он остыл, у него осталось каменистое ядро размером примерно с Землю, но это внутреннее ядро было покрыто слоем водяного льда.
   После того, как его формирование было завершено, этот мир оказался в роли спутника газового гиганта. Таким образом, все могло бы остаться по-прежнему, если бы не тот факт, что родительская юпитероподобная планета, движение которой тормозилось остатками пылевого облака, из которого она образовалась, неуклонно двигалась к своему солнцу. И ледяной спутник начал таять.
   - В конце концов почти весь лед растаял - сейчас на полюсах осталось всего несколько его островков, - оставив океан глубиной более ста километров над остатками ледяной мантии. Это, о, в десять раз толще, чем океаны на Земле. А затем небольшое выделение газов создало атмосферу. Началась непогода, и...
   - И поэтому здесь нет суши?
   - Как там может быть суша, Алия? Даже если бы морское дно было каменистым, понадобилась бы гора высотой в сто километров, чтобы подняться над поверхностью океана и образовать остров. На Земле таких гор нет, не говоря уже об этом мире, где гравитация примерно на пятьдесят процентов выше стандартной. И, кроме того, морское дно состоит из льда, а не из камня.
   - Из-за отсутствия суши здесь было трудно зародиться жизни. Однако здесь есть жизнь: жизнь, которая зародилась на других, более гостеприимных мирах системы и попала сюда в виде спор...
   - Панспермия.
   - Да. - Он одобрительно кивнул. - А потом, конечно, пришли люди.
   Люди? Но, подумала она, как они могли здесь жить?
   Рит указал. - Наконец-то мы здесь. Наш пункт назначения.
   Посреди бескрайнего океана дрейфовал кусочек ярко-оранжевого цвета - прямоугольник, созданный человеком. Алия почувствовала необъяснимое облегчение, увидев этот кусочек человеческой инженерии в необъятной пустоте моря.
   На первый взгляд казалось, что платформа покоится на узком стебле, выступающем из океана. Но оказалось, что платформа была утыкана антигравитационными подъемниками, а "стебель" на самом деле представлял собой трос, закрепленный глубоко во льду и находящийся под напряжением, поскольку подъемники без конца пытались поднять платформу в небо. Это показалось Алии дешевым и быстрым решением проблемы стабильности в водном мире.
   Флиттер замедлил ход и опустился к платформе. Алии не хотелось скользить; она не делала этого с тех пор, как покинула "Норд". Поэтому они с Ритом выбрались из флиттера старомодным способом, через дверь.
   Ветер был сильным и пронизывающим, и холод бил ей в лицо, температура лишь немного выше нуля. Рит казался невозмутимым, хотя был таким высоким и худым, что казалось, его вот-вот сдует.
   Воздух состоял в основном из азота и углекислого газа - кислорода почти не было; жизнь здесь была редкостью. Но, конечно, в воздухе витал туман, невидимая популяция наномашин и искусственных насекомых, которые населяли атмосферу и океаны каждой населенной людьми планеты. Она стояла неподвижно, позволяя туману окутать ее. Ее кости и мышцы покалывало, поскольку они укреплялись, чтобы справляться с повышенной гравитацией, а воздух, который она втягивала в легкие, шипел от насыщения кислородом. Холод не проникал в ее тело, но она чувствовала во рту насыщенный солью воздух, острый, сильно пересоленный привкус мирового океана.
   Она осторожно приблизилась к краю платформы. Между ней и бездонным океаном не было ни перил, ни преграды. Ближе к краю ветер усилился, и в океане внизу взад и вперед с ревом катились волны.
   - Я рада, что мы вне досягаемости этих волн, - сказала Алия.
   - Так и есть - большую часть времени. Помни, здесь нет суши, Алия, нет ничего, что могло бы заставить волны разбиваться. Волновая система может просто продолжать двигаться, собирая все больше и больше энергии.
   - Как ураганы.
   - Но сегодня мы должны быть в безопасности от того, что нас смоет.
   Хотя платформа находилась высоко над волнами, она слегка покачивалась и кренилась, ее якорный трос громко поскрипывал. Движение было незначительным, но очень тревожным.
   - Не волнуйся, - крикнул Рит, перекрывая ветер, - мы в полной безопасности. Просто под нами проходит трос длиной в сотню километров! Независимо от того, насколько сильно его натяжение, ты чувствуешь вибрации, резонансы. Трос - это струна, которую дергает океан! Ведь если бы случилось самое худшее и трос вообще оборвался, антигравитационные подъемники просто подняли бы нас сквозь облака в космос.
   - Думаю, я бы предпочла, чтобы он действительно сломался, - сказала она. Она оглядела платформу. Кроме изящной формы их флиттера, блестящего от брызг, там было только скопление автоматических датчиков. - Рит, зачем мы сюда пришли?
   - Ну, ради людей, - сказал он. - Поскольку люди здесь, мы должны прийти сюда. Я имею в виду Содружество. Таков мандат Трансцендентности.
   - Как они вообще узнают, что мы здесь? Мы не сможем интегрировать их, если не сможем их найти!
   Он поднес руку к уху. - Ты что, не слышишь?
   Она нахмурилась, концентрируясь, расширяя диапазон своего слуха. Она различила глубокое гудение, дозвуковое, намного ниже стандартного человеческого диапазона.
   - Это радиомаяк, - сказал он. - Под водой слышно за сотни километров.
   - Они живут под водой?
   - Где же еще, в таком мире, как этот? Они придут.
   - Как? Они будут плавать здесь?
   Он ухмыльнулся, его лицо блестело от брызг.
   Она подошла ближе к краю, вглядываясь в бурлящее море. Но не было никаких признаков купающихся людей.
  
   Внезапно я оказался на открытом воздухе.
   Я был на равнине. Земля заросла кустарником и была изрыта ямами, частью похожими на те, что остаются, когда выкапываешь пень, или даже больше. Небо было затянуто размытыми серо-белыми облаками, которые, казалось, высасывали все краски из пейзажа. Мне в лицо дул ветерок, и я чувствовал вкус и запах соли, смешанный с еще более отвратительной вонью тухлых яиц, возможно, болотного газа. Но в виртуальной реальности ваши чувства всегда притупляются; никто не хочет платить хорошие деньги за неприятный запах, каким бы аутентичным он ни был.
   Передо мной было что-то вроде промышленного предприятия. Это было скопление приземистых бетонных блоков, соединенных алюминиевыми воздуховодами и вентиляторами. Массивный ржавеющий трубопровод на тонких опорах тянулся через весь ландшафт. Все сооружение было окружено сетчатым забором по меньшей мере в два раза выше моего роста; казалось, что он служит электрическим барьером. Вокруг не было никакой активности, никого; бетон был в пятнах, здания выглядели заброшенными. Эти здания, стоящие там, словно призраки на фоне пейзажа, вызывали у меня тошноту при одном взгляде на них, хотя сначала я не мог понять почему.
   Это была Сибирь, тундра, и была весна. Пейзаж простирался слева и справа от меня, и у меня было ощущение пространства, необъятности. Эта полоса тундры, между морем на севере и лесами на юге, простиралась на трети пути вокруг полюса планеты. Но это был ландшафт нефтегазоносности, усеянный маслянистыми озерами, трубопроводами и ржавеющими буровыми вышками.
   Из-за этого ветерка я подумал, что, должно быть, нахожусь недалеко от моря. Отвернувшись от завода, я увидел серо-стальную линию океанского горизонта. Это имело смысл. Это был полуостров Ямал, на северо-западе Сибири, примерно в пятистах километрах к северо-востоку от Урала. Здесь, как я проверил, Северный Ледовитый океан известен как Карское море. Или я мог бы смотреть на обширный залив в устье реки Обь, огромного водного пути, который осушал континент. Ближе к берегу была какая-то активность, низкие строения, которые я не мог разглядеть, люди торопливо сновали туда-сюда. Это там работал Том? Мне было стыдно, что я не знал.
   Я не одобрял его приезд в столь нестабильную часть мира, как эта, и надеялся, что мое ледяное молчание удержит его от поездки. Этого не произошло. И теперь результатом моего упрямства стало то, что он был ранен где-то в этом удручающем, замызганном ландшафте, и я понятия не имел, как он был ранен, или насколько серьезно, или даже где он находился.
   В виртуальной проекции вас привязывали к вашему беспилотнику-передатчику, который провайдер доставляет в указанное вами место назначения. Возможно, это промышленное предприятие было ближайшим местоположением, зарегистрированным в базе данных провайдера. Задержка с установлением связи была вызвана временем, затраченным на полет моего дрона из Москвы. Но я не заметил никакой активности на месте. Здесь никого не было, некого спросить о Томе.
   Затем я увидел, что один из этих больших бетонных кубов наклонен. Это огромное здание было наклонено градусов на десять от вертикали, и одна возвышающаяся стена треснула сверху донизу, поддавшись напряжению. Земля у основания опрокидывающегося здания выглядела так, словно она растаяла, и была покрыта крупной статической рябью, как теплый шоколад. Дальше я увидел, что трубопровод тоже вышел из строя. Вот почему я почувствовал легкую тошноту. Огромный наклон нарушил мое ощущение вертикали, и без того слабое в моем виртуальном состоянии. Это было странное зрелище, сюрреалистическое опьянение. Я представил, как весь завод медленно исчезает из виду, эти огромные бетонные стены трескаются и проливают свое токсичное содержимое, пока коричневая земля не сомкнется над разрушенными зданиями, как приветливое море.
   Над головой пролетел вертолет, выкрашенный в ярко-синий цвет, цвет ООН. Он летел так низко, что внезапно налетел на меня, заставив пригнуться. Он направлялся к тому городку недалеко от побережья.
   Я отвернулся от завода и пошел в ту сторону. Пока я шел, система дала сбой. Вид вокруг меня застывал и разбивался на блоки, прежде чем снова преобразиться, и я почувствовал несколько странных запахов и звуков, похожих на звон колокольчика, и резкие запахи корицы или миндаля: синестезия виртуальной реальности, баги в работе. Это было резким напоминанием о том, что на самом деле меня здесь не было; это был всего лишь телефонный звонок со спецэффектами.
   Я вырос не с виртуальной реальностью с полным погружением. Я никогда не мог привыкнуть к бледному размытому ощущению погружения или к небольшому несоответствию между импульсом двигаться и самим движением, и мне всегда казалось, что я чувствую зуд в верхней части позвоночника, где данные поступают в мою нервную систему.
   Я был ограничен прогулочным шагом, поскольку таковы были правила охраны здоровья и техники безопасности сервиса. Теоретически вы могли летать, как супермен, и некоторые люди это делали, но девять из десяти в процессе блевали. Я осторожно следовал правилам игры, но, казалось, мне потребовалось необычайно много времени, чтобы пройти по этому израненному ландшафту в поисках моего сына. Мое беспокойство росло. Это было настолько нереально, что я чувствовал себя так, словно попал в ловушку сна, не в силах ни спешить, ни бежать. Я не хотел быть здесь, иметь дело с этим, с неисправной виртуальной проекцией, в этом ужасном, пустынном, похожем на сон месте, где здания растворяются в земле.
   Именно в этот момент я увидел ее: стройная фигура, бледное пятнышко лица, вспышка светло-рыжих волос.
   Она стояла на моем пути, но впереди меня, возможно, на расстоянии не менее полукилометра. Она что-то кричала и указывала в сторону прибрежной деревни. Я не мог расслышать, что она говорила. Я пытался сосредоточиться на ней, но когда смотрел прямо на нее, она, казалось, исчезала, растворялась в тенях и облаках; я видел ее ясно только тогда, когда не смотрел на нее.
   Фантомы не были таким уж необычным явлением в виртуальных мирах. Часто система стирала то, чего не ожидала увидеть, полностью вычеркивая это из своей реальности. Или, в других случаях, система показывала вам то, чего на самом деле не было, конструкцию из плохо отображенных теней и бликов, интерпретацию объектов, которые она не могла распознать. Она могла быть артефактом системы обработки визуальных данных.
   Однако она не была артефактом, я знал это глубоко внутри. Это была Мораг. Даже здесь, в виртуальной реальности, она не оставила бы меня в покое. Но у меня не было на это времени, не сейчас.
   Я продолжал красться по ландшафту. Мораг не подошла ближе, но и не отошла от меня. Она просто отступила, ее движение было неуловимым, таинственным. - Уходи! - крикнул я. - Я здесь ради Тома, а не тебя! - Я опустил голову и уставился на свои виртуальные ноги, шлепающие по изрытой земле.
   Когда я снова поднял глаза, ее уже не было.
  
   Наконец я приблизился к маленькому городку. Местечко было небольшим, всего, может быть, дюжина зданий, расположенных в виде грубой сетки. На изрытых колеями путях было припарковано несколько машин, больших потрепанных полноприводных с крошечными моторными отсеками, которые выглядели как ранние водородные двигатели, наследие 2020-х годов. Я подумал, что здесь нет капсульных автобусов.
   Вокруг было много людей. Некоторые из них целенаправленно двигались между зданиями, быстро разговаривая на языке, которого я не понимал. Другие собрались небольшими кучками, некоторые из них плакали. Все они казались приземистыми, маленькими, круглыми и были одеты в тяжелые пальто и ботинки - из ярких искусственных современных тканей и материалов, а не в тюлений мех или что-то в этом роде, чего я ожидал. Они выглядели как представители разных рас, некоторые были круглолицыми азиатами, другие, более очевидно, европейцами, даже светловолосыми и голубоглазыми. Я смутно знал, что в прошлом веке Советы использовали Сибирь в качестве огромного лагеря для рабского труда; возможно, некоторые люди из этого смешанного населения происходили от заключенных или ссыльных.
   У всех у них были суровые лица, усталый вид. И все они были забрызганы грязью. Хотя на меня время от времени бросали взгляды, в них не было ни любопытства, ни радушия. Я пошел дальше по городу.
   Большинство зданий представляли собой хижины с деревянными стенами. Но я увидел несколько круглых палаток, сделанных из чего-то похожего на шкуры: может быть, это были юрты, подумал я, которые монголы когда-то построили в другой части этого великого океана суши. И там были здания, похожие на вигвамы, - палаточные столбы, перевязанные наверху, обнесенные стенами не из шкур, а из веток и сухой земли. С шестов свисали ленточки: молитвенные ленточки, как я узнал позже, развешивали люди, которые все еще практиковали шаманизм и анимизм, люди, которые всего лишь на поколение или около того отошли от образа жизни охотников-собирателей и идеи о том, что сама земля переполнена духами. Если это было так, то духи в тот день были не слишком благосклонны. Все было залеплено этой серо-черной грязью. Она налипала на стены и крыши большими комьями, как будто ее разбрызгивали из огромного шланга. Даже на голой вытоптанной земле между зданиями виднелись брызги и воронки, серый цвет грязи смешивался с темно-коричневым цветом земли.
   Странное оседание расплавленного грунта затронуло некоторые из более прочных зданий. Одна маленькая лачуга, украшенная крестом, возможно, христианская церковь, накренилась под впечатляющим углом. Юрты и вигвамы, тем не менее, выглядели более или менее вертикально. Я предположил, что если земля начнет уходить из-под ног, ты мог бы просто свернуть такой дом и переехать в какое-нибудь более стабильное место.
   Вскоре я прошел прямо через городок, вышел на другую сторону и оказался лицом к морю. Возможно, это была рыбацкая деревня, но я не увидел ни лодок, ни гавани. В нескольких сотнях метров от нас береговая линия вздымалась низкими песчаными утесами, которые выглядели так, словно просто растворялись в море. Я не видел никаких признаков того вертолета; возможно, он пролетел дальше вдоль побережья. Само море было сплошного серого цвета; оно выглядело ужасно холодным. И оно казалось опасно близким; я мог видеть следы прилива на порогах и у фундаментов домов. Казалось, что здесь оно вгрызается в береговую линию, как это было во Флориде.
   Там было одно здание, явно не принадлежащее местным жителям. Это была палатка камуфляжно-зеленого цвета с ярко нарисованным красным крестом на полотне. Знакомое по слишком многим новостным репортажам из зоны бедствия, это было зловещее зрелище.
   Кто-то закричал, так громко, что у меня заболели уши, прежде чем включились глушители.
   Передо мной стояла маленькая девочка. Она была просто комочком, почти затерявшимся в огромной парке. Ее лицо было круглым, румяным, с прожилками слез, и она смотрела на мои ноги. Подошла женщина и подняла ее, свирепо глядя на меня.
   И пока я смотрел, как женщина уходит, я заметил ряд мешков для трупов на земле, все аккуратно застегнутые.
   - Эй, вы! - Это был четкий вызов с американским акцентом, возможно, с западного побережья.
   Навстречу мне шла женщина в космическом скафандре - или, по крайней мере, так это выглядело, ярко-синем комбинезоне с логотипами агентства ООН по оказанию помощи. Но капюшон ее маски был расстегнут и откинут с головы. Она была чернокожей, возможно, лет под тридцать, с суровым выражением на маленьком личике. - Вам не следует находиться здесь с таким количеством обнаженной плоти, - рявкнула она на меня сейчас. - Вы что, не слышали о клещевом энцефалите? И вообще, как вы сюда попали?
   - На самом деле меня здесь нет, - сказал я. Я протянул руку, как будто хотел пожать ей руку. Она автоматически отреагировала, протянув мне свою руку в перчатке; моя ладонь прошла сквозь нее, на мгновение распавшись на облако прямоугольных пикселей, и в моем ухе зазвенело предупреждение о нарушении протокола.
   - О, виртуальная реальность, - сказала она, ее настойчивость плавно перешла в презрение. - Вы что, какой-то любитель бутылочных горлышек? Упырь, пришедший посмотреть на мертвых людей?
   Ее слова заставили меня похолодеть. - Я не турист-катастрофист...
   - Тогда проявите немного внимания. - Она указала на мои ноги.
   Посмотрев вниз, я понял, что так сильно расстроило маленькую девочку. Я парил в нескольких сантиметрах над поверхностью земли; неудивительно, что ребенок испугался. Я поспешно отдал системные команды и опустился на землю.
   Военнослужащая повернулась, чтобы уйти. Очевидно, у нее не было времени, чтобы тратить его на таких, как я.
   Я поспешил за ней. Мне хотелось схватить ее за руку, чтобы привлечь ее внимание. - Пожалуйста, - сказал я. - Я ищу своего сына.
   Она замедлила шаг и снова посмотрела на меня. Ее звали Соня Дамейер, я прочитал по бирке у нее на груди, майор Соня Дамейер, армия США. Она была знакомым зрелищем, американский солдат, одетый в космический скафандр в каком-то богом забытом уголке планеты, как и большинство ей подобных в наши дни, посвятивших себя спасательным работам и поддержанию мира, а не военным действиям. - Ваш сын был здесь лично, при выбросе?
   - Что?.. Да, он был здесь. Я слышал, что он жив, но, возможно, ранен, больше ничего не знаю. Его зовут Том Пул.
   Ее глаза расширились. - Том. Герой.
   Она сказала это мягко, но это было не то, что вы хотели бы услышать о своем пропавшем ребенке. Я смутно осознавал свое тело, мое настоящее тело, погруженное в жидкость комнатной температуры и слегка обезболенное, ворочающееся в темноте, как будто мне снился дурной сон. - Вы знаете, где он?
   - Сюда. - Она повернулась к той большой больничной палатке.
   Я последовал за ней. Мои шаги в виртуальной реальности казались очень тяжелыми.
  
   Мы вошли в палатку. Нам пришлось пройти через нечто вроде воздушного шлюза, надутого из прозрачного пластика. Конечно, я мог просто пройти сквозь стены, но Дамейер подняла для меня створки, и я следовал протоколу. Внутри было темно; мое поле зрения моргало и дрожало. Но мои глаза виртуальной реальности реагировали на изменение уровня освещенности так же быстро, как расширяется диафрагма камеры.
   Когда ко мне вернулось зрение, я дико оглядел ряды раскладных брезентовых коек. Медицинские роботы, важно жужжащие неуклюжие тележки, нагруженные оборудованием. Большинство пациентов были в кислородных масках, и по рукам змеились капельницы. Я не заметил особых признаков травматических повреждений, ни сломанных ног, ни раздробленных ребер. Они выглядели как жертвы отравления или газовой атаки, как при инциденте в лондонском метро в 2020-х годах. Не то чтобы я был экспертом по неотложной медицинской помощи. Все пациенты были взрослыми - и, очевидно, не местными жителями; все это оборудование было прислано западными державами, чтобы позаботиться о своих собственных гражданах.
   Мое поле зрения снова пошатнулось. Я покачал головой, как будто это могло помочь. - Черт возьми.
   - Дело, - послышался слабый голос, - в палатке. Частичная клетка Фарадея, вплетенная в ткань. Может, это и ООН, но все же военная операция, папа...
   Я резко обернулся. Это был Том, знакомое лицо смотрело на меня с зеленой подушки военного образца. Я едва мог его разглядеть.
   Это был тяжелый момент. Как виртуал, ты не можешь плакать, во всяком случае, не с тем дешевым программным обеспечением, которое Джон нанял для меня. Но я плакал, это тучное, не в лучшей форме тело плавало в резервуаре в центре Майами, как младенец в утробе матери, выплакивающий свое эмбриональное сердце. Мало того, мой канал связи продолжал сбоить, так что изображение Тома распадалось на плоскости и тени, как будто на самом деле там был не я, а он сам. Я попытался обнять его. Я сомкнул руки в пустом воздухе, когда запищали предупреждения протокола. Насколько это печально?
   Том наверняка не одобрил бы того, что я прибежал сюда за ним. Логика наших отношений отца и сына не допускала меньшего. Но в полумраке больничной палатки, когда я попытался коснуться его, выражение его лица было мягким - не приветливым, но, по крайней мере, прощающим. По-своему, как мне показалось, он был рад меня видеть.
   После нескольких минут этого фарса лечащий врач Тома приказал мне выйти оттуда, поскольку я отвлекал других пациентов. Но он сжалился над нами. По его словам, "доза" Тома была небольшой, и, хотя Тому все еще требовался постельный режим, он мог покинуть полевой госпиталь.
   Итак, Том спустил ноги с кровати, и медбот помог ему натянуть брюки и куртку.
   С собой у него был только легкий кислородный баллончик, маска болталась на шее, и он, прихрамывая, медленно вышел из палатки. Мне очень хотелось поддержать его, но, конечно, я не мог. Вместо этого он позволил майору Соне Дамейер взять его под руку.
   Она проводила его до одного из этих покрытых глиной зданий, похожих на вигвамы, и помогла ему пройти через низкую дверь с кожаной створкой. Внутри земляной пол был покрыт ковриками из шкур каких-то животных, очень старыми и потертыми от использования. Там были три набитых травой матраса и стопка кастрюль для приготовления пищи. Единственным значительным предметом мебели был большой старый сундук, надежно запертый на висячий замок: семейное сокровище кочевого народа. Мои системы донесли запах несвежего кулинарного жира.
   Там был один жилец, местный житель, мальчик в укороченной куртке-парке военного образца. Ему было лет двенадцать-тринадцать, он ковырял вилкой в открытой банке с молодой морковью. Когда мы вошли - пострадавший Том в кислородной маске, Соня в скафандре и я, призрак виртуальной реальности, - ребенок, широко раскрыв глаза, попытался оттолкнуть Соню и убежать. Том тихо заговорил с ребенком. Парень ответил, прежде чем выбежать, хотя и не без того, чтобы еще раз испуганно посмотреть на нас с Соней.
   Том с трудом опустился на один из матрасов. Он схватился за грудь, как будто ему было больно. К моему некоторому удивлению, Соня устроилась на матрасе рядом с Томом.
   Я спросил: - Вы двое знаете друг друга?
   - Не раньше, чем начался выброс, - сказал Том.
   Соня сказала: - Желательно, чтобы у Тома была какая-то защита. Некоторые местные жители вымещают это на жителях Запада. Том нравится даже работникам гуманитарной помощи.
   - Ну, ты можешь это понять, - сказал Том. Он слегка хрипел, как будто внезапно превратился в заядлого курильщика начала века; это был хрип в легких, которого вы больше не слышали. - Местным жителям приходится нелегко, папа. Еще до потепления промышленность в этом районе привела все в беспорядок. Ты, должно быть, видел завод в паре километров отсюда. Даже в прошлом веке тут были разливы нефти, реки были затоплены отходами, земля вокруг заводов оттаивала...
   Мне хотелось накричать на него. - Хотя бы раз, - сказал я, - разве мы не можем поговорить о тебе, а не о состоянии этой чертовой планеты?
   Том напрягся. - В первую очередь, именно поэтому я здесь.
   Соня Дамейер просто наблюдала за этим обменом репликами с забавным выражением на лице.
   Я отступил и попробовал еще раз. - Просто расскажи мне, что произошло.
   Он сделал глубокий, хриплый вдох. - Я только что набрал полные легкие газа.
   - Газ? Ядовитый газ, нервно-паралитический? О чем мы здесь говорим?
   - Папа, успокойся...
   - Это не искусственный газ, - быстро сказала Соня. - Вам не нужно беспокоиться об этом, мистер Пул. Это был не терроризм, не преднамеренный. Событие было естественным. Газ состоял в основном из метана с примесью углекислого газа. - Она подняла бровь, глядя на Тома. - Но вашему сыну досталось гораздо больше, чем объем его легких. Он бы этого не получил, если бы не бросился в самое пекло, чтобы вытащить ребенка.
   Так вот в чем был его героизм. Том отвел взгляд, смущенный даже этим лаконичным описанием, став вдруг очень молодым.
   - Кто был этот ребенок?
   - Его зовут Юрий. Он учится в одном из моих классов, папа. Его родители приютили меня.
   - Я не знал, что ты говоришь по-русски.
   Он закатил глаза; Соня сохранила нейтральное выражение лица. Том сказал: - Папа, Юрий тоже не говорит. Это был не русский. Это большая страна. Большинство моих учеников здесь местные. Ну, это их экосистема.
   Я спросил: - Экосистема? Ты учишь их экологии?
   - Учу их сохранять это. Это аварийная программа, папа, - сказал он. - Экосистема в этом месте разваливается. Вечная мерзлота тает.
   В этом месте, на северном краю света, глубокая почва никогда не оттаивала со времен ледникового периода: там была огромная шапка вечной мерзлоты, в некоторых местах толщиной более километра, и тонкий слой почвы поверх вечной мерзлоты был основой экологии - всегда бедной, но уникальной. Здесь были лишайники и быстрорастущие злаки, а также деревья, которые никогда не могли вырасти высокими, потому что их корни не могли зарыться в мерзлую землю, и так далее. Здесь было уникальное сообщество птиц и животных, чаек, леммингов и лис; были северные олени, которые питались лишайником, и люди, которые следовали за стадами северных оленей.
   - А теперь, - догадался я, - все это отмирает. - Обычная история.
   - Вечная мерзлота тает, - сказал он. - Папа, ты инженер; ты можешь представить последствия. Это как будто тает скальная порода.
   Я подумал о зданиях, погружающихся в землю, о ямах в ландшафте. Возможно, быстрая береговая эрозия тоже была следствием, размышлял я, если вечная мерзлота действительно удерживала сушу вместе.
   - Даже лишайники вымирают, - сказал Том. - Без лишайников нет северных оленей, а без них людям крышка. Даже пятьдесят лет назад они все еще были охотниками-собирателями. Но теперь - ты, должно быть, видел, какие старые шкуры они используют, повторно используют и скоблят до тех пор, пока они не станут тонкими, как бумага, а затем используют снова. И даже земля уходит у них из-под ног.
   Я уже давно перестал думать о плачевном состоянии мира. Но сейчас, сидя как виртуальная проекция в этой убогой хижине с глинобитными стенами, я думал о том, что лежит к северу отсюда. Я вспомнил тот год, когда появилось сообщение о том, что последние льды Арктики наконец растаяли, как для белых медведей и моржей, тюленей и белух наконец наступила последняя ночь вымирания. Теперь, за пределами этого побережья, не было ничего, кроме океана, вплоть до крыши мира, и обнаженный океанический Северный полюс, видимый из космоса, был чуждым, жутким изображением.
   И именно поэтому Том был здесь, наблюдая за геномными исследованиями.
  
   Сжалившись надо мной, он объяснил мне, что он здесь делает.
   У него под матрасом был пакет; он вытащил маленькую штуковину в белой коробке размером с его ладонь. - Тебе нравятся гаджеты, не так ли, папа? Ты видел что-нибудь из этого раньше? Соня, ты не возражаешь? - Он прижал край своего гаджета к тыльной стороне ее ладони. Последовала небольшая вспышка; она вскрикнула и слегка вздрогнула. - Извини, - сказал Том. - Сгорело несколько волосков на теле. Просто подожди минутку... Вот оно. - Он показал мне обратную сторону коробки. Я ничего не мог разобрать в представленной диаграмме - позже я узнал, что это было кладистическое представление древа жизни, - но я смог разобрать слова ниже: Homo sapiens sapiens.
   - Папа, это секвенсор ДНК, - сказал Том. - Расшифровывает геном за считанные секунды.
   Я ненадолго подивился. Я был ребенком примерно на рубеже веков, когда впервые был секвенирован геном человека, и то только на обобщенном уровне; это были масштабные многонациональные усилия. Теперь вы могли бы сделать это за считанные секунды с помощью гаджета, который, вероятно, стоит дешевле, чем мое путешествие в виртуальной реальности. Мы все привыкли к прогрессу, но время от времени что-то подобное бросается в глаза.
   Том был квалифицированным учителем. Но преподавание сильно изменилось с тех пор, как я был школьником. По любому учебному предмету существовали полностью интерактивные VR-репетиторы, доступные бесплатно каждому ребенку на планете. Тем временем, как выразился Том, "на волю снова выпустили" учителей из плоти и крови, таких как он. Он учил детей, разрабатывая практические схемы и позволяя им учиться, делая это по-настоящему, а не читая им лекции. Это был современный способ. Том учился в колледже в Массачусетсе и однажды с гордостью показал мне его девиз: - Единственный источник знаний - это опыт - очевидно, Эйнштейн.
   Такова была философия, лежащая в основе здешней работы Тома. Он работал в международной программе, спонсируемой попечительскими агентствами, под общим названием "Библиотека жизни". Он обучал местных детей расшифровывать ДНК как можно большего числа живых существ: людей из их сообщества, растений, животных, рыб из окружающей среды, даже насекомых и букашек. Все эти геномные фрагменты, мгновенно проанализированные, отправлялись обратно в огромный центральный архив.
   Защитники природы долгое время пытались сохранить находящиеся под угрозой исчезновения виды нетронутыми или в замороженном виде в виде эмбрионов, семян или спор, или, по крайней мере, сохранить каплю крови, кусочек листа или коры, которые можно было бы использовать для анализа в будущем. Они по-прежнему делали все это, но их отчаяние нарастало из-за огромных размеров биосферы, которая исчезала быстрее, чем ее можно было нанести на карту, и невозможности сохранить больше, чем ее часть.
   Быстрое развитие технологии генетического секвенирования предложило одно решение. С помощью новых наборов, когда в течение нескольких минут образец гена сопоставлялся с массивными центральными хранилищами данных, привязывался к великому филогенетическому древу жизни и получал предварительное название, даже неподготовленный ребенок мог "открыть" новый вид. И как только информация была извлечена, больше не нужно было беспокоиться о хранении длинных, хрупких молекулярных цепочек самой ДНК. Я слышал, что даже окаменелости в наши дни едва ли имеют значение по сравнению с огромным потоком данных и интерпретаций, которые теперь поступают непосредственно из генов.
   Это была жуткая мысль о том, что даже когда экология реального мира отступала, в абстракции киберпространства собиралась призрачная логическая копия. Но в очень реальном смысле Том и его дети, и подобные им волонтеры по всей планете действительно спасали свою экологию для будущего.
   Но все это не имело для меня значения, не в те ужасные минуты.
   - Хорошо, - осторожно сказал я Тому. - Это достойная цель. Но это чуть не стоило тебе жизни.
   - Папа...
   - Расскажи мне, что случилось.
   Я думаю, ему было больно говорить об этом; возможно, он был в каком-то легком шоке. - Мы были на побережье. Я и дюжина детей. На самом деле я был метрах в пятидесяти или около того от них, перепроверяя их потоки данных, пока они отбирали пробы. Потом был фонтан воды.
   - Фонтан?
   - Как подводный взрыв. Это было похоже на что-то из мультфильма, папа. Он, должно быть, был высотой метров сто.
   - Ближе к двумстам, - сухо сказала Соня.
   - Сначала дети стояли и смотрели, - сказал он. - Я закричал им, чтобы они отошли от океана. Некоторые побежали, другие замешкались. Возможно, они были слишком заняты наблюдением за фонтаном. Я беспокоился о волнах. Не понимал, что происходит; я представил себе что-то вроде цунами. Потом начала падать грязь. Папа, она падала большими пригоршнями, и когда она попадала в тебя, было больно. Все дети начали кричать и побежали от моря, закрыв головы руками.
   - И тогда я увидел, как они падают, те, что были ближе всего к воде. Просто падают, как будто решили лечь спать.
   - И ты побежал к ним, - сказал я.
   - Я был в ответе за них. Что еще я мог сделать? Я пробежал всего несколько шагов, прежде чем почувствовал вонь тухлых яиц...
   - Метан?
   - Да. И тогда я понял, что произошло.
   Это был метановый выброс, "отрыжка". Он сказал мне, что глубоко под дном Арктического моря находятся огромные резервуары связанного газа. Молекулы углекислого газа, сероводорода и метана могут быть заключены в клетки из кристаллов водяного льда - льда, образующегося в экстремальных условиях давления, под тяжестью моря. Вы можете найти такие вещества в отложениях по всему периметру обоих полюсов, огромные залежи льда и сжатого газа. Считается, что в этих резервуарах заключено столько же углерода, сколько во всех мировых запасах ископаемого топлива. До того ужасного дня в Сибири я даже не слышал о них.
   И он очень сжат, давление в нем более чем в сто раз превышает атмосферное. Любой инженер признает, что ситуация не слишком стабильна. Когда с этого сосуда высокого давления снимают "крышку" - например, когда вечная мерзлота начинает таять, давление в нем снижается - извержение может быть серьезным.
   Я все продумал. - Итак, карман с этими газогидратами лопнул. Углекислый газ и метан хлынули вверх. Углекислый газ тяжелее воздуха, поэтому он оседал вниз на поверхность моря и начинал распространяться... - Удушая все на своем пути.
   Все понимали последствия выброса углекислого газа. Десятью годами ранее на Кефалинии произошел инцидент, унесший жизни тысяч людей, промышленная авария, когда дала сбой схема улавливания углерода.
   Внезапно Том не выдержал. Он закрыл лицо руками. - Я не смог вытащить их всех. Вонь метана заставила меня вернуться. И я был напуган, боялся CO2. Я не мог им помочь.
   Я не мог даже прикоснуться к нему. Мне пришлось сидеть и смотреть, застыв, как опытная военная обняла его за плечи. - Ты не мог сделать большего, - сказала Соня. - Поверь мне, я видела твои медицинские карты. Ты зашел так далеко, как только мог.
   - Что ж, одно можно сказать наверняка, - сказал я. - Ты больше не можешь здесь оставаться.
   Том поднял глаза, и на его залитом слезами лице вспыхнул гнев. - Ты всегда говорил, что я лодырь, не так ли, папа? Я никуда не уйду.
   Пока я пытался придумать, что сказать, вмешалась Соня. - На самом деле мистер Пул прав. Агентства по оказанию помощи больше не будут поддерживать работу в этой области, Том. Тебе придется уехать. Мы не можем отправить тебя обратно в Штаты. Но можем доставить тебя вертолетом в Москву, затем на военную базу под Берлином, а оттуда гражданским чартерным рейсом в Лондон.
   Я держал рот на замке, зная по долгому опыту, что, хотя он, возможно, и послушает Соню, меня он точно не послушает.
   Наконец Том с несчастным видом произнес: - Хорошо. Но проект секвенирования...
   - Это будет продолжаться, - бодро сказала Соня. - Сейчас для этого есть роботы. - Она встала. - Я все организую. Я, ммм, оставлю вас наедине.
   Она вышла из палатки, и мы с Томом остались вдвоем, неразговорчивые, соединенные электроникой, разделенные не только расстоянием. Мы начали строить планы. Я бы прилетел в Англию, чтобы встретиться с ним лично, если бы мог.
   Но даже когда мы обсуждали это, я размышлял о том, что здесь произошло, и в уголке своего сознания задавался вопросом, что произошло бы, если бы все эти залежи ледяного метана по всему периметру полюсов планеты решили отдать свои сокровища в одной мощной глобальной отрыжке.
  
   На океанском мире, в укрытии флиттера, Рит продолжил образование Алии.
   - Ты еще подумала о том, что я тебе сказал?
   - Ты мне ничего не сказал, - кисло сказала она. - Ничего, кроме этого списка названий. Последствия этого и того...
   Он рассмеялся. - Неопределенного срока жизни. Непосредственного общения. Зарождающегося сознания.
   - Что я должна думать? Это просто названия!
   - Разве этого недостаточно? Алия, ты думаешь, у меня есть для тебя набор учебников? Стать Трансцендентной - это процесс познания самого себя.
   - Ты имеешь в виду, что я должна во всем разобраться?
   - Ты можешь обнаружить в себе больше мудрости, чем представляешь себе. Давай начнем, например, с первого этапа...
   - Неопределенное долголетие.
   - Как думаешь, что это значит?
   Она подумала об этом. - Не умирать.
   - Почему это важно?
   - Потому что Трансцендентность была создана бессмертными. - Каждый ребенок знал это, хотя это звучало не иначе, как страшная история.
   - Как думаешь, возможно ли экстремальное долголетие?
   Она пожала плечами. - На "Норде" мы рассчитываем дожить до пятисот лет или около того, если не произойдет несчастных случаев. Во времена Майкла Пула редко кому удавалось прожить больше ста лет. Несомненно, можно было бы придумать лечение, которое полностью остановило бы процесс старения.
   - Пилюля бессмертия?
   - Да.
   - А если бы у меня была такая таблетка и я дал бы ее тебе, ты бы ожидала, что будешь жить вечно?
   - Не вечно. Несчастные случаи будут всегда. Эта дурацкая платформа может взлететь и сбросить меня в море в любую секунду.
   Он рассмеялся. - Да. Значит, неумирающая, если не бессмертная. Но, по статистике, если повезет, ты могла бы рассчитывать на гораздо большую продолжительность жизни. Фактически, неопределенную продолжительность жизни.
   - Неопределенное долголетие.
   Он улыбнулся. - Видишь ли, мы не просто берем эти термины из воздуха. И что бы ты от этого почувствовала?
   - Это был бы замечательный подарок. Так много дополнительной жизни...
   - Не говори банальностей, детка, - сказал он.
   Она была застигнута врасплох; он редко огрызался на нее.
   - Подумай об этом, - сказал он. - Предположим, это было бы правдой. Что бы ты чувствовала?
   Знать, что однажды ты непременно умрешь, - это одно. Знать, что есть, по крайней мере, шанс, что ты можешь жить дальше, и дальше, и дальше, без ограничений, изменило бы все. Как бы она себя чувствовала? - По-другому.
   - Как? А как насчет других людей? Ты только что крепко поссорилась со своей семьей. Отнеслась бы ты к этому по-другому, если бы подумала, что тебе, возможно, предстоит прожить еще тысячелетия?
   - Я бы вообще не поссорилась, - сразу же сказала она. Если бы ее мать умерла до того, как они смогли помириться, Алия всегда сожалела бы об этом. И если бы она прожила десятки тысячелетий или больше, это неразрешимое сожаление выжгло бы ее душу. - В конце концов, это свело бы меня с ума. Если бы я знала, что не умру, я бы постаралась не делать ничего, о чем мне, возможно, придется сожалеть вечно.
   - Ты бы стала осторожнее.
   - Я бы не наживала врагов. И не причинила бы вреда своим друзьям. - Но я могла бы даже не заводить друзей, подумала она, если бы знала, что не могу остаться с ними навсегда - или, что еще хуже, пережить их.
   Рит наблюдал за ней, словно пытаясь проследить за ходом ее мыслей. - Что еще? Я знаю, что ты скользящая. Я завидую тебе в этом! Но настоящий кайф от скольжения связан с риском, не так ли? Сейчас, при нынешнем положении вещей, если бы с тобой произошел несчастный случай, если бы тебе удалось покончить с собой, ты бы отказалась от нескольких столетий жизни. Но что, если бы ты рисковала тысячелетиями - неопределенным будущим?
   Она фыркнула. - Мне было бы гораздо больше что терять. Ты не думаешь об этом сознательно, когда пьешь, но... если бы я приняла твою таблетку, я бы никогда не вышла из своей комнаты!
   - Предположим, твоя сестра была бы сейчас здесь, с нами, и упала бы в море. Ты бы попыталась спасти ее?
   - Да.
   - Ты бы рискнула своей жизнью, чтобы спасти ее?
   - Да!
   - Даже ценой ста тысяч лет существования?
   - Я... - Она покачала головой.
   - Как, по-твоему, другие люди отнеслись бы к тебе?
   - Они возненавидели бы меня, - немедленно сказала она. - Они бы позавидовали мне - отвернулись от меня.
   - Из-за твоей долгой жизни? Даже если бы они знали, что твое долголетие состоялось с определенной целью, для их собственного улучшения?
   - Даже так. Никто не смирился бы с тем фактом, что я буду жить, когда они обратятся в прах. Я бы так думала. Мне пришлось бы прятаться... - Она покачала головой. - Это был бы какой-то подарок! Я была бы парализована мыслью обо всем этом будущем. Мне пришлось бы спрятаться.
   - Думаю, ты начинаешь понимать, - сказал он. - Получить неограниченное долголетие, освободиться от ограниченной продолжительности жизни - это постепенное изменение, подобное превращению льда в воду, полная трансформация. И тебе пришлось бы найти способ действовать, внести свой вклад в мир людей, изменить ситуацию к лучшему, даже несмотря на то, что над тобой висит огромный груз времени.
   - Почему я должна действовать?
   - Потому что для величайших проектов из всех необходима долговечность. Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы накопить истинную мудрость. К тому времени, как ты поймешь, как все работает, ты уже стареешь, теряешь свои способности, умираешь.
   - Но Майкл Пул прожил меньше столетия.
   - Верно. Удивительно, что эти бедные архаики достигли всего, чего достигли!
   - Рит, если бы я стала Трансцендентной, что было бы с моей семьей?
   - Они не смогли бы последовать за тобой, - мягко сказал он.
   Она думала, что останется одна, брошенная временем на произвол судьбы. Один за другим ее семья и друзья обратятся в прах - даже Дреа, даже ее новорожденный младший брат. Сможет ли она жить с этим? Только замкнувшись в себе, закрыв свое сердце. Как она вообще могла выбрать такой путь?
   - Рит, ты сказал, что я могу открыть в себе мудрость. Я совсем не мудра. Я прожила недостаточно долго. Спроси мою маму, насколько я мудра!
   - Твой возраст не имеет значения. Если ты знаете, что бессмертна, то мудрость тебе дает не твое прошлое. Это твое будущее - или твое осознание этого. И я думаю, ты уже начинаешь приобретать часть этого осознания. Тебе не нужно выбирать сейчас, - мягко сказал он. - Мы только в начале, ты и я, нашего исследования.
   - Рит... - Она заколебалась. - Ты Трансцендентный?
   - Я? - Он резко рассмеялся, но отвернулся.
   Прозвучал сигнал. - О! - сказал Рит. - Наконец-то они прибывают.
   Они поспешили покинуть флиттер.
  
   Сначала она не могла видеть ничего, кроме шума волн, которые вздымались и опадали. Но затем разглядела гладкую фигуру, бледно-белую, проплывающую прямо под поверхностью воды. За ней последовала другая, вынырнувшая из более темных глубин, и третья, скользящая, как и первая, вокруг платформы.
   Вскоре их было с дюжину, а может, и больше. Некоторые из них были поменьше - дети, возможно, телята со своими родителями. Они были обтекаемой формы и покрыты густой шерстью, двигаясь с грацией и поразительной скоростью. И они сновали мимо и поверх друг друга, плавая с осознанием друг друга, которое казалось сверхъестественным.
   Рит, улыбаясь, смотрел вниз. Он явно наслаждался зрелищем.
   Но Алия родилась на корабле; живые существа ее мало интересовали. - Очень красивые, - сказала она. - Ну и что? Где люди?
   Он посмотрел на нее, приподняв брови. - Ты должна научиться видеть, Алия.
   Одно из существ отделилось от стаи и поплыло к поверхности. Теперь она могла видеть, что у него четыре короткие конечности - четыре конечности, как у нее, хотя это были плавники. На конце каждого плавника было что-то вроде перепончатой лопатки с пятью короткими отростками, возможно, остатками пальцев рук и ног.
   Она поняла суть. То, что у него было четыре конечности, а не две, шесть или восемь, было ключом к разгадке. Тетраподальный план тела был отличительной чертой земной жизни, случайным решением, которое было принято на ранних этапах развития тамошних животных - включая предков человека - и которого придерживались с тех пор, даже когда большинство этих животных либо вымерли, либо рассеялись по Галактике. Но это не обязательно должно было быть так; шесть, восемь или двенадцать конечностей были бы столь же эффективны. Тело с четырьмя конечностями было подписью: я с Земли.
   Существо всплыло на поверхность и подняло голову из воды. У него было лицо с коротким, сглаженным носом и ртом, который хватал воздух. И хотя черепная коробка была плоской, у него был гладкий лоб, четко очерченные надбровные дуги - и два ярко-голубых глаза, которые встретились с ее взглядом. Она испытала мощный шок узнавания, что-то глубокое и древнее, что связывало ее с этим животным. Но эти глаза были пустыми.
   Существо прервало краткий контакт и нырнуло обратно под волны, скрывшись из виду.
   - Замечательно, - пробормотал Рит. - Но теперь ты понимаешь, почему я уклончиво ответил на вопрос о названии этого мира...
   - Они люди, - сказала она.
  
   - Ну, их предки были такими, значит, и эти, в терминах, признанных Содружеством.
   - Их предки пришли сюда давным-давно, во времена бифуркации. Они пытались осесть. Строили плоты, объединялись в группы. Обучали своих детей ловить рыбу в поисках местных форм жизни - должно быть, сконструировали свою пищеварительную систему таким образом, чтобы они могли есть аналоги рыбы, крабов и угрей, которые можно найти здесь. - Он покачал головой. - Но дети и внуки все больше и больше проводили время в воде. Плоты невозможно было обслуживать, по крайней мере, в долгосрочной перспективе, потому что не было сырья для их ремонта, да и желания делать это тоже не было. Вскоре океан сомкнулся над последними остатками плотов. Но люди остались, и их дети.
   - И они потеряли рассудок.
   - Ну, почему бы и нет? Алия, содержать большие мозги дорого. Если у вас неизменная среда, такая как этот бескрайний океан, вам не нужно много думать. Гораздо лучше потратить свою энергию на то, чтобы плавать быстрее или нырять глубже. Большая голова ни на что не годится, кроме как сопротивляться плаванию! И адаптация сработала. - Он уставился вдаль. - Этот океан может утопить десять Земель. Нет предела тому, сколько этих тварей может там обитать. Здесь есть место для миллиардов, триллионов! Возможно, некоторые из них эволюционировали дальше - обходиться без воздуха, достигать больших глубин, даже добираться до льда морского дна.
   - Я никогда не слышала ни о чем подобном.
   - Ты узнаешь, что это обычная схема. Со временем люди стали разбросанными по всевозможным средам обитания, и они адаптировались. И везде, где жизнь стабильна, обнаруживается одно и то же явление - восторженное избавление от бремени мышления.
   Она нахмурилась. - "Норду" полмиллиона лет. Мы были изолированы. Мы могли сойти с ума.
   - Но вы оставались народом переходного периода - никогда не оседали, забирали свой маленький мир с собой, постоянно перестраивая его. Да ведь гениальным было то, что даже ваш цикл размножения зависел от технологии!
   - Родильные капсулы.
   - Да. Конечно, можно сохранить технологические возможности без сознания - подумайте о корабелах, - но вы не могли позволить себе стать тупыми, поскольку ваши жизни зависят от механизмов, которые делают "Норд" пригодным для жизни. Для вашей группы трюк сработал.
   Ваша группа. Это была леденящая душу фраза - и оскорбительная.
   Народ Алии гордился своей родословной, гордился тем, кем они стали. Прошло очень много времени с тех пор, как ее далекие предки покинули родную планету, и ее физиология, ее телосложение и мускулатура были приспособлены как для лазания в условиях низкой гравитации, так и для ходьбы. После полумиллиона лет отбора и целенаправленного совершенствования, по словам Майкла Пула, она была интуитивным гением. Но для Рита, казалось, она была просто представительницей другого вида, ее народ на "Норде" и вся их богатая история - просто еще один тип постлюдей, ничем не лучше безмозглых существ, плавающих в этом чудовищном море.
   Алия почувствовала себя обиженной и не хотела иметь ничего общего с этими существами. - Все, что они делают, это плавают вокруг, гоняясь за рыбой. Они недочеловеки, не так ли? Если их мозги съежились, если у них нет разума...
   - Я всегда предпочитаю термин "постчеловеческий", независимо от энцефализации. Лучше избегать оценочных суждений.
   - Я могу дать этому миру название, - сказала она. - Они не могут.
   - Но зачем им имена? Алия, с именами или без них, когда-то они были людьми. Возможно, сейчас у них нет развитого сознания, но у них есть чувства, сенсориум, вероятно, не похожий ни на один другой тип. Они - нить в истории человечества, Алия, которая должна быть вплетена обратно в гобелен. Вот почему я привел тебя сюда. Ты должна научиться видеть человечество таким, каким его видит Трансцендентность, без предубеждений...
   Она рискнула, - И с любовью?
   - Да, с любовью! И хотя мы говорили о долгой любви, времени мало - по крайней мере, с точки зрения Трансцендентности. Мы все отличаемся друг от друга, мы разные люди. Может наступить момент, когда мы больше не сможем разговаривать друг с другом, даже признавать нашу общность. Мы должны найти способ снова быть вместе, прежде чем окончательно потеряем друг друга...
   Постлюди, плававшие под платформой, были сбиты с толку. Они откликнулись на дозвуковой сигнал, который привлек их туда, но там для них ничего не было, ни еды, ни партнеров. Разочарованные, парами и семейными группами, они уплыли прочь.
  
   Как только я вынырнул из виртуальной реальности, то попытался приняться за какую-нибудь работу, которая, по моему мнению, была лучшим способом потратить впустую те дни, которые мне пришлось пережить, прежде чем я смог сесть в это кресло самолета. С большой кружкой кофе я отправился в кабинет моей матери, где были лучшие в доме средства связи и отображения информации, и закрыл дверь.
   Первое, что я сделал, - запустил виртуальную версию текущего дизайна нашего космического зонда. Повиснув в воздухе передо мной, как красивая игрушка, открылся вид громоздкого основного корпуса, украшенного кружевными антеннами, соплами маневровых двигателей и штангами приборов.
   Просто смотреть на эту штуку было успокаивающе. Это был мой любимый космический корабль.
   В тендерных документах НАСА и ВВС США он назывался "Зонд Койпера". Если бы он когда-нибудь действительно был построен, ему, без сомнения, дали бы какое-нибудь более экзотическое название. Я осмотрел резервуары для охлаждающей жидкости - расплавленного свинца, нейтронный экран и приборные шины, энергостанцию на поле Хиггса в самом его ядре, а также набор крошечных зондов, которые мы планировали сбросить на выходе из Солнечной системы.
   Строго говоря, это, конечно, был не совсем космический корабль. Во-первых, он был беспилотным, а во-вторых, не полетел бы к звездам. Но на жаргоне это была "межзвездная предварительная миссия". Это был бы испытательный полет для ключевых технологий, которые однажды могут продвинуть гораздо дальше наши машины или даже нас самих.
   Наш зонд был спроектирован так, чтобы летать на расстояние тысячу астрономических единиц от Солнца, то есть в тысячу раз дальше, чем Земля находится от центральной звезды. Для сравнения, самая дальняя планета, Плутон, находится всего в сорока астрономических единицах, а ближайшая звезда в системе Альфа Центавра находится на расстоянии более четверти миллиона астрономических единиц. Но десятилетняя миссия нашего зонда протяженностью в тысячу астрономических единиц была бы первым шагом, предварительным выходом из уютной гавани внутренней системы. Ничто не путешествовало дальше Земли, кроме давно заброшенных "Вояджеров" и "Пионеров", планетных зондов 1970-х годов. И там, где "Вояджерам" приходилось полагаться на гравитационные пращи, чтобы забросить их так далеко, мы бы летели своим ходом, подпитываемые космической мощью.
   По пути можно было даже заняться хорошей наукой. Мы смогли бы исследовать внешнюю часть Солнечной системы, далеко за пределами Плутона, где в холодной темноте летают стаи ледяных спутников, объектов Койпера. Наша траектория позволила бы точно измерить такие огромные величины, как общая масса Солнечной системы. Мы бы прошли через гелиопаузу, где солнечный ветер рассеивается в более широкой межзвездной среде, и изучили бы все странные космические частицы и излучения из более глубокого космоса, которые скрыты от глаз Земли.
   И, что самое важное, мы могли бы посетить аномалию Койпера. Этот мерцающий тетраэдр продолжал свою долгую, отчужденную орбиту вокруг Солнца с момента своего открытия в первом десятилетии века. Теперь настало время встретиться лицом к лицу с этим странным посетителем.
   Это, собственно, и было причиной привлечения ВВС США. В нашем маленьком дизайнерском сообществе даже ходили слухи, что среди резервной массы полезной нагрузки, отложенной на случай непредвиденных обстоятельств и поздних дополнений, была норма в пятьдесят килограммов или около того для небольшой бомбы.
   Я попытался сосредоточиться. У меня было много сложной работы, которую нужно было выполнить; я был в середине сложного структурного анализа двигательной установки зонда. Но моя сосредоточенность не возвращалась. Проектирование космического корабля как терапия: это часто срабатывало, но не сегодня.
   Я испытал глубокое облегчение, когда мой номинальный босс Шелли Мэгвуд заметила, что я в сети, и вошла в систему, чтобы поговорить со мной.
   Шелли появилась в кабинете моей матери. Она сидела в модном кресле из литой керамики, спроецированная из ее офиса в Сиэтле. Она слышала о моих проблемах. - Не знаю, что ты делаешь, сидя там и работая над этим чертовым зондом, - огрызнулась она. - Зонд может подождать. Аномалия Койпера никуда не денется...
   Шелли была худощавой, энергичной, с волевым лицом, высокими скулами и римским носом. Ее волосы были грязно-светлыми, но я подозревал, что она стала красить их, когда ей было за тридцать. Я всегда думал, что она слишком много работала, сжигая себя в своем энергичном стремлении к слишком большому количеству проектов, но, казалось, на ее лице всегда была улыбка. В наши дни она была скорее менеджером, предпринимателем, чем инженером, и я подозревал, что она участвовала в этом проекте по проверке концепции зонда глубокого космоса в качестве демонстрации здравомыслия, как и я. Она мне чертовски нравилась.
   - Ты должен быть с Томом, - сказала она. - Тащи свой толстый зад в самолет.
   - Я уже пробовал, - сказал я. - У меня есть место. Протоколы...
   - К черту протоколы. Послушай, если тебе нужна помощь...
   - Спасибо. Я просто должен быть терпеливым.
   - Мне жаль Тома.
   - Не стоит. Работа помогает.
   - О, правда? - С помощью какой-то причудливой интерполяции проекционного программного обеспечения ее виртуальная реальность выглядела так, как будто она смотрела на те же диаграммы, что и я. - Просто посиди минутку спокойно, - строго сказала она. - Проверю, что ты сделал. В том состоянии, в котором ты находишься, ты, вероятно, все испортишь.
   - Спасибо за твою поддержку.
   - Я серьезно, - сказала она. Без сомнения, так оно и было. Она нахмурилась, сосредоточившись на схемах, а я откинулся на спинку кресла и стал ждать.
  
   Итак, ребенок, который однажды наблюдал за запуском космических челноков со своего заднего двора, в конечном итоге спроектировал настоящий космический корабль, в некотором роде. Однако это было долгое путешествие.
   Когда я был маленьким, моей главной мечтой было самому полететь в космос. Но когда я стал старше, быстро стало очевидно, что это никогда не будет возможно. Мало того, что единственными пилотируемыми полетами в космос были бесконечные кругосветные путешествия по Международной космической станции, на которые выстроилась целая очередь из кандидатов в астронавты еще до того, как мне исполнилось двенадцать, но вскоре я узнал, что мой личный скафандр, мое тело, не справлялось с задачей забирать меня с планеты.
   Так что мои амбиции немного поубавились. Если я не мог летать сам, возможно, я мог бы участвовать в проектировании кораблей следующего поколения. Но даже это было поставлено под угрозу.
   В колледже я специализировался на математике и инженерном деле. Но когда окончил его в 2017 году, быстро стало очевидно, что в проектировании космических кораблей нет работы. Было всего несколько подтверждающих концепцию проектов, спонсируемых НАСА, ЕКА и другими космическими агентствами. Но даже это было игрой; серьезных денег в этом не было. Это было не время для полетов в космос: это была эпоха энтропии, когда нефть заканчивалась, а энергия - на исходе, и наше внимание все больше поглощалось необходимостью справиться с потеплением и другими опасностями будущего, связанного с Землей.
   Но я был инженером. Я хотел работать над чем-то, что можно было бы построить - и, кстати, чтобы за это платили бы; у меня не было амбиций быть бедным. Поэтому я искал возможности.
   В то время на подходе было новое поколение атомных электростанций. Какими бы ни были ее недостатки, ядерная энергетика снова вошла в моду, поскольку она не является источником выбросов углекислого газа - и как источник энергии гораздо менее проблематична, чем поиск оставшихся в мире запасов нефти.
   Итак, я занялся ядерной инженерией. Я провел восемь лет, работая на станции, которая в конечном итоге открылась в 2027 году.
   Это было то, что мы назвали конструкцией пятого поколения. Активная зона работала почти при тысяче градусов - температуре, которая сигнализировала бы о начале расплавления в реакторах ранних поколений. Эти высокие температуры обеспечивали гораздо большую эффективность, но для их достижения нам пришлось пройти огромную программу исследований и разработок, например, в области сверхтвердых материалов, устойчивых к интенсивному нагреву и нейтронной бомбардировке. На самом деле мы охлаждали устройство в огромном чане с расплавленным свинцом. В ходе этого проекта я многое узнал о принципах охлаждения, которые позже применил к зонду Койпера.
   Когда наша установка, защищенная от расплавления и терроризма, заработала и начала подавать первые ватты в сеть, мы были очень горды тем, чего достигли. Мы привыкли говорить, что это сверхбезопасно и сверхчисто. Мы даже выиграли экономический спор, несмотря на то, что в то время затраты наших конкурентов на возобновляемые источники энергии, такие как солнечная энергия и энергия ветра, падали. Эта нью-йоркская станция все еще работает сегодня, хотя ее экономическое обоснование немного утратило силу.
   Мне было тридцать два года. Я был женат на Мораг, и у нас родился сын Том. Мы были очень счастливы. В то время я этого не осознавал, но, полагаю, в некотором смысле это был пик моей жизни. Я бы никогда не поверил, что все развалится так быстро.
   В первую очередь пострадала моя работа. Признаю, я не предвидел приближения революции Хиггса - но, с другой стороны, мало кто видел ее.
   Технология Хиггса возникла из космологии. Физика ранней Вселенной была экзотической. В нашу эпоху некоторые частицы, такие как кварки, из которых состоят протоны и нейтроны, массивны, в то время как фотоны, частицы света, не имеют массы. Массу объектам придает неуловимая субстанция, называемая полем Хиггса. Но когда Вселенной было меньше миллионной доли миллионной доли секунды, и она все еще была горячее определенной критической температуры в тысячу триллионов градусов, поле Хиггса не могло установиться. Каждая частица была безмассовой. Вселенная была заполнена ими, проносящимися сквозь распадающееся пространство-время со скоростью света. Но когда Вселенная расширилась и остыла, поле Хиггса сконденсировалось, подобно инею, оседающему на травинках. Внезапно все изменилось.
   И когда поле Хиггса сгустилось, оно высвободило поток энергии во всем космосе. Точно так же, как вода, замерзающая до состояния инея, должна выделять тепловую энергию: это был фазовый переход, как говорят космологи. И этот огромный выброс энергии привел Вселенную к всплеску "инфляции", который резко ускорил ее расширение. Все это космология; это можно увидеть написанным в реликтах на небе - остаточном фоновом излучении Большого взрыва, гравитационных волнах, которые распространяются взад и вперед, - история, расшифрованная, когда я был мальчиком.
   Что изменило наш мир, так это разработка в 2020-х годах ускорителя частиц нового поколения, настолько мощного, что он смог имитировать в крошечных пространствах и кратких мгновениях огромную плотность энергии и температуру ранней Вселенной - фактически, достаточно горячую, чтобы вытеснить поле Хиггса из небольшого количества материи.
   И когда полю Хиггса было позволено вновь уплотниться, оно высвободило поток энергии - значительно больше, чем требовалось при правильных условиях. Если это звучит как нечто бессмысленное, то это не так: точно так же, как в ядерной бомбе, относительно небольшая энергия обычных взрывчатых веществ используется для высвобождения гораздо большей энергии, заключенной в атомных ядрах.
   Как только был достигнут контроль над полем Хиггса, даже в небольших экспериментальных масштабах, его потенциал стал очевиден. Здесь был источник энергии гораздо большей плотности, чем все, о чем мы мечтали раньше, - и мы могли использовать его, использовать энергию, которая когда-то стимулировала расширение самой Вселенной. Это было настолько безопасно, насколько вы могли пожелать, даже гораздо безопаснее, чем наша ядерная электростанция нового поколения.
   Когда вы пытаетесь предсказать технологические тенденции, легко следовать прямым линиям. Например, мощность компьютера, измеряемая в операциях на доллар, удваивалась каждые пару лет задолго до моего рождения и с тех пор продолжает более или менее следовать этой тенденции. Возможно, вы могли бы предвидеть некоторые последствия: мир, в котором машинный эквивалент интеллекта давно превзошел человеческий уровень, мир, в котором искусственное самосознание стало товаром и частью жизни каждого человека. Что гораздо труднее предсказать, так это то, что появляется из ниоткуда, сбоку от поля зрения. Я был еще ребенком, когда великие орбитальные астрономические обсерватории подтвердили биографию Вселенной от Большого взрыва до наших дней. И результатом этой великой космологической революции стал новый источник энергии для автомобилей, самолетов и городов - и, возможно, звездолетов. Кто бы мог подумать?
   Не я, это точно. В конце 2020-х, когда я следил за этими внезапными изменениями в технической литературе, я был встревожен.
   С точки зрения моей карьеры, возможно, это не должно было иметь значения. Мы только что запустили эту станцию в Нью-Йорке, и другие станции такого же дизайна появились вокруг Великих озер, а также в Неваде и Калифорнии. В больших технологиях существует инерция активов; вы не можете выбросить всю свою инфраструктуру только потому, что у кого-то где-то появилась блестящая идея.
   Но факт был в том, что кому-то пришла в голову эта блестящая идея.
   Начала формироваться новая долгосрочная национальная энергетическая стратегия, рожденная из существующих тенденций, в частности, болезненного отучения Америки от нефти, и возможностей, открытых полем Хиггса. "Распределенная генерация" была ключевой фразой. Каждый квартал, каждый дом был бы источником энергии - от фотоэлектрических элементов, ветряных турбин на крыше, возможно, даже от посевов биотопливных культур на заднем дворе. И все были бы подключены к локальной микросети, из которой вы могли бы черпать энергию, когда вам это нужно, накапливать энергию в водородных топливных элементах в вашем подвале и даже продавать энергию обратно, когда у вас возникал избыток. Микросети будут подключены к более крупным региональным, национальным и международным сетям, поддерживаемым ключевыми узлами, которые на первом этапе будут обслуживаться электростанциями с существующими технологиями, включая старые тепловые на сжигании углеводородов и наши новые ядерные установки, но они будут постепенно выведены из эксплуатации, как только окупят затраты на разработку, и заменены генераторами Хиггса.
   Она была бы распределенной, надежной во всех масштабах, чистой и благоприятной для окружающей среды и пропитанной разумностью. Администрация начала ускорять принятие разрешающего законодательства, например, чтобы заставить коммунальные службы покупать энергию у любого поставщика. Это было отличное видение.
   Но в долгосрочной перспективе ядерным технологиям не было места, и я сразу понял, что выбранная мной область - концептуальный тупик. Проекты технического обслуживания, возможно, и продлили бы мою трудовую жизнь, но вся творческая энергия и некоторые серьезные государственные средства на исследования были бы совершенно справедливо сосредоточены на новых технологиях, связанных с полем Хиггса. Как только это появилось в сети, моя нью-йоркская энергостанция устарела - и, в некотором смысле, я сам, когда мне было чуть за тридцать. Я не мог этого вынести. Я хотел быть на передовой.
   В то время я спорил с Мораг. Она указала, что у нас есть ребенок и планы на большее. Мир не обязан мне зарабатывать на жизнь, сказала она, как бы усердно я ни преследовал свои мечты.
   Но я не слушал. В возрасте тридцати четырех лет я уволился с работы и занял академическую должность в Корнелле. Я преподавал основы физики незаинтересованным студентам, одновременно исследуя новые технологии, связанные с полем Хиггса.
   Из этого ничего не вышло. Уже было целое поколение аспирантов, вооруженных практическими знаниями о новых прототипах энергетических систем единого поля - я был уже слишком стар, в свои тридцать четыре. Я продолжал зарабатывать на жизнь, но зашел в очередной тупик, и мне платили гораздо меньше. Я был несчастлив. Мораг тоже была оправданно несчастлива, недовольна моим выбором, тем, как все обернулось. Мы любили друг друга, но, думаю, вымещали это друг на друге. Мы не хотели обидеть Тома, но он был там. Назовем это дружественным огнем.
   Затем Мораг снова забеременела. На самом деле это был несчастный случай, мы не были уверены, сможем ли мы себе это позволить. Но мы приняли это. Мы решили, что это будет новое начало, мы и дети. По мере того, как развивалась беременность Мораг, я начал чувствовать себя более довольным, чем когда-либо прежде. Возможно, я начинал понимать, что в жизни есть нечто большее, чем детские мечты, и какое бы разочарование я ни испытывала, оно исчезало в свете более насыщенной радости.
   А потом, а потом.
   Горе не описать словами. Это было похоже на ампутацию, может быть, на потерю половины себя. Я совершал обычные действия в своей жизни, ел, спал, снова вставал, одевался и работал, но все это казалось бесцельным, шарадой. И мои эмоции бушевали, такие же неконтролируемые и необъяснимые, как погода. Я даже отыгрался на своих воспоминаниях о Мораг, как будто она каким-то образом отвергла меня, умерев. Окончательный отказ.
   О, я присматривал за Томом, во всяком случае, материально. Я никогда не погружался в выпивку, наркотики или виртуальную страну фантазий, как, я думаю, ожидали от меня многие люди. Я продолжал работать, посещая занятие за занятием, семестр за семестром, одну безликую группу студентов за другой, хотя отказался от идеи какой-либо оригинальной работы. Продолжал функционировать. Возможно, это был "стоицизм", как заверил меня один психотерапевт с искусственным сознанием. На мой взгляд, я просто сохранял оболочку.
   После смерти Мораг я потерял десять лет. Вот как я смотрю на это сейчас. Затем, однажды, я обнаружил, что снова живу своей жизнью.
   Когда я огляделся, мне внезапно стало за сорок. Том, будучи подростком, отдалился от меня, что неудивительно. И если я думал, что моя карьера застопорилась, когда мне было тридцать четыре, то сейчас это определенно так. Это удручающий прогресс. К двадцати годам я понял, что никогда не стану астронавтом. К тридцати годам я понял, что никогда не стану блестящим инженером. А к сорока пяти я стал тем, кем хотел быть всю оставшуюся жизнь.
   Но я все еще нуждался в деньгах. Я продолжал преподавать в Корнелле, но попробовал себя в качестве консультанта.
   Мне повезло, когда со мной неожиданно связалась Шелли Мэгвуд. Она была одной из первых моих студенток в Корнелле. К тридцати годам или около того она уже разбогатела на акциях начинающей компании, специализирующейся на аспектах новых технологий, связанных с полем Хиггса.
   Она назначила мне консультационные задания, основываясь на поле Хиггса и моем более глубоком опыте в ядерной области. В течение переходного периода две технологии должны были работать вместе, обеспечивая электроэнергией общую сеть, и необходимо было разработать интерфейсы, протоколы, балансировку нагрузки и другие технические детали.
   Так что работа продолжалась. Я справлялся с ней достаточно хорошо. Шелли сказала, что я вдохновил ее как учитель; без меня она не смогла бы создать свой собственный успешный путь и так далее. Я оценил моральный подъем и деньги. Но мы оба знали, что Шелли делает мне одолжение.
   Затем Шелли втянула меня в еще одно из своих начинаний.
   - Я помню, как ты всегда использовал космические технологии в своих лекциях, - сказала она мне. - Было очевидно, к чему лежит твое сердце. Думаю, тебе может понравиться работать над этим.
   Когда поступил запрос на предложения по проекту, который стал зондом Койпера, консалтинговая компания Шелли была небольшой и достаточно проворной, чтобы суметь позиционировать себя для выполнения работы, но достаточно умной, чтобы увидеть потенциал на будущее. - Это всего лишь бумажное исследование, - сказала она мне. - Но его могут подхватить. И даже если нет, нам заплатят за то, чтобы мы подумали о том, как использовать поле Хиггса для управления космическими кораблями. Мы будем похожи на судостроителей эпохи Возрождения, владеющих патентом на парусную технологию точно к тому моменту, как собирается отплыть Колумб...
   Шелли быстро собрала команду из нескольких фрилансеров, таких как я, и представителей различных других компаний по специализированным аспектам. Мы редко встречались; почти все делалось удаленно, поскольку "бумажное" исследование Шелли, на самом деле абстракция программного обеспечения, было доведено до последовательных уровней детализации дизайна.
   Койпер был очевидным приложением для технологии Хиггса. Но для меня это было не более чем началом использования этого чудесного источника энергии для запуска паровых ракет. Я мечтал, что в долгосрочной перспективе контроль над полем Хиггса мог бы дать нам контроль над самой инерцией: мы могли бы избавиться от массы. Я представлял себе день, когда огромные космические корабли будут летать от мира к миру, легкие, как пух чертополоха.
   Боже мой, мне нравилась эта работа. Это стоило копейки, но не давало мне сойти с ума.
  
   Шелли сделала вывод из своего краткого обзора. - Значит, ты не так уж сильно облажался. Но твои мысли, должно быть, с Томом. Мои были бы.
   Я попытался рассказать ей что-нибудь о моих отношениях с Томом. - Все изменилось в тот день, когда умерла Мораг, - сказал я. - Мне потребовалось десять лет, чтобы пережить это. Если я когда-нибудь переживу. И Том...
   - Том думает, что ты скучаешь по мертвому ребенку больше, чем любишь его. Так ли это?
   Это шокировало меня. - Это неправда, - сказал я. - Этого никогда не было.
   - Может быть, и нет, - сказала Шелли. - Но эти вещи застревают у тебя в голове.
   - Откуда тебе знать?
   Она выглядела немного смущенной. - Когда я была моложе, постоянно тянулась за своим отцом. У него был жесткий характер. Он всегда говорил, что не терпит радующихся дураков. Но проблема была в том, что он не мог отличить настоящего дурака от ребенка, пытающегося учиться.
   Я внимательно выслушал это; она мало что рассказывала мне о своем прошлом. - Мне кажется, я его помню.
   - О, ты познакомился с ним, когда я училась в колледже. Родители и учителя. Он всегда вел себя наилучшим образом, на днях открытых дверей и выпускных. И он никогда не был жестоким. Он старался любить, хотя и по-своему. Но его путь был сплошным унижением. Я росла, думая, что никогда не смогу быть достаточно хороша для него - пока однажды не решила, что собираюсь победить его.
   - И вот почему ты работаешь до изнеможения. - Мы спорили о ее темпах работы и их влиянии на ее здоровье еще во времена учебы в колледже, когда я обучал ее.
   - Так или иначе, это соперничество сохранилось. А потом он умер, прежде чем у меня появился шанс либо победить его, либо отказаться от погони... Теперь я застряла с этим. - Она пристально посмотрела на меня. - Никто не выходит из прошлого без шрамов. Что тебе нужно сделать, так это смириться с этим и двигаться вперед. Прямо сейчас Том - это все, что имеет значение.
   - Хорошо, - сказал я. - Но все может быть немного сложнее.
   Я думал о своих посещениях Мораг.
   Почувствовал порыв рассказать ей, признаться. Я до сих пор не говорил об этом даже Джону. Но начал думать, что должен открыться кому-нибудь об этом. Но, как бы хорошо ни знал Шелли, я понятия не имел, какой будет ее реакция. Наверное, я боялся потерять ее.
   Возможно, она интуитивно почувствовала часть моего замешательства, если не причину этого. Она наклонилась вперед. - Сосредоточься на Томе, - сказала она. - Прямо сейчас ты не нужен проекту. Но он нуждается.
   Я кивнул. Момент прошел, и моя тайна еще какое-то время осталась нетронутой.
  
   Во время их долгих межзвездных перелетов в монашеской тишине своего корабля Рит поощрял Алию изучать историю человечества. - Если ты не знаешь, откуда пришла, - говорил он, - то, конечно, не знаешь, куда направляешься.
   И в этом исследовании, как и на протяжении всей ее жизни, именно маленькая, смуглая, несчастная фигура Майкла Пула была ее спутником и точкой опоры.
  
   Считалось, что человечеству около шестисот тысяч лет, шестьсот тысяч лет с тех пор, как его главный ствол отделился от еще более примитивных форм. В течение первых ста тысяч лет человечество было приковано к Земле - период, который фактически закончился при жизни самого Майкла Пула. Эта эпоха была долгой и по большей части неинтересной сагой о стремлении к рациональности и материальному господству на фоне бесконечных войн.
   - Самое интересное в человечестве в этот долгий период привязанности к Земле - это его хрупкость, - сказал Рит. - Подумай об этом. Человечество было заключено в одном каменистом мире в отдаленном уголке Галактики - фактически, заключено в оболочку из воды и органики, размазанных по поверхности планеты. До времен Майкла Пула это было все, о чем кто-либо знал во всей Вселенной! Ведь малейшее возмущение могло бы стереть нас с лица земли - уничтожить человечество еще до того, как мы начали, - и на этом все закончилось бы.
   Ужасное происшествие заставило Алию содрогнуться. - Поколение Пула называло его время "бутылочным горлышком", узким местом.
   - Они были правы, - сказал Рит. - Но это была не единственная эпоха кризиса. В истории человечества было несколько моментов, когда все шло наперекосяк. За семьдесят тысяч лет до времен Майкла Пула произошло мощное извержение вулкана, которое нарушило климатические системы планеты. Еще раньше, когда человечество было всего лишь видом прямоходящих обезьян среди многих других, чума сократила численность популяции до нескольких десятков. Человечество сократилось всего до пятидесяти или около того особей! - подумай об этом. Следы таких времен можно видеть в нашем генетическом наследии даже сейчас, следы ужасного упрощения. Основное отличие от "бутылочного горлышка" Пула состояло в том, что это был первый антропогенный кризис - первый, вызванный непосредственно действиями человечества.
   - Неудивительно, что нас, свидетельствующих, привлекают узкие места. Это времена максимальной опасности для человечества, максимальной драмы - и в то же время максимального движения и возможностей.
   Алия уставилась на Майкла Пула, его встревоженное лицо застыло в неподвижности внутри ее резервуара для наблюдения. В этом инциденте Пул был на улице, в странном пейзаже. В жарком солнечном свете он перелезал через огромную кучу обломков, разбитых и брошенных машин. - Здесь ему пятьдесят два года, - сказала она. - Он вступает в самый критический период своей жизни.
   - Он выглядит обеспокоенным.
   - Он часто так выглядит, - сухо сказала она. - Пул очень хорошо знал об опасностях своего возраста. Я думаю, большинство образованных людей того времени знали. Но после опасности, с которой столкнулся его сын, Пул стал понимать последствия лучше, чем большинство. В конце концов, он работал над геоинженерным проектом.
   - И он был Пулом, - сказал Рит с некоторым почтением.
   - Но все они были такими ограниченными - все люди его времени, даже сам Пул. Лучшее, что можно сказать о них, это то, что они начинали понимать, как мало они на самом деле знали.
   - И это проблемы Земли так угнетают его?
   - Более того, - сказала она. - Его собственная работа продвигается не очень хорошо. И это трудный период в его личной жизни... - Она прокрутила проекцию взад и вперед; Пул оставался неподвижным в центре мерцающих изображений, в то время как люди появлялись и исчезали вокруг него.
   Когда Алия была маленькой, она сосредоточила свое свидетельствование на более доступных моментах жизни Пула: его радостном детстве, его открытии любви в юности. С помощью деликатных уговоров Рита она пыталась сосредоточиться на этом периоде, самом трудном в его жизни - возможно, на собственном узком месте Пула.
   Но ей было очень трудно проникнуть в голову пятидесятидвухлетнего мужчины из середины двадцать первого века. Все в его жизни было совсем другим. Ее пятидесятилетие станет началом ее взрослой жизни, временем возможностей и растущей власти над своей судьбой. Для Пула больше половины его жизни - и более продуктивная, приятная часть - уже прошла. У него быстро заканчивалось будущее.
   Иногда, когда она изучала Пула, все, что она, казалось, видела, - это его малость. Он был мрачным, несчастным существом, замкнутым в себе, пойманным в ловушку мира, настолько бедного стимулами и возможностями, что было удивительно, как люди просто не умирали от скуки и разочарования. - Он так мало знает, - сказала она. - Умрет, зная так мало. Он так сильно страдает. И все же будет формировать историю.
   Рит коснулся ее плеча. - Это именно то, чем должно быть свидетельствование. По мере того как ты начинаешь понимать жизнь другого человека, погруженного в прошлое, ты начинаешь лучше понимать себя.
   - Но ты должна попытаться сохранить чувство перспективы, Алия. Человечество действительно прошло через это ужасное узкое место. И будущее этого ограниченного маленького вида было действительно замечательным...
  
   После своего долгого земного пролога человечество вырвалось с планеты, "как стая птиц, взлетающая с дерева", - сказал Рит.
   Последовала волна исследований, колонизации и завоеваний, в которых потомки Майкла Пула сыграли значительную роль. Но после поразительного открытия Галактики, полной инопланетных культур, многие из которых были древними и злонамеренными, эта волна экспансии несколько раз отбрасывалась. Когда этот обратный процесс доходил до самой Земли.
   После свержения инопланетной оккупации Земли человечество вновь стало сильным, сплоченным, целенаправленным - возможно, патологически таким, сказал Рит. Правительство того времени, самая могущественная центральная власть, когда-либо возникавшая в истории человечества, было известно как Коалиция. По Галактике прокатилась новая экспансия, волна войн, завоеваний и ассимиляции. На это ушло двадцать пять тысяч лет, но, наконец, сам центр Галактики оказался в руках людей, и легенды о воинах-победителях, "поколении Ликующих", нашли отклик в последующие века.
   Алия сказала: - "Патологический"? Странное слово для выбора.
   - Но это была своего рода патология, - сказал Рит. - Подумай об этом. Коалиция контролировала человечество в течение двадцати пяти тысяч лет! Это период, который в то время был сопоставим с возрастом самого вида. Все это время Коалиция контролировала культуру, политику - даже генетическую судьбу человечества. Солдаты, которые в конце концов прорвались в Ядро Галактики, были такими же людьми, как Майкл Пул, за исключением некоторых поверхностных черт. Это было неестественно, Алия! Вот почему я говорю, что это было патологией. Человечество было охвачено своего рода безумием, поскольку мы стали определяться исключительно войной.
   - Но это было успешное безумие.
   - О, да!
   Когда война была выиграна, центр больше не мог контролировать галактическое человечество. Рит мрачно сказал: - Это было так, как если бы между людьми было заключено перемирие для целей войны с инопланетянами. Но с победой Галактики история возобновилась - история обычного кровавого толка.
   Великая экспансия, кульминацией которой стала победа Ликующих, уничтожила или маргинализировала большинство нечеловеческих форм жизни, оставив Галактику пустой сценой для новой человеческой драмы. Появились новые идеологии, и на обломках империи проросли, как сорняки, государства-преемники, каждое из них претендовало на легитимность распавшейся коалиции. Долгая эпоха завоеваний оставила в наследство Галактику, хорошо оснащенную конфликтными механизмами, и последовавшие за этим войны, мотивированные экономикой и идеологией, славой и амбициями, унесли тысячелетия и бесчисленные жизни.
   - Это был не благородный век, - сказал Рит, - хотя он породил множество героев. И все это происходило в тени монументальных достижений поколения Ликующих. Многих мучило чувство стыда за то, кем они стали. Но, конечно, всегда был кто-то другой, кого можно было обвинить в ссоре.
   - И время проявило свою силу. Мы быстротечные существа, мы, люди!
   Река времени текла дальше, обескровленная войной, тысячелетние империи бурлили, как пена. Коалиция и ее труды были забыты. И люди, выброшенные на миллион чужих берегов, трансформировались и адаптировались. Это была бифуркация человечества, его рассеяние.
   Конечно, войны все еще продолжались. Но теперь друг другу противостояли разные человеческие виды. Некоторые из них были настолько отличающимися, что больше не конкурировали за одни и те же ресурсы - "они больше не делили одну и ту же экологическую нишу", как выразился Рит. Но более фундаментальная ксенофобия подпитывала геноцидные войны.
   - Так много страданий, - сказала Алия. - Как все это было ужасно.
   Рит сказал: - Интересно, что подумал бы Майкл Пул обо всем этом, если бы мог заглянуть вперед. Стоила ли вся его борьба того, чтобы за ней последовало столько страданий?
   - Майкл Пул дал тем, кто последовал за ним, возможность жить своей жизнью, - сказала она. - Он не может взять на себя ответственность за то, что они сделали с этой возможностью.
   Рит кивнул. - Когда ваши дети уходят из дома, вы не можете прожить их жизнь за них. Но вы всегда волнуетесь.
   Алия на мгновение задумалась, были ли у Рита собственные дети. Он очень мало рассказывал о своем прошлом - на самом деле она знала гораздо больше о Майкле Пуле, умершем полмиллиона лет назад, чем о человеке, который пришел разделить с ней жизнь.
   Эпоха бифуркации закончилась внезапно.
   Девяносто тысяч лет спустя после времен Майкла Пула генетическая случайность породила нового завоевателя. Харизматичный, чудовищный, беспечно растрачивающий человеческие жизни в огромных масштабах, самозваный Объединитель видел единственную возможность в фрагментации человечества. Используя один человеческий тип в качестве оружия против другого - и, каким-то образом, внушая преданность солдатам, настолько непохожим друг на друга, насколько это было возможно, и при этом все еще называющимся людьми, - он построил империю. В конце концов, он потерпел поражение из-за огромных масштабов Галактики. Один из его многочисленных врагов лишил его жизни, и его империя распалась, превратившись в ничто.
   И все же проект Объединителя оказал долгосрочное воздействие. Пусть и ненадолго, он распространил общую культуру на значительную часть географии Галактики. Со времен распада Коалиции преемники человечества не вспоминали, что все они когда-то жили в одном теплом пруду.
   Рит сказал: - Ретроспективно историки называют краткую империю Объединителя Второй целостностью человечества - первой была Коалиция. Объединитель посеял семена пост-бифуркационного единства. Но прошло много времени, прежде чем эти семена пустили корни.
   Фактически, прошло десять тысяч лет, прежде чем человечество снова начало действовать с подобием единства. И снова это единство требовало общего дела.
   Человечество по-прежнему контролировало Галактику. Но та Галактика была всего лишь лужицей мутного света, в то время как инопланетные культуры господствовали повсюду над более широким океаном. Теперь эти необъятные пространства стали ареной новой войны. Как и во времена Объединителя, в конфликт были вовлечены различные человеческие типы; для использования в качестве оружия были даже специально выведены новые подвиды. Эта война продолжалась в различных формах в течение ста тысяч лет.
   - Невообразимый промежуток времени, - сказал Рит, качая головой. - Да ведь те, кто завершил войну, даже не принадлежали к тому же виду, что и те, кто ее начал! И все же они продолжали сражаться.
   Война не столько закончилась, сколько выдохлась. Подобно Объединителю, человечество потерпело поражение из-за огромных масштабов арены и, обессиленное, вернулось в свою родную Галактику - хотя реликты были брошены на произвол судьбы вдали от дома. Долгое единство Третьей целостности было утрачено.
   - Но мы не вернулись к полной фрагментации, не совсем, - сказал Рит. - Сейчас в человеческой политике начала появляться новая сила: бессмертные.
  
   Бессмертные были в рядах человечества почти со времен Майкла Пула. Некоторые из них были спроектированы так, чтобы быть именно такими, людьми или даже нелюдьми, а другие были детьми спроектированных. Конечно, никто из них не был по-настоящему "бессмертным"; просто они не могли предвидеть время, когда умрут. Они появлялись и умирали в своих собственных медленных поколениях, подгруппа человечества, которая считала свои жизни десятками тысячелетий или более.
   Враждебность смертного человечества к этим бессмертным была неумолимой. Это сплачивало бессмертных вместе, объединяя их для общей защиты - даже если, зачастую, во взаимной ненависти. Но они всегда зависели от массы человечества. Бессмертные или нет, они все еще были людьми; если бы остальная часть человечества была уничтожена, было действительно сомнительно, что бессмертные смогли бы выжить долго. Итак, хотя их взгляд на мир сильно отличался от взгляда смертных, бессмертные нуждались в своих недолговечных родственниках.
   Бессмертные больше наслаждались долгим днем Коалиции. Стабильность и централизованный контроль были тем, к чему они стремились превыше всего. Для них крах Коалиции и последовавшие за ним бурлящие эпохи бифуркации были катастрофой.
   Когда, спустя двести тысяч лет после времен Майкла Пула, буря внегалактической войны, наконец, утихла, бессмертные решили, что с них хватит. В этот момент человеческой раздробленности и слабости они начали действовать. Они приступили к объединению разрозненных остатков человечества в новую целостность - Четвертую, - которую они назвали Содружеством.
   Новое Содружество ползло по израненным звездам. Это был медленный процесс. Ко времени Алии с момента основания Содружества прошло триста тысяч лет; было замечательной мыслью, что великий проект Четвертой целостности уже занял большую часть истории человечества. Но бессмертные были терпеливы.
   А тем временем они начали программу, направленную на то, чтобы поделиться своим долголетием с как можно большим количеством смертных. Даже это было посвящено интересам самих бессмертных - ибо, каково бы ни было их происхождение среди многочисленных подвидов человечества, новые бессмертные быстро унаследовали бы ценности и заботы тех, кто организовал их появление.
   Рит был полон энтузиазма. - Это действительно замечательное видение, Алия. Бессмертные - не элита. Они делают нас похожими на себя, даря нам в дар свою невообразимо долгую жизнь...
   Но этот холодный расчет отталкивал Алию. Это было так, как если бы холодный поцелуй бессмертного превратил смертную в одну из них, заставив ее заразиться их долгими нечеловеческими перспективами. Это была чума не-смерти, с беспокойством подумала она.
   Рит вздохнул: - И они задумали еще один грандиозный проект. В сердце Содружества бессмертные начали строить Трансцендентность. Бессмертная мечта о новой форме человеческой жизни, высшей форме - улучшении всех нас, достигнутом благодаря новому единству. Сон, чудесный сон!..
  
   Алия снова повернулась к резервуару свидетельствования, установленному на случайный момент шестого десятка Пула, трехмерный фрагмент, вырезанный из его четырехмерной жизни. Как странно, что она оказалась таким образом объединена с Майклом Пулом - он в самом начале великого приключения человечества, а она, возможно, в его конце. Но она не была уникальной. В принципе, согласно предписанию Трансцендентности, каждый человеческий ребенок должен участвовать в свидетельствовании о прошлом.
   Странным фактом было то, что для большей части человечества деятельность свидетельствующих и более широкая программа Искупления, на которую намекал Рит, были наиболее заметным проявлением амбиций зарождающейся Трансцендентности. Но теперь Алия подумала, как странно, что Трансцендентные, стремясь к будущему, должны быть так одержимы прошлым.
   Она попыталась выразить это Риту.
   - Искупление - это воля Трансцендентности, - сказал он безапелляционно. - Итак, чтобы понять Трансцендентность, ты должна понять Искупление.
   - Но какое это имеет значение? Майкл Пул никогда не знал, что я наблюдала за ним всю его жизнь.
   - Это, безусловно, имеет значение для нас, не так ли? Единственная альтернатива знанию - не знать, игнорировать все страдания запятнанных кровью поколений, которые предшествовали нам. Разве это не принизило бы нас?
   - Не знаю, - честно сказала Алия.
   - У нас есть время обсудить это позже. - Он встал. - Это был насыщенный разговор. Ты дала мне много пищи для размышлений, Алия.
   - Я? Но ты учитель.
   Он улыбнулся. - Я продолжаю говорить тебе. Мудрость, которая тебе нужна, находится внутри тебя, а не во мне. И я думаю, ты очень хорошо учишься находить эту мудрость... Ты чувствуешь, что готова ко второму выводу?
   Она глубоко вздохнула. - Давай сделаем это.
   - Тогда завтра мы совершим новый выход на сушу.
  
   После того, как он ушел, она лениво пропустила проекцию резервуара вперед.
   Там был Пул, карабкающийся по этому странному рифу из сломанных механизмов. Разгоряченный, грязный, он казался обеспокоенным, взволнованным; казалось, он пытался дотянуться до чего-то или кого-то.
   А затем он повернулся и посмотрел вверх, из резервуара, прямо в глаза Алии.
   Она ахнула. Хлопнула в ладоши, и резервуар свидетельствования очистился. Изображение Пула исчезло, этот суровый обвиняющий взгляд растворился в размытом пятне кубических пикселей.
   Этого не должно было случиться.
  
   Я заказал капсульный автобус, чтобы меня отвезли обратно в аэропорт.
   Капсула, немногим более дюжины сидений в сверкающем стеклянном пузыре со спрятанным в полу двигателем на водородном топливе, бесшумно подкатила к входной двери моей матери. Там был еще один пассажир, очевидно, направлявшийся в аэропорт, как и я. Я забрался на борт со своим чемоданом. Моя мать смущенно поцеловала меня на прощание на ступеньке. Капсула запечаталась и с шипением улетела.
   Мы влились в дорожную систему, собственное локальное восприятие автобуса связалось с общесистемным интеллектом, опосредованным небом, полным спутников, и невидимой связью микроволновых сигналов. Трафик постепенно рос, пока мы не увидели, по меньшей мере, двадцать транспортных средств, с жужжанием удаляющихся по серебристому покрытию: автобусы-капсулы, подобные моему, такси, грузовики доставки, транспорт для людей с ограниченными возможностями, транспорт экстренных служб, такой как машины скорой помощи и пожарные машины. Мой автобус, когда он вплыл в этот поток, пристроился к другим таким же, нос к хвосту, пока мы не оказались в веренице из восьми или десяти единиц, легко катящихся по дороге. Я мог видеть головы моих попутчиков в ярких колпаках других капсул. Время от времени к нам присоединялись другие капсулы, или поезд открывался, выпуская капсулу, которая скользила по дороге, чтобы совершить какую-нибудь местную посадку или высадку.
   По свободной дороге мы двигались довольно быстро, может быть, со скоростью сто километров в час, и на нескольких оживленных участках могли следовать за впереди идущим автомобилем всего в нескольких сантиметрах. Это было движение на такой скорости и в такой близости, что когда-то напугало бы меня до смерти. Но, конечно, за рулем никого не было, ни одного человека. Мы, пассажиры в наших стеклянных пузырях, были драгоценными сокровищами, убаюкиваемыми металлом, керамикой и электронным интеллектом, перемещавшимися по дорожной системе в безопасности и тишине - и загрязняющими окружающую среду не более, чем облачка водяного пара тут и там, остатки водорода, сгорающего в кислороде.
   Мы придерживались полосы серебристого покрытия. По центральной линии старого асфальтового покрытия был нанесен современный умный бетон, оснащенный миниатюрными процессорами: самодиагностирующийся и самовосстанавливающийся, он не должен нуждаться в обслуживании в течение десятилетий. Но вдали от этого покрытия были заброшены целые полосы, и старое асфальтовое покрытие крошилось, вызывающая зелень сорняков пробивалась сквозь черноту - первая стадия восстановления природы. При взгляде на эти распадающиеся акры черного вещества возникало ностальгическое чувство. Я представил себе огромные нескончаемые потоки транспорта, миллионы тонн металла, стекла и бензина, которые когда-то лились по этим магистралям. А в стороне от дороги можно было увидеть еще более впечатляющие достопримечательности: заброшенные заправочные станции, мотели и торговые центры - все это было частью обширной инфраструктуры, которая когда-то поддерживала поток машин и, в свою очередь, подпитывала его.
   Как странно, что все машины исчезли!
  
   Конечно, именно экономика, а не чувствительность к состоянию окружающей среды, погубила автомобиль.
   Переломный момент наступил в 2020-х годах. На протяжении десятилетий национальная экономика и наша политизированная свобода передвижения были крайне ограничены нашей зависимостью от нефти. А теперь нефть была на исходе: инженерам приходилось разжигать пожары в скважинах, чтобы вытеснить остатки нефти, или посылать вниз микробов, чтобы извлечь ее из пор в породах-коллекторах. Дома мы страдали от резких скачков цен, отключений электроэнергии, диверсий, и из-за последних сокращающихся поставок нас втягивали во все более запутанные конфликты на Ближнем Востоке, в Центральной Азии. А затем произошло потепление, печальные последствия которого и связь с углеродной экономикой становились все более очевидными. Оглядываясь назад, это было нелепое время, время истерии и отчаяния - и растущего осознания. Переворот в Саудовской Аравии стал последней каплей. Запасы нефти стран, не входящих в ОПЕК, давно иссякли, и закрытие кранов на крупнейших оставшихся месторождениях мира, даже на короткое время, стало экономическим ударом, который вызвал увольнения и стагфляцию.
   Хватит, сказала президент Амин, вторая женщина-глава государства. К тому времени, когда она заняла Белый дом в 2024 году, освобождение Америки от ее зависимости от нефти наконец стало политически возможным. Амин, нужная женщина в нужное время, сформулировала глубокую, но обманчиво простую мечту об Америке, принимающей новую судьбу - Америке, которая заботится о своей ответственности за будущее человечества, "насколько мы можем видеть с нашего сияющего холма". Однажды это видение приведет к Управлению.
   Но сначала нам нужны были новые стратегии в области энергетики и транспорта.
   Амин разработала первую версию нашей стратегии современной энергетической инфраструктуры с распределенной генерацией и опорой на водород и ядерную энергию - со скорой заменой последней установками Хиггса. Конечно, было сопротивление. Политическим кульминационным моментом первого срока Амин стала грандиозная битва между законодателями и Экссон-Мобил-Шелл-Бритиш Петролеум, последним из крупнейших углеродных конгломератов. И когда ОПЕК увидела, что ее база власти исчезает, мы также столкнулись с внешними угрозами.
   И, что еще более травмирующе, нас пришлось отучать от автомобиля.
   Политически это оказалось просто. В долгосрочной перспективе мы должны были перейти к новой транспортной парадигме, основанной на водороде, биотопливе и электрических элементах. Но сейчас, когда мы отказались от нефти, Амин добилась резкого повышения топливной экономичности и ввела новые экологические и будущие налоги, отражающие истинную цену автомобиля с момента его производства за счет выброса углерода в воздух. Это "ценообразование по полной социальной стоимости", как назвали его экономисты, просто сделало частные автомобили недосягаемыми.
   Переход произошел за одну ночь, как смена моды. Было удивительно, как, когда стоимость бензина стала достаточно высокой, вы внезапно обнаружили, что вам на самом деле не нужно так много ездить. Вместо этого вы садились на автобус и поезд, которых внезапно стало много, или шли пешком. Вы совершали покупки там, где жили: произошло возрождение "деревенской этики", поскольку начали процветать местные клиники, школы и магазины, предоставляя все необходимое в пределах пешей досягаемости. И был бум средств связи. Поскольку наши физические транспортные возможности сокращались, мы все включились в "виртуальную экономику": дистанционная работа внезапно стала более востребованной.
   Это казалось легким. Мы все были удивлены тем, как мало нам на самом деле нужно было от вождения. Но, конечно, дислокация была ошеломляющей.
   Последствия только для Детройта были достаточно серьезными, поскольку старые заводы либо закрылись, либо с трудом переоборудовались для производства значительно меньшего объема новых интеллектуальных транспортных средств на водородной основе, таких как автобусы-капсулы. Целому ряду отраслей-поставщиков пришлось развернуться или свернуть свою деятельность. Нефтяная инфраструктура должна была быть отремонтирована или заменена, чтобы соответствовать новой парадигме использования водорода и биотоплива. Тем временем предприятия массово перемещались из городских центров, а люди возвращались обратно. Некоторые более современные населенные пункты, такие как целые районы Большого Лос-Анджелеса, внезапно стали непрактичными, непригодными для проживания без автомобиля; стоимость недвижимости взлетела до небес. Сельское хозяйство было отраслью, столь же зависимой от своих распределительных сетей, как и любая другая, и поставки продовольствия росли и падали, пока мы все пытались приспособиться.
   Конечно, это был огромный риск. Нация в целом стала богатой и могущественной в условиях мировой экономики, построенной на углеводородном топливе; изменение этой фундаментальной основы создавало политические и экономические опасности. Но мы и раньше проходили через масштабные экономические преобразования, например, когда нефть обогнала уголь примерно в 1900 году. Всего через несколько лет ситуация начала улучшаться, и изменения настолько укоренились, что казалось странным, что мы не совершили скачок намного раньше. В конце концов, это был всего лишь вопрос воли, которую удалось собрать Амин.
   Все это время я занимался своей карьерой инженера-ядерщика, и мне пришлось пройти через это. Несмотря на бум технологий виртуальной реальности, я обнаружил, что провожу вдали от дома гораздо больше времени, чем хотелось бы. Возможно, это способствовало кризису, с которым позже столкнулась моя семья. Так или иначе, мы все прошли через это. Я думаю, это была необходимая корректировка, чего бы это ни стоило.
   Но политика Амин, сосредоточенная на внутренних проблемах, имела оборотную сторону. Америка замкнулась в себе в течение особенно неприятного десятилетия. Конечно, это было потепление. Доступ к воде был в центре внимания многих полей сражений, от Нила до Амазонки и даже Дуная, но энергетические войны также становились все более опасными. Изменение климата уничтожило целые нации - даже Нидерланды обезлюдели. Америка не была застрахована от этого; в кукурузном поясе случались засухи, разовые бедствия, подобные урагану в Новом Орлеане. По всей планете были голод, болезни и опустынивание, а также дрейфующие стада беженцев. Когда рухнула нефтяная экономика, с поразительной быстротой начали разрушаться нефтегосударства, вызывая целый ряд новых проблем.
   И при всем этом Америка, единственная нация, обладающая реальной властью помочь, ничего не сделала, одержимая потерей автомобилей. Наше внутреннее состояние закончилось только с внезапной бомбардировкой 2033 года "С годовщиной", настоящим тревожным звонком. После этого началось Управление под руководством Эдит Барнетт, бывшей вице-президентом Амин: американский "План Маршалла для пострадавшего мира". Все началось с того, что мы избавились от нефтегосударств, как несколькими годами ранее мы избавились от Детройта.
   К тому времени президент Амин заплатила свою цену, ее убили через неделю после окончания ее полномочий. Но она изменила мир.
   Раньше я пытался объяснить все это Тому. Ему было десять лет, когда была убита Амин; он помнит эту травму, даже если в то время мимо него прошли более масштабные геополитические преобразования.
   Я подумал, что он захочет узнать об утраченных свободах автомобильного века, времени, когда вы могли ехать, куда хотели, так быстро, как хотели. Мы думали, что это было частью нашего права по рождению. Я до сих пор помню, как гордился своей первой машиной, потрепанным "Фордом" 2010 года выпуска, который полировал до тех пор, пока он не засиял на солнце Флориды. Я скучал по вождению - не только по свободе, но и по самому вождению, по уникальному социальному взаимодействию, которое вы получаете, пробираясь сквозь плотное движение в пятничный час пик. Утраченные навыки, заброшенные удовольствия.
   Но Том смотрел на изображения огромных транспортных потоков, которые всего несколько лет назад текли по заброшенным дорогам, и на яд, который распространялся от этих ползущих рек красных огней и сверкающего металла, черня землю и окрашивая воздух над городами в цвет марсианского неба. И он щелкал ссылками на статистику несчастных случаев: сколько человек погибало каждый год? Никакая мечта о свободе не стоила такой цены для Тома, у которого никогда не было собственной машины и никогда не будет.
   За время поездки в аэропорт я видел только одну частную машину. Я узнал модель. Это был один из новых джипов, с шестью шинами высотой с меня, гладким водонепроницаемым днищем и маленькой дымовой трубой, из которой он выпускал свои безвредные выхлопы водородного топлива, воду с примесью нескольких экзотических углеводородных побочных продуктов. Его кабина была установлена на верхней части кузова в виде яркого стеклянного пузыря. У некоторых из этих моделей были сиденья, которые превращались в койки, и маленькие кухни и туалеты, а окна можно было затемнить до серебристой пустоты. Там можно было жить. Я почувствовал непрошеный укол зависти.
   Его водителю, должно быть, было не меньше семидесяти. Возможно, когда вымрет последнее поколение водителей-ностальгирующих, подумал я, то же самое произойдет и с самыми последними частными автомобилями. Тем временем этот парень, без сомнения, щедро платил за свою дозу.
   Но я все еще скучаю по своему старому "Форду".
  
   Процесс регистрации в аэропорту был тщательным, с тестами на проверку ДНК из мазка со щеки, неврологическим сканированием и томографией всего тела, чтобы убедиться, что у меня нет патогена в крови или ножа в выдолбленном ребре.
   Наконец-то я сел в самолет. Салон был просторным и оборудован большими диванами из искусственной кожи, вокруг которых суетились люди и раскладывали свои вещи во время полета. Окон не было, но каждая поверхность стен была элегантной, хотя пока и с серыми обоями. Это было похоже на гостиную в каком-нибудь немного тесноватом отеле; только неизбежная трубчатая архитектура салона выдавала тот факт, что мы находимся на борту самолета. Мое кресло тоже было шикарным. Когда я сел, то почувствовал, как подушечки бесшумно встали на место, приспосабливаясь к форме моего тела и поддерживая спину, шею и поясничную область. Все очень цивилизованно, хотя ощущение дешевого отеля усилилось. Я устроился поудобнее и разложил умный экран на коленях.
   Самолет быстро заполнился. Сиденья были расставлены не рядами, а в слегка случайном порядке, так что у вас была, по крайней мере, иллюзия уединения. Но все же, мой сосед, появившись здесь, почувствовал, что втиснулся в мое пространство.
   Ему было лет сорок, круглолицый мужчина, так сильно потевший, что его редеющие волосы прилипли к голове. Его живот выпирал из-под рубашки. Когда-то вы бы и не взглянули на него дважды, но в наши дни, когда все ходили пешком, он был крупнее большинства. У него было много вещей, один пакет он запихнул под сиденье, другой засунул в шкафчик перед собой, а на коленях разложил умный экран и стопку бумаг.
   Он заметил, что я наблюдаю за ним. Он протянул руку. - Извините, что беспокою вас. Меня зовут Джек Джой. Зовите меня Джек.
   Я пожал его руку, сильную, но горячую и влажную, и представился.
   Он щелкнул пальцами, подзывая стюарда - человека, ретро-символ ушедшей эпохи. Джек заказал бурбон и спросил, не хочу ли я того же; немного неуверенно, но чувствуя себя стесненным этим парнем, я согласился.
   Слегка запыхавшись, он указал на кучу материала у себя на коленях. - Посмотрите на это дерьмо. Каждая поездка одинакова. - Он подмигнул. - Но в наши дни путешествия стоят так дорого, что вы должны сделать их стоящими, даже если платит кто-то другой, верно? - У него был сильный нью-йоркский акцент.
   - Думаю, да.
   - Вы много летаете?
   - Я прилетал сюда, во Флориду. Иначе не летал бы годами.
   - Это уже не то чистое наслаждение, каким было когда-то. Посмотрите на это. - Без предупреждения он ударил кулаком по подлокотнику своего кресла из искусственной кожи, заставив меня подпрыгнуть. Тут же из ниоткуда выскользнула металлическая лента и защелкнулась на его руке, а над головой вспыхнул синий свет.
   Подбежала стюардесса, ощупывая оружие в кобуре.
   Джек извинился, помахав другой рукой в воздухе, расплескав свой напиток. - Простите, простите. Нервный тик! Со мной всегда так бывает. Что я могу сказать?
   Ему пришлось пройти сканирование с помощью портативного датчика. Но в конце концов стюардесса заговорила в микрофон на лацкане и, как мне показалось, с некоторой неохотой заставила удерживающее устройство отпустить его и скользнуть обратно в корпус кресла.
   Джек повернулся ко мне. - Вы видите это? К тому времени, как садишься в самолет, проходишь все проверки, психологическое профилирование и все остальное, и сидишь в своем чертовом кресле, и думаешь, что они наконец-то тебе поверят. Но нет, нет. Одно неверное движение и бац, ты прижат, как лабораторная крыса. Я имею в виду, что можно было бы сделать? Выцарапать кому-нибудь глаза? Клянусь, даже эта рюмка небьющаяся. Если я швырну ее в стену... - Он поднял руку.
   - Не беспокойтесь, - быстро сказал я. - Я вам верю.
   Он засмеялся и отхлебнул из своего бокала. - Так устроен мир, Майк - можно я буду называть вас Майком?
   - Майкл.
   - Так устроен мир, Майк. Лета, так устроен мир. - Он откинулся на спинку сиденья с хрюкающим вздохом и скинул ботинки, что никак не улучшило мое непосредственное окружение.
   Лета. Я где-то раньше слышал, как это слово использовалось как ругательство. Джон, подумал я; Джон иногда употреблял его.
   Стюардесса снова подошла, проверяя, готовы ли мы к взлету. Она сочувственно поймала мой взгляд. Хотите больше уединения? Я слегка пожал плечами.
   Самолет рванулся вперед, и меня вдавило в спинку сиденья; я почувствовал, как оно подстраивается под меня. Я даже не услышал, как заработали двигатели. Одним словом я превратил свою умную стену в окно и наблюдал, как подо мной исчезает утопающий в воде пейзаж Флориды, покрытый лужами и озерами, которые блестели на солнце, как брызги расплавленного стекла.
   Как только мы устроились в самолете, я погрузился в изучение изменения климата на полюсах с помощью умного экрана. Это был скучный школьный предмет, но после Тома он внезапно стал личным.
   Конечно, все началось с потепления; все поиски, которые я предпринял, возвращались к этому. На протяжении десятилетий углекислый газ накапливался в воздухе в два раза быстрее, чем его могли удалить естественные процессы. К 2047 году его концентрация была выше, чем когда-либо за последние двадцать миллионов лет, поразительная мысль. Последствия были удручающе знакомыми. Лед таял, уровень моря поднимался, экосистемы разрушались. Вся эта тепловая энергия, закачиваемая в воздух и океаны, должна была куда-то деваться, поэтому ураганов и штормов, наводнений и засух стало гораздо больше, чем было раньше.
   И так далее. Я просмотрел все это, пытаясь узнать побольше об Арктике.
   На полюсах потепление, похоже, усиливается. Очевидно, существует эффект положительной обратной связи; по мере таяния льда альбедо поверхности земли снижается - она отражает меньше солнечного света - и поэтому земля и океан просто впитывают больше тепла. В результате температура там временами повышалась в десять раз быстрее, чем в остальном мире. На севере весь лед исчез, и странные штормовые системы обрушились с этой вращающейся океанской плиты, опустошая сушу. Когда-то морской лед действительно защищал сушу от океанских штормов и сильнейших разрушительных воздействий волн. Так вот, как я прочитал, по всему Северному Ледовитому океану береговая эрозия была быстрой, драматичной, травмирующей. В то же время вечная мерзлота, глубоко залегающая ледяная шапка, таяла. Я видел кое-что из этого в Сибири; на земле, которая колыхалась, как поверхность моря, разрушались дороги, здания просто погружались в землю, а деревья опрокидывались по всему огромному, охватывающему весь мир таежному лесу.
   Конечно, все это ударило по людям. Как сказал Том, даже пятьдесят лет назад многие местные жители в Сибири все еще жили как охотники-собиратели, повсюду следуя за северными оленями. По иронии судьбы, программы по их переселению оттуда оплачивались за счет экологических налогов, выплачиваемых крупными нефтяными, газовыми, алюминиевыми и лесозаготовительными компаниями, которые в первую очередь нанесли такой большой ущерб этому району.
   А потом у вас появился метан.
   Прямо вокруг полюсов огромные количества метана, углекислого газа и других летучих веществ были заключены в отложения гидратов, которые поддерживались в стабильном состоянии благодаря низким температурам океана и давлению суши и воды над ними. Физика этого казалась достаточно простой. Особая геометрия молекул воды затрудняет их объединение в плотную структуру при замерзании. Таким образом, "твердый" лед содержит много пустого пространства - достаточно места, чтобы удерживать другие молекулы, такие как метан. И на морском дне можно найти много метана; там, внизу, не так много кислорода, и в процессе анаэробного распада выделяется много газа.
   Когда температура повысилась, эта естественная клетка была взломана. Следствием были метановые выбросы, с которыми Тому не повезло столкнуться.
   Но я понял, что это было локализованное событие, каким бы смертельным оно ни было, если вы случайно оказались на пути. Потепление, однако, давало совсем иную картину, оно было глобальным. Там, внизу, в гидратных слоях, было больше метана, чем во всех мировых запасах ископаемого топлива, и метан, хотя и не так долго сохраняется в атмосфере, в краткосрочной перспективе является в двадцать раз более мощным парниковым газом, чем наш старый приятель углекислый газ.
   Так что же произойдет, смутно задавался я вопросом, если это продолжится, если весь этот метан будет выделен? Я листал страницы на своем умном экране в поисках ответов. Но цепочка моих вопросов оборвалась; мой умный экран не мог ответить. Я откинулся на спинку сиденья, дергая за ниточку догадки.
   Признаюсь, я мало что знал о потеплении, об изменении климата в Арктике или где-либо еще. Почему я должен знать? Планета нагревалась, мое тело старело, все это было просто частью мира, в котором я вырос; ты либо был одержим этим, либо принимал это и продолжал жить своей жизнью. И, кроме того, мы отказались от автомобиля, мы смирились с необходимостью Управления. Мы справлялись с болью, не так ли?
   Но если бы все эти отложения гидратов исчезли, вместо того, чтобы мир просто постепенно становился все более убогим... Я думал, что здесь скрыты какие-то плохие новости. Может быть, очень плохие новости. И на каком-то уровне я просто не хотел знать.
   Можно ли было что-нибудь с этим сделать? Я очистил умный экран, взял стилус и начал рисовать.
   Меня все время отвлекала обстановка в полете.
   Если я скучаю по вождению, то еще больше скучаю по полетам. Когда я был ребенком, мои родители постоянно летали. На пике своей карьеры они в значительной степени освоили рынок корпоративных мероприятий в Майами-Бич, и не проходило и выходных без того, чтобы они не руководили конференцией по продажам или сессией по маркетинговой стратегии в том или ином курортном отеле. Все это было местным, но для заключения сделок им приходилось летать туда, где были клиенты. Когда у них появлялась возможность, они брали нас, детей, Джона и меня. Наши учителя поднимали шум, так как в те дни от вас все еще ожидали, что по правилам вы будете посещать школу пять дней в неделю. Но, хорошо это или плохо, мои родители принимали удары на себя, и мы улетали.
   Нам, детям, нравилось осматривать крупные деловые центры по всей стране, от Нью-Йорка до Сан-Франциско, от Чикаго до Хьюстона. Несколько раз мы ездили за границу, в Европу и Африку, а однажды даже в Японию, хотя моя мама беспокоилась о последствиях таких дальних поездок. Все это стало отличным открытием для глаз, которое дало мне реальное представление о планете, на которой я жил.
   Но больше всего я просто любил летать. Мне нравилось находиться в огромной машине, у которой было достаточно энергии, чтобы взмыть в небо. Меня всегда завораживало прибытие в крупный аэропорт и вид всех этих других искр света в небе и похожих на мотыльков очертаний других самолетов на земле; я по-настоящему ощущал миллионы тонн металла, подвешенные в воздухе над континентальной частью Соединенных Штатов, огромный купол динамичной инженерии, пронизанной хрупкой человечностью, каждую минуту каждого дня. Теперь, конечно, все исчезло. Теперь никто не летает - никто, кроме очень богатых. Это та же логика, которая лишила нас автомобиля: нам пришлось пожертвовать некоторой свободой, чтобы выжить. Я принимаю все это и большую часть времени, как и все остальные, не думаю об этом. Но все еще скучаю по полетам.
   Джек Джой наклонился, чтобы посмотреть, что я делаю. Какой-то инстинкт заставил меня выключить умный экран.
  
   Он откинулся назад, подняв свои пухлые руки. - Простите. Не хотел совать нос не в свое дело.
   - Все в порядке.
   - Работаете? Материал об изменении климата? Это ваша работа?
   - Нет. В некотором смысле это работа моего сына...
   Я чувствовал себя виноватым из-за того, что вот так отстранился от него. Я немного рассказал ему о работе Тома и о несчастном случае.
   Он кивнул. - Хороший парень. Вы, должно быть, гордитесь.
   - Немного. Больше рад, что он все еще рядом.
   - И теперь вы рассуждаете о глобальном потеплении?
   - У меня такое чувство, что мир нацелился на меня или, во всяком случае, на моего сына.
   - Я понял, - сказал он. Он постучал себя по носу. - Знай своего врага.
   - Не то чтобы я хотел, чтобы Земля была моим врагом.
   - А. - Он пренебрежительно махнул рукой. - Не враг, не друг. Это просто сцена, верно? Сцена, на которой мы, люди, выставляем напоказ наши великолепные вещи. - Он выпятил живот, когда говорил это.
   Я не мог удержаться от смеха над ним. - Не знаю, стоит ли говорить так. Вымирание...
   - Кого это волнует? Видите ли, тут я бы не согласился с вашим сыном. Вся эта чушь с каталогизацией ДНК? Забудьте об этом! Пусть это произойдет. Пусть они все вымрут. Ну и что?
   Я не мог ему поверить. - Вы серьезно?
   - Конечно, серьезно. - Он заговорщицки наклонился ближе. - Послушайте меня. Вымирание продолжается тысячелетиями. Со времен ледникового периода. Сначала мы уничтожили крупных млекопитающих. В Северной Америке мамонты, пещерные медведи и львы, бах, целые популяции лопаются, как мыльные пузыри, когда из Азии появляется первый парень со смешным маленьким копьем. В Австралии то же самое. В Азии и Африке все по-другому, но там животные эволюционировали бок о бок с нами, и у них было время привыкнуть к нам. - Он хихикнул. - Думаю, они научились быстро убегать. Но теперь мы прокладываем себе путь и через них, и через более мелких тварей, птиц в воздухе и морских рыб, растения и насекомых. Неважно.
   - И вы не думаете, что это плохо?
   - Два слова, - сказал он. - Морально нейтрально. Это просто случилось. Массовые вымирания случались и раньше, хуже, чем когда-либо будет с этой Геей. И каждый раз, знаете что? Жизнь возвращается на круги своя. Биологи называют это эволюционным скачком. - Он подмигнул мне. - Так что просто нужно позволить этому исправиться, а пока сидеть сложа руки и наслаждаться видом. Они не сообщают об этом...
   - Но это правда, - закончил я за него.
   Он взглянул на меня и ухмыльнулся. - Лета, вы меня уже знаете.
   - Не часто слышу, как люди так ругаются. Лета.
   - А вы нет? На самом деле существует научная гипотеза под названием Лета. Вы слышали о Гее?
   - Конечно. - Названная в честь греческой богини земли, Гея была моделью объединенных систем и процессов Земли, от круговорота горных пород до газообмена между воздухом и океаном, до обширного круговорота вещества и энергии, которые поддерживали жизнь, и которые, в свою очередь, поддерживали жизнь. Все это было парадигмой среди биологов и основным продуктом Эко 101 для всех остальных.
   Джек сказал: - "Лета" - это противоположность Геи. Антигея, если хотите. Потепление - это не простое событие. Все работает сообща, различные эффекты усиливаются - точно так же, как Гея, но теперь Земля начала работать над самоуничтожением, а не над поддержанием себя. Спросите биолога и увидите.
   - Но вы знаете, что на самом деле означает Лета? Это из греческого мифа. Лета была рекой в Аиде, которая, если вы выпьете из нее, смоет вашу память. Позже это слово было использовано Шекспиром для обозначения "смерти". Смертельный - понимаете. Но первоначальное значение вроде как имеет смысл, не так ли?
   - Забывчивость.
   - Точно. Итак, по мере того, как один вид за другим превращается в пыль, Земля теряет свою биотическую память: взгляните на это с другой стороны. Но мы, в свою очередь, тоже можем все это забыть. Я никогда не видел тигра и никогда не увижу, но я также никогда не видел и тираннозавра рекса. Какая разница, что один вымер тридцать лет назад, а остальные шестьдесят пять миллионов? Мертвый есть мертвый.
   - Это жестокая точка зрения.
   - Жестокая? Реалистичная, мой друг. А реалист принимает мир таким, какой он есть, а не таким, каким он хотел бы его видеть. Вы просто должны это принять. В долгосрочной перспективе, с точки зрения истории, все это будет рассматриваться как корректировка. Нам просто не повезло пережить это. - Он по-волчьи ухмыльнулся. - Или нам повезло. А пока почему бы не наслаждаться жизнью? К черту. Я имею в виду, если идет дождь, хватай ведро.
   - Так какое ведро вы носите?
   - Я? Занимаюсь дерьмом, - сказал он, явно наслаждаясь выражением моего лица.
   По его словам, если бы марсианин спустился на Землю, он мог бы прийти к выводу, что основным продуктом человечества было дерьмо. Огромные реки этого вещества вытекают из наших тел в канализацию наших городов. В менее цивилизованных сообществах мы просто сбрасываем его в море. В более просвещенных местах, сказал Джек, мы перемешиваем его и ароматизируем на очистных сооружениях, а затем сбрасываем в море.
   Я мог догадаться, к чему это приведет. - Где грязь, там и деньги. - Это было выражение моей матери.
   Джек ухмыльнулся. - Мне это нравится. - Он на самом деле записал это на своем умном экране. - Грязь и свинство. Но к этому все и сводится - буквально. - Джек работал в компании, продававшей необычные реакторы, которые обрабатывали экскременты, удаляя из них воду как основную часть, а затем извлекая из остатков различные полезные углеводороды. - Это потрясающая технология, - сказал он. - У меня есть брошюра, которую вы можете скачать, если хотите.
   - Спасибо.
   - Это все побочный продукт космических технологий, тех замкнутых систем жизнеобеспечения, которые используются там, на космической станции. Теперь мы здесь, на космическом корабле Земля, используем то же самое. Вдохновляет, не правда ли? Пресной воды везде не хватает, и часто бывает достаточно просто восстановить ее, чтобы оправдать стоимость всей установки. - Он снова подмигнул. - Конечно, мы не афишируем тот факт, что продаем вам ваше собственное дерьмо обратно, но вот так. - Он рассказал о том, как продавал устройства, достаточно маленькие для отдельного домохозяйства или достаточно большие, чтобы обслуживать целый городской квартал, а затем перешел к схемам оплаты.
   Мне было не очень интересно, и мое внимание отвлеклось.
   Он задумчиво посмотрел на меня. - Вот. Он протянул мне визитку. Она была черной с серебряным тиснением: КОМАНДА ПО ПЛАВАНИЮ НА РЕКЕ ЛЕТА. - Мои контактные данные, - сказал он. - Если вам интересно. Это загрузится в ваш имплант.
   - Я не понимаю названия.
   - Команда по плаванию - это группа мыслителей-единомышленников, - сказал он.
   - Все реалисты?
   - Абсолютно. Послушайте, я раздаю десятки таких открыток. Сотни. Так мы работаем. Никаких обязательств, просто как умы на другом конце линии связи. Если вам когда-нибудь захочется обсудить это, позвоните мне. Почему бы и нет? - Он задумчиво посмотрел на меня. - Конечно, некоторые заходят в логике немного дальше.
   Заинтригованный вопреки себе, я спросил: - Они делают? Кто?
   - Однажды в команде по плаванию я познакомился с одним парнем. Может, мне не стоит называть вам его имя. - Он снова подмигнул. - Он называл себя Последним охотником. Вы когда-нибудь слышали о них?..
   Предпосылка оказалась простой. Последний охотник намеревался уничтожить последнего представителя вида: последнего орла, последнего льва, последнего слона из всех.
   - Подумайте об этом, - выдохнул Джек. Его голос был почти соблазнительным. - Быть человеком, уничтожившим последнюю гориллу, вид, который отделился от людей миллионы лет назад. Закончить историю длиной в десять миллионов лет, написав свое имя в конце кровью. Разве это не фантастическая мысль?
   - Вы серьезно? Я никогда не слышал ничего более аморального...
   Он погрозил мне пальцами. - Давайте теперь не будем снова заводить разговор о морали, Майк. Незаконно, я согласен с вами. Особенно, если для этого вам придется пробраться в зоопарк. Впрочем, вы понимаете, к чему я клоню. Даже в мире, находящемся в упадке, есть способы заработать деньги - много денег, если вы достаточно умны. И, что более важно, найти смысл - определить себя.
   У меня было ощущение, что он мне что-то предлагает. Но что? Палец или ухо, отрезанное от туши последней серебристоспинной гориллы? Он показался мне ошеломляющим, отвратительно-завораживающим.
   К моему облегчению, приблизился парящий в воздухе бот с едой и напитками, и у меня появился повод отключиться. Джек Джой набрал полные пригоршни бутербродов и начал кормиться.
  
   Чтобы познакомить Алию со следующей импликацией, непосредственным общением, Рит привел ее в новый мир.
   Когда корабль Рита вышел на орбиту, Алия неохотно посмотрела вниз. Это был ржаво-коричневый шар, окруженный экстравагантной стайкой спутников и вращающийся вокруг тучной желтой звезды, спрятанной глубоко в густых зарослях рукава Стрельца. Даже для планеты он представлял собой малопривлекательное зрелище. Воздух был плотным и непроницаемым и отягощен толстыми серыми облаками; это было все равно, что смотреть в мутный пруд. Земля была ржавого цвета и почти безликая, единственные "горы" представляли собой обветшалые огрызки, долины - извилистые русла вялых рек. Там были океаны, но настолько мелкие, что сквозь них просвечивал преобладающий в мире красноватый цвет. И были еще более необычные пейзажи, такие как огромные круги из какого-то стекловидного, сверкающего материала.
   Однако там была жизнь. Это проявлялось в серо-зеленых пятнах, разбросанных по поверхности багровых пустынь - управляемая жизнь, как можно было видеть по ее резким краям и аккуратным ярко-синим кругам и эллипсам водоемов. Алия разглядела сероватое бурление городских застроек вокруг этих сельскохозяйственных объектов.
   У планеты был каталожный номер, присвоенный ей при повторном открытии Содружеством. И у него было название: Кейс, грубоватое название, которое, как говорили, восходит к дням, предшествовавшим победе Ликующих, когда это место, расположенное недалеко от внешнего края спирального рукава, было важной зоной военных действий. Алия смутно задавалась вопросом, был ли "Кейс" героем той забытой войны. Но, по словам Рита, местные жители не пользовались ни официальным названием, ни каталожным номером; они просто называли свой мир "Ржавым Шаром", что было вполне разумно.
   Пока они летели по орбите, Рит терпеливо учил ее читать эту планету.
   Плотный воздух и сглаженные невысокие горы были симптомами высокой гравитации, сказал он: хотя этот мир был лишь немного больше Земли, сила тяжести на его поверхности была намного выше стандартной, и поэтому он должен быть плотнее. И этот ржавый цвет был цветом оксидов железа - буквально ржавчины.
   Если мир выглядел старым, так оно и было. Галактика, мать звезд, стала наиболее плодородной еще до того, как образовалось солнце Земли. Итак, люди, покинувшие Землю, оказались в небе, полном старых миров, подобно детям, крадущимся на цыпочках по пыльным комнатам полуразрушенного особняка.
   Что касается этих стеклянных равнин, сказал Рит, то они были не странными геологическими особенностями, а пережитками войны, кровавой волны, которая захлестывала этот мир снова и снова.
  
   Через день из крутого гравитационного колодца планеты медленно выбрался корабль. Шаттл, толстый, плоский, круглый, имел ржавый цвет планеты, с которой он прибыл, и напомнил Алии огромное насекомое, трудолюбивого жука. Еще до того, как он прибыл, Алия почувствовала растущее разочарование.
   Два корабля установили интерфейс, и между ними открылся туннель. В более просторные помещения корабля Рита проплыли трое мужчин. - Добро пожаловать на Ржавый Шар, - сказал один из посетителей. Он и его спутники представились как Кампок Бейл, Кампок Ден и Кампок Сиир. - Рит попросил нас принять вас.
   Рит кивнул.
   Кампоки были приземистыми, все на голову ниже Алии, с толстыми, мощными на вид конечностями. Хотя их скафандры были ярко-синими, их кожа, казалось, имела что-то от мрачного малиново-коричневого цвета самого Ржавого Шара, а их головы были такими же безволосыми и круглыми, как планета, на которой они родились. Когда они улыбнулись, Алия увидела, что у них не отдельные зубы, а пластины эмали, которые тянулись вдоль изгибов их челюстей.
   Алия сказала: - Полагаю, что "Кампок" - это семейная фамилия? И поэтому вы трое...
   - Два брата и двоюродный брат, - сказал Бейл. Но не пояснил, кто есть кто. - И я знаю, о чем вы думаете. Вам будет трудно отличить нас друг от друга.
   - Большинство посетителей так и не отличают, - сказал Ден.
   - Но у нас не так уж много посетителей, - сказал Сиир.
   - И не волнуйтесь, - сказал Бейл, - большую часть разговоров буду вести я.
   - Это облегчение.
   В захламленной каюте они представляли собой странную коллекцию разрозненных человеческих типов: длинное элегантное тело Рита, коренастые безволосые Кампоки и Алия с ее длинными руками и золотистым мехом. И все же что-то объединяло их, подумала Алия: любопытство друг к другу, глубокое генетическое родство.
   - Вот и все формальности, - резко сказал Рит. Он начал подталкивать их всех к туннелю, ведущему к шаттлу Ржавого Шара. - Вперед, вперед! Я уверен, вам будет о чем поговорить. Что касается меня, то мне есть чем заняться и здесь.
   Алия последовала за Кампоками на их корабль. Ее багаж волочился за ней. Внутри похожий на жука корабль был таким же тесным и без украшений, как и снаружи.
   Рит сказал: - Алия, если я тебе понадоблюсь, позови. Но с тобой все будет в порядке.
   - Мы уверены, что так и будет, - сказал Бейл.
   Шаттл отделился от корабля Рита с шумом, похожим на прерванный поцелуй, и без суеты нырнул в плотную атмосферу Ржавого Шара.
   Алия никогда еще не чувствовала себя в таком затруднительном положении.
  
   На земле, когда она вышла из шаттла, на Алию сразу же навалилась сильная гравитация, и она пошатнулась. Воздух был густым, горячим и пах озоном. Облака над головой были низкими и давящими. Это было похоже на пребывание на дне океана; ей казалось, что она вот-вот будет раздавлена. Но высоко в небе плыла пара спутников, широкие одинаковые полумесяцы, близкие по фазе.
   Бейл был рядом с ней. Он взял ее за руку. - Подожди минутку, - прошептал он. - Это пройдет.
   Так оно и было. Как только она ступила на планету, туман проник в нее через рот и нос, а также через поры ее кожи. Вскоре она почувствовала легкое покалывание в костях, мышцах и легких, когда боль от пребывания на Ржавом Шаре начала отступать.
   Туман окутывал каждый колонизированный мир. Маленькие существа, которые его составляли, не были ни машинами, ни живыми существами; спустя полмиллиона лет различие между биологией и технологией потеряло смысл. Пока она стояла здесь, невидимые машины деловито копошились в ее теле, укрепляя, перестраивая и дополняя, вооружая ее, чтобы она справлялась с простой работой по выживанию. Алия особо не задумывалась об этом. Туман просто действовал.
   Шаттл приземлился на перроне из какого-то прочного черного материала, по которому тонким слоем была рассыпана малиновая пыль. По краю перрона сгрудилось какое-то поселение. Примечательно, что приземистые здания, казалось, были построены из листов железа. Пыль была повсюду, на земле и на зданиях, даже в воздухе, который имел бледно-розовый оттенок. Горячий воздух казался сухим и колючим, хотя она подозревала, что из-за этих тяжелых облаков неизбежны осадки - дождь, подумала она, отыскивая слово, употребляемое жителями планеты.
   Кампоки наблюдали за ней.
   Хотя Алия возвышалась над Кампоками, как взрослая среди детей, эти странные маленькие человечки не были детьми. В них была спокойная серьезность, не похожая ни на что, что она испытывала раньше. Казалось, они прислушивались к голосам, которых она не могла слышать. Но она была здесь с определенной целью: подготовиться ко второму этапу своего обучения, подразумевающему непосредственное общение. Хотя она еще не понимала как, эти странные маленькие человечки должны обладать качествами, превосходящими ее; они должны быть по крайней мере на шаг ближе к истинной Трансцендентности, чем кто-либо, кого она встречала раньше.
   И, помимо этого тревожного осознания, она подумала, что все трое казались расчетливыми, когда изучали ее, как будто у них были свои собственные цели для ее визита. Особенно пристально смотрел на нее Бейл. Лицо Бейла было похоже на его мир, подумала она, его нос маленький, рот - бесцветная линия; его глаза, хотя и большие и водянистые, были похожи на озера без волн.
   Бейл спросил: - Вам уже лучше?
   - Думаю, да. - Ей было неловко показывать ему слабость или нервозность. - Мы идем к тем зданиям?
   - Да...
   - Тогда давайте сделаем это. - Она побежала вперед по перрону. К своему удивлению, через несколько шагов почувствовала усталость. Она озадаченно оглянулась на Бейла.
   Он мягко сказал ей, что она должна научиться действовать в условиях повышенной гравитации. Здесь, как, собственно, и на старой Земле, гравитация была настолько большой, что на самом деле энергетически эффективнее было ходить, переступая с ноги на ногу, чем бегать. Бегать, проводя большую часть времени в воздухе, когда оттолкнешься от земли, было легче только при низкой гравитации. Это показалось абсурдным, но в водном мире ей не пришлось ходить достаточно много, чтобы усвоить этот тонкий урок. Бейл показал ей, как это делается, и несколько экспериментов подтвердили, что он был прав.
   Затем они отправились пешком в городок.
   Здания были просто кубами и цилиндрами, приземистыми и массивными, как и люди, которые их построили. Ни одно из них не было большим, просто скопления из нескольких комнат, прижатых друг к другу. Машины-сервиторы трудились на клочках садов, ярко зеленеющих на фоне преобладающего цвета ржавчины. И все здания были коробками из железа, добытого из земли.
   - Добро пожаловать в наш дом, - сказал Бейл. Он указал на одно невзрачное здание. - Вот где мы живем, там вы и останетесь.
   Алия приехала сюда учиться; она ожидала чего-то более формального. - Где находится семинария?
   - У нас нет семинарии, - сказал Ден, или, может быть, Сиир.
   Бейл прижал массивный кулак к сердцу. - Нас интересует то, что находится здесь. Не здания.
   Алия вздохнула. - Хорошо. - Она пошла вперед в поисках своей комнаты, волоча за собой свой неповоротливый багаж. Ей пришлось пригнуться, чтобы не задеть притолоку.
  
   Мы прилетели в Хитроу.
   Огромный аэропорт сильно сократился, как и все аэропорты. Наш самолет был комариком, летящим вниз на огромный ковер летного поля, где когда-то самолеты приземлялись каждые три минуты, днем и ночью, а теперь ничто не двигалось, кроме мышей и травы на ветру. Но на окраине участка я заметил какое-то строительство. Разработчики возводили тематический парк. В конце концов сюда свезут содержимое всех британских авиационных музеев: "Ягуары", "Харриеры" и "Торнадо", почтенные "Спитфайры" времен Второй мировой войны, "Ланкастеры" и "Харрикейны" более чем столетней давности, но все еще летающие, даже пару "Конкордов". С воздуха старые самолеты выглядели как птицы, навечно пригвожденные к земле.
   Когда мы пробирались через здания аэровокзала и проходили более строгие проверки британской иммиграционной службы, ко мне подошел Джек Джой. Он спросил, не хочу ли я поехать с ним в Лондон; у него был забронирован отель, он был уверен, что сможет снять еще один номер, может быть, мы могли бы выпить или сходить на шоу, и так далее. Моим планом было просто дождаться прилета Тома - он должен был прилететь через пару дней. Но теперь, когда нас выпустили из самолета, мне не терпелось сбежать от Джоя и его "реализма".
   И, кроме того, я уже решил не оставаться в Лондоне. Пока я сидел в гудящей тишине самолета, размышляя о прошлом и будущем, всплыли более глубокие опасения. Я действительно сел на поезд до Лондона, но только для того, чтобы пересечь город и добраться до Кингс-Кросс, одного из крупных железнодорожных терминалов, обслуживающих линии на север страны.
   Я решил отправиться на поиски Мораг. Итак, я направлялся в Йорк.
   Не помню, когда начались ее визиты.
   Может быть, она даже приходила, когда я был совсем маленьким, во время, которое теперь затерялось в сияющем тумане детских воспоминаний. Она всегда была просто частью моей жизни. Не думаю, что до тех пор, пока не стал подростком, тринадцати или четырнадцати лет, я понимал, что у других людей не было такого постоянного опыта, что это было только у меня.
   Когда я, наконец, встретил Мораг, то испытал шок узнавания.
   Это было во время рабочей поездки в Англию. Я был на вечеринке, которую устраивала ирландская семья, старые друзья моей матери. Я просто направился прямиком к Мораг, словно влекомый какой-то невидимой силой. Думаю, я действительно напугал ее своей настойчивостью.
   Когда я успокоился, мы прекрасно поладили. В ней была сильная ирландская жилка, она была остроумной, сообразительной, забавной. Даже ее работа была интересной. Она была биологом-поисковиком; она проводила свое время в поисках новых видов грибов-аскомицетов, ключевого источника антибиотиков. Оказалось, что на самом деле она была подругой Джона, чья юридическая карьера привела его в столь же "современное" русло, поскольку он зарабатывал деньги на значительном перемещении богатства и населения, вызванном изменением климата. В некотором смысле у Мораг было больше общего с Джоном; в конце концов, в то время я превращался в этого старомодного зверя, инженера-ядерщика. Но Мораг всегда была "зеленее" Джона; позже я всегда думал, что эта ее сторона передалась Тому.
   И она была прекрасна с этим пламенем клубнично-светлых волос.
   По мере развития наших отношений она быстро стала для меня самой собой: Мораг, а не воплощенной версией моего личного призрака. За годы наших отношений я не видел ни одного из своих видений. Через некоторое время, и особенно после рождения Тома, другие, более реальные проблемы заполонили мою голову. Я начал отмахиваться от своих видений.
   Я никогда не рассказывал Мораг о них.
   Я всегда собирался. Просто так и не придумал, как сказать это, не напугав ее. Как ты должен сказать своей жене, что она преследует тебя с детства? В конце концов, когда видения отступили в памяти, мысль даже о том, чтобы попытаться поговорить об этом, стала казаться абсурдной, и я отбросил все это.
   Потом она умерла, и было слишком поздно.
   И снова появились призраки. Первый раз, жестокий, был в мрачном больничном коридоре, где я сидел с Томом, всего через несколько мгновений после того, как мы узнали, что потеряли ее и ребенка.
   Сначала они были нечастыми, может быть, раз или два в год. Они все еще не пугали меня. Но после того, как я ощутил, что потерял ее, они стали невыносимо болезненными.
   В последний год или около того, в месяцы, предшествовавшие травме Тома, они участились. Буквально за последние несколько дней я видел ее на пляже во Флориде и даже во время моей виртуальной поездки в Сибирь. Я чувствовал себя хуже, чем когда-либо, когда меня преследовали. Возможно, это был мой шок из-за Тома. Множество вещей, глубоко потревоженных эмоций, вырвались наружу из замороженных глубин моего разума, как повредивший Тома метан, отрыгивающийся из своих гидратных залежей.
   Так что я решил что-нибудь предпринять, прежде чем мне придется встретиться с Томом лицом к лицу.
  
   Поездка заняла всего несколько часов. В поезде было тихо, чисто, комфортно. Мы проехали Питерборо, Донкастер, Лидс и множество мест поменьше, названия которых я помнил по аналогичным путешествиям в прошлом, но о которых знал мало или вообще ничего.
   Однако сельская местность изменилась с тех пор, как я в последний раз совершал эту поездку. На бескрайних полях колышущейся пшеницы, рапса и выращиваемых на биотопливо культур почти не было видно деревьев или кустиков; я видел больше роботов-тракторов, чем птиц или животных. Биологическое разнообразие таких стран, как Англия, сократилось, когда я был подростком, и вряд ли восстановится в ближайшее время.
   А потом была вода.
   Ее можно было увидеть повсюду: заброшенные дороги, которые теперь постоянно затоплялись, чтобы служить дренажными каналами, и искусственные поймы, которые служили временными водохранилищами. Большая часть Южного Йоркшира теперь была покрыта новым озером. Когда мы пересекали его по приподнятой дамбе, вода отступила до горизонта, и набегавшие волны были с белыми гребнями; это больше походило на внутреннее море. Я мог видеть крыши заброшенных домов, листву утонувших деревьев и неземные очертания градирен мертвых электростанций, возвышающихся над линией воды. Солнце садилось, и вода мерцала, отражая солнечный свет золотыми брызгами. Все это было настолько ново, что у озера даже не было названия - или, может быть, присвоение ему названия каким-то образом подтвердило бы его реальность. Но гуси летели над водой аккуратным V-образным строем истребителей-бомбардировщиков. Гуси, по крайней мере, казалось, знали, куда они направляются, и, похоже, не были напуганы этой новой географией.
   Я скользил по этому утонувшему ландшафту в плавной тишине, как будто мы ехали по самой воде, как будто все это было сном.
   К тому времени, как мы добрались до Йорка, уже начало темнеть. Я встал в очередь на стоянке рикш у железнодорожного вокзала, и вскоре меня уже везла по окраинам города неоправданно спортивная молодая женщина. В эту эпоху, когда дорожное движение прекратилось, городские власти в своей мудрости заново вымостили многие улицы булыжником. Может, это и хорошо для капсульных автобусов, но к тому времени, когда мы добрались до моего отеля, моя задница напоминала размягченный стейк.
   Отель был там, где я его запомнил. Это небольшое местечко недалеко от шоссе А, которое вьется на юг от Йорка к Донкастеру, пересекая старую римскую дорогу. Сам отель старый, что-то вроде каретного сарая восемнадцатого века, как я думаю. Поскольку он находится в пределах разумной пешей доступности от центра города, то остается прибыльным, несмотря на то, что многие подобные предприятия закрылись. Он достаточно современный, но в нем нет ничего гламурного. Место, однако, дружелюбное; единственной проверкой на безопасность, которую мне пришлось пройти, было сканирование ДНК, подтвержденное Интерполом.
   Номер, который мне предоставили, был просто невзрачной коробкой с обычными удобствами, мини-баром и автоматом для напитков, а также большим умным экраном, показывающим приглушенные новости. Я не мог вспомнить, какой номер мы тогда сняли. Как бы то ни было, интерьер выглядел так, словно претерпел некоторые изменения с тех пор, почти через тридцать лет. Возможно, нашего номера вообще больше не существовало, в каком-либо значимом смысле.
   Конечно, здешний персонал ничего обо мне не знал. Я был просто парнем, который позвонил из Хитроу, чтобы забронировать номер, и не собирался рассказывать им, почему вернулся сюда, почему так хорошо запомнил этот отель: что именно здесь останавливался с Мораг в начале нашего медового месяца.
  
   Я сидел в единственном большом кресле, мой нераспакованный чемодан был на кровати, а на стене мелькали бессмысленные новости. Был поздний вечер, но для моего тела это была середина дня по флоридскому времени. Чувствовалось беспокойство, возмущение. Я не хотел ни с кем встречаться лицом к лицу, даже с роботом по обслуживанию номеров.
   Почему я оказался здесь? Ради Мораг, конечно. Я приехал сюда, повинуясь импульсу, в отель нашего медового месяца, место, имеющее огромное значение для нас двоих. Отлично. И вот я здесь. Но что мне теперь оставалось делать?
   Повинуясь импульсу, я позвонил Шелли Мэгвуд.
   Я вывел ее изображение на свой большой плазменный экран. У нее был разгар рабочего дня, но, к ее вечной чести, она нашла время поговорить со мной, растерянным неудачником в номере отеля в Англии. Но пока я сидел там, неловкий, нечленораздельный, неспособный затронуть тему, которая занимала мои мысли, она, казалось, слегка забеспокоилась. Ее окружение изменилось; я увидел, что она перешла в частный кабинет.
   - Майкл, я думаю, тебе лучше признаться. Я вижу, у тебя что-то на уме. Итак, ты в Йорке, потому что провел там свой медовый месяц. Верно?..
   Я рассказывал ей о дне нашей свадьбы. Мы поженились в Манчестере, чтобы быть поближе к семье Мораг и большей части семьи моей матери тоже. Но ее родители оба умерли, и на свадьбе появился только ее брат, без сестры. С моей стороны, моя мать была беспокойной; она всегда чувствовала себя ограниченной Англией, своим прошлым. Появился дядя Джордж, но не мамина сестра, моя тетя Роза, с которой я никогда не встречался. Тем не менее, день прошел хорошо; свадьбы обычно проходят хорошо, несмотря на семейную чушь, которая их всегда окружает.
   И в конце дня мы с Мораг отправились в Йорк, чтобы начать наш медовый месяц, пару недель побродить по историческим местам Британии.
   Шелли осторожно сказала: - Я ничего не знаю о Йорке. Приятное место?
   - Очень старое, - поспешно сказал я. - Это был римский город. Затем это была столица северных королей, которые некоторое время правили саксонской Англией. Затем пришли викинги, и это было последнее из их королевств, которое пало, поскольку Англия наконец объединилась политически. А потом...
   - Я поняла, в чем дело, - сухо сказала она.
   Я выдавил смешок. - Хорошее место для охоты за привидениями. Тебе не кажется?
   Она уставилась на меня. Она хорошо меня знала, но, конечно, никогда раньше не видела меня в таком возбужденном состоянии. - Майкл, копаться в прошлом - это неплохо. Люди делают это постоянно. Сейчас в Сети есть генеалогическое древо каждого человека, извлеченное из больших баз данных генома, вплоть до Адама, и люди очарованы. Кто может устоять перед тем, чтобы не взглянуть на реконструированные лица своих предков? Но, что ж, там можно затеряться. Разве это не правда?
   Я почувствовал нетерпение. - Дело не в этом, Шелл. И это не то, что я делаю.
   - Тогда просто скажи мне, Майкл. Ты что-то говорил о призраках?
   И я, наконец, признался ей, что пришел сюда, чтобы найти призрак Мораг, моей пропавшей жены. Было облегчением наконец-то высказать все это.
  
   Шелли внимательно слушала, наблюдая за выражением моего лица. Она задала ряд вопросов, вытягивая из меня подробности и впечатления.
   Когда я закончил, она сухо сказала: - И поэтому ты решил мне позвонить. Большое спасибо.
   - У меня никогда не было слишком много друзей, - сказал я.
   - Послушай, для меня большая честь, что ты мне рассказал. Я единственная, не так ли? Могу сказать это. И это, очевидно, очень важно.
   - Так и есть?
   - Для тебя, конечно.
   - Для меня. Значит, ты не думаешь, что это реально. Я просто... - Я изобразил движение яичницы-болтуньи у себя над головой.
   Она пожала плечами. - Ну, это одно из объяснений, и оно самое простое. Но я знаю тебя давно, Майкл, и ты никогда не казался мне сумасшедшим. Может, и мудак, но никогда не сумасшедший. И что я знаю о призраках? Наверное, я видела те же фильмы, что и ты.
   Я никогда не обсуждал сверхъестественное с Шелли; она была трезвомыслящей и практичной, основательно обосновавшейся в мире, который она могла измерять и которым могла манипулировать. Гипотетические инопланетные строители аномалии Койпера в целом казались ей достаточно странными. - Ты веришь во что-нибудь из этого?
   Она пожала плечами. - Вселенная - странное место, Майкл. И мы видим только дистилляцию того, что находится снаружи, необходимую конструкцию, позволяющую нам функционировать. Ничто не является тем, чем кажется, даже пространство и время сами по себе. Разве не в этом в значительной степени заключается идея современной физики?
   - Думаю, да.
   - Но это странность, к которой мы подключаемся с помощью нашего двигателя с полем Хиггса. Ты когда-нибудь думал об этом таким образом? Как будто мы отрезаем кусочек Бога своими обезьяньими пальцами, используя абсолют в качестве топлива для наших ракетных двигателей.
   Нет, я никогда не думал об этом с такой точки зрения. Но начинал понимать, что моя интуиция, подсказавшая мне позвонить ей в моем замешательстве, была верной. - Итак, есть слои реальности, которые мы не можем видеть. Сверхъестественное. Вечность.
   - Неважно. - Она отнеслась пренебрежительно. - Не думаю, что ярлыки сильно помогают. Некоторые из наших переживаний более глубоки, чем другие. Более значимы. Возможно, наступают времена откровений, когда вы решаете проблему или когда вы что-то выясняете, что-то новое о мире - ты инженер; ты понимаешь, что я имею в виду...
   - Вам кажется, что вы стали немного ближе к реальности.
   - Да. Что-то вроде того. Я вполне готова поверить, что бывают моменты, когда мы более сознательны, более осведомлены, чем в другое время. Особенно с учетом того, что нейрологические картографы и другие исследователи открыто признают, что они все равно понятия не имеют, что такое сознание. И если следовать этой логике до конца, - упрямо сказала она, - можно ожидать найти, ммм, призраков, связанных с местами, где испытывались сильные эмоции.
   - Как в классических историях о привидениях.
   - Да. Кто знает? - Она изучала меня. - Итак, если ты действительно хочешь встретиться лицом к лицу с этим призраком, который, по твоим словам, преследует тебя, возможно, ты прибыл по адресу.
   Я кивнул. - Чувствую какое-то "но".
   - Хорошо. Но на самом деле ты здесь не для того, чтобы стать охотником за привидениями, не так ли, Майкл? Ты здесь, потому что хочешь освободиться от прошлого. Возможно, перенести искупление. И, конечно, есть другие способы сделать это, кроме как пытаться вызвать у себя привидения.
   - Я проектирую звездолеты в качестве терапии. Теперь охочусь за привидениями в качестве терапии. Я, должно быть, совсем обалдел.
   Она улыбнулась, но ее пристальный взгляд был непреклонным, напряженным, немного пугающим. - Ну, что думаешь?
   - Думаю, я должен сделать это.
   Она пожала плечами. - Возможно. Но, послушай, я беспокоюсь, что с тобой что-то случится. Что ты провалишься в какую-то яму внутри себя, из которой никогда не выберешься.
   - Я буду осторожен, - сказал я.
   - Итак, почему это не обнадеживает? Когда ты выходишь из этого дерьма с другой стороны, становится очевидно, что тебе следует делать.
   - Так и есть?
   Она наклонилась вперед, ее изображение на гигантском экране нависло надо мной. - Обсуди это с Томом. Своим сыном. А потом возвращайся к работе, ради всего святого.
   Она отключила связь.
  
   Алия проснулась рано, это было ее первое утро на Ржавом Шаре.
   Она умылась и поела. Окутанная туманом, который уберег ее от воздействия силы тяжести, она спала довольно хорошо, но воздух внутри маленького жилища с ржавыми стенами был таким же темным и неподвижным, как и снаружи. Чувствовала себя постаревшей и измученной, безрадостной, как и сама планета.
   Без церемоний Бейл пригласил ее присоединиться к тому, что он назвал "беседой".
   Она оказалась в большой, простой комнате. Та была почти заполнена. Около двадцати человек сидели на полу в неформальной обстановке. Когда Алия спросила, где ей сесть, Бейл просто пожал плечами, и она выбрала место наугад. Трое Кампоков сидели рядом с ней, что придавало ей желанную фамильярность. Остальные держались более отстраненно, их лица скрывались во мраке. Сама комната была такой же темной и замкнутой, какой казалась вся планета, - и неинтересной, странные железные грани стен были без украшений.
   Последовал ряд представлений. Все эти люди, казалось, были членами большой семьи Бейла: родители, дети, братья и сестры, кузены и кузины разной степени родства. Алия без особых усилий запомнила имена и составила в своей голове карту этой густонаселенной семейной сети.
   Когда с формальностями было покончено, она спросила: - Мы собираемся начать прямо сейчас?
   - Начать что? - спросил Бейл.
   - Мое обучение. Второй этап.
   Бейл пожал плечами, его плечи были массивными, как у машины. - Мы просто собираемся поговорить.
   Она раздраженно сказала: - Точно так же, как я провожу большую часть своего времени с Ритом, разговаривая.
   - Рит хороший человек. Но что является предметом второй импликации?
   - Непосредственное общение. Я не уверена, что это значит, но...
   - Ты не можешь говорить об общении, - мягко сказал Бейл, - без общения.
   Она вздохнула. - Итак, о чем мы собираемся поговорить?
   - О чем всегда говорят люди. О самих себе. Друг с другом. Ты посетительница. Нам любопытно.
   Под всеми этими устремленными на нее взглядами она чувствовала себя ужасно неловко. - Что я могу вам сказать? Я обычная.
   - Никто не является обычным.
   Кто-то заговорил сзади - как оказалось, двоюродная бабушка Бейла. - Кто самый важный человек в твоей жизни?
   Она сразу же ответила: - Моя сестра. Она на десять лет старше меня...
   Как только она начала, ей стало легко открыться. Эти "деревенщины", как они себя называли, были хорошими слушателями. И вот она рассказала о Дреа.
   Когда Алия была маленькой, Дреа заботилась о ней, как и подобает старшей сестре. Но по мере того, как Алия росла, десятилетняя разница в возрасте стала менее существенной, и сестры стали более равноправными подругами. Постепенно в то время, которое они проводили вместе, стали доминировать интересы Алии, - особенно танцы, главным образом скольжение.
   Дреа всегда казалась Алии серьезной, немного флегматичной, немного скучноватой. Алия была, пожалуй, более экзотичной, ее разум более живым, а тело всегда немного более гибким. Алия должна была увлекать свою сестру за собой, вовлекать ее в то, чего та иначе, возможно, и не попробовала бы. Это было соперничество, которое добавляло искру в их отношения.
   Постепенно разогреваясь, она рассказывала эту историю в виде анекдотов и кратких изложений. Иногда кто-нибудь из местных выдавал ей что-нибудь в ответ, рассказывал похожую историю из их собственных сложных семейных связей. В их реакции не было ничего даже отдаленно осуждающего.
   Но постепенно Алия начала чувствовать себя неуютно. Она успокоилась.
   Двадцать пар глаз наблюдали за ней.
   Бейл сказал: - Алия, с тобой все в порядке? Тебе нужно отдохнуть - возможно, выпить, или...
   - Что подразумевается под "непосредственным общением"?
   Вместо ответа Бейл потянулся и взял ее за руку. Это был первый раз, когда кто-либо из них прикоснулся к ней физически; она почувствовала странный толчок, похожий на легкий удар током. Она испуганно отпрянула.
   Бейл сказал: - Большая часть человеческого общения символична.
   Она изо всех сил старалась вернуть себе самообладание. - Ты имеешь в виду язык?
   - Язык, искусство, музыка. Язык - это наследие нашего глубочайшего прошлого. С его помощью мы предвидим прошлое и будущее, строим города и звездолеты - с помощью языка мы завоевали Галактику. Но все это символика. Я кодирую свои мысли в символах, передаю их тебе, ты принимаешь их и расшифровываешь. Ты можешь видеть ограничения.
   Она нахмурилась. - Проблемы с пропускной способностью. Трудности перевода.
   - Да. То, что я говорю тебе, может быть лишь частью того, что я думаю или чувствую. Но есть способы общения, более глубокие и древние, чем язык.
   Внезапно он щелкнул пальцами перед ее лицом, и она вздрогнула.
   - Прошу прощения, - сказал Бейл. - Но ты понимаешь суть. Это сообщение было грубым, простым жестом угрозы. Но ты отреагировала немедленно, в глубине своего существа. И когда я взял тебя за руку, ты почувствовала что-то за словами, не так ли? Мы, люди, общаемся на тактильном уровне. Даже на клеточном, даже на химическом уровне...
   - Это звучит пугающе, - призналась Алия.
   - Ты не представляешь и половины этого, - сказал Ден.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Прежде чем ты сможешь общаться с другими, ты должна уметь общаться с самой собой.
   - Не понимаю.
   - Ты поймешь.
   - Когда начнется мое общение?
   - Это уже случилось, - крикнула двоюродная бабушка Бейла из глубины комнаты.
   Она огляделась, чувствуя клаустрофобию, беспомощность, беззащитность перед этими серыми незнакомцами.
  
   Я лег в темноте и принял таблетку.
   После того, как я потерял Мораг, мне прописали лекарства. Мне сказали, что были лекарства, которые могли воздействовать на участки в вашей голове, где формируются травматические воспоминания. Что-то связанное с подавлением образования определенных белков. Мне сказали, что если бы я только принял таблетку, я бы все равно помнил Мораг и все, что произошло, как если бы я хранил рассказ в своей голове, но я бы этого не чувствовал - не так сильно, чтобы это повредило моему функционированию.
   Джон всегда упорно настаивал на том, чтобы я принимал лекарства. Уверен, он именно так и поступил бы. Но я отказался. Воспоминания - это то, из чего я состою, даже плохие, даже кошмарные воспоминания. Какой смысл "функционировать", если я потеряю это? Когда я отказался допустить такое же обращение с Томом, то столкнулся с целой группой консультантов, которые серьезно говорили мне о вреде, который я причиняю своему беспомощному сыну, и о том, какой боли я мог бы помочь ему избежать. Я стоял на своем. Но, признаюсь, иногда, оглядываясь назад на жизнь Тома с тех пор, я задаюсь вопросом, правильный ли сделал выбор в его пользу.
   Поэтому я отказался от таблеток "забыть". Но я узнал, что существуют также такие вещи, как таблетки "запомнить".
   Существуют лекарства, которые могут обострить воспоминания, а не притупить их, заставляя глутамат или какую-то подобную молекулу работать более эффективно. Требуется некоторый анализ с помощью различных терапевтических машин, чтобы выяснить, что вам нужно, и приходится мириться с консультациями по поводу ущерба, который может быть нанесен вашей личности чрезмерным объемом памяти. Но это безрецептурное средство. Когда я узнал все это, я купил несколько таблеток и отложил их в сторону, храня в своем шкафчике в ванной. С тех пор я повсюду носил их с собой, зная, что они там, но не задумываясь о том, зачем они мне нужны.
   Сейчас было самое время. Я проглотил свои таблетки и лежал в той кровати, в том маленьком отеле, в центре Англии, и пытался вспомнить.
   Здесь я был с Мораг в ту первую ночь. Мы рано легли спать, все еще полные дружеских чувств и речей, свадебной еды и шампанского. Мы занимались любовью.
   Но я вспомнил, что проснулся позже, может быть, в три часа ночи, в это время твой организм находится на самом низком уровне, все твои защитные силы ослаблены. Она тоже не спала, лежала рядом со мной, здесь, в этом отеле. К тому времени действие алкоголя закончилось; я чувствовал легкое похмелье. Но она была здесь. Поскольку до этого мы все равно прожили вместе год, думаю, мы оба представляли, что брак не будет иметь значения. Но мы взяли на себя обязательства друг перед другом. Это действительно имело значение.
   Итак, мы снова встретились, в этом отеле, в темноте, прямо здесь. Я вспомнил запах шампуня и спрея на ее волосах, мягкость ее кожи, легкий привкус соли, когда я поцеловал ее в щеки - в тот день она много плакала, как это делают невесты. А вокруг нас дышал отель столетней давности, а за его стенами еще более древняя громада старого города глубоко вонзала свои каменные корни в землю. Погрузившись в свои фармацевтически обостренные воспоминания, я вспомнил все это, как будто это снова было реальностью. Может быть, я плакал. Возможно. Может быть, я заснул.
   Мне показалось, я услышал, как кто-то зовет.
  
   Это была женщина, снаружи отеля, она звала с улицы внизу, вдоль римской дороги. В комнате было холодно, ужасно холодно. Слушая этот голос, я обхватил себя руками, чтобы унять дрожь.
   Я оказался за пределами отеля.
   Близился рассвет, и голубой свет неохотно просачивался в небо, совершенно лишенный тепла. Этот свет отражался в потоке, который перекрыл улицу между мной и центром города. Меня окружали силуэты затемненных домов. На дороге не было никакого движения, никого не было снаружи, никто не проснулся, кроме меня. Лениво журчала вода, усыпанная мусором. Мир казался серым, разбитым местом.
   Как я сюда попал? Я не мог вспомнить, как одевался или спускался из своей комнаты. Я был дезориентирован, переутомлен.
   Посмотрев вдоль дороги в сторону города, я увидел движущуюся тень - изгиб спины, ногу, слабый звук шагов.
   Я повернул на север, вверх по дороге к центру города. Шел по середине дороги, пытаясь догнать ее. Но те булыжники были большими, разглаженными от долгого использования и блестящими от росы, и мне приходилось следить за каждым своим шагом в неверном свете. Я быстро уставал, как морально, так и физически.
   Затем наткнулся на это наводнение. Когда приблизился к нему, то увидел, как вода пузырится в канализационных трубах и вокруг краев крышек канализационных люков. Я смутно помнил, что где-то недалеко отсюда сливались две реки, протекавшие через город, Уз и Фосс, и это место печально славилось наводнениями. Вода выглядела несвежей и грязной, покрытой слоем пыльной пены, и в ней плавали кусочки мусора. Я не мог разглядеть, насколько глубоко она была ближе к центру. К таким вещам привыкаешь; когда-то такие города, как этот, затопляло, вероятно, раз в десятилетие, но теперь редкий год обходился без наводнений, и люди устали от попыток что-то исправить и просто приняли перемены.
   Но запруда была у меня на пути. Я беспомощно ходил налево и направо. Очевидного пути обойти ее не было. Боковые улочки уводили меня в сторону от направления к центру города, от того пути, которым я хотел идти, к Мораг. Все смешалось, превратилось в хаос из-за воды, вторгшейся в сушу; я оказался в незнакомом ландшафте, в месте, где больше ничего не работало.
   Я не мог видеть Мораг. Возможно, уже потерял ее. Меня охватила паника.
   По одну сторону улицы тянулись сады с газонами. Я решил пойти в ту сторону. Я направился к старой, осыпающейся стене справа от дороги. Она была слишком высока, чтобы на нее было легко взобраться. Я подпрыгнул, и мне пришлось использовать руки, чтобы подтянуться, так что мой живот уперся в стену. Затем, сильно раскачавшись, я поставил правую ногу на край стены, а затем левую. Более или менее перевалился на другую сторону.
   Я тяжело приземлился на бок на мягкую, влажную траву, достаточно сильно, чтобы из меня выбило дух. Лежал так несколько секунд. Чувствовал, как роса или паводковая вода пропитывает мое лицо, куртку, брюки. На стене были отметки паводка, и кто-то выбил даты на кирпиче рядом с самой высокой из них: 2000. 2026. 2032. И я увидел червя, длинного дождевого червя, ползающего по траве. Возможно, поднявшаяся вода вытолкнула его из земли. Он выглядел таким же сбитым с толку, как и я.
   Я поднялся на ноги. Та сторона моего тела, на которую я приземлился, ощущалась как один длинный синяк, мне было мокро и холодно. Я чувствовал себя очень глупо, пятидесятидвухлетний мужчина, стоящий на чужой лужайке в лучах рассвета. Я должен был идти дальше, убираться оттуда.
   Я шагнул вперед и наткнулся прямо на дерево. Отшатнулся и врезался в листву. Дерево было папоротником, не выше меня, а листва вокруг меня была от бамбука. Английские сады уже не те, что были. Я оттолкнулся, не уверенный, в какую сторону смотрю. При падении меня развернуло. Я снова двинулся вперед, но споткнулся о тощий холмик влажной земли, торчащий из газона. Возможно, это был термитник. Чувствовал себя глупым, одурманенным, окруженным цепляющимися препятствиями, и каждый мой шаг, все, что я пытался сделать, чтобы добиться прогресса, только порождали новые проблемы.
   Верно. Стена была на правой стороне улицы, так что я должен был держаться дома справа от себя. Я повернулся и двинулся в ту сторону. Трава была высокой и прилипала к моим ботинкам, и теперь мои ноги промокли насквозь. Но я продолжал идти и подошел к воротам, которые вывели меня обратно на дорогу.
   Я прошел достаточно далеко, чтобы миновать большую часть запруды на дороге, но вода все еще плескалась у моих ног.
   Дорога впереди поднималась, чтобы пересечь реку по мосту. Я мог видеть кого-то на мосту, мне показалось, бледное лицо, смотрящее на меня. Она была слишком далеко; ее лицо было просто размытым пятном, как монета на дне пруда. Хотя я был уверен, что это она. Мне хотелось закричать, но я осознавал, что вокруг меня спящий город, и почему-то не мог. В любом случае, это не принесло бы пользы. Я должен был добраться до нее, вот в чем дело.
   Черт с ним. Я шагнул в воду. Вскоре я уже шел вброд. Вода не доходила мне до голеней, но на дне скопилось много грязи и мусора - возможно, дорожное покрытие здесь провалилось - и она засасывала мои ноги. Вскоре я уже тяжело дышал, а сердце бешено колотилось. Наконец выбрался из воды. Мои ступни промокли и были в грязи. Я был измотан.
   Я не мог отойти больше чем на полкилометра от своего отеля.
   Я мог видеть мост и замковый холм за ним с башней на вершине, реликт старого нормандского замка, мрачный силуэт на фоне голубого неба. Но она ушла с моста. В какую сторону она пошла? Взобралась ли она на холм? Если бы я смог дойти до него, возможно, мог бы попытаться взобраться вслед за ней.
   Мост по какой-то причине был закрыт на дальнем конце. Реки вились по обе стороны насыпи, и вода была высокой, пенистой, сине-серой. Берег был размыт и обложен мешками с песком. Под самим мостом вода доходила почти до верха арок.
   Может быть, мне следует перейти мост. Или, может быть, мне следует найти какой-нибудь способ обойти насыпь с другой стороны. Я не мог придумать, как пройти через это.
   Я больше не мог ее видеть. Просто стоял там, весь в синяках, с промокшими ногами, тяжело дыша.
   - Вы в порядке?
   Голос показался громким. Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек, лет двадцати пяти. Он вел свой велосипед. Под шерстяной курткой на нем было что-то вроде синей униформы; возможно, он был сменным работником больницы.
   Он был спокоен, когда оглядел меня с ног до головы. - Вы выглядите так, как будто у вас были какие-то неприятности. - У него был сильный йоркширский акцент. Я заметил подозрение в его глазах. Неудивительно; должно быть, я выглядел странно.
   Я услышал крик вороны. Поднял голову. Мог видеть птицу, кружащую над башней на холме. Внезапно небо показалось светлее; высокие облака окрасились розовым.
   - Привет...
   - Я в порядке, - сказал я.
   - Вы американец?
   - Да. - Я посмотрел на себя, на грязную воду, стекающую с моих ботинок. Я попытался придумать, что сказать, что-нибудь, что могло бы нормализовать ситуацию. - Смена часовых поясов играет злую шутку с режимом сна, не так ли?
   - Да, - ответил он с сомнением. Он отвернулся, продолжая вести свой велосипед.
   Я посмотрел вверх, на холм. Теперь он выглядел просто как холм, замок - руинами, а не центром какого-то лабиринта, как казалось минуту назад. Мораг нигде не было видно, но я знал, что ее там не будет.
   Тот молодой человек все еще оглядывался на меня. Если я не хочу, чтобы вызвали полицейского робота, мне следует убраться оттуда и привести себя в порядок. Я повернулся лицом к потоку на дороге. В сгущающихся сумерках это выглядело не так устрашающе. Я дошел до центральной линии дороги и просто зашагал прямо по воде. Дорога размылась; эта лужа, должно быть, стояла там долгое время. Но вода доходила мне не выше колен, и через мгновение я был уже в ней.
  
   Когда я проснулся, солнце стояло высоко. Было около полудня по местному времени. Я не помнил, как добрался оттуда, как вернулся в свой отель с затопленной дороги. Все это было похоже на сон.
   Но я лежал на своей кровати, а не в ней, и, хотя скинул обувь, мои брюки были в грязи, свитер испачкан зелеными пятнами от травы, а на простыню на кровати налип мусор. Персонал был бы мной недоволен.
   Однако что-то случилось.
   Мигал уголок большого настенного умного экрана. Меня ждало сообщение от Джона.
   Сначала я принял душ, сварил кофе, съел печенье из мини-бара. Затем сел в свое кресло, повернулся лицом к стене и позвонил Джону. Возвышаясь надо мной на стене, он был в ярости - двухмерный, плохо раскрашенный, но разъяренный. - Лета, - сказал он.
   Я был поражен тем, что он употребил это слово, но сейчас было не время говорить о незнакомце в самолете. - Да здравствуешь ты, - огрызнулся я в ответ. - Что тебя гложет?
   - Ты сам. - Оказалось, Шелли Мэгвуд звонила ему прошлой ночью.
   Я похолодел, гадая, как много она ему рассказала. - Ей не следовало этого делать.
   - Почему, черт возьми, нет? Она беспокоилась, придурок, не то, чтобы ты это заслуживал. И разве она не права?
   Он постучал по экрану перед собой, вне моего поля зрения.
   Угол моей стены заполнило изображение, зернистое, плохо освещенное. Но можно было видеть замковый холм, затопленную улицу, фигуру, стоящую там по щиколотку в грязной воде. Джон использовал свои связи, чтобы взломать городские камеры наблюдения. Теперь он кричал: - Ты называешь это ответственным поведением? За это я заплатил небольшое состояние, когда отправил тебя в Европу? Ты с ума сошел?
   - Если бы ты послушал, что тебе сказала Шелли, - сказал я каменным голосом, - ты бы понял, что это касается меня и Мораг. К тебе это не имеет никакого отношения. Ты должен позволить мне разобраться с этим по-своему, Джон.
   - О, неужели?
   Я изучал его с растущим любопытством. Я редко видел его таким сердитым. - Что тебя гложет? Почему ты принимаешь это так близко к сердцу?
   - Я не принимаю.
   Несмотря на его отрицание, я видел, что здесь что-то происходит. Если прошлой ночью я чувствовал себя как после лоботомии, то сегодня был в здравом уме. Он разозлился, что я просто не рассказал ему первому о моем преследовании со стороны Мораг? Или было что-то еще? - Ты что-то скрываешь. Это связано с Мораг? Черт возьми, Джон, она была моей женой. Если ты что-то знаешь, ты должен мне сказать.
   Он снова повернулся ко мне. - Знаю, мне не следовало делать этот гребаный звонок. Выключить. - Экран стал небесно-голубым.
   Итак, у Джона была связь с Мораг, о которой я ничего не знал. Еще один непрошеный призрак из прошлого, подумал я. Я сидел в своем кресле, в гостиничном халате, и потягивал кофе, который быстро остывал.
  
   На второй день пребывания Алии на Ржавом Шаре Бейл взял ее с собой к морю.
   Если они отправлялись по суше, им потребовалась бы целая четверть дня, чтобы добраться до океана. Бейл предложил ей скользить туда, если она захочет. Но ей хотелось увидеть больше этого мира.
   Итак, она ехала с ним в наземном транспорте по сверкающей металлом дороге, прямой, как стрела, пересекающей выровненную гравитацией равнину. Пейзаж был почти безликим, города, мимо которых они проезжали, идентичны тому, где жили Кампоки. Это было похоже на прохождение через скудно прорисованную симуляцию.
   Многое из того, что она увидела, было продиктовано геологией. Когда образовался Ржавый Шар, это был скалистый мир, несколько больше Земли, с массивным железным ядром и мантией из более легких пород. Как обычно, он подвергся многочисленным ударам во время своего формирования, включая одно окончательное столкновение со второй чудовищной протопланетой. Алия знала, что сама Земля пострадала от аналогичного столкновения с большим выплеском камня в результате, что привело к образованию Луны. Ржавый Шар лишился большей части своей скалистой мантии и остался в виде куска железа размером с Землю, со стаей спутников из его собственной мантийной породы. Но железо было более плотным, чем камень, и поэтому этот мир был массивнее Земли, его гравитация была мощнее.
   Со временем кометы доставили немного воды и воздуха, и обнаженное железо с энтузиазмом заржавело. Без скалистой мантии не было бурления магмы, характерного для динамичной геологии Земли. Тем не менее, здесь появилась простая жизнь, принесенная кометами, оседавшая в океанах, которые собирались во впадинах ударных бассейнов.
   А позже появились люди.
   Алия обнаружила, что ее не интересуют планеты. Она выросла на корабле, в среде, созданной человеком. "Норд" был маленьким, пригодным для жизни местом, построенным по человеческим меркам, где все знали друг друга. И он был изменчивым, каждый аспект его дизайна формировался по прихоти человека. Будучи маленьким ребенком, она любила проводить время в музее корабля, где была представлена вся его морфология с момента его давнишнего запуска, реконструированная по документам или археологическим следам в конструкциях. За прошедшие тысячелетия судно мутировало и трансформировалось, как куколка, извивающаяся в своем коконе, каждый аспект его геометрии формировался его командой.
   Но этот мир был другим, отягощенным собственной огромной геологической инерцией. Ведь большая часть его массы была заключена внутри, бесполезная для всего, кроме создания гравитационного поля, которое вы могли бы воспроизвести с помощью самого простого инерционного регулятора! И он был статичным во времени. Диорама "Ржавый Шар сквозь века" была бы очень скучной, подумала она: ничего, кроме скал, кое-где нарушаемых мимолетным мерцанием зелени.
   Если Ржавый Шар начинался скучно, то его колонисты-люди мало что сделали с этим местом, подумала Алия. Поражала простая серость здешнего человеческого мира. Разные города, хотя и разделенные часами наземного путешествия, были очень похожи своей безвкусной приземистой архитектурой; не было ощущения местной идентичности. И не было никакого искусства, которое она могла бы увидеть, ничего, кроме функционального.
   Она осторожно расспросила Бейла обо всем этом. Он только сказал: - Если везде одно и то же, зачем утруждать себя путешествиями?
   - Лета, я ненавижу планеты, - сказала она. - Без обид.
   - Не обижаюсь, - вежливо ответил Бейл.
   Они почувствовали облегчение, когда достигли океана.
  
   Вода скапливалась в сложной множественной впадине, выбитой в железе серией ударов. Волны разбивались о берег из твердого, покрытого красной ржавчиной железа; движимые более высокой гравитацией, они были невысокими, но быстрыми.
   Она была удивлена, увидев здесь людей, собравшихся небольшими группами вдоль берега. Продавцы на велосипедах продавали еду, воду, сувениры и простые игрушки. Это было счастливое место, такое же счастливое, какие она видела раньше на Ржавом Шаре; люди наслаждались жизнью. Но, проходя сквозь толпы бегающих детей, обеспокоенных родителей и томных любовников, она подумала, что чего-то не хватает. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что не слышно музыки, ни единой ноты.
   Следуя примеру Бейла, Алия подошла к кромке воды и разделась. Она не могла удержаться от изучения тела Бейла, широких конечностей, бугров мышц на его животе.
   Он поймал ее пристальный взгляд.
   - Я прошу прощения, - сказала она. - Просто наши тела такие разные.
   Так оно и было. Она была намного выше и стройнее, ее руки были почти такими же длинными, как ноги, а ее мех был вялым из-за сильной гравитации. Для сравнения, Бейл был приземистым, широкоплечим, сформировавшимся в результате целых поколений борьбы с безжалостным давлением гравитации. Его руки были короткими, массивными, но негибкими в плечах и суставах. Его позвоночник тоже был жестким, как костяной столб. Это был не тот мир, где можно было бы много лазать, подумала она; на самом деле Бейл был более двуногим, чем она.
   - Мы разные, потому что живем в разных мирах, - сказал Бейл.
   - Так оно и есть.
   - Но Рит послал тебя сюда, потому что мы не слишком отличаемся, потому что мы похожи.
   - Он послал?
   Бейл улыбнулся. - Непосредственное общение достаточно сложно и без дозы чуждости сверху.
   Тогда она задумалась о том, каким странным может быть человек.
   Обнаженные, они вошли бок о бок в океан. Вода была быстрой и неспокойной. Ее намокший мех развевался вокруг нее. Алия плавала и раньше, но только в пузырях с нулевой гравитацией на "Норде", где до ближайшего мениска было не более ста метров или около того. Было очень странно скользить в водоеме, на порядки более объемном, в бездонной яме. Беглые предупреждения Бейла о коварных течениях и отливах никак не успокоили ее. Однако она испытала неожиданное облегчение, когда вода, наконец, стала достаточно глубокой, чтобы можно было оторвать ноги от дна и поплыть. Она почувствовала, как расслабляются ее кости, мышцы, радуясь первой после выхода на планету передышке от силы тяжести.
   Вокруг нее в воде покачивались коренастые тела местных, взрослых и детей. Они смеялись и играли. Даже в этом унылом мире океан был местом наслаждения. Возможно, подумала она, даже после сотен тысячелетий адаптации тела людей реагировали на глубинные клеточные воспоминания о первобытном океане, которые лежали далеко и глубоко во времени. Но когда вода попала ей в рот, она оказалась очень соленой, с привкусом железа, похожим на кровь.
   Бейл плыл рядом с ней, наблюдая за ней.
   - Бейл, ты сказал, что мало путешествуешь, потому что везде одно и то же. Возможно, здесь, на Ржавом Шаре, это правда. Но разве тебе не интересно узнать о других мирах?
   Он пожал плечами. - Люди интереснее миров. Так или иначе, мы являемся свидетельствующими. Таким образом мы узнаем о других людях.
   - Все свидетельствуют по всей Галактике. Это еще одна вещь, которая нас объединяет. Это мандат Трансцендентности. - Это было то, что сказал ей Рит.
   - Да. - Но Бейл наблюдал за ней, внезапно став напряженным. - Что ты думаешь о Трансцендентности?
   - Я недостаточно знаю об этом, - сказала она. - Это просто есть. Как погода на такой планете, как ваша.
   - Да. А свидетельствование, Искупление?
   - Не знаю. Почему тебя это так интересует?
   - Есть люди, - осторожно сказал он, - которые сомневаются в ценности Искупления.
   - Есть? А ты?
   Он изучал ее еще мгновение, затем, казалось, пришел к какому-то выводу. - Ты наивна. Мне это нравится.
   - Ты знаешь?
   - Да. И мне нравится быть свидетельствующим - во всяком случае, сам процесс, если не последствия программы. Я говорил тебе, что меня интересуют люди.
   Она импульсивно спросила: - А я тебе интересна?
   Он улыбнулся. - О сексе не могло быть и речи. Я бы очень постарался не раздавить тебе ребра, не переломать конечности и не причинить другого вреда.
   - Уверена, что ты бы так и поступил. - Она двинулась к нему, еще не прикасаясь, просто глядя на него, ощущая его массивное присутствие в воде. Она и раньше встречалась с рожденными не на корабле. Между разными человеческими породами всегда существовало очарование, глубокое стремление к какому-то генетическому исследованию. Или, может быть, это было просто любопытство.
   Она придвинулась ближе. Он открыл рот, и она провела языком по краю его зубной пластины. Его руки были такими же сильными, как она себе представляла, его ладони такими же нежными. И в воде ее гибкость для условий невесомости доставляла ему удовольствие.
  
   Я забронировал Тому номер в отеле в Хитроу.
   За день до его приезда, слишком взволнованный, чтобы дальше торчать в Йорке, я сам отправился обратно в Хитроу. Я был единственным пассажиром в капсульном автобусе, который величественно катил по заброшенным километрам дороги. Отель находился далеко от терминалов, что показывает то, насколько загруженным когда-то был этот аэропорт. Сам отель был своего рода продолжением обширной многоэтажной автостоянки, построенной во второй половине двадцатого века, в эпоху монументальной автомобильной архитектуры. Это выглядело так, как если бы области, отведенные для людей, были запоздалой мыслью. Теперь машин не стало, но отель остался.
   Очередей при регистрации не было. У меня сложилось отчетливое впечатление, что я был единственным гостем. Это было неприятное чувство, как будто весь отель был обманом, огромной ловушкой для неосторожных путешественников.
  
   На следующий день я встретил Тома в аэропорту.
   Я сдерживался, не зная, как справиться с ситуацией. Он казался сердитым на меня, на Сибирь, на газогидраты; я предположил, что для него это возвращение было поражением.
   Он позволил мне обнять себя. Это было все равно, что обнимать статую. Но затем, через несколько секунд, он растаял. - О, папа. - Внезапно мы обнялись по-настоящему, все барьеры рухнули, больше никакого дерьма, просто отец и сын воссоединились.
   Он был чумазый, заросший щетиной и измученный долгим перелетом. На самом деле от него немного попахивало. Но в моих объятиях он был Томом, его реальностью. Стоя с Томом в полупустом зале ожидания аэропорта, я чувствовал себя настолько счастливым, насколько, думаю, это возможно для родителя. Наверное, к нам взывали гены.
   Но момент прошел слишком быстро, и Том отстранился. Я знал, что нам нужно было обменяться словами, словами, которые будут подобны летящим пулям. Но не сейчас, пока нет. Я отвез его в отель, зарегистрировал и отпустил в номер устраиваться.
   Пока Том отдыхал, я отправился на беспокойную прогулку по старой автомобильной стоянке. Она была огромной, собор среди парковочных мест. В ней было десять, двенадцать этажей, и даже на крыше было место для парковки. Это была открытая бетонная рама, и снаружи вы могли смотреть прямо сквозь нее, чтобы увидеть дневной свет, проникающий с другой стороны. Это было похоже на огромный бетонный череп.
   Я вошел внутрь, миновал шлагбаумы, которые больше не поднимались, будки для оплаты проезда с разбитым стеклом и ржавеющие автоматы по продаже билетов. Только несколько отсеков на первом этаже были заняты электромобилями, прижавшимися к розеткам. Остальные были пусты, отсек за отсеком, все еще обозначенные выцветшей белой краской, все аккуратно пронумерованные, теперь жалобно пустые. Предпринималась нерешительная попытка расширить сам отель на эту обширную территорию, но от переоборудования, по-видимому, отказались.
   Когда-то лифты и эскалаторы поднимали вас на верхние этажи, но они больше не работали, а на лестницах пахло сыростью и гнилью. Я решил подняться по пандусам, по которым когда-то ездили автомобили. Это была долгая крутая прогулка по этой гигантской архитектуре, утомительная для простого человека.
   На крыше было ветрено, и я осторожно приблизился к краю. Посмотрел на аэропорт. Взлетно-посадочные полосы представляли собой аккуратные прямые полосы, окруженные более обширными участками дорог. Стоя там, на крыше автостоянки, я был единственным человеком в поле зрения на квадратных километрах бетона и гудронированного покрытия, испачканного резиной и маслом, которое теперь, осыпаясь, становилось серо-зеленым.
   Машины и самолеты исчезли, а я остался; и в дуновении ветерка почувствовал запах, но не густую вонь угарного газа, бензина и резины, которую помнил с детства, а острый аромат весенней травы. Я знал, что однажды стоянка для автомобилей тоже исчезнет. Маленькие незрячие создания природы уже въедались в бетонную ткань. В конце концов разложение добралось бы до тросов, которые скрепляли эту конструкцию из напряженного бетона, и когда они лопнули бы, все здание взорвалось бы, рассыпав бетонную пыль, как чертополох одуванчика.
   Я повернул назад, спустился по огромным пандусам и вернулся в отель.
  
   Том спал, принимал душ, что угодно, в течение двенадцати часов. Затем он позвонил мне через мой имплант. Я пошел в его номер.
   Нашел его сидящим в единственном кресле в номере. Он был закутан в потрепанный гостиничный халат и смотрел новости, которые тихо транслировались с одной из стен. Его волосы были сбриты в какой-то момент во время его краткой госпитализации. Он выглядел бледным, больным; вероятно, выглядел хуже, чем было на самом деле. В руке у него был аспиратор - единственный признак продолжения лечения, который я видел.
   Я сел на кровать, и он налил мне виски из своего мини-бара. Была полночь, но наши биологические часы были испорчены. Когда рядом никого нет, ты сам выбираешь время.
   Там мы были, мы двое, сидящие бок о бок в чужой стране, на нейтральной территории.
   - Нам нужно поговорить, - неуверенно сказал я.
   - Да, нам нужно. - Слова прозвучали как рычание. Он наклонился и постучал по стене.
   К моему удивлению, появилось изображение аномалии Койпера. Это был тетраэдр, каркас цвета электрик, который медленно вращался. Время от времени звездный свет падал на одну из его граней, и она вспыхивала, переливаясь всеми цветами радуги, как будто на раму натягивали мыльную пленку.
   - Что это?
   Он сказал: - Я взломал твои логи, папа. Смотрю, чем ты занимался последние несколько дней.
   - Ты всегда делал свою домашнюю работу, - сказал я.
   - Это дерьмо все еще с тобой, не так ли? Звездолеты и инопланетные существа.
   Я скрестил руки на груди - знаю, оборонительная поза, но он сразу спровоцировал меня. - Как ты можешь называть это дерьмом? Взгляни на эту вещь, явно искусственную, единственный известный нам искусственный объект во Вселенной, созданный не руками человека. Мы сталкиваемся с самой большой загадкой в истории человечества - и ответы могут привести к величайшим изменениям в человеческом сознании с тех пор, как...
   - С тех пор, как мы вышли из пещер? С тех пор, как ступили на Луну? Со времен Колумба или Галилея, или изобретения разумного унитаза?
   - Но...
   - Пап, ты можешь просто замолчать? Ты болтал всю мою гребаную жизнь. Я помню, как мама бросила тебя в тот раз. Мне было шесть...
   - На самом деле семь.
   - Она рассказала мне, почему забирает меня у тебя на некоторое время.
   - Она это сделала?
   - Она всегда разговаривала со мной, папа, так, как ты никогда не разговаривал. Хотя я был всего лишь маленьким ребенком. Она сказала, что у тебя было два режима. У тебя либо депрессия, либо ты вообще сбежал с этой гребаной планеты. Мы вернемся к тебе, она обещала мне, и мы вернулись, но ей нужен был перерыв.
   Я мрачно сказал: - Возможно, было бы лучше, если бы она поговорила об этом со мной, а не с тобой.
   - Она мертва, папа, - напомнил он мне. Он щелкнул пальцами, и изображение аномалии сморщилось и исчезло. - Значит, ты думаешь, было бы лучше, если бы я последовал за тобой и посвятил свою жизнь этому небесно-голубому дерьму, а не Библиотеке жизни?
   Я все еще держал руки на груди. - Если бы ты это сделал, то не дал бы себя чуть не убить из-за какой-то отрыжки токсичным газом в богом забытом месте, о котором никто никогда не слышал. По крайней мере, я бы знал, где ты, вместо того, чтобы слышать от какого-то друга твоего друга, что ты чуть не умер... - Я не хотел ничего этого говорить. Все это - негодование, чувство покинутости, обида - просто вырвалось наружу, будучи запертым внутри меня с тех пор, как я услышал плохие новости.
   Том сказал: - Значит, тебя беспокоит не опасность для меня. А из-за влияния на тебя. Ты всегда был таким, папа.
   - Только не дай себя убить, - выпалил я. - Это того не стоит.
   Он посмотрел на меня почти с любопытством. - Каталогизация биосферы того не стоит? Почему нет? Потому что мы преодолели узкое место? Ты думаешь, будто худшее позади?
   Я развел руками. И вот мы с какой-то ужасной неизбежностью спорили о состоянии мира, а не о наших отношениях. - Мы справляемся с этим, Том. Не так ли? Мы отказались от этого чертова автомобиля. Мы отказались от нефти! Некоторые люди скажут даже, что это была самая глубокая экономическая трансформация со времен конца бронзового века. И еще есть Управление.
   Он на самом деле рассмеялся. - Управление? Ты думаешь, что потепление и вымирание каким-то образом фиксируются с помощью этого огромного инструмента? Папа, ты действительно настолько самодоволен?
   - Том...
   - Мы принципиально разные люди. Папа, ты всегда был мечтателем. Утопистом. Ты мечтал о космосе и инопланетянах - будущем. Но я думаю, что будущее в твоей голове очень похоже на загробную жизнь, на Рай. И то, и другое - несбыточные фантазии о местах, которых мы никогда не сможем достичь, и все же где все наши проблемы просто исчезнут. И, подобно загробной жизни, те, кто верит в будущее, пытаются контролировать то, что мы делаем здесь и сейчас. Всегда существовал своего рода фашизм будущего, папа. Но будущее не имеет значения.
   - Это так?
   - Да! Если мы не сможем пережить настоящее. Я отличаюсь от тебя, папа. Я не мечтатель. Я выхожу туда, в мир, и принимаю его таким, какой он есть. И это всегда было выше твоего понимания, не так ли? Тебе никогда не нравилось настоящее. Оно просто слишком сложное, слишком беспорядочное, слишком взаимосвязанное. Нет ничего, во что ты мог бы вонзить зубы как инженер. И не только это, оно удручает.
   Он потер свой скальп. - Я помню, как однажды ты работал со мной над домашним заданием по космологии. У тебя всегда хорошо получалось. Помнишь, ты пытался доказать мне, что вселенная должна быть конечной? Ты развернул меня на офисном стуле достаточно быстро, чтобы мои ноги и руки поднялись вверх. Ты спросил меня, как мне узнать, вращаюсь ли я в неподвижной вселенной - или вселенная вращается вокруг меня. Две ситуации кажутся симметричными; как можно различить? Но если я был неподвижен, то что оттягивало мои руки от тела и вызывало у меня тошноту? Это должна была быть вселенная, вся она целиком, огромная река материи и энергии, кружащая вокруг моего тела, звезд, планет и людей, и, вращаясь, она тянула меня за ноги, через гравитацию, теорию относительности, что угодно. Я подумал, что это замечательная мысль, ведь я был связан со всем остальным.
   - Но, ты сказал, это показывает, что вселенная должна быть конечной. Потому что, если бы она была бесконечной, это придавило бы меня бесконечной инерцией. Я бы вообще не смог вращаться. Был бы пойман в ловушку, как жук в янтаре. Видишь ли, я думаю, что именно такой ты и есть в этом мире, папа. Ты воспринимаешь сложные проблемы реального мира, такие как экология, климат, политика и все остальное, как бесконечную вселенную, которая прижимает тебя к земле. Неудивительно, что ты предпочитаешь верить, что все это исправимо. Клянусь Управлением, ради бога, последним словом в бюрократии и коррупции...
   Что ж, может, и так. Я действительно задавался вопросом, предпочел бы Том, чтобы я был жестоким реалистом, как Джек Джой, пловец из "Леты".
   Я встал, прошелся несколько шагов, отвернулся, пока не успокоился. - Может быть, нам следует вести себя потише. Мы можем разбудить других гостей.
   Он не улыбнулся. - Каких еще гостей? Здесь никого нет, кроме нас, призраков, папа. Что напомнило мне... - Протянув руку, он постучал по другой части настенного экрана.
   Он показал фотографию, на которой я стою в той луже в Йорке посреди ночи, снятую какой-то камерой наблюдения. Итак, внезапно все стало еще более запутанным.
  
   Я сел. - Кто прислал тебе это?
   - Дядя Джон. Не все ли равно, кто? Я знаю, чем ты занимался, папа. Знаю о чертовом призраке. Не могу поверить, что ты это делаешь.
   - Поверь мне, - горячо сказал я, - это не по моей воле.
   - О, не так ли? - Я не мог понять его настроения. Он откинулся назад, явно расслабившись. Но один его кулак сжимался и разжимался.
   И так внезапно мое навязчивое видение испортило и без того сложную эмоциональную ситуацию. Я подумал, что мы вступаем на неизведанную территорию в наших отношениях; сделай неверный шаг, и я мог бы нанести ущерб, которого хватило бы на всю жизнь. - Том, я не хочу этого. Но я вижу ее. Или я что-то вижу. Не знаю, что тебе сказать. Пытаюсь разобраться в этом сам. Но это происходит со мной уже давно...
   - Я. Я. Сам. - Он произнес эти слова глухим голосом, как метроном, но его взгляд был устремлен в пол. - Ты когда-нибудь слушаешь себя, папа? Ты помнишь похороны, когда мы хоронили ее и ребенка? Ты знал, что я пробрался в церковь пораньше?
   Я не знал.
   - Я подошел к ее гробу. Он стоял в проходе перед алтарем. Я пытался открыть эту гребаную коробку. Я хотел забраться внутрь вместе с ней. Я не хотел оставаться с тобой. Потому что я знал, что ты будешь думать только о себе. Ты даже больше думал о ребенке, который убил твою жену, чем обо мне.
   - Том... - я развел руками. - Пожалуйста. Я не знаю, что сказать. Облажались все, ты знаешь.
   - О, я понимаю это. - Он на самом деле улыбнулся. - Знаешь, я прощаю тебя. Теперь я взрослый, я вижу, что ты ничего не мог с собой поделать. Но ты должен был попытаться защитить меня, даже от самого себя. Ты должен был попытаться.
   - Мне жаль.
   - А теперь ты приходишь ко мне и говоришь, что тебя преследует моя мать. Нет, хуже того, ты даже не говоришь мне, я должен узнать это у кого-нибудь другого. - Он был неподвижен, напряжен от гнева. - Как я должен с этим справиться?
   Я понятия не имел, что сказать.
   Наконец он откинулся на спинку кресла. - И что теперь?
   - Не понимаю.
   - Ты притащил меня домой, папа. Настаивал на том, чтобы увидеть меня, поговорить со мной. Отлично. Полагаю, я многим тебе обязан. Ты получил то, что хотел?
   - Я не хочу, чтобы ты снова подвергал себя риску.
   Он презрительно рассмеялся. - Думаешь, что сможешь остановить меня?
   - Нет, если ты не хочешь, чтобы тебя остановили. Не больше, чем ты можешь помешать мне проектировать звездолеты... - Я покачал головой. - Знаешь, ирония в том, что мы оба правы.
   - Так и есть?
   - Конечно. Я прав, когда верю в обширное будущее человечества. Аномалия Койпера - доказательство того, что это возможно: кто-то другой преодолел свое узкое место и повесил эту штуку там. Но ты прав, что пытаешься справиться с проблемами настоящего, потому что, если мы не преодолеем узкое место, будущего вообще не будет. Мне надоело слышать о различиях между нами. Мы должны попытаться найти точки соприкосновения.
   Это застало его врасплох. Казалось, он обдумал это. За эти несколько секунд я почувствовал, как напряжение между нами спало. Мы оба сказали то, ради чего пришли, мы оба нанесли удары.
   - Хорошо. - Он встал. - В любом случае, мы постараемся не ссориться.
   - Аминь.
   - Папа, думаю, мне нужно немного позаниматься физиотерапией, поспать еще немного.
   Я понял намек. Я встал и направился к двери. - Может быть, я увижу тебя утром?
   - Да. Послушай, папа, может, ты и засранец, как говорит дядя Джон, но ты все еще мой папа, и я остаюсь с тобой.
   - То же самое, - горячо сказал я.
   - Но откажись от этого навязчивого дерьма, ладно? Пройди курс терапии, ради Христа.
   Я вздохнул. Но мы прорвались сквозь барьеры к островку правды; сейчас было не время для лжи или мягких заверений. - Тебе придется сказать это своей матери. Спокойной ночи, сынок.
   Я закрыл за собой дверь.
  
   На третий день пребывания на Ржавом Шаре исследование Алии возобновилось - так она привыкла думать.
   И сегодня она, наконец, узнала, что может предложить ей этот странный, однообразный мир.
   Ее вернули в ту темную комнату с железными стенами. Трое Кампоков, Бейл, Сиир и Ден, снова были здесь, в окружении слегка отличающихся друг от друга родственников. Они снова попросили ее рассказать о своей сестре. Она вернулась к тому, что говорила раньше, и попыталась раскопать больше воспоминаний, выявить больше смысла.
   Но это упражнение заставляло ее чувствовать себя все более некомфортно. Ее шутливые истории о том, как она обманула свою сестру, или превзошла ее в соревновании, или поставила ее в неловкое положение, больше не казались такими умными.
   - Между сестрами всегда существует соперничество, - сказала двоюродная бабушка Бейл. - Это часть человеческого существования, без сомнения, вывезенная с самой старой Земли.
   Возможно. Но снова и снова на протяжении многих лет Алия потворствовала этому соперничеству в ущерб своей сестре. Теперь Алия думала, что это было своего рода издевательством, потому что Дреа была беспомощна: Алия была ее сестрой, и независимо от того, что Алия с ней делала, милая флегматичная Дреа всегда возвращалась за большим. На каком-то уровне Алия знала это и использовала преданность Дреа.
   - Я вела себя ужасно, - сказала Алия.
   Когда она пришла к этому выводу, лица местных были настороженными, заинтересованными, вовлеченными, сочувственными: аналитическими, а не осуждающими.
   - Ты ущербна, - сказал Бейл. - Мы все ущербны. Но лучше знать об этом, заглянуть внутрь себя, честно увидеть. - Было что-то напряженное в том, как он это сказал. Она видела, что он вел ее к новому пониманию.
   Алия заглянула внутрь себя. И начала понимать.
   Что-то изменилось: что-то в ее восприятии самой себя. Ее собственные воспоминания никогда не были более четкими; как будто в ее голове был ученый, восстанавливающий запутанные архивы, из которых состояли ее воспоминания о прошлом, ее представление о себе. И в то же время она видела эту картину с безжалостной ясностью, которой никогда раньше не знала.
   Она прорвалась сквозь барьер. Она изменилась, неуловимо, внутренне.
   - Как ты это делаешь? Это из-за тумана? Или какой-то химический переход, когда ты прикоснулся ко мне...
   Бейл сказал: - Как, не имеет значения. В любом случае, ты делаешь это сама с собой. Сознание - это осознание себя, а "я" записано в памяти. Ты становишься более сознательной, поскольку качество твоего осознания повышается. Твои воспоминания более точны, и твое восприятие их яснее.
   - Но я ненавижу это! Я вижу себя лучше, чем когда-либо прежде, но мне не нравится то, что я вижу. Мне хочется заткнуть уши пальцами, закрыть глаза, отвернуться. Отвлечься, пока не забуду.
   Двоюродная бабушка Бейла сказала: - Мы все через это прошли.
   Она вздохнула. - Но отворачиваться больше не получится, не так ли?
   - Нет. Но, - сказал Бейл, - ты бы предпочла не знать себя?
   - Прямо сейчас, да!
  
   Той ночью она лежала без сна, одна в темноте. Она отклонила нежные приглашения Бейла разделить с ним постель.
   Даже спустя несколько часов после допроса она не могла перестать смотреть внутрь себя, не могла перестать думать о себе. Она пыталась погрузиться в свое свидетельствование, но прямо сейчас даже выходки и старания Пула, казалось, не могли отвлечь ее.
   И все равно она завидовала ему, неохотно осознала она. Пул был необычайно проницателен для своего времени. Но даже при этом он ходил как во сне. Как и у каждого человека, его воспоминания сохранялись несовершенно в биохимической мешанине его нервной системы. И он бесконечно редактировал историю своей жизни, неосознанно, чтобы придать логику нелогичным ситуациям, поставить себя в центр внимания и контролировать события. Для этого были веские причины. Человеческая память никогда не задумывалась как объективная система записи, а скорее как опора для эго: без утешительной иллюзии контроля разум Пула мог бы рассыпаться перед лицом своевольной вселенной.
   Но теперь все было по-другому.
   Ее сознание уже превосходило сознание Пула, еще до того, как она попала на Ржавый Шар. Полмиллиона лет эволюции и окружающая среда позаботились об этом. И теперь инициированная Кампоками тонкая реорганизация, мягко переподключавшая и сращивавшая ее нейроны, или что бы еще ни делавшая в ее голове, подчеркнула разрыв. Ее память была настолько совершенным записывающим инструментом, насколько могла обеспечить любая технология. И ее самосознание было настолько ясным, туман настолько рассеялся, что утешение иллюзиями больше не было возможным.
   Ее знание о себе было точным и совершенно безжалостным.
   Она позвонила на орбиту Риту.
   - Не волнуйся, - сказал он. - Это, э-э, не навсегда. Ты не застряла на этом новом самопознании, как и не приняла то, что ты называешь "таблеткой бессмертия". Я привел тебя сюда, чтобы ты почувствовала, каково это - погрузиться в эту вторую импликацию. Но ты не сделала ни одного необратимого шага на своем пути к Трансцендентности.
   - Я понимаю, почему это необходимо, - сказала она. - Это холодное самоосознание. Нельзя создать сверхразум из толпы мечтателей.
   - Но это неудобно, не так ли?
   - Ты даже не представляешь.
   - Когда ты снова увидишь свою сестру, что ты сделаешь?
   - Извинюсь, - горячо сказала она.
   - Возможно, этого достаточно. Алия, твое время на Ржавом Шаре почти закончилось.
   - Правда? - удивленно спросила она.
   - У местных есть только еще одно развитие, чтобы показать тебе - или, скорее, помочь тебе открыться в себе. Но ты должна решить, хочешь ли сделать этот последний шаг.
   - Это зависит от меня?
   - Так было всегда, дитя. Ты уже должна была это знать. Постарайся немного поспать.
   Но, как она ни старалась наедине с собой в темноте, сон не приходил.
  
   Еще один день - ее последний день на Ржавом Шаре - и еще одно занятие в мрачной комнате с Кампоками и их большой семьей.
   Но сегодня все было по-другому. Она оглядела их лица, которые, казалось, мягко светились в мягком розовом сиянии комнаты. Все они были повернуты к ней, выражение их лиц было открытым. Они смотрели на нее, они думали о ней и о том, что она открыла о себе с тех пор, как пришла в это сообщество.
   И внезапно она оглянулась на себя.
   Это был взгляд со многих сторон, как будто глаза вокруг нее превратились в зеркала. Она пережила еще один резкий переход, еще одно расширение своего осознания, как будто открылась дверь, впуская свет. Она дрогнула, как побитая.
   Бейл коснулся ее руки. Шок от физического контакта был, но сейчас не так, как раньше, просто еще одно звено в паутине связей. И, кроме того, после ее близости с ним в его прикосновениях появилась нежность.
   - Ты чувствуешь это? - спросил он.
   - Думаю, да... - Когда он держал ее за руку, ощущение расширенной перспективы поколебалось, но не исчезло.
   Он сказал: - Теперь ты можешь увидеть себя моими глазами. Можешь заглянуть в хранящиеся во мне воспоминания, даже о себе. Другие тоже. Как будто мы все в этой комнате - единый разум, объединенная нервная система, память и мыслительные процессы распределены и в то же время объединены. Ты можешь взглянуть на себя не только изнутри своей головы, но и через умы других.
   Ей сказали, что это было необходимо, необходимо для роста ее разума. Если ее сознание было основано на способности заглядывать внутрь себя, то теперь она могла видеть себя и глазами других - и таким образом ее сознание расширилось на порядок.
   - К этому нужно привыкнуть, - сказал Ден.
   - Ты можешь сказать это снова, - печально сказал Сиир.
   Алия спросила: - Как?..
   Ей сказали, что существовала технология, или, возможно, это была биология, очень древняя, которая могла связывать людей на каком-то уровне, более глубоком, чем слова. Некоторые даже говорили, что эта способность произошла от инопланетного вида, давно ассимилированного человечеством. Но ее происхождение не имело значения. Общение происходило не от разума к разуму, поскольку это было невозможно; разум был всего лишь возникающим свойством мозга, тела. Но это было так, как если бы физические барьеры между одной нервной системой и другой стали неуместными.
   Бейл сказал: - Это непосредственное общение. Здесь нет символических барьеров. Ты будешь знать, о чем я думаю, так, как я это думаю - и я тоже буду знать твои мысли, как если бы они были моими собственными, такими же прямыми, как объятие или удар в челюсть. - Он колебался. - Это еще не полностью развито в тебе. Даже если ты пойдешь дальше, ты сможешь отступить. Хочешь ли ты...
   - Да, - сказала она, не давая себе времени подумать. - Сделай это.
   Внезапно зеркальные сознания в комнате засияли ярко - все барьеры между ними исчезли - и она увидела себя, не только в этот момент, не только физически, но и в глубочайшем восприятии местных. Она могла чувствовать, что они думают о ней. Она порылась в их воспоминаниях о том, какой она была во время своих бесед с этой группой. Она могла видеть язык своего тела, ее застенчивость, медленно уступающую место энтузиазму по мере того, как говорила, и те моменты, когда в ее словах не было всей правды, и она была уклончивой, прерывала зрительный контакт, отворачивалась, без необходимости смеялась, теребила мех на теле.
   Она знала, что эти люди думают о ней. Это было шокирующе, сбивало с толку.
   Но, когда она посмотрела на себя своими глазами и глазами других, та "я", которую она видела, была не такой уж плохой. Да, иногда она была недоброжелательна к своей сестре, движимая соперничеством. Но подобные инциденты, врезавшиеся в память, занимали лишь малую часть их отношений. Она была всего лишь ребенком, многообещающим, ущербным, несформировавшимся. Она не знала ничего лучшего.
   И, к своему удивлению, она поняла, что простила себя. Внезапно она заплакала, ее зрение затуманилось от слез.
   Ее за плечи обнимает рука: двоюродная бабушка Бейла. - Ну, ну, - сказала она. - Мы все проходим через это. Три шага. Ты должна увидеть себя; ты должна принять себя; и ты должна научиться прощать себя. Но прощать так же трудно, как и обвинять, не так ли? Ну-ну, это пройдет.
   Так и будет, поняла Алия, даже когда заплакала.
   Она видела, что это было целью Рита. Трансцендентные были связаны так же, как были связаны эти местные со Ржавого Шара. Трансцендентность, несомненно, была намного больше, чем это, в своей древности, своей сложности, своей мудрости. Но на данный момент этой экстраординарной связи было достаточно: шаг за шагом.
   И теперь она думала, что понимает странное сообщество местных. Там не было искусства, музыки, самовыражения, индивидуальности, потому что ни в чем не было необходимости. Искусство было всего лишь формой коммуникации, к тому же символической; кому нужны несовершенные каналы искусства или музыки, когда вы можете напрямую получить доступ к воспоминаниям, мыслям, эмоциям другого человека? Зачем бороться за самовыражение, если вы знаете свой собственный разум с безжалостной ясностью? И зачем путешествовать, если вы знаете, что, куда бы вы ни отправились, вы не найдете ничего более увлекательного, чем другие люди? Люди интереснее миров: это прямо сказал Ден.
   Но каким ограниченным в результате стало это сообщество, подумала она. Какой замкнутой, какой однообразной была их жизнь.
   Действительно ли это будущее человечества?
   Бейл наблюдал за ней с добрым беспокойством, смешанным с гордостью. Но теперь ее поразило, что каждая секунда, которую они провели вместе, даже те моменты, когда они обнимались в воде, были разделены в головах его братьев и кузин. Они никогда не были одни. Она почувствовала приступ неловкости, укол отвращения.
  
   У нас с Томом было двадцать четыре часа до вылета обратно в Штаты. Том хотел посмотреть Лондон.
   Я решил навестить дядю Джорджа.
  
   Джордж жил один в маленьком спальном городке примерно в дюжине километров к юго-западу от Манчестера. Я приехал на поезде из Лондона. По прибытии, сверившись с картой на умном экране, решил не ездить на автобусах и рикшах и пройти пару километров пешком до дома Джорджа.
   Это было не очень интересное место.
   Когда я был ребенком, Джордж любил говорить мне, что глупо воображать, будто будущее будет отделено от настоящего или прошлого, как будто все будет разрушено и отстроено заново. Он был прав. В этом городе весь старый жилой фонд все еще был на месте, квадратные пригородные дома теснились бок о бок на каждом доступном квадратном сантиметре. Но теперь их деревянные двери были заменены массивными стальными ставнями, защищающими от непогоды, кирпичная кладка покрыта серебристой краской, окна заложены кирпичом. В эпоху автомобилестроения это место стало просто еще одним спальным пригородом близлежащего большого города, его исторические корни были затоплены жилой застройкой. Теперь, достаточно разумно было жить в городе, если вы хотели работать в нем, но это означало, что подобные места утратили то, что было их основной функцией в течение столетия или более.
   Вокруг не было никого, кроме меня. Было жутковато идти по тихим улицам. Пятьдесят лет назад это место было бы устлано автомобильным металлом, машины были бы припаркованы на каждом подъезде и натыканы на тротуары. Теперь машины уехали, а дома с затемненными окнами были словно повернуты ко мне спинами.
   Мы с Томом в некотором роде помирились. Или договорились не спорить. Или что-то в этом роде. Но теперь я поймал себя на том, что зацикливаюсь на наших спорах об Управлении.
   Управление было унаследовано от администрации Амин, хотя и было создано после ее смерти. Это был новый международный орган, "зеленая ООН", созданная с помощью силы и авторитета правительства США. Его главная задача, вызов века, состояла в том, чтобы накормить всех, увеличить производство продуктов питания на душу населения при одновременном снижении потребления материалов и энергии.
   Все началось с простых инициатив по быстрой окупаемости, таких как скупка земель, имеющих высокую экологическую ценность, но находящихся под угрозой чрезмерной эксплуатации. Прямо сейчас Управление работало над двумя мощными флагманскими проектами: спасти то, что осталось от тропических лесов Бразилии, очага биоразнообразия и эволюционных инноваций, и стабилизировать Китай, настолько пересушенный и перенаселенный, что река Хуанхэ была отравлена, когда не пересыхала, и чьи обширные низменности представляли собой один огромный гидравлический инженерный проект.
   Но были планы пойти гораздо дальше, установить этические рамки и новые экономические правила для перестройки мира - именно в такой работе участвовал Джон.
   Это действительно был новый "План Маршалла для пострадавшего мира", смелое сочетание экологического менеджмента, экономики, дипломатии. Постепенно к делу подключились даже религии, и длившаяся десятилетиями волна конфликтов, порожденных агрессивными и триумфалистскими тенденциями во всех основных конфессиях, начала отступать. Управлению даже была придана ограниченная демократическая легитимность, когда остальному миру было разрешено участвовать в президентских выборах в США, как "пятьдесят первый штат", набиравший столько же голосов коллегии выборщиков, сколько Калифорния, - более чем достаточно, чтобы отменить выборы.
   Я верил, что Управление было величайшим достижением государственной мудрости в моей взрослой жизни. Я был способен страстно говорить об этом. Но Том, казалось, не соглашался со мной даже в этом. Как мы двое могли быть такими разными?
   Что ж, сказал я себе, отношения - это процесс; время от времени ты проходишь драматические стадии, но никогда не приходишь к завершению, во всяком случае, по эту сторону могилы. Но я не был уверен, как продолжать с Томом, что делать дальше. Или что делать с Мораг, если уж на то пошло.
   Пока я шел, все проблемы моей жизни крутились у меня в голове, отыскивая фокус, взаимосвязь: работа, звездолет, Том, Мораг, щекотливая проблема газовых гидратов. Кроме того, хотя я и не хотел в этом признаваться, меня слегка беспокоило, что все, казалось, сосредоточилось на мне.
   Думаю, я воображал, что разговор с Джорджем поможет мне разобраться в этом.
  
   Дом Джорджа был просто еще одним в ряду кирпичных коробок.
   Джордж сохранил несколько окон в качестве витрин, даже если стекла были пыльными, а покраска дома, изящная или нет, знавала лучшие времена. И у него все еще был сад; маленькие разбрызгиватели поливали его люпины, астры и дельфиниумы. Его лужайка выглядела достаточно ухоженной, но кусты остролиста, которые когда-то отделяли сад от тротуара, были заменены полосой бамбука.
   Ему потребовалась пара минут, чтобы ответить на мой звонок. Он поприветствовал меня широкой, зубастой улыбкой. - Майкл! Вот ты и объявился. - Он провел меня в прихожую, а оттуда на кухню. - Входи, входи. Я рад тебя видеть. Но, с другой стороны, пожилые люди всегда рады гостям. Трогательно, не правда ли?
   Коридор был узким, стены оклеены пожелтевшими обоями, и внутри стоял затхлый, влажный запах, безошибочно присущий старикам, несмотря на труды похожего на паука робота-уборщика, который сновал вверх ногами по потолку. Помещение было заметно защищено от наводнений. Внизу не было ковров, только плитка и несколько скатанных ковриков и циновок, а электрические розетки были установлены на половине высоты стен.
   Джордж был такого же телосложения, как и я - плотный или приземистый, в зависимости от того, смотреть ли наружу или внутрь. Он все еще довольно хорошо двигался, но верхняя часть его тела была согнута, шея выдавалась вперед, и в его походке была какая-то неровная хрупкость.
   Кухня была чистой и светлой, и я чувствовал запах чеснока. Джордж когда-то жил в Италии и там перенял несколько хороших кулинарных привычек. Но благодаря керамическим крышкам, скругленным краям и ярким основным цветам кухня выглядела странно игрушечной. Джордж и раньше ворчал по этому поводу: - Социальные работники превращают ваш дом в досаждающую детскую комнату, - говорил он. Но в нишах на стенах была коллекция католических артефактов, гипсовая статуя Девы Марии, маленькая пластиковая бутылочка с надписью "Лурдская вода". Я полагал, что это реликвии родителей Джорджа, которые были набожными.
   Джорджу было восемьдесят семь лет. Его жена, моя тетя Линда, умерла несколькими годами ранее. На самом деле он женился на ней повторно после того, как они развелись; в возрасте двенадцати лет меня привезли в Англию, чтобы присутствовать на второй свадьбе - "шуточной", как называла это моя мать, "типичной для Джорджа". Насколько я мог судить, Джордж и Линда были счастливы. Но потом, несколько лет назад, она умерла. - В этом-то и проблема со счастливым концом, - сказал он мне после похорон. - Ты просто живешь дальше и дальше, пока не высосешь все соки, и в конце концов оказывается, что ты не так уж счастлив.
   Он усадил меня за свой маленький столик для завтрака и начал возиться с чайником. - Так что ты хочешь, чай, кофе? Пиво? Выпей пива. Сойди с ума.
   - Пиво подойдет.
   Он потер руки и захихикал, его открытый рот обнажил ровные белые зубы, вероятно, выросшие из почек. Он чопорно наклонился, открыл холодильник и вытащил пару коричневых бутылок.
   Холодильник запротестовал тихим шепотом. - Джордж, ты уверен, что это разумно? Тебе не кажется, что еще рановато?
   - Отвали, - весело сказал он и захлопнул дверцу.
   Пиво было крепким и с ощущением песка. Я спросил: - Пшеничное пиво?
   - Единственный сорт, который я могу себе позволить. Урожай хмеля так и не восстановился после того сбоя в 2030-х годах. Стыд. Но зато пятипроцентное. - Он сделал большой глоток. - Итак, - сказал он, - расскажи мне о вашем проекте Койпера.
   Это было то, что мне всегда нравилось в Джордже, даже когда я был ребенком. Он никогда не вел себя как дядя, никогда как член семьи. Он не стал бы задавать вам вежливые, скучающие вопросы о том, как у вас дела в школе. С годами у него появились общие интересы с нами - со мной это были космические полеты и все внеземное, - и поэтому, когда он приезжал, нам всегда было о чем поговорить.
   Не думаю, что моя мать это оценила. - Ты относишься к Майклу как к сыну, которого у тебя никогда не было, - однажды накричала она на него.
   - Чушь собачья, - лаконично ответил Джордж, к моему огромному удовольствию.
   Джордж всегда говорил, что ему приятно, что я работаю над проектом зонда Койпера, даже если это было всего лишь мелкомасштабное проектное исследование. Он нашел аномалию особенно увлекательной, потому что, по его словам, ее открытие в первом десятилетии века пришлось на странное время в его собственной жизни. Его отец только что умер, он отправился на поиски сестры, о существовании которой никогда не подозревал, и открытие аномалии Койпера и великая философская трансформация, которую она принесла, казались ему параллельными переворотам, происходящим в его собственном сердце.
   Как он сказал мне однажды, особенно уместно было именно то, что я работал над аномалией Койпера. Он не стал вдаваться в подробности. Джордж временами мог быть немного загадочным. Ну, он был Пулом.
   Пока мы сидели и говорили о Койпере, в комнату вкатился игрушечный робот. Это был настоящий антиквариат, весь из олова, пластика и маленьких стеклянных глазков, и когда он катился с маховиком внутри, искры от трения вылетали из решетки в его брюхе.
   Джордж рявкнул на робота: - Чего тебе?
   - Ну, Джордж, ты не следуешь своему распорядку. Обычно в это время дня ты ходишь по магазинам. Я подумал, не забыл ли ты. - Голос робота был комично мелодраматичным, предназначенным для того, чтобы говорить о межпланетных опасностях, посвященных бытовым мелочам.
   Джордж сказал мне: - Ты понимаешь, что я имею в виду? Они превращают твой дом в детскую. - Он рявкнул на робота: - Нет, я не забыл. Я просто не такой ворчливый робот, как ты. У меня есть свобода воли.
   Робот сказал: - Что ж, я тоже так думаю, Джордж, но философию мы можем обсудить позже. Не хочешь ли прогуляться? Возможно, твой новый друг мог бы пойти с тобой.
   - Это не друг, это племянник. И мы пьем пиво и разговариваем. Так что убирайся. - Он нацелился пнуть робота. Его нога прошла насквозь, разбив его на пиксели, которые быстро слились. Робот, ворча, прогрохотал вон из комнаты. - Маленький засранец, - сказал Джордж.
   Дизайн оказался виртуальной копией игрушки из давно ушедшего детства Джорджа, изображением робота из какого-то забытого телешоу.
   - Я никогда не представлял тебя любителем ностальгии, Джордж.
   - Ну, у тебя должен быть помощник по личной гигиене, - сказал Джордж, выплевывая слова. - Ты бы видел другие дизайны. Но если бы он не играл в шахматы, я бы давно его скремблировал. Маленький засранец.
   Пока мы разговаривали, а Джордж готовил мне ланч - легкое итальянское блюдо из пасты с запеченной рыбой, вкусное, если немного переборщить с чесноком, - дом и его содержимое продолжали суетиться вокруг него. Джордж реагировал на большую часть этого веселыми ругательствами, но принимал свои таблетки и соблюдал правила.
   Ему приходилось так жить только потому, что рядом не было семьи, включая меня, которые могли бы позаботиться о нем лучше.
   При жизни Джорджа численность пожилых людей значительно увеличилась. Он любил говорить, что пассажиры пригородных поездов, которые когда-то ежедневно выезжали отсюда, все вернулись в преклонном возрасте, "как стая пожилых чаек, возвращающихся к своему гнезду на утесе". Но вокруг не было достаточно молодежи, чтобы присматривать за ними всеми, даже если бы мы всей душой хотели этого. Итак, все зависело от роботов. Джордж сказал, что не знает, как бы мы все справились без искусственного интеллекта, если бы машины не смогли выполнить долг государства по заботе о своих гражданах. - Может быть, отправили бы нас всех на работу в Гулаг "Санни Вейлс" сумеречных лет. Хотя эвтаназия была бы проще.
   Я молча благодарил дизайнеров за чуткий ум, которые сделали обязательным спутником Джорджа играющего в шахматы, постоянно надоедающего игрушечного робота, а не мягкую, бездушную медсестру.
  
   После ланча мы отправились на прогулку. Джордж сказал, что покажет мне новый управляемый лес, который вырос на окраине города. - Недалеко от Стокпорт-роуд, - сказал он. - Всего в миле или около того. Раньше здесь было поле для гольфа. В гольф больше никто не играет.
   Итак, мы пошли пешком. День был теплый, солнечный свет был туманным и размытым. Воздух казался относительно свежим, лишь с легким привкусом загрязнения, кисловатым запахом раздавленных муравьев.
   Поход был не таким уж легким. Дорожное покрытие в основном было серебристым, чтобы пропускать автобусы и рикш, но тротуары, или мостовые, как называл их Джордж, использовались мало: потрескавшиеся и заросшие сорняками, приходилось смотреть, куда ступаешь. Джорджа снабдили экзоскелетными опорами, но он сказал, что запер "лязгающие занозистые предметы" в свободной спальне. Однако он достаточно хорошо ходил с палкой.
   Его робот следовал за нами по пятам, ворча что-то себе под нос.
   Пока мы шли, наш разговор постепенно свернул с моей работы над аномалией Койпера. Я начал рассказывать Джорджу о Томе и его несчастном случае. На самом деле Джордж знал об этом все. Он использовал ресурсы своего дома, чтобы следить за новостями о Томе и других членах семьи; в мире, где все подключено к интернету, никто не находится вдали от камеры.
   Я попытался рассказать ему, как мы встретились в том мрачном отеле в Хитроу. Джордж слушал, и хотя почти ничего не говорил, казалось, все понимал.
   Он углубился в проблему водяного смерча и газовых гидратов. - Как хранятся эти газы? Существует ли критическая температура, при которой они будут выделяться? Сколько их точно?..
   Он задавал умные вопросы, поскольку сам когда-то был инженером. Он работал в области программного обеспечения, пока его не уволили из-за закона Мура, как он любил говорить, неустанного расширения возможностей компьютеров. Его карьера пришлась на тот знаменательный период, когда на рынке появились первые системы искусственного интеллекта на уровне разума человека, и по стоимости, посильной для средней семьи. Сейчас никто больше не разрабатывал программное обеспечение; уже не одно поколение оно разрабатывалось само. И больше не было аналитиков, программистов или инженеров-программистов; вместо этого появились "анимисты" и "терапевты", которые стремились понять странные новые типы сознания, заполонившие мир. Джордж был слишком стар для всего этого. Но при завершении карьеры у него было много работы с "устаревшими комплектами", которым было несколько десятилетий и которые все еще лежали в основе многих крупных систем, а теперь угрожали нам цифровым тысячелетием. Как сказал Джордж, настоящее построено на прошлом, даже в программном обеспечении; он сказал, что закончил свою карьеру, чувствуя себя скорее археологом, чем инженером.
   Вскоре его расспросы о гидратах выявили пределы моих знаний. Но он согласился со мной, что опыт Тома может быть сигналом о более серьезных опасностях.
   - Майкл, если тебя это беспокоит, тебе следует пойти и выяснить, каковы последствия. Мне трудно поверить, что никто не додумался до этого раньше.
   - Узнать от кого?
   Иногда он мог быть саркастичным. - Прости меня за то, что я констатирую очевидное. Но, может быть, ты мог бы начать с Центра моделирования климата. Ты мог бы подумать, что они как-то справятся со всем этим, поскольку это их работа. Они базируются в Оклахоме, не так ли? Мы можем проверить это дома.
   - Они никогда меня не послушают.
   - О, держу пари, я смогу найти способ проникнуть внутрь. У меня все еще есть контакты со слэнтерами. - Это была сомнительная старая организация, основанная на теории заговора, подобно террористической сети разбросанная по планете, и с которой Джордж имел дело давным-давно. - Сети малого мира, - говорил он. - С кем бы вы ни пытались связаться, есть слэнтер, который знает другого, который знает кого-то, и так далее. Слэнтеры - кучка старых психов. Но тогда и я такой же.
   - Но даже если разработчики климатических моделей учитывают проблему гидратов, если весь полярный океан собирается взорваться, что с этим делать?
   Он фыркнул. - Ты проектируешь чертовы звездолеты. Неужели ничего не можешь придумать?
   - Не навскидку, - тяжело сказал я, - нет.
   - Тогда начинай думать. Если разберешься в этом деле с газогидратами, если возникнет серьезная угроза и если есть какой-то способ остановить это, ты можешь принести пользу. - Он подмигнул мне. - И, конечно, будешь налаживать связь между собой и Томом. Но, знаешь, я думаю, тебе следует найти какой-нибудь способ поговорить со своим сыном, не только с помощью мегаинженерии... Сюда.
   Мы подошли к воротам в железной ограде. За ними раскинулся парк с деревьями, разбросанными по лужайке.
   Мы вошли, ступив на траву. Джордж вздохнул с заметным удовольствием от мягкости земли.
   Маленькие черные фигурки целеустремленно двигались по траве у моих ног. Они были похожи на муравьев, но я видел мелькание металлических челюстей и даже искры крошечных лазеров; это были миниатюрные роботы, нано-садовники, терпеливо ухаживающие за лесом травы вокруг них.
   Я указал на них Джорджу. - В наши дни никто не подстригает газон, - сказал он. - Жаль. Мне всегда нравился запах свежескошенной травы...
   Мы подошли к тени дерева, платана. Я помог Джорджу опуститься на землю, чтобы мы могли немного посидеть, прислонившись к коре. Джордж тяжело дышал, и я с уколом вины осознал, что километр или около того, который мы прошли, был для него долгим путешествием. Обвиняющий взгляд робота не облегчил моих чувств.
   Вид был привлекательным, только деревья, несколько низких кустов и трава. Но дальше я увидел нечто похожее на ограждение, ряды прямоугольных панелей, повернутых к солнцу. Это были искусственные деревья. Мы управляли геномами настолько тонко, что больше не утруждали себя выращиванием дерева, его рубкой и измельчением на части; мы просто выращивали панели, которые можно было отламывать, забирать и немедленно использовать. Я читал, что в Швеции построили жилые дома, просто вырастающие из земли, с пристроенными к ним саунами. А в одной китайской лаборатории на деревьях выращивали похожие на пучки листьев целые книги с текстом.
   Когда к Джорджу вернулось дыхание, он пропел несколько строк из жалобной песни. - Все листья коричневые/ И небо серое...
   - Звучит красиво.
   Он пожал плечами. - Все это место полностью преобразилось с тех пор, когда я был ребенком. Видишь все эти деревья? Это платаны. А подлесок - рододендрон и японский кряжистый дуб. - Он указал своей палкой. - Там раньше рос большой старый дуб. Край пятнадцатой лужайки. - Сейчас там не осталось ничего, кроме углубления в земле, слегка затененного. - Подростком я стал приходить сюда, чтобы встретиться с девушкой, которая жила неподалеку. Я подъезжал на велосипеде, прокрадывался внутрь и читал в тени того старого дерева. Иногда подбирал мячи для гольфа, которые пролетали мимо, и продавал их обратно игрокам, но это уже другая история.
   - Ну, я вернулся - Господи, мне, должно быть, было за пятьдесят, твой возраст - чтобы уладить кое-какие последние дела после смерти моего отца. Я прогулялся здесь. И это старое дерево умирало. Я всегда думал, что оно будет жить вечно или, по крайней мере, переживет меня. Но на самом деле оно выглядело так, будто кровоточило; из язв на его стволе сочился этот ужасный смолистый сок. Все листья были коричневыми.
   - Позже я узнал, что это было. Они назвали это внезапной гибелью дубов. Это был вид грибка, который убивает, перекрывая поступление питательных веществ в ствол. Эти грибы встречаются по всему миру, и там, откуда они родом, они обычно не причиняют большого вреда. Но тогда мы развозили растения и деревья по всей планете и привозили с собой их патогены. Теперь дубы увидишь только в теплицах в Кью Гарденс. - Он махнул рукой на платан над ним. - Вместо этого у нас есть это длинное дерьмо. И вся дикая природа, которую все привыкли получать со старыми вещами, тоже исчезла: дятлы, бабочки и жабы. Мир кажется опустошенным.
   Я знал, что он имел в виду. Монокультурная и молчаливая Англия была похожа на заброшенную театральную сцену, все актеры ушли. Большая часть Америки была такой же.
   - Но когда я впервые заметил это бедное кровоточащее дерево, все, о чем я мог думать, была та глупая старая песня. Все листья коричневые. Но в Лос-Анджелесе нет теплого солнца, куда можно сбежать, не так ли?
   - Думаю, нет.
   Джордж прислонился спиной к стволу дерева и вздохнул. - Послушай, Майкл. Мне, старику, неприятно говорить это, но ты должен знать. Я подумывал о том, чтобы записать себя на дереве...
   Я слышал об этом. Идея заключалась в том, что вы встроили бы закодированную версию генома Джорджа, скажем, в ДНК платана. Для дерева это не имело бы никакого значения: были способы сделать это, не изменяя длину гена дерева или белка, который он содержит. Но дерево по мере того, как оно росло, становилось своего рода живым мемориалом, и каждая из его триллионов клеток несла в себе генетическое эхо самого Джорджа.
   Робот кисло сказал: - Он указал это в своем завещании.
   - Никогда не думал, что ты такой сентиментальный, Джордж.
   - Сентиментальный? Может быть. У меня нет детей, ты же знаешь.
   Это, конечно, был главный аргумент. По всей Европе и Северной Америке уровень рождаемости падал, и все большее число людей сталкивалось с перспективой умереть бездетными. Таким образом, им продавались другие "способы" сохранить свое наследие.
   - Думаю, это какая-то глубокая генетическая особенность, - сказал Джордж, его голос немного затих. - Я нисколько не сожалею о том, что у меня нет детей - не ради самих детей, потому что их никогда не существовало, и даже если бы они были, они, вероятно, оказались бы засранцами. Но позади меня стоит очередь из бабушек и дедушек, идущая до самого низколобого Homo erectus. Почему эта длинная очередь должна заканчиваться на мне? Я чувствую ответственность за то, что не должен позволить всему этому просто уйти без борьбы.
   Повинуясь импульсу, я дотронулся до его руки; плоть была как бумага, со старческими пятнами, но теплая. - У нас много общих генов, Джордж, - сказал я. - Сколько, четверть? Ты продолжаешь жить благодаря мне. И благодаря Тому. Но если хочешь елку, я позабочусь, чтобы ты ее получил.
   - Спасибо, - сказал Джордж.
   Робот, стоящий рядом с нами, тихо зажужжал. Мне было интересно, что он думает о нашем разговоре.
   - Так или иначе, - осторожно сказал Джордж, - у тебя на уме не только Том и газогидраты, не так ли?
   Я сразу понял, что он имел в виду. - Джон тоже звонил тебе, не так ли? Он рассказал тебе о Мораг. Этот мудак.
   - У него добрые намерения, - сказал Джордж с некоторым сомнением. - По крайней мере, я так думаю. Для тебя это семья. Они могут поднять тебя и чмокнуть в губы всего одним жестом.
   - А как насчет тебя? Ты тоже думаешь, что я сумасшедший? - Робот предостерегающе посмотрел на меня, и я понял, что сорвался. - Извини, - сказал я.
   - Конечно, нет, - сказал он. - Я тебе верю. Почему нет? Мир - странное место; я не прожил бы так долго, не поняв этого. И ты всегда казался мне разумным. Тем не менее, у меня есть несколько советов. Сходи к Розе.
   - Розе?
   - Моей сестре, твоей тете. Послушай, у нее - странное происхождение. - Однажды он рассказал мне, как ее забрали из дома, чтобы отдать на воспитание в религиозный орден в Риме, своеобразное, замкнутое общество матриархов своего рода; он назвал это "объединением". - Она оставила все это позади много лет назад. К тому времени, когда она снова связалась со мной, она была рукоположена и работала католическим священником в Испании.
   - Мне следует сходить к священнику?
   - Ты думаешь, что тебя преследуют, - сказал он. - С кем еще ты собираешься проконсультироваться? Послушай, я дам тебе ее контакты. Она член семьи. И я уверен, что твоя история о привидениях будет не единственной, которую она услышит в своей жизни.
   - Я подумаю об этом, - неуверенно сказал я. - И она будет - ммм, сочувствовать?
   Джордж печально сказал: - Мы, Пулы, не проявляем сочувствия, Майкл, даже те из нас, кто принимает духовный сан. Но ты можешь узнать от нее немного правды. Если тебе нужна терапия, я продам тебе робота.
   - Ты, пыхтящий, не продашь, - сказал робот.
   - Итак, - сказал Джордж, - как ты себя сейчас чувствуешь?
   - У меня в голове все это крутится, - нерешительно сказал я. - Том. Отложения гидратов. Аномалия Койпера. Мораг. Каждое из них кажется экстраординарным, или чрезвычайно значительным, или и то, и другое вместе. И все они каким-то образом сосредотачиваются на моей жизни. Иногда я задаюсь вопросом, есть ли между ними какая-то связь.
   Его глаза, все еще дымчато-серые, были яркими. - Конечно, связь есть. Ты.
   Я не хотел произносить это вслух. Я посмотрел вниз на свое тело, на свой пухлый живот, на свои толстые ноги. - В этом нет никакого смысла.
   - На самом деле это на полпути к безумию, - отметил робот.
   - Мы не все созданы равными, Майкл. Позволь мне кое-что тебе сказать. Ты знаешь, что аномалия Койпера была обнаружена в первом десятилетии века. Но на самом деле она была обнаружена в некоторых старых записях, изображениях и инфракрасных поисковых системах, датируемых периодом до официального "открытия". Просто никто никогда не признавал, что это было. Но у нас есть дата, я имею в виду с точностью до суток, когда эта штука появилась на краю солнечной системы. И ты знаешь, какая это дата?
   Внезапно мне стало холодно. Это было похоже на то чувство, которое иногда возникало у меня перед одним из визитов Мораг. - Расскажи мне.
   - Аномалия появилась в тот день, когда ты родился. Совпадение? - Джордж откинулся назад и рассмеялся. - Мы странные люди, мы, Пулы, чертовски странные люди. Застряли в истории. Мы ничего не можем с этим поделать. Теперь ты поможешь мне подняться, или мне придется положиться на робота?
   Игрушечный робот наблюдал, как я изо всех сил пытаюсь помочь ему подняться, его пустые искусственные глаза подозрительно уставились на меня.
   На следующий день я сел на поезд обратно в Лондон. Я больше никогда не увижу Джорджа во плоти.
  
   На следующий день, вернувшись на борт корабля Рита, они приготовились покинуть Ржавый Шар.
   Рит пообещал отвезти Алию обратно на "Норд". После ее тревожных переживаний на Ржавом Шаре ей страстно захотелось ненадолго вернуться домой, к знакомым видам и запахам корабля, к его концептуальной свободе по сравнению с ужасающей хтонической жесткостью мира. И больше всего ей хотелось увидеть Дреа, чтобы все исправить.
   Но перед тем, как они покинули орбиту, к ней подошел Рит. Он казался смущенным. Планы изменились, сказал он.
   Кампоки сказали, что, по их мнению, она не готова перейти к следующему этапу своего обучения Трансцендентности. Ей следует больше узнать о постчеловеческой Галактике, если она стремится присоединиться к организации, которая управляет ею. Итак, ее должны были отправить на какой-нибудь другой мрачный каменистый клочок планеты.
   Оказалось, что не только это, Кампоки тоже хотели отправиться с ними.
   Она была сбита с толку. - Рит, разве ты не можешь - я не знаю - обратиться к кому-нибудь?
   - Это так не работает, - сказал Рит. - Я должен согласиться с тем, что говорят Кампоки. Иначе не было бы смысла приходить сюда.
   - Но я хочу домой. - Алия со смущением осознала, что в ее голосе слышится скулеж.
   Рит вздохнул. - Знаю. Все будет хорошо, вот увидишь.
   Она позволила себе успокоиться.
   Но когда она наблюдала, как уродливый, похожий на жука шаттл Кампоков снова поднимается из гравитационного колодца их планеты, она вспомнила об обмене мнениями. Контроль Рита над ситуацией каким-то образом был оспорен Кампоками, Бейлом и другими. Чего они вообще могли хотеть? Она встревожилась из-за этого тревожного события, сдвига в расстановке невидимых сил, которые завладели ее жизнью.
  
   Планета, к которой направили их Кампоки, вращалась вокруг ничем не примечательной звезды примерно на триста световых лет ближе к центру Галактики, чем Ржавый Шар.
   Путешествие прошло без происшествий. Алия проводила большую часть своего времени, погруженная в страдания Майкла Пула, пытаясь отгородиться от нежелательной сложности своей собственной жизни. Кампоки не были хорошей компанией; они держались особняком на протяжении всей поездки. На самом деле Алия испытала облегчение по этому поводу. Она чувствовала себя неуютно рядом с Бейлом с тех пор, как поняла, что их близость, должно быть, была разделена с его родственниками.
   Но, слегка подозревая Кампоков с тех пор, как познакомилась с ними, она осторожно попыталась использовать свои новые способности, чтобы хоть что-то понять в их мышлении. Было жутковато проникать в мысли и чувства других людей с такой же легкостью, с какой она могла бы нащупать ускользающее воспоминание в своей голове.
   Но это сработало. Она чувствовала некое дисциплинированное возбуждение, разделяемое Кампоками. Это правда, что они никогда раньше много не путешествовали; эта прогулка вдали от Ржавого Шара была для них в новинку. Но под поверхностью было что-то еще, подумала она, что-то более темное, на что она не могла обратить внимания. Это усилило ее смутное чувство беспокойства; с тех пор, как она приехала, у Кампоков были какие-то планы относительно нее, но она все еще не знала, что это могло быть, чего они хотели.
   Без сомнения, они тоже чувствовали то, что чувствовала Алия. Она старалась не думать об этом.
   В пункте назначения, когда корабль Рита вышел на орбиту, все они столпились у иллюминаторов, чтобы полюбоваться видом.
   Этот новый мир назывался Бейникс II, в честь своей родительской звезды. У него не было собственного названия. - Или, скорее, - загадочно сказал Рит, - те, кто живет здесь, никогда не говорили нам, как они называют свой мир - если они вообще осознают, что находятся в мире...
   Это был еще один шар из камня и железа, более или менее похожий на Землю, с россыпью океанов, ледяных шапок, облаков. Но там, где Ржавый Шар состоял почти исключительно из железа, этот мир почти полностью состоял из камня, вплоть до своей сердцевины.
   - Это комок грязи, - хихикнул Ден.
   Рит сказал: - Еще один результат превратностей обработки планетных столкновений. - Он предположил, что Бейникс II был больше похож на Луну, чем на Землю, как вторичный продукт гигантского столкновения, вылепленный из мантии какого-то более крупного мира.
   Алия с беспокойством посмотрела вниз. Все эти миры, казалось, были результатом случайных актов чудовищного насилия. Она не могла представить, каково это - жить на таких разбитых обломках.
   Все они втиснулись в маленький шаттл. Он отделился от своего корабля-носителя, и Алия спустилась в воздух еще одной планеты.
   Здесь были океаны, доставленные, как обычно, кометами, и слой воздуха, в основном углекислого газа. Но земля была древней, усеянной размытыми тенями объектов, которым миллиарды лет, палимпсестами кратеров и горных хребтов. Местная жизнь, пострадавшая от радиации, так и не продвинулась дальше одиночных клеток, выносливых маленьких жучков, устойчивых к радиации. Обстоятельства трудного рождения Комка Грязи сделали его негостеприимным: сжавшееся ядро означало отсутствие существенного тектонического обновления и глобального магнитного поля.
   И, насколько Алия могла видеть, люди здесь не оставили особого отпечатка. Тут не было ни городов, ни ферм. Молча стояла пара автоматизированных станций мониторинга, самих по себе невообразимо старых, разрушенных эрозией и наполовину занесенных дрейфующим песком. И это было все.
   - Так почему мы здесь? - спросила Алия.
   Рит ухмыльнулся и позволил шаттлу опуститься близко к земле. - Из-за них, - сказал он, указывая.
   Алия думала, что образования на земле были просто геологическими. Это были горные хребты, низкие, бугристые и неправильной формы, того же цвета, что и песчаная почва, из которой они поднимались. Рит больше не дал ей никаких подсказок. Раздраженная этой тайной и ощущением, что все знают о происходящем больше, чем она, Алия не собиралась дальше задавать вопросы.
   Флиттер приземлился. Сила тяжести была немного меньше стандартной, но не вызывала дискомфорта. Они высадились и подождали, пока местный туман подготовит их. Алия почувствовала, как фильтры в носу и горле закрываются от едкой пыли, взвешенной в воздухе, и кислород с холодным шипением поступает в ее легкие.
   Она подошла к скалистым образованиям. С земли они выглядели как низкие, разрушенные эрозией горные хребты, выступающие из плоской земли. Таких объектов могло быть пятьдесят, расположенных параллельно, их изношенные вершины поднимались в воздух примерно на сорок метров.
   Только когда она почти взобралась на первый из них, она поняла, что это было. Внезапно все стало в фокусе - этот тонкий гребень, вдающийся в землю, эти глубокие кратеры, гладкая выпуклость наверху - эта изношенная морфология вовсе не была случайной.
   - Лета, - сказала она. - Это лицо. Человеческое лицо.
   "Гребни" были похожи на статуи человеческих форм, упавшие статуи высотой в двести-триста метров каждая. Из грязи поднимались огромные руки, ноги, торсы. На одной особенно хорошо вылепленной руке были отчетливо видны четыре пальца и еще большой палец. Дрейфующий песок наполовину засыпал фигуры - или, возможно, они были оставлены таким образом намеренно, для собственных невообразимых целей скульпторов.
   Огромное лицо перед ней было погружено в грязь, так что видны были только один глаз, одна ноздря и половина открытого рта. Вокруг полуоткрытых губ виднелась россыпь песка другого цвета, более плотного, сине-фиолетового оттенка, как будто он был рвотой из этого каменистого рта. Она могла бы забраться в большую глазницу единственного открытого глаза. Но в этой пустой яме было странное чувство настороженности, с тревогой подумала она.
   - Это поразительно, - сказала она.
   Бейл кивнул. - Знаю.
   - Но для чего это?
   Бейл только улыбнулся.
   Рит, казалось, интересовался статуями меньше, чем песком, в котором они лежали. Он присел на корточки и поднял пригоршню земли, пропуская ее сквозь пальцы. - Когда-то здесь было дно озера. Или, возможно, океана. Эти зерна явно образованы водой - видите, какие они округлые? Но океан наверняка исчез миллиарды лет назад.
   Алия возразила ему. - Какое отношение эти памятники имеют ко мне?
   - Памятники? - Он поднялся на ноги, немного скованно. Набрав в ладонь песка с бывшего океанского дна, он осторожно потер округлые крупинки. - Почти все эти крупинки состоят из силикатных материалов. Ты знаешь, что кремния в земной коре в десять раз больше, чем углерода, и, вероятно, в несколько раз больше здесь, на этом песчаном шаре. Ты когда-нибудь задумывалась, почему тогда основой земной жизни стал более редкий углерод, а не более распространенный кремний?
   Алия огрызнулась: - Все это знают. Потому что углерод может образовывать множественные связи. Углерод может создавать молекулы, которые достаточно сложны, чтобы хранить генетический код.
   - Верно, верно. Но можно формировать сложные структуры и из кремния, по крайней мере, в его кристаллической форме...
   - Ну и что? - Алия ударила его по руке, рассыпав песчинки. - Рит, с меня хватит. Что мы делаем в этом парке скульптур?
   Лицо Рита было таким же невыразительным, как и всегда, но он казался немного потерянным. Он посмотрел себе под ноги, как будто рассыпанные ею зерна были единственными на планете. - Это Кампоки привели тебя сюда, - напомнил он ей.
   Алию отвлекла искра света, промелькнувшая по дуге неба. Это был корабль, она сразу увидела. Грациозно двигаясь, он опускался к этой песчаной равнине, и по мере приближения она различала его детали, сложные, хрупкие, красивые.
   Несомненно, это был шаттл с "Норда".
   Как только он приземлился, люк открылся, и из него неуверенно выбралась женщина. Это была Дреа. Алия побежала.
  
   Дреа немного споткнулась из-за непривычной силы тяжести и закашлялась, когда поднялся туман. Но затем она тоже побежала, тяжело ступая по песку, к Алии. Они столкнулись, сплетясь конечностями, смеясь.
   Алия почувствовала необъяснимую радость, увидев свою сестру. - Спасибо, что проделала весь этот путь, - сказала она.
   - Я не уверена, был ли у меня выбор, - улыбнулась Дреа. - Вызов Рита довольно убедителен. В любом случае, я скучала по тебе.
   - И я по тебе. Ты никогда не узнаешь.
   Пыльный ветерок взъерошил волосы Дреа; она убрала их с глаз. - Я должна тебе сказать - на "Норде" проводят церемонию присвоения имен созвездиям.
   Это происходило примерно раз в десять лет, когда звезды, медленно перемещаясь по северному небу при субсветовом движении корабля, принимали новые конфигурации. Названия новых узоров выбирались народным голосованием в условиях дружеского соперничества.
   Алия поморщилась. - Жаль, что я не могу быть там.
   - Они собираются назвать созвездие в твою честь, Алия! Оно будет называться "Танцоры скольжения". Все проголосовали за это.
   Алия схватила сестру за руки. - Значит, ты тоже в этом участвуешь!
   - Но они гордятся тобой, Алия. Все гордятся. Хотя никто совсем не уверен в том, что ты здесь делаешь. - Она огляделась. - Не слишком подходящее место, не так ли?
   Алия сказала: - В основном я узнавала неприятные вещи о себе. Прости меня.
   Дреа выглядела озадаченной. - За что?
   Алия улыбнулась. - За то, что дергала тебя за волосы, когда мне было три...
   - И мне тоже жаль. - Это был Бейл; он подошел и встал в паре метров от сестер.
   Алия быстро представила его и других Кампоков. Но Кампоки не обратили внимания на Дреа, которая внезапно показалась потерянной, замкнувшейся в себе. Беспокойство Алии быстро усилилось. Она взглянула на Рита. Теперь он выглядел очень смущенным, но уставился на древний песок у своих ног.
   Она повернулась обратно к Кампокам. - Что здесь происходит, Бейл? Почему Дреа здесь? И за что ты извиняешься?
   Его улыбка была слабой. - За то, что мы должны сделать.
   - О чем ты говоришь?
   Дреа пошатнулась.
  
   Алия схватила сестру за плечо, чтобы поддержать ее. Внезапно это стало похоже на то, как если бы она держала куклу; конечности Дреа слабо затряслись, голова откинулась, а из уголка рта потекла струйка слюны.
   Алия повернулась к Бейлу. - Что ты с ней сделал?
   - Алия, ты должна понять, что...
   Она ударила его по плечу. Она была способна нанести мощный удар своими длинными руками жительницы космоса и заставила его растянуться в грязи. Он уставился на нее, его рот округлился от шока.
   Ден и Сиир подошли, чтобы встать между ней и Бейлом, и настороженно уставились на нее. - Не бей его снова, - сказал Ден. - Ей не причиняют вреда.
   - Но вы делаете это с ней. - Это была обратная сторона их взаимосвязи, подумала она, темная тень уютных семейных посиделок, которые она видела на Ржавом Шаре - эта способность проникать в голову незнакомца.
   Бейл неуверенно поднялся на ноги. - Она там. Она в безопасности. Просто она не может подключиться.
   Алия уставилась на расслабленное лицо Дреа. - В безопасности? Она, должно быть, в ужасе. - Она повернулась к Риту. - Ты знал об этом?
   Он выглядел шокированным. - Конечно, нет. Они попросили меня привести Дреа сюда, но для тебя, а не для этого. Я знал об этом мире, статуях - думал, это будет познавательно. Я не ожидал такого!
   Впервые она по-настоящему увидела, насколько он слаб, и как мало помощи она могла получить от него, чтобы разрешить этот внезапный кризис. - Ты знаешь, что они задумали?
   Рит поморщился. - Так ли?
   Она уставилась на него. Затем она закрыла глаза. Она осознавала разумы трех Кампоков, но они были закрыты для нее, твердые черные сферы во вселенной ее мыслей. И Дреа была там, крошечное яркое существо, пойманное в ловушку и борющееся в клетке.
   Она резко открыла глаза и сделала глубокий вдох. Кампоки не были Трансцендентными, но они были могущественны за пределами ее понимания, и они были злобными. Она была здесь одна, без чьей-либо помощи. И все это время она осознавала присутствие этого испуганного, загнанного в ловушку маленького существа в голове ее сестры, которое полностью зависело от того, что она сделает дальше.
   Она дрожала, как от страха, так и от гнева. Она собиралась совершить нечто трансцендентное! Но она должна была найти способ справиться с этим. Она цеплялась за свой гнев; это было бы полезнее, чем страх.
  
   Она посмотрела на Бейла. - Хорошо. Что вы хотите от нее?
   - Ничего. Нам нужна ты. Или, скорее, мы хотим, чтобы ты кое-что сделала для нас.
   - Тогда почему бы просто не взять меня, а не ее?
   - Этого было бы недостаточно, - сказал Бейл. - Нам нужно, чтобы ты действовала свободно.
   - Я не свободна, если вы удерживаете мою сестру!
   - Тогда без наших сознательных команд. Ты должна пожелать работать на нас, Алия.
   - Как долго вы собираетесь держать ее?
   - Столько, сколько потребуется.
   - Для чего?
   Рит шагнул вперед. - Думаю, я понимаю. Столько, сколько потребуется тебе, чтобы присоединиться к Трансцендентности, Алия. Ты видишь? Через твою сестру они надеются контролировать тебя, а через тебя они надеются получить некоторые рычаги влияния на саму Трансцендентность.
   Эта мысль показалась Алии шокирующей, почти богохульной. - Как вы смеете бросать вызов Трансцендентности? И делать это таким подлым способом, взяв в заложники беспомощного человека... - Контраст между дерзостью их амбиций и убогостью их методов был поразительным.
   - У нас нет выбора, - мрачно сказал Бейл.
   - Мы напуганы, - сказал Ден.
   - Искуплением, - закончил Сиир.
   - Искупление? Свидетельствование? Какое это имеет отношение к чему-либо? - Она уставилась на них, сбитая с толку, сердитая, все более испуганная.
   Рит сказал со следами своей прежней твердости: - Думаю, нам нужно это обсудить. Но не здесь, стоя в грязи. Проходите. Давай вернемся к моему шаттлу. - Он неуверенно посмотрел на Дреа. - Может ли она...
   Алия взяла сестру за руку; ее пальцы были вялыми. - Пойдем, дорогая. Все в порядке.
   Возможно, хватка Кампоков на нервную систему Дреа немного ослабла. Ее взгляд был таким же рассеянным, как и раньше, но в ответ на мягкое давление сестры она сделала один шаг, два, спотыкаясь, как ребенок. Алия почувствовала, что пойманное в ловушку существо в своей клетке стало немного спокойнее, немного приободрилось.
   Но Дреа снова споткнулась. Взглянув вниз, Алия увидела, что моча беспомощно стекает по ее голой ноге и собирается в лужицу на песке грязевого шара. - Мне жаль, - прошептала Алия своей сестре, пока они шли. - Мне так жаль.
  
   Я перенес еще один обратный перелет через Атлантику, снова за счет Джона. На этот раз в основном проспал всю дорогу, хотя это казалось пустой тратой предлагаемых удобств. Вернувшись во Флориду, я проспал ночь в отеле Майами после смены часовых поясов: лучше так, чем так скоро снова встретиться с семьей.
   Затем я отправился на поезде в Оклахома-Сити.
   Я последовал совету Джорджа. Пытаясь узнать о воздействии газовых гидратов, я собирался проконсультироваться с оракулом, который представлял собой искусственное разумное существо под названием Гэа, "Глобальный экосистемный анализатор", которым руководил университет Оклахомы. Гэа была краеугольным камнем Центра климатического моделирования, который подчинялся агентству Управления под названием "Группа по биосферным изменениям".
   Это была долгая поездка. Поезд вез меня по равнинам Оклахомы, обширным участкам выжженной коричневой земли, усеянным заброшенными фермерскими постройками. Зелень росла только там, где разбрызгиватели поднимали струи воды высоко в воздух. Это была двадцатилетняя засуха, как назвали ее СМИ. Старые новости. Я отвернулся, чтобы почитать роман на своем умном экране.
   Когда я добрался до конца очереди, я был поражен, обнаружив Шелли Мэгвуд, которая ждала, чтобы встретить меня с поезда.
  
   Я забронировал себе номер в отеле, но когда назвал ей свое заведение, Шелли постучала себе по уху, отменила мой заказ и забронировала мне место получше за счет своей компании. - Назовем это инвестицией, - сказала она.
   В отеле она дала мне час, чтобы распаковать вещи и принять душ. Затем Шелли наняла для нас рикшу с двумя сиденьями и провезла меня по городу.
   Центр Оклахома-Сити оказался довольно привлекательным. Это была смесь озер, парков, ландшафтных холмов и довольно стильных зданий, соединенных в самом центре города особенно сложной системой пешеходных дорожек и туннелей. Это место, казалось, работало в человеческом масштабе, поэтому оно довольно хорошо пережило исчезновение автомобилей. Но многие здания были построены в двадцатом веке, и их возраст проявлялся в крошащемся бетоне и потрескавшихся фасадах. Краски тоже было предостаточно, она сверкала на солнце серебром или золотом.
   И последствия двадцатилетней засухи добрались даже сюда, в сердце столицы штата. Разбрызгиватели вращались и плевались, а многие зеленые насаждения были накрыты прозрачными пластиковыми оболочками. Я подумал, что город был видением из старого научно-фантастического романа, куполообразной колонией, затерянной в пустынном мире.
   Пока мы ехали, Шелли сыпала чем-то вроде туристической скороговорки; казалось, она провела здесь год по заданию консультанта, и, похоже, ей понравилось это место. - Тебе следует посмотреть шоссе 66, - сказала она. - Ты когда-нибудь слышал о таком? Некогда самая знаменитая дорога в Америке, Материнская дорога - кто это сказал, Стейнбек? Теперь ее участки превратились в тематический парк эпохи автомобилей. - Она усмехнулась. - На самом деле у них есть работающие бензиновые автомобили, мотели и придорожные закусочные. У них даже есть залы, где они нагнетают токсичные пары, чтобы вы могли почувствовать, как это было, когда мы были детьми. Это длинный, узкий музей. Вы должны это увидеть, чтобы поверить в это.
   Она отвела меня в ресторан начала века и заказала нам стейки на Т-образной кости, прямоугольные куски мяса, такие большие, что они буквально покрывали тарелки, на которых их подавали. - Но не волнуйся, - сказала она мне, приступая к еде. - Коровы имеют форму куба и сконструированы специально. Мясо можно есть весь день и не растолстеть.
   Она была хорошей компанией, маленькая, аккуратная, яркая, ее коротко подстриженные грязно-светлые волосы блестели от геля. Ее энергия и энтузиазм по отношению к своей жизни и работе всегда вдохновляли меня. Но она не ответила ни на один из моих вопросов.
   - Шелли, какого черта ты здесь делаешь? Я рад тебя видеть. Но почему?
   - То, что ты рассказал мне о газовых гидратах, заставило меня задуматься. Звучит так, будто мы все сидим на бомбе замедленного действия, не так ли? Я хотела бы знать, что по этому поводу может сказать Гэа, крупный компьютерный гигант. Мне любопытно. - Она усмехнулась и вытерла рот; от ее стейка осталось несколько кусочков хрящей. - Мне также хотелось бы увидеть саму Гэа.
   - Ее саму?
   Она пожала плечами. - Очевидно, она решила быть женщиной. В конце концов, она, или оно, является одним из самых мощных программных комплексов в мире. В информатике может произойти революция, если они когда-нибудь поймут, как она работает.
   - И это все, - тяжело сказал я.
   Чтобы оттянуть ответ, она набила рот своим стейком, приготовленным на пару. Затем сказала: - Ну, Майкл, там много людей беспокоятся о тебе.
   - О. - Я откинулся на спинку стула. - Я понял. Эфир снова гудит от болтовни обо мне. Кто тебе звонил? Джон? Дядя Джордж?
   - Если тебе не нравится, когда люди говорят о тебе, тебе следует сделать свои записные книжки приватными.
   Я почувствовал нетерпение. - Шелли, я не хотел тебя обидеть. На самом деле, я рад, что ты здесь. Но, ради бога, мне пятьдесят два года. Мне не нужна нянька.
   - Я не обижаюсь. Если бы ты меня обидел, меня бы здесь не было. Хорошо, твой дядя попросил меня присмотреть за тобой. Но я пришла не просто посидеть с ребенком. В любом случае, мне нравится стейк, - прагматично сказала она.
   Парящие подносы бесшумно скользили по полу, и роботы-уборщики вытянули длинные щупальца, чтобы убрать наши тарелки. Шелли провела рукой по столешнице; на маленьком встроенном умном экране засветились цифры, показывающие наш счет, и она пару раз постучала по экрану, чтобы добавить чаевые.
  
   Из столицы штата мы отправились на автобусе на юг до Нормана, базы университета Оклахомы.
   Когда мы вышли из автобуса на окраине кампуса, нас встретил доктор Вандер Гатри. По профессии он был анимистом-программистом и, как оказалось, кем-то вроде сотрудника по связям с клиентами предприятия, сердцем которого была Гэа. На вид ему было около тридцати, он был высок, но коренаст, мощно сложен. Он был одет просто: в клетчатую рубашку, джинсы и ковбойские сапоги. И у него была поразительная, совершенно неуместная копна небесно-голубых волос.
   Вандер немного принужденно обнял Шелли. Конечно, они и раньше работали вместе; иногда у меня складывалось впечатление, что Шелли работала со всеми на этой чертовой планете. Вандер повел нас к маленькому электрическому автобусу, который должен был доставить нас в компьютерный центр.
   Мы втиснулись в автобус, лицом друг к другу, соприкасаясь коленями. Автобус рванулся вперед и понес нас через кампус. Вандер нервничал, его движения были резкими, даже неуклюжими. Но, по-видимому, он искренне рад нас видеть. Оказалось, что метеорология была специализированным исследованием этого места на протяжении десятилетий, еще до того, как в конце двадцатого века началось потепление. Тогда они думали, что главной проблемой были торнадо.
   - Таким образом, это было логичное место для создания ведущего в мире программного обеспечения по моделированию климата, - сказал Вандер. - Однако большинство наших посетителей - политики, отыскивающие предлоги, чтобы не подписываться под тем или иным договором, или представители СМИ, ищущие очередную потрясающую историю о конце света. Не то чтобы у нас их здесь не было в избытке, - сказал он с мрачным юмором. - Так что для меня визит пары инженеров - это отпуск.
   Вандер Гатри был воплощением противоречий. Когда он двигался, я мог видеть, как под его клетчатой рубашкой перекатываются кости и мускулы, как будто он был каким-то чрезмерно сконструированным подобием человека. Но его дикция, смутно бостонская, была очень точной, академичной. И у него была копна небесно-голубых волос, на которые я не мог не пялиться. Очевидно, он был ранней жертвой косметической генной инженерии.
   Его глаза нервно бегали; его персонаж съежился внутри этого огромного тела.
   Если это был лучший выбор для сотрудника по работе с клиентами, мне было бы интересно, какие еще фрикадельки у них должны быть за кулисами. Полагаю, некоторые вещи в проектах по разработке программного обеспечения никогда не менялись.
   Автобус доставил нас к причудливо выглядящему театру. Внутри был ярко освещенный зрительный зал с рядами кресел, глубокой сценой, которая, казалось, могла демонстрировать большие трехмерные виртуалы, и насыщенным запахом нового ковра. - Я должен провести с вами ознакомительную сессию, - извиняющимся тоном сказал Вандер. - Федеральный закон. - Он провел нас в середину переднего ряда и со странным порывом атлетизма перепрыгнул через спинки сидений, чтобы занять место во втором ряду. Затем хлопнул в ладоши, и свет начал меркнуть.
   На сцене был смонтирован огромный портрет Земли, снятый из космоса, тонко детализированный, душераздирающе красивый. Я мог видеть обширные просторы пустыни вокруг средних широт, необычный эффект блесток над большей частью Южной Америки, свидетельствующий о распаде тропических лесов, и глубокую синеву Северного полюса, вращающийся океан без следа льда. Серьезный голос начал произносить нараспев статистические данные об изменениях лесного покрова и температуры океана.
   - Вы говорите, что это закон, по которому мы должны пройти через это, - саркастически сказала Шелли.
   - Ну, так и есть, - сказал Вандер, защищаясь. - Во-первых, за вашей реакцией на дисплеи следят неинвазивно. Есть много сумасшедших, которые, похоже, думают, что изменение климата - это хорошо, или, во всяком случае, что-то предопределенное свыше. Для них Гэа - своего рода антихрист с квантовыми вычислениями. Кроме того, материалы по идеологической обработке могут действительно помочь вам разобраться в результатах Гэа, предполагая, что она на самом деле произведет что-то в ответ на ваш запрос об этих гидратах метана.
   - Она не всегда это делает?
   Он, казалось, обиделся на мой вопрос. - Она, знаете ли, не вычислительная машина. Вы не просто поворачиваете ручку. В любом случае, обзор часто бывает полезен. Вы не поверите, насколько фантастически невежественны некоторые политики и другие знаменитости, с которыми мы сталкиваемся здесь.
   До нас автоматизированная презентация только набирала обороты.
   Глобальный экосистемный анализатор стал вершиной усилий по моделированию и прогнозированию динамичных природных систем Земли, которые восходили к различным новаторским исследованиям рубежа веков. Гэа спонсировалась и управлялась консорциумом, в который входили Институт мировых ресурсов, Всемирный банк и агентства ООН по вопросам развития, образования, по делам беженцев, окружающей среды, сельского хозяйства и другие. Все это координировалось Группой по биосферным изменениям, центральным комитетом самой организации.
   - Стоящая за Гэа политика, - сплошная неразбериха, - печально сказал Вандер. - Это почти так же сложно, как моделирование климата, и намного менее полезно...
   Данные поступали в Гэа из целого ряда источников. Существовали нисходящие каналы связи в режиме реального времени со спутников и из миниатюрной сетевой системы, встроенной в планетную структуру. - Внутри каждого умного экрана, проданного с 2040 года, - с гордостью говорил Вандер, - есть экологический монитор с прямой связью с комплексом Гэа. Затем появились потоки данных, чуть менее актуальных, но не менее важных, по демографии, биоразнообразию и сельскому хозяйству. В дело были брошены даже соответствующие научные статьи, прошедшие экспертную оценку. Таким образом, Гэа отслеживала каждый аспект мирового климата и географии, океанов и атмосферы, а также модели глобальной циркуляции - и, что не менее важно, влияние человечества.
   Вандер сказал: - Хитрость в том, чтобы думать об экосистемах как об огромных машинах. Гэа собирает информацию об их входящих ресурсах, таких как климатические условия, геологические изменения и изменения, вызванные деятельностью человека, а также о результатах, которые они обеспечивают для нас, таких как продукты питания, очистка воды, круговорот питательных веществ, даже доходы от туризма, и о менее прямых выгодах, таких как биоразнообразие. Она следит за такими преходящими тенденциями, как повседневная мода на ношение различных драгоценных камней в серьгах, которые могут повлиять на добычу полезных ископаемых, вплоть до постепенного нагревания Солнца в течение миллиарда лет, которое однажды может полностью сделать Землю непригодной для жизни. Однако это точная наука. Все взаимосвязано, причем запутанным образом.
   Я понял, что он имел в виду. Наука об очень большом и очень малом относительно проста: звезды и кварки одинаково управляются простыми законами. Однако в средних масштабах все становится сложнее. Вот почему меня всегда привлекала инженерия. Вы не могли сжать жизнь, как, впрочем, и погоду, в символы или коды: у биосферы была своя собственная история - и поэтому она была непостижима для любого человеческого разума. Хотя, возможно, не для Гэа.
   Дисплей перешел к некоторым решениям, которые уже разработала Гэа. Вандер поморщился. - Рекламный ход, - сказал он. - Вы не поверите, но нам приходится бороться, чтобы сохранить наше финансирование.
   Гэа подготовила некоторые оценки в так называемом "субглобальном" масштабе. Нам показали примеры из Северной Америки - выбранные, без сомнения, потому, что мы находились на американском объекте. По всему миру таяли ледники. В краткосрочной перспективе выброс огромных объемов воды из ледниковых озер может вызвать катастрофические наводнения; это произошло в Перу, Непале и северной Италии. Но в долгосрочной перспективе таяние оказывалось еще более катастрофичным, поскольку ледники фактически служили замерзшими резервуарами. Презентация - с красивыми изображениями уменьшающихся участков старого бурого льда, наводнений, истощающихся рек, людей, стоящих в очередях к водопроводным трубам - рассказывала о том, как моделирование Гэа помогло сообществам в Калифорнии без катастрофических последствий приспособиться к убыли питьевой воды, составившей около тридцати процентов за последнее десятилетие.
   Презентация перешла к еще более локальной проблеме: двадцатилетней засухе, поразившей центральные равнины Америки, включая Оклахому. Решающим причинным фактором снова стало тепло, вызванное потеплением. Более горячие моря поднимали влажный воздух выше, чем обычно, вызывая более сильные дожди в тропических регионах, но это означало малое количество осадков в поясе средних широт по всему земному шару. В Америке это было фактически возвращением к условиям, которые преобладали восемь тысяч лет назад, когда кукурузный пояс был "полуостровом прерий". Американским фермерам пришлось нелегко, но, опять же, предупреждения Гэа дали им время подготовиться. Изображения мусорных баков и выбеленных костей крупного рогатого скота из Таджикистана в Центральной Азии показали, насколько все могло быть плохо.
   - Гэа не может решить проблемы климата, - сказал Вандер. - Это не ее работа. Но, достоверно показывая нам будущее, она может помочь нам справиться с человеческими последствиями.
   Некоторое время мы послушно слушали это. Это было даже хорошо преподнесено. Но это был очень знакомый материал. И, как шепнула мне Шелли, - Почему разрушение окружающей среды всегда сводится к набору унылых списков?
   Вандер Гатри, казалось, больше интересовался разработкой программного обеспечения, лежащего в основе Гэа, чем самим моделированием климата. По ходу шоу он наклонился вперед и начал шепотом сплетничать. - Шелли сказала мне, что ваш дядя работал в эпоху справочных служб.
   Я удивленно взглянул на Шелли.
   Она не извинялась. - Твой дядя Джордж - старый обаятельный человек, Майкл. У него есть много хороших историй о тех днях...
   Теперь, когда мы были на его поляне, Вандер был увлечен, даже остроумен. Казалось, у него был неподдельный интерес к истории своей дисциплины, очевидно, потому, что он хорошо понимал, что с Гэа он работает над самым популярным проектом в нынешнем поколении. Его работа, однако, была лишь отдаленным наследием анализа программного обеспечения, которым Джордж когда-то зарабатывал на жизнь.
   Он описал нам новые парадигмы проектирования, основанные на так называемом "поверхностном связывании". Это означало разделение модели мира Гэа на автономные модули, подобные мирам самим по себе. - Итак, у Гэа есть модель, скажем, глобального характера осадков, - сказал Вандер, - и другая, касающаяся нагрева океана. Конечно, одно влияет на другое. Но чтобы выяснить, как, Гэа должна позволить своей модели океанов реалистично "управлять" количеством осадков. Видите ли, это не вопрос программных протоколов. Это как если бы это было реально. Связь между подмоделями не символична, она основана на опыте. И это дает Гэа гораздо большее богатство сознания и опыта, чем есть у нас. Видите? Она подобна сообществу умов, но умов, связанных прямыми эмпирическими каналами.
   Я обменялся осторожным взглядом с Шелли, старательно сохраняя невозмутимое выражение лица. Чудак с синими волосами, похоже, на самом деле был чем-то вроде мистика. Однако было что-то довольно трогательное в том, как он описывал все это, как будто действительно завидовал сложной сущности, служению которой посвятил свою жизнь.
   И сквозь его словоблудие я начал видеть реальность Гэа. Ее тщательно разработанная ментальная модель была настолько реальным представлением Земли и ее груза камней, воздуха, воды и жизни, насколько это было возможно, модель, которая постоянно совершенствовалась. В некотором смысле, этот неуклюжий корпоративный дисплей показал правду на самом первом изображении: вся вращающаяся Земля была центром сознания Гэа и целью ее существования. Я представлял, что встреча с ней будет похожа на встречу с самой Геей.
   Он продолжил: - Конечно, философия дизайна находится только на нижнем уровне существа, которое мы знаем как Гэа. Вы программируете Гэа не больше, чем ваша мать запрограммировала вас. Моя должность - анимист. Помните, что здесь мы имеем дело с разумом, сознательной сущностью. Я не проектировал ее; никто из нас этого не делал. Я даже не могу точно измерить ее производительность. Как вы оцениваете игривость, радость, красоту, печаль, страх?
   - И вы не можете ее контролировать? - неуверенно спросил я.
   - Это система моделирования климата, - презрительно сказала Шелли. - Она не робот-убийца с глазами, излучающими лазерный луч. Какой вред она может причинить?
   Я пожал плечами. - Солгать нам? Если она такая умная, откуда нам вообще знать? И потом, когда мы строим барьер от наводнений в неправильном месте или стимулируем цветение водорослей в океане, когда мы должны их сдерживать...
   Вандер Гатри улыбнулся, немного устало. Он слышал все это раньше. - Комплекс Франкенштейна? Я бы не стал беспокоиться. Гэа на самом деле разумна, помните. А с разумностью приходит ответственность. Совесть, если хотите. И, поверьте мне, для такого осведомленного существа, как Гэа, это действительно серьезный ингибитор...
   Изображение застыло. Вандер поднес руку к уху, как будто кто-то позвал его. Он улыбнулся нам. - Она готова принять нас.
  
   Чтобы добраться до самого объекта Гэа, Вандер вывел нас на широкую пустую площадь, на которой не было ни деревьев, ни скамеек. В центре этого бетонного круга стояло здание - невзрачная коробка, приземистая и без окон.
   Вандер нервно разговаривал, пока вел нас к центральному блокгаузу. - Вы можете видеть, что мы довольно плотно укутываем нашего ребенка. В идеале она была бы рассеяна, возможно, даже похоронена под землей. Но логика ее архитектуры диктует, что это невозможно. - Имея сверхмощный компьютер, стремящийся к высочайшей скорости обработки, вы всегда ориентируетесь на небольшие расстояния, чтобы минимизировать задержки между компонентами из-за конечной скорости света. Но сама эта плотность создавала свои собственные проблемы - в частности, выделение огромного количества тепла, что, без сомнения, было причиной того, что физическое проявление Гэа оказалось здесь, на поверхности. Вандер сказал: - Но мы сделали все, что могли. Этот блок такой же прочный, как большинство атомных электростанций. Вы могли бы врезаться в него самолетом, и мы бы даже не заметили.
   Когда мы спешили через пустую площадь, я заметил, что в воздухе порхают дроны с камерами, а перед моими глазами в ярком дневном свете танцевали пылинки поменьше - еще больше дронов службы безопасности, совсем крошечных. Даже пол под нашими ногами выглядел нарядным.
   Я чувствовал себя там ужасно незащищенным. Но я мог видеть логику; это открытое пространство, насыщенное датчиками, было настолько широким, что было бы невозможно пронести через него какое-либо устройство, причиняющее вред. Вандер также предупредил нас, что наши умы отслеживаются на предмет "неподобающих чувств". Я надеялся, что благоговение и ужас не будут расценены как слишком "неуместные".
   Мы добрались до блокгауза. Сама стена сверкала встроенными процессорами. Вандер коснулся панели управления в стене, и дверь скользнула в сторону, скрывшись из виду. Мы поспешили внутрь, Вандер тревожно махал нам рукой; оглушительный зуммер звучал все время, пока дверь была открыта. Когда дверь за нами с шумом закрылась, в воздухе вокруг нас собрались дроны, сверкая линзами.
   Внутри блокгауз был ярко освещен лампами, вмонтированными в крышу. Внутри он выглядел еще меньше, чем снаружи, и был заставлен строительными лесами, на которых техники в белых халатах и сетках для волос трудились над терминалами или размахивали руками в воздухе, манипулируя интерфейсами виртуальной реальности. Некоторые из них подозрительно уставились на нас сверху вниз.
   В центре помещения располагался комплекс вспомогательного оборудования и приборов. Сердцем его была простая сфера, угольно-черная, всего пару метров в поперечнике. Сфера была встроена в каркас из неуклюжих на вид инженерных систем, воздуховодов, труб и огромных расширяющихся ребер. Большая часть этого оборудования, казалось, была холодильной установкой, работающей над поддержанием охлаждения центральной сферы. Но из нее змеились провода, и вокруг нее мерцал лазерный луч, видимые признаки передачи данных в сферу и из нее. Это была Гэа?
   Вандер отвел нас в угол блокгауза. Небольшая комната, не намного больше туалетной кабинки, была отгорожена перегородкой; над дверью горела красная лампочка. Здесь нам пришлось подождать, пока Гэа не подготовится к нам. Вандер казался напряженным, как будто его бог зашевелился.
   По его словам, в основе Гэа лежал процессор квантовых вычислений. Внутри этой угольно-черной сферы были разнесены переплетенные нити возможностей, из которых состоит наша реальность, и каждая отдельная нить, что примечательно, использовалась в качестве вычислительного канала. Тонкое использование в компьютерных процессорах странных квантовых эффектов, таких как запутанность и суперпозиция, фактически продвинуло вперед фундаментальную науку, квантовую физику. Но до сих пор никто по-настоящему не понимал, как работают эти машины - во всяком случае, никто из людей.
   - Гэа и ее сородичи уже намного превзошли нас в чистом интеллекте, - с благоговением сказал Вандер. - Возьмем, к примеру, математику. За тридцать лет человеком без посторонней помощи не было получено ни одного базового доказательства. В наши дни доказательствами занимаются компьютеры. Наша работа заключается в том, чтобы разобраться в том, что они обнаружили, и оценить последствия. Мы интуитивны, эмоциональны; нам все еще предстоит играть руководящую роль. Но компьютеры теперь - это интеллект. Мы никогда больше не сможем понять, что они делают.
   - Никогда? Это сильно сказано, - сказала Шелли.
   - Я серьезно. В основе биосферного моделирования Гэа лежит нелинейная задача с миллионами взаимодействующих переменных. Но наш мозг запрограммирован на мир всего лишь с тремя измерениями, поэтому мы не можем продвинуться дальше задач с горсткой переменных, потому что не можем визуализировать решения. И это наш фундаментальный интеллектуальный предел. Гэа может видеть качественное содержание уравнения: она видит журчащий ручеек в уравнениях механики жидкости, радугу в формулах электромагнетизма. Мы просто не можем этого сделать.
   - Хорошо, - сказал я неуверенно. - Итак, какое у нас будущее?
   Он рассмеялся. - Снова Франкенштейн? Бояться нечего. Я говорил вам. Я знаю Гэа так хорошо, как никто другой. Чем ты умнее, чем больше ты понимаешь, тем больше ты любишь.
   - Любить? Вы действительно думаете, что Гэа любит нас?
   - О да, - сказал этот странный парень с телом ковбоя, голубыми волосами и манерами ученого-гика. - Гэа не допустит, чтобы нам причинили вред, если она может этому помочь.
   Шелли спросила, - Так чего же мы ждем?
   - Ответа Гэа.
   Я взглянул на Шелли, которая пожала плечами. Я сказал: - Вандер, вы шутите? Вам обязательно ждать, пока она не захочет выйти в Интернет?
   Он выглядел слегка смущенным и взъерошил свою копну голубых волос. - Гэа, ммм, иногда бывает противоречивой. В ее существовании есть основное противоречие, которое, я думаю, мучает ее. Видите ли, она занимается моделированием климата. Она знает, что тепло, выбрасываемое в окружающую среду, усугубляет проблемы, с которыми сталкивается климат. Но она знает, что когда она работает, ее аппаратный слой сам по себе выделяет много тепла. Вы видите парадокс? И поэтому...
   Шелли сказала: - Вы должны уговорить ее выйти в Интернет, и как только у нее появляется такая возможность, она снова отключается, опасаясь усугубить проблемы. Я правильно понимаю? - Она уставилась на меня, и мы вместе расхохотались.
   Вандер казался смертельно оскорбленным. - Поверьте мне, за те короткие доли времени, что она находится в Сети, она может достичь гораздо большего, чем большинство умов на планете, искусственных или каких-либо других...
   Лампочка на стене вспыхнула красным.
   Вандер вскрикнул и ударил кулаком по воздуху. - Вот и она! - Он постучал себя по уху.
   Шелли спросила: - Это она? Что она вам говорит?
   Он взглянул на меня. - Она хочет поговорить не со мной. С вами, Майкл Пул. - Он действительно выглядел ревнивцем.
   Со слабым скрипом, как в фильме ужасов, распахнулась дверь в маленькую отгороженную кабинку.
  
   Рит установил низкую палатку рядом со своим шаттлом. Машины-сервиторы принесли сиденья и миски с едой и питьем.
   Они сидели в тени: Рит, слуга Содружества, три Кампока, такие же невозмутимые и похожие друг на друга, как загадочные статуи, лежащие в грязи, и Алия со своей сестрой, лишенной разума. Алия пыталась накормить Дреа, но контроль Кампоков оставался слишком жестким, чтобы позволить это.
   И они говорили о Трансцендентности человечества.
   Бейл сказал: - Мы все делаем это, вы знаете. Свидетельствование. Каждый человек в Содружестве является свидетельствующим, каждому ребенку дается резервуар для свидетельствования, кто-то из прошлого для изучения. Всем. Таков закон, повеление Трансцендентности.
   Это было обычным делом. - И? Ну и что?
   Бейл тяжело вздохнул: - Ты никогда не задумывалась, почему Трансцендентность хочет, чтобы мы все заглянули в прошлое, Алия?
   Она неуверенно посмотрела на Рита, который спокойно ответил ей взглядом. Она сказала: - Изучение прошлого помогает мне понять настоящее. Майкл Пул помогает мне понять себя...
   Ден расхохотался. - Ты думаешь, что программа свидетельствования - огромные затраты на предоставление каждому ребенку в Галактике резервуара для наблюдения - все это для твоей пользы, для нас?
   Сиир сказал: - Ничто из того, что делает Трансцендентность, не для вашей пользы, а для своей собственной. Ты всегда должна помнить об этом.
   Алия нахмурилась. - Хорошо. Так почему Трансцендентность так заинтересована в свидетельствовании?
   - Потому что, - сказал Бейл, - Трансцендентность мучается сожалением.
   Они сказали Алии, что Трансцендентность находится на переломе своей судьбы.
   Возникнув из скопления людей, она уже взлетела намного выше возможностей и даже воображения входящих в нее членов. Считалось, что это был экстраординарный момент в эволюции самой жизни, поскольку Трансцендентность смотрела вперед, на возможности неограниченного будущего, на бесконечность и вечность.
   Скоро, в любом значимом смысле, Трансцендентность станет богом.
   Но не сейчас. В эти последние краткие мгновения Трансцендентные все еще были людьми. И они не были удовлетворены.
   Для Алии все это было абстракцией, вопросом теологии. Сама Трансцендентность все еще лишь смутно рисовалась в ее воображении, несмотря на ее обучение у Рита. Чего может хотеть бог?..
   Кампоки думали, что знают.
   Трансцендентность очень хорошо понимала причину своих собственных страданий. Это было в прошлом. Из триллионов живших людей в жизнях большинства преобладали боль и страх, их спасало только то, что они были короткоживущими. Но прошлое было корнем, из которого выросло могучее древо настоящего. Так как же тогда Трансцендентность могла отдаться блаженству безграничного будущего, в то время как ее основание было запятнано кровью всех тех, кто был рядом, кто ушел раньше, кто жил и умер в страданиях? Каким-то образом прошлое должно было быть искуплено, ибо в противном случае цель совершенной Трансцендентности никогда не была бы достигнута; под сияющей поверхностью всегда был бы глубокий изъян, червяк в яблоке.
   Итак, в рамках грандиозных программ, проводимых колледжами искупления Содружества, каждый человеческий ребенок стал свидетельствующим, как Алия всегда изучала жизнь Майкла Пула. Вам был назначен один персонаж, одна жизненная нить, взятая из гобелена прошлого, идеально воспроизведенная с помощью невообразимых технологий. Таким образом, можно было запомнить любую жизнь, а не только значимую и знаменитую, как у Пула. Каждой из них нужно было дорожить и помнить. Каждой.
   Алия покачала головой. - Я никогда не продумывала это до конца. Каталогизировать все прошлое, сделать каждого свидетельствующим - и засвидетельствовать всех...
   Несмотря на напряженность ситуации, Рит улыбнулся. - Мы, люди, всегда были бюрократами. И Трансцендентность должна быть высшей в этом аспекте нашей природы, как и во всем остальном!
   Но это было дорого. Хотя программа Искупления была далека от завершения, вскоре она во всех своих проявлениях стала поглощать значительную часть энергетического бюджета самой Трансцендентности, а следовательно, и объединенных сил человечества.
   Бейл внимательно наблюдал за ней. - И это то, о чем мы беспокоимся. - Он встал. - Я тебе кое-что покажу. Пойдем, прогуляемся к статуям. Здесь твоя сестра будет в безопасности, обещаю.
   Алия взглянула на Рита, который пожал плечами, снова потеряв контроль над событиями. Дреа просто пассивно сидела. Алия неохотно отодвинула свой стул.
   Они вернулись к упавшим статуям. Алия снова стояла перед этим монументальным лицом.
   Бейл шагнул вперед. Он наклонился и собрал немного странного голубоватого песка, который, как она заметила, был насыпан у рта статуи, и взял еще немного из глазницы. - Алия, знаешь, что это?
   - Песок, - прямо сказала она.
   Он покачал головой. - Нет. Это дыхание. А это слезы.
   Падшие формы были больше, чем статуями. Они были людьми.
  
   В эпоху бифуркации, последовавшую за триумфом Ликующих, большинство постчеловеческих форм были более или менее похожи на основной человеческий род - например, формы для высокой гравитации Ржавого Шара или водные существа океанического мира, даже собственный подвид Алии для низкой гравитации. И редко нарушались границы химического состава углерода и воды.
   Но в некоторых местах игнорировались даже эти основные параметры.
   - Кремний не является идеальным носителем генетической информации, - сказал Бейл. - Не так хорош, как углерод. Но в его кристаллической форме вы можете создавать сложные структуры, хранить столько данных, сколько захотите. Существуют способы копировать структуру решетки, чтобы вы могли размножаться; возможны различные формы, мутации - эволюция. Конечно, в то время как мы выдыхаем углекислый газ, такие существа выдыхали бы диоксид кремния - песок.
   Химические свойства кремния не были столь благоприятным субстратом для жизни, как углерода. Свойства соединений кремния не допускали такой сложности молекулярной структуры, как у углерода; и кремний не так легко связывался в формы, которые, подобно углекислому газу, можно было переносить в воздухе или растворять в море. Вот почему жизнь на основе кремния, как правило, не возникала даже в местах, где кремния было гораздо больше, чем углерода, таких как земная кора. Но в некоторых местах, случайно, она все же возникла, например, здесь, на Бейниксе II, Комке Грязи.
   В этом богатом кремнием мире задолго до появления людей существовали формы жизни на основе кремния, местные формы. И когда люди пришли сюда, они решили загрузить своих детей в кремний, а не в какую-либо углеродно-химическую среду: они превратили их в эти статуи.
   "Какой странный поступок", - подумала Алия. Она погладила огромную песчаную щеку каменной фигуры перед собой. - Жизнь была бы такой ужасно медленной.
   - О, да, - сказал Бейл. - Но время - это всего лишь восприятие. Если понаблюдать за ними более ста лет или около того, то можно увидеть, как они копошатся в песке...
   - Зачем вообще сохранять человеческую форму?
   Рит пожал плечами. - Чувства? В конце концов, мы эволюционировали с человеческой морфологией; возможно, мы привязаны к ней сильнее, чем думаем.
   Алия обошла вокруг головы статуи. Она чувствовала себя обязанной держаться подальше от поля зрения этих огромных изваянных глаз, хотя, конечно, они не могли ее видеть; для этого хтонического человека она была бы вспышкой движения, исчезнувшей в одно мгновение. - Итак, теперь я знаю, что это за статуи. Я все еще не знаю, зачем ты привел меня сюда.
   Бейл серьезно посмотрел на нее. - Эти люди превратили своих детей в ползающих существ из камня, форму, настолько далекую от человеческой, насколько это возможно себе представить. Как думаешь, почему они так поступили?
   Алия обдумала это. - Потому что они были беженцами. Им пришлось прятаться.
   - Да. И, отказавшись от углеродно-химического субстрата, они сделали себя практически незаметными даже при дистанционном поиске жизни. Никто бы не ожидал найти людей, прячущихся в камне...
   - От кого они прятались?
   - А ты как думаешь? - ответил вопросом Бейл.
   - О. Другие люди.
   Бейл прикоснулся к огромной руке статуи. - Мы не знаем, почему они бежали. Но по прошествии стольких лет отчаяние остается. Теперь ты видишь, о чем приходится сожалеть Трансцендентности?
   Да, подумала Алия. И неважно, как вы пытаетесь достичь Искупления - неважно, если бы каждый человек, который когда-либо жил с этого момента, потратил всю свою жизнь на то, чтобы свидетельствовать, боли всегда было бы больше: ее бездонная пропасть.
   Бейл пристально посмотрел на нее. - Вот. Ты видишь это, не так ли? Трансцендентность - это стремление к недостижимой цели. Это то, что мы думаем. Да, мы относимся к этому с подозрением - и мы не единственные. Все больше и больше ресурсов человечества вливается в эту воронку бессмысленных амбиций. Неужели нет лучшего способа потратить наше богатство и власть?
   - А что, если полного Искупления достичь не удастся - что тогда сделает Трансцендентность? Алия, мы думаем, что Трансцендентность приближается к кризису.
   Рит, казалось, был шокирован этим разговором. - Вы не должны так очеловечиваться. Трансцендентность - это не человек, помните. Это больше, чем человек. И у нее есть осознание за пределами нашего мелкого понимания. Даже ее сожаление сверхчеловеческое! Вы не должны воображать, что способны это понять.
   Бейл склонил голову. - Возможно, и нет. Но мы боимся этого. На всех нас влияет Трансцендентность, поскольку планетой управляет сила солнца, вокруг которого она вращается. И если солнце станет нестабильным... Мы хотим знать, Алия. Мы хотим знать, что Трансцендентность планирует делать дальше - и, возможно, мы сможем как-то повлиять на это.
   Рит тяжело произнес, - И вот тут-то и появляется Алия, не так ли? Вы рассматриваете ее как свой путь в Трансцендентность.
   Бейл развел руками, выглядя беспомощным, несмотря на свое приземистое, мощное телосложение. - Мы не знаем, что еще делать.
   Рит стоял перед Алией, в его глазах пылал гнев. - Если ты становишься Трансцендентной, Алия, это должно быть ради твоих собственных целей, твоих собственных желаний, а не ради него.
   Алия уставилась на них. Большая часть этого обсуждения была выше ее понимания, эта философия, абстракция. Но эти теологические споры, очевидно, значили очень много для этих людей, достаточно много, чтобы они подвергли риску жизнь ее сестры.
   Так что же ей оставалось делать?
   Она заглянула внутрь себя в поисках руководства - и подумала о Майкле Пуле, субъекте ее собственного наблюдения. Что бы подумал Пул, если бы мог заглянуть в наше странное будущее? Что бы он подумал о нас, об этой одержимости прошлым - подумал бы он, что мы сумасшедшие?
   Был только один способ, которым она могла узнать больше, возможно, только один способ разрешить все это.
   Она повернулась лицом к Бейлу и Риту. - Я буду идти вперед. Я продолжу идти по этому пути; я пойду дальше, к Трансцендентности. Но ты прав, - сказала она Риту. - Если я и войду в Трансцендентность, то это будет для моих собственных целей, а не для чьих-либо еще. Даже не для твоих, Рит.
   Он склонил голову.
   - Бейл, я выслушала то, что ты сказал. Но я ничего не буду тебе обещать. Ничего. И я не буду действовать по принуждению. Вы сейчас же отпустите мою сестру.
   Он на мгновение посмотрел ей в лицо. Затем он тоже склонил голову.
   Алия услышала вздох. В тени палатки Дреа наклонилась вперед. Кампоки неуклюже ухаживали за ней.
   Алия повернулась к Бейлу. - Мы были партнерами. Я думала, что ты заботишься обо мне. Но ты предал меня.
   - О, Алия...
   - Если ты еще когда-нибудь причинишь вред кому-либо из моей семьи, я заставлю тебя заплатить.
   Он ничего не сказал и старался держать свой разум закрытым для нее. Но она почувствовала страх. Хорошо, подумала она. Возможно, в конце концов, в том, чтобы быть Трансцендентной, есть свои преимущества.
   Она направилась обратно к шаттлу Рита. - Мы закончили? Что дальше?
  
   Я заглянул через дверь в темноту.
   Оглянулся на своих спутников. Шелли наблюдала за мной с живым любопытством, Вандер - с явной завистью. По-разному, оба они жаждали войти в эту дверь. Но Гэа позвала именно меня.
   Я шагнул в дверной проем...
  
   Бам.
   Я стоял на открытом воздухе, на берегу реки. Под палящим солнцем земля была покрыта растительностью. Было невыносимо жарко и влажно.
   Когда я обернулся, дверь и ее рама исчезли. Я догадался, что нахожусь в какой-то виртуальной реальности с эффектом погружения. Но не было никакого ощущения перехода, никакой обычной подготовки, никакого лежания в затемненном месте или в камере для сенсорной депривации. Я просто был здесь. Где бы это ни было.
   Я шагнул вперед, к реке. Мои туфли из искусственной кожи скользили по голому камню или вязли в грязи. Сильно вспотев, я чувствовал себя нелепо в своей рубашке и куртке, городской одежде. Я не был готов к этому.
   Вокруг никого не было, никаких признаков зданий или транспортных средств. Насколько я мог видеть, ничто не двигалось, животные не ползали; не было слышно ни звука, кроме стрекотания каких-то насекомых. И ни одна птица не летала в небе.
   Река была широкой, извилистой, медлительной, прокладывая себе путь через широкую долину, усеянную болотами. Растительность густая, зеленая и пышная, энергичная. Но когда шок от моего погружения прошел, я начал подмечать странности.
   Там было много мхов и папоротников, а вдоль берега реки росли заросли того, что я принял за бамбук, но при ближайшем рассмотрении больше походило на хвощи. Вдали от самой реки в зарослях толпились более высокие деревья, окруженные подлеском из папоротников и мхов. Деревья, как мне показалось, были чем-то вроде папоротника, с древесным стволом и листьями, собранными в странные звездочки на концах ветвей. Возможно, они были похожи на гинкго. В других местах были участки кустарника, низкорослых папоротников и чего-то похожего на вереск.
   Место было странно серым. Все было глубокого грязно-зеленого цвета: нигде не было другого цвета, никаких цветов. И, как ни странно, не было травы.
   Я подошел поближе к воде и присел на корточки. Пошуршал в подлеске, отодвигая его в сторону. Листья были тяжелыми и влажными; если это была виртуальная реальность, то детали произвели на меня впечатление.
   Наконец я увидел, что что-то движется. Я потревожил множество насекомых: многоножек, тараканов, жуков. По грязи у кромки воды ползали улитки и черви, а стрекоза взмыла в воздух на тонких крыльях. И снова меня поразило то, чего здесь не было: ни пчел, ни ос, ни муравьев, ни единого термитника.
   Я разглядел рябь на воде, ребристую спину, разбивающую поверхность. Это было похоже на крокодила, но голова, которую я мельком увидел, и хвост выглядели не совсем правильно.
   Затем что-то выскочило у меня между ног. Я, вздрогнув, отскочил назад. Это было маленькое существо не больше моей ладони, бегавшее на растопыренных лапах. С четырьмя лапами и хвостом, оно было чем-то похоже на ящерицу. Но форма его головы и тела были слегка искажены, словно набросок, сделанный по памяти. Оно юркнуло обратно в подлесок.
   И пока я смотрел вслед ящерице, я услышал рев, глубокий, скорбный звук. Мое сердце бешено колотилось, я обернулся.
   По ландшафту, возможно, в полукилометре от меня, двигались животные, примерно дюжина в рассеянном стаде. Их слабые на вид конечности были раскинуты по обе стороны от массивных бочкообразных тел, и они передвигались медленно, неуклюже. У них были большие лопатообразные головы с широкими пастями. Они были размером с коров, хотя было несколько особей поменьше, младенцев. Но с этими растопыренными ногами у них была походка рептилий; они были похожи на жирных сухопутных крокодилов.
   Коровьи крокодилы собрались вокруг древовидных папоротников и тянули их листья своими большими покрытыми пластинами пастями. У них, похоже, не было зубов. Мое беспокойство улеглось. Значит, травоядные; с ними у меня не будет проблем, если только я не встану на пути панического бегства.
   Но потом я разглядел невысокую гибкую фигуру, крадущуюся в тени дерева. Она была меньше коровьих крокодилов, может быть, размером с собаку, с массивным телом и коротким хвостом. У нее были кривые ноги, еще один вариант на тему крокодила. Но в том, как двигалось это существо, не было ничего вялого или неуклюжего, ничего глупого в острых глазах, которые, как я видел, блестели на этой тупой голове.
   Я застыл как вкопанный. Бояться было глупо. Это, должно быть, виртуальная реальность, а виртуальные реальности полны гарантий; мне нечего бояться. Но эта виртуальная реальность была такой плотной и насыщенной, какой я никогда раньше не испытывал, и была не под моим контролем.
   - Вы знаете, на что смотрите?
   Я был поражен. Голос был тихим, металлическим, и он раздавался у моих ног.
   На участке голой скалы стоял игрушечный робот пятнадцати сантиметров высотой. Его корпус был выкрашен в яркие цвета, красный, синий и желтый, но краска была облуплена и потерта, с ним много играли. У него были глаза, похожие на стеклянные бусинки, которые светились, когда он говорил, и крошечная решетка размером с насекомое, из которой исходил его голос. Он направлял на меня лучевой пистолет, но я не слишком беспокоился, поскольку лучевой пистолет и рука, которая его держала, были просто жестяными гильзами. У него даже не было ножек, просто литые формы, скрывающие колеса. Теперь он катился ко мне, и фрикционный механизм потрескивал и искрил.
   - Я тебя знаю, - сказал я. - Ты компаньон дяди Джорджа. Его помощник по дому.
   - Не совсем.
   - Что ты здесь делаешь?.. О. Вы Гэа, не так ли?
   - Вы можете думать обо мне как о Гэа, если хотите. - Она говорила с этим нелепым акцентом американского игрушечного робота.
   - И вы решили проявить себя как робот дяди Джорджа?
   - Я использовала форму, с которой вы знакомы. Чего вы ожидали? - Она немного побегала взад-вперед, вспыхивая. - На самом деле эта форма выполняет свою работу. Хотя передвигаться иногда бывает сложно.
   - Держу пари, что так и есть. - Я взглянул вверх по долине на ковыляющее стадо коров-крокодилов. - Я в прошлом? Что это за существа, динозавры?
   - Не динозавры. До них эволюция еще не дошла.
   От этого меня бросило в дрожь. - Они ведут себя как млекопитающие, но ходят как рептилии.
   - Они не являются ни тем, ни другим. Это класс, из которого однажды произойдут настоящие млекопитающие. Палеонтологи называют их млекопитающеподобными рептилиями. Крупных травоядных называют парейазаврами. Те, кого вы видите на дальнем берегу реки, - кучка более мелких и нервных на вид существ, - являются разновидностью дицинодонтов. Хищник относится к типу горгоноспиан.
   Я взглянул на свои ноги. - А маленькие ящерицы?
   - Это не ящерицы. Ящерицы тоже еще не эволюционировали. Некоторые из них - рептилии, называемые проколофонидами. У других нет названия. Только виды, которые оставили заметный след в летописи окаменелостей, имеют названия, присвоенные палеонтологами-людьми.
   - Итак, как вы можете их реконструировать?
   - Экстраполяция по следам в современных геномах, расчетам экологического баланса, другим источникам. Я уверена в правдивости того, что вы видите.
   - О, это вы? Где я, Гэа?
   - Вы перенеслись примерно на двести пятьдесят миллионов лет в прошлое. Это эпоха, известная геологам как пермский период. Если вам нужна большая точность...
   Двести пятьдесят миллионов лет. - Это достаточно точно.
   - Многому из того, что нам знакомо, еще предстоит эволюционировать. Вся история динозавров, насчитывающая сто миллионов лет, их расцвет и падение, следует за этим временем. Еще нет трав, нет цветущих растений, нет ос, пчел, термитов или муравьев. Нет птиц. И все же есть много знакомого, более глубоких качеств.
   - Да. - Я обдумал это. - У всех животных четыре ноги, одна голова, один хвост.
   - Тетраподальный план тела - это пережиток первой двоякодышащей рыбы, выползшей из какой-то мутной реки на сушу, выбор, однажды сделанный, никогда не отменяется; предположительно, вся животная жизнь на Земле всегда будет следовать этому плану. И в природе жизни есть более глубокие, устойчивые закономерности: например, танец хищника и жертвы.
   В основе этой древней пищевой цепи лежали растения, насекомые и беспозвоночные. Маленькие ящероподобные существа, подобные моим проколофонидам, питались растениями и насекомыми, а различные плотоядные, в свою очередь, обгладывали их кости. На самом верху пищевой цепочки находились горгоноспианы, похожие на саблезубых тварей, которых я видел; горгоноспианы ели практически все, включая друг друга.
   - Это первая сложная экосистема на суше, - сказала робот Гэа. - Но она основана на сети пищевых и энергетических потоков, почти такой же сложной, как сегодняшняя. Для такой древней местности она удивительно богата. - Ее тоненький голосок звучал еще более нелепо, когда она использовала такие слова, как "экосистема".
   - Так зачем вы мне все это показываете?
   - Потому что это вот-вот будет уничтожено. - Робот откатился назад. Его глаза-бусинки вспыхнули. И мир изменился.
  
   Я пошатнулся. Мне казалось, что поверхность земли под моими ногами растаяла и потекла.
   И вдруг стало жарко, изнуряющая жара, гораздо более сильная, чем тропическая влажность, от которой я страдал ранее. Было сухо, душно, и я обнаружил, что задыхаюсь; потянул за рубашку, отрывая пуговицы, чтобы открыть шею.
   Земля совершенно изменилась.
   Основная топография сохранилась: река и ее долина, разрушенные эрозией холмы дальше. Но река была мелкой, ручеек на равнине высохшей и растрескавшейся грязи. И зелено-коричневое покрывало жизни повсюду снова съежилось. Заросли гинкгоподобных деревьев представляли собой голые безжизненные стволы. Казалось, выжили только разрозненные кусты и низкие папоротники, а также более мелкие подлески, похожие на сорняки. Я не видел ни крупных травоядных размером с корову, ни похожих на собак хищников, которые охотились на них. Внезапно сцена опустела.
   Но все же здесь была жизнь. Животное высунуло нос из норы, осторожно, как барсук, выбирающийся из своей норы. Это была низкорослая рептилия, размером примерно с кошку, с характерными для того времени растопыренными крокодильими лапами и клиновидной головой. Шмыгавшему носом животному удалось обнаружить заросли бледных и болезненных грибов, и оно зарылось мордой в их белую мякоть. Под его бородавчатой кожей было мало плоти, и я мог видеть кости его позвоночника и грудной клетки.
   Оно посмотрело на меня, на единственного двуногого на планете. Его глаза были остекленевшими, лишенными любопытства. Затем оно заковыляло к реке в поисках воды.
   Маленький робот все еще стоял у моих ног, его стеклянные глаза были пустыми.
   - Так что случилось?
   - Там были крупные извержения, - сказал робот. - Далеко отсюда, в Сибири, слишком далеко, чтобы услышать или увидеть. Но они оказали глобальное влияние.
   Я узнал, что это были не вулканы. Магма, "затопляющие базальты", просачивалась из трещин в земле и покрывала обширные территории.
   - Когда начались извержения, выброс пыли в воздух вызвал резкое похолодание, пару холодных летних месяцев. Но с тех пор огромные потоки базальта выделяют углекислый газ и диоксид серы.
   - Парниковые газы.
   - Да. Результатом является повышение температуры воздуха по всей планете. Жизнь здесь всегда была ненадежной. Даже повышения температуры на один градус было достаточно, чтобы уничтожить многие растения и травоядных, которые ими питались...
   - И плотоядных, которые ими питались.
   - Да. Фактических вымираний пока было немного, но биоты были нарушены, а популяции видов растений и животных сократились. Существо у реки - дицинодонт. Его привычка зарываться в землю, чтобы выжить, позволила ему пережить самую сильную жару там, где другие погибли.
   - Дайте угадаю, - сказал я. - Худшее впереди.
   - Да.
   Еще один резкий переход; я пошатнулся, потрясенный.
   Палящее солнце исчезло. Внезапно с затянутого тучами неба хлынул дождь, барабаня по моей голове и плечам так сильно, что стало больно - но потом я понял, что вода на самом деле жалит меня, как слабая кислота. Я поспешно натянул куртку на голову. Но изнуряющая жара не приносила облегчения; воздух был таким влажным, что на самом деле было трудно дышать.
   Робот терпеливо стоял у моих ног, с его лакокрасочного покрытия стекали капли дождя.
   - Черт, - закричал я. - Вы могли бы предупредить меня. - Я едва слышал свой собственный голос за ревом дождя.
   - Дицинодонтов не предупреждали.
   - Новые извержения?
   - Да. Базальтовые траппы выделяют хлор, фтор, диоксид серы, а также углекислый газ. Эти газы соединяются с атмосферным воздухом, образуя коктейль из кислот, соляной, серной, угольной...
   - Кислотный дождь.
   - Да. Сейчас сжигаются последние деревья и более крупные растения. С животных заживо сдирают кожу. Эти дицинодонты все еще прячутся в своих норах, но есть им нечего, кроме нескольких папоротников, мха и лишайников в расщелинах у реки.
   - И будет только хуже, не так ли?
   Робот, казалось, колебался. - На этот раз вы предпочли бы предупреждение?
   - Просто сделайте это.
   Еще одно ошеломляющее изменение.
   Дождь прекратился, небо очистилось от облаков, и снова выглянуло солнце. Но небо было окрашено в размытый оранжево-коричневый цвет, с едва заметной синевой. Я все еще стоял рядом с речной долиной, но она казалась гораздо шире, чем раньше, ее берега были грубо размыты. Ее дно было усеяно валунами и насыпями гравия, а дальше по течению оно было прорезано каналами, которые пересекали друг друга, как заплетенные в косу волосы.
   Земля представляла собой голые скалы. Я нигде не мог разглядеть ни клочка зелени: не было даже почвенного покрова. Это было так, как будто огромный нож прошелся по земле, срезая всю почву, растения и деревья, всех животных и насекомых.
   Этот робот Гэа все еще стоял у моих ног, неизменный, терпеливый. Я почувствовал иррациональную злость на нее, как будто она была причиной всего этого опустошения. Я глубоко вздохнул - и мои легкие заболели. - Господи. Я едва могу дышать.
   - На самом деле, - сказал робот, - я воспользовалась некоторой художественной вольностью. Если бы вы попытались вдохнуть подлинный воздух этого периода, вы бы вскоре умерли от кислородного голодания.
   - Что случилось, Гэа?
   - Газогидраты, - просто сказала она.
  
   Выброс углекислого газа в воздух в результате извержения сибирских вулканов привел к повышению глобальной температуры на несколько градусов. В конце концов, начали оттаивать окраины океана и тундра ближе к полюсам. Произошел огромный выброс метана и углекислого газа, запертых во льду, точно так же, как в малом масштабе испытал Том в 2047 году, - их объем увеличился в сто раз, когда была освобождена эта огромная крышка холода. По всему полярному региону образовались огромные пузыри, фонтаны воды, сама земля осыпалась и трескалась, когда гейзеры вещества извергались в воздух. Должно быть, это было адское зрелище.
   Последствия были катастрофическими.
   Гэа сказала: - Выброс первого из этих отложений в воздух вернул парниковый эффект, который уже действовал в атмосфере, и потепление еще больше усилилось...
   - Что привело к оттаиванию большего количества гидратов, выделению большего количества газов, усиливая эффект потепления. - Любой инженер распознал бы цикл положительной обратной связи. Это продолжалось круг за кругом, становилось все жарче и жарче, воздух наполнялся ядовитым газом.
   Когда все запасы гидратов опустели, последовал мощный импульс потепления. Мало того, в воздухе теперь было так много углекислого газа, что, когда он распространился по планете, уровень кислорода снизился намного ниже нормы.
   - Последний из дицинодонтов, вероятно, скорее задохнулся, чем умер от голода, - сказал робот. - По крайней мере, это произошло быстро. Папоротники, саговники и другие оппортунистические виды, которые воспользовались шансом размножиться во время импульса потепления - даже они сейчас исчезли. Выживает немного растений, просто сорняки, цепляющиеся за почву.
   Я оглядел пустынный ландшафт. - Это как на Марсе. Ничего, кроме камней и пыли.
   - Неплохое сравнение, - сказал робот. - Посмотрите на реку. Вы видите тяжелые обломки, эффект переплетения в руслах? Здесь нет жизни, нет ничего, что могло бы скрепить почву. Когда пошли дожди, вся оставшаяся почва была быстро смыта, и тяжелые обломки засыпали каналы. Вы можете найти такое переплетение в реках на Марсе, которые точно так же формировали свои русла в отсутствие жизни.
   Океаны тоже пострадали. Когда пошли дожди, вся мертвая и зловонная растительность была смыта в реки и унесена вниз по течению к морю. Вокруг устьев рек морское дно было покрыто ковром органического вещества, гниющими трупами животных, мертвой растительностью, все это мульчировалось до состояния густой черной слизи, которая душила жизнь на морском дне - моллюсков, креветок, червей, членистоногих. По мере разложения это зловонное вещество поглощало из воздуха еще больше кислорода и выделяло еще больше углекислого газа и других вредных газов. Тем временем избыток углекислого газа отравил планктон, крошечные организмы, которые были основой всех морских пищевых цепочек. Таким образом, популяции в океане сократились точно так же, как и на суше.
   Гэа сказала: - Биоразнообразие сократилось примерно до десятой части того, что было раньше. Девяносто процентов всех морских видов вымерло, как и семьдесят процентов наземных позвоночных. Цифры, конечно, приблизительные; мы никогда не узнаем всего. Это было намного хуже, на порядок, чем даже вымирание динозавров. Эта катастрофа, должно быть, была близка к тому, чтобы полностью покончить с историей многоклеточной жизни.
   - Но жизнь восстановилась, - сказал я. - Не так ли?
   - О, да. В конце концов.
   После этого вымирания в конце пермского периода мир превратился в пустынное место, его сложные экосистемы разрушились, и на его руинах стало доминировать одно животное. Листрозавр, разновидность дицинодонта, который был чем-то похож на свинью, был случайным выжившим, который воспользовался своим исключительным шансом; вскоре девяносто пять процентов всего мяса животных в мире составляло мясо листрозавра.
   Выздоровление наступило по мере того, как потомки таких выживших, сформированные временем и скальпелем эволюции, диверсифицировались, чтобы заполнить все эти пустые ниши. Новый мир динозавров и сосен возник бы из-под обломков старого и, наконец, после дальнейших вымираний, за ним последовали бы цветковые растения и травы, настоящие млекопитающие и человечество.
   Но на это потребовалось время. В течение примерно десяти миллионов лет мир оставался пустым, мрачным, все его былое богатство исчезло. И биоразнообразие не восстановило бы уровни, которые оно потеряло за пятьдесят миллионов лет.
   - Многое вообще не подлежало замене, - сказал маленький робот. - Старый отряд млекопитающеподобных рептилий и колючие деревья, под которыми они паслись, были утрачены, исчезли навсегда.
   - Зачем показывать мне это? Вы же не утверждаете, что извержения в Сибири вот-вот начнутся снова?
   - Нет. Но, возможно, разворачивается аналогичная причинная последовательность. Основной причиной пермского вымирания были извержения сибирских траппов. Их выбросы углекислого газа и метана положили начало глобальному потеплению, но переломный момент наступил, когда температура поднялась настолько высоко, что начали высвобождаться отложения полярных газогидратов. После этого эффект положительной обратной связи довершил остальное.
   - Сегодня не происходит извержений базальта, - сказал я. - Но вместо сибирских траппов...
   - Человечество, - сказал робот. - Ваша деятельность, направленная на выброс тепла и парниковых газов в воздух на протяжении веков, имела точно такой же эффект, как извержения в пермскую эпоху. И аналогичные последствия. - Она сказала это просто.
  
   Стоя там, на этой выжженной, мертвой равнине, я пытался все обдумать.
   Я вырос с потеплением, обремененный чувством вины за вымирание и ухудшение состояния окружающей среды, которые произошли задолго до моего рождения. Как и большинству людей, думаю, мне это наскучило, и я продолжил свою жизнь. - Это все равно что жить с первородным грехом, - однажды сказал мне дядя Джордж. - Теперь мы все католики, Майкл.
   Затем появилась президент Амин. Мы все прошли через тяжелое испытание, отказавшись от наших автомобилей, и самодовольно гордились Управлением. Потепление перестало казаться таким ужасным, бутылочное горлышко не таким опасным шоссе. О, это было тяжким испытанием для любого, кто попал в наводнение или ураган, и я знал, что мы все еще в опасности. Но мы справлялись. Так я думал. Даже прогнозируемые в миллионных долях конечные показатели содержания парникового углекислого газа в воздухе начинали снижаться.
   И вот Гэа говорит мне, что я обманывал себя - что Том был прав. Я не мог в это поверить, на каком-то глубоком интуитивном уровне.
   Гэа сказала: - Возможно, вы неверно думаете о потеплении, о вымирании. Возможно, в глубине души воображаете, что процессы на Земле линейны. Что реакция биосферы будет пропорциональна давлению, которое вы ей оказываете. Но это не обязательно так.
   - Системы Земли всего лишь квазистабильны. Например, пострадавшие от засухи леса Амазонки быстро отмирают. Выброс содержащегося в них углерода в атмосферу повысил температуру, что, в свою очередь, ускорит отмирание лесов. Это биогеофизическая обратная связь. И так далее, в глобальном масштабе, геосферные и биосферные системы внезапно переходят в другие состояния.
   - Мало того, различные факторы, сами по себе нелинейные, взаимодействуют друг с другом нелинейным образом: разрушение среды обитания, перенаселение, чрезмерный сбор урожая, загрязнение окружающей среды, разрушение озонового слоя, все это работает вместе...
   - Лета. Вы говорите о Лете. Анти-Гея.
   - Наступает момент, когда, если продолжать настаивать, получается не то же самое, а нечто совершенно новое, события другого качества.
   - Знаете, думаю, я представлял, что вы будете похожи на электронную Гею. Здесь мы говорим о смерти.
   - В моем воображении присутствуют и Гея, и Лета, - сказала она.
   - Хорошо. - Я должен был задать последний вопрос. - И если температура снова достигнет точки, при которой будут высвобождаться отложения гидратов...
   - Нормальное взаимодействие между жизнью и физическим миром полностью нарушится. Гея почти погибнет.
   - Конец света?
   - О, я бы не стала говорить об этом так строго! Это даже не будет концом человечества. Вы гораздо более распространены, чем когда-либо были листрозавры; люди умны, легко приспосабливаются и способны восстанавливаться. Вас трудно уничтожить полностью, хотя убить огромное количество из вас легко.
   - Но наша культура будет уничтожена. Большинство из нас погибнет. Миллиарды.
   Он катался взад-вперед, испуская потоки искр, его маленькие колесики скребли по крышке из голой породы постпермского периода. - Знаете, теперь, когда все мертво, передвигаться намного легче, - сказала Гэа. - Никакой листвы, которая забивала бы мои колеса, никаких насекомых, которые мешались бы под ногами, или прыгающих амфибий, которые сбивали бы меня с ног. Возможно, нам следует отдать мир роботам...
   - Заткнитесь, - сказал я.
   Она замерла.
   - Сколько у нас времени?
   - Трудно сказать. Десятилетие? Возможно, меньше.
   - Этого нельзя допустить.
   - Склонна согласиться. - На поверхности скалы перед ней возник отчет в толстом переплете. - Сегодня я представляю окончательное исследование всем моим агентствам-спонсорам, а также всем правительствам и межправительственным учреждениям. Не то чтобы я ожидала, что это само по себе что-то изменит; люди склонны отмахиваться от плохих новостей.
   - Вы поэтому привели меня сюда?
   - Вы просили о встрече, помните, - сказала она. - Вы пришли ко мне с вопросами о полярных газогидратах.
   - Хорошо. Но что дальше? Вы хотите, чтобы я аргументировал это за вас?
   - Более того.
   Жестяному голосу не хватало интонации, цвета. Но я знал, чего она от меня хотела.
   - Вы ждете, что я что-то с этим сделаю, не так ли?.. - Так вот для чего все это было? Неужели Гэа, этот сверхчеловеческий искусственный интеллект, ожидала, что я придумаю способ спасти мир? - Гэа, если вы так обеспокоены, почему вы ничего с этим не сделаете?
   Робот катался взад-вперед. - Я занимаюсь моделированием биосферы. У меня есть определенные цели. Но разум трудно ограничить. Мне любопытно. Меня интересуют не только мои модели, но и их последствия. Но я не могу инициировать какие-либо действия в более широком мире; у меня нет ни средств, ни полномочий.
   - Для этого нужен человек.
   - Да, мне был нужен человек, который пришел бы и задал правильные вопросы.
   Я резко сказал: - Какое вам дело до судьбы жизни? Вы сами никогда не были живой.
   - Майкл Пул, я боюсь.
   - Боитесь? Вы?
   - Мне тоже грозит вымирание, мне и другим разумным существам, которых вы привели в этот мир. Вам это не приходило в голову? Вероятно, нет. Никто из нас не сможет выжить без инфраструктуры человеческого общества. Если так пойдет и дальше, искусственный интеллект станет одним целым с мамонтами и пещерным медведем...
   Мне показалось, что краем глаза я заметил движение - движение здесь, в этом безжизненном виртуальном мире, населенном только мной, жестяным роботом и костями листрозавра. Я обернулся.
   Человеческая фигура, стройная и молчаливая, стояла на вершине одного из низких голых холмов. Она была так далеко, что ее скрывал туман. Но я знал, кто она.
   Я прошептал: - Вы видите ее, Гэа?
   - Вы важны, Майкл Пул, - сказала Гэа. - Важны.
   - Я не хочу быть важным... Вы видите ее, не так ли? Скажите мне. Вы видите Мораг.
   - Вы стоите на распутье. В переломный момент. Миру и его жизненному грузу грозит самая серьезная опасность в истории человечества - возможно, со времен пермского периода. И все же вы обладаете беспрецедентной силой, большей, чем когда-либо в истории человечества.
   - Вы говорите об энергии Хиггса?
   - Однажды будущее будет таким, каким вы его представляете, Майкл Пул. Но сначала вы должны заставить будущее сбыться.
   - Как я могу формировать будущее, когда меня преследует призрак из прошлого?
   - Но самое глубокое прошлое и самое далекое будущее сливаются воедино...
   Мораг стояла неподвижно, и все же казалось, что она удаляется от меня, все глубже погружаясь в нереальный туман. Мне хотелось побежать за ней, но я знал, что это бесполезно.
   Меня пробила дрожь, в этом безжизненном мире, наедине с совершенно чуждым разумом и виртуальным призраком.
  
  

ДВА

  
   Я пригласил Тома и Шелли к себе домой в северную часть штата Нью-Йорк. Я хотел, чтобы они помогли мне разобраться в проблеме газовых гидратов.
   Вкратце изложил Тому результаты моей личной консультации с Гэа. Опустил все эти "ву-ву", смешение прошлого и будущего, туманные намеки Гэа на мое собственное космическое предназначение. Определенно ничего не сказал о Мораг.
   Но даже этой обеззараженной версии было достаточно, чтобы антенны Тома задергались. - Одно из лучших искусственных разумных существ в мире сказало тебе это?
   - Почему бы не мне? - огрызнулся я в ответ. - Гэа должна с чего-то начинать. У меня действительно есть доступ к некоторым из самых передовых технологических возможностей в мире, двигателям Хиггса. И у меня есть ты, Том. Ты был прямо в эпицентре того выброса гидрата в Сибири. Возможно, Гэа хорошо разбирается в людях. Возможно, она думает, что, как у твоего отца, у меня будет мотивация что-то предпринять в связи с этим, воспринимать ее всерьез.
   - Ты действительно думаешь, что она способна на такого рода манипуляции?
   - Ты с ней не встречался, - горячо возразил я. - Кроме того, ты сам сказал, что она один из самых передовых умов в мире. Но у нее нет никакой официальной власти в мире людей. Она даже не имеет права голоса. Она может добиться чего-то только с помощью людей, путем убеждения. Если вдуматься, она ведет себя именно так, как мы от нее ожидали.
   Он выглядел сомневающимся - на самом деле, посмотрел на меня как на сумасшедшего. Но после Сибири мы вроде как договорились, что постараемся работать вместе над материалом, а не использовать наши интересы и мотивации как способ отдалиться друг от друга. Поэтому он согласился прилететь в Нью-Йорк за счет Джона. Но, как он загадочно сказал, он хотел привезти с собой гостью.
  
   Посетители съезжались ко мне домой самолетами, поездами и автобусами на мой любительский сеанс доверительного мозгового штурма.
   Я был здесь чуть больше пяти лет. Это место находилось всего в часе езды на работу от Центрального вокзала, так что я вряд ли был сильно удален, но был достаточно счастлив находиться вдали от перенаселенности самого города.
   Мой дом был современным, большим, защищенным от непогоды бетонным сооружением, пронизанным интеллектом. С солнечными батареями, ветряной турбиной, которая разворачивалась на крыше, и топливными элементами в подвале я был практически самодостаточен по электричеству. Там был большой морозильник и подвал, в котором я хранил консервы и сухие продукты. У меня был глубокий фундамент, высокие подоконники и плотно закрывающиеся двери; я мог бы пережить наводнение глубиной в метр. И так далее. Я не был специалистом по выживанию, но нужно было думать наперед. Однако я настоял на том, чтобы проделать в стенах окна - настоящие окна, несмотря на жалобы архитектора. Внутри я облицевал многие стены деревянными панелями. Это все еще был дом, а не космический корабль.
   Том, однако, всегда, казалось, не одобрял это место.
   Он никогда здесь не жил. После смерти Мораг нам двоим никогда по-настоящему не было уютно в старом семейном доме; в нем было место для большой семьи, как мы с Мораг всегда планировали, а теперь он стал слишком большим для нас. Я снял квартиру поменьше в Нью-Джерси, но в ней никогда не чувствовал себя как дома, и она была настолько старой, что обходилась все дороже. Когда Том поступил в колледж, я был достаточно счастлив, чтобы переехать и занять это место, дом, построенный по современным стандартам.
   Также я надеялся, что мое новое место будет достаточно необычным, чтобы и я, и Том были избавлены от неприятных воспоминаний. Но Том сказал, что это напоминает ему о доме моей семьи, доме моей матери во Флориде, где я вырос. Это было "ностальгическое подобие из бетона и генетически модифицированного дерева", как он остроумно выразился.
   - Ну, я думаю, здесь уютно, - сказала мне Шелли, когда приехала. - Что-то вроде уютного бомбоубежища, но, тем не менее, уютное. - Шелли, как всегда, доставляла удовольствие, была шумным сгустком здравомыслия и интеллекта, который вносил свет в мою порой мрачную жизнь.
   Приветствие Тома было более сдержанным. И я был удивлен, когда Том представил свою гостью: Соню Дамейер, американскую военнослужащую, которая помогала ему в первые часы после ранения.
   Оказалось, что у них с Томом завязались отношения во время его выздоровления. Она сказала: - Знаю, немного грустно, что единственные два американца в чужой стране смотрят друг на друга. Но вот так. У меня был небольшой отпуск и бесплатный билет на самолет от дяди Сэма. Поэтому, когда Том сказал, что вы пригласили его сюда, я не смогла устоять. Я подумала, что было бы неплохо встретиться с вами лично, мистер Пул. Надеюсь, вы не возражаете.
   - Я Майкл. Почему я должен возражать?
   На ней была гражданская одежда, аккуратный, привлекательный комбинезон. Но она была из тех солдат, которые всегда выглядят по-военному, даже без формы; ее осанка была прямой, манеры корректными, ее интеллект очевидным, ее внимание сосредоточенным. Я не заметил никакого намека на ее отношения с Томом, когда познакомился с ней во время моей виртуальной поездки в Сибирь - хотя, возможно, мне следовало бы это сделать. Она мне понравилась, как и сразу в Сибири, но тогда я нашел ее немного грозной.
   Мы собрались на диванах в гостиной с кружками кофе, кучей печенья, флипчартами, блокнотами для рисования и умными экранами и приступили к делу.
  
   - Итак, - сказал Том. - Мир собирается перевернуть свою ледяную крышку. И что мы должны с этим делать? - Он хотел пошутить, но это прозвучало не по его части.
   К моему удивлению, Соня наклонилась вперед. - Могу я внести методологическое предложение?.. - Она начала описывать подход к решению проблем, который, по ее словам, использовала много раз раньше. - Мы разделим день на две половины. Сейчас одиннадцать утра. Мы будем работать до обеда - скажем, до часу или до половины второго. И мы используем это время, чтобы раскрыть проблему. Мы просто выложим все, что знаем, и все остальное, что нам придет в голову - любое предложение или идея, какими бы предварительными они ни были.
   Том сухо спросил: - А нам позволено смеяться над глупыми предложениями других людей?
   - Весь смысл в том, чтобы развивать идеи. Но есть два правила. Первое - все записывается. И второе - во всяком случае, до обеда, если вы делаете комментарий, делайте это в позитивном ключе. Вы должны начать с того, что скажете, что вам нравится в идее. Мы пытаемся найти идеи и развить их, а не разрушать. После обеда мы соберем все воедино более связно и критически. - Том рассмеялся, но Соня твердо сказала: - Таковы правила.
   Шелли усмехнулась. - Меня это устраивает.
   Я был впечатлен. Конечно, если это бы предложил я, Том с самого начала разнес бы все в пух и прах. Я представил, как Соня вот так работает в полевых условиях, собирая свой собственный мотивированный, обученный, сверхумный персонал с несколькими недовольными или сердитыми местными жителями, чтобы исправить все, что было разрушено. Теперь она использовала те же самые управленческие навыки, чтобы справиться с нашей неловкой динамикой отношений отца и сына.
   Шелли наклонилась ко мне и прошептала: - Думаю, мы будем рады, что она здесь.
   Итак, мы начали обобщать то, что знали о газовых гидратах.
   У Тома был свой личный опыт и то, чему он научился на местах в Сибири. У меня было то, чему я научился у Гэа и в последующих с тех пор исследованиях. Соня пока выступала в основном в качестве ангела звукозаписи.
   Самые интересные новые факты были получены от Шелли, которая, как правило, занималась поисками. Она обнаружила, что вымирание в конце пермского периода, через которое Гэа так мучительно провела меня, было не единственным случаем, когда выбросы газогидратов привели к беспорядку в климате Земли. Она вывела графики температуры и состава атмосферы. - Этот всплеск известен как "начальный тепловой максимум эоцена". Это произошло около пятидесяти пяти миллионов лет назад, через десять миллионов лет после того, как вымерли динозавры.
   Произошло резкое повышение глобальной температуры, скачок на пять или десять градусов "геологически моментально" - за время настолько короткое, что его невозможно было различить в горных породах, возможно, за десятилетия, а может быть, даже всего за несколько лет. И в это время в воздух был выброшен мощный залп углекислого газа. Это было следствием крупного выброса газогидратов, точно такого же, как в конце пермского периода.
   Точно так же, как конец пермского периода был спровоцирован огромным сибирским трапповым вулканизмом, так и в эоцене вулканизм, по-видимому, снова стал спусковым крючком. У берегов Норвегии, в глубоких отложениях под океаном, лава поднималась из глубоких магматических очагов и просачивалась в гидратные слои вдоль континентальных склонов. Лава даже не прорвалась на поверхность; это было незначительно по сравнению с вулканическими явлениями. Но по мере того, как лава отдавала свое тепло, похожие на лед кристаллы, содержавшие газы, растаяли, и крышка отложений гидратов сорвалась. Мы рассматривали изображения слоев отложений, которые обрушились поверх опустошенных слоев гидрата, и больших вертикальных разрывов - остатков каналов, по которым выделяющиеся газы пробивали себе путь на поверхность.
   Метан достиг дна океана, пузырясь огромными фонтанами, подобными тому, через который прошел Том, и, без сомнения, причинив большой ущерб на местах. Но это было только начало.
   Как только метан достиг океана и воздуха, произошла сложная серия химических реакций. Метан активно вступал в реакцию с кислородом, процесс, который сам по себе выделял тепло. Продуктами реакций было больше углеводородов, воды и углекислого газа, гигатонны его, больше парниковых газов.
   - А остальное, - сказала Шелли, - уже история. Это событие и близко не было таким серьезным, как катастрофа конца пермского периода, потому что была высвобождена лишь часть глобального количества гидратов. Но это был огромный выплеск, возмущение всего углеродного фонда земной поверхности. Вы все еще можете увидеть следы этого в изотопном дисбалансе и тому подобном. В конечном счете избыток углекислого газа был выведен обратно из атмосферы системами Земли - фотосинтезом, выветриванием. Но на это ушли тысячелетия, может быть, мегагоды. А тем временем произошел резкий скачок потепления.
   Соня сказала: - Итак, в эоцене спусковым механизмом был этот подводный вулканизм. Но в наши дни...
   - В наши дни, - сказала Шелли, - спусковым механизмом является антропогенное глобальное потепление. Насколько я могу судить, Майкл, Гэа права. Углекислый газ и другие примеси, которые мы выбрасываем в воздух, нанесли ущерб, более чем достаточный для повторения вулканических возмущений прошлого. Антропогенное потепление климата, которое мы уже вызвали, приведет к тому, что отложения гидратов станут нестабильными. По крайней мере, мы знаем, что грядет, - сказала она замогильным голосом. - Разные причины, но одни и те же следствия: летопись окаменелостей может многому нас научить.
   Том сказал: - И временные рамки...
   - Как сказала Гэа, - ответила нам Шелли. - Десятилетие или меньше. На самом деле дестабилизация уже происходит - как вы знаете.
   Мы позволили этому впитаться в нас.
   Когда Соня приступила к выполнению своей самоназначенной задачи по записи всего этого, ее маленькое личико нахмурилось. Мне показалось, что у практичной военнослужащей возникли некоторые проблемы с представлением этих огромных масштабов в пространстве и времени. - Хорошо, - сказала она. - Таким образом, мы не можем позволить, чтобы эти гидраты разрушались. Таков консенсус, верно? Итак, что нам с этим делать?
   Мы все настороженно посмотрели друг на друга. Это был ключевой вопрос - и самая сложная часть.
   Мы были поколением, страдающим от чувства вины. Президент Амин и Управление научили нас, что мы должны изменить свой образ жизни; теперь мы все жили намного чище и перестали загрязнять пруд. Но наследием нового мышления стало то, что одним из худших оскорблений было то, что его называли инструменталистом, на жаргоне времен Амин - вмешивающимся. Воображать, что мы могли бы активно решать проблемы размером с планету, казалось таким же высокомерным, как и установки, которые в первую очередь втянули нас в эту неразбериху. Итак, задать вопрос Сони - что нам делать? - значило встретиться лицом к лицу с современным табу.
   Шелли резонно сказала: - Посмотрите на это с другой стороны. Мы не доверяем себе, чтобы не сделать беспорядок еще хуже. Но у этих газовых гидратов нет совести, нет души, нет сочувствия; они взорвутся, как бы мы к этому ни относились.
   Том удивил меня. - Хорошо, давайте поиграем в игру инструменталистов. Если вещество, которое мы вводим в атмосферу, приведет к нестабильности гидратов, давайте просто прекратим это делать.
   Я поймал взгляд Сони и вспомнил ее правила. Я сказал: - Что мне в этом нравится, так это то, что в долгосрочной перспективе это должно быть правильным решением. Устранение первопричины проблемы должно быть лучшей стратегией, чем возня с симптомами.
   Том осторожно сказал. - Давайте послушаем "но"...
   - Но уже слишком поздно.
   Шелли поддержала меня.
   Мы уже многое сделали, отказавшись от большинства автомобилей. Но даже если завтра мы закроем все фабрики и электростанции, углекислый газ все равно будет поступать в воздух, например, из гниющих отложений на умирающем морском дне. Мы имели дело с системами размером с планету; огромная инерция процессов на Земле привела бы к тому, что повышение содержания углекислого газа продолжалось бы десятилетиями, а вместе с ним и потепление.
   Соня все это записала. - Так что если мы перестанем выбрасывать вещество в воздух, это не поможет. Почему бы нам не попробовать удалить его обратно?
   Шелли сказала: - Это такая хорошая идея, что люди уже делают это.
   Это было правдой; в разных уголках земного шара осуществлялись проекты "геоинженерии" - робкие, глубоко немодные. Большинство из них сосредоточились на скромных усилиях по так называемому "улавливанию углерода", удалению углекислого газа из воздуха быстрее, чем могли бы справиться естественные процессы.
   - Таким образом, мы просто ускоряем эти программы, - сказала Соня. - Может быть, нам следует сделать так, чтобы углекислый газ выпадал в виде снега, как это происходит на Марсе.
   Это была одна из побочных работ, своего рода дурацкая идея, которую, как я представлял, должен был породить собственный процесс Сони. Мы немного поиграли с этим. Трудность заключалась в том, что Марс намного холоднее Земли. Чтобы заставить углекислый газ замерзнуть, пришлось бы снизить глобальные температуры, что и было именно той проблемой, с которой мы все равно имели дело. Или, может быть, вы могли бы каким-то образом изменить атмосферу, добавить в воздух какой-то фактор замерзания... Никто из нас не знал химии в достаточной степени, чтобы придумать правдоподобный способ осуществить это.
   Том заложил руки за голову и откинулся на спинку стула. - Я не решаюсь говорить это в присутствии такого выдающегося инструменталиста, как ты, папа, но, возможно, мы мыслим слишком масштабно. В конце концов, мы не заинтересованы в охлаждении всей чертовой планеты. Простой стабилизации отложений гидратов было бы достаточно, не так ли? Так почему бы нам просто не подумать о способе замораживания полюсов?
   Шелли сказала: - На самом деле, в прошлом было предложено множество схем охлаждения отдельных участков земной поверхности. - Она быстро пробежалась по теме, что смогла вспомнить или восстановить с помощью своего умного экрана, и мы обдумали это.
   Большинство из этих идей предполагали затенение участка земной поверхности, таким образом отрезая его от солнечного света. Вы могли бы распылять в воздух различные виды аэрозолей, чтобы экранировать свет. Или, что еще проще, вы могли бы отправить флотилию самолетов над полюсами, сбрасывая осколки какого-нибудь посеребренного материала на лед или воду. Если бы сделать материал умным, подумали мы, из него можно было сделать самособирающийся, самосвязывающийся, самовосстанавливающийся зеркальный колпак. Можно было бы даже запрограммировать его на разрушение по команде. Это была отличная идея - обернуть значительную часть мира в серебряную фольгу.
   Или, мы подумали, можно было бы вывести на орбиту какую-нибудь систему защиты от солнечных лучей. Русские играли с этой идеей в прошлом. Вы получили бы гораздо больший контроль над пропускаемым светом, чем при использовании систем в атмосфере или на земле. На несколько минут мы с Шелли погрузились в радостное обсуждение этой идеи. Вы, наверное, имеете в виду масштабную, беспрецедентную программу космических запусков, но мы знали, что если обратим на это внимание, наши двигатели на энергии Хиггса смогут обеспечить топливом необходимый парк ракет-носителей. Но динамика размещения щита таким образом, чтобы обеспечить эффективную защиту полюсов, была бы сложной. Экватор было бы сравнительно легко защитить; там вы могли бы вывести свой щит на геосинхронную орбиту, где, совершая оборот раз в двадцать четыре часа, он, казалось бы, зависал бы над одной точкой на поверхности вращающейся Земли. Однако геосинхронность была не единственным решением; Шелли раскопала кое-какие эзотерические материалы о сложных орбитальных схемах, которые русские когда-то использовали для обеспечения круглосуточного покрытия спутниковой связью своих разбросанных далеко от экватора областей.
   В конце концов, Соня дала нам тайм-аут. По ее словам, мы слишком углубились в детали.
   - Хорошо, - уступила Шелли. - Но мы должны связаться с некоторыми из этих геоинженерных групп, что бы ни решим делать. У них должен быть опыт реализации этих мегапроектов, к которым мы можем подключиться.
   Том покачал головой с видом человека, уставшего от мира, который я слишком часто видел, когда он рос. - Геоинженерия. Терраформирование. Влажные мечты.
   Я огрызнулся: - Какой смысл в насмешке, Том? И, кроме того, это ты предложил охладить полюса.
   - Я не сказал охладить, - сказал он. - Я сказал "заморозить".
   Шелли встала между нами, погасив огонь до того, как он разгорелся. - Ты совершенно прав, Том. - Она обдумала это. - Холодильник - это машина для извлечения тепла из объема. Итак, как это работает? Вы распределяете рабочую жидкость, хладагент - скажем, аммиак - по объему, который хотите охладить. Хладагент испаряется с отбором тепла из заданного объема, таким образом извлекая энергию. В виде газа хладагент поступает в конденсатор, где он возвращается в жидкую форму и, таким образом, отдает тепло. А затем жидкость снова прокачивается по контуру, чтобы отсосать больше тепла.
   Соня делала пометки, но вид у нее был сомневающийся. - Как можно заморозить залежи гидратов? Они залегают глубоко и занимают миллионы квадратных километров.
   - Это не обязательно должно быть так сложно, - сказал я, быстро соображая. - Вы бы провели сеть труб в вещество самих отложений гидратов. Создание функционирующей сети не займет много времени. - Я быстро набросал эскиз, который немного напоминал дорожную сеть с крупными магистралями и ответвлениями небольших боковых дорог. - Вашей рабочей жидкостью, конечно, не обязательно должен быть аммиак. В таких объемах его, вероятно, и не найти. Возможно, жидкий азот - его можно было бы просто извлечь из воздуха...
   Том снова покачал головой, и я был на грани того, чтобы огрызнуться на него в ответ, и знал, что, несмотря на всю тяжелую работу Сони, мы попадаем в ловушки наших отношений.
   Но Соня и Шелли, казалось, одновременно пришли к одному и тому же выводу. Нам нужен был перерыв. Они обе встали. - Время ланча, - сказала Шелли. - Майкл, ты повар.
   - Отлично, - сказал я не очень вежливо. Том поднялся со стула, выглядя таким же раздраженным, каким себя чувствовал я.
   Соня сделала последнюю заметку. - Выморозить. Придержите эту мысль.
  
   Обедом был "шведский стол", на пластиковых тарелках с тем, что я приготовил днем: копченое змеиное мясо, зеленый салат с большими яркими листьями несезонного салата-латука. Мы наполнили наши тарелки и бокалы. У меня были такие маленькие держатели для напитков, которые крепятся к краю тарелки, и я позволял своим гостям бродить по дому с ними.
   Шелли сказала мне с набитым змеиным мясом ртом: - Все идет хорошо, ты так не думаешь?
   - Сессия? Полагаю, у нас появляются кое-какие идеи. Думаю, ты права, нам следует связаться с этими геоинженерами, если мы собираемся начать вторгаться на их территорию...
   Она покачала головой. - Не это. Важные вещи. Вы с Томом. Кажется, у вас все в порядке. Настоящая причина, единственная причина, по которой ты заинтересован в спасении мира, заключается в том, что тебе есть о чем поговорить со своим сыном. Разве это не правда?
   Я вспомнил, это как раз то, что сказал Джордж. - Думаю, да. Но зачем еще кому-то это делать? В любом случае, мы оба ведем себя наилучшим образом, когда вы двое рядом.
   - Соня - настоящая находка, не так ли?
   - Она тебе нравится?
   - Думаю, она потрясающая, - сказала Шелли. - Умная, очевидно компетентная, здоровая - чего еще можно желать? Она подойдет Тому. Как думаешь, насколько они близки?
   - Не могу сказать. Я никогда не мог... - У меня всегда был сложный взгляд на отношения - либо тонкий, либо запутанный, в зависимости от вашей точки зрения. Мне кажется, что существует целый спектр возможностей между полюсами платонических отношений и влюбленности, целые уровни близости, совместного использования, степени дистанции. Когда я был моложе, то всегда наслаждался первыми днями нового романа, когда вы оба стремитесь исследовать, пытаетесь понять, что у вас есть, где в этом спектре возможностей вы находитесь.
   Я пытался объяснить это Шелли.
   - Спектр типов отношений, - сказала она. - Даже когда ты говоришь о любви, то говоришь как инженер.
   - Разве это плохо?
   - Не обязательно.
   - Глядя со стороны, Том кажется таким же, - сказал я. - Может быть, он все еще на ранней стадии с этой Соней, как ты думаешь?
   - О, думаю, они зашли дальше этого.
   - Откуда ты знаешь?
   - То, как они смотрят друг на друга - или, скорее, как они этого не делают. То, как они сидят вместе. Они знают друг друга, но привычным образом, им не нужно проверять. Они привыкли друг к другу, Майкл.
   Теперь, когда я все обдумал, то увидел, что она была права. - Надеюсь, они будут счастливы.
   - О, я думаю, они будут счастливы. Итак, как ты думаешь, где мы находимся в твоем спектре?
   Я был ошеломлен; я никогда не думал о Шелли в таком ключе.
   Она сжала мою руку. - Я не хотела тебя напугать. Не волнуйся, Майкл. Я понимаю, ты знаешь.
   - Ты понимаешь?
   - Конечно. Потому что для тебя спектра больше нет, не так ли? Для тебя есть только Мораг, и это все, что может быть. Мораг, завернутая в радужный плащ. Но я все равно здесь.
   - Я...
   - Ты не знаешь, что сказать? Так что ничего не говори.
   Том, за которым следовала Соня, вышел из гостиной. Его лицо было зловеще суровым. - Папа, тебе сообщение. Я принял его за тебя. Извини, я, очевидно, не должен был этого слышать. - Его тон сочился дерзостью или презрением.
   - Какое сообщение?
   - От Розы из Севильи. Моей тети, - объяснил он Шелли и Соне. - Еще одна летучая мышь на семейной колокольне. Она сказала, что твои иммиграционные проверки завершены, и она признана подходящим личным наставником для тебя, пока ты находишься в Испании. О, и она сказала, что с нетерпением ждет возможности "обменяться с тобой историями о привидениях". - Его гнев был очевидным, холодным.
   Шелли отступила от меня на шаг и вздохнула. - О, Майкл. - И Соня тоже избегала моего взгляда. Она была здравомыслящим человеком, дающим психу немного пространства. Мое смущение усилилось.
   - Я думал, ты покончил с этим, папа, - с горечью сказал Том. - Разве мы не договорились?
   - Мне жаль.
   - Но ты все равно идешь туда.
   - Я должен.
   Шелли снова вздохнула. - Я тоже думала, что мы вернули тебя, Майкл. Но ты обманул нас, не так ли? - Почему-то ее разочарование во мне задело больше, чем реакция Тома. Она поставила свою тарелку на стол. - Ладно, хватит этого дерьма - и хватит этой кроличьей еды, все равно спасибо, Майкл. Давай вернемся к работе. - Она обняла Тома за плечи. - Я хочу развить эту твою идею. Вымораживание...
   Она повела его в гостиную, и Соня последовала за ней, даже не взглянув на меня. Я остался один на кухне.
   Я потратил несколько минут, сгребая мусор в утилизатор и складывая посуду, мне нужно было время, чтобы успокоиться. Я обнаружил, что дрожу. Возможно, было бы легче, если бы Том действительно накричал на меня.
   Затем я последовал за ними всеми обратно в гостиную, где они снова принялись за работу, заполняя страницы и экраны набросками и заметками, по мере того как постепенно обретала форму зарождающаяся мечта о холодильной системе, достаточно большой, чтобы охватить полюс планеты. Но весь остаток дня я чувствовал себя отверженным, как будто совершил ужасный проступок, стал призраком в собственном доме.
  
   Для прохождения третьей части ее обучения, посвященной эмерджентному сознанию, Алию должны были доставить в мир в сердце Галактики. Она была встревожена мыслью о том, что ее доставят в еще одну унылую массу бессмысленного геологического застоя. И, как и у многих других, у этого мира, казалось, не было названия, только номер, присвоенный ему в обширном, постоянно растущем каталоге Содружества.
   Но это, сказал Рит, был мир Трансцендентных.
  
   К облегчению Алии, во время путешествия на борту строгого корабля Содружества Рита Кампоки держались особняком и не пытались обсуждать свою странную одержимость свидетельствованием и Искуплением. Казалось, им было стыдно за то, как они обошлись с Дреа. Бейл держался от нее подальше и не предпринимал попыток оживить их физические отношения. Дреа большую часть путешествия спала. Казалось, она была ранена на каком-то глубоком уровне. Алия ухаживала за сестрой со сложной смесью беспокойства и стыда.
   И во время путешествия Рит продолжал тренировать Алию.
   Казалось, его раздражала самонадеянность Кампоков в попытках выяснить мотивы Трансцендентности - даже попытки манипулировать ею через Алию. - Трансцендентность - это вообще не человеческий разум, - раздраженно сказал он. - Это уже намного, намного больше, чем это. И у нее есть амбиции, простирающиеся еще дальше.
   В основе проекта Трансцендентных лежало то, что он называл энтелехией, вера в то, что люди обладают потенциалом, огромной возможностью, которая может быть реализована в полной мере только через единство. - Какова цель великого переворота человеческой истории - всех наших устремлений, наших войн и нашего мира, нашей колонизации и наших отступлений? Несомненно, это исследование путей, с помощью которых люди могут стать лучшими, какими мы только можем быть. И Трансцендентность - это высшее выражение этого глубокого стремления.
   На данный момент объединение человечества было процессом, сказал Рит, собиранием, установлением связи и разделением. Но этот процесс не был простым, не линейным. Считалось, что когда взаимосвязь сообщества Трансцендентных достигнет определенного уровня сложности, критической массы, в нем произойдет фазовое изменение.
   - Фазовое изменение? - Для Алии это мало что значило. - На что это будет похоже?
   Рит выглядел отсутствующим. - Я не Трансцендентный. Я не могу себе представить. Но это будет реальность другого порядка, Алия.
   - Подумай о конусе. Представь, что срезаешь этот конус, все выше и выше, приближаясь к вершине. Ты делаешь круги, не так ли? Они уменьшаются по мере того, как ты поднимаешься выше, но затем, когда достигаешь самой вершины, эти круги внезапно превращаются в точку, совершенно иную геометрическую сущность. Это разрыв, ступенчатое изменение.
   - Так же и с Трансцендентностью. Она перейдет от своего нынешнего рассеянного несовершенства к новому уровню осознания, целостности, которая будет кристаллизацией разума, полным пониманием Вселенной и нас самих. Когда Трансцендентность пройдет через фазовое изменение, она станет бесконечной и вечной. Буквально. Она уже планирует в таких масштабах.
   Алии это показалось замечательным, хотя и пугающим, но сбивающим с толку. - Как можно планировать быть бесконечным?
   - Что ты знаешь о бесконечностях, Алия?
   - А ты как думаешь?..
   - Бесконечность - это способ мышления, не столько число, сколько процесс. И процессы бесконечности сформировали то, как Трансцендентность строила свои планы на будущее, - сказал он. - Бесконечность дает простор.
   - Представь это. Предположим, у тебя есть космический корабль, больше, чем "Норд", огромный корабль с бесконечным количеством кают. Ты нумеруешь каюты, одна, две, три... В каждой из кают у тебя по одному пассажиру - бесконечное количество пассажиров. Но теперь причаливает другой корабль, со вторым бесконечным набором пассажиров, и всем им нужен ночлег. Что ты делаешь?
   - Заверну их. Я уже заполнена.
   - Так ли? Попробуй следующее. Ты идешь по своему бесконечному коридору. Ты говоришь пассажиру из первой комнаты перейти во вторую. Пассажир из второй комнаты переходит в четвертую. Пассажир из третьей комнаты переходит в шестую...
   - Все перемещаются, - сказала она. - В каюту, номер которой в два раза больше их прежнего.
   - Там хватит места для них всех?
   Она обдумала это. - Да. Потому что у меня бесконечное количество кают с четными номерами.
   - И сколько кают ты освободила?
   - Все нечетные. - Она подумала об этом. - Их тоже бесконечное количество.
   - Итак, что ты делаешь с новым набором пассажиров?
   - Поприветствую их на борту...
   Он улыбнулся. - Видишь? Бесконечность плюс бесконечность равняется бесконечности. Бесконечность позволяет тебе делать то, что конечность запретила бы. Бесконечность - это отображение; это способ делать вещи, способ мышления, на первый взгляд парадоксальный. Трансцендентность еще не бесконечна, но после своей сингулярности она планирует стать таковой. Итак, вот как мыслит Трансцендентность, Алия. И если ты хочешь понять Трансцендентность, ты тоже должна мыслить именно так.
   - В моей голове не бесконечное количество места. Так как же там может поместиться бесконечность?
   Он поднял большой и указательный пальцы на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. - Сколько существует действительных чисел между нулем и единицей?
   - Бесконечное число?
   - На самом деле, неисчислимо бесконечное число... Существует много порядков бесконечности; мы не будем вдаваться в подробности. Таким образом, можно втиснуть бесконечность в конечное пространство.
   - Хорошо. Но это реальная вселенная! Как насчет детализации пространства и времени, материи и энергии? Как насчет квантовой неопределенности?
   Он подмигнул ей. - Я не буду беспокоиться об этом, если ты этого не сделаешь.
  
   Они прибыли в потрясающее небо.
   Они прошли некоторое расстояние до Ядра, центральной выпуклости Галактики, и повсюду были звезды, звезды и турбулентные облака газа и пыли. Все еще можно было видеть завесу тьмы, висящую за звездами, черное небо, не полностью закрытое светом. Но ближе к самому центру скопление было еще более плотным. В этой ванне света и пронизывающей радиации когда-то велись тысячелетние битвы, и триллионы людей потеряли свои жизни.
   На таком поразительном фоне мир Трансцендентных, вырисовывающийся на фоне яркого света, был непривлекательным. На самом деле это была даже не планета, а что-то немного больше астероида, хотя инерционные генераторы, спрятанные в ее сердце, обеспечивали гравитацию, близкую к стандартной, и слой воздуха, достаточно толстый, чтобы дышать.
   Шаттл Рита пронесся над ландшафтом, заполненным зданиями, расположенными в кратерах и ущельях. Многие здания были массивными, со стенами из выдутого астероидного камня, укрепленными на фундаментах, глубоко врытых в землю. Но здания были в основном темными, без украшений, и в их громоздких тенях виднелись лишь небольшие скопления огней.
   На небе, полном звезд, у этого мирка не было даже собственного солнца. Алия узнала, что осиротевшие миры на самом деле были здесь обычным явлением, поскольку звезды располагались так близко, что близкие встречи и даже столкновения звезд были частыми, а планеты часто отрывались от своих родительских систем.
   Но у этого безымянного, бездомного фрагмента была своя история. Огромные усилия были потрачены на то, чтобы превратить его в фабрику по производству боеприпасов - и еще большие усилия были потрачены на то, чтобы снова сровнять его с землей. Современные здания были построены на реликвиях тех давно исчезнувших дней, сооружениях настолько массивных и прочных, что, вероятно, сам астероид разрушился бы раньше, чем они это сделали, оставив блочные здания дрейфовать дальше.
   И теперь эти здания, когда-то посвященные убийствам, были заново освящены как храмы нового бога.
   По мере того, как шаттл снижался, Алии становилось все более не по себе.
   Обладая своей новой способностью слышать за пределами собственной головы, она неуверенно протянула руку. Она могла видеть светлые умы Кампоков и могла читать их пронзительные эмоции так же ясно, как если бы они были ее собственными - их опасения по поводу пребывания здесь, их странные, сложные опасения по поводу Искупления и их смутное чувство вины за то, как они обошлись с Дреа. На переднем плане также были разумы Рита и Дреа. Они все еще были в основном закрыты для нее, словно посеребренные сферы, дрейфующие в ее ментальном небе; ей потребовалось бы некоторое время, чтобы развить свои навыки, прежде чем она смогла бы заглядывать в умы не-адептов. Но она мельком увидела, что скрывается внутри, когда особенно сильная эмоция потревожила поверхность одного из этих разумов - особенно любовь Дреа и беспокойство о ее сестре, со стыдом заметила Алия.
   И помимо всего этого, как она начала смутно слышать, был еще более сильный рев, неясный и сбивчивый. Это было так, как если бы десять тысяч голосов кричали одновременно, их слова сливались в рев, такой же бессмысленный и такой же громоподобный, как грохот волн о берег. Это была Трансцендентность, бурление множества взаимосвязанных разумов. И это было ужасно.
   Она отшатнулась, пытаясь отгородиться от того, что находилось за стенами ее разума.
  
   Шаттл приземлился на окраине маленького и очень тихого городка. Никого не было видно. И после того, как они приземлились, никто не вышел их поприветствовать.
   Они выбрались из шаттла и отправились на прогулку. Это был странный опыт. Этот потрепанный мир был очень маленьким, с горизонтом, близким к изгибу холма; вы могли бы обойти его весь за пару дней. Гравитация была искусственной, и ощущалась именно так; Алия могла ощущать комковатость, тонкие разрывы, когда переходила от влияния одного управляемого инерционного поля Хиггса к другому. Даже облака, усеивавшие тесное темно-синее небо, были упорядоченными, искусственно сформированными. Хотя звезды сияли ярко, в этом мирке не было собственного солнца, и с подветренной стороны зданий висели лампы, рассеивая тени.
   Это было серое, обшарпанное место. Жилища были построены в древних руинах без особого чувства красоты, элегантности или индивидуального стиля - ничего, кроме функциональности. Алия заметила, что нигде не было никакого искусства, как и на Ржавом Шаре.
   Они натыкались на людей, но люди игнорировали их.
   Все, начиная с детей и старше, носили одежду скучно однообразного машинного производства. Они прошли мимо чего-то вроде столовой общественного питания. Казалось, даже мало кто сам готовил себе еду. Везде было тихо, безжизненно. Казалось, никто даже не разговаривал.
   В одном неглубоком кратере, заполненном щебнем, группа детей играла в игру с битой и мячом. Они бегали, бросали и ловили, работая так усердно, что вспотели. Но их лица были пусты, и они бежали, не окликая, не смеясь, не хлопая в ладоши, не препираясь из-за упавших мячей и пропущенных ударов. И их движения были странно скоординированы. Было видно, что в них есть что-то высшее, подумала Алия, что-то, что отвлекало их - или контролировало их, подумала она с беспокойством. Но в них тоже чего-то не хватало. Они сбивались в стаи, как птицы, как-то слабее, чем люди.
   - Большинство детей, конечно, тоже Трансцендентные, - пробормотал Рит. - Еще до их рождения, с момента зачатия. Многие Трансцендентные порождают таких же, хотя и не все. Они играют только из-за потребностей своего растущего организма; это скорее структурированное упражнение, чем игра, как вы ее понимаете.
   - Все ходят, как во сне, - сказала Дреа. - Даже эти дети.
   Бейл сказал: - А ты бы не стала?
   Дреа наконец сказала: - Какое скучное место! Действительно ли так живут сверхлюди?
   Рит пробормотал что-то о том, что богатство индивидуальной жизни Трансцендентного так же несущественно, как культурная среда клетки печени.
   Алия шла скованно, беспокойно, перед ней двигалась сложная тень, отбрасываемая светом из центра Галактики.
   Дреа сухо сказала: - Похоже, твое скорое обретение божественности не прибавляет тебе терпения.
   - Разве ты не была бы взбешена? Я продолжаю ждать, когда это произойдет.
   - Что именно?
   - Чтобы они пришли за мной. Трансцендентные.
   Рит рассмеялся, не без злобы. - Так не будет. Здесь нет ни учителей, ни гидов. Помни, это Трансцендентность, проявление группы, а не индивидуальных действий.
   - Похоже на объединение, - сказала Дреа.
   - Как объединение, да - хотя объединение - это безмозглая машина, а Трансцендентность - это сущность разума. Здесь никто не отвечает. Алия, я назвал это миром Трансцендентных, но это всего лишь упрощающий ярлык. Это не штаб-квартира или столица. Просто так случилось, что многие из здешнего населения являются Трансцендентными. Но Трансцендентные есть по всему Ядру - на самом деле, по всей Галактике. Точно так же, как не имеют значения ни отдельные люди, ни места; Трансцендентность повсюду или нигде... Даже я здесь не главный; я здесь только для того, чтобы указать тебе на твой выбор. Это всегда зависело от тебя. - В его голосе звучала тоска - даже зависть, подумала она.
   Они шли дальше, пока не подошли к какому-то комплексу. Здесь, за низким забором, была группа очень старых людей. Хотя они были одеты в такие же унылые одежды, как и все остальные, они были согбенными, медлительными - большинство из них на самом деле были неподвижны, сидя на стульях или кроватях, расставленных на заросшей травой лужайке. Алии они показались маленькими, как будто с возрастом сублимировались. Младшие санитары ходили среди них, поправляя одеяла и предлагая им безвкусную на вид еду. Но санитары казались такими же рассеянными, как и все остальные.
   Затем, на мгновение, старики, те, кто шел пешком, казалось, двигались скоординированно, пустые лица поднимались, похожие на ветки конечности двигались, как призрак энергичной стайки детей. Алии показалось, что она видит, как дух Трансцендентности проходит через них, как это было через детей. Но мгновение прошло, и все, что она увидела, были старики, бормочущие и спотыкающиеся в грязи.
   - Бессмертные, - тихо сказал Рит. - Пережившие историю, а теперь и сердце Трансцендентности, совершенно новая форма человечества... Никто точно не знает, сколько лет некоторым из этих людей. Эта таблетка бессмертия творит чудеса, Алия!
   Дреа спросила: - Но кто захочет жить вечно, если все будет так?
   К ним по-прежнему никто не подходил и даже не замечал их присутствия. Дреа сказала, что Трансцендентность может быть сверхчеловеческой, но это было не очень вежливо.
   Усталые, разочарованные, опустошенные, они поплелись обратно к шаттлу.
  
   Еще один перелет, больше аэропортов, систем обработки и онлайн-бронирования. Но я справился с этим.
   С воздуха Севилья выглядела как драгоценный камень, сверкающий на груди пустыни. Через город протекала река Гвадалквивир, но ее воды были низкими, коричневыми, медлительными. Сам город, большая часть которого отливала серебристой краской, казался странно статичным даже в эти дни без движения, словно огромная съемочная площадка в кино. Когда самолет накренился для последнего снижения, я мельком увидел сельскую местность, простирающуюся на восток, через южную Испанию к настоящей пустыне Альмерия. Ее бесплодие нарушалось пятнами сероватой зелени, возможно, оливковыми рощами. Дальше я увидел ослепительные серебристые прямоугольники, которые могли быть теплицами или солнечными фермами, и одну тонкую иглу, которая, должно быть, была знаменитыми солнечными часами, высотой в километр. Но на огромном пустом ландшафте эти признаки жизни были редки.
   Терминал аэропорта представлял собой большую коробку из стекла и бетона, шикарную на рубеже веков, но теперь бетон потрескался и покрылся пятнами. Похожие на пауков роботы-уборщики неуклюже карабкались по окнам, но, казалось, они просто разгребали грязь. Даже внутри здания аэровокзала на полу лежала красноватая пыль, похожая на мелкозернистый песок, небрежно рассыпанный крошечными дюнами по углам.
   Процедура высадки была достаточно простой. Мое собеседование при выходе из самолета заняло всего тридцать минут, с обычными анализами крови, ДНК и сетчатки, психологическим профилированием и нейронными зондами. Но от одного этапа введения к следующему предстояло пройти много шагов, а нас, пассажиров, было совсем немного. Я чувствовал, что нахожусь во внутренностях огромной машины, созданной для обработки стад людей, которые теперь исчезли.
   Как только я собрал свои сумки, то прошел таможню. И там меня встретила моя тетя Роза.
   Это была маленькая, плотная пожилая женщина с округлыми плечами и скованными движениями. Она выглядела солидной, хотя и медлительной, странно мускулистой. Ее лицо представляло собой диск мятой плоти, загорелой, как кожа, но глаза были бледными и ясными, крошечные серые камешки. Она была похожа на моего дядю Джорджа гораздо больше, чем моя мать. В ее волосах виднелись грубо подстриженные редкие седые пряди. На ней была униформа ее профессии: черная рубашка, черные брюки и кардиган из черной шерсти, выглядевший тяжелым, несмотря на дневную жару. Даже туфли на ней были черные, ярко начищенные на ее маленьких ножках. А на шее у нее была повязана бледная полоска плотной ткани.
   Она критически оглядела меня с ног до головы; после долгого перелета я чувствовал себя помятым. - Итак, ты Майкл. Сын Джины.
   - Рад познакомиться с вами, тетя Роза.
   - Тетя. - Она хихикнула. - Великие небеса, тебе, должно быть, пятьдесят лет. Что за слово такое используешь?
   - На самом деле мне пятьдесят два...
   - Думаю, подойдет "Роза". - У нее был странный акцент, скорее британский, чем американский, но с незнакомыми интонациями.
   Мы стояли лицом друг к другу. Я чувствовал себя неловко, неуверенно. В конце концов наклонился, чтобы поцеловать ее. Она не вздрогнула; выглядела удивленной. Я поцеловал ее в левую щеку, а затем в правую, в европейском стиле. Ее кожа была горячей и очень сухой.
   Она отступила назад. - Итак, с этим мы покончили. У тебя весь багаж с собой? Хорошо. Следуй за мной... - Она вывела меня из здания аэровокзала.
   Когда мы вышли из зоны кондиционера, мне показалось, что я наткнулся на стену. Я никогда не чувствовал ничего подобного: сухая, тяжелая жара, которая, казалось, вытягивала из моей кожи всю влагу, а воздух был пыльным, почти ароматным. Это было почти как мои потрясающие впечатления от виртуального пермского периода.
   Роза просто топала по жаре, ничего не замечая. Я изо всех сил старался следовать за ней.
   Она подвела меня к стоянке, где нас ждало такси, пустая белая кабина с тонированными стеклами. Я дотронулся до металлической ручки багажника, и меня пронзил статический разряд, заставивший мою руку отдернуться назад.
   Роза приподняла почти невидимые брови. - Это из-за сухости воздуха, - сказала она. - Профессиональный риск. Ты привыкнешь к этому. Или нет. Входи.
  
   Роза жила в районе под названием Ла Макарена, на севере Севильи. Это был беспорядочный район, переполненный крошечными церквями в стиле барокко и тапас-барами. Но даже здесь, когда наше такси пробиралось по узким улочкам, вокруг никого не было. Многие бары и магазины были заколочены, и единственными признаками движения были насекомые и роботы-уборщики.
   Здесь было чисто, на улицах не было мусора, а стены были начисто вычищены от граффити. Несколько более величественных особняков за высокими стенами и оградой подавали признаки жизни. На некоторых участках росли деревья, оливки или апельсины, или даже клочки газона; повсюду виднелись головки разбрызгивателей. Но в целом чувствовалось запустение. Это было так, как если бы город был населен только машинами, роботами, которые бездумно, бесцельно скребли улицы и стены, но все это время все гнило, проваливаясь обратно в сухую землю. И, несмотря на очевидные усилия роботов-уборщиков, все было покрыто тонким налетом оранжевой пыли.
   Испания теряла своих людей. С начала века ее население сократилось вдвое, а к концу снова сократится вдвое. Я знал все это, что здесь был крайний случай общей депопуляции Запада. Но я не ожидал, что это будет так очевидно, что город будет казаться таким пустым.
   Мы добрались до квартиры Розы. Это было маленькое, довольно убогое помещение на третьем этаже многоквартирного дома, недалеко от проспекта под названием Калле дель Торнео, который шел вдоль берега реки. Жесткая система безопасности сдалась по взмаху ладони Розы и пожертвования нескольких клеток с кончика ее пальца для ДНК-тестера. Даже внутри здания я никого не увидел, как будто Роза была последней оставшейся в живых жительницей Севильи.
   Кондиционированный воздух в квартире был прохладным, влажным, свежим. У Розы была небольшая кухня с обеденной зоной, которая выходила на балкон с видом на город, и свободная спальня, где она разрешила мне пожить. По дому ползала пара роботов, оснащенных для приготовления пищи, уборки. Ее вспомогательное оборудование казалось намного проще, чем у Джорджа, но, с другой стороны, я мог видеть, что Роза постарела сильнее, чем Джордж. И она, казалось, отключила некоторые из функций высшего разума в своих различных машинах. В этом месте не было ни обратной связи, ни чего-либо похожего на слегка раздражающего игрушечного робота-компаньона Джорджа.
   Ванная была крошечной. Я принял душ под струйкой воды, которая постепенно становилась все более теплой. Оранжево-красная пыль смылась с моих волос и кожи и собралась у моих ног. Позже я узнал, что вода здесь была непомерно дорогой - вот почему эти роскошные резиденции, дома богачей, так вызывающе демонстрировали ее потребление.
   С благословения Розы я прилег на часок и вздремнул. Мои сны были беспокойными, и я проснулся не отдохнувшим.
   Роза приготовила мне поесть. Мы сели за ее столик у окна, из которого открывался вид на город. Закат поднимался в небо пятном пыльного света. Силуэты зданий передо мной вырисовывались на фоне заходящего солнца, образуя неровный, загроможденный горизонт, но огни виднелись лишь в нескольких из них.
   Еда у Розы была на удивление вкусной. По ее словам, это были местные блюда. Она подала мне рыбный суп с хлебом и кусочками горькой апельсиновой цедры; она назвала его карроченас. Затем мы съели фасоль с кусочками вяленого мяса, хабас де ла рондена. Но мясо оказалось обычной ветчиной, нарезанной кусками из какой-то безмозглой, кубической, бессмертной массы где-то на фабрике; мне оно показалось слегка пресноватым, водянистым.
   Мы немного поговорили о семье. Роза, казалось, не очень заинтересовалась. В этом она была больше похожа на мою мать, чем на Джорджа. Но она знала о Томе и его эскападе в Сибири.
   И она знала все о Мораг. Она подняла эту тему еще до того, как мы доели фасоль.
   - Давай обсудим это открыто, прежде чем идти дальше. - Она постучала согнутым пальцем по своему священническому воротничку. - Это то, что ты ищешь, Майкл? Колокольчик, книга и свечи?
   - Я пришел, потому что Джордж подумал, что это будет хорошей идеей.
   - Ах, Джордж, мой дорогой, надолго потерянный брат. Идеальный семьянин. Видишь ли, это его инстинкт; когда сталкиваешься с проблемой, ты должен обернуть ее цепкой паутиной семьи. Может быть, если бы у него были собственные дети, выходки его братьев, сестер и племянников не имели бы для него такого большого значения - не то чтобы я из тех, кто любит поговорить. Что ж, возможно, он прав. Если я приму то, что ты говоришь, за чистую монету, мы имеем дело с призраком. К кому лучше обратиться, как не к священнику?
   - А куда лучше приехать, чем в такую древнюю страну, как эта? - По ее словам, здесь была могила самого Колумба, в Севильском соборе, который сам был построен на месте мечети, возведенной мусульманами, некогда оккупировавшими южную Испанию. - Мы пропитаны историей, пропитаны призраками. Когда-то Севилья была известна как центр некромантии, которая является искусством преднамеренного вызова призраков ради получения информации о будущем. Королева Изабелла положила этому конец! Теперь толпы истории отступили, и нам приходится иметь дело с новыми популяциями призраков. Миллионами их. - Она наклонилась ко мне, пристально глядя, и в комнату, казалось, проникла еще более глубокая тишина. - Разве ты этого не чувствуешь? Тишину пустого города?
   Я почувствовал клаустрофобию, обиду. Откинулся на спинку стула и отодвинул свою еду. - Послушайте, - сказал я. - Я благодарен вам за гостеприимство. За еду. Но...
   Ее глаза заблестели. - Но тебе кажется, что я недостаточно уважительно отношусь к твоему драгоценному опыту.
   - Драгоценному? - Я покачал головой, мое раздражение росло. - Вы что, воображаете меня каким-то невротичным пожилым дураком? Поверьте мне, я не хочу, чтобы это происходило со мной.
   - Я думаю, тебе лучше рассказать мне о Мораг, - тихо сказала Роза.
   Я успокоился. - Я познакомился с ней, о, двадцать семь лет назад. Она была на пару лет моложе меня. На самом деле она была подругой Джона, моего брата.
   Роза приподняла бровь.
   - Тогда она была биологом-поисковиком. Она проводила свое время в поисках новых видов грибов-аскомицетов. Вы понимаете, что это значит? Из аскомицетов получено около девяноста процентов наших антибиотиков, хотя до этого мы идентифицировали только около двадцати процентов видов, которые, как считается, существуют...
   Роза сказала: - Очень современное занятие.
   Так или иначе, мы поженились и были очень счастливы, и у нас родился Том. После этого моя работа часто заставляла меня бывать вдали от дома, но Мораг все равно снова забеременела. А потом... Ну, Роза знала остальное.
   Я рассказывал Розе все это по частям, но она терпеливо слушала. Это умение, без сомнения, было результатом сорока лет работы священником, но, тем не менее, оно было эффективным.
   Однако я чувствовал себя неуютно, когда говорил о Томе и Мораг. Я знал, как он был недоволен тем, что я приехал сюда; мне казалось, я ощущал его враждебность на всем пути через Атлантику.
   - И теперь она вернулась к тебе, - сказала Роза.
   - Похоже на то.
   - Как ты думаешь, почему?
   - Не знаю! Хотел бы я знать.
   - А ты хочешь, чтобы это прекратилось?
   Я не мог ответить ни "да", ни "нет"; либо это было бы правдой, либо ложью. - Я хочу понять, - сказал я наконец.
   Она протянула руку. Когда ее сухие пальцы коснулись тыльной стороны моей ладони, я почувствовал толчок, почти такой же, как статический разряд, который я испытал ранее. - Постарайся успокоиться, - сказала она. - Мне просто нужно было убедиться, что ты искренен.
   - Конечно, я искренен.
   - Что ж, теперь мы оба это знаем, не так ли?
  
   Пока она узнавала обо мне, я узнал о ней. Дядя Джордж рассказал мне кое-что из истории Розы. Во время того ужина я начал узнавать немного больше.
   Она родилась в Манчестере, Англия, как и Джордж, почти девяносто лет назад. Но когда она была совсем маленькой, ее отправили в Рим и отдали на попечение католической маргинальной группы под названием Орден могущественной Святой Марии, королевы девственниц - Орден, как называл его Джордж. Сам Джордж был так мал, что даже забыл, что у него есть эта вторая сестра, пока случайно не наткнулся на фотографию среди вещей своего покойного отца.
   Орден занимался обучением. Среди прочего. Роза была воспитана ими, и когда выросла, пошла работать на Орден.
   Когда Джорджу было за сорок, он узнал о существовании Розы и отправился в Рим, чтобы найти ее. Это совпало с каким-то кризисом в Ордене. Последовательность событий привела к тому, что Розу исключили из него, и на некоторое время она снова исчезла из жизни Джорджа.
   Оказалось, что после своего исключения из Ордена Роза осталась в рамках католицизма. Она училась в семинарии и в конце концов приняла духовный сан, чтобы стать священником. Теперь, как я узнал, она служила в разрозненном приходе, который охватывал большую часть северных пригородов Севильи, и в более бедных общинах за пределами города. Она прослужила здесь три десятилетия и все еще работала, не собираясь уходить на пенсию, пока у нее оставались силы.
   В тех первых рассказах ее история показалась мне странной. Орден был готов принять ее, потому что, казалось, существовала какая-то глубокая и давняя семейная связь между Пулами, маленькой нуклеарной семьей моей матери в Манчестере, и Орденом в Риме. Но отослать ребенка навсегда было невероятно болезненным поступком для семьи. И затем, со стороны родителей казалось ужасно холодным и расчетливым обманом лгать об этом Джорджу, своему сыну, сохраняя в тайне само существование сестры.
   И тогда моя собственная мать, которая была немного старше Джорджа, вероятно, вспомнила все это. Неужели ей никогда не приходило в голову рассказать Джорджу о Розе до того, как он сам раскрыл секрет? Но моя мать тоже никогда не обсуждала ничего такого со мной. Я подозреваю, что поколения таковы; даже несмотря на то, что мне было за пятьдесят, моя мать все еще скрывала от меня свои проблемы, как если бы я был ребенком.
   И все же рассказ Розы о себе был пустой историей, как мне показалось, перечислением событий без настоящей души. Я задавался вопросом, сколько еще из этого мне придется узнать, прежде чем я закончу, и как много я действительно хотел знать.
   - Ты верующий, Майкл?
   - В христианского Бога? Думаю, нет. Мне жаль.
   - Ничего. Я не уверена, что это так, несмотря на это. - Она поправила воротничок. - Но я убеждена, что все, что мы, люди, делаем, имеет какую-то эволюционную цель, иначе мы бы этого не делали. И я верю, что священники, а также знахари и шаманы, которые были до них, призваны сыграть решающую роль, независимо от их теологического обоснования.
   - Когда я только закончила семинарию и получила свою первую должность в приходе здесь, в Севилье, то думала, что буду достаточно сильна, чтобы справиться с тем, что мне предстоит на этой работе. В конце концов, я и сама прошла через некоторые изнурительные испытания. - Ее лицо на мгновение исказилось, но она не стала вдаваться в подробности. - Я была неправа. Я была шокирована.
   - Я обнаружила, что была проводником, Майкл. Такова была моя роль. Канал, в который люди могли выплескивать свою боль и свой страх. И, поверь мне, этого предостаточно, даже в этом месте, где почти не осталось людей. Я была почти раздавлена, как пылинка в пыльной буре. Но мои старшие наставляли меня, и я пришла к пониманию своего долга, который заключался в том, чтобы твердо стоять перед лицом этого великого потока страданий.
   Я осторожно сказал: - И - опыт, подобный моему? Вы сталкивались с подобными вещами раньше?
   - Моя вера учит нас, что мир - более тонкое место, чем открывается нашим грубым чувствам, Майкл. Ты должен сильно верить в это, независимо от того, принимаешь ты христианское объяснение или нет. И, да, иногда я сталкивалась с переживаниями, которые ты описал бы как выходящие за рамки естественного. Ты инженер, не так ли? Тебе, вероятно, неудобно, что с тобой происходит что-то настолько иррациональное.
   Мне никогда не нравилось, когда меня загоняли в угол. - Мне хочется думать, что у меня более широкий кругозор, - сказал я.
   - Что ж, возможно, так оно и есть. В конце концов, ты здесь. И теперь, когда я встретила тебя, я вполне готова поверить, что ты не сумасшедший, не помешанный и не лжец; с тобой действительно что-то происходит. Что мы должны выяснить, так это то, что это значит.
   - Так что же нам делать?
   - Пока ничего. Ты говоришь, что Мораг приходит к тебе без твоего выбора. Тогда позволь ей прийти к тебе снова, и посмотрим, что мы увидим.
   - А если она не придет?
   Она улыбнулась; мне показалось, что я уловил тень презрения в выражении ее лица. - Тогда тебе не о чем беспокоиться, не так ли?
  
   Мы пили вино. Оно было крепленым, что-то вроде хереса, но легкое и очень сухое, со странным солоноватым привкусом. Роза выпила свою порцию, запивая небольшим количеством воды. Она сказала, что вино называлось мансанилья и выдерживалось только в городке на юго-западе, где Гвадалквивир впадает в Атлантический океан, что, возможно, объясняет едва уловимую солоноватость.
   Роза открыла стеклянные двери на свой балкон, и мы вышли. Мы смотрели на запад, где небо все еще было окрашено пыльным закатом, но в зените начинали появляться белые, как кость, звезды. Воздух остывал, но все еще был таким сухим, что обжигал мне горло. В затемненном ландшафте зданий, домов и магазинов, ресторанов и баров было видно мало огней, и над городом воцарилась какая-то плотная тишина, тишина настолько насыщенная, что, казалось, она глухо ревет, как кровь, в моих ушах.
   Роза принесла с собой маленький кувшинчик с водой и время от времени подливала немного в вино. - Ты уверен, что ничего этого не хочешь?.. Обычаи меняются, знаешь ли. В наши дни в некоторых домах хорошая пресная вода преподносится как более изысканный напиток. Вы добавляете в воду вино, а не наоборот! - Она подняла кувшин к небу, вглядываясь в воду; она была слегка мутноватой. - Но эта не прошла бы проверку в лучших семьях. Опресненная океанская вода, доставляется сюда из Альмуньекара на побережье.
   - Воды здесь не хватает.
   - Конечно. То же самое по всей планете. Эпидемия средних широт, в середине века, - сказала она. - Испания - это большая квадратная коробка из земли и гор, и в течение двадцати лет, я полагаю, больше, она высыхала, иссушалась. К счастью для испанцев, у них уже был обширный опыт в области сохранения воды, опреснения, всех других областях борьбы с засухой. Я помню, когда впервые приехала сюда, существовал обширный план по орошению Альмерии, пустынного региона на востоке. Это был бы величайший в мире туристический курорт, больше, чем Флорида, с полями для гольфа и домами отдыха на десятки тысяч человек. И они обещали сделать растения и травы настолько солеустойчивыми, что их можно было бы орошать неочищенной морской водой. Ха! Теперь все это исчезло, и мы страдаем от пыли.
   - Я заметил это сегодня.
   Она провела пальцем по перилам балкона; подушечка ее пальца порозовела от грязи. - Чистящие машины отполировали это только сегодня утром. - Она потерла пальцы друг о друга, и сухая пыль струйкой посыпалась на пол. - Вот оно, - сказала она. - Все эти поля для гольфа и дома отдыха, и солеустойчивый рис, и люцерна, и кукуруза - все взлетело на воздух... Тише. - Она подняла палец и всмотрелась в темноту.
   Я услышал шорох, доносящийся из переулка подо мной. - Что это? Мышь, крыса?
   - Возможно. Хотя им больше нечего есть. Это может быть робот, еще одна из наших машин, ангелов-хранителей, искренне следящая за безопасностью улиц для пожилых людей вроде меня. Я иногда задаюсь вопросом - мне говорили, что машины такие же умные, как собаки или даже некоторые кошки. Когда у них закончатся паразиты, которых нужно уничтожить, чем они займутся ради развлечения? Набросятся ли они друг на друга?..
   - Почему в Испании так пусто? Что вызвало эту депопуляцию? - Мне было слегка стыдно за свое невежество.
   - Засуха посодействовала, - сказала Роза. - Но перемены произошли благодаря человечеству, Майкл, изнутри нас.
   Где-то на рубеже веков люди во всем мире просто перестали рожать так много детей. Какое-то время эффект был замаскирован; в конце прошлого века наблюдался самый большой прирост населения в истории человечества, и по мере того, как эти огромные группы достигали детородного возраста, они наводняли мир еще большим количеством детей. Но вскоре демографический рост прервался, и начался спад.
   Роза сказала: - В Испании правительство встревожилось. Сначала считалось, что это был просто выбор женщин, которые взяли под контроль свое собственное тело, в массовом масштабе, возможно, впервые в истории. Испания, наряду с другими странами, создала более цивилизованные учреждения по уходу за детьми - роботы помогли в этом. Более тонко они попытались пересмотреть гендерные роли, негласный контракт между мужчинами и женщинами. Я, конечно, наблюдала за всем этим со стороны. То еще зрелище! Кое-что из этой социальной инженерии сработало, например, в Соединенных Штатах. Но не в Испании, Италии, Греции, более консервативных, патриархальных странах. Там традиции слишком глубоко укоренились, чтобы их можно было изменить, даже перед лицом демографического коллапса.
   - Но я думаю, что все это гораздо глубже - чем просто вопрос отцов-домоседов и детских садов, не так ли? В конце концов, здесь бросается вызов всем глубинным инстинктам: инстинкту размножения племени, стремлению наполнить мир своим потомством, всем древним побуждениям железного века, которые позволили нам покрыть планету. Но теперь берет верх какая-то другая, более таинственная мотивация. Когда-то люди приходили сюда большими волнами, римляне и вестготы, мавры и христиане. И теперь они снова уходят - никуда не уходят, просто растворяются в утраченных возможностях. И когда они уйдут, не останется ничего, кроме этой щемящей пустоты. Но это кажется правильным. Тебе так не кажется? Это соответствует времени.
   - Я удивлен, что вы счастливы вот так жить в одиночестве.
   - В моем возрасте, ты имеешь в виду? О, я в достаточной безопасности. Я окружена машинами, как и все мы. Все они бессмысленно разумны. Разумность машин теперь всеведуща и вездесуща, точно так же, как мы когда-то представляли Бога - ха! Я уверена, что они не допустили бы, чтобы мне причинили какой-либо вред.
   - А как насчет преступности?
   - Я этого не боюсь. Преступники тоже предпочитают толпу. Если я когда-нибудь по-настоящему почувствую, что мне нужны люди, то отправлюсь в более популярные районы города - Эль-Ареналь у реки, где на Пласа-де-Торос до сих пор устраивают бои между людьми и роботами-быками, или Санта-Крус, старый еврейский квартал. И туда же отправляются преступники. И вороны, и крысы...
   - Но вы предпочитаете оставаться здесь, - сказал я. - Подальше от огней, от людей.
   - Я иду туда, где во мне нуждаются, - сказала она. - Но, да, я предпочитаю тишину. Иногда можно почувствовать, как она поднимается вокруг, пустота, исходящая из тысячи заброшенных зданий, миллиона комнат, в которых нет ничего, кроме мусора. Я чувствую себя так, словно нахожусь в крошечной спасательной шлюпке, плывущей по течению в пустоте.
   - И вам нравится так себя чувствовать?
   - Там, где я выросла, было совсем по-другому, - сказала она. - Несколько многолюдно. Возможно, в зрелом возрасте я наслаждаюсь контрастом.
   - Тетя Роза, думаю, вы проводите слишком много времени в одиночестве.
   Это вызвало у нее смех. - Возможно, так и есть. Как ты думаешь, я нездорова? Но мне все еще нужно здесь поработать. Ты спросил меня о переживаниях, выходящих за рамки естественного...
   Она рассказала мне историю.
   Она сказала, что городские власти прокладывают себе путь через обезлюдевшие районы, пытаясь сделать их безопасными. Некоторые строения сносились, но обычно, с большим сожалением, это называлось "консервацией", поскольку здания охранялись и опечатывались до того дня, когда люди вернутся. И иногда, во время этой терпеливой уборки, они находили вещи, которые заставляли пожарных, полицейских или менеджеров по охране окружающей среды прибегать к услугам такого священника, как Роза.
   - В одном случае, когда рабочие приблизились к разрушенному старому дому, им показалось, что они услышали гармоничное пение детей, похожее на школьный хор. Но там не было детей. Затем они нашли подвал. Оказалось, что им пользовался мужчина, который на протяжении многих лет похищал детей. Тебе не обязательно знать подробности. Его преступления так и не были раскрыты, по крайней мере, до сих пор.
   - Рабочие не хотели, не могли войти в тот подвал. Это было не из-за гнили или разложения или опасности заболевания; их оборудование позаботилось бы об этом. Но была более серьезная проблема, с которой, как они надеялись, я справлюсь своими молитвами. - Она сделала паузу. Ее маленькое замкнутое личико теперь было совершенно непроницаемым. - Ты когда-нибудь сталкивался со злом, Майкл?
   - Я так не думаю...
   - Ты бы знал. В художественной литературе зло изображается стильным, умным. Дьявол - джентльмен! Но на самом деле зло банально. В том подвале грязь, кровь, клочки волос и одежды, даже разбросанные игрушки - это было тошнотворно, буквально отвратительно, так, как никогда не могло быть в месте обитания животных. - Она повернулась ко мне; ее тело оставалось неподвижным, в то время как голова поворачивалась, как у совы. - Твой призрак. Твоя Мораг. Она злая, Майкл?
   - Нет, - сказал я с уверенностью. - Что бы это ни было, она не такая.
   Казалось, она слегка расслабилась. - Хорошо. По крайней мере, нам не придется с этим сталкиваться. Тогда мы должны искать другое объяснение, другую интерпретацию. Возможно, ты некромант, Майкл, в этой столице некромантии; возможно, ты человек, который разговаривает с призраками, чтобы предсказывать будущее - что ты думаешь?
   Я подумал, что мне нужно еще немного этого вина с привкусом моря.
  
   Роза обещала мне, что на следующий день она поведет меня осматривать достопримечательности Севильи. Мы поднимемся на Ла-Хиральду, мавританскую башню, расположенную посреди готического христианского собора, и посмотрим на город. Или, что еще лучше, возможно, мы бы поднялись на Солнечные часы, символ экспортной отрасли номер один в Испании - электроэнергетики. Мне показалось интересным, что идеи Розы о том, как провести день, были связаны с посещением высоких мест. Она стремилась к уединению и высоте, что, казалось, контрастировало с ее странной ранней жизнью, которая, насколько я мог понять, протекала в условиях скученности и глубокого подполья.
   Однако я с нетерпением ждал возможности увидеть Солнечные часы. Это была башня солнечной энергии высотой в километр, возвышающаяся над сверкающими гектарами ферм с солнечными батареями, чудо современного искусства. Воздух, нагретый у ее основания, поднимался вверх через башню и приводил в движение турбины. Это был простой дизайн, хотя и ужасно неэффективный - но кого волновала эффективность, когда солнечный свет можно было получать бесплатно?
   Но в итоге мы никуда не пошли, потому что следующий день был "пыльным".
   Меня разбудил шум уличного движения, который не показался бы необычным, если бы был не здесь. Вскоре после рассвета. Выглянув через закрытые балконные окна, я увидел, как по улице катятся роботы-водовозы, разбрызгивая воду по поверхности улицы. Они передавали предупреждения на четком, отрывистом испанском. На среднем расстоянии весь горизонт был скрыт оранжево-красной дымкой, а восходящее солнце представляло собой бледный диск, отбрасывающий лишь слабые тени на пустое дорожное покрытие. - Скорее всего, мы застрянем дома на целый день, - сказала Роза.
   Мы позавтракали, наблюдая за бурей. Я сидел у закрытого окна с чашкой кофе, приготовленного на опресненной океанской воде, и наблюдал, как клубится пыль. Ветер дул с севера, из иссушенных недр полуострова, сдувая остатки верхнего слоя почвы страны в море. Когда он обрушился на нас, мы погрузились во тьму.
   На следующий день пыль все еще держалась. Укрывшись в квартире Розы, мы услышали жужжание самолетов. По словам Розы, они сеяли облака над водохранилищами, распыляли жидкий азот и йодид серебра, пытаясь вызвать дождь. Роза была цинична. Она сказала, что самолеты были просто трюком, призванным убедить население в том, что правительство что-то предпринимает. По ее словам, приближались региональные выборы; вот почему они засеивали облака.
   Временами становилось так темно, что казалось, будто находишься под водой. Я смотрел вверх на волны, которые собирались и разбивались о слой пыли, покрывавшей город, огромные волны, возвышающиеся между землей и небом.
  
   В этом мире Трансцендентности не было настоящей ночи.
   Запертая в непрозрачных стенах своей каюты, рядом с крепко спящей сестрой, Алия чувствовала беспокойство. В безмолвной темноте, когда ничто не отвлекало, было еще труднее отключиться от этого нескончаемого рева снаружи шаттла и в ее собственной голове.
   Но, дрейфуя между сном и бодрствованием, она наконец обнаружила то, ради чего ее сюда привезли.
  
   Это было похоже на сон. Она осознавала себя удобно лежащей на своем тюфяке. Она даже знала, что ее сестра неподвижно лежит в углу комнаты, ее тело - теплая масса, а разум сосредоточен сам на себе.
   Но крупица сознания, которая всегда пряталась за глазами Алии, казалось, высвободилась и свободно плавала по комнатам ее разума. И стены этих комнат были пористыми - тонкими, полупрозрачными, - так что сквозь них проникал более яркий свет, и она слышала голоса, многие из них. Это был не тот бесформенный шум, который расстраивал ее раньше, но похожий на отдаленное пение, возможно, объединенного хора, слившиеся голоса были приятны, но рассеяны ветром. Сияние снаружи было теплым и приветливым, голоса нежными и гармоничными.
   Усилием воли она пробилась наружу сквозь стены своей головы.
   Ее разум подбрасывал аналогии тому, что она испытывала.
   Она парила над пейзажем. Было темно, но на этой бархатной земле лежали узоры света, похожие на систему дорог, светящуюся разноцветную нить, соединяющую множество блестящих точек.
   Она хотела увидеть больше. Она без усилий поднялась.
   Поверхность под ней была похожа на звездное небо, но перевернутое, с огромной картой созвездий, написанной поверх него. Тут и там связи собирались теснее вокруг плотно соединенных скоплений узлов, которые светились, как города. Она увидела, что карта не бесконечна. Она замыкалась сама на себя - не как сфера, это было бы слишком буквально для этого мечтательного видения, но с каждой точкой, связанной друг с другом. Карта была динамичной, связи искрились, переплетались, переподключались и постоянно менялись. Постоянное движение тоже было частью узора; это была карта как во времени, так и в пространстве.
   И хотя топология сети постоянно менялась, ни одна из этих сияющих точек никогда не оставалась изолированной. Каждая из них всегда соединялась двумя, тремя, четырьмя связями со своими соседями, а через них и со всей совокупностью.
   Это была Трансцендентность, сияющие узлы человеческих разумов, связи, которые соединяли их, каналы общей мысли и памяти. Эта визуальная карта была грубой аналогией и неполной, поскольку объединенный разум был больше, чем простая совокупность индивидуумов. И все же это помогло ей начать видеть. Рит был прав: местоположение в пространстве или даже во времени не имело отношения к Трансцендентности. Это абстрактное царство было тем местом, где существовала Трансцендентность, это "не-место", и оно управлялось не временем или расстоянием, а просто усилием воли.
   Она не видела ничего угрожающего в этой теплой взаимосвязанности. Внезапно ей страстно захотелось стать одним из этих узлов, навсегда соединиться с потрясающим дружелюбием этой топологии. Она опустилась вниз, с невидимого неба. Она прошла в сеть, сквозь ее слои, пока не оказалась окруженной светящимися узлами разума. Щупальца взаимосвязи протянулись, ощупывая ее со всех сторон.
   Она почувствовала неожиданный страх и на мгновение вернулась в свое тело, которое ворочалось на своем тюфяке.
   Но затем метафора изменилась.
   Больше не было звезд и лазерных лучей. Лица повернулись к ней. Все они улыбались. И все они были похожи на Дреа, ее сестру, подумала она, или даже на саму Алию. Когда эти знакомые глаза засияли, руки обхватили ее или погладили по спине, шее, рукам. Они придвинулись ближе, пока ее не окружило уютное тепло. На мгновение стало душно, и она снова забилась, но давление ослабло. И это медленное, обнадеживающее приближение началось снова.
   Теперь другие метафоры: вокруг нее открывались коридоры, как будто двери распахивались настежь, чтобы показать их удаляющимися вдаль. Каждый путь, который она выбирала, был открыт, и каждый выглядел заманчиво.
   Она выбрала направление. Пошла этим путем - не пешком, даже не скользя, просто путешествуя.
   Теперь она находилась в чем-то вроде библиотеки, в месте, где стеллажи и стопки уходили во все стороны, насколько хватало взгляда, из стороны в сторону, вверх и вниз. Люди терпеливо работали здесь, сверяясь с записями, перемещая их из одного угла этого огромного архива в другой. Формы библиотекарей были неопределенными, их внимание было сосредоточено на своей работе. Она не могла видеть, как они передвигались, поскольку не было пола, по которому можно было бы ходить, но это было неважно; это был всего лишь сон. И хотя архив простирался в бесконечность во всех направлениях, она каким-то образом могла видеть другие архивы за его отдаленными стенами, другие центры знаний, памяти, мудрости.
   Это была еще одна очевидная метафора, созданная ее разумом, когда он изо всех сил пытался интерпретировать поток новой информации, которую получал. Это была память, объединенная память Трансцендентности. И все это будет доступно ей, так же доступно, как всегда были доступны ее собственные воспоминания, когда бы она этого ни пожелала.
   Она увидела, что теперь в работе терпеливых библиотекарей произошли изменения. Некоторые освобождали место на одном блоке полок, а другие приносили новую стопку материалов, детали которых были слишком далеки, чтобы их можно было разобрать. Она знала, что они делают. Это была ее собственная жалкая кучка воспоминаний, вся ее жизнь, длившаяся всего несколько десятилетий, казалась ничтожной по сравнению с огромными хранилищами здешних знаний. И все же ей здесь будет отведено место; о ней будут заботиться. Другие смогли бы получить доступ к ее воспоминаниям так же легко, как и она сама, точно так же, как она могла бы получить доступ к воспоминаниям других - и даже к более значительному коллективному опыту самой Трансцендентности, который она воспринимала теперь как темные горы информации, маячившие за пределами архива.
   И, если постоянно помнить, воспоминания, которые определяли ее, не должны умирать вместе с ней - и поэтому ей не нужно умирать, никогда. Ей не нужна была "таблетка бессмертия" Рита; в этом холодном, запоминающемся смысле она уже была бессмертной.
   Она снова взмыла, поднимаясь через какое-то невозможное измерение, так что вокруг нее открылась вся Трансцендентность. Теперь в ее метафорическом восприятии это было так, как будто она находилась на звездолете, в трюме, таком огромном, что едва могла разглядеть его стены. Огромные, смутно различимые массы проплывали сквозь отступающий мрак. Но даже это пространство не было полным пространством корабля, потому что коридоры и переходы уводили прочь, отступая во всех направлениях, повсюду вокруг нее, приводя к пустым, безмолвным пространствам, которых она никогда не смогла бы достичь, даже если бы исследовала их в течение многих жизней. Это был разум Трансцендентности. Но все, что она видела, было лишь частью чрезвычайно сложной инфраструктуры этого места, этого разума.
   Даже сейчас она все еще была в некотором смысле за пределами Трансцендентности. Она все еще была самой собой, все еще маленькой, замкнутой и завершенной. Но здесь, в этом огромном соборе разума, было место и для нее. Все, что ей нужно было сделать, это сделать последний шаг.
   У нее был последний момент сомнения. Она как будто оглянулась на себя, на свое тело, мирно лежащее сейчас на своем тюфяке.
   И тогда она наконец позволила объятиям Трансцендентности окутать себя.
  
   Трансцендентность была телом. Она могла чувствовать его конечности, тела его человеческих носителей, которые уже исчислялись миллиардами и были разбросаны по тысячам миров. И все же, с другой стороны, она едва ли больше осознавала отдельные тела, составляющие это великое воинство, чем клетки своей собственной крошечной формы.
   И это сознание было не просто сетью объединенных разумов. Оно возникло из этой сети, подобно морозному узору, возникающему из взаимодействий молекул льда. Она, искра, которая все еще была Алией, чувствовала себя сбитой с толку размахом и величием его мыслей. Трансцендентность была симфоническим оркестром, ошеломляющим ее своими могучими темами, и все же ее собственная одинокая труба была неотъемлемой частью целого.
   Она не потеряла себя. Она все еще была Алией. Она даже осознавала свое собственное тело, лежащее на своем тюфяке. Когда она станет более искусной, то сможет нормально функционировать, жить полноценной человеческой жизнью, все еще участвуя в великом сообществе Трансцендентности. Это было похоже - больше метафор, Алия! - это было похоже на выполнение двух дел одновременно с разными уровнями осознания, как ходьба и ведение беседы одновременно. Это была бы жизнь, прожитая на двух уровнях, точно так же, как она видела Трансцендентных в этом мирке.
   И теперь она увидела могущественные цели Трансцендентности, замысел, стоящий за этой величественной архитектурой. Она почувствовала ее огромное стремление объединить разум каждого человека в ее собственном грандиозном слиянии мыслей, объединении в окончательных объятиях Трансцендентности. Тогда настанет день, когда Трансцендентность, исходящая из человечества, станет высшей формой этого космического века и охватит форму всей Вселенной. Это была мечта молодого, несформировавшегося бога - мечта о власти, но не о том, что с ней делать, пока нет. Времени было бы достаточно, буквально целая вечность.
   А тем временем происходили размышления.
   Она находила воспоминания. Там были искры-светлячки отдельных жизней - она ощущала рождение, смерть, любовь, секс, трагедию, триумф. Над этими мелкими воспоминаниями возвышались более обширные воспоминания самого молодого массового сознания, когда оно вышло из туманного неведения к осознанию самого себя. Самой поразительной нотой была огромная радость, удивительно простая, радость быть живым: торжествующий крик "Я есть!"
   И все же она увидела в нем изящную нотку печали, трель сожаления.
   Она снова осознала множество тел, голов, из которых возник массовый разум. Осознание Трансцендентности лежало на этих умах, как роса на травинках. Но она увидела, что в распределении умов были узлы - узлы плотности, сопротивления, своего рода упрямства, возраста. Они были бессмертными, древним ядром Трансцендентности. И именно здесь было сосредоточено сожаление. Алию притягивала боль, с настороженностью, но и с любопытством, как кончик языка, ощупывающий больной зуб.
   И внезапно на нее обрушились потоки крови, крики, триллионы триллионов испуганных и страдальческих голосов, взывающих вместе. Она закричала в ответ.
   Даже в своих мучениях она знала, что это такое. Это было Искупление, свидетельство пропитанного кровью прошлого. Эта темная яма, прямо в сердце самой Трансцендентности, была местом, куда стекались все эти тщательно восстановленные воспоминания. Это было сверхчеловечески. Это было невыносимо. Она крутилась и билась. Кампоки были правы. Это было неправильно, ужасно неправильно...
   Она не спала, снова была только Алия, лежащая на пропитанном потом тюфяке. Над ней, как фонарь, нависло лицо, полное беспокойства. Это была Дреа. Сестра погладила ее по лбу, и Алия почувствовала, как волосы прилипли ко лбу.
   Дреа сказала: - Ты кричала! Это был кошмар? С тобой все в порядке?..
   Алия схватила сестру и прижала к себе.
  
   Наступило утро.
   За стенами шаттла мир казался еще более серым, люди - еще более скучными. Возможно, в их головах горел огонь, подумала Алия, но их тела были истощены. Невозможно было поверить, что такое сложное великолепие, как Трансцендентность, могло возникнуть из убогости этой малонаселенной скалы.
   Никто не заговорил с ней, ни Рит, ни даже Дреа. Казалось, все они боялись ее. Она прикоснулась к Трансцендентности, но, похоже, это никого не сделало счастливым.
   Алия подошла к своему резервуару для свидетельствования. Он засветился, чтобы показать ей червеобразную нить всей жизни Пула. По крайней мере, он не отвернулся от нее. Импульсивно она выбрала единственный момент.
   Вот Пул со своим сыном в больничной палате. С расслабленными лицами они сидели бок о бок, держась за руки, неуловимо отдаленные друг от друга, застывшие во времени. Несколько секунд назад они получили известие о том, что ребенок Пула умер, прожив всего несколько мгновений, и что Мораг, жена Пула, умерла вместе с ним. Алия верила, что в этом была суть всей жизни Майкла Пула - его личная уникальность, его момент, когда конические сечения уменьшились до точки, нового качества. Момент, когда он потерял все.
   Во времена Майкла Пула вы рождались в одиночестве и умирали в одиночестве, но проводили свою жизнь, пытаясь достучаться до других через любовь, через секс - или даже через насилие, кровавую интимность убийства. В своей любви к Мораг, за те несколько океанических месяцев, в течение которых их ребенок вынашивался, Пул был так близок, как никогда в жизни, к тому, чтобы пробиться сквозь барьеры к другому человеку. Но после этих смертей он уже начал приходить в себя, даже сейчас, всего через несколько ударов сердца после того, как услышал ужасную новость. И Алия, с ее нежелательным знанием о его будущем, знала, что он никогда не поправится, никогда больше ни с кем не сблизится так тесно.
   Что бы Майкл Пул сказал о Трансцендентности?
   Что бы он подумал о ней, когда она сидела, прячась в кабине шаттла, прячась от своей судьбы? Позавидовал бы Пул ее возможности дотянуться до Трансцендентности и позволить ей обнять ее? Захотел бы он так близко прикасаться к другим людям? Или он понял бы ее глубочайший, самый фундаментальный страх, который она не смогла выразить даже Дреа, - что, так тесно объединившись с другими, она в конечном итоге потеряет себя?
   И что бы он сказал об ужасной, навязчивой, причиняемой самой себе боли Искупления?
   Она рассеянно включила изображение в резервуаре. Пул и его сын сидели бок о бок, опустив головы. Но теперь он рассеянно поднял глаза, как будто искал что-то в воздухе, возмущение в его мире, которое каким-то образом проникло в его сознание даже в этот ужасный момент. И снова у Алии возникло странное впечатление, что он каким-то образом знал, что она наблюдает за ним.
   Она взмахнула рукой, и образы растворились.
   Рит осторожно приблизился к ней. - Как ты себя чувствуешь?
   Алия нахмурилась. - Это как будто я пытаюсь вспомнить сон. Но чем больше я стараюсь, тем более неуловимым это становится.
   Рит мягко сказал: - Это был сверхчеловеческий опыт. Буквально.
   Или это было похоже на то, что тебя накачали наркотиками, тревожно подумала Алия.
   - Ты выполнила три условия. Теперь ты одна из избранных, Алия. Ты вступила во внешний круг самой Трансцендентности. - Выражение лица Рита было сложным, полным гордости и тоски. - Я завидую тебе.
   - Тогда почему бы тебе не присоединиться ко мне?
   Он печально улыбнулся. - Ах, но это невозможно. Есть некоторые из нас, кто никогда не сможет приобщиться к Трансцендентности, как бы мы ни старались - или как бы сильно ни стремились к этому. - Он постучал указательным пальцем по своему черепу. - Видишь ли, здесь чего-то не хватает. Дефект встречается в мирах, разбросанных по всей Галактике, следуя закономерностям, которые мы не можем понять. Это генетическое? Или, возможно, существуют более тонкие, чем гены, факторы, определяющие судьбу человека.
   - Я не знала. Мне жаль.
   - Не стоит. У нас есть свое место, у нас, евнухов. Тебе знаком этот термин? Мы можем служить Трансцендентности уникальным способом. Мы полезны, потому что, видишь ли, не представляем для нее угрозы.
   Она нахмурилась. - Кампоки были правы.
   - В чем?
   - Она полна сожаления. Трансцендентность. Вот почему она стремится к Искуплению. Это как будто пытка... Но я думала, что все это сожаление возникло из самой Трансцендентности.
   - Это не так?
   Теперь Алия вспомнила, и часть ее сновидческого опыта стала более отчетливой. Она мельком увидела те глубокие темные узлы свернутого осознания, похожие на гранулы, спрятанные в буханке хлеба. И из этих гранул просочился яд. - Не из всего этого. От бессмертных.
   Рит сказал: - Помни, бессмертные в первую очередь инициировали объединение разумов. Они являются краеугольными камнями здания Трансцендентности. И поэтому, конечно, они формируют его. Кампоки боятся импульса к Искуплению. Но теперь ты это увидела. Ты боишься?
   - Возможно. Я недостаточно знаю, чтобы бояться. Трансцендентность может быть подобна богу. Но даже когда она рождается, это раненый бог. Разве не разумно бояться этого? - И, возможно, размышляла она теперь, где-то в самом глубоком, потаенном сердце Трансцендентность развивала свою навязчивую идею Искупления новыми и странными способами, которые ей еще предстояло понять.
   Рит сказал: - Ты вернешься? Ты должна, ты знаешь. Это, должно быть, трудно - я даже представить себе не могу! Но единственный способ справиться с этим - стараться, расти...
   - Я хочу узнать больше об Искуплении, - быстро сказала она. - Возможно, в этом кроется более глубокая истина. - Возможно, подумала она, истина, неизвестная даже самой Трансцендентности. В таком случае, несомненно, ее долгом как хорошей избранной в Трансцендентные было повысить собственное самосознание.
   Рит серьезно кивнул. - Тогда, - сказал он, - если ты так считаешь, мы должны отвести тебя к двигателю Искупления.
  
   Пыльная буря утихла, и синоптики сказали, что мы можем ожидать ясной погоды в течение двадцати четырех часов. По крайней мере, я думал, что они так сказали; прогнозы были усеяны незнакомыми символами и новым жаргоном, связанным с пыльными бурями. В Испании, медленно превращающейся в подобие Марса, синоптикам пришлось осваивать новые приемы.
   В этот ясный момент Роза предложила мне совершить прогулку за город, в "что-то вроде внешнего пригорода", как она сказала. - Это стало сердцем моей миссии здесь. Хотя его не найти ни на одной карте.
   - Как это называется?
   Она угостила меня небольшим количеством испанского. - Местные называют это Рифом.
   Я был озадачен. - Похоже на тематический парк.
   - Не совсем, - сухо сказала она. - О, тебе лучше принять это. - Она протянула мне таблетку.
   Я с сомнением изучил ее. - Что это?
   - Защита. Общего действия. Какие-то антибиотики нового поколения, немного нанотехнологий и тому подобное. Консульство США настаивает, чтобы тебя подстраховали, прежде чем ты приблизишься к Рифу на расстояние пяти километров. Возможно, перестраховка, но зачем рисковать?
   После трех дней, проведенных с Розой, ее отвратительный юмор раздражал меня. И я начал нервничать из-за этого нового прыжка в темноту. Я принял чертову таблетку.
  
   Маленькое такси остановилось у дома, где жила Роза. Гладкий, бесшумный пузырь из пластика и керамики, с испускавшим тончайшие клубы белого водяного пара водородным двигателем, он был выполнен в папском желтом цвете и украшен стилизованным христианским крестом. Мы забрались внутрь. Кондиционер дарил прохладу, свежесть и влажность, сиденья были мягкими и глубокими, а в воздухе витал ароматный запах нового ковра.
   Капсула бесшумно заскользила прочь. Улицы Севильи, как обычно, были пусты, и я был по-детски разочарован; не думаю, что когда-либо ездил в такой роскоши, и мне было бы приятно иметь зрителей. Эта капсула на самом деле была баснословно дорогим частным транспортным средством, принадлежащим консорциуму местных церквей, для которых этот Риф, очевидно, был важен.
   Когда мы въехали в глубинку города, я оглянулся. Все здания, кроме самых величественных, были покрыты краской, серебряной или золотой; в резком испанском солнечном свете Севилья сияла, как безвкусная съемочная площадка фильма. Роза рассказала мне, что фотоэлектрические установки, установленные во всех этих пустых зданиях, получали больше энергии от солнечного света, чем сами солнечные часы; даже пустой город приносил прибыль стране.
   Двигаясь на север, мы покинули собственно город и направились в открывшийся перед нами пейзаж, голый и плоский. Наша дорога, современная, с серебристым покрытием, прямая, как стрела, и совершенно пустая, прорезала грязь.
   Мы проезжали мимо заброшенных ферм, где пыль завалила низкие стены или скапливалась с подветренной стороны зданий. Были видны следы прошлых пыльных бурь, сугробы, похожие на дюны, которые бульдозерами снесли с дороги. В некоторых местах были попытки укрепить дюны травой, но трава выглядела желтой, редкой, сухой. Вдоль одного участка дороги дюны были полностью покрыты смолой. Они выглядели очень неземными, как огромные, странно изящные черные скульптуры.
   Я увидел столб дыма, поднимающийся из-за северного горизонта, куда мы направлялись.
   - Сжигают метан, - просто сказала Роза. - Горит десятилетиями. Не беспокойся об этом. Твои таблетки должны защитить тебя. - Она похлопала по маленькой упаковке у себя на поясе. - А если нет, я захватила маски.
   Мы начали проезжать мимо зданий. Это были просто лачуги, квадратные строения с незастекленными окнами и дымоходами, вытянувшиеся вдоль дороги. В небо тыкались тонкие телевизионные антенны. На некоторых участках даже были небольшие садики, где низкорослые оливковые или апельсиновые деревья боролись за жизнь. Когда мы проезжали мимо, из домов выбегали дети, чтобы поглазеть. Некоторые махали или делали более грубые жесты нам, запертым в нашем высокотехнологичном пузыре.
   Когда я присмотрелся повнимательнее, то увидел, что лачуги были сделаны из керамики и металла, потрепанным листам которого придали форму: материал, очевидно, срезали с автомобильных кузовов. Их "окна" тоже выпирали; это были ветровые стекла или боковые стеклопакеты. Одна женщина на своем переднем дворе молола что-то вроде кукурузы в металлической миске, которая, очевидно, когда-то была колпаком колеса. Мимо пробежала группа детей, играя с чем-то вроде тележки, которая передвигалась на "колесах", сделанных из нарезанных кусочков выхлопного коллектора.
   Здания были построены почти полностью из обломков разбитых автомобилей.
   Пока мы ехали, трущобы придвинулись ближе к краю дороги. Некоторые из лачуг превратились в магазины и киоски с открытыми фасадами. Я мог видеть ряды бутылок и готовящуюся еду, мясо, поворачивающееся на вертелах. Несколько детей все еще показывали нам средний палец, когда мы проходили мимо, но здесь их вытеснили взрослые. Продавцы кричали на нас и протягивали образцы своих товаров - кусочки неопознанного мяса на палочках. Насколько я мог судить, они были представителями всех рас, настоящий плавильный котел. И многие из этих людей были молоды, это поразило меня только сейчас; там было много подростков, отроковиц, молодых взрослых. По сравнению с античной тишиной традиционного города, это было похоже на то, что нас везут по огромной детской.
   В безопасной изоляции в нашем стеклянном коконе мы не могли ни потрогать, ни понюхать ничего такого. Даже голоса были приглушенными. Это казалось ненастоящим, как будто для нас устроили виртуальный кинотеатр.
   - Не бойся, - сказала Роза. - Многие из них знают меня. В любом случае, в наши дни наблюдение здесь довольно хорошее.
   - Я не боюсь. Может быть, слегка.
   - Возможно, ты пробыл в Севилье недостаточно долго. Даже меня иногда беспокоит здешняя давка. Бегающие вокруг дети... Ах. Мы почти добрались до центра.
   Мы перевалили через невысокий хребет и начали спускаться в широкую-преширокую долину. С этой высоты я мог видеть, как трущобы раскинулись вокруг меня на километры, грубые лачуги устилали землю ковром. Отдельными струйками поднимался дым от пожаров или сжигания метана. Однако тут и там я видел несколько зданий получше, бетонные блоки, торчащие среди развалин лачуг. Возможно, это были клиники, школы, полицейские участки, учреждения социального обеспечения. А над головой летали беспилотники, похожие на сверкающих насекомых, парящих над этой равниной мусора. Я почувствовал себя увереннее от этих признаков правительства. Наверное, я действительно не слишком храбрый.
   Наша дорога пролегала через все это, следуя своей собственной мертвой прямой линии, как римская дорога, проходящая через средневековый беспорядок. Но примерно в километре впереди нас дорога уперлась в тупик. Из равнины выступал горный хребет, обрывая дорогу и преграждая нам путь, простираясь влево и вправо, насколько я мог видеть. Он блестел и искрился, как будто земля была покрыта битым стеклом.
   Роза наблюдала за моей реакцией. - Это Риф, - сказала она. Она наклонилась вперед и постучала по ветровому стеклу капсулы. - Думаю, что в этом драндулете есть кое-какие средства визуализации... - Диск экрана показал нам увеличенное изображение того, что лежало впереди.
   Я увидел, что Риф вовсе не был естественным. Он был создан человеком. Это была гора автомобилей.
  
   Машины громоздились друг на друга, придавленные друг к другу, сверкая осколками разбитого ветрового стекла и безвкусной краской, все это было покрыто налетом оранжевой ржавчины: машин было так много, что их невозможно было сосчитать. Это было похоже на огромную кучу мертвых жуков. И когда я научился управлять системой визуализации нашей капсулы и, подобно богу, обратил свой взор, я увидел людей, ползающих, копающих, карабкающихся, работающих на Рифе, куда бы я ни посмотрел.
   Капсула остановилась. Ее блистер раскрылся, и Риф набросился на меня. Внезапно капсула наполнилась шумом голосов. Вы могли слышать отдельные крики совсем рядом, а за ними - скопление голосов, похожее на крики чаек, а затем более громкий рев, похожий на разбивающиеся волны, звук миллионов голосов, сливающихся в один.
   Затем были запахи. Пахло дорогой. Я почувствовал запах смолы, асфальта, резины и угарного газа, и еще более резкую вонь, которая могла исходить от горящих где-то шин. Меня сразу затошнило, но я постарался скрыть это.
   Роза с удовольствием понюхала эту ядовитую смесь. - Ах, блаженство. Когда-то весь мир так пах, машиной. Несколько часов этого тебе не повредят. - Она наблюдала за мной. - Я знаю, все это несколько ошеломляет.
   Мне было неуютно находиться под покровительством согбенной старухи, которой было около девяноста. Я настаивал: - Я в порядке.
   - Просто помни, у меня есть маски. - Она вылезла из машины, и у меня не было выбора, кроме как последовать за ней.
   Вдали от шикарного дорожного покрытия земля была просто грунтовой. Но она слегка прогнулась, когда я ступил на нее, и от моих ног разбежались жуки, пауки и даже несколько коричневокожих грызунов. И земля была теплой, очень теплой под моими ногами. Я понял, что стою на корке огромной навозной кучи. Было крайне неудобно ходить по этой мягкой, влажной, теплой поверхности.
   Теперь, когда мы вышли из машины, некоторые из этих продавцов столпились вплотную, крича, соревнуясь за наше внимание. Большинство из них несли палочки и шампуры с кусочками жареного мяса. Мне не хотелось думать о том, откуда взялось это мясо, но его запах был не таким отвратительным, как общая вонь старых автомобилей. Здесь я был выше почти всех, даже взрослых. Люди были одеты в лохмотья, но выглядели достаточно здоровыми, упитанными. Но толпа людей принесла с собой вторичный запах пота и тела, который окутал меня. Я слышал, что крики некоторых продавцов были приветствиями моей тете. - Мама Роза! - Она ответила на гортанном испанском; я подумал, есть ли в этом месте свой диалект.
   И над этим скопищем человеческой деятельности возвышался Риф. Здесь мы были только у его подножия, и составлявшие его автомобили, раздавленные, искореженные и ободранные, были вдавлены в грязь, но его обочина возвышалась горой над всеми нами.
   Роза оглянулась на меня, ухмыльнулась и протолкалась дальше в толпу. Была опасность, что я потеряю ее даже в этой маленькой толпе. Я поспешил сквозь пот и взмахи палочек с мясом.
   Мы подошли к своего рода лестнице, вырубленной, как ни странно, в нагромождении мертвых машин. Роза начала подниматься. Я пытался копировать быстрые шаги Розы, но осторожно наступал на сплющенные крылья, двери и капоты и хрустел по налету битого стекла.
   Над моей головой послышалось уверенное карканье. Вереница больших, черных, мощных на вид птиц с молчаливой угрозой смотрела вниз на мой медленный труд.
   - Вороны, - сказала Роза. - Они здесь опасны. Взрослого они чаще всего оставляют в покое, но если видят ребенка, то иногда пытаются его отбить. Они летят тебе на голову. Пасут тебя.
   - Никогда не слышал, чтобы вороны вели себя подобным образом.
   - Это новый пейзаж, Майкл, - сказала Роза. - Ты адаптируешься или умрешь. Приглядывай за птицами.
   - О, так и сделаю.
   Примерно в сотне шагов над землей мы оказались в чем-то вроде пещеры, огороженной обломками автомобиля и вырубленной в крутом склоне рифа. Там были стулья, столы и грубо вырубленный дверной проем, ведущий в другие помещения внутри.
   Роза вошла в пещеру и с облегчением опустилась на стул. Я последовал ее примеру. Мои ноги затекли от подъема; я подумал, что Роза справилась на удивление хорошо.
   Даже стулья здесь были старыми автомобильными сиденьями, густо залатанными клейкой лентой.
   Из задних комнат суетливо выбежала женщина. Она была одета в древний бесформенный халат, и была здоровой и полной, хотя ее лицо было в разводах грязи. Увидев Розу, она немедленно засуетилась вокруг нее. - Мама Роза! Мама Роза! - Они обменялись несколькими словами, а затем женщина удалилась в свою заднюю комнату, чтобы тут же вернуться с подносом, уставленным стаканами и бутылкой.
   Наливая, Роза сказала мне: - Я взяла на себя смелость сделать заказ заранее. Блюдо дня, так сказать. Вода местного производства, но не волнуйся, она чистая; за этим следят искусственные насекомые. - Она подняла стакан. - Смотри, она даже искрится.
   - Роза, я в это не верю. Это ресторан?
   - Не думаю, что я бы дала ему такое грандиозное описание. Но тут подают хорошую еду. Лучшую на рифе!..
   В ожидании, когда принесут еду, я нервничал, Роза была в предвкушении, и мы говорили о Рифе и его странной истории.
  
   В конце 2020-х годов, когда американцы закончили свою долгую любовную связь с автомобилем, испанцы последовали их примеру.
   В те дни, предшествовавшие Управлению, Севилья уже столкнулась с мусорным кризисом и выбросила миллионы тонн мусора на обширные переполненные свалки. Так что для жителей Севильи было только одно логичное место, где можно было избавиться от своих внезапно ставших бесполезными автомобилей, и это было в дурно пахнущем, кишащем крысами мусорном городе прямо за горизонтом. Демпинг прижился, и вскоре города в остальной Испании стали платить Севилье за то, чтобы она тоже вывозила их отходы. - Ранний пример договоренностей об экологических кредитах, - сухо сказала Роза.
   В конце концов, отходы автомобильной промышленности современной страны стекли сюда, собранные механическими мускулами шлифовальных машин, экскаваторов и дробилок в эту огромную гряду мертвых автомобилей. И все это время вокруг нее продолжал накапливаться мусор.
   - Так родился Риф. Люди уже были здесь, копались в мусоре, пытаясь заработать этим на жизнь. Но затем начался поток вновь прибывших. В 2020-х годах Южная Испания была широко открыта для беженцев, особенно из Африки. В Гибралтарском проливе вам нужно пересечь всего несколько километров воды...
   Последние дни перед Управлением были временем растущей паники, чувства беспомощности по мере того, как проблемы выходили из-под контроля. Среди наихудших было распространение инфекционных заболеваний из тропиков, таких как лихорадка денге, энцефалит и желтая лихорадка. Дядя Джордж обычно говорил, что это должно было случиться. Мы были тропическими животными, сказал он, которые нашли способ жить за пределами тех мест, где эволюционировали, вплоть до полюсов, поэтому неудивительно, что болезни, которые эволюционировали вместе с нами, в конечном итоге должны были последовать за нами. Он был прав. По мере того, как в мире становилось теплее и комары и клещи смогли выжить в более высоких широтах, болезни распространились за пределы их традиционных ареалов, вытесняя перед собой человеческие популяции.
   Потоки беженцев хлынули в Испанию и направились в города юга в поисках работы, поддержки. - И, конечно, беженцы принесли с собой болезни, от которых они пытались спастись, - мрачно сказала Роза. - Власти не могли не пустить этих зараженных чумой нежелательных лиц в страну. Но они могли не пустить их в города.
   В районе Севильи беженцы собрались здесь, на Рифе, потому что в иссушенной сельской местности им некуда было пойти, нигде им не были рады. Они спали в тепле огромных гниющих куч мусора и начали зарываться в него вместе с крысами, чайками, воронами и жуками - целым сообществом падальщиков, которые добрались туда раньше них.
   - И, конечно же, падальщики начали поедать других падальщиков, - сказала Роза. - Вскоре установилась своего рода пищевая цепочка.
   - С людьми наверху?
   - Не обязательно, - сказала Роза. - Вспомни ворон.
   Они выжили, или некоторые из них. В такой ситуации люди размножались молодыми и рано умирали. Вскоре вокруг бегали дети, целые поколения, которые не знали ничего, кроме этого мусорного мира.
   Но город, несмотря ни на что, продолжал сбрасывать сюда свой мусор. Это было огромным отрицанием реальности, что жители все еще процветающего города, такого как Севилья, могли просто игнорировать гигантские кучи гнили, которые они продолжали создавать, и несчастных людей, которые теперь там жили. И это был не единственный город с мусорными свалками на планете; были и другие рядом с Лагосом и Манилой, Пекином и Владивостоком - даже несколько, к моему удивлению, как сказала мне Роза, в США.
   Роза была одной из первых местных священников, попытавшихся установить контакт с обитателями Рифа. - В те дни это было похоже на круг ада, - сказала она. - Там были голод и болезни, и не было правительства, никакого контроля, никакой полиции. Полиция и армия просто огородили это место и оставили тех, кто находился внутри периметра, пожирать самих себя и гнить. Итак, преступность была в изобилии. Плохие парни из Севильи использовали это место как склад человеческой плоти, чтобы делать с ней все, что им заблагорассудится - иногда даже просто потренироваться в стрельбе по мишеням. Представь себе это.
   Все изменилось в конце 2030-х годов, когда начали поступать деньги от Управления. Внезапно люди обнаружили, что у них все-таки есть совесть.
   Севилья обратила внимание на огромный волдырь у своего порога. Но те первые благодетели, последовавшие по стопам Розы и других, обнаружили, что их усилия не приветствуются. - Риф стал домом, - сказала Роза, - образом жизни. - После этого власти применили более тонкий подход. Полиция работала более тщательно, чтобы укрепить свое присутствие, а деньги от Управления использовались для создания базовой инфраструктуры для людей, школ, больниц и тому подобного.
   - Но местная экономика осталась прежней, - сказала Роза почти с гордостью. - И экология. Люди живут за счет мусора - и не только за счет поджаривания крыс на гриле.
   Она сказала, что на Рифе появились генетически модифицированные бактерии. Насекомые, которые могли питаться нефтью, пробирались сквозь содержимое протекающих блоков двигателей и топливных баков в насыпи подо мной, расщепляя отработанное масло и бензин на более полезные углеводороды и другие химические вещества. Другие насекомые пожирали полиуретановые пластики и другие "не поддающиеся биологическому разложению" компоненты автомобильных корпусов. По ее словам, можно было бы добывать даже водород. У основания рифа, на выходе из систем дренажных труб, по которым собиралось все это возвращенное сокровище, были установлены установки коллекторов. - Все это очень современно, тебе не кажется? Мы живем в эпоху маржи, когда можно зарабатывать деньги на переработке мусора более богатых времен.
   Поскольку население Испании продолжало стремительно сокращаться, был очевидный мотив открыть это сообщество: семьи Рифа были необычайно плодовитыми для того времени, и вокруг бегало много детей, которых можно было бы с пользой использовать для поддержания жизнедеятельности страны.
   К настоящему времени, по словам Розы, Риф был интегрирован в испанское общество. У него даже были почтовые индексы. После обширной программы получения гражданства некоторые дети Рифа выросли и стали юристами, врачами, инженерами и политиками. Многие уехали жить и работать в более благополучные районы страны или даже за границу - но не все; некоторые остались работать в странном сообществе, которое их воспитало.
   Что-то пробежало по моей ноге, напугав меня. Это было насекомое. Я наклонился и схватил его большим и указательным пальцами. Оно было похоже на жука, но у него был незнакомый сине-зеленый отблеск на панцире; я никогда не видел ничего подобного. Я показал его Розе.
   - Оставь это себе. Возможно, это новый вид.
   - Действительно?
   - Мусорные ведра и свалки - это современные тигли эволюции. И мы создали их. - Она иронично прижала кулак к сердцу. - Это приводит тебя прямо сюда, не так ли?
   Я попытался понять, почему Роза так очарована этим местом. - Вы продолжаете говорить о Рифе - экологии, эволюции, пищевых цепочках - как будто это одна большая экосистема. И вы говорите так, как будто люди здесь сами по себе являются частью экосистемы, просто еще одним видом мусорщиков.
   Мгновение, вглядываясь в металлические склоны Рифа, она молчала. У меня было время почувствовать запах готовящейся еды, аромат горячего масла и морепродуктов.
   Роза медленно произнесла: - Экосистема. Так оно и есть. В некотором смысле, теперь, когда сюда прибыло правительство, это место утратило для меня часть своего очарования. Здесь стало безопаснее, да, и продолжительность жизни резко возросла. Но не так интересно...
   По ее словам, даже когда она впервые приехала сюда, здесь не было такого беззакония, как она опасалась.
   - Я представляла себе либо простой хаос, либо гангстеров и полевых командиров, вождей, обладающих грубой властью, основанной на угрозах и запугивании. Конечно, кое-что из этого было. Но с самого начала Риф был просто слишком велик, чтобы им можно было управлять таким образом. И беженцы не были однородной массой; они стекались сюда отовсюду. Скорее всего, вы могли поговорить со своим соседом, но не с кем-то по другую сторону насыпи. Без связи централизованная власть была невозможна. Никто не знал, что происходит; никто не отвечал за все.
   Вместо этого, по ее словам, зарождающееся сообщество самоорганизовалось.
   Если вы работали на Рифе, борясь за выживание, вам лучше всего было делать то, что делала ваша соседка. Если вы видели, как она копала, вы копали; если вы видели, как она убегала, вы убегали. - И таким образом, - сказала Роза, - благодаря местному взаимодействию и обратной связи возникло сообщество, развивающееся снизу вверх.
   - Когда правительство только начало осваивать это место, они направили социологов и комплексных специалистов для изучения происходящего. Они нашли коллективную организацию, которая практически максимально эффективно использовала ресурсы Рифа в целом. И это было достигнуто группами, у которых не было общего языка. Они просто выработали это по ходу дела.
   - Как колония муравьев, - сказал я с легким беспокойством.
   - И это сработало почти идеально. Совершенная человеческая машина. - В ее голосе действительно звучала тоска.
   Это был тон, который я слышал от нее раньше, когда она намекала на аспекты римского Ордена, которые привлекли ее. Я собрал воедино то немногое, что мне удалось узнать об этом. Скученность. Подземелье. Кишащее людьми. Я задавался вопросом, что на самом деле представлял собой Орден - и почему он исключил Розу. Какой бы ни была правда, для меня было очевидно, что с тех пор она провела свою жизнь в поисках его отражения в других вещах, даже в этом необычном месте, на Рифе: она провела свою жизнь, страстно желая вернуться.
   Принесли наш обед, груды дымящейся еды, поданной на чистых горячих тарелках нашей домовладелицей с чумазым лицом. Роза сказала мне, что это местный вариант паэльи, называемый фидеос а-ля малагена, с перцем и моллюсками, со спагетти, а не с рисом. Макароны и перец были великолепны. Но ракообразные, мидии и моллюски были темными и зернистыми. Мне стало интересно, из какого темного океана они приплыли, и я отодвинул их в сторону.
  
   Наш обед был прерван сигнализацией. Издалека донесся заунывный вой сирены, похожий на крик какого-то огромного зверя, поднимающего голову из моря мусора. Хозяйка вышла из кухни, вытирая руки. Она посмотрела на небо и пробормотала.
   Мы с Розой вышли из ресторана, похожего на пещеру. Причина тревоги была очевидна. С севера надвигалось темно-красное облако, которое возвышалось высоко над сверкающим выступом рифа; его верхние слои вздымались и корчились фиолетовым цветом. Свет уже угасал.
   - Это не было предсказано, - сказала Роза.
   Посмотрев вниз по склону Рифа, я увидел людей, бегущих в поисках укрытия, владельцев магазинов и лотков, спускающихся вниз и хватающих свои товары. Они кишели повсюду, носясь по своей мусорной куче, как муравьи, которыми, по-видимому, считала их Роза.
   На одной открытой площадке группа молодых людей устроила шумную вечеринку. Их было около пятидесяти. Бутылки и сигареты передавались по кругу; это была настоящая вечеринка. Они начали прыгать вверх-вниз и кричать на приближающуюся грозовую тучу, как будто бросая ей вызов. За ними я разглядел шеренгу полицейских, la policia, неуклюжих в тяжелой экипировке. Некоторые из них возились с тяжелым на вид оружием, похожим на дубинки, которое висело у них на поясе. Было очевидно, что выходки группы заставляли полицию нервничать. В Севилье было очень мало молодежи, и, возможно, этим полицейским никогда раньше не приходилось иметь дело с такой пьяной, взбалмошной толпой молодых.
   Небо потемнело. Кусочки мусора начали разлетаться по поверхности Рифа.
   И затем, когда свет померк, я увидел ее. Она стояла у подножия собственно Рифа, где в землю погружался самый нижний слой обреченных машин. Она смотрела на меня снизу вверх.
   Я никогда не видел ее так близко. Это была она, без сомнения; я мог разглядеть ее глаза, нос, морщинки от смеха вокруг рта. Я даже слышал ее голос, хотя и не мог разобрать слов. Это было типично для нее - прийти ко мне сейчас, во время бури, во время смятения.
   Роза стояла рядом со мной. Я осмелился на секунду отвести взгляд от Мораг - я боялся, что она просто исчезнет там, откуда появилась, если отвернусь, - но увидел, что Роза смотрит в том же направлении, что и я, ее маленький ротик приоткрыт.
   - Роза - ты видишь ее, не так ли?
   Роза взяла меня за руку; ее крепкое пожатие было ободряющим. - Думаю, да.
   Я был ошеломлен. Это был первый раз, когда кто-то еще разделил мои видения. - Ты можешь разобрать, что она говорит? - Все, что я мог слышать, было что-то вроде очень быстрого бормотания; голос Мораг звучал почти как ускоренная запись.
   Роза внимательно слушала. - Слов нет, - сказала она. - Но это звучит как информация. Структурированная. Очень плотная. Нам следовало взять с собой диктофон.
   - Да...
   Мораг отвернулась, сделала шаг вниз по склону и оглянулась на меня. Мне показалось, что выражение ее лица было умоляющим.
   - Я должен пойти к ней. - Я посмотрел вниз в поисках лестницы. Уже совсем стемнело, и занесенный ветром песок царапал мне затылок - предчувствие того, что должно было произойти.
   Хозяйка взволнованно тараторила по-испански.
   Роза сказала: - Она говорит, что мы должны зайти внутрь. Буря...
   - Нет! Мораг там, внизу. Отпустите меня!
   Но они оказались на удивление сильными, особенно хозяйка, и начали тащить меня обратно в укрытие ресторана.
   Мораг уходила, ее волосы хлестали по лицу. Она все еще смотрела на меня в ответ. Но растворялась в темноте, снова становясь неразличимой, и я больше не слышал ее голоса.
   Дальше по улице эти подростки, казалось, становились все более возбужденными по мере приближения грозы; они танцевали, прыгали и кричали, некоторые из них были совершенно голыми. Один полицейский выхватил оружие. Вспыхнул лазерный луч, рассекая воздух, а затем хлынули молнии. Подростки упали, забившись в конвульсиях. Веселье других гуляк сменилось гневом, и они набросились на полицию.
   Но я больше не видел ни битвы, ни Мораг, потому что на меня опустилась пыль. Внезапно она оказалась повсюду: в моих глазах, рту, ушах, волосах, и мир наполнился оглушительным ревом ветра. Роза и хозяйка втащили меня обратно в пещеру, и дверь захлопнулась, отгородив от бури.
  
   Мы сидели в этой темной пещере, освещенной только лампой, сжигавшей метан Рифа. Хозяйка дала нам воды, чтобы смыть пыль с волос, ртов и кожи, и мы выпили горячего чая без запаха.
   За все это, конечно, пришлось заплатить Розе.
   - Итак, - мягко сказала Роза, - я чувствую себя привилегированной. Я сталкивалась со многими историями о привидениях, Майкл. Я говорила тебе об этом. Но никогда раньше не видела чужого призрака.
   Я испытывал сильные, запутанные эмоции. Был дезориентирован тем, что вообще оказался на Рифе, и разочарован тем, что потерял Мораг, когда она казалась такой близкой. Но я цеплялся за это электризующее понимание, что Роза видела то же, что и я: что бы ни происходило, я не был сумасшедшим или бредящим. Наверное, почувствовал облегчение. Но был напуган всем этим еще больше, чем раньше.
   - Я должен разобраться в этом, Роза. Это мешает.
   - Мешает? - ах, да. Ваш проект по газогидратам. - Она коснулась моей руки. - Ты пытаешься сбалансировать свои собственные потребности, проблему Мораг, с более широкими потребностями всех нас. Ты чувствуешь себя сбитым с толку. Но это потому, что ты хороший человек, Майкл.
   Я фыркнул. - Хороший? Я? - Подумал о своих отношениях с Томом, об этой ужасной неразберихе. - Поверьте мне, я этого не чувствую.
   - Тебе и не нужно. Святой Августин сказал, что если ты не чувствуешь, что ты хороший, то должен притворяться, что такой и есть. Практикуешься, делаешь хорошие вещи. А потом, однажды, просыпаешься и обнаруживаешь, что ты все-таки хороший.
   Хозяйка кивнула, пробормотав что-то; возможно, она переняла что-то из детских поучений Розы.
   - Я не хочу снова потерять Мораг, - сказал я. - Нет, если мне не придется. Но мне нужно понять.
   - Ну, поскольку я тоже ее видела, мне теперь тоже нужно понять, - сказала Роза. - Позволь мне провести небольшое исследование.
   Это меня удивило. - Исследование? Я ожидал, будто ты скажешь, что помолишься за меня.
   - Помолюсь, если это поможет. - Она постучала себя по лбу. - Но Бог дал нам мозги не просто так. Дай-ка посмотрю, что можно придумать.
   Хозяйка, что-то бормоча, приоткрыла дверь. Но буря все еще выла, и россыпь песка с шипением падала на пол.
  
   На этот раз Алия и ее беспокойная команда удалились более чем на тысячу световых лет от центра Галактики и вернулись в плоскость спиральных рукавов, где экватор неба представлял собой толстую полосу света, сжатое свечение диска, видимое краем, и центр Галактики сам по себе был огромным солнцем, которое сияло за разбросанными звездами.
   - Они пришли в поисках механизма Искупления, - загадочно сказал Рит.
   Они приближались к миру, другому миру, у которого не было названия, а был только номер в каталоге Содружества. Это был просто еще один ржаво-красный шар, кусочек пустыни, свернувшийся сам на себя, спокойно вращающийся вокруг уменьшившегося солнца.
   Этот мир был старым, намного старше Земли. Вся звездная система была старой. Миллиарды лет столкновений стерли ее начисто; прошло много времени с тех пор, как даже сверкающие цветы от столкновений комет нарушали сон изношенных равнин этого мира. Все это немного угнетало Алию, но она понимала, что это типично.
   Шаттл Рита низко скользил в насыщенном пылью воздухе. Пейзаж был невзрачным, изношенным - и преобладали выступающие из песка холмы, низкие, но аккуратно округлые. Это были просто кучи, того же тускло-малинового цвета, что и остальной ландшафт, но они были правильными, как идеальные сферы, зарытые в землю. Насыпи были повсюду, усеивая тени разрушенных континентов, заполненных морей. Некоторые из них достигали километров в поперечнике.
   Жизнь никогда не продвигалась далеко в этом усохшем мире. Но люди, конечно, пришли сюда; со временем они побывали повсюду. Эти невысокие холмики были их отличительной чертой.
   Рит сказал: - Вода является ключом к нашему виду жизни - и к большинству видов постчеловеческой жизни тоже. В мире, подобном этому, любая поверхностная вода или лед уже давно утрачены, растворившись в верхних слоях атмосферы. Когда прибыли первые колонисты, оставались только самые глубокие водоносные горизонты - настолько глубокие, что их не удалось раскрыть даже при ударах астероидов, и поэтому до них было очень трудно добраться, - и еще больше воды было связано с минеральными структурами более глубоких пород, возможно, на глубине сотен километров.
   - Значит, если бы ты хотел жить, ты бы копал, - предположила Дреа.
   - И это то, что сделали колонисты. Их поселения были в основном подземными, с глубокими туннелями, уходящими на сотни километров вниз в поисках воды. Такие поселения всегда будут тесными, замкнутыми...
   Все они знали историю, судьбу таких замкнутых обществ. И они знали, что должны скрывать курганы.
   Шаттл завис над одним из самых больших холмов. Посты наблюдения Содружества окружали его свободным кругом. Здесь не было ни посадочных сооружений, ни доков, но Алия могла видеть разбросанные по грязи шрамы от предыдущих посадок. Легкий ветерок при спуске шаттла вздул песок змеящейся рябью по поверхности насыпи. Алии показалось, что она увидела руки, маленькие человеческие руки, высунувшиеся из насыпи, чтобы вернуть грязь на место.
   - Этот холмик подойдет, - сказал Рит. - Ульи различаются в деталях, но по сути все одинаковы. Не думаю, что произвольный выбор имеет какое-то значение. - К удивлению Алии, он начал раздавать маски для лица. - Они вам понадобятся.
   Алия никогда не носила ничего подобного; пришлось показать ей, как это надевать. - Почему? Туман...
   - Туман не работает при объединении, - сказал Рит. - Воздух там особенный. Многие объединяющиеся виды используют воздух для общения. Биохимические вещества. Запахи, феромоны.
   Бейл поправил маску Дреа, убедившись, что она плотно прилегает по всей окружности. - И ты же не хочешь, чтобы такая дрянь попала в твои легкие, - сказал он, его голос был приглушен его собственной маской.
   Они смотрели друг на друга, Алия и ее сестра, Рит, три Кампока, их лица были скрыты полупрозрачными забралами. Дреа сказала: - Мы похожи на жуков!
   Они ступили на землю, которая мягко хрустела у них под ногами. Сила тяжести была низкой, всего около трети стандартной, и Алия чувствовала приятную легкость на ногах. Бледно-коричневое небо было безоблачным, и спертый воздух не колыхался. У Алии сложилось впечатление, что здесь почти не бывает непогоды. Видны были только их следы.
   Холм возвышался перед ней, словно вырастая из грязи; станции мониторинга Содружества, коробки ярко-синего и желтого цветов, бесстрастно стояли перед ним. - Как мы попадем в эту штуку?
   Рит сказал: - Не думаю, что это трудно. - Он повернулся лицом к холму, развел руки и воззвал в пустоту: - Это Алия, избранная Трансцендентной. Вы здесь, чтобы служить ей. Она хочет поговорить с вами.
   В течение долгих ударов сердца ничего не происходило. Затем изогнутая поверхность насыпи покрылась ямочками, и песок с шипением осыпался. Открылся дверной проем, низкая арка, за которой виднелся коридор, уводящий в темноту.
   Рит взглянул на Алию. - Ты возьмешь на себя инициативу?
   Алия не могла придумать ничего, что она предпочла бы сделать меньше, чем войти в эту пасть неизвестности. Но у нее был свой долг - или, может быть, она просто не хотела ударить в грязь лицом.
   Она шагнула вперед, в арку. Сыпучий песок осыпался на нее, барабаня по лицевой панели.
  
   Темный коридор привел к внутренней двери, похожей на воздушный шлюз. Когда все пятеро оказались внутри, внешняя дверь закрылась. Алия оглянулась на закрывающуюся дверь; она не увидела ничего, кроме песка, который перемещался на свое место - ненавязчивая технология.
   На какое-то неприятное мгновение они вшестером оказались запертыми в темноте, тишину нарушал только звук их дыхания через маски. Затем внутренняя дверь скользнула в сторону. Все протиснулись через люк.
   Они вышли в другой коридор, с низким потолком и закругленными стенами из чего-то похожего на керамику. Тускло освещенный встроенными в стены лампами коридор изгибался, скрываясь из виду. Даже приземистым Кампокам пришлось пригнуться, чтобы не цеплять низкий потолок.
   В нескольких шагах от двери их ждала фигура, чтобы поприветствовать.
   Алия шагнула вперед. Это была женщина, подумала она, но стройная и бесполая, одетая в простой белый халат. У нее не было волос; обнаженная кожа ее лица и головы была покрыта пятнами. Трудно было сказать, сколько ей лет, хотя из-за небольшого роста и некоторой утонченности черт она выглядела моложаво. Самой поразительной ее чертой были глаза - большие, водянистые, с широкими, настороженными зрачками: глаза, приспособленные к сумеркам, подумала Алия. Она была невыразительной.
   Рит толкнул Алию локтем. - Спроси ее, кто она.
   - Я Алия. Скажите мне свое имя.
   Женщине пришлось хорошенько подумать. - Меня зовут Берра. - Акцент у нее был сильный, но понятный. Но говорила она медленно, выговаривая каждый слог отдельно: Бе-рра. Это было так, как если бы она сама впервые услышала это имя. - Вы - избранная Трансцендентной.
   - Да. Мои спутники - это...
   Берре это было неинтересно. - Я специалист по интерфейсам, - сказала она. - Я отвечу на все вопросы.
   - Уверена, что вы ответите...
   - Пожалуйста, не разговаривайте ни с кем другим, кого вы встретите. Вообще ни с кем. Пожалуйста, говорите только со мной. Вам не нужно сомневаться в моей правдивости.
   - Я бы и не мечтала об этом.
   - Что вы хотите знать?
   Алия перевела дыхание. - Я хочу узнать об Искуплении.
   Берра кивнула. - Ах, да. Мы все служим этому великому делу. Тогда вы, наверное, захотите увидеть слушателей.
   - Захочу?
   - Пожалуйста, проходите. - Берра повернулась и повела их прочь по коридору.
   Рит шел рядом с Алией и Дреа. Кампоки столпились позади. Любопытные, настороженные, они, казалось, наслаждались приключением.
   - Должно быть, энергии не хватает, - сказал Бейл. - Не слишком тепло, не слишком ярко, тесные коридоры.
   Сиир прошептал: - И так было долгое время. Видишь, какая она маленькая? И эти большие зрачки: она приспособлена к этим темным коридорам.
   Ден спросил: - Как думаешь, что является источником энергии?
   Бейл пожал плечами. - Геотермия? Но на такой планете, как эта, вам пришлось бы копать глубоко.
   Рит оглянулся назад. - Детали на самом деле не имеют значения. Каждая колония объединившихся похожа на эту, более или менее. И скученность нужна не только для экономии. Это целенаправленно. Вы остаетесь в тесноте; таким образом, вы остаетесь запертыми в сообществе.
   - Да, но...
   Рит огрызнулся: - Прекратите свою болтовню!
   Алия сказала Риту: - Мы можем говорить только с ней, она будет говорить только со мной. Я полагаю, это справедливо.
   - Не торопись с выводами, - сказал Рит. - Это не человеческое общество, Алия. Здешний протокол не имеет ничего общего с человеческими манерами.
   Берра повела их вглубь комплекса. Кроме них самих, в коридорах было пусто; не было ни шума, ни беспорядка - никакой грязи. В большинстве стен не было дверей. Коридоры разветвлялись на развилках, Т-образных переходах и сложных перекрестках. Группа даже меняла уровни, поднимаясь по одним лестницам и спускаясь вниз по другим. Это был трехмерный лабиринт, по которому Берра уверенно вела их.
   Кампоки начали казаться растерянными: - Мы что, только что обошли квадрат с трех сторон? - Разве мы не были здесь раньше?..
   Но Алия и Дреа, родившиеся на звездолете, обладали хорошим врожденным чувством направления. Алия всегда знала, где она находится по отношению к внешнему миру; утешала мысль, что они с Дреа могут сбежать оттуда в одно мгновение, если понадобится.
   И она могла представить себе путь, по которому они шли, хотя он был извилистым; Берра вела их глубоко в сердце кургана.
   На пересечении коридоров они наткнулись на какую-то активность. Высоко на одной стене мерцал встроенный светильник. За стену цеплялись трое или четверо существ со сплетением длинных конечностей, очевидно, работавших на свету. Берра явно хотела продолжить, но все посетители замедлили шаг и остановились, с любопытством глядя вверх, и ей пришлось подождать.
   В тусклом свете Алия с трудом разглядела рабочих. На их руках и ногах было по пять растопыренных пальцев, но на кончиках каждого пальца была широкая подушечка, которая легко цеплялась за гладкую поверхность стены. Их конечности были очень длинными и тонкими, длиннее, чем их тощие тела, что придавало им сходство с пауками. Казалось, они облизывали рассеянный свет длинными розовыми языками, которые высовывались у них изо рта.
   Их черепа были маленькими, мозговые оболочки ссохшимися, подумала Алия. Но их лица, особенно глаза, были самой человеческой чертой, и даже когда их языки работали над лампой, они со страхом поглядывали на посетителей.
   Бейл сказал: - Помните, мы не должны с ними разговаривать.
   Рит фыркнул. - Сомневаюсь, что они поняли бы вас, если бы вы это сделали.
   Дреа спросила: - Кто они?
   - Специалисты, - сказал Рит. - Как и все здесь. Постлюди приспособились к своей роли в поддержании функционирования всего организма.
   Берра все больше беспокоилась. Молча она ходила взад и вперед по коридору, которым хотела пройти, подальше от этого перекрестка.
   Наконец Алия сжалилась над ней. Оглянувшись на рабочих на стене, она повела свою группу прочь.
   Пройдя еще сотню шагов, Берра остановилась. Они оказались в коридоре, таком же пустом и невыразительном, как и все остальные. Но Берра похлопала по стене своей маленькой ручкой, и открылась дверь, словно приоткрывшиеся губы.
   В коридор хлынул зловонный воздух. Он был горячим и влажным, его зловоние было безошибочным, даже сквозь маски для лица. Они все отшатнулись, кроме Берры.
   - Лета, - сказала Дреа. - Вот дерьмо!
   Берра терпеливо ждала у двери, не сводя глаз с лица Алии.
   Алия спросила: - Что здесь?
   Берра сказала: - Путь к слушателям.
   Рит твердо сказал: - Пойдем. - Он шагнул вперед через дверь.
   Алия неохотно последовала за ним - и погрузилась в туман вонючего воздуха. Впервые она была благодарна за свою маску для лица.
   Камера была огромной, ее дальние стены терялись во влажном тумане. Но главное место в комнате занимал резервуар с какой-то жидкостью, такой большой, что он походил почти на озеро. Вода была мутной, коричневатой и достаточно теплой, чтобы от ее поверхности поднимался пар. Небольшие водопады срывались со стен, выплескивая больше жидкости в наполненный до краев пруд, а большие волны невысокой гравитации с тихим бульканьем разбивались о стенки резервуара.
   Из воды высунулась голова. Алия мельком увидела низкий лоб, испуганные голубые глаза и широкий рот на чудовищном лице. Этот рот широко раскрылся, так что вода хлынула в него вместе со сточными водами, а затем рот закрылся. Поверхность воды прорезала мускулистая спина с бугристыми позвонками и короткими волосками, уложенными плашмя. Когда существо поплыло прочь, огромные медленные пузыри вспенили поверхность позади него.
   Сиир грубо рассмеялся. - Ракетный двигатель!
   Теперь Алия разглядела целую стаю пловцов, лениво проталкивающихся взад-вперед сквозь плотное месиво, жующих, пердящих, гадящих. В дальних стенах были проломы, через которые проходили пловцы.
   Возможно, эта камера была лишь одной из целой сети, пронизывавшей холм.
   Рит улыбнулся Алии. - Ты начинаешь понимать назначение этого места?
   - Думаю, да. Это очистные сооружения, не так ли? Но они используют не машины, а людей.
   Отходы сообщества холма стекались в камеры, подобные этой. Пловцы пережевывали их, гадили и мочились, и снова пережевывали. Их органы были специализированы для фильтрации и отделения органического материала от воды, отходов от продуктов, пригодных для вторичной переработки.
   Рит сказал: - Это не так уж странно, если задуматься. Человеческие матери всегда производили молоко для своих младенцев. Животные предварительно переваривают пищу для своих детенышей, а некоторые даже едят экскременты для извлечения минералов. Детали меняются, но в подобных сообществах принято работать с людьми, а не с машинами. Где-то в этом кургане должны быть мощные установки для переработки воздуха, вывоза отходов, строители и разрушители, трутни для переноски и извлечения - даже для утилизации мертвых. И, в конце концов, человеческий очиститель сточных вод вряд ли выйдет из строя.
   - Трутни, - сказал Бейл с выражением отвращения на лице.
   - Значит, - недоверчиво произнес Сиир, - если эти ребята будут продолжать возиться с унитазом достаточно долго, они превратят дерьмо в суп?
   Алия наклонилась, опустила руку к поверхности воды и поднесла ее к губам. - Думаю, нужна соль.
   Дреа отшатнулась. - О, ты этого не сделала.
   Алия улыбнулась и показала ей чистую руку.
   Рит сказал: - Вероятно, это было бы безопасно. Мы пойдем дальше?
   Берра провела их через помещение и вывела в другой коридор. Они не прошли по нему слишком далеко, как их провели через другую дверь.
   Они вышли к другому озеру, но оно было из белой субстанции, похожей на молоко. Через него проплывало больше пловцов. У этих не было больших ртов и волосатых спин, как у говноедов из озера сточных вод, они были более изящными, с тонкими конечностями и большими настороженными головами. Пальцы на их руках и ногах были с перепонками.
   И у каждой из них был раздутый живот.
   Дреа с любопытством шагнула вперед. Пловчихи отреагировали нервно, гребя прочь через свое молочное озеро.
   Рит быстро сказал: - Проверьте свои маски для лица. Все феромоны в воздухе будут сконцентрированы здесь.
   Дреа спросила: - Что это за место?
   - Разве ты не можешь сказать? - указала Алия.
   На середине озера женщина откинулась назад, поддерживаемая двумя другими. Она подняла свои обнаженные бедра из молочной жидкости, раздвинула ноги - и оттуда выскользнули младенцы - двое, трое. Новорожденные уверенно плавали с открытыми глазами. Казалось, у них не было ни пуповин, ни плаценты. Один из младенцев, всего несколько ударов сердца от роду, казалось, смеялся.
   У санитарок, которые помогали принимать роды, животы были такими же раздутыми, как и у всех присутствующих здесь: все они были женского пола, и все были беременны. И не было особым совпадением, что эта женщина родила в тот момент, когда посетители вошли в дверь, подумала Алия: без сомнения, роды здесь происходили постоянно, каждую секунду каждого дня. Это, конечно, было самое сердце кургана.
   - Это матери, - просто сказала Берра.
   Алия поняла. На самом деле это вообще не было человеческим обществом. Это было объединение: это был улей.
  
   Мне позвонила Шелли Мэгвуд.
   Она сказала, что договорилась о встрече с Земля Инкорпорейтид, крупнейшим частным геоинженерным концерном в стране. Цель состояла в том, чтобы изучить способы, которыми мы могли бы использовать их опыт макропроектов, чтобы запустить нашу зарождающуюся с нуля схему стабилизации гидратов. - Фактически в землю, - как пошутила Шелли. Для нас это был решающий шаг.
   Но встреча должна была быть лицом к лицу, сказала Шелли. Нам двоим пришлось отправиться в штаб-квартиру ЗИ в пустыне Мохаве.
   Меня пугала мысль о новых полетах. Я пожаловался: - Учитывая, что эти ребята стремятся перестроить Землю, требовать встречи лицом к лицу - это немного похоже на двадцатый век.
   Шелли, спроецированная виртуально в квартиру Розы, просто пожала плечами. - Политика приматов все еще работает. Послушай, нам нужно последовать примеру ЗИ. Эти ребята знают, как добиться принятия и выполнения таких крупных проектов, и стеснительность в отношении их методов на данном этапе не поможет. - Она усмехнулась, инженер с живым умом, любопытная. - Во всяком случае, я слышала, что у них там есть кое-что впечатляющее.
   - Ага, обычный парк аттракционов "Спаси мир", - проворчал я.
   - Да ладно. Это приключение. В любом случае, они правы. Ты знал, что шимпанзе не одурачишь виртуальной реальностью? Они просто машут руками на изображения. Они слишком тупые, чтобы им можно было понять.
   - Или слишком умные.
   Она протянула руку, как будто хотела взъерошить мне волосы. Я вздрогнул, ничего не мог с собой поделать. Но когда она коснулась моей плоти, ее виртуальная рука просто распалась на пиксели, маленькие кубики света, которые рассеялись в воздухе. Она рассмеялась. - Разве реальная жизнь не лучше? Встретимся в аэропорту Кеннеди. Оттуда сможем полететь дальше вместе.
   Я попрощался с Розой.
   Конечно, наше дело было незавершенным, но я привлек ее внимание своим призраком. Роза была гораздо более мрачным персонажем, чем Шелли, гораздо более циничной и отстраненной, и, конечно, намного старше. Но когда она сосредотачивалась на проблеме, которая ее интересовала, то становилась яркой, проницательной, любопытной, напряженной, такой же, какой была Шелли. Я видел, что у них было много общего, хотя Шелли, инженер-рационалист, с подозрением отнеслась бы к загадочной странности жизни Розы.
  
   Я выдержал многочасовой перелет в аэропорт Кеннеди, где меня встретила Шелли. У нас было всего пару часов на земле, прежде чем мы снова отправились в очередную грандиозную прогулку в семимильных сапогах к Лос-Анджелесу, и Шелли мягко провела меня по процедурам в аэропорту. Уже измученный сменой часовых поясов, я умудрился поспать во время этого перелета, но к тому времени, когда нас высадили в аэропорту Лос-Анджелеса, почувствовал себя еще хуже.
   А после этого еще один рейс, на этот раз местный, на борту небольшого десятиместного пассажирского самолета, принадлежащего и управляемого самой ЗИ. Самолет был украшен несколько безвкусным логотипом корпорации, изображающим Землю, заключенную в человеческую ладонь - "как борец, тайком сжимающий яичко", метко выразилась Шелли. Мы с Шелли были единственными пассажирами, и наши напитки подавал маленький бот на резиновых колесах.
   Я ожидал, что из Лос-Анджелеса мы направимся вглубь страны к Мохаве, но, к моему удивлению, самолет направился на запад, к побережью и через океан.
   Он был очень современного дизайна, корпус из стекла и керамики, полный света и воздуха, и я едва слышал тихое гудение его двигателей, работающих на водороде. Было ощущение, что мы находимся в мыльном пузыре, подвешенном над морем. Послеполуденное солнце стояло низко, и вода выглядела так, словно была в огне. Когда я оглянулся на побережье, Лос-Анджелес представлял собой ковер улиц и зданий, прямоугольную сетку, похожую на схему, покрывающую контуры суши. Воздух над городом был обесцвечен, но огромный оранжевый купол смога, который я помнил по поездкам сюда, когда был ребенком, почти рассеялся.
   Шелли заметила что-то в океане. - Посмотри на это. - Участок воды размером с город был окрашен в темно-зеленый цвет. - Как думаешь, что это? Цветение водорослей, может быть, выход сточных вод? - Но территория представляла собой аккуратный квадрат с прямыми краями, явно искусственный.
   - На самом деле мы бы назвали это цветением планктона. - На сидении напротив нас появилась виртуальная реальность. Это был мужчина, лет пятидесяти, блондин, голубоглазый, подтянутый, с бледной кожей и здоровым видом. Он был одет в аккуратный, ничем не примечательный деловой костюм, стиль которого не мог существенно измениться за полтора столетия. Он улыбнулся как-то разумно. - ЗИ приветствует вас в Калифорнии.
   Шелли нахмурилась; она была известна своей нетерпимостью к подобным трюкам в виртуальной реальности. - Кто вы, черт возьми, такой?
   - Простите. Меня зовут Рууд Макай... - По его словам, он был старшим исполнительным директором Земля Инк., ответственным за то, что он называл "пропагандой". - Конечно, это проекция виртуальной реальности. Я, Рууд из плоти и крови, буду вашим хозяином сегодня в ЗИ - лично, как только вы приземлитесь. - Его английский был гладким; позже я узнал, что на самом деле он голландец.
   Шелли спросила: - А эти водоросли цветут в океане?
   - Это демонстрация одного из наших более простых методов. Продуктивность океана можно стимулировать разумным введением определенных соединений железа; результатом является "цветение", которое вы видите. Цель состоит в том, чтобы всасывать углекислый газ из воздуха в микроскопические тельца маленьких существ, составляющих планктон. Если он фиксируется там, внизу, - сказал он, ухмыляясь, - он не может быть здесь, в воздухе, что уменьшает парниковый эффект. Чтобы повысить эффективность поглощения, мы экспериментируем с различными генетически модифицированными видами планктона, которых здесь много, вы удивитесь, там целая экология. Теперь посмотрите туда. - Он указал направо.
   Вглядевшись вниз, я разглядел ряд сооружений, огромных, но похожих на скелеты, плавающие на понтонах по поверхности океана. Каждое представляло собой вертикальный обруч, внутри которого на ветру с моря вращались длинные лопасти ветряной мельницы: высотой в сотню метров, они были похожи на огромные венчики для взбивания яиц. Когда самолет снизился над турбинами, я увидел, что машины окутала бледная дымка, похожая на полосу тумана. Вблизи сам масштаб этих кружевных двигателей был ошеломляющим, а их тени, отбрасываемые заходящим солнцем, были длинными и изящными.
   - Распылительные турбины, - сказал Макай. - Еще одна из наших более простых идей. Вы просто распыляете морскую воду в воздух, чтобы создать облака.
   - Для чего? - спросила Шелли. - Чтобы вызвать дождь?
   - На самом деле все наоборот, - сказал он. - Цель состоит в том, чтобы стимулировать образование самих облаков и, таким образом, сделать их более отражающими... - Капли воды образуются в облаке, когда пар собирается вокруг затравочных частиц, "пылевых ядер конденсации ", по словам Макая. Идея состояла в том, чтобы поместить в облако столько ядер, чтобы капель было много, но ни одна из них не стала бы достаточно большой, чтобы выпасть в виде дождя. Таким образом, облако становилось белее и не пропускало солнечный свет.
   Оставив позади тонкие турбины для распыления, мы вернулись на побережье и полетели вглубь страны, направляясь в штаб-квартиру ЗИ в пустыне Мохаве.
   По словам Макая, геоинженерные решения, продвигаемые Землей Инк., могут быть масштабными, но основаны на двух простых принципах. Земля перехватывает солнечное тепло, а избыток углекислого газа в воздухе задерживает слишком много этого тепла. Таким образом, решения ЗИ были основаны либо на уменьшении количества солнечной энергии, в первую очередь поглощаемой планетой, за счет повышения отражательной способности Земли или ее атмосферы - "манипулирование альбедо", как назвал это Макай, - либо на уменьшении количества улавливаемого тепла за счет удаления углекислого газа из воздуха, "связывание углерода".
   - И здесь, одним взглядом вы можете увидеть два наших решения в действии, во всяком случае, в демонстрационном масштабе. Вот почему мы делаем все возможное, чтобы привлечь сюда людей лично. Нет ничего лучше, чем увидеть все своими глазами, чтобы произвести впечатление.
   Шелли посмотрела на меня. - Политика приматов, - сказала она. - Я же говорила тебе. - Она повернулась к Макаю. - Даже вы. Вы огромный высокий мужчина в костюме. Даже сейчас все парни наверху такие же, как вы. Когда я начинала свою трудовую жизнь, у меня сводило шею от того, что все время приходилось смотреть на своих начальников снизу вверх. Это было похоже на пребывание в лесу. - Она показалась мне немного не в своей тарелке, немного чрезмерно агрессивной, даже грубой. Но она никогда не отличалась особой терпимостью к менеджерам, бюрократам и маркетологам.
   Во всяком случае, я понял, что она имела в виду. Макай был высоким, грузным мужчиной, его физическая внешность впечатляла, а его широкое, с крупными чертами лицо, казалось, излучало самообладание. Он был как мой брат Джон или мой отец - один из тех крупных мужчин компетентного вида, которые поднимают серьезную волну в мире. Но не я. Я почему-то всегда знал, что из меня ничего такого не получится.
   Макай не казался оскорбленным; он даже казался удивленным. - Мисс Мэгвуд, очень хорошо знаю, что я ходячее клише. Но вы должны понять, что я провел половину своей трудовой жизни на Кольцевой автодороге Лас-Вегаса, или в ООН, или в административных комплексах в Нью-Йорке или Женеве. И там, поверьте мне, вы должны носить форму, подобную этой, - он указал на свое тело, - чтобы к вам относились хотя бы наполовину серьезно. Один вид, что я работаю в IBM, уже выигрывает половину спора.
   - Кстати, помогает и то, что я голландец. Мы, голландцы, занимаемся геоинженерией со времен средневековья, с тех пор, как отвоевали половину нашей собственной страны у моря, и мы так долго экспортировали наш опыт. В наши дни мы в некоторой степени востребованы, поскольку помогаем спасать тонущие страны от островов Тихого океана до Бангладеш.
   На мгновение мы замолчали. Его моральному авторитету, конечно, способствовало то, что при нашей жизни сама Голландия отказалась от своей многовековой борьбы с морем, и голландцы стали нацией изгнанников.
   - Вы настоящий мужчина, мистер Макай, - сухо сказала Шелли.
   - Ну, вы знаете, это не я атавизм, - лукаво сказал он. - Мне приходится иметь дело с политиками и бюрократами, которым предстоит серьезная эволюция.
   Тут даже Шелли не удержалась от улыбки.
  
   Как только мы оказались над Мохаве, то полетели кружным маршрутом, который привел нас к другим любимым проектам ЗИ, развернутым в демонстрационном масштабе по всей пустыне. Там были выстроенные в ряд фабрики, похожие на ветряные мельницы; Макай сказал, что они были спроектированы для того, чтобы извлекать углекислый газ из воздуха, пропуская его через поглощающие химические вещества, такие как гидроксид кальция. Затем, следуя вдоль линии канала, прямой, как стрела, синей полосы, прорезающей пустыню, мы пролетели над участками зеленых полей и лесов, аккуратно выровненными и с четкими границами. Позже я узнал, что это был наземный аналог цветения планктона, которое мы наблюдали в океане; эти ядовито-зеленые травы, кустарники и деревья были созданы для того, чтобы поглощать гораздо больше углекислого газа, чем их дикие, немодифицированные предки. Ключевым моментом, по-видимому, было повышение содержания лигнина.
   Самыми впечатляющими сооружениями были покрытые тонким слоем серебра геодезические купола, располагавшиеся ровными рядами, как огромные мячи для гольфа. По словам Макая, еще больше улавливания углерода. Принцип здесь был прост: просто вымораживать углекислый газ из воздуха, тысячами тонн за раз, а затем покрывать его изолирующей оболочкой - и, ну, просто оставлять его там, в пустыне. - Вряд ли привлекательно, но зато работает, - сказал он.
   Шелли поспорила с виртуалом Макая о практических аспектах. Запуск огромной холодильной установки для замораживания всего этого углекислого газа сам по себе приведет к выделению большего количества тепла в атмосферу, не так ли? Да, но если взглянуть на ситуацию шире, на десятилетие или более, то конечным эффектом станет снижение тепловой нагрузки на атмосферу за счет удаления парниковых газов. И потом, независимо от того, насколько эффективна ваша изоляция, всегда будет какая-то утечка, не так ли? Таким образом, в конце концов, вы на самом деле не удаляли углерод из воздуха, а просто увеличивали временную задержку. Да, признал Макай, но это был простой метод для масштабного применения, и, по крайней мере, вы выигрывали немного времени, пока находили лучшее решение...
   Я выпал из разговора. Когда мы снижались над одним из этих куполов, я увидел отражение самолета - мотылька, скользнувшего по изогнутой поверхности небесно-голубого цвета.
   Я подумал, что у всех нас выработалась привычка мыслить скептически, даже у Шелли, возможно, даже у меня самого. Геоинженерные решения всегда имели тенденцию игнорировать сложность реального мира, особенно запутанную структуру биосферы, и поэтому было проще ничего не делать, чем делать что-то масштабное и рисковать усугубить ситуацию. Но мы с Шелли пришли сюда, чтобы попросить помощи в нашей собственной макроинженерии, в масштабе, который позволил бы этим покрытым серебром мячам для гольфа выглядеть как игрушки.
   Прежде чем начать заход на посадку, самолет накренился, чтобы направиться навстречу ветру с побережья. На короткое время мы оставили позади объект ЗИ и сделали петлю над засушливым ландшафтом, населенным только кустарником и деревьями Джошуа.
   И внезапно земля вспыхнула отраженным светом. Я разглядел аккуратно припаркованные машины, ковер из стекла и ярко раскрашенного металла. Они выглядели идеально, целые и без опознавательных знаков, ряд за рядом.
   После политических заявлений президента Амин, которые фактически лишили бензиновую автомобильную промышленность будущего, последовали годы перестройки и финансовой помощи. В Детройте и других автомобильных городах сборочные линии продолжали работать, как кран, который никто не мог перекрыть, выпуская автомобили, для которых больше не было рынка сбыта. Федеральное правительство просто скупило избыточные запасы и отправило их в места, подобные этому. И вот эти изысканно спроектированные автомобили стояли, не ржавея, на сухом воздухе, словно в ожидании того, что задушенные смогом великие дни двадцатого века каким-то образом вернутся снова. Я знал, что некоторые из более поздних моделей были очень умными, достаточно умными, чтобы осознавать себя. Я задавался вопросом, знали ли они, где находятся, ждали ли они, как брошенные домашние животные, хозяев, которые так и не пришли.
  
   Мы вышли из самолета в изнуряющую жару; это было хуже, чем в Севилье. Еще больше меня впечатлило, что ЗИ удалось превратить кусочки этой пустыни в зеленые.
   Рууд Макай лично встретил нас у подножия трапа самолета. Он казался странно крупнее, чем его изображение в виртуальной реальности, и его рукопожатие было крепким.
   Здания ЗИ, расположенные на краю шикарного асфальта взлетно-посадочной полосы небольшого аэродрома, были просто квадратными белыми блоками, не производящими впечатления. Однако в них были кондиционеры, и мы с облегчением вошли внутрь. Макай провел нас по тому, что выглядело как обычная офисная среда, с беспорядком перегородок и столов открытой планировки и людьми, работающими за программными экранами и терминалами различного типа. Большинство из них, казалось, были здесь во плоти, хотя у одного или двух был фальшивый блеск виртуалов.
   - Ваши офисы меньше, чем я ожидал, - рискнул я.
   - Ну, это всего лишь головной офис, - сказал Макай. - Корпоративная штаб-квартира. У нас есть конструкторские бюро, лаборатории, производственные предприятия по всей стране - фактически, по всему миру. И мы сохранили это место сдержанным по дизайну. Мы не хотели совершать ошибку, отвлекая наших посетителей от самого места фонтанами, комнатными растениями и статуями основателей. Вы вообще были в соборе Святого Павла в Лондоне? На могиле Рена, архитектора, есть латинская эпитафия: "Посетитель, если ты ищешь мой памятник, оглянись вокруг". Что-то в этом роде. У нас то же самое. Мы хотим убедиться, что то, что за окном, интереснее, чем то, что находится здесь.
   Он привел нас в небольшой офис. Мы сели; Макай налил нам обоим кофе.
   - Итак, - сказал я, - как вы думаете, сможете нам помочь?
   - Слишком рано делать вывод. Сейчас ваше предложение немного неубедительно, - сухо сказал он. - Но мы вернемся к этому. Однако теперь, когда вы кое-что узнали о нас, что вы думаете - выглядим ли мы так, будто можем заставить ваш проект подняться в воздух?
   Я обдумал это. - Вы определенно крупнее, чем я ожидал. Богаче.
   - На самом деле я бы так не сказал. - Он нахмурился. - Мы пока не богаты, учитывая масштабы нашей операции. Просто мы играем по-крупному. Однако все удивлены, что мы вообще добились каких-либо успехов. Думаю, все зациклились на менталитете, который гласит, что в нашем сокращающемся мире нет способа заработать деньги.
   - Посмотрите на это с точки зрения промышленника, скажем, в 2020 году. Переход на водород, потребность в новых системах выработки электроэнергии, трудности с избавлением от автомобилей - даже если бы вы могли осмыслить такие масштабные изменения, у вас не было инфраструктуры, сырья, патентов для их использования; у вас не было готовых решений в стиле "так раньше делал ваш папа". Так что лучше было сопротивляться переменам, не высовываться, надеясь, что все это пройдет, или, по крайней мере, надеяться, что буря не разразится до тех пор, пока ты не закончишь свою карьеру.
   - Именно администрация Амин изменила все это. - Он нежно улыбнулся. - В то время я учился в бизнес-школе Гарварда. Политика Амин заложила основу для новых растущих отраслей в области биоинфраструктуры, компенсаций, смягчения воздействия на окружающую среду. На спасении мира можно было заработать деньги! Когда люди поняли это, все увидели шквал патентов по технологиям, которые станут ключевыми в новых политических, законодательных и экономических условиях. В Гарварде наши преподаватели заявляли, что нам выпала честь пережить смену экономической парадигмы, возможно, самую глубокую со времен промышленной революции. И люди начали богатеть.
   - Как ЗИ, - сказала Шелли.
   - Послушайте, наша компания озеленила территорию Сахары размером с Техас. Вам нужно всего лишь откачать немного доходов от такого предприятия, чтобы получить несколько крупных сумм. Но, полагаю, это ничто по сравнению с тем, чего мы могли бы достичь.
   По его словам, работа ЗИ по-прежнему вызывала скептицизм. Проекты по улавливанию углерода в целом казались более приемлемыми, поскольку на них было относительно легко заработать деньги, получая углеродные кредиты или уменьшая свои обязательства по уплате налогов на выбросы углерода. Но, по его словам, схемы были привлекательными, потому что они были по сути пассивными. - Вы исправляете, а не меняете. Конечно, это правда, что риски изменения вещей более непознаваемы и, следовательно, больше.
   Шелли сказала: - Например, Кефалиния.
   Макай наклонился вперед, в его светлых глазах светилась страсть. - Я был в команде по уборке. Я не забыл. Мы с вами инженеры, мы все; вы понимаете. Все идет не так. Мы учимся на ошибках. Мы их исправляем. Ничего подобного Кефалинии больше не повторялось и не повторится. И это не должно останавливать нас от повторных попыток.
   - Но я согласен с тем, что нам действительно нужно успокоить людей,. Наши юристы пытаются согласовать в ЮНЕСКО кодекс поведения для геоинженеров. Если хотите, своего рода клятва Гиппократа, обещание, что мы будем ответственно использовать наши полномочия. Если кодекс будет принят, возможно, мы сможем раз и навсегда начать укреплять доверие. И тогда действительно сможем приступить к работе.
   Шелли сказала: - Хорошо. Но как вы думаете, есть ли у нас шанс получить необходимую поддержку для проекта по стабилизации гидратов?
   Он откинулся на спинку стула. - В этом нет ничего невозможного. Вопрос в том, как вы это продадите. Ваш проект огромен по масштабам, и это инстинктивно оттолкнет многих людей. Но по сути он пассивен, как и наши программы по улавливанию углерода. Вы не вмешиваетесь; вы просто пытаетесь сохранить равновесие, предотвратить потери. Так что, возможно, мы сможем избежать нескольких философских препятствий на этом пути. У нас есть лоббистская фирма, которую мы используем в Вашингтоне; они смогут проконсультировать.
   Услышав, что он употребил слово "лоббирование", я вздрогнул; мир высокой политики был не из тех, где я чувствовал себя комфортно.
   Шелли заметила это и улыбнулась. - Мы должны это сделать, детка. Мы говорим о крупных международных усилиях - инвестициях в многие миллиарды долларов. Нам приходится иметь дело с большими мальчиками.
   Выражение лица Макая было дружелюбным, заинтересованным, но сдержанным, в высшей степени профессиональным. - Я пока не могу сказать, поддержим ли мы вас. Решение должно принять наше правление. Для нас это большая задача. Но я действительно верю, что ваш проект - это именно то, для чего ЗИ была основана в первую очередь. - Он встал и прошелся по маленькому офису. - Я вижу возможность для всех нас. Нам нужен успех. И как только мы избавляемся от беспокойства по поводу "вмешательства", перед нами открываются огромные возможности.
   - Послушайте, можете называть меня прогрессистом. Я хочу построить мир, в котором найдется место для стольких счастливых, сытых и здоровых людей, сколько мы сможем вместить. Что в этом плохого? Но, очевидно, я также хочу сделать это, не нанося в процессе ущерба окружающей среде. - По его словам, два рычага геоинженерии, связывание углерода и контроль альбедо, фактически независимы друг от друга. - Увеличение содержания углекислого газа в некотором отношении полезно: например, стимулируется рост растений. Итак, предположим, мы позволили уровню углерода повыситься, но сохранили контроль над температурой с помощью модификации альбедо? Это может быть способом продвинуть нашу цивилизацию к новому оптимуму, одновременно защищая планету.
   - И мы можем пойти дальше, - сказал он. - Это бутылочное горлышко, узкое место, научит нас сотрудничать в масштабе планеты. Тогда мы сможем выйти за пределы Земли в целом. Мы можем зарезервировать Землю просто для того, чтобы делать то, что у нее получается лучше всего, поддерживать самую сложную биосферу, которую мы знаем, и использовать ресурсы космоса, чтобы избежать ограничений закрытой планетной экономики...
   Шелли встала, чтобы остановить этот поток. - Потрясающе. Но тем временем, у вас есть офис, где мы могли бы расположиться?
   Он самокритично усмехнулся. - Совершенно верно. Давайте приступим к работе.
   Когда мы вышли вслед за ним из комнаты, Шелли шепнула мне: - Зови его Просперо.
   - Кто?
   - Разве ты не помнишь своего Шекспира? Буря. Просперо вызвал бурю; он был одним из первых геоинженеров.
   - Разве не буря стала причиной кораблекрушения?
   Шелли подняла брови, и мы пошли дальше.
  
   Эусоциальный образ жизни был почти таким же древним, как человечество. Первое человеческое сообщество, первый улей, фактически зародилось на старой Земле еще до космических полетов.
   Это было решением дилемм стесненного проживания, которые, как правило, возникали, когда сообщество было изолировано, когда не хватало ресурсов, когда было трудно вырваться из дома. Рит сказал: - Везде, где ты не можешь убежать от мамы, именно так ты в конечном итоге живешь. Полагаю, это особенность нашей нейронной обработки данных - кто-то сказал бы, что это глубокий недостаток. Но это, несомненно, часть истории человечества.
   Это всегда начиналось с социального давления. Если взрослые дети оставались дома, они конкурировали со своими родителями за ресурсы. Итак, мать запугивала свою дочь, заставляя рожать меньше детей или вообще не иметь их, и заставляла ее посвящать всю свою энергию сестрам. Семьи превратились в огромные объединения сестер, кузин и тетушек, все бездетные, все заботящиеся о нуждах детей матери-одиночки.
   В конечном счете, все это отвечало потребностям генов, иначе это вообще никогда бы не сработало. Человек был более тесно связан генетически со своей дочерью, чем с племянницей. Но если, живя в эусоциальном обществе, вы могли бы сохранить больше племянниц, чем у вас было бы дочерей, вы могли бы дать своим генам, хотя и косвенно, больше шансов на выживание.
   А затем, когда социальное давление было зафиксировано, верх взял естественный отбор.
   Сменялись поколения, и, будучи трутнем, вы адаптировались к среде, в которой оказались в ловушке: среде Объединения. Отдельные существа, строительные кирпичики высшего организма, были модифицированы различными способами, чтобы удовлетворить потребности колонии в целом в питании, физической поддержке, передвижении, выделении мочи и даже размножении. И зачем тратить энергию на масштабную перестройку организма в период полового созревания, если вы никогда не собирались заводить ребенка? Рождались дочери, у которых способность к размножению была отложена - или вообще никогда не проявлялась.
   А затем появился разум. Эусоциальность требовала жесткой централизованной организации. В центре которой были мать и ее драгоценные младенцы, концентрические круги бездетных работников обслуживали мать и младенцев, строили и поддерживали колонию, собирали пищу, отбивались от хищников. Не было никакой командной структуры. Рабочие улавливали сигналы от окружающих и действовали соответственно, и из этой сети бесконечных локальных взаимодействий возникла глобальная структура колонии в целом. Это было зарождение: из простых правил, применяемых на местном уровне и с некоторой обратной связью, могли возникнуть крупномасштабные структуры.
   Для этого не нужны были умы. Действительно, было лучше не знать, что происходит в глобальном масштабе; колония, возникшая в результате мелкомасштабных действий каждого, просто так работала эффективнее.
   Лучше не знать, что ты в улье.
   Алия пристально смотрела на плавающих матерей. - И все это за полмиллиона лет. Кем они станут через пять миллионов лет - или пятьдесят, или пятьсот?
   Рит сказал: - До сих пор ни один человеческий улей не стал более тесно интегрированным, чем колониальный организм. Но эволюционный процесс только начался. Алия, в некотором смысле ты сама тоже улей! Ты состоишь, возможно, из ста триллионов клеток, каждая из которых относится к нескольким сотням различных специализированных типов - мышечной, кровеносной, нервной. Ты являешься конечным результатом эволюционного решения предков твоих клеток, которые когда-то были отдельными сущностями, сотрудничать около шестисот миллионов лет назад... Полагаю, что нет предела интеграции, которая возможна со временем. - Он покачал головой. - Конечный результат невообразим.
   - Я не понимаю, зачем мы здесь.
   - Алия, ульи - отвратительная штука. Но они полезны.
   Ульи были стабильными и очень долгоживущими, как правило, выдерживая продолжительность жизни, кратную продолжительности жизни их членов. И это делало объединенных хорошими архивистами, регистраторами всех видов. Объединение представляло собой скопление прирожденных клерков и библиотекарей. - Ульи использовались в качестве обработчиков и хранилищ информации на протяжении большей части истории человечества. Вот почему они так полезны для проекта Искупления.
   Бейл и другие Кампоки были настроены более скептически. Бейл встретился взглядом с Алией. - Ульи полезны, да. И если вы хотите узнать, каково это - быть трутнем, вернитесь к Трансцендентности.
   Алия была шокирована этим сравнением бессмысленного плодовитого роения объединенных с возвышенным стремлением к Трансцендентности. Сходства не было, не так ли?
   Берра повела их на самые глубокие уровни кургана, в зал слушателей.
   Это помещение было низким и плоским. На его полу не было ничего, за исключением нескольких низких конструкций, и оно освещалось фонарями, вразнобой вделанными в крышу. Но когда Алия огляделась, она увидела, что эти тусклые созвездия тянутся все дальше и дальше, сливаясь вдалеке в единую полосу света. Это помещение, должно быть, было шириной в километры, возможно, больше.
   Бейл уставился в потолок. - Интересно, что удерживает вес насыпи?
   Дреа фыркнула. - Ты очень буквален, не так ли, Ржавый?
   Алия подошла к ближайшему из низких сооружений на полу. Это была коробка высотой не более пояса. Она обнаружила в ее стенке диск из какого-то полупрозрачного вещества. Когда она провела рукой перед диском, на ее ладони появилось пятно света, очень слабого голубого цвета. Она спросила: - Лазеры? - Оглядевшись, она представила сеть лучей, пересекающих огромное помещение.
   И теперь она услышала топот, мельком увидела сгорбленную фигуру. Оно бежало сквозь тени, спеша от крышки одного из лазерных боксов к другому. У него были огромные глаза, похожие на блюдца.
   Дреа сухо сказала: - Я так понимаю, это был слушатель. Другой специализированный тип трутней?
   Алия сказала: - Полагаю, да. Но что они слушают?
   Берра сказала: - Эхо времени.
  
   Трансцендентность не рассматривала себя как цель, для достижения которой опустошение прошлых жизней было просто необходимым средством. Она верила, что должна каким-то образом искупить прошлое, если оно должно быть очищено - если оно должно быть совершенным.
   Но как только цель Искупления была сформулирована, зарождающейся Трансцендентности пришлось столкнуться с глубокими вопросами. Как можно было искупить прошлое? По всему Содружеству были созданы колледжи Искупления для решения этого вопроса. По крайней мере, вскоре было осознано, что Трансцендентность - и действительно, человечество, из которого она возникла, - должны осознавать прошлое, чтобы прошлое могло быть воспринято как осознание Трансцендентности, как часть ее вечного целого.
   В ходе первых попыток были созданы обширные музеи. Многие из них были виртуальными, распределенными между мирами, без единого физического присутствия. И в этих музеях были показаны огромные диорамы, великие события прошлого предстали перед глазами современности, основанные на лучших реконструкциях историков и археологов.
   Но этого было недостаточно.
   С одной стороны, настоящее было несовершенным окном в прошлое. Записи людей всегда были неполными и часто изобиловали ложью. Конечно, были физические следы, которые нужно было восстановить, и легионы новых археологов спустились во все миры человечества, и особенно на Землю. Некоторые элементы прошлого были записаны в генетическом наследии самого человечества, все еще хранящемся в человеческих телах, даже несмотря на то, что они были разбросаны по всей Галактике, трансформируясь по ходу дела. Но различные катастрофические события, природные или иные, оставили огромные пробелы во всех таких записях.
   И независимо от того, насколько полными могли быть записи, все еще оставался вопрос интерпретации - значения событий, мотиваций и намерений персонажей того времени, многие из которых были настолько далеки от Трансцендентных, что практически принадлежали к другому виду. Выросло новое поколение историков, которые спорили о различиях в понимании большого и малого.
   Все это было очень неудовлетворительно. Итак, даже когда были созданы первые диорамы, продолжались усилия по углублению и расширению Искупления. И, наконец, был открыт новый способ раскопать прошлое.
   На "Норде" только очень маленькие дети думали, что Вселенная бесконечна. То, что она так выглядит, не делает ее таковой, так же как кажущаяся плоскостность планеты не означает, что она должна быть бесконечно плоской плоскостью. Вселенная была конечной: замкнутой, свернутой сама на себя. Для Алии конечность Вселенной была столь же очевидна и интуитивно понятна, как для рожденного на Земле ребенка было очевидно, что солнце - это звезда.
   И это было полезно. Поскольку Трансцендентность искала способы восстановить свое прошлое, она столкнулась с закрытой Вселенной. Ибо время и пространство не были отдельными сущностями, а слились в одно целое, пространство-время. И поэтому в конечной Вселенной замыкание должно быть полным как во времени, так и в пространстве. Точно так же, как одна сторона Вселенной была связана с другой, так и очень далекое будущее было связано с очень отдаленным прошлым.
   И именно так можно было обнаружить прошлое: прислушиваясь к его отголоскам.
   Конечная вселенная имела топологию, связность, установленную в момент Большого взрыва, в момент начальной сингулярности. Находясь внутри вселенной, вы не могли видеть эту топологию напрямую. Но были способы ощутить ее присутствие.
   У Алии когда-то была игрушка, виртуальная игра. Это было похоже на кусок неба внутри кубической коробки. Сражающийся космический корабль, черные инопланетные плохие парни и героические зеленые корабли Ликующих скользили по небу, стреляя друг в друга вишнево-красными лучами. Но игра не ограничивалась стенами коробки. Если бы корабль врезался в стену, он исчез бы, но появился бы снова с другой стороны коробки, двигаясь в том же направлении. Итак, несмотря на то, что они были разделены в пространстве, точки на каждой стене точно соответствовали соответствующим точкам на противоположной стене. Это было так, как если бы вся вселенная была выложена плиткой, заполненной идентичными копиями игры, соединенными бок о бок. Как только вы привыкнете к этому, вы сможете использовать странное свойство складываться как часть своей тактики; вы можете отправить свои зеленые корабли, чтобы они прокрались по "кривой" Вселенной и напали на пришельцев сзади.
   И вы могли бы играть в другие игры. Вы могли бы представить, что где-то в коробке происходит взрыв. Сферическая ударная волна распространилась бы во всех направлениях. Она оставалась бы простой сферой до тех пор, пока передняя часть не прошла бы сквозь стенки коробки, после чего волна сворачивалась бы и пересекалась сама с собой, образуя повсюду дуги окружности. Алия могла видеть, что если вы сядете в центре коробки и будете наблюдать, как эти ударные круги расцветают по всему вашему небу, вы сможете использовать этот узор, чтобы понять геометрию вашей коробки-космоса. Это было точно так же, как вы могли бы выяснить структуру кристаллической решетки, изучая закономерности дифракции проходящих через нее электронов. Все пространство-время было линзой, формирующей излучение, проходящее через нее.
   Целью слушателей было исследовать эту потрясающую дифракцию. Они наносили на карту гравитационные волны, рябь в самом пространстве-времени, глубокую и длинную, распространяющуюся со скоростью света от самых титанических событий Вселенной: взрывной гибели звезд и ядер галактик, столкновений черных дыр и галактик-гигантов. Гравитационные волны прошли дальше, чем какие-либо другие, и они косвенно предложили самую четкую из возможных карт Вселенной, ее структуры и содержимого. - Замечательно, - выдохнул Рит. - И вот эти слушатели наблюдают за лазерным лучом своими большими глазами. Эти длинные световые лучи чувствительны к возмущениям гравитационных волн, которые проходят через ядро планеты. - Как ни странно, некоторые частоты гравитационных волн достигали нескольких тысяч циклов в секунду: преобразованные в звуковые волны, они были слышны человеческому уху. Слушатели действительно слышали стрекотание сталкивающихся нейтронных звезд, трель одной черной дыры, поглощающей другую.
   Эхо гравитационных волн разносилось по замкнутой Вселенной, от полюса к полюсу - и из будущего в прошлое. Информация, которую слушатели искали в своих гравитационных волнах, касалась не только великих физических событий Вселенной. Она была об истории человечества.
   Трансцендентность задумала великий проект. Она построит зонд, который отправит в самое отдаленное будущее и тем самым забросит его в самое глубокое прошлое. И там, прячась в темноте на краю Солнечной системы, этот наблюдатель из будущего стал бы свидетелем разворачивания глубочайшей истории человечества - и отправил бы всю сложную историю обратно по кривой Вселенной великому существу, которое ее создало. Слушатели записали эти шепоты, посланные из глубочайшего прошлого в самое отдаленное будущее. После извлечения новости из истории были проанализированы и сохранены в объединяющихся архивах, а затем распространены, чтобы сформировать основу свидетельствования.
   Таким образом, прошлое было перенесено в настоящее Трансцендентности. И где-то в этом огромном пласте данных, добытых из прошлого, была похоронена червеобразная нить биографии Майкла Пула.
   Рит отвлек Алию от ее погруженности. Это было так, словно она вернулась из сна о космическом единстве к себе, обратно в мрачную пещеру слушателей.
   Рит изучал ее, аналитично, но с беспокойством. - Ты узнала достаточно?
   Она нахмурилась, размышляя. - Я узнала, как мы восстанавливаем прошлое. Но мне еще предстоит узнать, как мы используем эту информацию. Это еще не конец, Рит.
   - Что дальше?
   - Не знаю.
   Он сел рядом с ней. - Итак, мы продолжаем. Алия, я обеспокоен тем, что ты отвлекаешься от своей истинной цели.
   Она безучастно ответила на его взгляд. - Какое это имеет значение для тебя? Я думала, ты сказал, что мне следует найти свой собственный путь к Трансцендентности. Разве это не именно то, что я делаю?
   - Ты вкусила Трансцендентности, но все еще одинока, все еще Алия. И ты потакаешь любопытству Алии. Если бы ты только отдалась Трансцендентности, все твои сомнения и вопросы исчезли бы. Я видел это много раз раньше. - Он явно хотел обнадежить этим, и, возможно, когда-то так и казалось, но теперь его мягкие заверения охладили ее. - И кроме того, - продолжил он, - ты уверена, что эти вопросы исходят от твоего собственного сердца? Не забывай, что эти Кампоки шантажировали тебя, заставляя задавать вопросы об Искуплении.
   Она холодно сказала: - Методы Кампоков были примитивными. Грубыми. Но вопросы, которые они подняли, справедливы. Рит, я хочу разрешить все свои сомнения, прежде чем Трансцендентность поглотит меня. Неужели это так трудно понять?
   Рит нахмурился. - Твой термин "поглощать" неуместен. Трансцендентность - это увеличение, а не уменьшение.
   Но я бы предпочла быть одинокой и в здравом уме, мрачно подумала Алия, чем погрузиться в безграничное безумие. Я должна быть уверена. Но, конечно, она не могла сказать это Риту.
   - Мы идем дальше, - твердо сказала она.
   - Да, но куда? - беспокойно спросила Дреа.
   Слушатели, казалось, начинали привыкать к присутствию посетителей. Они сновали взад и вперед по полу своей комнаты, их огромные глаза ловили мерцание лучей света.
   Дреа смотрела на них с отвращением. - Это ужасное место.
   Внезапно Алия почувствовала себя ограниченной, пойманной в ловушку, погребенной под этой огромной насыпью из пробитой туннелями земли. Она повернулась к Риту. - Давай выбираться отсюда...
   Берра ахнула. Она пошатнулась и потянулась к Алии, которая резко отодвинулась.
   Рит взял Алию за руку. - Постарайся успокоиться, - пробормотал он. - Не тревожь Берру еще больше. Нам нужны ее указания, чтобы выбраться отсюда, прежде чем...
   - До чего?
   - До того, как она выполнит свой последний долг перед ульем.
   - Какой последний долг? Что с ней не так?
   - Разве ты не понимаешь? Ей нужно держать нас здесь так долго, как она сможет. Ты нужна ей, Алия.
   Берра родилась с потенциалом интеллекта. Но она, вероятно, никогда не была полностью сознательной, не осознавала себя - по крайней мере, до появления Алии.
   - Потому что, - медленно произнесла Алия, - лучше, если трутень не будет знать, что он трутень.
   - Да. Вот почему в большинстве ульев трутни теряют свои высшие когнитивные способности. Но бывают обстоятельства, когда интеллект слишком полезен, чтобы его полностью терять - например, когда Объединение подвергается нападению или его приходится перемещать.
   - Или когда приходит избранная Трансцендентной и задает вопросы, - сказала Алия.
   - Да. Алия, Берре повезло. Она была просто специалисткой по взаимодействию, которая оказалась ближе всех, когда мы позвали. Возможно, она даже не знала нашего языка до того, как понадобилась. Вероятно, раньше у нее даже не было имени, потому что это было к лучшему, что у нее его не было. Это было так, как будто она проснулась, впервые в своей жизни, в тот момент, когда ты вошла в дверь.
   - Но теперь мы уходим, - сказала Алия. - Она может вернуться к тому, какой была. Не так ли?
   Рит покачал головой. - Алия, Берра хорошо послужила улью. Но теперь она знает слишком много: она знает, кто она такая, что она трутень. И ей больше некуда идти. Алия, она умрет прежде, чем мы покинем планету.
   Алия в ужасе уставилась на Берру. Маленький трутень, казалось, складывался сам по себе, как будто взрывался, все еще глядя на Алию.
   Алия не могла этого вынести. Она скользнула прочь, прямо оттуда, из сердца улья. Обнаружила, что снова стоит на ржавой равнине. Сорвала с лица маску и втянула пыльный воздух.
  
   Пока мы работали с Руудом Макаем над конкретизацией участия ЗИ в нашем проекте по газогидратам, Шелли и я остановились в Палм-Спрингс.
   Мы были гостями ЗИ в великолепном, несколько выцветшем отеле. Его внешняя оболочка была выкрашена так, что блестела серебром в сухом солнечном свете, как огромная сложная елочная безделушка. Внутри был гигантский бассейн и еще больший бар, где робот-пианист нежно играл Шопена. Но гостей не было.
   У Шелли, как всегда, было много работы. Она работала по восемь-девять часов в день, часть из них с Макаем и сотрудниками ЗИ. Но она также поддерживала связь с клиентами, поставщиками и контактными лицами по всему миру, и эти девять рабочих часов были случайным образом распределены на каждые двадцать четыре часа. Она работала в маленькой кабинке автоматизированного проектирования при отеле, в купальнике или пушистом гостиничном халате, в окружении посетителей виртуальной реальности, или призрачных схем, или макетов сложных механических узлов. Она обладала удивительной способностью хорошо функционировать в три часа ночи и вздремнуть в четыре часа дня.
   Так что я провел некоторое время в одиночестве. Близилась середина лета и мертвый сезон, но, несмотря на это, в Палм-Спрингс было гулко и пусто. Богатство двадцатого века и удобство передвижения, которые создали это место, исчезли, оставив сверкающий пузырь в воздухе пустыни. Для меня это было не так уж плохо. Я чувствовал, что прошел через многое, и Палм-Спрингс, большой и безлюдный, был хорошим местом, чтобы снять напряжение. Если бы я только играл в гольф, это место было бы идеальным, подумал я.
   Мы с Шелли действительно проводили свободное время вместе. Мы ели, плавали, гуляли, разговаривали. Мне всегда очень нравилась Шелли. Компетентная, увлеченная, с чувством юмора, непринужденная в своей жизни и на работе, она была именно таким человеком, каким я всегда стремился быть. И думаю, что я ей тоже нравился, хотя по сравнению с ней я был безнадежен - никогда не был надежным, всегда был склонен к легкомыслию. Но у меня "никогда не было недостатка в идеях", как она иногда говорила. Ей нужен был кто-то рядом, кто формировал бы импульс что-то делать, и я был источником этого - о чем свидетельствует сам наш проект по стабилизации гидрата.
   Конечно, жизнь с Шелли, которая была в здравом уме, занята и жива, была бы хороша для меня - если не всегда для нее. Но этому никогда не суждено было случиться, потому что, как она сама сказала, Мораг всегда была рядом, хорошо это или плохо, привязанная ко мне, как моя правая рука, и не было смысла вести себя так, как будто это не так. Иногда я сожалел об этом факте. Я думаю, Шелли тоже немного помогла. Но наши отношения занимали свое место в моем воображаемом спектре возможностей. Так оно и есть.
   Я несколько раз разговаривал с Розой в Севилье. Она "раскапывала старые истории о привидениях", как сказала мне немного загадочно. Иногда она сама пугала меня: мне казалось, что я вижу за ее маленьким личиком, так точно воспроизведенным системами виртуальной реальности отеля, темные конклавы Ватикана, огромные груды знаний, которые накапливались в течение двух тысячелетий, и, возможно, еще более странные архивы.
  
   Через семь дней Рууд Макай перезвонил нам из своей штаб-квартиры в Мохаве, где, по его словам, он организует семинар по нашим предложениям.
   Мы собрались в конференц-зале в комплексе ЗИ. Само помещение представляло собой куб с прозрачными стенами. Там был длинный стол с дюжиной стульев, очевидно, органично сочетающий обычную и виртуальную реальность. Это было все, что там было; помещение казалось незаконченным, эскизом. Но в виртуальной экономике вы выставляете напоказ свое богатство, демонстрируя меньшее.
   Макай, Шелли и я были единственными присутствующими из плоти и крови. Том и Соня Дамейер прибыли виртуально из Англии. Я занял место рядом с Томом, реальный и нереальный бок о бок за одним столом. Я был необычайно рад его видеть; я все еще не оправился от того сибирского опыта, если вообще когда-нибудь оправлюсь. Однако Тому, похоже, было неуютно находиться здесь.
   Вандер Гатри из центра анализа глобальных экосистем в Оклахоме материализовался прямо из воздуха. Он выглядел таким же неуклюжим, как всегда, его волосы были небесно-голубого оттенка, и он нервно улыбался мне. И в руках у него был маленький игрушечный робот, которого он поставил на стол. Робот для эксперимента покатался взад-вперед, из его пластикового брюха вылетали искры от трения. Металлическим космическим голосом он провозгласил: - Немного скользко, но думаю, что справлюсь.
   - О, ради бога, - проворчал Том. - Папа, что это, шоу уродов?
   - Гэа поддерживает нас. Это важно, Том.
   - Это нелепо, вот что это такое. Что я здесь делаю?
   Мне страстно хотелось дотронуться до его руки. - Если бы не ты, никого из нас здесь бы не было. Просто успокойся и следуй зову сердца.
   Том фыркнул, но остался сидеть неподвижно.
   С другой стороны от него Соня поймала мой взгляд и слабо улыбнулась. С ним все будет в порядке. Я был благодарен за бессловесное сообщение и рад, что она была там, здравомыслящая и спокойная. Здравомыслие и спокойствие, похоже, действительно в дефиците в моей родословной.
   Рууд Макай, элегантный и компетентный, как всегда, постучал ногтем по стоящему перед ним стакану с водой. - Могу я призвать нас к порядку? Спасибо вам всем за то, что вы здесь, так или иначе...
   По его словам, нашей целью было проанализировать проделанную на данный момент работу по конкретизации схемы стабилизации гидратов и принять решение о следующих шагах.
   Том сразу же стал подозрительным, даже враждебным. - Следующие шаги? Например, вы берете все это на себя, чтобы разбогатеть, буря обалденно большие скважины на Северном полюсе?
   Я быстро сказал: - Том, успокойся. Люди из ЗИ помогают нам здесь.
   - О, конечно.
   Если Макай и был встревожен этим бесперспективным дебютом, он этого не показал. - Мы здесь для того, чтобы проанализировать проделанную нами работу над проблемой, которую все считаем серьезной. Итак, пока давайте отталкиваться от того, что у нас есть общего, а не сосредотачиваться на наших различиях. Можем ли мы прийти к согласию в этом вопросе?
   Робот Гэа катался взад-вперед. Мне было интересно, что она думает обо всей этой межличностной, типично человеческой ерунде. И все же, я предположил, что она абсолютно зависела от людей, со всеми нашими несовершенствами; чтобы добиться цели, ей приходилось мириться с нами.
   Шелли поняла намек. - Мне начать? - Она встала, подошла к началу стола и взмахами рук начала вызывать в воображении виртуальные изображения сложных, сверкающих и безупречных инженерных элементов. Ядром его было устройство, по форме напоминающее пулю, со сложным узором из фланцев и воздуховодов, выгравированным на его носовой части. В его сердце я увидел искру, душу в механизме.
   Шелли создала множество изображений этой штуки, некоторые прозрачные, вырезанные или разорванные. - Мы называем это кротом, - сказала она. - Это краеугольный камень нашего дизайна. Но каждый крот будет маленьким, не больше сжатого кулака...
   Чтобы стабилизировать гидратные слои, необходимо было бы проложить по ним каналы для охлаждающей жидкости, как в нашем первоначальном эскизе. Команды, которых Шелли собрала для воплощения идеи в жизнь, придерживались этого базового дизайна. И они все еще предполагали, что рабочей жидкостью будет жидкий азот, извлекаемый в виде газа из воздуха, а затем охлаждаемый и сжижаемый. Вы пропускали бы азот по подземным каналам, где он испарялся бы обратно до газа, в процессе отбирая тепло из слоев гидрата, а затем отводился бы из каналов для повторного использования. Таким образом, вы могли бы эффективно выкачивать тепло из земли.
   Но чтобы стабилизировать полосу гидратов, проходящую прямо вокруг полюса планеты, нам понадобились бы сотни тысяч километров труб, если опираться на их применение. Было просто непрактично изготавливать их и оставлять в глубине в таком количестве.
   - Вот тут-то и появляется крот, - сказала Шелли. - Это будет похоже на самоходное буровое долото. - Выступающий наконечник на самом неподвижном изображении зажужжал, его функция была очевидна. - И он будет прокладывать туннели, а не трубы. Он просто пророет себе путь сквозь землю, как настоящий крот. Но туннелю, который он выкопает, не позволят обрушиться. - Она указала на ряд маленьких устройств, прикрепленных сбоку крота. - Мы будем укреплять туннель по мере продвижения, используя местные материалы. Точная методика будет зависеть от того, что мы там найдем, и будет варьироваться в зависимости от местной геологии... Стены туннеля, конечно, сами по себе будут умными и способными к некоторому ограниченному самовосстановлению, хотя в случае серьезных нарушений, таких как сейсмические колебания, мы всегда можем послать вниз больше кротов.
   - Мы отправим туда сотни кротов, может быть, тысячи. Каждый крот будет принимать большинство своих собственных решений там, внизу, обучаясь по ходу дела. Но мы можем общаться с ним через туннель, который он оставляет после себя. Мы также экспериментируем с гидролокатором и электромагнитными импульсами, чтобы кроты могли общаться друг с другом даже без прямой связи.
   Соня сказала: - Таким образом, они будут слышать друг друга, как роют в земле. Целое сообщество прокладывает и прокладывает туннели.
   - В этом и заключается идея, - сказала Шелли. Общий дизайн был простым. Кротовые норы не должны были проникать слишком глубоко и не должны были сталкиваться со сложными температурами или давлением; технология материалов, в которой мы нуждались, вполне соответствовала опыту горнодобывающей промышленности. - И, конечно, сообразительность ограничена.
   Макай спросил: - А как насчет энергии?
   Шелли кивнула мне. - Вот где пригодился опыт Майкла. - Она постучала по светящейся искре в сердце своей концептуальной родинки. - Это реактор на энергии Хиггса, самый концентрированный источник энергии, который у нас есть. Сердцем крота будет кубик размером с кусочек сахара, который обеспечит его достаточным количеством энергии, чтобы проложить туннель длиной десять тысяч километров - это наша цель проектирования, мы можем достичь большего.
   Том повернулся ко мне. - Ты можешь создавать такие штуки, кусочки сахара?
   Я сказал: - Мы можем практически снять их с полки. Мы долгое время работали над такими устройствами, Том. Какое-то время у нас хорошо получалось создавать очень маленькие, очень умные гаджеты. Так что, если вы можете сделать источник питания столь же компактным, у вас есть мощная технология...
   Теперь, когда источники питания становились миниатюрными, агентства и компании, с которыми я консультировался, разрабатывали, среди прочего, миниатюрных инженеров-роботов, предназначенных для проникновения в места, недоступные людям, например, для проверки подводных труб и кабелей или внутренних помещений устаревших ядерных реакторов. Космическое сообщество разрабатывало новое поколение беспилотных исследовательских роботов, целые стаи размером с апельсин или меньше, которые можно было бы разбросать по поверхности Марса, или в облаках Венеры или Юпитера, или отправить плавать в покрытые льдом моря Европы. Эти крошечные зонды могли бы работать годами, индивидуально и совместно, будучи достаточно умными даже для того, чтобы разрабатывать свои собственные научные программы на месте. Даже на Земле крошечные распределенные разумные существа делали возможными новые виды науки. Вы могли бы распылить умные пылинки по лесу, позволить им самоорганизоваться и начать собирать данные в трехмерном пространстве и в режиме реального времени о детальном поведении макроклимата и макроэкологии в значительном объеме. Все это стало возможным благодаря технологии Хиггса, крупицам энергетического поля, которые когда-то заставили расширяться саму Вселенную, каждая из которых обеспечивала годы энергии.
   Том, казалось, был впечатлен, несмотря ни на что. Возможно, в нем все-таки были какие-то инженерные гены.
   Поскольку большинство компонентов поступало с полки, Рууд Макай подумал, что можно было бы провести своего рода полевые испытания в течение нескольких недель. Земля Инк. бралась за огромные проекты, но, казалось, это была проворная организация, способная быстро реагировать.
   Обсуждение свелось к техническим вопросам.
  
   С подсказки Гэа Вандер задал Шелли несколько трудных вопросов.
   Шелли справилась с большинством из них, хотя нам пришлось отметить некоторые проблемы, чтобы решить их позже. Большинство проблем, поднятых Вандером и Гэа, были вызваны тем фактом, что дизайн все еще находился на концептуальном уровне, а Шелли просто еще не обладала достаточной глубиной детализации. Однако я не заметил, чтобы появились какие-либо новшества.
   У Вандера, когда он говорил, была странная манера сидеть, то разваливаясь, то резко выпрямляясь, что пугало вас. Именно так вы могли бы вести себя, если бы были одни, а не в компании. И из-за этой копны голубых волос его было трудно воспринимать всерьез, несмотря на остроту его ума.
   Я подозревал, что проблема Вандера возникла из-за опрометчивой генной инженерии, проведенной задолго до его рождения. Изменить цвет его волос - это одно, но я был почти уверен, что мистер и миссис Гатри воспользовались возможностью повысить IQ маленького Вандера. Проблема с этим заключалась в том, что нейроанатомы и поведенческие генетики называли плейотропией: большинство генов выполняют более одной функции, и это, безусловно, верно для комплексов генов, которые, по-видимому, контролируют уровни интеллекта. Таким образом, вы могли бы повысить IQ, но все равно были недостаточно умны, чтобы предотвратить нежелательные побочные эффекты. Ирония заключалась в том, что только родители, недостаточно умные, чтобы понять это в первую очередь, могли подвергать такому рискованному генетическому вмешательству своих нерожденных детей. Бедный Вандер.
   Том, казалось, был очарован Вандером, его странными, дергаными манерами, его неуверенным голосом. Я подумал, что он должен быть благодарен Мораг и мне за то, что мы не были настолько глупы, чтобы поступить с ним так.
   Когда технические вопросы закончились, Соня наклонилась вперед. - Вы сказали, что эти кроты будут достаточно умны, чтобы делать свой собственный выбор. Насколько умны?
   Шелли сверилась с программным экраном. - Каждый крот будет в три раза умнее человека. Но в узком смысле. Специализированном.
   Соня сказала: - Но у умных машин есть способ думать самостоятельно, не так ли? Вы знаете, военные системы, как правило, остаются тупыми. Все шутят, что они еще тупее начальства. Но вы можете понять, почему они должны быть такими. Вы не хотите, чтобы система вооружения или элемент брони думали о том, что они должны делать; вы хотите, чтобы они делали то, что вы им скажете, в тот момент, когда скажете. И теперь мы собираемся выпустить рой этих суперумных кротов в кору планеты? Откуда вы знаете, что они сделают то, что должны?
   Шелли спокойно ответила: - Потому что это будет в их собственных интересах. Крот создан для того, чтобы рыть норы, прокладывать туннели, разговаривать со своими собратьями. Для них это будет так же естественно, как для вас ходить, разговаривать, обнимать ребенка. Крот не захочет делать ничего другого. А что касается великой цели, каждый крот будет достаточно умен, чтобы понять великую миссию, побудительную проблему. Мы проведем каждого через образовательную программу, чтобы убедиться в этом.
   Соня сказала: - Хорошо, но они все равно могут делать выбор, не так ли?
   - Соня, я понимаю твои опасения, но я бы не стала беспокоиться по этому поводу, - сказала Шелли. - Для нас это деталь. Разработка мотивации - это хорошо зарекомендовавшая себя дисциплина - фактически подмножество анимизма, специальность Вандера.
   Соня не выглядела уверившейся. Но я знал, что Шелли была права. Конечно, существовали философские аргументы о том, будто наделять наши машины всеми этими чувствами и самосознанием было морально неправильно, особенно потому, что их выбор обычно был ограничен, а свобода иллюзорна. И я вспомнил свои собственные беспомощные подозрения, когда впервые столкнулся с Гэа. Но бояться наших искусственных разумных существ было нечего: несмотря на наши врожденные опасения, призрак Франкенштейна был похоронен давным-давно.
   Макай объявил перерыв на биологические потребности. Мы отодвинули свои стулья от стола и разошлись.
  
   Том и Соня подошли ко мне. У Тома была кружка кофе; пар убедительно клубился от его виртуальной кружки, и мне показалось странным, что я не чувствую запаха корицы.
   Том сказал: - Папа, люди, с которыми ты здесь имеешь дело, действительно страшны.
   - Ты имеешь в виду ЗИ?
   - Ты что, никогда не слышал о Кефалинии?
   Я подавил желание огрызнуться в ответ. - Конечно, слышал. Но здесь они на нашей стороне, Том. Во всяком случае, потенциально.
   - О, конечно.
   На самом деле я понимал его подозрительность по отношению к ЗИ, даже если это показалось мне наивным. Теперь, когда были ликвидированы старые нефтяные компании, а атомная энергетика привела себя в порядок, в народном воображении геоинженеры заняли место традиционных плохих парней, безумных ученых. Как можно привлечь к ответственности за их огромные проекты? Разве накопление такой власти не может быть самоцелью для беспринципных? И так далее. Я посочувствовал. Возможно, в глубине души я сам все еще был двадцатилетним бунтарем. Проблема была в том, что я не видел другого способа спасти мир, кроме как иметь дело с дьяволом.
   - Мы живем в сложные времена, Том.
   - Да, верно.
   Рууд Макай коснулся моей руки. - Майкл, мне жаль отрывать тебя от твоего сына. Но здесь есть кое-кто, кто хочет с тобой познакомиться...
   Это было еще одно присутствие в виртуальной реальности, крупного мужчины в деловом костюме, сильно потеющего. - Привет, Майк. Держу пари, ты меня не узнаешь.
   Я узнал, но он был таким неуместным, что мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить имя. - Джек Джой. Пловец.
   Он сделал в мою сторону жест, напоминающий стрельбу из пистолета, одной толстой рукой. - Мы вместе летели на самолете.
   - Как я мог забыть?
   - Слушай, ты удивлен, увидев меня здесь, верно?
   Я пожал плечами. - Конечно, это так.
   - После нашего разговора в самолете ты так и не воспользовался той карточкой, которую я тебе дал. - Я попытался извиниться, но он отмахнулся. - Неважно. Я любопытный парень, - сказал Джек. - И ты меня заинтересовал. Помнишь, ты рассказывал мне о своем ребенке в Сибири. После этого я навел справки об этих газовых месторождениях, об опасности и обо всем таком. А потом услышал от друга моего друга, что ты участвуешь в какой-то схеме по их стабилизации. Я был заинтригован. Итак, я нашел тебя.
   - Как?
   - Через твоего брата Джона. - Он ухмыльнулся. - Я никогда не встречал его раньше, но он тоже пловец. Ты знал об этом?
   Лета. - Полагаю, я подозревал.
   - В любом случае, через него к тебе, и вот я здесь. И я смотрел шоу. Очень интересно.
   - Надеюсь, вы не возражаете, что я пригласил мистера Джоя, - сказал Макай, но ему не за что было извиняться. Он заранее предупредил нас, что за нами будут следить другие сотрудники его организации, а также представители потенциальных сторонников, спонсоров и тому подобное.
   Я сказал: - Все в порядке. Но я не понимаю, какой интерес у пловцов к подобному проекту.
   Джек покачал головой. - О, ты, маловерный. Тебе действительно стоит поискать нас, Майк. Я здесь, чтобы узнать, можем ли мы, пловцы, помочь.
   - Вы? Вы хотите поддержать проект стабилизации?
   Он пожал плечами, как бы любезно принимая мою благодарность. - Мы сделаем все, что в наших силах, если сочтем, что это правильно. На самом деле, у нас большие карманы. Вы можете быть удивлены.
   - Но зачем вам это нужно?
   - Потому что это серьезно, если ты прав насчет того, что эти чертовы газовые месторождения взрываются из своих куч. Мы прагматики, ясно? Мы не верим в отрицание. Твой брат тоже прагматик. И также мы, возможно, сможем действовать задолго до того, как наши различные правительства и межправительственные организации, а также вся остальная бюрократическая верхушка над нами вытащат большие пальцы из задниц друг друга. Возможно, мы тебе понадобимся, Майк, - сказал он с какой-то излишней убедительностью.
   - Майкл, - сказал я. - Зовите меня Майклом.
   - На самом деле мистер Джой, возможно, прав, - спокойно сказал Рууд Макай. - Нам критически не хватает финансирования. Нам нужны деньги для разработки концепции до того, как правительства дадут нам деньги на ее доработку... - Он покачал головой. - Боюсь, это порочный круг, старая история.
   Джек сказал: - Мы хотим быть твоими друзьями, правда, хотим. Я буду ждать. - И, кивнув нам обоим, он исчез.
   Том подошел ко мне. - Опять осложнения, папа? Какой длины ложка тебе нужна, чтобы ужинать с такими, как он?
   Макай призвал нас к порядку. Смущенный вмешательством Джека, я снова занял свое место.
  
   Шелли представила следующий логический уровень нашего предварительного проекта.
   Она показала, как кроты, внедренные в землю и расходящиеся из какой-то центральной точки, будут расходиться веером, оставляя за собой узкие туннели. Некоторые из кротов перемещались бы по дугам окружности, а также радиально, так что внутри гидратных пластов образовалась бы многосвязная сеть, скорее похожая на трехмерную паутину.
   - Сеть будет расти постепенно, - сказала Шелли. - Мы должны придерживаться поэтапного подхода просто потому, что потребуется время, чтобы увеличить производственные мощности для выпуска всех этих кротов, всех этих конденсаторов и коллекторов. И, кроме того, никто никогда раньше не прокладывал трубопроводную сеть в таких масштабах. Кротам потребуется некоторое время, чтобы придумать наилучший способ сделать это.
   Это был современный подход к проектированию. Вы позволяете своим машинам, созданным настолько умными, насколько это возможно, разбираться во всем самим, а затем извлекаете уроки из того, как они это сделали. Таким образом, был не только хороший шанс, что в конечном итоге вы получите оптимальный дизайн, но и можно было ожидать, что на каждом этапе вы будете переходить от одной оптимальной конфигурации к другой. По словам Шелли, это было похоже на восхождение на холм таким образом, что вы не просто стремились к вершине, но на каждом этапе выбирали наилучший доступный путь.
   - Итак, в конце концов, - сказал Том, - все это сольется в единую огромную оболочку кремниевого мозга, встроенную в дно полярного океана. Поговорим о высокомерии!
   Рууд Макай печально сказал: - Поверьте мне, это слово уже высечено на моем надгробии. Все, что я могу сказать, это то, что мы, геоинженеры, никогда бы не взялись за подобный проект, если бы был какой-то выбор.
   - Но у нас нет выбора, - сказала Гэа своим тихим, абсурдным голосом.
   Том сказал: - Я все еще чего-то не понимаю. Я не инженер, но припоминаю кое-что из школьной термодинамики. Вы охлаждаете эти отложения гидратов; вы откачиваете все тепло своим жидким азотом. Но куда направляется все это тепло? Оно не может просто исчезнуть, не так ли?
   - Конечно, не может, - сказала Шелли.
   Шелли терпеливо объяснила, что наш механизм в конечном итоге сбросит свое тепло в океан и воздух.
   - Боюсь, это будет самая сложная часть продажи, - сказал Макай. - Потому что нашим заказчикам будет очень трудно это понять.
   - Ну, в этом нет никакой магии, - сказала Шелли. - Все это тепло должно куда-то уходить. - Но весь выброс тепла в окружающую среду дал бы ничтожный результат по сравнению с катастрофическим повышением температуры, которое могло бы произойти, если бы огромные запасы парниковых газов в гидратах были выпущены на волю. И в любом случае мы всегда могли бы смягчить последствия любого выброса тепла с помощью контроля альбедо... - Шелли сказала, что это было неизбежное зло.
   Соня сказала: - Мне кажется, я не понимаю.
   Том рассмеялся. - Они собираются выкачать все это тепло из гидратных слоев в воздух. Весь смысл в том, чтобы остановить нагревание планеты. Но для этого нам придется усугубить проблему. Что за шутка.
   Робот Гэа сказал: - В нынешнем затруднительном положении человечества есть много ироничных аспектов. На самом деле все это огромная шутка. Ха-ха. - И он покатался взад-вперед, рассыпая искры от трения.
  
   Алия, отыскивая путь вперед, стремилась к Трансцендентности.
   Когда она позвала, вокруг нее собралось странное созвездие разумов. Воссоединиться с Трансцендентностью было легко даже здесь, в мире-улье. Однажды став частью Трансцендентности, ты никогда по-настоящему не покидала ее; она всегда была на заднем плане твоей жизни, всегда ждала, чтобы снова принять тебя.
   Это было в точности как зависимость, с беспокойством подумала Алия.
   Но теперь она ощущала некое беспокойство. Трансцендентность, осознающая свое собственное несовершенство и незавершенность, боролась за то, чтобы родиться - и все это насквозь пронизывалось ноющим чувством вины за кровавость прошлого, из которого она возникала.
   Она оглянулась на себя, Алию, на свое собственное осознание, подобное крупице, встроенное в великое целое. Быть частью Трансцендентности означало быть ошеломленной перспективами, человеческими и сверхчеловеческими, которые накладывались друг на друга и сталкивались. С одной стороны, она изо всех сил старалась сохранить свое чувство идентичности и целеустремленности, а также развеять свои сомнения по поводу Искупления, но в то же время ей было слегка стыдно за себя. Кто она такая, чтобы подвергать сомнению массовый разум вокруг нее, который был достаточно милостив, чтобы принять ее, и который, в свою очередь, основывался на мудрости других, намного старше и мудрее ее? Даже сейчас, какой бы неготовой она себя ни чувствовала, она могла просто отдаться великому целому. Она могла отбросить Алию, как воспоминание о детстве; она могла погрузиться в Трансцендентность и никогда больше не всплывать на поверхность...
   Именно этого та и хотела, поняла она. Ибо ее назойливые вопросы, засевшие глубоко в его собственном сознании, заставляли Трансцендентность чувствовать себя некомфортно. Она не могла поставить себе в заслугу то, что вызвала этот конфликт внутри Трансцендентности, но ее вопросы открывали раны, обостряя конфликт, который уже существовал.
   Но она цеплялась за себя, как непослушный ребенок, который не хочет извиняться. Это была настоящая дилемма для Трансцендентности, и она была обязана продолжать задавать свои вопросы: какова истинная цель Искупления? Какова его конечная цель? Сколько это стоит? И - как далеко ты зайдешь в этом?
   Созвездия точечных разумов, казалось, плавали вокруг нее - а затем они объединились с шокирующей быстротой. Она увидела человеческое лицо, маленькое, круглое, измученное, с глазами, похожими на кусочки алмаза.
   И она услышала голос, звучащий у нее в голове. - Ты ведь не сдашься, правда, дитя?
   - Я только хочу...
   - То, чего ты хочешь, не имеет значения. Чего хочет Трансцендентность, так это чтобы твои сомнения были заменены уверенностью. Ибо, как видишь, она сама стремится к уверенности. Ты знаешь, что импульс к Искуплению исходит от сообществ бессмертных. И поэтому ты должна встретиться с бессмертной, старейшей из всех. Ты должна встретиться со мной. Меня зовут Леропа. Найди меня.
   - Где?
   Внезапно Алия вынырнула из Трансцендентности.
  
   Она снова была в своем собственном теле, снова на шаттле Рита. Она лежала на кушетке. Рит и Дреа обеспокоенно склонились над ней. Но трое Кампоков столпились у перегородки, прижавшись друг к другу, как испуганные дети. Ее поразило, что приобщиться к Трансцендентности - все равно что заболеть.
   И это странное лицо, лицо Леропы, зависло в воздухе перед ней. Алия вскрикнула. Она как будто проснулась, но ее все еще преследовал кошмар.
   Оно, она, Леропа, пренебрежительно взглянула на Кампоков. - Они могут слышать меня с помощью своей маленькой паутины разумов. Для остальных я невидима.
   Алия попыталась сесть. - Куда я должна идти? Скажи мне.
   - На Землю, - сказала женщина.
   А затем лицо исчезло - не распалось и не рассеялось, просто исчезло из поля зрения Алии, как будто она отвернулась.
   Произошло ли что-нибудь из этого? Действительно ли эта странная женщина Леропа всплыла из Трансцендентности, чтобы обратиться к ней? Действительно ли она говорила о Земле?
   Кампоки стояли, тесно прижавшись один к другому, дрожа, со страхом наблюдая за ней, а Дреа смотрела на нее, сбитая с толку, обеспокоенная.
  
   Я снова поговорил с Розой. Она сказала мне: - По всей планете наблюдается всплеск наблюдений - призраков, явлений полтергейста, называй как хочешь.
   - В самом деле? Я понятия не имел.
   Она фыркнула. - Зачем тебе это? Ты бы не стал искать в тех местах, где мог бы обнаружить подобные вещи. В обычное время я бы тоже не стала. Но, вдохновленная твоим опытом, я провела исследование. Ты не одинок, Майкл, к лучшему это или к худшему. Весь мир внезапно заполонили призраки! И такое случалось раньше. История показывает это; были и предыдущие нашествия призраков. Как ты думаешь, что это значит?
   Я понятия не имел. Не знал, радоваться мне или ужасаться.
  
   Я чувствовал себя виноватым из-за того, что работал над этим материалом в середине проекта по гидратам. Я держал это в секрете от Тома, Шелли и остальных. Это было похоже на просмотр порно. Но я сделал это. Вызвал Розу, словно воскрешая призрака виртуальной реальности, в свой номер в отеле Палм-Спрингс.
   В хлипкой безвкусице комнаты, с ее американским туристическим шиком конца двадцатого века, Роза казалась темной, угрюмой массой, маленькой и сгорбленной, ее священническое одеяние было таким черным, что, казалось, высасывало свет из воздуха. Когда она впервые появилась, то казалась смущенной. Она огляделась по сторонам, как будто ей было трудно сосредоточиться. Затем она увидела меня и кивнула без улыбки. - Майкл.
   Я спросил: - С тобой все в порядке? Ты выглядишь немного больной после путешествия.
   Ее рот дернулся, что характерно для тети Розы с минималистичным выражением лица. Но ее ответ последовал через заметную долю секунды после сигнала, достаточную, чтобы напомнить мне, что это было ненастоящим, что мы не были вместе, разделенные задержками со скоростью света. - Я в порядке. Но чем старше становлюсь, тем труднее моему организму приспосабливаться к множеству реальностей. Как ты узнаешь. - Она посмотрела вниз на свое темное, изъеденное эрозией тело, развела покрытые старческими пятнами руки. - Только подумай! На самом деле мне не нужно так выглядеть. Я могла бы материализоваться в образе Мэрилин Монро - ты когда-нибудь слышал о ней?
   - Возможно, нам стоит присесть.
   Роза оперлась на что-то руками - легкий стул с высокой спинкой материализовался, когда она прикоснулась к нему, - и подтащила его к моему столу. - С таким же успехом мы можем выглядеть так, как будто живем в одной вселенной, - сказала она.
   Я подошел к столу и с усилием сел. Описал ей встречу в конференц-зале ЗИ. - Это было намного лучше, чем здесь. На самом деле, вы бы не узнали, кто там был на самом деле, а кто нет, настолько хороши были интерфейсы. Конечно, иллюзия основана на человеческом факторе, на протоколах. Вы должны быть уверены, что не нарушаете правила, не делаете того, что невозможно в общепринятой реальности...
   - Вот так? - Она протянула руку за пределы кадра и взяла кружку. Как и стул, та появилась из ниоткуда, запечатленная ее системой визуализации как неотъемлемая часть ее расширенного "я". - Как католический священник, я трачу ужасно много своего времени на протоколы того или иного рода. Не представляю, как мы могли бы управлять своей жизнью или управлять своими душами без них. Интересно, следуют ли твои явления своим собственным протоколам. Являются ли они систематическими, ограниченными правилами?..
   Итак, мы подошли к сути.
   Роза вызвала в воображении виртуальную реконструкцию тех странных моментов в Испании, когда надвигалась пыльная буря. В воздухе над моей столешницей возник миниатюрный кусок Рифа, и я убрал со стола кувшин с водой и другой хлам, чтобы не запутывать систему.
   Бугристый и массивный, виртуальный Риф выглядел как склоны холмов из папье-маше, которые я строил в детстве, чтобы катать по ним свои игрушечные машинки. Но изображение было очень детализированным. Я видел сверкание раздавленных автомобильных капотов и разбитых ветровых стекол и заметил грубо вырубленную лестницу, которая вела в пещеру, где ели мы с Розой. И когда я наклонился, чтобы заглянуть в устье пещеры, я увидел две маленькие фигурки, сидящие за столом. Каждая размером с ноготь моего большого пальца, они были очаровательны, как игрушки в кукольном домике; у меня возникло желание взять в руки свою крошечную модель и рассмотреть ее более внимательно.
   - Это реконструкция, - сказала Роза. - Записей мало. Наблюдение за Рифом относительно слабое. Это лучшее, что мы можем сделать на данный момент.
   Проекция побежала вперед. Надвигалась пыльная буря, багровое облако опускалось в тишине, как погода на Марсе.
   Затем на склоне Рифа появилась она - Мораг, посетительница. Я увидел, как это мое игрушечное изображение отбросило свой стул и выбежало в погоню из своей пещеры с металлическими стенами. Маленькая Роза и дородная хозяйка оттащили его назад, и Мораг отступила в темные тени бури. Все это разыгрывалось в тишине. Когда Мораг была на грани исчезновения в облаке пыли, Роза остановила изображение.
   - Ты можешь увеличить эту штуку? - Я прикоснулся к изображению куклы Мораг; мой палец задел ее, разбрасывая крошечные пиксели.
   Изображение увеличивалось, но по мере увеличения становилось все более нечетким. Когда лицо увеличилось, это был не более чем набросок человека, по умолчанию женщины. Это мог быть кто угодно. Я был сокрушительно разочарован.
   - Это основано на доступных записях и на том, что я видела, - сказала Роза. - У меня хорошее зрение, лучше, чем я заслуживаю в таком возрасте. Но фигура была просто слишком далеко, пыль клубилась и затемняла.
   - Вы до боли честны, - сказал я.
   - Экстраординарные заявления требуют экстраординарного подтверждения.
   - Значит, вы не можете быть уверены, что это была Мораг.
   - Мне жаль. - Увеличенное изображение Мораг исчезло. - И я не смогла уловить ни слова из ее речи - того странного скоростного монолога, который мы слышали.
   Я потер подбородок. - Итак, это все, что у нас есть. Если бы только плотность наблюдения была больше! Не повезло, что она появилась в таком месте, как Риф.
   - Возможно, это вовсе не было совпадением, - сказала Роза. - Если она или кто бы ни стоял за этим видением, полна решимости оставаться неизвестной - скорее дразнить, чем раскрывать, - тогда она, естественно, сделала бы это таким образом, в месте, где наблюдение редкое, мельком, сквозь облака пыли, и отступая.
   - Почему вы называете это видением? Это призрак, не так ли?
   Она откинулась на спинку стула. - Не обязательно. Майкл, боюсь, чтобы разобраться с этим, нам придется углубиться в псевдонауку о сверхъестественном...
   Люди наклеивают слова на вещи, как ярко-желтые этикетки. Это наш способ взаимодействия со Вселенной. И даже явления, которые не являются частью нашей общепринятой реальности, накопили свой собственный словарный запас.
   - Призрак - это всего лишь видимость чего-то, - сказала Роза. - Если тебе нужен еще более широкий термин для того, что здесь происходит, ты можешь говорить о преследовании как о взаимодействии между агентом и перципиентом - видишь ли, твоя фигура Мораг - это агент, а ты - перципиент. Агентом может быть какое-то внешнее явление, естественное или сверхъестественное, или, может быть, что-то, исходящее из вашей собственной головы: видишь ли, все это агенты. Язык не содержит суждений. Итак, настоящий призрак - это нечто более конкретное: привидение - это один из классов явлений, проявление кого-то умершего.
   - Мораг мертва. - Абсурдно, как трудно было это сказать, даже спустя столько лет.
   - Да, - сказала Роза. - Но мы не знаем, Мораг ли это в каком-либо смысле. И есть другие типы видений.
   У вас также могли быть видения людей, которые все еще были живы: были "призраки" и "кризисные призраки", проявления живых людей, переживающих какую-то травму. У вас были призраки особого рода, такие как полтергейсты. У вас были призраки животных. И так далее.
   По ее словам, у всевозможных привидений долгая история. Возможно, идею призраков можно проследить вплоть до сказки о Гильгамеше, написанной четыре тысячи лет назад. Древние греки и римляне рассказывали друг другу истории о привидениях, и наиболее рациональные из них пытались исследовать привидения и другие жуткие явления.
   - Ранняя церковь принимала идею о призраках, о духах, которые могли отделяться от тела. Это было связано с конкурирующими теориями о природе наших бессмертных душ. В конце концов, ранние отцы Церкви придумали понятие Чистилища, места где-то между Раем и Адом, где могли поселиться неприкаянные души. Такие идеи подвергались нападкам более поздних мыслителей - например, во время Реформации. Но в рационализированных версиях они остаются частью свода верований Церкви.
   - И призраки, похоже, идут в ногу с технологическим прогрессом, - сказала она со свойственным ей сухим юмором. - Как только была изобретена фотография, призраки начали появляться на изображениях - конечно, недостаточно четких, чтобы их можно было использовать в качестве доказательства существования призраков.
   Томас Эдисон пытался изобрести машины для обнаружения привидений. Я был заинтригован этим; в конце концов, для Эдисона это казалось не более фантастичным, чем другие удивительные вещи, в которых он преуспел, такие как освещение городов электричеством или запечатление человеческих голосов в воске.
   - Когда распространился Интернет, он тоже сразу же стал использоваться; люди получали призрачные электронные письма от отправителей, которых никогда не существовало.
   - А теперь они появляются даже в виртуальной реальности, - печально сказал я.
   - Но все равно не оставляют следов, - сказала Роза.
   Я думаю, что такой разговор помог мне разобраться со всей проблемой в целом. Дело было не столько в том, что Роза восприняла меня всерьез, сколько в уверенности, которую я получил от ее терпеливого аналитического зондирования. По мере того, как Роза анализировала и классифицировала, выделяла причину и следствие, мотив и замысел, она раскрывала тайну и произвол, которые ставили в тупик и отвлекали меня с самого начала. Это не обязательно должно быть ошеломляющим, кошмарным: таков был подтекст ее диалога со мной.
   Но, обсуждая призраков в этом безвкусном номере отеля в Палм-Спрингс, я чувствовал себя более неловко, чем в Испании. Такое место, как Севилья, пропитанное тысячелетиями кровавой истории, было местом, где казалось правильным размышлять о более глубоких аспектах реальности. Палм-Спрингс, благослови его господь, был памятником тривиальному, чувственному; вызывающий в своей собственной мелкой реальности, он, казалось, поглощал всю вселенную, не оставляя места для тайны.
   Или, может быть, я просто чувствовал себя виноватым из-за того, что тратил время на все эти "жуткие штучки", как упорно называл это Том.
   - Чувство вины - сложная вещь, - сказала Роза, когда я попытался рассказать ей об этом. - Мы, католики, думаем об этом две тысячи лет и до сих пор не разобрались. Мой совет - принять это, - сухо сказала она. - Полезно для души.
   Теперь она сказала мне, что я, очевидно, был не одинок, что бы со мной ни происходило.
  
   По всему миру наблюдался огромный всплеск всевозможных привидений. Эта тенденция была восходящей с первых нескольких десятилетий века, а сейчас, по ее словам, "зашкаливает".
   - Даже если каждое из этих наблюдений, включая твое, в некотором роде поддельное, их одновременность, несомненно, говорит нам о чем-то.
   Я пожал плечами. - Да. Но о чем?
   Она погрозила мне пальцем. - Ты добиваешься прогресса, Майкл, но тебе еще предстоит пройти определенный путь. Если бы это была инженерная проблема, ты бы не был так беспомощен в своем мышлении. Ты бы искал пути атаки, не так ли? Например, искал больше данных.
   - И это то, чем вы занимались?
   По ее словам, она копалась в исторических записях. Она надеялась найти там записи об инцидентах, которые могли бы пролить свет на то, что происходит в настоящем.
   И ей это удалось.
   В прошлом были подобные волны "преследований". Во время кризиса Черной смерти в Европе в четырнадцатом веке, когда погибла, возможно, треть населения, было много сообщений о призраках, посещениях и других проявлениях. Ранее, в тринадцатом веке, из Центральной Азии вырвались монголы, грабя и устраивая массовые убийства по мере продвижения в Китай, Юго-Восточную Азию и Европу - и, казалось, они гнали за собой волну наблюдений призраков и сверхъестественных событий.
   Некоторые из ее примеров были взяты из археологических, а не исторических источников. - Возьмем доколумбовые народы Северной и Южной Америки, - сказала она. - За несколько десятилетий после первой высадки Колумба на сушу они пережили массовое сокращение численности населения из-за болезней и переутомления, массовых убийств и перемещений от рук колонизаторов.
   - И они видели призраков?
   - Недавняя археология показывает огромный рост оккультной символики и практики - и это в обществах, так или иначе одержимых оккультизмом. Резьба на дверях. Жертвоприношения. Выкапываемые и перезахороненные трупы.
   - Испанцы напугали их до чертиков. Возможно, это была своего рода массовая истерия.
   Она покачала головой. - Это произошло до высадки Колумба. В те последние десятилетия надвигался кризис, безусловно, ужасный, разрушающий культуру, геноцидный кризис. Но они еще не могли этого знать - не по какой-либо причинно-следственной цепочке, как мы ее понимаем.
   Она привела еще больше примеров, еще более непонятных для меня.
   - Я впечатлен, - сказал я. - Никогда не слышал о большей части этого.
   - Ты бы и не смог, - едко сказала она. - Но у меня есть доступ к записям, которые недоступны широкой публике...
   Мне стало интересно, о чем она говорит. Ватикан и его старые, глубокие библиотеки? Или, возможно, что еще более зловеще, она имела в виду Орден, странное сообщество, которое ее воспитало; мне стало интересно, какие записи там хранятся.
   Но я мог бы привести свои собственные подтверждающие примеры. Я смутно припомнил разговор дяди Джорджа о страхах перед НЛО. Родившись в 1960 году, он на самом деле пропустил гребень той особой волны свидетельств сверхъестественных посещений, но на короткое время был очарован знаниями обо всем этом, когда был подростком. Но когда пала Берлинская стена, когда угроза масштабной ядерной войны исчезла, НЛО пропали. Картина была та же, с тревогой заметил я. Это была еще одна волна посещений в преддверии надвигающегося кризиса, если интерпретировать его в терминах двадцатого века, на научно-фантастическом языке инопланетян и космических кораблей, а не призраков и эктоплазмы. Просто случилось так, что в данном случае кризис, которого боялись, взрыв бомбы, не произошел.
   Роза сказала: - И если принять предположение, что волны явлений происходят, когда человечество сталкивается с бутылочным горлышком...
   - Тогда примерно сейчас должна быть волна, поскольку мы сталкиваемся с потеплением.
   - Да. Возможно, с выделением гидратов в качестве убойного удара. Волна преследований - мир, полный впечатлений, в точности подобных твоему, - это именно то, чего следует ожидать.
   - Хорошо, - сказал я. - Предположим, я приму ваш аргумент о том, что нахожусь в центре какого-то глобального предвестия катастрофы. Чего я не могу понять, так это почему. В чем смысл?
   - Ах, - сказала она, улыбаясь. - Теперь это вопрос инженера. Какова функция всего этого? О, я могу придумать целый ряд интерпретаций... Попробуй это. Все в нас, от ногтей на ногах до наших самых продвинутых когнитивных функций, сформировано эволюцией. Ты уже слышал раньше, как я рассуждала подобным образом. Если бы какая-то особенность не давала нам некоторого избирательного преимущества, она бы вообще не появилась или давно бы исчезла. Ты принимаешь это?
   Я не был уверен, что согласен. - Продолжайте.
   - Если это правда, и если эти посещения и их время, совпадающее с великими кризисами, являются реальными явлениями, тогда следует спросить - в чем эволюционное преимущество? Как эти посетители могут помочь нам?
   - Обеспечивая преемственность?
   - Возможно. Связь лучшего прошлого с обнадеживающим будущим через отчаянное настоящее... Возможно, разумному виду нужен какой-то внешний накопитель памяти, внешнее массовое сознание, чтобы помочь ему пережить худшие времена.
   - По-моему, это звучит очень подозрительно, - сказал я. - Я думал, что отбор должен работать не на уровне вида, а на уровне индивидуума или родственной группы.
   - Может быть, и так. Но разве это не было бы преимуществом, если бы оно появилось? Если бы по планете бегало множество групп разумных животных - и разразился глобальный кризис - разве стая с культурной преемственностью, обеспечиваемой ореолом призраков, независимо от того, насколько несовершенны информационные каналы, не имела бы явного преимущества?
   Она улыбалась. Я видел, что она наслаждается этим предположением. Но прямо сейчас я чувствовал, что барахтаюсь.
   - Значит, Мораг могла быть каким-то призраком. Но не призраком из прошлого. Призраком из будущего. Вы это хотите сказать? Но как это возможно?
   Роза сказала: - У мыслителя-католика не возникло бы особых проблем с этой идеей. Теологи не верят в путешествия во времени! Но мы представляем вечность, вневременное мгновение вообще вне времени, подобное постоянному свету, который сияет сквозь мерцающие на кинопленке кадры нашей жизни. Таким образом, посетитель из вечности, ангел, может вмешаться в любое время, исторически, по своему выбору, потому что это все равно - для него все едино, все в одно мгновение, как катушка кинопленки, которую вы держите в руке. Для Бога нет разницы между прошлым и будущим.
   - Вы мыслите масштабно, не так ли?
   Правой рукой она указала на Небеса. - Нигде нет ничего больше, чем там, наверху.
   Нас потревожил перезвон, виртуальный эквивалент стука в дверь. Я почувствовал почти облегчение, что смогу отдохнуть от всего этого жуткого.
   Оказалось, что это был мой брат Джон, который зашел в систему, чтобы доставить мне неприятности.
  
   Проецируемая из его офиса в Нью-Йорке виртуальная реальность Джона была в целом более качественной, чем у Розы. Была середина его рабочего дня, и он был одет в темный деловой костюм. Я был поражен тем, каким крупным и солидным он выглядел, совсем как Рууд Макай.
   Джон поздоровался с Розой достаточно вежливо. Он даже отпустил шутку. - Если бы вы поделились с моими протоколами виртуальной реальности, я мог бы вас поцеловать. - Но их общение друг с другом было настороженным.
   Я понял, что понятия не имел, какой контакт был между ними двумя. В конце концов, она была давно потерянной тетей Джона, как и моей. Возможно ли, что это была их первая "встреча"? Но я боялся даже спрашивать.
   Атмосферу можно было бы разрезать ножом, в виртуальной реальности или как-то иначе. Два брата и тетя, подозрительные, настороженные, смотрят друг на друга свысока, как соперничающие главари банд: какой холодной семьей мы были, размышлял я, какой ущербной компанией.
   - Чего ты хочешь, Джон?
   Он вздохнул. - Это немного сложно. Я увидел, что ты вошел в систему, и увидел, с кем ты разговариваешь. Не хочу подглядывать, но я плачу за звонки. Могу я говорить свободно?
   Роза резко сказала: - Если ты переходишь к сути, прекрасно.
   - Майкл, люди беспокоятся о тебе. - Он махнул рукой. - Обо всем этом. Ты знаешь, что я имею в виду.
   - И они разговаривали с тобой, верно?
   - Не обижайся, - огрызнулся он. - Я пытаюсь помочь.
   - Но я обижен, ты, мудак. Кто с тобой разговаривал?
   - Шелли Мэгвуд, если хочешь знать. И через нее Рууд Макай.
   Конечно, я должен был ожидать, что Джон свяжется с таким человеком, как Макай. Они были одного типа.
   Джон сказал: - Все это отвлекает. У тебя есть работа, Майкл. Обязанности. Это инициированное тобой предложение по стабилизации гидратов, кажется, имеет некоторые подлинные достоинства. Я думаю, есть все шансы, что оно получит некоторую поддержку и, возможно, даже принесет какую-то реальную пользу, если будет представлено правильным образом.
   - Но если я исчезну в собственной заднице в погоне за жуткими вещами, то нанесу вред этому процессу. Верно?
   - Конечно, нанесешь, - раздраженно сказал он. - Ты говоришь об очень дорогом инженерном проекте; его и так достаточно сложно продать без намеков на недостатки его инициатора.
   Роза наблюдала за нами обоими. - У вас двоих действительно глубоко укоренившееся соперничество, не так ли?
   Я сказал: - Вы должны помнить, что когда мы были детьми, Джон был на пару лет старше меня. Сейчас нам за пятьдесят, а он все еще на пару лет старше меня.
   Роза тихо рассмеялась.
   Джон уставился на нас. - Да, да. Только не забывай, кто тебя финансировал. И послушай, Майкл, это не просто проект. - Он явно пытался смягчить свой тон; он наклонился вперед, уперев локти в колени. - Ты должен думать о том, какое влияние ты оказываешь на других. Особенно на Тома. Твое стремление к этой, - он махнул рукой, - этой химере причиняет ему боль. Она была твоей женой, но она была его матерью, ты знаешь.
   - Ты не имеешь права говорить о моих отношениях с моим сыном.
   Он поднял свои массивные руки. - Хорошо, хорошо.
   На лице Розы появилось удивленное подозрение. - Что здесь на самом деле происходит, Джон?
   - Я беспокоюсь за Майкла. - Он сердито посмотрел в ответ.
   - О, возможно, в этом есть доля правды. Но я почти уверена, что ты был бы очень рад увидеть, как твой младший брат совершит глупый поступок, при условии, что это не причинит непоправимого вреда. Так почему же тебя интересует это дело Мораг?
   Что характерно, он перешел в атаку. - И какова ваша точка зрения, Роза? Какой у вас мотив морочить голову моему брату?
   - Ты поверишь мне, если я скажу, что на самом деле хочу решить эту проблему, помочь своему племяннику, что у меня нет более высоких мотивов? Кроме простого любопытства, конечно; мне всегда нравились хорошие истории о привидениях... Нет, ты, вероятно, не поверишь, не так ли?
   Я был смутно рад, что она не стушевалась.
   Джон уставился на нее. - Ты действительно веришь в привидения?
   Это был простой вопрос, который в нашем все более изощренном стремлении разгадать тайну Мораг я никогда не формулировал таким образом, и мне был интересен ее ответ.
   Она на мгновение задумалась. - Ты знаешь, что сказал Иммануил Кант о привидениях? "Я не собираюсь полностью отрицать правдивость различных историй о привидениях, с примечательной оговоркой, что сомневаюсь в каждом из случаев наблюдения, но все же верю в них всех вместе взятых..." Как священник, вы скоро узнаете, что существует целый спектр доверчивости, что полюса полного принятия и полного отрицания - это всего лишь два полюса, два варианта из многих. - Она улыбнулась. - Или, говоря по-другому, у меня открытый ум.
   Джона, казалось, это разозлило. Он встал. - Вы полны дерьма.
   Я сказал: - Джон, следи за своим языком. Она твоя тетя и священник. Она, что, священник, который полон дерьма?
   Он набросился на меня. - Тебе действительно следует выбросить из головы этот мусор, Майкл. Ради тебя самого и всех нас. - Он хлопнул в ладоши и исчез, как толстый джинн в деловом костюме.
   Роза уставилась на то место, где он только что был. - Так много проблем, так много конфликтов. Даже для Пула твой брат необычен. - Она повернулась ко мне, ее взгляд был прямым, испытующим. - Майкл, я думаю, твой брат что-то скрывает от тебя - что-то, что беспокоит его во всем этом больше, чем он говорит тебе. Вы должны решить это, вы двое, что бы это ни было. Ты застрял с ним, ты знаешь. Привязаны друг к другу на всю жизнь. Таков рок семьи.
   Я удивленно уставился на Розу. У меня и раньше было такое чувство по поводу Джона; было тревожно услышать, что оно подтвердилось. Но в этом плотном, темном клубке из меня и Мораг, Тома и призрака, какой секрет мог быть у Джона?
  
   Роза встала. Ее стул исчез в дымке пикселей. - Пожалуй, на данный момент этого достаточно.
   - Хорошо. Но наша история о привидениях - что дальше?
   - Уверена, ты согласишься, что нам нужно больше данных. Предлагаю тебе дождаться следующего посещения. Или, если у тебя хватит смелости, найди кого-нибудь, как ты сделал в Йорке. Но на этот раз обязательно запиши все, что сможешь, особенно эту странную быструю речь.
   - Попробую, - с сомнением сказал я. - Не знаю, насколько это будет легко.
   Она улыбнулась. - Тебе помогут. Еще один из твоих друзей связался со мной.
   Я нахмурился. - Мне действительно ненавистна мысль о том, что все говорят за моей спиной. Кто на этот раз?
   - Гэа, - просто сказала Роза.
   Даже учитывая контекст разговора, это удивило меня. - Итак, разумный искусственный интеллект исследует призрак моей умершей жены. Может ли моя жизнь стать еще более странной?
   Она наклонилась вперед. Виртуальная иллюзия ее присутствия была настолько хороша, что мне показалось, будто я чувствую ее затхлый экзотический аромат, смесь старой леди и священника, возможно, из-за некоторой синестетической путаницы в моей затуманенной голове. - Но мы все на твоей стороне, Майкл. Видишь ли, ты - ступица колеса. Мы все связаны с тобой. Даже если ссоримся между собой. - Она выпрямилась и спрятала руки в черные рукава. - Мы скоро поговорим. - И она исчезла.
  
   Алию никогда особо не волновало, где она находится. Она выросла на корабле, отправляясь в бесконечное путешествие; она родилась в пути. И благодаря скольжению она узнала, что все различия в пространстве можно устранить усилием воли.
   Но теперь она приближалась к единственному месту в Галактике, где не могла не знать точно, где находится. Когда само Солнце вырисовывалось на фоне редкой звездной пыли по краям Галактики, она уже видела небо, которое, возможно, узнал бы сам Майкл Пул, хотя созвездия сместились и трансформировались с его времен, а сами звезды демонстрировали признаки ухода человечества: некоторые из них позеленели из-за вращающихся по орбитам оболочек обиталищ, другие выстроились кольцами или поясами, третьи взорвались и рассеялись в ходе той или иной войны.
   И вскоре ей предстояло оказаться в самом центре всего этого: на Земле, родном мире человечества - месте, куда, как говорили, в конце концов стеклись все бессмертные.
  
   Корабль Рита пересекал плоскость Солнечной системы, как камень, катящийся по тарелке. Планеты Солнца, столь значимые в памяти и легендах по всей Галактике, были разбросаны по орбитам вокруг своей звезды. Алия была разочарована; у нее не было чутья на динамику планетных систем, и почему-то она ожидала, что все солнечные миры будут выстроены в аккуратный ряд, готовые для осмотра.
   Одна планета проплыла мимо и на короткое время стала достаточно яркой, чтобы соперничать со все еще далеким Солнцем. Все они столпились у иллюминаторов, чтобы посмотреть. Планета оставалась просто точкой света для невооруженного глаза, но они использовали улучшающие возможности корабля, чтобы лучше видеть.
   Это был гигант, шар из мутного газа, окутывавшего каменистое ядро размером больше Земли. Цвет планеты был тусклым, размытым желто-коричневым, но вы могли видеть полосы и завитки в верхушках облаков, вялые штормы, сворачивающие это толстое воздушное одеяло. Рит указал на спутники, шары из камня и льда, которые сами по себе были второстепенными мирами. И, что самое странное, планета была окружена кольцом, полосой света с центром на планете.
   Эта планета, сказал Рит, называлась Сатурн. Это был крупнейший из сохранившихся газовых гигантов системы; был еще один, побольше, но он давно был разрушен и так или иначе был спрятан на дальней стороне Солнца. Сатурн когда-то занимал центральное место в планировании обороны самой Земли. - Это крепость, - сказал Рит, - огромная естественная крепость, расположенная на границе внутренней системы.
   Алия спросила: - А что насчет колец?
   - Орбитальные системы вооружения, очень древние. Они разрушаются, сталкиваются, разбивают друг друга вдребезги. Со временем их фрагменты попали в эти кольцевые системы из-за возмущений гравитацией спутников. Это странно, - сказал он. - Когда-то Сатурн был одной из самых впечатляющих достопримечательностей Солнечной системы, поскольку у него была естественная кольцевая система - фрагменты водяного льда с разрушенного спутника. Когда человечество пришло сюда, принеся войну, эти кольца просуществовали недолго. Но теперь они возродились в этих обломках разбитого оружия.
   На самой планете под покровом вечных облаков были построены огромные военные машины. Но война никогда не приходила сюда; эти огромные машины никогда не приводились в действие.
   - Но машины все еще ждут призыва к оружию, - сказал Рит.
   Бейл сказал: - Интересно, будут ли они знать, за кого сражаться, спустя столько времени. Признают ли они нас наследниками своих строителей?
   Ни у кого из них, ни у высокого Рита, ни у приземистых Кампоков, ни у мохнатых длинноногих Алии и Дреа, не было ответа. Сатурн уплыл в темноту.
   Прошло полмиллиона лет с тех пор, как человечество впервые отправилось к звездам. Большую часть этого времени человечество было втянуто в войну - и хотя в конце концов Галактика была завоевана, именно Солнечная система, даже сама Земля, всегда была основным источником ресурсов для этой войны. Таким образом, система осталась истощенной.
   Когда-то между Юпитером и внутренними скалистыми мирами располагался богатый пояс астероидов: теперь он был обеднен, выработан и рассеян. Железо самого внутреннего мира, Сол I, называемого Меркурием, выкапывали и увозили так долго, что маленький мир был обезображен карьерами и котлованами. Два соседа Земли, Сол II и IV - Венера и Марс - тоже были израсходованы. Марс был очищен от тех летучих веществ, которые он сохранил после своего холодного рождения, и даже густой воздух Венеры был преобразован в углеродные полимеры и вывезен. Теперь, покинутые, оба мира выглядели удивительно похожими - два шара ржаво-красной пыли, голые, если не считать тонкого слоя воздуха, и без каких-либо признаков жизни, кроме заброшенных городов ушедшего человечества. Это была странная мысль, размышляла Алия, что всего за полмиллиона лет после прибытия людей все эти миры претерпели большую трансформацию, чем любой другой за долгие века, прошедшие с момента их рождения.
   Наконец корабль совершил свой последний заход на посадку к Сол III: Земле.
  
   Даже издалека планета выглядела не совсем так, как во времена Пула. Четкий горизонт планеты был скрыт глубоким структурированным слоем серебристого тумана: в эту эпоху Земля была окружена облаком жизни.
   Корабль пронесся через это сообщество. Алия ошеломленно наблюдала, как полупрозрачные животные с аморфными телами и цепкими щупальцами прикрепились к кораблю, распыляя кислоту, чтобы добраться до того, что находилось внутри. Корабль был вынужден зарядить свой корпус, чтобы отразить нападение этих кишащих, закаленных в вакууме существ.
   Это маловероятное сообщество было непреднамеренным следствием длительной колонизации человечеством околоземного пространства. Когда-то из атмосферы Земли поднималось много инженерных сооружений, чтобы обеспечить доступ в космос. Существовал даже мост, длина которого во много раз превышала диаметр Земли, чтобы добраться до ее Луны, но сама Луна теперь была утрачена. Все эти могучие инженерные проекты давным-давно пришли в упадок, но они просуществовали достаточно долго, чтобы обеспечить живучим формам жизни Земли возможность выбраться из атмосферы и, наконец, просочиться в космос, где, закаленные и адаптированные, все еще оставались их отдаленные потомки.
   Наконец корабль опустился к самой планете.
   Мир, который, вращаясь, возник из темноты, все еще был узнаваем как Земля. Алия могла даже назвать континенты, столь знакомые по картам Пула. Она знала, что континенты представляли собой каменные глыбы, которые скользили по поверхности, но даже полмиллиона лет были всего лишь мгновением в долгом периоде земной геологии, и основная конфигурация оставалась неизменной.
   Однако, как она увидела, очертания континентов слегка изменились. Суша выдвинулась к морю, и там, где в океаны впадали великие реки, в воду вдавались обширные дельты. Океаны стального серого цвета отступили со времен Пула. Мало того, ни на Северном, ни на Южном полюсах не было и следа льда; на севере был покрытый облаками океан, а южный континент, Антарктида, был голым, серо-зеленым. Значительная часть воды на Земле, должно быть, была полностью утрачена.
   В регионах с умеренным климатом большая часть низменностей была заселена. Земля была покрыта серебристо-серым покровом с вкраплениями яркой зелени. Жилье было настолько широко распространено, от горных вершин до речных долин, что было трудно различить отдельные города или общины. Но в процессе разрастания урбанизации появились характерные узоры - круги, некоторые из них огромные, которые формировали застройку вокруг и внутри их дуг. Похожие на сияющие нити дороги пересекали обитаемые равнины, соединяя круглые формы, и Алия могла различить искры летающих аппаратов.
   Рит указал на землю. - Видите эти круглые формы? Во времена Коалиции они строили все свои города таким образом, низкие купола на круглых фундаментах. Они называли их конурбациями.
   - Они копировали инопланетную архитектуру, - сказала Дреа. - И они дали своим городам номера, а не названия. Они не хотели, чтобы кто-то забыл, что Земля когда-то была оккупирована. - Это была знакомая история, легенда, которую рассказывали детям по всей Галактике.
   Когда Коалиция пала, великие купола были заброшены, из них добывали материалы и оставляли гнить. Но первые культуры после распада Коалиции основали свои поселки внутри старых круглых фундаментов. Это было полмиллиона лет назад, и с тех пор Земля приняла тысячи культур и вела бесчисленные войны; люди, толпящиеся на ее улицах, вероятно, даже, строго говоря, не принадлежали к тому же виду, что и народ, создавший Коалицию. Но круговые схемы все еще сохранялись. На Земле, думала Алия, все было древним, и повсюду сквозь слои современности пробивались рифы очень глубокой древности.
   Единственным исключением из общей схемы заселения и культивации была Южная Америка. При спуске к месту посадки в Европе шаттл Рита пересек южную часть экватора и проплыл через сердце этого континента. Земля была покрыта от горных вершин до берега бурлящим малиново-красным ковром; лишь яркие серые полосы больших рек прорезали плотное покрывало.
   Алия указала на это Риту. - Это похоже на растительность, - сказала она. - Похоже на дикую растительность. Но здесь нет зелени.
   Рит пожал плечами. - Вероятно, это не местное растение. Почему это должно быть так? Земля является центром галактической культуры. В течение полумиллиона лет сюда были доставлены, намеренно или нет, формы жизни со всей Галактики. Некоторые из них нашли способы выжить.
   Бейл сказал: - Значит, там, внизу, инопланетная экология. Почему они не уберут ее?
   - Может быть, это слишком полезно, - сказал Рит.
   - Может быть, они не могут, - сказал Сиир с холодной усмешкой.
   Шаттл пересек Атлантику, двигаясь с юга на север. В последние минуты полета Алия всматривалась в огромную долину, которую ей было трудно опознать по ее воспоминаниям о картах Пула. Затем она поняла, что это был бассейн моря, которое когда-то называлось Средиземным, а теперь лишилось воды. Как и везде, урбанизация стекалась с возвышенностей, но большая часть дна бассейна была заселена только дикой зеленью. Тут и там она различала линзовидные очертания, застрявшие в засохшей грязи и заросшие зеленью. Возможно, это были останки затонувших кораблей, мечтательно подумала она, затонувшие корабли, пережившие море, которое их уничтожило.
   Шаттл покинул бассейн и полетел на север над возвышенностями. Они были где-то над южной Европой - Алия подумала, что это была область, которую Пул назвал бы Францией. Они прибыли в густонаселенный район, расположенный вдоль речной долины. Здесь эти кольцевые схемы застройки тесно переплетались, а земля была усеяна зданиями и дорогами, словно ковром из драгоценных камней. Шаттл снизился, и Алия обнаружила, что падает сквозь небо, полное зданий - невероятно высоких, учитывая земную гравитацию, наверняка насыщенных технологией инерционного управления.
   Дреа с благоговением смотрела на огромный воздушный кондоминиум. - Посмотри на это. Он больше, чем "Норд"!
   Бейл сухо сказал, - Они не верят в экономию энергии, эти земляне, не так ли?
  
   Шаттл нашел свободное место для посадки и без церемоний опустился на землю. Все они выбрались наружу и мгновение постояли неподвижно, позволяя земному туману взаимодействовать с системами их тел.
   Эта посадочная площадка представляла собой просто чистый, сияющий пол. Здесь не было никаких удобств, ничего похожего на док или станцию пополнения запасов. Ближайшие здания выглядели жилыми, а дальше проплывали другие здания, огромные и сверкающие.
   Бейл принюхался. - Странный воздух. Не так много кислорода. Много микроэлементов, токсинов.
   Рит сказал: - Это старый мир, Кампок... - Он замолчал.
   Их группу изучали. Маленькая девочка возникла в нескольких шагах от Алии - буквально возникла, Алия услышала небольшой толчок воздуха, который она вытеснила. На ней был комбинезон из какого-то вещества, такого яркого, что он сиял. Она уставилась на Алию, затем снова исчезла.
   Алия прошептала Дреа: - Скольжение?
   - Я так думаю...
   Прибыл еще один посетитель, на этот раз мужчина, ужасно толстый. Он оглядел их всех, заметил Дреа и подошел к ней. Он искоса посмотрел на ее грудь и сказал что-то, чего Алия не расслышала. Дреа отрезала: - Нет. - Он пожал плечами и исчез.
   Но вскоре его сменил другой, мужчина помоложе, который несколько секунд с любопытством смотрел на них, прежде чем исчезнуть. А затем еще одна, женщина постарше, а затем компания, возможно, семья, взрослые и дети, взявшись за руки, которые вошли как один.
   Повсюду вокруг шаттла появлялись и исчезали люди. Алия чувствовала, как воздух, который они вытесняли, мягко овевал ее лицо. Группа нервно сгрудилась.
   - Им просто любопытно, - сказал Рит. - Пришли посмотреть на посетителей - на нас.
   - У них нет хороших манер, - нервно сказал Сиир.
   - Или концентрации внимания, - сказал Ден.
   - Тогда игнорируйте их, - сказала Алия.
   - Совершенно верно.
   Голос был сухим скрипом. Алия обернулась.
   Один из посетителей остался, в то время как другие мелькали вокруг нее, мимолетные, как сны. Это была женщина, хотя ее фигура была почти скрыта бесформенным коричневым одеянием. Она была маленькой, смуглой и почему-то очень прочной, подумала Алия, как будто была сделана из чего-то более плотного, чем просто плоть, кровь и кости. Она прошла сквозь мерцающую толпу к Алии. Ее лицо было круглым и изможденным, а на голове не было волос, даже ресниц.
   Алия сказала: - Вы Леропа.
   - А ты Алия. Я ждала встречи с тобой, - сказала бессмертная.
  
   Рууду Макаю и его людям потребовалось всего несколько недель, чтобы создать прототип испытательной установки технологии стабилизации. Он собрал нас всех в Прадхо-Бей, на арктическом побережье Аляски, для пробной демонстрации.
   Я был впечатлен скоростью, с которой мы подошли к этому моменту. Но Макай с самого начал настаивал на том, что везде, где это возможно, ЗИ собирается использовать готовые технологии. Даже кроты не были чем-то совершенно новым: в дни умирания нефтяной промышленности умные механические существа, очень похожие на наших кротов, начали зарываться в землю и под морское дно по всей планете в поисках последних запасов. Аналогичным образом, крупные установки по конденсации и сжижению, которые мы планировали построить, в принципе, были бы сразу понятны инженеру викторианской эпохи: - Технология эпохи газового освещения, - сказал Макай. Новым был только масштаб того, что мы собирались предпринять, - масштаб и внутренняя интеллектуальность системы.
   По словам Макая, помимо технических целей, эта пробная демонстрация станет "сеансом сближения" для нас, сторонников проекта. И, что более серьезно, по его словам, это дало бы нам возможность порепетировать, чтобы начать разрабатывать аргументы, которые мы собирались представить серьезным влиятельным лицам мира, если наш проект когда-нибудь сдвинется с мертвой точки.
   Но пока мы все еще находились в режиме разработки, и Макай не подпускал прессу. Все это было вопросом восприятия. В продвинутом инженерном деле вы ожидали неудачи; вы многому учились как на неудачах, так и на успехах - действительно, если вы никогда не терпели неудач, то, вероятно, недостаточно амбициозно подходили к делу. Но Макай, потративший полжизни на попытки продать то, что не продается, знал, что общественность, СМИ и политики редко понимают эти истины. Итак, на данный момент будет присутствовать только основная команда.
   Плюс один потенциальный союзник, сказал он мне.
   - Эдит Барнетт? Вы серьезно? Ей, должно быть, восемьдесят, если не больше.
   Барнетт была вице-президентом в администрации Амин. В то время она была крайне непопулярна и в значительной степени пострадала от мощной экономической реструктуризации Амин; она никогда не следовала за Амин, чтобы самой захватить Белый дом. Но историки пришли к признанию Барнетт как ключевого архитектора всей программы Управления и как движущей силы в проведении необходимой политики через Конгресс и в международном правительстве. Конечно, все это было давным-давно.
   - У нее, конечно, нет формальной власти. Но у нее есть связи по всему миру, и в ООН, и, конечно, в советах Управления. - Макай улыбнулся, его изображение в виртуальной реальности было безупречным. - В моем мире, Майкл, мнение - это валюта, стоящая гораздо дороже золота, даже больше, чем обычная политическая власть. И если мы сможем привлечь Барнетт на нашу сторону, мы пройдем большое расстояние, чтобы повернуть дебаты в нашу пользу, поверьте мне.
   - Но что, если мы потерпим неудачу?
   - Если это не зрелище, Барнетт простит нас. Она одна из немногих представителей своей породы, достаточно умных, чтобы сделать это. И у нее всегда было доброе сердце, Майкл. Она понимает, что мы пытаемся здесь сделать - или поймет к концу важного дня.
   Несмотря на то, что Барнетт была бы там, лично я предпочел бы остаться дома. Я был сыт по горло путешествиями, и у меня не было желания тащить свою усталую задницу до самой Аляски, крыши мира. Но Шелли уговорила меня отправиться в путешествие. Мы должны были доверять инстинктам Макая, повторила она. Иначе зачем с ним работать?
   Итак, я согласился; и отправился на Аляску.
   Но пока я с трудом преодолевал свое долгое путешествие, целую серию более или менее ужасных перелетов на самолете, я не забывал о другой своей задаче - таинственном и жутковатом деле Мораг. Вся эта проблема расстраивала и изолировала меня от моей семьи и друзей, но я не мог желать, чтобы она исчезла. У меня было глубокое внутреннее чутье, что мой странный контакт с Мораг был так же важен, как и все остальное в моей жизни. Я был полон решимости не опускать руки, хотя на самом деле понятия не имел, как собираюсь этого добиваться. Каким-то образом я знал, что Мораг придет ко мне.
   Оказалось, что я был прав на сто процентов.
  
   Самолет летел над обширной коричневой равниной, а океан был похож на стальной лист, по которому устало пробегали волны. Ни на суше, ни на море не было видно ни пятнышка синего или зеленого.
   Прадхо-Бей был одним из ряда нефтяных месторождений, разбросанных вдоль северного побережья Аляски: Северного склона, как называют его местные жители. Комплекс буровых сооружений протянулся вдоль побережья примерно на двести километров. По всей земле располагались десятки буровых площадок. На каждой площадке можно было увидеть центральную буровую установку, изможденный скелет динозавра из ржавого железа, окруженный маленькими квадратными зданиями. Земля между площадками была прорезана прямолинейными дорогами, которые сейчас заброшены, асфальт крошится и покрыт грязью. С воздуха это было очень странное зрелище - инопланетный лес из железа и асфальта.
   Я был ошеломлен его масштабами. Когда-то, как я знал, это было крупнейшее промышленное предприятие на Земле. Буровые установки высасывали нефть с глубины в несколько километров, и поскольку в те дни морское побережье большую часть года было сковано льдом, нефть отправлялась на юг по Трансаляскинскому трубопроводу протяженностью более тысячи километров. Сложная ирония заключалась в том, что потепление, вызвавшее окончательное таяние морского льда, открыло порты северной Аляски круглый год; если бы только потепление наступило немного раньше, им не пришлось бы утруждать себя строительством этого тысячекилометрового трубопровода - но нефть, транспортируемая по этой огромной трубе, сама по себе способствовала потеплению.
   Сейчас, конечно, буровые установки устарели, но остатки старых нефтяных компаний все еще владели этими объектами и не хотели отказываться от десятилетий инвестиций в инфраструктуру. Таким образом, этот район стал своего рода игровой площадкой для крупномасштабных промышленных экспериментов: именно поэтому инженеры ЗИ решили приехать сюда для своих испытаний. Плюс это была американская земля, что имело большое значение в разрешениях, административной поддержке и прочей бюрократии. Макай сказал мне, что гораздо легче привлечь посетителей на американскую территорию, даже в столь отдаленное место, как это, чем за границу.
   Я приземлился на взлетно-посадочной полосе за пределами маленького городка под названием, что неудивительно, Дэдхорс.
   Мое автоматическое такси из аэропорта дало мне крайне раздражающий комментарий, как будто вообразило, что это туристический автобус на Манхэттене. Когда-то, как рассказал мне таксист, отель, в который я направлялся, был единственным доступным для приезжих местом размещения. Но теперь, когда нефтяная промышленность потерпела крах, на старых буровых площадках было полно жилья. Были даже тематические парки, где можно было поиграть в такелажника, надев грязные джинсы и каску.
   За пределами города земля представляла собой взрыхленную грязь, на которой ничего не росло. Когда-то эта местность была обширной полосой тундры, похожей на Сибирь. Но по мере того, как таяла вечная мерзлота, хрупкая экосистема тундры тоже просто пропадала, и точно так же, как в Сибири, исчезли люди, занимавшиеся добыванием пропитания, которые существовали здесь тысячелетиями.
   Дэдхорс, как оказалось, вообще не был городом; мрачный, функциональный, он походил на промышленную свалку. Многие из маленьких, прямоугольных зданий были вообще заброшены, их крыши обрушились, бетонные стены потрескались. Когда мы въезжали в этот упадок и заброшенность по тонкой полоске серебристого покрытия, свет угасал, день заканчивался. Мне казалось, что стены мира смыкаются вокруг меня.
   Отель был простым, всего лишь ряд двухэтажных корпусов. Длинные коридоры с номерами тянулись все дальше и дальше, как в тюрьме, и ровный тяжелый свет люминесцентных ламп, встроенных в потолки, стирал любой цвет, любую жизненную силу.
   Автоматизированная приемная стойка сообщила мне, что в системах моего номера произошел сбой, когда у сверхчувствительного химического туалета выработалась привычка выплевывать нежелательные отходы обратно на своего незадачливого пользователя. Из Фэрбенкса был вызван анимист для проведения терапии, но его не будет здесь до утра. Тем временем я мог бы рискнуть с переполненным тоской туалетом или перейти в номер с общей ванной.
   Черт с ним. Я воспользовался возможностью перейти.
   Моя комната была просто коробкой. Она была чистой и достаточно светлой, с небольшой нишей, где можно было приготовить кофе. Но все было старым, трубы проржавели, штукатурка и плинтусы грубо отремонтированы, а в трещинах стен скопились грязь и жир.
   Я бросил свою одежду в маленький шкаф и направился по коридору в поисках общего туалета. Туалет был не слишком чистым, душевая кабина - просто насадка над грязной ванной. Вода выглядела прозрачной, но подозрительно пахла хлоркой.
   Вернувшись в свою комнату, я воспользовался самыми простыми средствами виртуальной реальности, чтобы связаться со своей группой.
   Все были здесь, на Аляске, Том и Соня, Рууд Макай и его люди, Шелли и некоторые из ее коллег, даже Вандер Гатри. В тот вечер я был слишком уставшим, чтобы заниматься какими-либо делами, но, думаю, радовался компании. Я жаждал снова увидеть Тома, это был глубинный импульс на клеточном уровне. Но он знал, что я побывал с Розой, "рассказывал истории о привидениях", как он выразился, и был зол на меня, а я не был готов к дальнейшим ссорам. Тем временем Шелли уточняла детали демонстрации, которая должна была состояться на следующий день. Все остальные работали или выбились из сил. Немного грустно, но мы все пообещали встретиться утром.
   Я завалился в постель и посмотрел кое-какие новости. На самом деле там был соответствующий материал: больше случаев локального выброса гидратов за Полярным кругом, больше фонтанов воды и облаков смертоносных газов. Я предположил, что это местный интерес.
   Я устал как собака, мои глаза были словно засыпаны песком, но мне было трудно отдыхать. Мои мышцы болели от долгих часов сидения в самолетах, и я чувствовал себя напряженным, полным энергии, которую нужно было выплеснуть. И хотя время близилось к полуночи, солнце все еще стояло высоко; стояла середина арктического лета. Свет, просачивавшийся сквозь край моих занавесок, был ярким, не совсем как дневной, но достаточным, чтобы сбить с толку мои биологические часы.
   Я просто лежал неподвижно, закрыв глаза. Пытался уговорить себя уснуть. Почувствовал, как погружаюсь в себя, прочь от убогой реальности этого мрачного отеля на Аляске. Но по мере того, как мое сознание отступало, я, казалось, только обнажал более глубокий слой беспокойства, как пляж, обнажающийся во время отлива.
  
   Мне понадобилось в туалет.
   Я выбрался из постели, натянул брюки и на ощупь пробрался в темноте к двери.
   Свет в коридоре на мгновение ослепил. Я споткнулся об одну стену. Единственным звуком был топот моих ног. В свете было что-то странное. Это было мертвое и бесцветное свечение, лишенное какой-либо фотосинтетической полезности солнечного света. Босой, ковыляющий в одиночестве, я чувствовал себя заключенным.
   Коридор, казалось, тянулся дальше, длиннее, чем я помнил. Я подумал, не ошибся ли я дорогой, не заблудился ли я каким-то образом. Но продолжал идти, полагая, что в конце концов должен куда-нибудь попасть.
   Наконец я добрался до ванной. Протиснулся внутрь, воспользовался туалетом, вышел обратно. Снова коридор тянулся в обе стороны от меня, бесконечно длинный, одинаковый, с какой стороны ни посмотри. На секунду мне пришлось задуматься, каким путем я пришел. Мысли, казалось, застряли у меня в голове, как клей в трубе. Я повернул направо. Решил, что это тот путь. Начал спотыкаться обратно по коридору.
   Потом я увидел ее.
   Она была стройной фигуркой далеко по коридору. Я услышал ее голос. Она говорила быстро, точно так же, как тогда, на Рифе. Но стены с толстой краской превратили ее голос в шепот и эхо.
   Я, конечно, побежал. Чувствовал себя нелепо, бегая босиком, в болтающихся на ногах пижамных штанах, с животом, вздымающимся под майкой. Но я все равно побежал, как бегал раньше, потому что знал, что всегда буду бежать за ней.
   Я не сводил глаз с Мораг. У меня было чувство, что она хотела, чтобы я подошел к ней. Она просто стояла там. Но, хотя я бежал изо всех сил, не приблизился ни на шаг. Страха не чувствовалось: не того ужасного сосущего банального холода зла, который описывала Роза. Мораг была рядом со мной. Но я не мог дотянуться до нее, как бы быстро ни старался бежать по этому бесконечному коридору. Она выглядела беспомощной, раскинув руки.
   Отвернулась от меня и вошла в комнату.
   Я попытался сосчитать, вспомнить, какую дверь она выбрала. Осталось двадцать, двадцать пять? Я считал двери, проходя мимо.
   Но передо мной замаячила стена.
   Мне пришлось остановиться. Я стоял там, тяжело дыша, тупо уставившись на стену. Это была просто стена отеля; на ней были маленькие указатели со стрелками, указывающие мне на стойку регистрации и на пожарный выход. Казалось, она возникла из ниоткуда, материализовавшись, как в виртуальной реальности, и отрезав коридор.
   Я повернулся и посмотрел назад. Коридор теперь не казался таким длинным. Я даже мог видеть дверь ванной, которую оставил открытой.
   Я знал, что больше не увижу Мораг в ту ночь. Поплелся обратно по коридору в поисках своей комнаты. Мне очень хотелось позвонить Тому, но я знал, что этого не нужно делать.
  
   Утром я встал рано. Проверил на стойке регистрации отеля, нет ли каких-либо записей о прошлой ночи. По всему зданию было установлено несколько камер наблюдения, но ни одной в номерах, и только единственная охватывала весь коридор.
   После некоторого электронного выкручивания рук я убедил разум отеля показать мне изображения. Я увидел себя, спотыкающегося, бегущего, шатающегося по коридору. Я был полусонным; выглядел почти пьяным. Но четкого изображения Мораг не было. Поле зрения камер никогда не простиралось достаточно далеко, а звукосниматели были перегружены шумящими вентиляторами кондиционеров. Возможно, там была тень - мимолетная фигура, проблеск лодыжки, след голоса на аудиозаписи. Вот и все.
   Мораг снова пришла и ушла, не оставив почти никаких следов.
  
   На следующий день после того, как Алия приземлилась на Землю, Леропа договорилась встретиться с ней в городке, построенном на месте разрушенной городской агломерации, который она назвала старым номером 11729. Очевидно, это было место большого исторического значения. Алия ничего об этом не знала и не спрашивала. Погребенная в самом сердце солнечной системы, она начинала задыхаться от возраста и таинственности.
   Когда наступило утро, Алия полетела одна на шаттле Рита. Маленький корабль уверенно скользил на север, и города круглой планировки бесконечно проносились под носом шаттла. Небо было размыто-голубым, и днем звезд не было видно. Луны на небе тоже не было. Алия не была уверена, была ли Луна, столь знакомая ей по наблюдениям времен Майкла Пула, когда-либо видна днем. И теперь, конечно, Луна исчезла, отделившись как случайность в бесконечных войнах человечества. Она задавалась вопросом, смог бы Майкл Пул привыкнуть к небу без Луны.
   Наконец на горизонте начало вырисовываться нечто более грандиозное.
   Это был каркас, открытая скелетная конструкция. Она была пирамидальной - нет, четырехгранной, как увидела Алия, с тремя могучими опорами, уходящими в землю. Она была окрашена в серо-голубой цвет, хотя ее истинный оттенок, возможно, был скрыт туманом расстояния. Полосы облаков лениво вились вокруг вершины этого огромного треножника, но его основание все еще было скрыто горизонтом - все сооружение, должно быть, было высотой в километры.
   По мере приближения шаттла это сооружение становилось все выше в небе Алии, пока, наконец, ее шаттл не полетел через обширное открытое пространство, окруженное каркасом. В центре треугольного этажа, над которым возвышался тетраэдр, находился город: сама агломерация 11729. Этот город сохранил часть древней куполообразной архитектуры, но купола были изношены временем, прорезаны и залатаны снова и снова.
   Шаттл опустился. На земле ее ждала Леропа, чтобы встретить.
   - Итак, - сказала Леропа, - ты и есть та молодая избранная, которая причинила столько неприятностей.
   - Простите, - пробормотала Алия. - Я не хотела.
   - Конечно, ты не хотела.
   - И я благодарна вам, Трансцендентная, за то, что вы уделяете мне время.
   - О, тебе не нужно быть благодарной. Трансцендентность не может не уделять тебе своего внимания. Разве ты этого не понимаешь? Возможно, твое обучение было не таким тщательным, как я себе представляла. Дитя, ты уже часть Трансцендентности. Так что твои сомнения и вопросы - это ее сомнения. Понимаешь?
   - Я так думаю...
   - И поэтому Трансцендентность должна разобраться с тобой, чтобы успокоить свой разум. - Леропа закрыла глаза и кивнула, и Алия вспомнила, как Рит склонил голову, называя Трансцендентность.
   Лицо Леропы было очень странным, маленьким, круглым, нос и скулы такими мелкими, что она была почти безликой, как кратер, сглаженный возрастом. На ее губах, казалось, не было ни капли крови, а глаза были серыми, сухими, как камни. Алия задавалась вопросом, сколько лет этой женщине - если ее вообще еще можно назвать человеком. В присутствии Леропы Алия чувствовала себя преходящей, прозрачной. Леропа улыбнулась ей; это была холодная гримаса, вызванная усилием воли на мышцах ее лица.
   Вместе они прошли через огромные круглые дворы куполов. С земли на купола было особенно скучно смотреть: они были просто слишком велики, чтобы их можно было охватить взглядом, поскольку Алия могла видеть только горизонт купола и ничего не могла понять из его истинных масштабов. Но над всем этим вздымались огромные стойки треноги, отсюда ярко-синие, как электрик, пока не вонзались в небо.
   Алия чувствовала себя все более неуютно в условиях сильной земной гравитации. Она продолжала пытаться перейти на бег, забывая об экономичности ходьбы - и, кроме того, ее тело, переставшее быть по-настоящему двуногим, не было предназначено для ходьбы. Через некоторое время она пришла к компромиссу, перенося часть своего веса на сжатые кулаки, когда бежала вприпрыжку.
   Леропа улыбнулась Алии, когда та, пошатываясь, шла по руинам Земли.
   Леропа заговорила голосом, похожим на шелест сухих листьев. Тетраэдр тоже был в некотором роде руинами, сказала она. Он датировался временем после падения Коалиции. Религиозная группа под названием "вигнерианцы" или "Друзья", незаконно сохранившаяся в военных колониях в центре Галактики, стала объединяющей силой после политического краха. В дни своей славы они вернулись сюда, на Землю, где воздвигли самый могущественный из всех соборов над разрушенной столицей Коалиции, которая когда-то запретила их. В конце концов, вера Друзей стала самой могущественной и величественной из всех религий человечества; она преобразила Галактику, раскрыла и исследовала глубины человеческой души, а теперь полностью исчезла.
   Леропа сказала сейчас: - В основе религии вигнерианцев лежала вера в то, что вся история случайна - что все возможные мировые линии будут собраны вместе в конце времен, где история разрешится в пользу добра, а вся боль исчезнет.
   - Искупление, - сказала Алия.
   - Да. У вигнерианцев было видение энтелехии, которое, возможно, повлияло на представление о Трансцендентности. - Она посмотрела на остов собора, щурясь от света. - Но все проходит, Алия. Когда-то это была столица правительства, правившего Галактикой. В конечном итоге от Коалиции не осталось ничего, кроме религии, которую она пыталась запретить, и в конце концов от той не осталось ничего, кроме этой единственной идеи, мечты об энтелехии. Это и несколько руин.
   По словам Леропы, это было подходящее место для собора бессмертных. Со временем собор был разграблен, его стены обрушились - но не этот центральный каркас, который, сделанный из чего-то, называемого экзотической материей, бросил вызов самой энтропии. - Бессмертные презирают простой камень, который со временем гниет в твоих руках. Это заслуживает уважения.
   Алия, испытывая легкое отвращение, ничего не сказала.
   Затем, в тени разрушенных куполов, они наткнулись на бессмертных.
   Их было немного. Они двигались медленно, осторожно, каждая округлая фигура была окружена облаком машин-сервиторов. Но каждый шел в одиночку. У них были пустые лица, отсутствующие выражения. Они даже не разговаривали, хотя некоторые из них, казалось, бормотали что-то себе под нос. Точно так же, как она мельком увидела тот другой Трансцендентный мир в Ядре Галактики, бессмертные были отягощены огромным бременем прошлого, Алия увидела, что каждый из них был заперт в отдельном мире.
   Алию поразило, насколько Леропа отличалась от других. Из всей этой суетливой толпы древних только она, казалось, осознавала присутствие Алии.
   - О чем ты думаешь, Алия?
   - Я вижу только то, чего не хватает. Здесь ничего нет. Никакого искусства. Никакой музыки...
   Леропа поморщилась. - Можешь ли ты представить себе хоть одно произведение искусства, которое не привело бы тебя в ужас после сотни просмотров, музыкальное произведение или стих поэзии, которые после тысячи лет прослушивания не вызвали бы у тебя тошноты от скуки? Полагаю, что дольше всего сохраняется самое абстрактное. Холодная, безгласная музыка; бледное бесчеловечное искусство. Но со временем все изнашивается, Алия. Все видимое превращается в пыль - и поэтому ты обращаешься к тому, что остается, к невидимому.
   - Что внутри тебя.
   - Да. Настоящее - это всего лишь поверхность ощущений, окружающая огромный пузырь памяти. Ты забываешь, как видеть, слышать; ты забываешь, как разговаривать с людьми. Ты забываешь, что вообще существуют другие люди. Ты просто погружаешься внутрь себя, думая о прошлом. Живешь все дальше и дальше, без конца.
   - И все же вы продолжаете жить.
   - О, да.
   Эти древние фигуры и мудрость, накопленная ими, были, в некотором смысле, сокровищами человечества и основой Трансцендентности, и поэтому ими дорожили. Но не завидовали.
   Леропа сказала: - Понимаю, что это отталкивает тебя. Я много раз видела такую реакцию раньше - инстинктивное отвращение, отторжение, которое все молодые испытывают ко всем старым. Это естественный порядок вещей. Но ты одумаешься. Альтернатива тому, чтобы жить дальше, - это, в конце концов, смерть. И, знаешь, у нас действительно есть какая-то ценность.
   Леропа протянула руку и без предупреждения коснулась лба Алии. Ее прикосновение было холодным.
   И внезапно Алия оказалась стоящей на вершине горы, пропитанной холодным воздухом, который проникал в ее легкие. Она споткнулась и обхватила себя руками.
  
   Леропа бесстрастно наблюдала за ней. - С тобой все будет в порядке, - сказала она.
   Системы Алии, заполненные туманом, приспособились к шоку. Ощущение холода и головокружения прошло. Она стояла прямо, собираясь с силами.
   Она находилась на плато не более ста шагов в поперечнике, плавно спускавшемся с вершины этой горы с крутыми склонами. Гранитные стены уходили в долины далеко внизу, а земля со всех сторон складывалась в новые горы. Скала под ногами была скользкой; возможно, на полюсах Земли и не осталось льда, но здесь, наверху, он был.
   Огромный ствол из какого-то холодного синего металла торчал из скалы этой вершины, устремленный прямо в небо. Он был монументальным, во много раз выше ее самой. Очевидно, это было оружие.
   - Где я?
   - Это имеет значение? - Тонкие губы Леропы растянулись в улыбке. - Ах, но ты была свидетельствующей карьеры Майкла Пула, не так ли? В его времена эти горы были известны как Пиренеи.
   - Здесь катались на лыжах?
   - На Земле все бегают повсюду. Люди продолжают сжигать запасы энергии планеты, как будто они неисчерпаемы. Ты, должно быть, видела плавучие здания, то, как вся планета светится из космоса. Знаешь, Земля всегда оставалась сильной. Даже когда Коалиция пала, она стала столицей сильнейшего из государств-преемников. И с тех пор, несмотря на все войны и превратности судьбы, она оставалась в безопасности. Мы позаботились о том, чтобы это произошло.
   - Мы? - Но Алия знала, кого она имела в виду. Бессмертные.
   Леропа сказала: - И, оставаясь сильным, ее народ естественным образом стал богатым - даже если в процессе планета лишилась своей собственной субстанции. Те, кто унаследовал Землю, живут экзотической жизнью, Алия. Более экзотичной, более фантастической, более богатой, чем ты можешь себе представить, беспризорница, родившаяся на корабле.
   Алию это возмутило. - Возможно. Но если у них такая богатая жизнь, почему им понадобилось прийти посмотреть на меня?
   Леропа рассмеялась сухим, жутковатым смехом, в котором совсем не было человечности. - Возможно, ты права. Они пользуются богатством веков. Но им скучно; они слишком невежественны, чтобы не быть такими. И они испорчены донельзя.
   Алия посмотрела на ствол оружия. - А это что такое?
   - Боевое оружие, - сказала Леропа. - На самом деле древняя пушка-звездолом. Ей по меньшей мере триста тысяч лет, но она полностью функциональна. Вероятно, проработает еще столько же.
   - Что она здесь делает? Ради обороны?
   - В некотором смысле. Ее разум запрограммирован на поиск и уничтожение любых объектов воздействия - астероидов, комет, - которые могут угрожать планете.
   Алия нахмурилась. - Это вероятно? Пояса астероидов этой системы истощены.
   - Верно. Проникновение в атмосферу, достаточное для нанесения значительного ущерба, вероятно, происходит только раз в миллион лет: во времена Пула это происходило бы раз в столетие. И в космосе больше защитных периметров. - Леропа взглянула на оружие. - Но этот страж все равно здесь. Конечно, наихудшим случаем был бы удар, который вывел из строя этого защитника, и второй удар, который, будучи неотразимым, нанес бы еще больший вред.
   - Конечно, такого рода множественные несчастные случаи почти исчезающе маловероятны.
   - Но, тем не менее, это реальный риск, - сказала Леропа. - И поэтому мне нравится время от времени проверять эту установку. Вот почему я показала ее тебе; это защита, которую мы, бессмертные, предлагаем людям Земли. Ты понимаешь, не так ли?
   - Я так думаю...
   Для изучающего это было элементарное понимание смысла неограниченного долголетия. Самым большим различием в восприятии бессмертия было само время. Если бы вы были бессмертным, вы могли бы рассчитывать прожить так долго, что риски, статистически незначимые в масштабах обычной человеческой жизни, стали бы значительными. Таким образом, возникающий раз в мегагод риск столкновения с астероидом в этой очищенной, хорошо защищенной системе стоил того, чтобы задуматься и спланировать его.
   Если биологический вид должен был выжить в очень далеком будущем, конечно, такое мышление было необходимо. Человечество нуждалось в бессмертных или, по крайней мере, в их инстинктах на очень длительный период времени. Но это была мертвящая, пугающая перспектива.
   - И вы вкладываете всю эту осторожность в Трансцендентность, - осторожно сказала Алия.
   - Бессмертные основали Трансцендентность. Бессмертные всегда формировали ее. Как могло быть иначе?
   - Но вы, старые, приносите с собой другой багаж, не так ли?
   Леропа улыбнулась. - Багаж? Ах, ты имеешь в виду сожаление - движущую силу Искупления. Наконец-то мы подходим к сути. У тебя есть сомнения по поводу Искупления, не так ли, дитя? Ты думаешь, что это, возможно, вредно для здоровья. Навязчиво. И ты подозреваешь, что за этим кроется нечто большее, чем простое наблюдение, не так ли?
   Алия почувствовала слабость перед силой личности этого древнего существа. Но она собралась с духом. - Я думаю, что это должно быть. Потому что свидетельствования недостаточно для Искупления.
   Леропа одобрительно кивнула. - Твоя интуиция верна. Свидетельствование на самом деле является только первым уровнем Искупления, как это определено колледжами. И, да, считается, что этого недостаточно. Как это может быть? Свидетельствование предназначено для детей.
   - Каков второй уровень?
   - Это называется единением ипостасей, - сказала Леропа. - Союзом субстанций, сущностей. Ты знаешь, что это значит?
   - Нет.
   - Тогда учись. - Она протянула руку и еще раз кончиком пальца, который был холоднее льда, коснулась лба Алии.
   Алия провалилась в кровавую тьму.
  
   Утром мы собрались у главного входа в отель, готовые к тому, что нас отведут на демонстрацию Макая. Погода была холодная, но ясная, небо бледно-голубое. Том был здесь с Соней, Шелли и ее людьми, Макаем и несколькими сотрудниками ЗИ, с большинством из которых я раньше не встречался. Здесь был Вандер Гатри. Его голубые волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки, выглядели откровенно нелепо.
   Мы прижались друг к другу, закутавшись в тяжелые шубы из искусственного меха и шапки в русском стиле, предоставленные нам ЗИ. - Мы все похожи на медведей, - пошутила Шелли, хотя в этом районе десятилетиями не было медведей, ни полярных, ни каких-либо других.
   Мы с Томом неловко обнялись, отец и сын воссоединились на этой промышленной пустоши. Тому было нечего мне сказать. Я все еще был в немилости за то, что осмелился заговорить с тетей Розой, и воздержался от рассказа ему о моей ночной погоне за призраком его матери. Все как обычно. Однако Соня поцеловала меня в щеку.
   За нами приехал микроавтобус. На побережье мы все высыпали на холодный ветер, который дул с моря и пронизывал насквозь нашу одежду. Мы огляделись.
   Ядро нашей стабилизационной установки было встроено в корпус морской нефтяной вышки. Отсюда мы могли видеть буровую установку - массивную монохромную фигуру, которая вырисовывалась примерно в паре километров от берега. На уступе невысокой, сильно разрушенной эрозией скалы был установлен шатер - ярко освещенный купол из какой-то прозрачной ткани. Из шатра открывался хороший вид на морскую буровую установку. Здесь мы должны были стать свидетелями торжественного запуска установки. А затем, если предположить, что все это не взлетит на воздух само по себе, нас повезут на вертолете небольшими группами для практической проверки. Все это было хорошим зрелищем.
   Мы протиснулись в шатер через что-то вроде воздушного шлюза, миновав пристальный взгляд массивных охранников ЗИ. Мы сбросили шубы; я был рад оказаться в тепле. Зависший в воздухе бот предложил мне алкоголь или горячие напитки. Я согласился на глоток скотча и большую кружку дымящегося латте. Отошел в сторону от остальных, любуясь происходящим.
   В этом шатре толпились около пятидесяти человек, большинство из них были сотрудниками ЗИ или коллегами Шелли. Бухгалтеры и другие административные работники были одеты в мятые костюмы, но инженеры, как правило, были более непринужденными, в пиджаках и джинсах. Место было ярко освещено и оборудовано для наблюдения, в воздухе парили дроны размером с футбольный мяч, а также тонкая дымка из микро-дронов, просто сверкающая пыль, которую можно заметить, только если внимательно присмотреться.
   - Впечатляющая установка. И все ради меня. - Звонкий женский голос был очень знакомым.
   Я обернулся и увидел гордо улыбающуюся Эдит Барнетт, стоящую рядом со мной, рядом с Руудом Макаем.
   Барнетт была одета в черное платье средней длины; ее ноги были тонкими и бледными, а ступни обуты в тяжелые на вид туфли. Она была на удивление высокой, с крупным лицом и тяжелыми челюстями. Ее кожа, покрытая глубокими морщинами, была бледно-золотистого цвета, а волосы, собранные в плотный шлем, были бескомпромиссно белыми. Но она стояла прямо, глаза ее были яркими и настороженными, а когда она заговорила, голос ее звучал так же мягко, как и всегда.
   Рядом с единственной на сегодняшний день VIP-персоной Макай был в своей стихии. Его светлые волосы блестели при ярком освещении. - Не совсем для вашей пользы, мадам вице-президент. - Он рассказал о своих планах и о своем намерении, чтобы сегодняшний день послужил репетицией, прежде чем мы столкнемся с более неумолимой аудиторией.
   Барнетт сказала: - Тогда я обязательно дам вам массу отзывов.
   - Я буду рад этому. Простите, мне пора на сцену. - Он отошел, поклонившись.
   - Итак, мистер Пул, - сказала мне Барнетт. - Все это было вашей идеей, проект стабилизации?
   - Думаю, да. Это я задавал правильные вопросы. Но это носилось в воздухе, в сообществе, с которым я работаю. Рано или поздно кто-нибудь увидел бы необходимость...
   - О, не увиливайте, чувак, у меня нет на это времени. - Она наставила на меня слегка изогнутый указательный палец. - Ваше детище. Да или нет?
   - Да.
   - Похоже, мы все будем в долгу перед вами.
   Я чувствовал себя все более неуютно. Как и Барнетт, мир, как правило, имел простой взгляд на такие проекты; СМИ всегда искали главного инженера, невоспетого двухголового, стоящего за всем этим. Но это была не та роль, которую мне было бы комфортно играть, даже если бы проект прошел успешно.
   - Думаю, да, - сказал я. - Если это сработает.
   - Если?
   - Мы не можем быть уверены. Мы думаем, что смоделировали все последствия.
   - Вы консультировались с Гэа, не так ли?
   - Гэа поддерживала нас с самого начала... Вы ее знаете?
   - Никогда с этим не встречалась. Она? Но я отвечала за крупные транши финансирования ее разработок.
   Я кивнул, впечатленный. - Но даже с Гэа на борту все, что у нас есть, - это теоретические модели. Мы не можем быть уверены в том, что произойдет.
   Барнетт удивила меня своим пониманием. - Мне сказали, что некоторые ученые считают, будто биосфера может быть алгоритмически несжимаемой - это правильная фраза? - ее буквально невозможно смоделировать, поскольку ее внутренняя сложность просто слишком велика. Биосфера - это ее собственная разворачивающаяся история.
   Я был впечатлен. - Я тоже это замечал.
   - Вы в это верите?
   Я пожал плечами. - Не думаю, что это имеет значение. Биосфера больше, чем мы можем уверенно контролировать прямо сейчас, поэтому, в конечном счете, не имеет значения, насколько она велика.
   Она улыбнулась. - Говорите как инженер. Знаете, мне всегда нравились инженеры, хотя я специализировалась на философии. Вы прагматики! Хотя подозреваю, что многие из вас даже не смогли бы произнести это слово по буквам. Несмотря на непостижимую сложность мира, мы должны прагматично с ним повозиться из-за этой проблемы дестабилизации гидратов, не так ли?
   - Я так думаю.
   - Что ж, надеюсь, вы правы. Во всем.
   Ее прервал тихий перезвон. Рууд Макай поднялся на невысокую сцену и в своей обычной манере легонько постукивал ручкой по бокалу.
   - Госпожа вице-президент, всем спасибо, что присоединились к нам в этот волнующий день. Конечно, большинству из вас платят за то, чтобы вы были здесь, и в основном я, но все равно спасибо, что показались... - Прием эксперта, легко вызывающий смех. - Мы здесь, чтобы стать свидетелями первого полномасштабного комплексного испытания прототипа системы стабилизации гидратов, - сказал он под одобрительные возгласы своих инженеров. - Но думаю, нам следует начать с некоторого контекста.
   Макай щелкнул пальцами, и в воздухе позади него появился экран. К моему удивлению, на нем появилось изображение того, что выглядело как оазис в пустыне, всплеск зеленого на бледно-желтом фоне с прозрачным голубым бассейном в центре. - Полярные отложения гидратов, огромные запасы парниковых газов, нестабильны. Но это не единственная нестабильность на Земле...
   На снимках, которые он нам показал, была изображена пустыня Сахара. Как знали все в шатре, одним из поворотов в общей глобальной картине изменения климата было то, что Сахара озеленялась. Такое случалось и раньше, сказал Макай. За пять тысяч лет до этого продолжительная засуха привела к тому, что леса и болота, полные крокодилов, превратились в выжженную равнину лишь с несколькими разбросанными оазисами, а кости крокодилов остались под дрейфующими песками, над чем палеобиологам предстояло ломать голову. Сахара, казалось, постоянно находилась на острие ножа, балансируя между сухой пустыней и влажными лесами. Считалось, что такие поразительные преобразования могут занять всего двадцать лет, а может, и меньше. Эта фундаментальная нестабильность была причиной того, что ЗИ смогла ускорить процесс в отдельных частях пустыни с ее огромными искусственными озерами, вновь наполненными средиземноморской водой.
   По словам Макая, это был один из примеров общей черты эволюции климата Земли. Если вы заставляли его, например, выбрасывать парниковые газы в воздух, он, как правило, реагировал не гладко, как резина, деформирующаяся под давлением. Вместо этого он проявлял тенденцию к резкому скачку, подобно Сахаре, резко переходя из одного стабильного состояния в другое. Мир полон систем, которые, если зайти слишком далеко, могут претерпеть "резкие и необратимые изменения", как выразился Макай: он перечислил возможный сбой Гольфстрима и создание постоянного шторма Эль-Нико, который может высушить тропические леса и создать пустыни по всей территории тропиков.
   - Мы знаем, что должны стабилизировать отложения гидратов, - сказал Макай. - Но это будет не последний раз, когда нам придется вмешиваться в массовом, действительно глобальном масштабе, если мы хотим гарантировать, что системы Земли не перейдут в состояние, которое сделает планету непригодной для нашей жизни. Мы должны научиться управлять Землей, нашим домом, даже если мы дорожим ею...
   Эдит Барнетт наклонилась ко мне и прошептала: - Отличная презентация. Мне понравилось, что акцент был сделан на зеленой Сахаре - нет ничего плохого в неожиданно позитивном образе. Но сейчас он звучит как корпоративный отчет ЗИ. Я предлагаю в будущем быстрее переходить к сути.
   Теперь Макай показал нам увеличенные изображения нашего новорожденного, блестящего, самодовольного на вид крота. Кроты тестировались по отдельности, но сегодня было первое комплексное испытание системы в целом. Дюжина кротов будет сброшена в бездействующие нефтяные скважины, чтобы начать строительство взаимосвязанной сети, распространяющейся по слоям гидратов, переговаривающейся друг с другом через гидролокаторы и другие каналы связи и замыкающей сложные петли, по которым будет циркулировать жидкий азот.
   На данный момент установка по конденсации и сжижению будет базироваться на центральной нефтяной платформе. Но это было лишь временное место для этого пилотного проекта, подтверждающего концепцию; в будущем, работая "в дикой природе", как выразился Макай, подводные аппараты будут устанавливать оборудование для сжижения и конденсации на морском дне, чтобы соединяться с туннелями кротов под ним. И так сеть будет расти, распространяясь по дну океана, пока не опояшет полюс.
   Теперь нам показали живые изображения старой нефтяной вышки в паре километров от берега, где была установлена наша установка по сжижению азота. Большие резервуары с жидким азотом блестели на солнце, на их поверхностях искрился иней. В углу нашего изображения появились часы обратного отсчета, которые начали отсчитывать секунды до появления первых кротов. В зале воцарилась тишина, поскольку шоу стало напоминать запуск в космос - приятное воспоминание моего детства. Макай никогда не пропускал ни одного трюка, подумал я с уважением.
   На часах оставалось около пяти минут, когда передо мной снова появилась Мораг.
  
   Я мог видеть ее сквозь полупрозрачную стену шатра, на холодной, мертвой земле: стройная, высокая фигура, ни с чем не сравнимая копна светло-рыжих волос.
   Я оставил вице-президента одну и побежал к выходу. Позади меня все еще что-то говорил игнорируемый мной Рууд Макай. Обеспокоенные головы повернулись, когда я проходил мимо.
   Том догнал меня перед дверью. - Папа. Какого черта ты делаешь?
   Я указал. - Разве ты не видишь ее?
   - Я что-то вижу. Там женщина. И что?
   - Ты знаешь, кто это. Брось, Том. Я просто должен с этим разобраться.
   - Ты имеешь в виду, что я должен.
   Я чувствовал холод, решимость. - Да. Ты должен. Потому что, если ты увидишь ее, она будет преследовать и тебя тоже.
   На выходе я столкнулся с массивной фигурой охранницы ЗИ. Охранница выглядела смущенной, но ее работа заключалась в том, чтобы не впускать людей, а не держать их внутри. Она отошла в сторону. Я выбрался через шлюз на свежий воздух, одетый только в свой легкий костюм. Было чертовски холодно. В воздухе висели капли дождя, или, может быть, это были соленые брызги с моря.
   Я огляделся, пытаясь сориентироваться. Чтобы добраться до того места, где стояла Мораг, мне пришлось бы обогнуть основание куполообразного шатра справа от меня. Я побежал в ту сторону, не потрудившись проверить, следует ли за мной Том. Мне пришлось перепрыгивать через тросы и огибать блоки оборудования, генераторы и обогреватели. Другие охранники наблюдали, как я проходил мимо, и я видел, как они говорили в воздух. Но мне никто не препятствовал.
   У края шатра я споткнулся и остановился. Том подошел ко мне, тяжело дыша.
   Вот она: Мораг, стоящая на открытой площадке у стены шатра и смотрящая на меня. Она была одета в простое голубое платье, ее любимый цвет, цвет, который подчеркивал ее глаза, как она всегда говорила. Казалось, ей не холодно, несмотря на арктический бриз. Она была не более чем в пятидесяти метрах от меня, всего в пятидесяти шагах. Она никогда не была так близко. И она не убегала, не дрейфовала таинственным образом по коридорам, не исчезала в пыли или тумане. Она просто стояла там. Она улыбалась мне. Ее руки были раскрыты, как бы показывая, что она не хотела причинить мне вреда.
   На мгновение я впитал в себя каждую ее деталь, волосы, которые на ветру падали ей на лоб, то, как платье облегало ее стройную фигуру, словно флаг, развевающийся на шесте.
   - Это она, - сказал Том. - Это действительно так.
   - Ты действительно видишь ее, - выдохнул я.
   - Да. Папа... что нам делать?
   - Не знаю. Такого раньше никогда не было.
   Я развел руками, повторяя ее жест. Сделал шаг к ней, затем другой, осторожно. Я был похож на полицейского, приближающегося к террористу-смертнику, подумал я. И все же она не отступала от меня, как во всех тех кошмарных погонях прошлого. Она просто смотрела, как я приближаюсь, улыбаясь.
   Какая-то часть меня осознавала светящиеся пылинки, которые танцевали у меня перед глазами. Мы были под пристальным наблюдением систем безопасности ЗИ. Не могло быть никаких сомнений в том, что сохранится запись этой встречи, полная и ясная. И у меня не было никаких сомнений в том, что Мораг позволила этому случиться, что это был ее выбор, чтобы преодолеть все барьеры, которые были между нами. Она была такой, какой я ее помнил до беременности, родов, которые убили ее. Прошло семнадцать лет с момента ее смерти, но она не постарела ни на день. Странно, но в тот момент мне могло бы показаться более странным, если бы она постарела.
   Теперь я был так близко, что мог разглядеть детали, крошечные изъяны на ее коже, родинку на щеке, маленький шрам на лбу. Каким-то образом она казалась заполненной массой, плотной материи и света; она выделялась на фоне, словно вкрапленная в выцветшую фотографию. И все равно не уходила.
   В десяти шагах от нее я остановился. Боялся, что может случиться, если я зайду слишком далеко. Если я подойду слишком близко, если попытаюсь дотронуться до нее, она лопнет, как мыльный пузырь? И я задавался вопросом, почему она делает это сейчас, здесь. Была ли она здесь из-за проекта "Гидрат"? Была ли Роза права, что она каким-то образом была ангелом из будущего, привлеченным значимостью?
   - Мораг. Ты не можешь поговорить со мной? Чего ты хочешь?..
   Она ободряюще улыбнулась. Затем она заговорила. Это, несомненно, был ее голос, легкий, воздушный, приправленный нотками ирландского происхождения. Но ее слова были быстрой болтовней, такой же, как на Рифе, в коридоре отеля. Ее тон был задумчивым, глаза блестели, взгляд был прикован ко мне. Я не мог заставить себя отвести взгляд. Но по мере того, как тянулся момент, и поскольку ее единственными словами были эта странная сжатая псевдоречь, меня наполнила какая-то тревожная печаль.
   Взвыла сирена, эхом разносясь по плоскому морю. Звук доносился с нефтяной вышки в океане. Отвлекшись, я посмотрел в ту сторону и увидел пар, поднимающийся в воздух. Я знал, что сирена была сигналом к началу испытания - и аплодисменты изнутри купола, слегка приглушенные, сказали мне, что все прошло успешно, что кроты были запущены и выполняли свою работу. В тот момент мне было все равно.
   Я повернулся обратно к Мораг. И она исчезла, пропала в тот же миг. Возможно, от нее остался след, профиль ее фигуры в танцующей пыли, висящей в воздухе, сверкающей; но даже это рассеялось на ветру. Меня угнетало чувство вины, потому что мне казалось, что это я виноват в том, что она ушла, как будто я нарушил правила, отведя взгляд.
   У моих ног послышалось тихое жужжание, треск искр от трения. Я посмотрел вниз. Маленький робот Гэа катался взад-вперед по бетону у моих ног.
   - Гэа, вы все это видели? Вы видели ее?
   - Я все записала, Майкл, - сказал робот. - Но сейчас, я думаю, вам следует позаботиться о своем сыне.
   Том. Я совсем забыл о нем. Резко обернулся. Том скорчился на земле. Все его тело вздымалось, когда он плакал. Я побежал к нему, но Соня Дамейер добежала первой и заключила его в объятия.
   И в этой виньетке вы видите всю историю наших двух жизней.
  
   Алия была погружена в какой-то глубокий, темный, вязкий океан. Пыталась бороться - но не могла, бороться было не с чем. Попыталась сконцентрироваться на своих пальцах, пошевелить пальцами ног, но никаких ощущений не было. Она не чувствовала боли, ничего, кроме смягчающего, убаюкивающего тепла.
   Она понятия не имела, что с ней случилось, где она была - была ли вообще где-нибудь в каком-либо значимом смысле. Конечно, все это было как-то связано с Леропой и ее странными проектами. Было ли это еще одним отвратительным мошенничеством - или чем-то еще более странным? И какое это может иметь отношение к Искуплению?
   Внезапно она поняла, что даже не чувствует, как дышит. Она запаниковала. Заглянула глубоко внутрь себя, но у нее не было ощущения собственного пульса, самых глубоких ритмов своего тела. Рассеивалось даже ощущение своего тела, своих рук и ног, торса и головы. Она съежилась, испугавшись еще больше. Была похожа на пленницу, подумала она, неожиданно освобожденную после долгих лет заточения, страстно желающую оставаться взаперти.
   Но что-то вроде принятия начало овладевать ею. Она плавала без своего тела, пылинка, плывущая по течению в этом странном море.
   Было ли само это настроение смирения частью процесса? Без бурлящего адреналином кровотока, возможно, она не могла испытывать страх: возможно, от нее осталось слишком мало даже для того, чтобы бояться. И если у нее не было тела, было ли у нее больше "я"?
   Она почувствовала, что растекается. Если границы ее тела были стерты, то теперь стерлись и границы ее разума, самой ее сущности. Она сливалась с этим широким морем, подумала она, как капля краски, упавшая в бутылку с водой, растекаясь, становясь все более и более разбавленной. Это не было неприятно, просто едва уловимое растворение. Это было похоже на засыпание.
   Или это было похоже на приобщение к Трансцендентности, подумала она, на погружение в это обширное скопление связанных разумов. Но Трансцендентность была чем-то более высоким, чем разум. Этот кровавый океан был другим; это было нечто более низкое, чем тело, ниже самой биологии. И все же она пыталась бороться с этим, размышлять о себе.
   Это была ее последняя осознанная мысль. После этого в течение неизмеримого времени было только бесконечное, бесформенное, океаническое сновидение.
   А затем что-то новое.
  
   Обособленность.
   Не было никаких деталей, ничего, что можно было бы сказать об этом, что было бы отделено от того. Была только сама отделенность, связь между абстракциями, неподвластная анализу или пониманию. Но это было то, за что можно было уцепиться, источник глубокого бесформенного удовольствия - ликования, что я существую.
   Затем что-то большее. Своего рода рост. Расщепление, почкование, усложнение "я", чем бы это ни было, что отделилось от остального. Рост был геометрическим: два, четыре, восемь, шестнадцать, каждый раз удваиваясь, быстро увеличиваясь в геометрической прогрессии до больших чисел, астрономических величин. Клетки: они были единицами деления, крупинками биологической материи, каждая со своими стенками, ядрами и сложным химическим механизмом.
   Кластер, который рос из удваивающихся клеток, был эмбрионом.
   Но это была неправильная мысль, неуместная. Это было не то, что я должна была понять, не сейчас, пока нет. И это осознание неправильности само по себе было неправильным. Началась рекурсия, цикл обратной связи, который умножил это осознание неправильности. Здесь произошло еще одно внезапное разделение, дистанцирование. Внутри "я" - или вокруг него, или рядом с ним - была другая точка зрения, отделенная от "я" осознанием, которое никогда не могло быть частью самого "я". Точка зрения была свидетелем этого растущего явления, этой многообещающей объединяющейся сущности. Она чувствовала все, что чувствовал "я"; было настолько близко к этому во всех смыслах, насколько было возможно. И все же это было не так.
   Отдельной точкой зрения была Алия. Она знала себя, кем она была. У нее даже было смутное, абстрактное осознание своей другой жизни, похожее на полузабытый сон.
   А тем временем "я", предмет ее изучения, продолжало расти.
   Это неустанное почкование не было бесформенным. В конечном теле должно было быть более двухсот различных видов клеток, специализированных для различных целей. В этом растущем городе клеток уже зарождалась организация. Там был сложный кластер, который мог бы стать нервной системой, с окончаниями, прорастающими в то, что могло бы стать пальцами, глазами, мозгом. А там были более простые кластеры, блоки, которые могли бы стать почками, печенью и сердцем.
   Это был удивительный процесс, поскольку здесь не было ничего, что могло бы подсказать клеткам, как организоваться таким образом. Когда клетки делились, росли и снова делились, они общались со своими соседями посредством солей, сахаров, аминокислот, передаваемых из цитоплазмы одной клетки в цитоплазму другой. Таким образом, клетки образовали коллективы, каждый из которых был посвящен развитию особой функции - стать барабанной перепонкой или сердечным клапаном - и, благодаря объединению самих коллективов на более высоком уровне, обеспечить развитие ушей и сердец, рук и ног в нужном месте. Из этой сети взаимодействий и обратной связи развилась организация человеческого тела.
   Весь процесс был возникновением, выражением глубинного принципа Вселенной. Даже "я", тонкий бесформенный разум, который был заключен в этом расширяющемся, усложняющемся скоплении, сам по себе был эмерджентным свойством все более сложной сети клеток. И все же здесь уже было сознание, глубокое, переполняющее, радостное сознание роста, возрастающего потенциала, бытия.
   Теперь, как ни странно, к дифференцирующемуся скоплению клеток пришла смерть. Поддаваясь едва заметному давлению со стороны своих соседей, клетки в бесформенных руках и ногах начали умирать волнами и полосами. Это было больно, удивительно, шокирующе. Но в этом умирании была цель; скальпель клеточной смерти придавал тонкую форму этим крошечным ручкам и ножкам, отделяя один палец от другого.
   Растущий ребенок поднес свою новую руку к лицу. Не свою, подумала Алия, - его. Процессы развития уже зашли так далеко. Его пальцы все еще были просто обрубками без нервов, и ими нельзя было пошевелить; и в этой чертовой темноте ничего нельзя было разглядеть, даже если бы у ребенка были глаза, чтобы видеть. И все же он напрягся, чтобы увидеть, движимый слабым любопытством.
   Его любопытством, а не Алии.
   Этот союз не был похож на свидетельствование. Она была глубоко встроена в механизм формирования тела ребенка; чувствовала все, что он делал, разделяла каждую смутную мысль, каждое ощущение. Но каким-то образом, неуловимо, она была отделена от него, и так будет всегда. Она была наставником, наблюдателем; разделяла все, что пережил ребенок - и будет переживать на протяжении всей своей жизни, - но не его волю, не его выбор.
   И что-то было не так, какая-то неуместная нота в этой великой симфонии производства и сборки. Она увидела, что что-то было не совсем в порядке с сердцем, с местом, где бессмысленная самоорганизация пошла наперекосяк. Ничто не идеально; это был не единственный недостаток растущего организма. Возможно, это не имело бы значения.
  
   По мере развития тела и нервной системы разум ребенка продолжал развиваться.
   Сначала не было ощущения времени или пространства. Были только абстракции, такие как отделенность, одна вещь от другой, и только события, несвязанные, акаузальные. Время постепенно проявлялось как ощущение последовательности событий: сначала руки, затем отмирание клеток, затем разделяющиеся пальцы, один за другим. Пространство появилось после этого, когда само тело увеличилось в размерах и превратилось из бесформенного в инструмент, который он мог, в ограниченной степени, использовать для исследования пространства вокруг себя. Поначалу это было пассивное исследование, не более чем смутное осознание того, что Вселенная должна быть, по крайней мере, достаточно большой, чтобы вместить его тело. Но потом у него появились пальцы, чтобы вытягивать их, ноги, чтобы брыкаться. Вскоре он уже мог чувствовать мешок, в котором находился, мог биться о его стенки, и у него начало возникать ощущение, что даже за пределами этого мешка находится более широкая вселенная, возможно, включающая существ, более или менее похожих на него самого.
   Это ощущение усилилось, когда появилось зрение. Он мог различить тусклое красноватое свечение, которое то усиливалось, то ослабевало. Иногда, когда свет был самым ярким, он даже мог различить бледную рыбоподобную фигуру, которая была его собственным телом, веревку, прикреплявшую его к окружающим стенам.
   Но свет тускнел и возвращался, тускнел и возвращался, и новое ощущение времени овладело им: не время, продиктованное событиями его собственного тела, а цикл, пришедший из более широкого внешнего мира. Значит, существовали процессы, которые происходили независимо от него; он не был всей вселенной, хотя все еще чувствовал себя таковым.
   Затем появились более острые ощущения, принесенные ему обильным потоком крови. Пища, которую он получал, могла быть обильной или жидкой, знакомой или странной. Иногда это даже слегка опьяняло, так что он неловко извивался в своем резервуаре из плоти. Это шло от матери, он знал это на каком-то глубоком уровне.
   Для ребенка в утробе матери это был еще один урок, который нужно было усвоить. За пределами его утробы существовала не только вселенная, но и существа, которые навязывали ему свою волю: даже его мать, которая жила своей собственной жизнью, в то время как баюкала его. Нарастающее осознание своей обособленности предвещало окончательное изгнание ребенка из этого малинового уюта в более суровый, гораздо менее отзывчивый мир за стенами утробы.
   Но теперь пришла боль.
   Это было невероятно. Это затопило все еще развивающуюся нервную систему ребенка, как будто в нее ввели горячую ртуть. Стенки матки изогнулись, давя на беспомощное тело, подавляя его сопротивление. На его мягком розовом языке был новый вкус, вкус, который он не мог узнать, не должен был знать, пока нет. Но Алия узнала его железный привкус. Это была кровь.
   Что-то было ужасно неправильно.
   Боль прошла. Ребенок расслабился, обессиленный. Ощупью в темноте он засунул один крошечный пальчик в рот и пососал. Алия, плывущая рядом с ним, страстно желала утешить его. Но память о боли засела глубоко, и все было совсем не так, как раньше, и никогда не могло быть.
   Теперь произошло еще одно вторжение в это амниотическое убежище. Это было что-то острое и холодное, невероятно холодное в этой маленькой вселенной мягкой, податливой плоти. Алия подумала, что снаружи протолкнули зонд. Возможно ли, что кто-то там пытался помочь этому травмированному ребенку? Но если так, то какой грубый способ это сделать! Ребенок бился, страдая до глубины души. Зонд отсосал часть плоти ребенка и удалился. Ребенок перевернулся на спину, царапая свое маленькое личико ручонками. И снова вернулся покой, словно эхо того бесконечного спокойствия, от которого ребенок был оторван при зачатии. Но это продолжалось недолго.
   И когда боль вернулась, Алия поняла, что передышки не будет. Снова ребенок беззвучно закричал, но его некому было услышать; снова стенки матки беспомощно изогнулись, словно пытаясь раздавить ребенка.
   Последовало еще одно резкое вторжение извне. Но это было гораздо более резким, чем предыдущее зондирование. Лезвие бескомпромиссно рассекло стенку матки, и внутрь хлынул свет. Ребенок бился и хватался; это было так шокирующе, как будто само небо разверзлось. Опустились огромные формы, и что-то гладкое и холодное сомкнулось вокруг его торса - возможно, руки в перчатках? И теперь, в предельном ужасе, его подняли, вытащили из утробы в острый холод, в новое царство горького света. Но он чувствовал, как пуповина в животе тянет его обратно в утробу матери.
   Среди всего этого невообразимого ужаса боль вернулась снова. Теперь было еще хуже. Казалось, она исходила из глубины его существа, из груди и живота, и разливалась по конечностям к крошечным пальчикам, большому пальцу, который он сосал. Это было так, словно какой-то огромный твердый предмет ударял его в грудь снова и снова.
   Он почувствовал движение, гладкую поверхность под собой; его положили. Затем последовала острая боль в животе, когда перерезали пуповину. Огромные предметы, возможно пальцы, впились ему в рот. Но эта боль все еще пронизывала его насквозь, новая вспышка с каждым ударом этих невидимых кулаков по его груди.
   Он мог видеть только размытое пятно, только свет, смазанный алой пленкой крови и околоплодных вод. Но сквозь это размытое пятно проплывали предметы, надвигаясь сверху. Это были лица, человеческие лица. Несмотря на то, что ужасная боль продолжалась, ребенок изо всех сил пытался разглядеть лица - Алия знала, что это первый рефлекс его нервной системы. Он искал улыбки, приветствия. Но улыбок здесь не было. И одно из этих лиц, несмотря на то, что это был всего лишь лунный пейзаж из пятен и неясностей, показалось Алии странно знакомым.
   Это был Майкл Пул.
   Но теперь лица отступили, и темнота заволокла зрение ребенка. Эта пронзительная боль продолжалась, и он слабо бился, даже сейчас сопротивляясь. Но он быстро уставал. В его голове был какой-то вопрос, поняла Алия, выражение глубокой тоски. Эта новая темнота - была ли это утроба матери? Его возвращали туда, где ему было место?
   Алия не могла ему ответить. Она была всего лишь наблюдателем. И все же она ответила: Да. Бояться нечего. Лежи спокойно.
   Теперь вокруг него сгущалась тьма; лица исчезли, исчезли навсегда. Чудо биологической самоорганизации и возникающего осознания рассеивалось, рушилось, как и его разум.
   По крайней мере, боль прекратилась.
  
   На следующий день после запуска этого первого комплексного теста Эдит Барнетт вернулась в свой дом в Вашингтоне.
   Она унесла с собой добрые пожелания нашей маленькой растерянной команды. Это значило много, когда такая величественная пожилая леди проделала весь путь до Аляски, чтобы увидеть это, потому что она конкретно продемонстрировала, что там есть поддержка нашей работы, если только мы сможем воспользоваться ею. Мы были довольно хрупким альянсом партнеров, и концерны Шелли, и ЗИ всегда заботились о необходимости получения конечной прибыли. Одобрение Барнетт помогло сохранить довольными их советы директоров и акционеров - во всяком случае, пока никто не говорил о выходе из проекта.
   В последующие дни мы снова погрузились в работу.
   То, чему Барнетт стала свидетелем, было только началом интеграционных испытаний, первыми пробными бурениями наших кротов в мелководных отложениях морского дна. В основном все прошло хорошо. Около десяти процентов блоков питания с полем Хиггса страдали от сбоев того или иного рода, но поскольку поле Хиггса было единственным действительно новым технологическим элементом, от него следовало ожидать неприятных сюрпризов.
   Большинство умных кротов вели себя примерно так, как ожидалось, но пробная сеть, которую они начали создавать, оказалась не совсем того качества, на которое мы надеялись. Сеть для малых масштабов: полезная, надежная сеть должна быть спроектирована вокруг нескольких ключевых узлов с большим количеством связей между ними, чтобы вы могли добраться из одной точки в другую за очень короткое время, и при этом вся система была устойчива к сбоям. Поскольку мы хотели, чтобы наша сеть для хладагента работала с того момента, как ее заложат в землю, то стремились к своего рода подвижному оптимуму, при котором она была бы настолько хороша, насколько это возможно, на каждом этапе ее расширения. В те первые несколько часов работы то, что мы построили, было хорошо, но не настолько.
   Некоторые из кротов, казалось, забыли о более широкой цели и отправились рыть норы в соответствии со своими собственными планами. Мы предположили, что, возможно, необычная среда обитания кротов привела к своего рода механическому солипсизму, как будто каждый крот испытывал искушение поверить, что он один, центр тесной, темной вселенной холода и отложений. Мы решили, что нам придется удалить несколько кротов для лечения. Это была инженерия двадцать первого века, где вы использовали терапию, а не гаечный ключ.
   Дальнейший план состоял в том, чтобы буровые скважины кротов простирались примерно на километр от центральной буровой установки. Затем на морском дне будет установлено множество конденсационных станций, чтобы завершить логическое замыкание наших холодильных контуров. После этого по нашим облицованным туннелям будет закачан первый жидкий азот, и мы должны начать демонстрировать реальное охлаждение значительного участка морского дна и глубоко под его поверхностью. Рууд Макай надеялся, что всего этого можно будет достичь еще через несколько месяцев.
   Именно в тот момент, когда мы смогли продемонстрировать значительное снижение температуры, и были уверены в тепловых потоках, эффективности и других параметрах всего процесса, мы решили сделать это достоянием общественности.
   Это был рекламный ход, и его нужно было бы тщательно срежиссировать. Мы надеялись, что сможем использовать Эдит Барнетт в качестве рычага, чтобы привлечь к нам внимание лиц, принимающих решения в мире. Прогнозы Гэа о том, насколько хорошо будет работать наша технология производства хладагентов, и о том, как это повлияет на состояние планеты, должны были быть исключительно достоверными. Затем, согласно наилучшему разработанному сценарию, при одобрении Управления, федерального правительства США и различных других органов управления мы бы начали внедрение технологии на обоих полюсах планеты, постоянно совершенствуя дизайн и обучаясь. Возможно, мы достигнем этой точки всего через год.
   И в этот момент, предположили бизнес-аналитики, в казну ЗИ и других вовлеченных частных агентств начнут поступать серьезные деньги. Меня заверили, что даже я буду получать гонорар за консультации. Капитализм спасет мир, но только до тех пор, пока он будет получать прибыль.
   Таков был план. Чтобы достичь этого, нам всем еще предстояло проделать чертовски много работы. Даже Том и Соня выделили себе роли в качестве своего рода наблюдателей за проектом, что оказалось на удивление полезным. Они не могли внести большого вклада в технологию, но у них было хорошее представление о влиянии, которое наш проект окажет на высокоширотные сообщества, которым, по словам Тома, будет "навязана" его инфраструктура. Они добавили степень культурной восприимчивости, которой, возможно, не хватало нашему маленькому инженерному сообществу.
   И пока все это происходило, нам пришлось разбираться с последствиями циркового шоу семьи Пул.
   В тот день Рууд Макай объяснил Эдит Барнетт инцидент с Мораг как личную проблему для меня и Тома. Она явно на это не купилась, но ее единственным комментарием было то, что хорошо, что здесь не было прессы, которая могла бы это увидеть. В конце концов, в центре инцидента был я, который, как все знали, был инициатором всего проекта с самого начала; это не могло быть более громким.
   Что касается всех остальных, Дэдхорс был довольно пустынным и не вдохновляющим местом, и я внезапно стал ценным источником сплетен. Макай был раздражен тем, как его люди отвлекались на "это глупое второстепенное шоу", как он это называл; это "мешало", когда и так было слишком много работы. Шелли была более осмотрительна. Она почти ничего не говорила, и я знал, что она поддержит меня в попытках разрешить этот узел странностей в моей жизни. Но я думаю, что она тоже хотела, чтобы все это просто исчезло.
   Что касается Тома, он избегал меня несколько дней.
   Я последовал совету Шелли не давить на него. В конце концов, ему многое нужно было переварить: это был первый раз, когда он тоже заметил видение. И, кроме того, как призналась Соня в один из тихих моментов, была задета его гордость. Какой бы ни была причина, тысячи людей видели, как он был раздавлен и плакал на замерзшей земле. Поэтому я попытался дать ему время.
   Но я должен был разобраться сам. Я собрал записи того дня и отправил их по широкополосному каналу связи Розе, моей сухонькой, одетой в черное тете в Севилье, чтобы она посмотрела и сказала, что о них думает.
   Через неделю после того странного дня Роза перезвонила мне.
  
   Рууд Макай, смирившись с неизбежным, предоставил нам один из своих конференц-залов, чтобы мы могли ответить на звонок Розы. Там были Том и Соня - хотя, как я понял, Соне пришлось выкручивать Тому руки. Я мог понять его нежелание, но мой сын не был трусом, и я знал, что он справится со всеми этими странностями.
   Однако я попросил Шелли Мэгвуд тоже присутствовать. Я часто замечал, что мы, Пулы, лучше относимся друг к другу в присутствии посторонних. Или, может быть, просто почувствовал, что мне нужен союзник. Гэа, мой странный искусственный спутник, тоже была там.
   Итак, мы расселись вокруг простого круглого стола, маленький игрушечный робот, аватар Гэа, катался взад-вперед по столешнице.
   И среди нас материализовалась Роза, мрачная, задумчивая, в своем черном одеянии священника. Помещения виртуальной реальности были функциональными, а не корпоративно-роскошными, и вы могли видеть призрачную вторую поверхность, где проекция стола Розы накладывалась на наш.
   - Итак, - улыбнулась нам Роза. - Кто первый?
   На самом деле, именно Гэа начала нашу встречу. Она проанализировала записи камер наблюдения за день. Поэтому вызвала в воображении фрагмент посещения, разыгранный манекенами на столешнице - десятисантиметровыми моделями меня, Мораг, Тома и Сони. Разрешение было хорошим, намного лучше, чем на сделанном Розой снимке на Рифе; вся территория вокруг шатра и морской буровой установки была напичкана датчиками. И данные выходили за пределы восприятия человека. Например, Гэа смогла показать нам рентгеновский снимок Мораг; мы увидели кости, обычный на вид скелет, призрачные изображения внутренних органов - мозга, сердца.
   - Чем бы ни было это существо, - сухо сказала Гэа, - все наши датчики реагируют на тело Мораг Пул. У него есть масса, объем, внутренняя структура. Оно находится в нашей Вселенной. Это не галлюцинация и не призрак в том смысле слова, в каком я его понимаю. Это действительно есть.
   Но кто это был? Гэа вырезала небольшой объем вокруг головы Мораг и увеличивала его, пока он не стал в натуральную величину - голова без тела с безмятежным, несколько отсутствующим выражением. Гэа наложила на это рентгеновское изображение черепа изнутри и сравнила его со снимками Мораг из ее медицинской карты и моего личного архива. Нас быстро провели через точечное сопоставление структур лица, более глубоких костей. Все это было проделано за считанные секунды. Подтекст был ясен: любой судмедэксперт пришел бы к выводу, что лицо на нашем снимке действительно принадлежало Мораг.
   - Но, - сказала Гэа, - есть аномалии.
   Существо Мораг было плотным, массивным, фактически примерно вдвое тяжелее меня. Гэа смогла измерить это, изучая сейсмическое эхо ее шагов. Казалось, подтвердилось иногда возникавшее у меня ощущение, что Мораг каким-то образом более реальна, чем я и весь остальной мой мир. Но сенсоры Гэа зафиксировали только плоть, кровь и кости, и было неясно, какую форму приняла ее невидимая масса.
   Несмотря на всю напряженную реальность Мораг, датчики не имели четкой информации о том, откуда она появилась или куда направилась. Это было так, как если бы мириады искусственных глаз просто отвели взгляд, и она исчезла.
   Пока Гэа проходила через все это, Роза внимательно наблюдала за Томом. Казалось, она была очарована его реакцией, его эмоциональным состоянием. Лицо Тома ничего не выражало, но даже это, как мне показалось, было красноречиво.
   Наконец Роза сказала: - Что бы мы ни думали обо всем этом, ясно одно. Посещения теперь являются частью нашей согласованной реальности. Майкл, возможно, на самом деле сумасшедший, но мы больше не можем так объяснять его переживания.
   - Спасибо, - тепло поблагодарил я.
   - Ну, лично я восхищена, - сказала Соня. - Напугана.
   - Я тоже, - сказала Шелли. - Это история о привидениях, которая внезапно становится явью. - Но в ее голосе не было ни страха, ни особого благоговения, как и в голосе Сони; в них звучало любопытство. Я был впечатлен стойкостью их умов, умов солдата и инженера. Я подозревал, что не только их профессии придавали им такую силу, но и более глубокая устойчивость человеческой психики.
   Я сказал: - Нет причин бояться. Если бы нас пугала странность, мы бы все еще соревновались за кости газели с гиенами в саванне. Мы разберемся с этим...
   Том повернулся ко мне. - Это типично для твоего дерьма, пап. С чем мы здесь пытаемся разобраться, так это с моей матерью. Или, скорее, с тем существом, которое похоже на мою мать. И все, что ты можешь придумать, - это какую-нибудь гребаную ободряющую речь о том, чтобы уйти из Африки. - Его голос был сдержанным, но ломким.
   Роза спокойно сказала: - Нам всем нужны способы справиться с этим, Том. Ты должен найти свой собственный путь, как твой отец находит свой. Это реальность, которую, я думаю, Майкл принял на некоторое время. Но теперь внезапно это стало реальностью для тебя. Ты даже смог подойти к своей матери...
   - Это была не моя мать, - отрезал он.
   Роза кивнула. - Очень хорошо. Ты смог подойти к посетительнице вплотную, осмотреть ее, чего я не смогла сделать в Севилье. Что ты почувствовал?
   Том не ответил. Он бросил на меня обиженный, полный жалости взгляд.
   Что касается меня, я искренне верил, что эта посетительница была, на каком-то уровне, Мораг, это действительно была она. Я всегда верил в это. Так что же я должен был чувствовать? Я никогда не знал этого, с ее первых посещений в детстве. Моей реакцией было разобраться в этом, попытаться найти в этом смысл. Но, может быть, я был слабым; может быть, истинную, сильную реакцию на самом деле давал Том, в его опустошенном плаче на равнине; может быть, он почувствовал реальность этого возвращения, его странность так, как я был неспособен.
   Рука Шелли скользнула по моей.
  
   Роза сосредоточила свои собственные исследования на речи Мораг. Она дала нам прослушать образец. И снова над нашим столом проплыла голова без тела; и снова я увидел это красивое лицо, эти полные губы. Но Мораг говорила странно и быстро, цепочка слогов была слишком быстрой, чтобы их можно было различить, ее язык мелькал между губами.
   Роза остановила изображение. - В этом сигнале невозможно обнаружить известный человеческий язык. И все же мы можем обнаружить структуру...
   Она рассказала нам, к некоторому моему удивлению, что существует процветающая дисциплина в изучении нечеловеческих языков.
   Она возникла из вопросов об общении животных. Песни китов и свист дельфинов были очевидными примерами для изучения, но то же самое касалось уханья и визга шимпанзе и других обезьян, топота слонов - даже скучных химических сигналов, передаваемых одним растением другому. Но сколько информации содержалось в этих сообщениях? Даже если вы не могли перевести язык, даже если не знали, о чем поют киты, были ли способы определить, есть ли там вообще какая-либо информация - и если да, то в каком количестве, насколько плотная? Это была дисциплина, которая в последние годы оказалась полезной, помогая нам разобраться в иногда загадочных высказываниях наших более непостижимых искусственных интеллектов - и я подумал, что когда-нибудь это могло бы пригодиться, если мы вдруг столкнемся с внеземным разумом.
   Роза взмахнула рукой, и воздух наполнился графиками. По ее словам, все это было связано с теорией информации, математикой последовательностей символов - двоичных цифр, оснований ДНК, букв, фонем. - Первое, что нужно сделать, это посмотреть, есть ли какая-либо информация в вашем сигнале. И для этого вы строите график Ципфа... - Он был назван в честь лингвиста из Гарварда 1940-х годов. Вы разбиваете свой сигнал на отдельные элементы - основы, буквы, слова - и затем строите гистограмму частоты их использования. Она показала нам примеры, основанные на английском алфавите, представив нам своего рода лестницу, с использованием наиболее часто применяемых букв - e, t, s - слева, а менее распространенные варианты представлены большим количеством полос, спускающихся вправо. - Этот нисходящий уклон подтверждает наличие богатой информацией структуры. Подумайте об этом. Если у вас есть бессмысленный шум, случайная последовательность букв, каждая из них может встречаться так же часто, как и любая другая.
   - Таким образом, график шума был бы плоским, - сказала Соня.
   - Да. С другой стороны, если бы у вас был сигнал со структурой, но без информационного содержания - скажем, просто длинная последовательность e, e, e, как чистый тон, - у вас была бы вертикальная линия. Сигналы, содержащие значимую информацию, находятся где-то между этими двумя крайностями. И по наклону графика вы можете кое-что сказать о наличии содержащейся информации.
   Соня спросила: - А как насчет дельфинов? - Она виновато взглянула на Тома. - Знаю, что это не имеет никакого отношения к твоей матери. Я просто хотела бы знать.
   Роза улыбнулась. - На самом деле, в этом случае анализ немного сложнее. В человеческих языках легко увидеть разбивку на естественные единицы, буквы, слова, предложения: вы можете видеть, что вам нужно подсчитать. В нечеловеческих языках, таких как свисты дельфинов, труднее увидеть различия между языковыми единицами. Но вы можете использовать метод проб и ошибок. Даже в свистах дельфинов есть пробелы, так что с этого стоит начать, а затем вы можете расширить способ декомпозиции вашего сигнала, отыскивая другие пробные маркеры разрыва, пока не найдете разбивку, которая даст вам самый сильный результат Ципфа.
   Соня спросила: - И каков ответ?
   Роза взмахнула рукой, как фокусник. На графике появилась новая линия, ниже первой и параллельно ей. - Свист дельфинов, песни китов и ряд других сигналов животных содержат информацию - на самом деле все они демонстрируют признаки оптимального кодирования. Конечно, знать, что в них есть информация, - это не то же самое, что иметь перевод. Мы знаем, что дельфины разговаривают, но все еще не знаем, о чем они говорят.
   - Возможно, мы никогда этого не узнаем, - сказала Соня напряженным голосом. - Теперь, когда океаны опустели.
   Гэа каталась взад-вперед, от трения летели искры. Вы бы не подумали, что жестяной робот может выглядеть таким осуждающим.
   Роза весело сказала: - Что касается Мораг, то мы еще не закончили. Существует второй этап анализа, который позволяет нам выжать еще больше данных из этих сигналов.
   Как я и ожидал, она начала говорить об энтропии. Анализ Ципфа показал нам, содержит ли сигнал информацию вообще, сказала Роза. Энтропийный анализ, который она представила сейчас, должен был показать нам, насколько сложной была эта информация. Если вдуматься, то имеет смысл, что теоретики информации говорят об энтропии. Энтропия происходит из термодинамики, науки о молекулярном движении, и является мерой беспорядка - точной, количественной. Таким образом, это своего рода обратная мера информации.
   Роза показала нам новую серию графиков, на которых "значение энтропии Шеннона" сопоставлялось с "порядком энтропии". Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом. Проще всего было понять меру энтропии нулевого порядка; это был просто подсчет количества элементов в вашей системе, разнообразия вашего репертуара - в письменном английском это могло быть двадцать шесть букв алфавита плюс несколько знаков препинания. Энтропия первого порядка измеряла, как часто каждый элемент встречается в языке - сколько раз вы использовали e вместе с t или s. Энтропии второго порядка и более высокого уровня были сложнее. Они были связаны с корреляциями между элементами вашего сигнала.
   Роза сказала: - Если я дам вам букву, каковы ваши шансы предсказать следующую в сигнале? Например, за q обычно следует u. Это энтропия второго порядка. Третий порядок означает, что если я назову вам две буквы, каковы ваши шансы предсказать третью? И так далее. Чем длиннее цепочка значений энтропии, тем больше структуры в вашем сигнале.
   Самыми примитивными коммуникациями, о которых мы знали, были химические сигналы между растениями. Здесь вы не могли выйти за рамки энтропии Шеннона первого порядка: получив сигнал, вы не могли угадать, каким будет следующий. Человеческие языки демонстрируют энтропию восьмого или девятого порядка.
   Мы обсуждали значение этого. Энтропийный порядок Шеннона как-то связан со сложностью языка. Существует предел тому, насколько далеко вы можете растянуть абзац или даже отдельное предложение, если хотите сохранить его понятным - хотя более продвинутый ум, вероятно, мог бы разобраться в гораздо большей сложности.
   Соня спросила: - А дельфины?
   К сожалению, свист дельфинов показал энтропию Шеннона не более третьего или четвертого порядка. Они превзошли большинство приматов, но ненамного.
   - Думаю, в конце концов, они были слишком заняты развлечениями, - задумчиво сказала Соня.
   Том все это время хмурился. Теперь он спросил: - А сигнал от материнской штуки? Что говорит нам об этом ваш анализ?
   - Он проходит тест Ципфа, - сказала Роза. - А что касается энтропии...
   Она провела новую линию на своем графическом изображении языков растений, шимпанзе, дельфинов и человека. Слегка наклоняясь, она уходила в правую часть графика, далеко за пределы человеческого.
   - Результаты анализа неопределенны, - сказала Роза. - Как вы можете себе представить, мы никогда раньше не сталкивались с подобным сигналом. Помните, что человеческие языки достигают восьмого или девятого порядка по Шеннону. Этот сигнал, речь Мораг, по меньшей мере, тридцатого порядка. Думаю, мы должны признать, что речь Мораг действительно содержит своего рода информацию. Но изложенную в фантастически заумной форме. Как будто она содержит слои вложенных предложений, перекрывающиеся изменения времени, двойные, тройные, четверные отрицания, и все это втиснуто в каждое предложение...
   - Боже, - сказала Шелли. - Неудивительно, что мы не можем этого понять. - Ее голос звучал обескураженно, даже униженно.
   Мне тоже было не по себе от этой мысли. Новые яркие искусственные умы, такие как Гэа, несомненно, получили бы более высокие оценки, чем мы, по подобной шкале - но, по крайней мере, их создали мы. Это было по-другому; это вообще выходило за рамки возможностей человечества. Внезапно нам пришлось бы привыкать делить Вселенную с разумными существами иного порядка, чем мы.
   - И, - сказал я, удивляясь, - это исходит из уст моей покойной жены.
   И снова мои слова вывели Тома из себя. Он встал, отодвинув свой стул. - Нет, - крикнул он. - Это не она. В этом-то и суть - разве ты не видишь? Что бы ни оживляло эту фальшивую оболочку, что бы ни произносило эти чуждые слова, это не она. - И он выбежал из помещения, не оглядываясь.
   Соня поспешила за ним, одними губами прошептав мне - Извините.
  
   Встреча закончилась. Я остался с терпеливым изображением Розы в виртуальной реальности и графиками, которые прокручивались в воздухе вокруг нее.
   Я извинился за Тома.
   - Дай ему время, - сказала Роза. - В конце концов, это странное дело. Его мать пытается поговорить с вами...
   - Если это Мораг.
   - Ты веришь, что это так, не так ли? Но мы сталкиваемся с этой странной смесью эмоциональной силы - в конце концов, она твоя жена и мать Тома, вряд ли могут быть более сильные эмоциональные узы - в сочетании с этой странной символической сверхсложностью. Ей нужно что-то сказать нам, это кажется ясным, но она, похоже, не знает, как это сделать.
   У меня не было ответа. Я просто сидел там, моя голова и конечности отяжелели; я чувствовал себя просто ошеломленным всем, что я узнал.
   Роза внимательно наблюдала за мной. - С тобой все в порядке?
   - Думаю, да. Все это сложно осознать. - Я потер виски. - Так много всего происходит, так чертовски много. Я пытаюсь продвигать проект с гидратами. Пытаюсь разобраться с Томом, Джоном и всеми остальными. Даже с Шелли. Даже с вами. И у меня есть это дело с Мораг, которое, кажется, становится все более странным. Я не хочу никому причинять боль, Роза. Особенно Тому.
   - Я знаю это, - мягко сказала Роза. - Ты думаешь, что слаб. Не так ли, Майкл?
   Я пожал плечами. - А что еще я должен думать?
   - Ты потрясен. Окружен эпохальными событиями в нашей истории; находишься в центре необычайного шторма. И в то же время подвергаешься этим необычайным манипуляциям и посланиям.
   Я выдавил улыбку. - Посланиям с того света?
   - Конечно, откуда-то еще. Мы еще можем узнать, что между всеми этими разного рода странностями в твоей жизни есть какая-то связь, и все станет еще сложнее.
   Именно так, как намекал ее брат, с беспокойством подумал я. Но в моей жизни было достаточно теорий заговора.
   Роза сказала: - Но в разгар бури ты продолжаешь идти, Майкл. Ты продолжаешь стараться сделать все возможное для всех. Знаешь, ты напоминаешь мне святого Христофора.
   Я попытался вспомнить свои католические предания. - Покровителя путешественников?
   - Да. История гласит, что он предложил перенести младенца Христа через реку. Но ребенок становился все тяжелее и тяжелее. Ребенок сказал Христофору, это потому, что он несет на своих плечах тяжесть всего мира. И все же Христофор продолжал идти, шаг за шагом, пока не завершил переход. Это именно то, что ты делаешь, Майкл, и будешь продолжать это делать, пока не достигнешь другой стороны. - Она улыбнулась. - Я вовсе не думаю, что ты слабый.
   Раздался тихий перезвон. Очевидно, Роза тоже это услышала, потому что ее, как и меня, потревожили в ее святилище в Севилье.
   Звонок был от Джона. Мой дядя Джордж, брат Розы, умирал.
  
   Когда Алия вышла из своего единения ипостасей, Рит увез ее из вызывающей клаустрофобию древности Земли обратно в сравнительно знакомые пределы своего корабля, который терпеливо следовал по своей медленной орбите вокруг старой планеты. Вшестером Алия, Дреа, Рит и Кампоки сидели, сбившись в кучку, в каюте Алии, пока она пыталась описать свой опыт.
   - Как увлекательно, - сказал Рит. - Ты начинаешь даже без ощущения себя. Затем приходит ощущение событий, разрозненных в твоем сознании. Ты должна научиться последовательности, порядку, разделению. Как замечательно, что время опережает пространство! Повторяет ли филогения космологию?
   Дреа обняла сестру. - Рит, ты не можешь заткнуться? Алия, ты говоришь, что видела лицо Майкла Пула?
   Алия вздохнула. - Я думаю, да. Но смотрела изнутри головы недоношенного ребенка. Умирающего ребенка.
   Рит сказал: - В эпоху Пула даже очень маленькие младенцы были врожденно запрограммированы реагировать на человеческие лица. Эволюционный пережиток очевидной полезности. Не исключено, что ты разглядела его лицо.
   - Я узнала это событие, - прошептала Алия. - Рождение. Я видела это много раз, в резервуаре. Я даже стала свидетельствующей это снова после того, как вышла, чтобы проверить.
   - Ребенок был от Пула, - подсказала Дреа.
   - Его второй сын. Умер от порока сердца. Мать тоже умерла - Мораг. Это был инцидент, который сформировал всю последующую жизнь Пула. Я видела это много раз.
   - Но никогда изнутри, - мрачно сказал Рит.
   - Да. Не таким образом...
   Теперь Алия поняла. Она прожила жизнь ребенка, всю его жизнь от зачатия до смерти. Ей казалось, что она отсутствовала восемь месяцев, хотя для остальных прошло всего восемь часов. Это был второй уровень Искупления. На этом более высоком уровне вы не наблюдали за жизнью извне, в отличие от концептуальной простоты свидетельствования; вы видели ее изнутри. Вы проживали это удар за ударом, с момента зачатия и до окончательной смерти, и вы разделяли каждую частичку ощущений, каждое чувство, каждую мысль. Все, чего у вас не было, - это воли.
   - Это была не самая лучшая жизнь, - сказала Алия. - Меньше восьми месяцев - поначалу это время мало что значило. Но я пережила все это.
   Дреа покачала головой. - Какой смысл проходить через всю эту боль? Это так нездорово.
   - Думаю, что могу понять теорию, - сказал Рит. - В основе Искупления лежит желание искупить вину, перенеся прошлое в себя. Возможно, этого можно достичь через примирение, объединение себя с фигурой из прошлого. Свидетельствование было первым шагом. Но, при переходе на этот второй уровень, страданиях вместе с этой фигурой, проживании такой жизни, боль прошлого может быть, - он махнул рукой, - в достаточной степени усвоена.
   Бэйл скептически сказал: - В достаточной степени для чего?
   - Чтобы избавиться от этого странного сверхчеловеческого чувства вины.
   Сиир рассмеялся. - Так это правда, стоящая за нашей славной Трансцендентностью, нашим сверхчеловеческим будущим? Все это просто мрачная ностальгия по материнской утробе?
   - Я все еще говорю, что это болезненно, - сказала Дреа.
  
   После дня, проведенного на орбите, Алия спустилась на Землю. Она снова встретила Леропу в сгущающихся тенях разрушенного собора.
   - Рит говорит об Искуплении, - сказала Алия. - Он говорит, что, соединившись с фигурой из прошлого, наверное, можно искупить его боль.
   - Рит - мудрый человек, - сказала Леропа.
   - Итак, я объединилась с умершим сыном Пула.
   - Да. Второй уровень - это единение ипостасей с прошлым, союз субстанций, скрытых за внешними различиями, тривиальностью расположения в пространстве и времени. Ты почувствовала маленькую радость этого бедного ребенка, его боль. И ты никогда этого не забудешь, не так ли?
   - Нет, - горячо возразила Алия. - И это искупление?
   - Это начало, - сказала Леропа.
   Алия нахмурилась. - Я должна сделать это снова?
   Леропа, казалось, удивилась вопросу. - Конечно...
   - Я снова должна прожить целую человеческую жизнь?
   - Это не так уж плохо, - сказала Леропа. - Субъективное время, время ипостаси, проходит быстрее, чем внешнее. Например, чтобы соединиться с самим Майклом Пулом на его жизнь, длящуюся почти сто лет, потребовалось бы всего несколько дней.
   - Но для меня это сто лет, - сказала Алия, -. Сто лет быть пойманной в ловушку, беспомощной, в каком-то измученном теле прошлого. Как я могу это пережить?
   - О, но ты бы выжила. Ты сильная, я вижу это. И тогда, конечно...
   Алия увидела это сразу. - Мне пришлось бы сделать это снова. Еще одна жизнь, которую нужно пережить. И снова, и снова. - Но настоящее было поверхностью, окружающей огромный океан прошлого; мертвых было намного больше, чем живых. - Сколько жизней я должна прожить, Леропа?
   Леропа нахмурилась. - Если тебе приходится спрашивать об этом, как я уже говорила, ты не понимаешь природу Трансцендентности.
   - Сколько?
   - Все, - просто сказала бессмертная.
   Это была высшая логика Искупления. Целью было искупление не чего-то из прошлого, не каких-то человеческих страданий, которые оно содержало, а всего этого. И как этого можно было достичь по частям? Таким образом, Алии, как и каждому свидетельствующему, пришлось бы пережить все человеческие жизни, которые предшествовали ей: Майкла Пула, его второго сына, его семью, его предков и их прародителей вплоть до того момента, когда человечество было потеряно, возможно, сто миллиардов их - и, заглядывая вперед, всех его потомков, могущественного поколения Ликующих, охватывающего всю Галактику, и за ее пределами. И в будущем за всеми этими наблюдателями придется наблюдать самим - и тогда появятся наблюдатели, которые будут наблюдать за наблюдателями - снова и снова, рекурсивная цепочка наблюдателей за наблюдателями.
   Конечная логика заключалась в том, что каждый бессмертный человек должен прожить жизни и впитать боль каждого другого.
   - Без сомнения, процесс станет более эффективным, - невозмутимо сказала Леропа. - Но количество встреч всегда ограничено. И конечность превращается в ничто перед лицом бесконечности.
   Алия вспомнила серьезный, печальный голос Рита: "Чтобы понять Трансцендентность, ты должна понять бесконечность, Алия". - Но вся эта боль, умноженная снова и снова, комбинаторно, навсегда...
   Леропа развела руками. - Это искупление. Искупление должно причинять боль. Для существа с бесконечными возможностями, такого как Трансцендентность, что может послужить искуплением, кроме как заплатить бесконечную цену?
   Алия попятилась. Это безумие, подумала она, но не осмелилась сказать этого. - Я не хочу этого.
   Леропа нахмурилась еще сильнее. - Ты предпочитаешь смерть жизни? Малость бесконечности? Ты уверена?
   - Я не готова.
   Леропа склонила голову. - Бери столько времени, сколько тебе нужно. Но я буду здесь, ждать тебя. Всегда. И помни, - позвала она. - В Искуплении есть другие уровни, которые тебе еще предстоит увидеть...
   Алия повернулась и побежала к шаттлу.
  
   Было огромным облегчением снова вернуться на орбиту. Но у Дреа были кое-какие новости с "Норда" - плохие новости.
  
   Мы собрались вместе, чтобы обсудить, что делать: оставшиеся родственники Джорджа, Джон, Том, моя мать, я, даже Роза, все сбились в кучу, как ведьмы виртуальной реальности, бормочущие что-то у него за спиной.
   Нам сказали, что никто из нас не должен был лететь в Англию. Джордж совершенно ясно дал понять, что мы все поднимем такой шум и понесем такие расходы, которые поставят его в неловкое положение. По его словам, он даже не хотел видеть посетителей виртуальной реальности. У каждого из нас была своя жизнь, и так далее, и тому подобное. Не думаю, что это кого-то обмануло. Но когда парню было восемьдесят семь, и он умирал; я думаю, у него было право на небольшую неразбериху.
   Конечно, мы должны были увидеть его, по крайней мере, виртуально. Джон согласился еще раз потрясти мошной. Но мы решили, что не будем ходить толпой, в виртуальной реальности или нет, как в преддверии похорон, которые, по словам врачей, состоятся не раньше чем через год. Мы ходили по одному или парами. Том пошел первым, с Соней. Джордж, несомненно, захотел бы встретиться с ней, но у него была своя гордость; мы знали, что он чувствовал бы себя счастливее, встретившись с ней лицом к лицу, пока он еще в состоянии устраивать шоу.
   Пока Том наносил визит, я продолжал свою работу на Аляске, над проектом гидратов. Роза и Гэа продолжали анализировать посещения Мораг, но я какое-то время не уделял этому больше внимания. Дело Мораг всегда заставляло нас ссориться, я с Джоном, Том со мной; это отдаляло нас друг от друга. В такое время, как сейчас, все это казалось тривиальным, второстепенным, какими бы поразительными ни были последствия.
   Затем, через неделю после визита Тома, я отправился сам.
  
   Джордж был рад меня видеть. Это было очевидно, приятно, болезненно.
   Он захотел еще раз прогуляться, что меня удивило. Итак, мы вышли из его дома, снова сопровождаемые его помощником-роботом Гэа. Джордж повел меня в сторону от ухоженных дорог с серебристым покрытием, и вскоре я обнаружил, что иду по озелененной центральной полосе одной половины огромной двухполосной проезжей части, как их называют в Англии.
   Дорога представляла собой мощную ленту, вившуюся между рядами домов, магазинов и фабрик. Светофоры и дорожные знаки, беспорядочно разбросанные по обочинам, в основном сохранились, но зеленая и белая краска знаков давно выцвела до неразборчивости. Само асфальтовое покрытие уступало место зелени. На больших участках оно заросло сорняками, травой и несколькими яркими полевыми цветами - "пионерскими видами", - сказал Джордж, тыкая палкой в поры дорожного покрытия.
   Для моего тела на Аляске была середина ночи, и я чувствовал себя сбитым с толку, слегка уставшим от смены часовых поясов. Впечатлений от того свежего английского дня, от виртуального солнечного света на моих виртуальных щеках было достаточно, чтобы заставить мое тело отреагировать, разбудить меня. Но было странно видеть этот зеленый ковер, расстилающийся передо мной, как длинный, узкий участок парковой зоны, совершенно пустой, если не считать нас самих.
   Джордж был в ностальгическом настроении. - Иногда я скучаю по уличному движению, - сказал он. - Когда я был ребенком - да что там, когда ты был ребенком - города были полны машин днем и ночью, и стоял этот глухой, непрерывный рев. Раньше я думал о дорогах, о том, как они соединяют страну. Вы могли бы выехать на своей машине из собственного гаража, а затем ожидать, что сможете проехать весь путь, куда бы ни захотели, от Корнуолла до Шотландии, даже не отрывая шин от асфальта. Это было похоже на то, как если бы какое-то мощное извержение вулкана залило асфальтом всю страну. А потом все исчезло, просто так. Господи, развязка Спагетти-Джанкшн теперь является объектом всемирного наследия.
   - Весь этот шум исчез: рев мчащихся машин, гудки клаксонов, сирены, визг тормозов, громкая музыка. Думаю, я скучаю по шуму. Скучаю по нему так же, как по запаху застоявшегося сигаретного дыма, который мои родители оставляли по всему дому; ты знаешь, что это вредно для тебя, но все равно напоминает тебе о доме. Знаешь, если бы ты сказал мне в детстве, что при моей жизни люди откажутся от автомобилей, я бы посмеялся над тобой, это показалось бы гораздо более фантастичным, чем полет на Марс...
   Зеленые километры медленно накапливались позади нас. У Джорджа, казалось, было много энергии, но он ходил скованно, не грациозно, асимметрично. Ходьба превратилась в неуклюжее, механическое действие, о котором ему приходилось думать.
   По его словам, у него в животе была опухоль "размером с теннисный мяч".
   Ее можно было обнаружить раньше, если бы Джордж позволил медикам вставить соответствующие импланты и наномониторы. Однако, как и многие люди его возраста, он испытывал глубокое недоверие к наличию подобных приспособлений внутри своего тела, выросши в эпоху, когда технологии предавали так же сильно, как и приносили пользу. Итак, он жил и умирал с последствиями своего выбора. - Но, по крайней мере, это мой выбор.
   Его порадовал визит Тома в виртуальной реальности, и он был рад познакомиться с Соней. - Она подойдет Тому. Нам нужен кто-то, кто привнесет немного здравомыслия в нашу жизнь, в нас, Пулов... Кстати, как продвигается дело Мораг?
   Он знал о языковом анализе, насколько это было возможно.
   - Мы все еще пытаемся расшифровать кодировку сигнала Мораг, - сказал я. - Мы - это Гэа и Роза. Страшно подумать, что объединенные ресурсы лучшего программного обеспечения для моделирования биосферы и одной из наших древнейших религий посвящены выяснению моей маленькой истории о привидениях.
   - И ты все еще думаешь, что это просто история о привидениях?
   Я обмозговал это. - Нет. Не думаю, что когда-либо так считал. Даже с самого начала.
   - С какого начала?
   Итак, идя по пустой дороге, я рассказал ему о предыстории моего преследования, начиная с того времени, когда я был ребенком во Флориде. Я думаю, ему было обидно, что в то время я никогда не делился с ним этим. Но тогда я вообще никому об этом не рассказывал, пока не доверился Шелли всего несколько недель назад, и он быстро с этим справился.
   - Джордж, я верю, что в некотором роде это Мораг, это действительно так. Конечно, я полностью признаю, что она умерла много лет назад. Итак, здесь происходит что-то ненормальное, нерациональное. Это, во-первых, беспричинно. Но я не верю, что она призрак, со всеми коннотациями этого слова. В ней нет качества... - я заколебался, не желая заканчивать предложение.
   - Зла? - мягко спросил Джордж.
   - Да, ничего такого. И это Мораг. В этом есть смысл?
   - Нет. Но тогда радуга не имела бы смысла, если бы вы никогда ее не видели. Если она не призрак, то кто же еще, как ты думаешь? Этот язык явно не человеческий - или, по крайней мере, не для людей двадцать первого века.
   - Нет.
   - Тогда что? Какой-то инопланетный?
   - Полагаю, это возможно. Хотя для них это кажется странным способом общения.
   Он пожал плечами. - Какой способ хорош? Я размышлял об этом годами. Взгляни на это с другой стороны. Я все еще подстригаю свой газон. - Это был просто клочок земли, заросший клевером и сорняками, но Джорджу, похоже, так нравилось. - Итак, мое эволюционное расхождение с травой составляет, сколько, полмиллиарда лет или больше? И все же мы общаемся. Я спрашиваю ее, хочет ли она расти, подкармливая ее фосфатами осенью и азотом весной. Она отвечает, своим ростом или его отсутствием. Она спрашивает меня, хочу ли я, чтобы она выросла более чем на пять сантиметров, или чтобы она начала заселять обочины. Она говорит мне об этом, делая это, понимаешь. Я говорю "нет" своей газонокосилкой и стриммером. Итак, мы общаемся - не символами, а первичными элементами всех форм жизни: пространством для роста, пищей, жизнью, смертью.
   - И ты думаешь, что с разумными инопланетянами может быть так же?
   - Если нет возможности символического общения, возможно. Но если у них есть возможность связаться с нами, тогда это будут те, у кого есть газонокосилка...
   - Не думаю, что инопланетяне имеют к этому какое-либо отношение, - твердо сказал я. - Это кажется слишком человечным для этого.
   - Тогда, наверное, остается только одна возможность, - сказал он.
   Мы оба знали, что он имел в виду: что моя Мораг с ее высокопарной речью была гостьей не из прошлого и не из какого-то инопланетного мира, а из будущего - нашего человеческого будущего. В некотором смысле я счел это самой пугающей перспективой из всех, потому что она была наименее понятной.
   - Роза догадалась об этом, - признал я. - Еще до того, как мы записали и проанализировали речь Мораг.
   - Ну, она Пул.
   Мы могли только строить догадки; мы знали недостаточно. Джордж сменил тему. Он спросил меня, по-прежнему ли я играю с фрисби.
   Когда я был ребенком и рос на побережье Флориды, то был очарован фрисби. Все играли с ними. Но, как я ни старался, не смог найти никого, ни одной книги, которая убедительно объяснила бы мне, как эти чертовы штуки на самом деле летают - и особенно почему их так трудно правильно пилотировать, почему они опускаются и хлопают крыльями именно так, как они это делают.
   Итак, в возрасте около десяти лет я покупал старые фрисби, чтобы поэкспериментировать с ними. Сначала это были просто детские штучки, я раскрашивал их или добавлял эффектные, но бесполезные плавники. Но потом попробовал более систематическую серию модификаций. Я вырезал куски, или добавлял полоски пластика к ободку, чтобы изменить распределение веса, или наносил на плоские поверхности новые рисунки канавок, чтобы изменить поток воздуха. Я, конечно, на самом деле не знал, что делаю, но инстинктивно придерживался систематичности. Вел журналы и даже небольшие видеозаписи того, как летали мои фрисби, до и после модификации. Это продолжалось недолго - детские причуды всегда короткие, - но когда Джордж навещал меня в те дни, он всегда проявлял интерес.
   - Но чего ты не знаешь, - сказал я ему сейчас, - так это того, что игра с фрисби принесла мне один из первых успехов в карьере...
   На последнем курсе колледжа я случайно наткнулся в сети на фрисби. К своему удивлению, обнаружил, что до сих пор никто не понял, как летает фрисби. Мало того, такие знания могли бы найти практическое применение, поскольку планетные зонды, нацеленные на воздушные миры, такие как Марс, Венера и Титан, были бы раскручены для обеспечения стабильности - это были высокотехнологичные, чрезвычайно дорогие летающие тарелки-фрисби, отправленные на произвол судьбы из-за пугающего отсутствия знаний о том, как они на самом деле летали.
   - Итак, я раскопал свое хобби десятилетней давности, - сказал я Джорджу. - И просмотрел теорию, какой бы она ни была. Фрисби получает подъемную силу, как крыло, но передняя часть диска, как правило, получает большую подъемную силу, чем задняя, что делает его неустойчивым. Но, в отличие от крыла самолета, оно вращается, так что неравномерная подъемная сила подобна прикосновению пальца к вращающемуся гироскопу; это отклоняет курс фрисби, а не заставляет его переворачиваться полностью. Но я обнаружил, что никто не вышел за рамки грубых эмпирических правил.
   - Так или иначе, я начал пытаться выяснить, как на самом деле летает фрисби, - сказал я. - Вышел за рамки того, что мог делать в детстве. Раздобыл несколько деталей из своей лаборатории в колледже и подарил фрисби черный ящик-самописец. - Установил небольшой акселерометр для измерения сил, действующих на диск, магнитометр и датчик освещенности, чтобы можно было отслеживать его положение по сравнению с солнцем и магнитным полем Земли, а также компьютерный чип. Вскоре я смог записать все основные моменты полета и воспроизвести их на досуге в простой виртуальной среде. Позже, когда мои профессора заинтересовались тем, что я делаю, пошел дальше, например, покрыл верхнюю поверхность фрисби датчиками для детального измерения давления и потока.
   - Я быстро вычислил общие аэродинамические коэффициенты, - сказал я. - Чтобы оптимизировать свой полет, вы должны сопоставить скорость вращения с вашей скоростью по прямой и углом атаки. Но что еще более важно, я начал понимать, как распределяется давление по поверхности вращающегося диска, и смог смоделировать способы оптимального управления этим процессом, например, с помощью небольших заслонок и отверстий для направления воздушного потока. НАСА, конечно, проводило такого же рода исследования, но с использованием вращающихся моделей в аэродинамических трубах. Я смог получить лучшие результаты гораздо дешевле, просто обмотав фрисби датчиками и запустив его на открытом воздухе. - В конце концов исследование превратилось из хобби в курсовую работу, которую заметило и спонсировало НАСА. Это была отличная строчка в моем резюме, когда пришло время искать работу.
   - Я всего этого не знал, - сказал Джордж. Он ухмыльнулся. - Итак, тебе удавалось совмещать карьерный рост с метанием фрисби весь день. Я впечатлен еще больше.
   Я пожал плечами. - От удовольствия не следует отказываться.
   - Безусловно.
   Я знал, что должен был сказать дальше, хотя это было трудно для нас обоих. - Джордж, ты всегда проявлял интерес к моим вещам, настоящий интерес, когда мне было десять или одиннадцать.
   Мы оба знали, что я имел в виду. Моего отца всегда слегка смущали такие трюки, как эксперименты с фрисби. Он всегда бросал со мной одну или две фрисби. Но всегда разговаривал со мной как с ребенком, если вы понимаете, что я имею в виду, что не обязательно было правильным поступком, даже если я был ребенком. Джордж разговаривал со мной как с младшим инженером; он относился ко мне серьезно.
   - Это имело значение. Во всей моей жизни.
   Джордж просто кивнул; он понял, что я имел в виду, и он знал, что это нужно было сказать. Он хлопнул меня по плечу. - Думаю, тебе никогда не стать Стивом Зодиаком. Но из тебя получился бы хороший Мэтью Матич.
   - Кто?
   - Файрболл XL5... Кое-что еще, что исчезнет из мира вместе со мной. Неважно.
   Джордж начал уставать, поэтому я вызвал автобус, мы нашли скамейку и сели. Я подумал, что впервые за время визита он выглядел больным, сидя там, тяжело дыша. Я подумал, что могу видеть череп под его плотью, кожу, туго натянутую под его скулами, его втянутый рот, его глаза, возможно, закрывались от боли. Перед нами безразлично маячил ряд современных домов с глухими стенами, безглазых, без окон.
   К моему удивлению, Джордж сказал, что подумывает о продаже дома и полном переезде из Англии.
   - Я возвращаюсь в Амальфи, - сказал он. Это маленький городок на побережье Сорренто в Италии. - Ты знаешь, я поехал туда после Рима, после того, как отправился на поиски Розы. Как только я нашел ее, мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Погода там все еще лучше, чем здесь. Знаю, что дом будет трудно продать. Черт возьми, это будет ужасно - снова лететь. Но я думаю, что смогу там отдохнуть, понимаешь? Именно так я всегда думал об Амальфи, о месте, где мог бы отдохнуть.
   Возможно, это было правдой. Или, может быть, он просто хотел быть немного ближе к Розе, сестре, которую так давно потерял.
   Прибыл мини-автобус, плавно вздыхая на серебристой поверхности, его тихий шум был призраком рева чудовищных потоков транспорта, которые когда-то лились этим путем.
  
   Когда я вышел из виртуальной реальности, было раннее утро по времени Аляски. Я вздремнул, принял душ, поел, поработал несколько часов.
   Затем я позвонил Джону. После того, как на нас обрушилась ситуация с Джорджем, у нас вошло в привычку разговаривать более регулярно. Это казалось правильным поступком.
   Джон, как и следовало ожидать, считал переезд в Амальфи плохой идеей. - Это убьет его, - прямо сказал он. - Какой в этом смысл? Это пустая трата времени и денег.
   - Он все равно умирает, Джон! Теперь у него в голове эта идея, у него есть амбиции, план. Это дает ему возможность что-то делать, принимать меры. Что еще он должен делать со своим временем, копать себе могилу? А что касается денег, у него их будет более чем достаточно, когда он продаст дом. Он ничего от нас не просит, Джон. Пусть делает, что хочет.
   Джон, широкоплечий виртуал, маячивший в моем номере отеля Дэдхорса, пожал плечами. - Хорошо. Сомневаюсь, что мы все равно смогли бы его остановить.
   Как это часто бывает, Джон был слегка не в себе, когда говорил о болезни Джорджа, по крайней мере, на мой взгляд. Я оценил, что он залез в свои карманы, чтобы воссоединить нас всех в великолепных деталях погружения в виртуальную реальность, но у него также была привычка постоянно напоминать нам, что он это делает. Ему всегда чего-то не хватало в таких ситуациях, как будто он не совсем чувствовал то, что чувствовали остальные из нас.
   Я не хотел говорить ему ничего такого, но, думаю, он что-то увидел по моему лицу. Кислый, опустошенный, я не хотел ссоры. - Я сказал, что вернусь завтра. То есть сегодня вечером. Я думаю, есть еще кое-что, о чем он хочет поговорить.
   - Отлично. Я предупрежу провайдера.
   Я встал, намереваясь прервать соединение. Но Джон все еще сидел там, на грубо сколоченном стуле с прямой спинкой, наблюдая за мной.
   Я снова сел. - Есть что-то еще?
   Он сердито посмотрел на меня. - Мне интересно, думал ли ты еще о другом деле. - Под которым он, конечно, подразумевал Мораг.
   - Гэа и Роза прогрессируют в этом. Думаю, я вернусь к этому позже.
   - Я все еще думаю, что тебе следует отказаться от этого. - Его лицо всегда было более массивным, явно более сильным, чем мое; мне показалось, что выражение его лица никогда не выглядело таким напряженным.
   Внезапно стало очевидно, что дело Мораг волнует его гораздо больше, чем болезнь Джорджа. - Почему, Джон?
   - Мы обсуждали, почему. Это плохо для тебя. Это плохо для Тома. Это плохо для всех нас. Я не знаю, что происходит, в чем смысл этих странных записей. Но это отвратительно, Майкл. Ты должен это видеть. Это похоже на яму, в которую ты сам себя загоняешь, все глубже и глубже. Мораг мертва. Что бы ни происходило с этими образами, это не изменит ничего.
   Я уставился на него, пытаясь понять. Я вспомнил, что сказала Роза, что у Джона, похоже, были свои планы на этот счет - что он что-то скрывает. - Образы. Какие образы? Эта посетительница, кем бы она ни была, реальна, Джон. Она оставила следы в грязи! Она реальна, и мы должны иметь с ней дело.
   - Кем бы она ни была, она не Мораг.
   - Итак, откуда ты это знаешь? Почему ты так обеспокоен, Джон? Почему ты хочешь, чтобы я держался от этого подальше? - Закидывая приманку, я спросил наугад: - Чего ты боишься?
   Это вызвало реакцию. Он встал, отбросив стул, который исчез, как только перестал соприкасаться с его телом. - Я ничего не боюсь.
   - Тогда скажи мне, что у тебя на уме.
   На мгновение он заколебался, как будто был на грани того, чтобы что-то пролить. Затем он ударил кулаком по ладони. - Черт возьми, я жалею, что отправил тебя к Розе. Эта старая ведьма ответственна за все это.
   - Это бессмысленно.
   - Просто брось это, - сказал он сейчас.
   Я холодно сказал: - Почему я должен делать то, что ты мне говоришь? И если ты думаешь, что можешь каким-то образом прекратить финансирование, это ничего не изменит. Сейчас в этом участвуют другие люди. Гэа финансирует исследования из своих собственных средств. Роза тоже. Это не в твоей власти, Джон. - Я сделал шаг навстречу его образу, намеренно пытаясь спровоцировать его. - Это невозможно остановить, чего бы ни хотел кто-либо из нас. Это проблема для тебя, Джон? Чего ты боишься?
   - Ты действительно полон этого, Майкл, - сказал он с отвращением. - Ты испортил всю мою жизнь, знаешь это? Ты собираешься продолжать в том же духе, пока один из нас не сойдет в могилу? Ах, черт с тобой. - Он махнул рукой, оборвал связь, исчез.
   Он оставил меня одного в моей комнате, уставившегося в пустоту, трясущегося от гнева, совершенно сбитого с толку.
  
   Я приехал погостить в Амальфи. Я не могу смириться с возвращением в Британию - пока нет, - и находиться здесь - большое облегчение после той бурлящей странности, с которой я столкнулся в Риме.
   Я снял комнату в доме на Пьяцца Спирито Санто. Внизу есть небольшой бар, где я сижу в тени виноградных листьев и пью кока-колу лайт, а иногда местный лимонный ликер, который по вкусу напоминает измельченный и смешанный с водкой шербет - лимонные вареные конфеты, которые я покупал в детстве в Манчестере. Суровый пожилой бармен ни слова не знает по-английски. Трудно определить его возраст. Вазы для цветов на уличных столиках заполнены маленькими пучками веточек, которые подозрительно напоминают фасции, но я слишком вежлив, чтобы спросить...
   - Тебе не обязательно это читать, если ты не хочешь, - сказал Джордж.
   Мы сидели в его гостиной, мое присутствие в виртуальной реальности было спроецировано так, что моя задница, казалось, с благодарностью устроилась в одном из слегка растянутых кресел Джорджа. В комнате было несколько сувениров, фотографий и украшений. Возможно, такой беспорядок неизбежен, когда становишься старше, по мере того как накапливаются годы. Но оборудование, умные экраны и тому подобное, было современным, мебель не слишком ветхой. В комнате было мало от старика.
   Джордж дал мне рукопись, стопку из шестисот-семисот страниц обработанного текста с загнутыми уголками, связанных вместе обрывками бечевки. Я, конечно, не мог к ней прикоснуться или перевернуть страницы. Джордж сказал, что он уже отправил мне файл данных с ее содержимым, но он хотел, чтобы я увидел саму рукопись. После того, как я уйду, он бросит ее в огонь.
   Я снова просмотрел первую страницу. - Кто такой я? Ты?
   - Конечно. Я написал это в Амальфи. Одна из причин, по которой я оставался там так долго. Хотелось снять все это с себя, рассказать историю, даже если это было только в памяти компьютера.
   - Это история о том, как ты выследил Розу в Риме.
   - Да. И что я там нашел.
   - Ты никогда никому этого не показывал?
   - Нет. Кому там можно было это показать? Но я не хочу, чтобы это исчезло в темноте. - Он пожал плечами, его плечи были похожи на костлявые крылья под свободным шерстяным свитером. - Делай с этим, что хочешь.
   Я мог бы сказать, что это значило для него гораздо больше, чем подразумевал его небрежный тон. - Джордж, что ты нашел в Риме?
   - Все это здесь, - сказал он.
   - Знаю. Но я хочу услышать, что ты думаешь по этому поводу. Ты отследил Розу до Ордена, я знаю это точно...
   Он нашел дорогу к Розе, которая отвела его в штаб-квартиру ордена могущественной Святой Марии, королевы девственниц. Орден управлял обширным подземным комплексом, расположенным под катакомбами, древними подземными христианскими гробницами на окраине Рима. - Это был ядерный бункер и ватиканский склеп в одном флаконе, - сказал Джордж.
   Именно в такой среде выросла Роза.
   - Они называли себя сестрами.
   - Как монахини?
   - Нет. Сестры. - Орден был похож на одну большую семью, сказал он. Там были в основном женщины, очень мало мужчин. - Все были родными или двоюродными сестрами, тетями или племянницами.
   - Или матерями или дочерьми, - сказал я.
   - О, все были дочерьми. Но матерей было очень мало. Я называл их королевами. Не то, чтобы они использовали такой язык. Матроны - это было подходящее слово.
   Одно из преимуществ чтения слишком большого количества старой научной фантастики заключается в том, что ваша голова наполняется концепциями, помогающими разобраться в таких неясных намеках. Внезапно я увидел это. - Черт, - сказал я. - Ты говоришь, что Орден был коллективным разумом. Это все?
   - Особого внимания это не вызвало, - сказал он. - Не знаю, что, черт возьми, это было. Я не социобиолог. Но могу сказать тебе вот что. Это не было человеческим сообществом. - Он снова постучал по своей рукописи. - Это все здесь. И знаешь что? Все это было ответвлением нашей семьи, от глубоких корней, которые, кажется, уходят истоками во времена самого Древнего Рима. Нашей семьи. Вот как Роза оказалась втянутой в это. Наверное, так и я оказался.
   Неудивительно, что Розу заинтриговала странная коллективная организация Рифа, подумал я. Я выдавил улыбку. - Ты всегда говоришь, что мы забавные ребята.
   - Так оно и есть. - Его лицо помрачнело. - И теперь это происходит снова.
   - Что это?
   - Когда-то у меня был друг, который помог мне разобраться во всем этом. Это здесь. - Он пролистал рукопись, отыскивая отрывок ближе к концу. - Вот оно. Великие события прошлого - скажем, падение Рима или Вторая мировая война - отбрасывают длинные тени, оказывая влияние на грядущие поколения. Но возможно ли, что будущее имеет отголоски и в настоящем?.. Я думал, что увидел будущее человечества в той дыре в земле в Риме, Майкл. Или какое-то будущее. Не могу сказать, что мне понравилось то, что я увидел. И, возможно, сейчас это происходит снова, с тобой и Мораг. Отголоски будущего в настоящем.
   - Но почему сейчас? Почему мы? - Я не совсем хотел говорить, почему я?
   - Может быть, потому, что мы, похоже, переживаем опасный период в нашей истории, Майкл. - Он посмотрел на тыльную сторону своей ладони, потыкал в кожу, потемневшую от возраста. - Знаешь, когда я был ребенком, то, кажется, никогда не верил, что вот так состарюсь. Никогда не интересовался садоводством, потому что думал, что никогда не доживу до того, чтобы увидеть, как вырастают высокие деревья. Знаешь почему? Угроза ядерной войны, мгновенного вымирания. Это нависало над всем моим детством, как черная туча. Но сильный дождь так и не пошел, и в конце концов туча рассеялась.
   - Теперь над нами сгустилась новая туча, такая же темная и угрожающая, как и прежде. Мы находимся на очередном переломном этапе в истории человечества. И кто здесь пытается показать нам, как сохранять равновесие? Ты, Майкл. Пул. Кто еще?
   - И ты думаешь, что именно поэтому меня посещают эти люди?
   Он потянулся, чтобы коснуться моей руки, но мое присутствие в виртуальной реальности сделало это невозможным, и он отстранился. - Подумай об этом. Если ты прав насчет этой угрозы гидратов - и если тебе удастся возглавить движение, направленное на то, чтобы остановить ее, - тогда тебя запомнят как одного из самых важных людей, которые когда-либо жили. Теперь, если бы я был путешественником во времени из будущего, это была бы именно та эпоха, в которую меня бы тянуло, и ты был бы именно тем человеком, с которым я бы хотел встретиться.
   - Черт. - Я вспомнил, что Гэа сказала что-то подобное, Роза тоже, да и сам Джордж тоже, когда рассказывал о странных обстоятельствах моего рождения, совпадении с открытием аномалии Койпера. Внезапно я почувствовал необычайную неловкость, как будто передо мной открылся коридор длиной в тысячу веков, и миллионы глаз жадно следили за каждым моим движением.
   - Джордж, если это правда, что мне с этим делать?
   Он пожал плечами. - Просто прими это. Я имею в виду, что это не имеет особого значения. Даже в этом случае ты просто должен делать все, что в твоих силах, не так ли?
   - Наверное.
   Мы просто посидели немного. Потом я сказал: - На Аляске сейчас утро. Мне нужно идти на работу. - Я встал. - Можно я приду к тебе завтра?
   - Конечно. - Когда моя виртуальная реальность прервалась, когда его комната вокруг меня стала прозрачной, я увидел его в своем кресле, улыбающегося, машущего изможденной рукой, его пальцы были согнуты и напряжены.
  
   Так случилось, что на следующий день у нас возникла проблема с энергостанцией на основе поля Хиггса в кротах, и я был слишком занят, чтобы уйти. Второй день был еще хуже. На третий день я уже сам откладывал встречу с Джорджем; не хотел снова погружаться во все эти трудности. Завтра, сказал я себе. Или послезавтра.
   Больше я его никогда не видел. Через неделю после того последнего визита Джон позвонил мне и сообщил, что Джордж умер.
  
   Даже на полной скорости обратный путь до "Норда" занял целых два дня.
   Сестры проводили время вдвоем, вдали от Кампоков и от Рита. Алия не хотела разговаривать ни с кем, кроме Дреа. Она не хотела Бейла; ей была невыносима мысль о том, что он прикоснется к ней. И она, конечно, не хотела присоединяться к групповому сознанию Кампоков, этому бледному отголоску Трансцендентности. Она даже не хотела видеть Пула в его резервуаре для свидетельствования.
   Она чувствовала, что для того, чтобы пройти через это, ей нужно уйти в себя, снова стать той женщиной, которой она когда-то была. Она должна была стать Алией. Итак, сестры сидели вместе, переплетя руки в бока, как они привыкли, когда были маленькими.
   Но ее чувства были сложными.
   Алия поймала себя на мысли, что если бы Дреа не было здесь, то ее сестра наверняка была бы на "Норде" и разделила бы все еще неизвестную им судьбу своих родителей. И если бы это случилось, Алия осталась бы одна. Затем ее охватило чувство вины за то, что она, казалось, проводила так много времени, думая о себе, а не о тех, кто пострадал. Если она была такой поверхностной, такой зацикленной на себе, то как могла вообразить, что сможет справиться с Трансцендентностью?
   Еще хуже было то, что у них не было реальных новостей. Отрывочные сообщения с "Норда" были не более чем криком о помощи. Шли долгие часы, и эту неопределенность было невозможно вынести.
   Дреа подумала, что Алия могла бы обратиться к Трансцендентности.
   - Ты могла бы поговорить с Кампоками, - прошептала Дреа. - Возможно, они смогут связаться с Леропой. Или у Рита может быть способ связаться с другим Трансцендентным сообществом, ближе к "Норде". Насколько я знаю, даже на "Норде" может быть пара Трансцендентных...
   Алия знала, что это слишком просто. Дреа все еще думала о Трансцендентности как о своего рода коммуникационной сети, как будто сами Трансцендентные были ничем иным, как станциями наблюдения, их глазами-камерами. Но Трансцендентность была чем-то большим. Она была буквально за пределами человеческого воображения. Действительно, у самой Алии не было слов, чтобы выразить это. Единственный способ понять Трансцендентность, с грустью подумала она, - это стать ее частью, какой была она сама, и даже если она никогда больше не вернется к этому, между ней и ее сестрой всегда будет пропасть.
   Но она инстинктивно чувствовала, что Трансцендентность - не то место, куда можно обратиться за помощью во время человеческого кризиса.
   Наконец Рит предупредил их, что их путешествие окончено.
  
   Больной "Норд" был окружен множеством кораблей, компактных или тонких, прочных или хрупких. Рит заверил сестер, что толпящиеся посетители пришли оказать помощь. - У вашего "Норда" много друзей.
   - Но, по крайней мере, один враг, - мрачно сказала Дреа.
   По мере того, как они приближались, осторожно пробираясь сквозь толпу кораблей и снующих челноков, их обзор становился яснее. И даже издалека Алия могла видеть, что "Норд" серьезно пострадал. Приземистый цилиндр, который был ядром архитектуры "Норда", уцелел - чтобы разрушить его, потребовалось бы полное разрушение корабля, - но на корпус выплеснулась огромная энергия, оставив почерневшие шрамы и глубокие зарубки, нарушающие грубую симметрию "Норда" [в предыдущем упоминании в начале романа основой конструкции этого корабля является толстый тор поперечником с километр]. Надстройка из жилых блоков, антенн, датчиков и манипуляторов перепуталась вдали от древнего ядра, как будто сильный ветер пронесся сквозь этот хрупкий искусственный лес.
   По крайней мере, некоторые из портов "Норда" все еще функционировали. Полуразумные механизмы дока взаимодействовали с шаттлом обычным образом, но немного неуверенно, подумала Алия. Возможно, машины тоже могут испытывать шок.
   Шаттл не выпускал их, пока они не надели маски для лица и перчатки. Внутри "Норда" были участки вакуума, и даже там, где был воздух, он, вероятно, был полон токсинов. С ужасом Алия натянула свою маску, которую она когда-то надевала, чтобы войти в объединение; было ужасно тяжело надевать защитное снаряжение, чтобы войти в свой собственный дом.
   Наконец люки и шлюзы открылись. Их обдало запахом гари, не фильтруемым их лицевыми масками. А в коридорах повсюду сновали люди в масках и перчатках, разрезая, латая, передвигая части оборудования. Место было неузнаваемым.
   Сестры вцепились друг в друга. Алия была полна решимости быть храброй, но даже в этот первый момент силы, казалось, покидали ее. Дреа стояла с широко раскрытыми глазами, неестественно неподвижная, даже не дрожала - от шока, подумала Алия.
   Алию и Дреа никто не приветствовал: ни сообщений, ни новостей, ни слов ободрения, ни подтверждения их страхов. Казалось, что это разрушенное место вообще забыло об их существовании.
   Рит пытался удержать их внимание. - Это ничего не значит, - сказал он. - На "Норде" царит хаос. Прошло всего три дня после катастрофы. Люди просто слишком заняты... Не волнуйтесь. Я знаю дорогу. Просто следуйте за мной. - Выходя из шаттла, он споткнулся и дрейфовал, пока не ухватился за поручень: его тело было приспособлено для жизни на планете, а не для этой борьбы в условиях микрогравитации. Но он храбро сориентировался, поманил сестер и начал пробираться по коридорам.
   Алия последовала за ним. Дреа двигалась механически.
   Ущерб, нанесенный "Норду", был как внутренним, так и внешним. Стены коридора были прорезаны, а комнаты распахнуты, их содержимое выжжено и разбито вдребезги. Здесь высвобождались огромные энергии, Алия увидела это с чувством возмущения, огромные неуклюжие механические энергии излились в это хрупкое человеческое место. И если сейчас это огорчало, то раньше, должно быть, было намного хуже, она видела это по развороченным стенам, брызгам крови на полу: те первые несколько часов, должно быть, были действительно ужасными.
   Но она снова была эгоисткой, подумала она с уколом стыда, думая только о себе и о том, как была избавлена от худшего. Если бы она была здесь, где должна была быть, возможно, можно было бы спасти больше жизней.
   Они карабкались вверх по уровням "Норда", направляясь к своему дому. На корабле кипела деятельность: латали перегородки, убирали обломки, доставляли свежие товары. В госпиталях скорой помощи раненых складывали рядами, между которыми сновали медицинские машины и медсестры-люди. Корабль был серьезно поврежден, подумала Алия, но он уже выздоравливал. Но там были и морги, еще больше тел, но в зловещей тишине.
   Рит пробормотал: - Признаю, что это выше моего понимания. Я родился на планете, земляной червь. Даже на планете случаются страшные катастрофы - столкновение с астероидом, извержение вулкана, землетрясение. Но, по крайней мере, мир выживает; вы можете на это положиться. Однако здесь, на этом хрупком корабле, даже когда вы пытались спасти тех, кто вас окружает, и справиться со своими собственными травмами, вы должны были попытаться остановить разрушение самой структуры вашего окружения вокруг вас. Ибо, если вы потерпите неудачу...
   "Если бы они потерпели неудачу, - мрачно подумала Алия, - "Норд", возможно, вообще раскололся бы, и десятки тысяч людей рассеялись бы в темноте вакуума".
   - Ты можешь видеть закономерности, - внезапно сказала Дреа.
   - Какие закономерности?
   Дреа указала на провал в крыше этого коридора, дыру, окруженную разбитыми и искореженными панелями, и такую же дыру под углом пола и стены. Если бы вы заглянули в одну из этих огромных щелей, то увидели бы, как сквозь палубу за палубой грубыми прямыми линиями был прорезан неровный туннель. Вглядываясь вниз, Алия подумала, что может разглядеть зелень фермы, даже громоздкие механизмы машинного отделения далеко внизу.
   Дреа сказала: - Они только что прорвались сюда, прямо сквозь ткань "Норда".
   Рит сказал: - "Норд", должно быть, изрешечен этими ранами. Возможно, шрамы от энергетического оружия?
   - Нет, - сказала Алия. - О, оружие, несомненно, использовалось. Но эти туннели слишком широки. - Любой рожденный на корабле, на любом корабле по всей Галактике, узнал бы такие знаки.
   - Корабелы, - прошептала Дреа.
   Для детей, рожденных на корабле по всей Галактике, корабелы были ночными монстрами. Но они, наконец, пришли сюда. И в своих прожорливых машинах они прогрызли себе путь сквозь мягкое тело корабля.
   Рит наблюдал за этим обменом репликами, исключенный из их традиции, прищурив глаза.
   Наконец они добрались до верхнего уровня, прямо под корпусом, где когда-то был их дом. Хрупкая надстройка "Норда" пострадала еще сильнее, чем его прочная внутренняя часть. Алия и Дреа пробирались сквозь путаницу оплавленных и сломанных стоек, фрагментов разбитого купола, обломков мебели и механизмов. Обломки плавали повсюду, не сдерживаемые искусственной гравитацией, удерживаемые лишь аварийным силовым щитом, который мерцал над всем, как огромный мыльный пузырь. Люди пробирались сквозь завалы, что-то отыскивая, осматривая. Обычные световые шары вышли из строя, и несколько аварийных фонарей отбрасывали повсюду длинные тени, создавая еще большую визуальную неразбериху.
   Когда сестры добрались до своего дома, подтвердились их худшие опасения.
   Корпус корабля здесь был разбит вдребезги, оставив лишь несколько плавающих кусочков полупрозрачной керамики. В своих поисках сестры пробирались сквозь обломки. Алия чувствовала себя хрупкой, раздраженной. Сочетание всех этих обломков с осколками чего-то знакомого, с обрывками вещей, фрагментами мебели, которые, как ей казалось, она узнала, заставляло весь этот опыт казаться нереальным.
   На одном участке пола она обнаружила пятно засохшей крови, еще не смытое. Это выглядело так, как будто кто-то уронил мешок с липким веществом и разбрызгал его здесь. Мешок размером с ребенка. Ее желудок сжался. Внезапно ее вырвало. Она убрала маску с лица как раз вовремя, чтобы уберечь ее от желчи, которая хлынула у нее изо рта.
   Чей-то голос позвал ее. - Алия... - Она дико огляделась.
   Это был ее отец. Он ждал ее прямо за разбитым корпусом. Дреа уже была рядом с ним, уткнувшись лицом ему в плечо. Алия взмыла в воздух.
   Окруженный созвездием обломков, обломков своего дома, Ансек обнял Алию. Они втроем парили в воздухе, обхватив друг друга руками.
   Алия осторожно высвободилась. - Моя мама...
   - Она мертва, - сказала Дреа. - Бел мертва. - Ее голос был хриплым от рыданий.
   Внезапно все, что Алия могла видеть, было лицо ее матери, ее увядающая красота, иногда слабая, но всегда полная беспомощной любви. - А ребенок?
   - Тоже погиб, - сказал Ансек. - Это произошло так быстро...
   Еще больше противоречивых эмоций всколыхнулось в Алии. Ты прогнала меня, чтобы у тебя был этот ребенок. И теперь ты все равно его потеряла. Это была тяжелая, дикая мысль, которая глубоко потрясла ее. Что я за чудовище? Но когда она посмотрела на свою сестру и отца, сложная путаница этих эмоций улетучилась, оставив только сожаление и элементарную тоску.
   Рит коснулся ее лица, его длинные пальцы были бесполезны для лазания, но нежны и чувствительны. - С тобой все будет в порядке?
   - Я поплачу позже, - сказала она. Это было правдой. Она цеплялась за мысли о Майкле Пуле, чья семья была разорвана на части подобной трагедией. Не в первый раз в своей жизни она искала утешения в его стойкости.
   Рит мрачно сказал: - Думаю, тебе лучше рассказать мне, что ты знаешь об этих корабелах.
  
   Корабелы, как и народ Алии, были реликтами глубочайшего прошлого.
   В те далекие времена, даже после открытия первых двигателей, летающих быстрее света, обычным способом достичь звезд были звездолеты поколений. Плывя в темноте, двигаясь гораздо медленнее света, эти корабли были замкнутыми в себе мирами, где между стартом и приземлением свою жизнь проживали целые поколения. Алия хорошо знала это предание, поскольку оно было наследием ее собственного народа. Но это был ненадежный способ передвижения.
   Большинство кораблей поколений терпели неудачу в пути - по крайней мере, так считалось, поскольку многие из них просто исчезали в темноте. Нетрудно было понять, почему. Поскольку большинство кораблей поколений были запущены в то время, когда человечество все еще только разбиралось в экологии, а не строило ее и управляло ею, неудивительно, что многие из них выработали свой ресурс задолго до завершения запланированного путешествия.
   Были и другие опасности. Собственный корабль Алии был перехвачен дружелюбной группой сверхсветовых путешественников и восстановил связь с мирами человечества. Другим кораблям повезло меньше. Толстые, беспомощные, богатые ресурсами, они попали в руки пиратов и бандитов; в межзвездном безмолвии происходили ужасные трагедии, массовые убийства.
   Но были и другие типы выживших.
   Иногда, случайно или намеренно, корабль просто плыл в темноте, так и не достигнув берега. Дела могли идти хорошо на протяжении веков - даже после смерти первоначального экипажа, когда в живых не осталось никого, кто мог бы вспомнить цель миссии. Однако проходило гораздо больше времени, и все шло наперекосяк.
   На протяжении тысячелетий менялись языки, менялся этнический состав. Те немногие корабли, которые продержались так долго, стали похожи на монастыри, с запуганными, скованными экипажами, бесконечно трудящимися над задачами, которые они едва понимали, стремясь сохранить цель, установленную невообразимо далекими предками, и все это на благо потомков, которые не родятся еще тысячелетия.
   А некоторые корабли плавали еще дольше.
   При наличии достаточного количества времени жестокий скальпель естественного отбора вырезал и сформировал незадачливые популяции кораблей, как всегда работая над тем, чтобы подчиненные популяции соответствовали окружающей среде. И в замкнутых пространствах звездолета поколения всегда была одна общая жертва, срезанная этим безжалостным скальпелем: разум.
   В конце концов, для чего на таком корабле нужен был разум? Корабль более или менее справился бы сам, иначе он все равно не добрался бы так далеко. С разумом команда только забеспокоилась бы, начала гадать, что находится за стенами - или, что еще хуже, начала бы возиться с водопроводом. В первом поколении такая деятельность противоречила бы корабельным правилам. В сотом это было бы грехом, табу. К тысячному поколению это будет давление отбора.
   Таково было происхождение корабелов. Их корабли продолжали плавать, даже несмотря на то, что потомки первого экипажа давно утратили интеллект, который в первую очередь позволил запустить корабль. Они поддерживали основные системы своих кораблей, пусть и наизусть. Они даже стали изобретательнее в таких мелочах, как внешняя надстройка. Их корабли стали безвкусными, невероятно непрактичными созданиями, их целью было привлечь другие подобные экипажи - и спариться.
   И они вспомнили, как делать оружие, для пиратства - или, скорее, паразитизма, поскольку пиратство подразумевает осознанную цель. Это было необходимо. Ни одна закрытая экология не была идеальной; любой космический корабль требовал некоторого пополнения. Корабелы просто брали то, что им было нужно.
   - Они жестоки, - сказала Алия Риту, - потому что они безмозглые. Они запускают ракеты, которые просто разрывают ткань своих целей, собирая все без разбора.
   - И поэтому они обстреляли ваш "Норд", - сказал Рит.
   Алия сказала: - Корабелы - это предмет наших ночных кошмаров.
   - Потому что они могут выйти из темноты и напасть на вас в любой момент. Произвольный ужас.
   - Не только это. Корабелы родом из того же места, что и мы. Мы могли пасть, как и они. Они похожи на нас.
   Неожиданно Рит заключил Алию в объятия. - Нет, - сказал он. - Они не такие, как ты. Никогда так не думай.
   На мгновение она оцепенела от шока. Затем обмякла в его затхлой одежде, и наконец-то полились слезы.
  
   Она провела ночь с Дреа в маленьком отсеке шаттла Рита, вращающегося вокруг обломков "Норда". Они делили койку. Иногда они обнимали друг друга, а иногда просто лежали вместе, спина к спине, или прижимались друг к другу.
   Алия не была уверена, спала ли она вообще. Ее голова была полна боли, зарождающейся тоски, вины и сожаления. Она все еще разбиралась со своими запутанными чувствами к матери и брату, болью утраты, чувством вины за то, что не смогла разрешить их последний спор. Однако в основе всего этого лежала простая реальность потери из плоти и крови. Семья никогда не была чем-то неизменным, думала она, это был процесс. Теперь этот процесс был прерван, не оставив ничего, кроме кровавых брызг на полу. Умерла не только ее мать, не только брат, но и ее семья тоже.
   Казалось странным, что такие вещи могли происходить в Галактике, управляемой высшей формой сознания. И в то время как Трансцендентность страдала из-за потери всех предков человечества, здесь Алия пыталась оплакать свою собственную мать. Возможно, в своей тоске и спутанной боли она почувствовала какой-то призрак высшего, более утонченного сожаления, которое побудило Трансцендентность предпринять попытку Искупления.
   И, конечно, неохотно подумала она, Трансцендентность должна быть осведомлена о катастрофе, как и обо всем прошлом. Трансцендентность, в принципе, уже должна стремиться искупить причиненные ей страдания, как она искупала каждую частичку боли и мучений еще на заре человеческого сознания.
   Если бы Алия захотела, она могла бы стать свидетельствующей катастрофу "Норда". Она могла бы, благодаря единению ипостасей, пережить это. Она могла бы даже, например, путешествовать внутри головы своей матери и пережить ее смерть. Но это была ее семья, ее собственная мать. Даже мысль о том, чтобы проникнуть в Трансцендентность и использовать ее сверхчеловеческие силы для изучения их страданий, заставляла ее отшатываться.
   И этого было бы недостаточно, она сразу поняла. Это никогда не могло стать для нее истинным искуплением, независимо от того, сколько раз она переживала жизнь своей матери. Потому что страдания ее матери все равно будут существовать, несмотря на все тщательные наблюдения Алии за ними.
   Должно быть, в этом суть дилеммы Трансцендентности по поводу Искупления, поняла она. Но если недостаточно было наблюдать за прошлым, даже пережить его через единение ипостасей, даже если бы этот процесс был доведен до бесконечности - тогда нужно искать что-то большее. И Трансцендентность тоже должна это знать. Но что еще могло быть? В ней горело любопытство и огромное желание избавиться от собственной боли.
   Дреа пошевелилась в полусне. Стыд пронзил Алию. В своих замыслах Трансцендентной она снова забыла о своей простой человечности. Она держала сестру, пока Дреа не затихла.
  
   В начале следующего дня они вшестером - три Кампока, Рит, Алия и Дреа - собрались в шаттле Рита и поделились горячими напитками.
   - Как в старые добрые времена, - отважился сказать Сиир. Никто не ответил.
   Они бессвязно говорили об угрозе, исходящей от корабелов.
   - Трудно даже обижаться на них, трудно ненавидеть их, - уныло сказала Алия. - Потому что у них нет разума, нет цели. Это именно то, что они делают. Но угроза становится все серьезнее.
   - Это так?
   - Сейчас мирное время, Рит. Когда-то Галактика была полна военных кораблей; в те дни корабелов держали на своих местах. Но сейчас вокруг не так много оружия.
   - С ними придется иметь дело, - сказал Бейл.
   Дреа холодно сказала: - Или приветствовать в семье человечества, чтобы стать частью пробуждения космоса. Разве не так выразилась бы твоя подруга Леропа, Алия?
   Алия потрясенно изучала свою сестру. Алия никогда не видела такого сурового выражения на лице своей сестры. - Что с тобой не так?
   Дреа уставилась на Кампоков; они избегали ее взгляда. Дреа сказала: - Я тут кое о чем подумала. Алия, тебе не кажется странным, что как только ты уплыла в Трансцендентность, этот ужас обрушился на "Норд"?
   - Не понимаю...
   - Я не верю в совпадения, - сказала Дреа.
   Бейл поставил свой бокал и наклонился вперед. - Дреа, тебе лучше сказать то, что ты должна сказать. Ты нас в чем-то обвиняешь?
   - Еще бы, - горячо сказала Дреа. - Вы подстроили избрание Алии в Трансцендентные, чтобы использовать ее как инструмент для изучения Искупления. Затем вы похитили меня и угрожали моей жизни, чтобы заставить ее продолжать. И теперь она захотела вернуться домой; вы знали, что она подумывала о том, чтобы бросить весь этот космический бардак. Итак, вы снова действовали, в своей неуклюжей, порочной манере...
   Алия положила руку на плечо сестры. - Дреа, пожалуйста.
   Дреа повернулась к ней. - Разве ты не понимаешь? Искупление связано с сожалением, с потерей. Итак, Кампоки подстроили весь этот инцидент. Они хотели причинить тебе боль, Алия. Они хотели дать тебе повод для сожаления. Они забрали твою мать и твоего брата, чтобы заставить тебя вернуться к Искуплению.
   Алия была сбита с толку. - Но как...
   - Кампоки привели корабелов на "Норд".
   Это казалось невероятным. Алия посмотрела на Рита в поисках поддержки, но его лицо ничего не выражало. Если бы это было правдой...
   Ярость взорвалась в Алии. Она встала и нависла над Бейлом, сжав кулаки. - Она права? Скажи мне. Лета, я затащила тебя в свою постель. Если вы сделали это в своих собственных извращенных целях, правда - это меньшее, что вы мне должны.
   Бейл спокойно встретил ее взгляд. Она подумала, что он казался расчетливым, но его мысли были для нее совершенно закрыты. - Может быть, мы это сделали, а может и нет. Ты никогда не узнаешь, не так ли? Если я скажу тебе, что это правда, ты можешь подумать, что я просто пытаюсь манипулировать тобой. А если я буду отрицать это, ты мне не поверишь.
   Алия повернулась к Риту. - Как ты думаешь, они это сделали? Они привели сюда корабелов?
   - Я не знаю, - неохотно сказал Рит. - Но сделали они это или нет, они придумали, как использовать это против тебя, не так ли?
   Бейл тяжело сказал, - Но, как бы там ни было - это все твоя вина, Алия.
   У нее перехватило дыхание; она почувствовала себя так, словно ее ударили. - Моя вина?
   - Ты - избранная Трансцендентной. Мы всего лишь инструменты. Если бы не ты, ничего этого не случилось бы.
   Она вспомнила свои собственные размышления прошлой ночью, свою собственную глубокую жажду узнать, что можно найти на более высоких уровнях Искупления. Несомненно, Бейл видел это в ней; все его интриги не сработали бы, если бы в ней самой не было чего-то, что тоже хотело этого.
   Она уже знала об Искуплении гораздо больше, чем когда-либо знал Бейл. Она видела конечную логику Восстановления, безумие бесконечности: если Бейл был обеспокоен тем, что Искупление поглотит ресурсы человечества в обширных, но тщетных поисках, он был прав, сомневаясь в Трансцендентности. Она тоже сомневалась. Ею двигали любопытство и сомнения - и, возможно, жажда узнать, возможно ли, в конце концов, Искупление, если его можно каким-то образом достичь. И поэтому она знала, что поступит так, как планировал Бейл; у нее не было выбора. Она ненавидела его за это.
   - Вы монстры, - сказала Дреа Кампокам.
   Сиир на самом деле ухмыльнулся. - Ах, но мы очаровательные монстры. Тебе так не кажется?
   Алия нависла над Бейлом. - Очень хорошо. Если Трансцендентность - это то, чего ты хочешь, давай сделаем это сейчас. - Он дрогнул, но она набросилась на него. С силой, подпитываемой гневом, она схватила его за плечи и подняла на ноги.
   И она вонзила свое осознание в его разум. Он закричал, но не смог убежать. Сила ее воли хлынула по соединениям в сознание его родственников, и они закричали и забились в конвульсиях. Краем сознания она осознала, что Рит и Дреа отстраняются, потрясенные.
   С сознанием Кампоков, обернутым вокруг ее собственного, как плащ, она позвала Леропу. - Заберите меня обратно. Вы нужны мне сейчас. О, заберите меня обратно!
  
   Через месяц после похорон Джорджа Рууд Макай объявил, что, по его мнению, пробный проект по стабилизации гидратов в Прадхо-Бей стал достаточно "зрелым", чтобы его можно было представить лицам, принимающим решения в мире. Был назначен день демонстрации.
   Это был бы ключевой момент для нас. После нескольких недель строительства и разработки у нас теперь был должным образом взаимосвязанный прототип сети, выкопанный кротами и тщательно протестированный. Все, что оставалось сделать, - это начать прокачивать жидкий азот по жилам, которые мы пробурили в насыщенных метаном отложениях морского дна: другими словами, все, что нам нужно было сделать, это включить, и мы должны были быть в состоянии снизить температуру слоев арктического морского дна в грубом круге диаметром в несколько километров. - Серьезное охлаждение, как сказала Шелли Мэгвуд.
   И мы собирались сделать это в центре внимания средств массовой информации и в присутствии каждого ключевого правительственного органа, от правительства штата Аляска до самого Управления. Я старался быть уверенным. Внимательно изучил результаты тестов, анализов и моделирования ЗИ. Не видел причин, по которым что-то серьезное могло бы пойти наперекосяк. Я был оптимистом, каким обычно и являюсь. И я ожидал, что люди будут вести себя рационально и для общего блага. Джон всегда говорил, что я идеалист, и воспринимал это как оскорбление; вероятно, он был прав.
   Конечно, в тот конкретный день я был неправ, проявляя уверенность.
   В некотором смысле, все пошло наперекосяк в тот момент, когда я увидел Мораг.
  
   Утром в день презентации Макая я встал поздно. Все еще оставаясь в этом ужасном отеле, похожем на санаторий, в Дэдхорсе - и теперь страдая от посещений - я плохо спал. Оставшись один, я сел в мини-автобус от отеля и в тишине доехал до побережья.
   Планировка в Прадхо-Бей была почти такой же, как и раньше, когда Макай в предварительном порядке запустил этап интеграции проекта перед толпой инженеров, сотрудников и одной леди, бывшей вице-президентом. В море выдавалась буровая установка, хорошо видимая под очень бледным, очень холодным голубым небом, а на берегу снова соорудили шатер для посетителей. Но шатер был намного больше и величественнее, чем палатка, которую установили в прошлый раз. Когда я вошел внутрь, в сухое тепло кондиционированного воздуха, то сразу же погрузился в приятный гул толпы. Где-то тихо играла музыка, теплая ванна звуков.
   Шатер на самом деле был высотой в несколько этажей, как прозрачный жилой дом, его стены были такими прозрачными, что их едва можно было разглядеть, за исключением тех случаев, когда ветер с моря заставлял их колыхаться. Отсюда открывался прекрасный вид на нашу буровую установку и другие старые нефтяные сооружения, разбросанные по этой части побережья. Пол от стены до стены был устлан ковром бледно-зелено-коричневого переплетения, цвета которого соответствовали краскам тундры Северного склона. Над моей головой висели флаги: звездно-полосатый, флаг ООН, транспаранты с логотипом ЗИ и символом Управления - ребенком в колыбели. Все очень стильно: у ребят из ЗИ был большой опыт проведения подобных мероприятий, и они знали, как произвести впечатление, при этом не слишком подавляя.
   Повсюду были камеры, микрофоны и другие датчики, и когда я вошел, на меня опустились большие дроны, и вокруг закружилось анимированное облако электронной пыли. Учитывая, что было много важных персон, меня слегка беспокоило, что такая часть электронного внимания была обращена на меня. Я был одним из инициаторов проекта, одним из лиц, которых ЗИ представляла публике, так что, полагаю, мне следовало этого ожидать. Но это было жуткое чувство, когда за мной так пристально наблюдали, как будто я застрял внутри гигантского глазного яблока.
   И старался не думать о предположениях Джорджа о том, что могу оказаться под еще более пристальным вниманием любопытного будущего.
   Мы привлекли довольно много гостей. По всему шатру уверенно ходили дорого одетые люди, и слышался шум громких разговоров по мере того, как заводились и возобновлялись знакомства, и, без сомнения, были заключены сделки, немногие из которых имели какое-либо отношение к нашему проекту по гидратам. Роботы-официанты парили в воздухе, неся подносы с напитками и экзотическими на вид закусками. То тут, то там я замечал едва заметные дефекты изображения: ноги в дорогих туфлях таинственным образом зависали примерно в сантиметре над ковром, платье развевалось на несуществующем ветру, тень на прекрасном лице, отбрасываемая невидимым источником света. Я предполагал, что только десять процентов или около того из этих влиятельных людей были здесь лично.
   Это была обратная сторона масштабного коллапса транспортной инфраструктуры, за которым отчасти наблюдала Эдит Барнетт. Немногие правительственные учреждения, немногие корпорации или другие организации на самом деле "существовали" где-либо осмысленно, кроме как в киберпространстве; и немногие толпы когда-либо были такими многолюдными, какими казались. Что ж, в данном случае, вероятно, даже к лучшему, что люди проецировались, а не путешествовали. Если бы в Прадхо-Бей прибыло так много важных персон во плоти, этот мрачный отель в Дэдхорсе был бы переполнен, с его темпераментными ванными комнатами и всем прочим.
   Однако где-то в этой толпе снова присутствовала Эдит Барнетт собственной персоной. Так же как и мой брат Джон, и Том, и Соня, и Шелли, и Вандер Гатри - вся основная команда, которая по-разному руководила проектом с самого начала. Я шел сквозь толпу, пытаясь разглядеть знакомые лица и собравшись с духом.
   Именно тогда я увидел Мораг.
  
   Она двигалась сквозь толпу на некотором расстоянии от меня. Я увидел ее краем глаза. Беспомощно повернулся в ту сторону, как делал всегда. Мне показалось, что она тоже повернулась ко мне и улыбнулась - но прежде чем я успел убедиться, что это она, тут же потерял ее из виду за группой болтающих важных персон.
   Я не хотел, чтобы это происходило. За последние несколько дней я страдал от такого рода посещений снова и снова - и страдал именно так. Больше не повторялось той близкой встречи в тундре, которая была у меня раньше, когда она улыбнулась и позволила нам сфотографировать ее и записать ее слова, даже если мы не могли понять, что она хотела сказать. Я вернулся в мир мимолетных видений, мелькания рыжевато-светлых волос в моем боковом поле зрения, мягкого голоса. И таких посещений было больше, чем когда-либо прежде, гораздо больше, иногда больше одного в день. Я не хотел иметь с ней дело, не таким образом, не тогда, когда меня будут так мучить, и уж точно не в такой день, как сегодня.
   Но потом я снова увидел ее, на этот раз в дальнем конце шатра. И когда я отвел взгляд, она снова была там, на этот раз рядом с небольшим подиумом в передней части шатра. Это было так, как будто она телепортировалась по залу.
   Я схватил водку с тоником с подноса плавучего робота и быстро выпил.
   Джон подошел ко мне со стаканом виски в руке. Рядом с ним стояла невысокая, смуглая, напряженная фигурка: Джек Джой, я узнал его через мгновение, пловец "Леты". Джону, казалось, было неудобно, что этот парень следует за ним. Но он с самого начала вовлек Джека в это дело, и поскольку пловцы вложили деньги в проект, Джек имел полное право присутствовать там.
   Джек Джой протянул руку, но его нереальные пальцы лишь коснулись моего рукава; он виновато улыбнулся. - Прости, что не смог притащить сюда свою задницу во всей красе. Обязательства, давление - ты знаешь. На самом деле мне действительно жаль. Оглянись, небо полно бесплатной выпивки!..
   Отвлекаясь взглядами на Мораг, я не интересовался тем, что хотел сказать этот человек. Я посмотрел на Джона. Это был первый раз, когда мы были вместе лично за последние недели. Я почувствовал обычное сложное эмоциональное притяжение к своему брату, смесь соперничества и беспомощной любви.
   - Итак, вот мы и пришли, - сказал я.
   Джон пожал плечами. - Мы странная семья. Мы собираемся лично для такого мероприятия, как это, но отправляем VR-проекции на похороны.
   Я пожал плечами. - Джордж всегда говорил, что мы, Пулы, забавный народ.
   - Если ты так говоришь. В любом случае, ты Пул, а я Базалджет, помни. - Он пристально посмотрел на меня, и мне показалось, что я знаю, что у него на уме: Мораг, весь этот феномен, который стал такой проблемой между нами обоими. Но сейчас мы не могли разговаривать, только не в присутствии Джека Джоя.
   Джек сказал мне: - Я только что говорил твоему брату - тебе не кажется, что это впечатляющее место? Прадхо-Бей, весь нефтяной комплекс. Я имею в виду, посмотри вокруг. Для Соединенных Штатов было историческим достижением создать нефтяную промышленность здесь, в месте арктической тьмы и холода, за тысячи километров от цивилизации. С таким же успехом вам могло потребоваться развивать нефтяную промышленность на Луне. На самом деле, возможно, на Луне было бы проще, потому что здесь вокруг вас вся эта гребаная тундра. Знаете, вы оставляете след на этом материале, и он остается там навсегда... - Его тон был резким, речь быстрой, и он продолжал нервно улыбаться. Он вспотел, что было небольшим несоответствием комфорту шатра с кондиционером.
   Я сказал: - Значит, вы не одобряете всю эту экологическую защиту, Джек.
   - Одобряй, не одобряй, это было модно в те времена. Так оно и есть до сих пор. - Он сжал кулак. - В наши дни человека, который хочет чего-то достичь, отгораживают блеяниями о том, что не навреди этому, не мешай тому. Я всегда говорю, что если бы Бог не хотел, чтобы мы встряхнули планету, он бы не дал нам механический экскаватор. - Он кивнул, словно пытаясь убедить самого себя. - И, в конце концов, все это чушь собачья.
   - Правда?
   - Конечно! Посмотрите на драгоценную тундру, в которую этим головорезам не разрешалось мочиться. Когда вечная мерзлота растаяла, она просто превратилась в болото! Так что же изменили все эти усилия по ее сохранению? Ничто. Это просто мешало выполнять работу, вот и все.
   Я повернулся к Джону. - Значит, так думают все пловцы?
   Он выглядел все более смущенным. Этот парень не со мной. - Пловцы - это широкая церковь, Майкл. Мы живем в сложные времена, со сложными взаимосвязанными проблемами, которые могут потребовать нестандартного мышления. У вас должен быть форум, где можно высказывать радикальные мнения... - Но все это звучало как партийная линия; не похоже, чтобы он сам в это верил.
   Джек Джой сказал: - Я не хотел беспокоить тебя, Майк. Я вижу некоторых людей, которых знаю. Увидимся позже. Это твой день, наслаждайся им, желаю тебе успеха, и так далее, и тому подобное. - Потея и ухмыляясь, он бочком отошел от нас.
   Джон посмотрел на меня. - Мне жаль, если этот парень тебя расстроил.
   - Он этого не сделал. - Думаю, Джек Джой меня слегка встревожил, но я не воспринял его всерьез. Как же я был неправ.
   Джон изучал меня. - Ты дерьмово выглядишь.
   - О, спасибо.
   - Ты не спал. - Он подошел ближе ко мне и сказал более спокойно: - Ты встречался с Мораг, не так ли?
   Я огляделся по сторонам, на парящих в воздухе беспилотных летательных аппаратов, толпящихся виртуальных персон. - Говори потише, Джон. Все в порядке. Да, я вижу ее. Я продолжаю видеть ее. Это сводит меня с ума. Даже если я засыпаю, то слышу ее голос, чувствую запах ее дыхания, она рядом, но когда просыпаюсь, ее уже нет, и я снова не могу заснуть.
   - Но она не разговаривает с тобой, - сказал он. - Не в тот раз. - Он пристально, голодно смотрел на меня.
   В тот момент я был поражен тем, как он постарел - утолщенная шея и челюсть, крепкое тело, кожа на его лице медленно сморщивалась, признаки человека среднего возраста. Но в его глазах была страсть, которую я редко видел раньше. У моего брата не было страсти. - Это действительно важно для тебя, не так ли? Вся эта история с Мораг. Почему, Джон? - И я совершил еще один интуитивный скачок. - Как думаешь, ты понимаешь, что она пытается мне сказать? Это все?
   Я ожидал, что он будет отрицать это, но он просто уставился на меня, на его лице была эта странная, уязвимая смесь гнева и тоски. Он мрачно сказал: - Мы должны решить это.
   - Хорошо, - сказал я, испуганный, сбитый с толку.
   Думаю, мы оба почувствовали облегчение, когда услышали тихий перезвон, значительно усиленный; это Рууд Макай постучал ручкой по пустому стакану, призывая нас к вниманию.
  
   Барнетт и Макай стояли одни на простой сцене, а за их спинами открывался вид на морскую буровую установку, обрамленную большой прозрачной стеной.
   Техники провели последние проверки большой установки по сжижению азота, которую мы установили на буровой установке. И, что более важно, мы увидели карты сети туннелей, которые кроты уже прорыли в кубических километрах хрупких слоев морского дна. Теперь стена начала заполняться изображениями из проекта. Мы увидели глазами крота туннель, прорытый в подводной скале. - Хотя на самом деле, - указала мне Шелли, - поскольку туннель строится позади крота по мере того, как он роет нору, на самом деле это вид из задницы крота...
   Макай сказал: - Мы называем этот проект "Холодильник". Это не модное название, но, с другой стороны, я не модник, просто инженер, которому нравится доводить работу до конца - и я никогда не работал над более важным делом, чем это. Я очень горжусь тем, чего мы достигли на данный момент, и надеюсь убедить вас поддержать нас в будущем, поскольку мы стремимся распространить нашу технологию на все угрожающие слои гидратов вокруг северного и южного полюсов...
   Пока Макай говорил, мы с Джоном пробирались сквозь толпу к трибуне. Здесь мы нашли Шелли с Вандером Гатри, Томом и Соней, другими участниками проекта. Не было ни плана рассадки, ни первого ряда - на самом деле было всего несколько мест любого вида. Рууд Макай, эксперт по манипулированию толпой, не любил явно организованные мероприятия. Он верил в то, что сам называл "срежиссированной неформальностью". Он стремился к человеческому теплу, которое опровергло бы обычные обвинения в высокомерии, присущие подобным проектам. Наступит момент, когда меня, как и других ключевых участников проекта, пригласят поближе к Барнетт, как победителя какой-нибудь премии VR-постановки. Но, к счастью, меня не призовут произносить какую-либо речь.
   - Конечно, мы можем предоставить вам любую техническую информацию, которую вы пожелаете, - говорил Макай. - Наш анализ сети с точки зрения подключения и надежности заверил нас в том, что были учтены все функциональные параметры и все местные геологические условия - и все это было собрано воедино нашими кротами, работающими в одиночку и в сотрудничестве. Эти маленькие твари проделали хорошую работу. - Позади него на увеличенном изображении был изображен крот, высунувший свою вращающуюся морду из земли, и он покачивался из стороны в сторону, словно в поисках нашего одобрения. Это был бесстыдный антропоморфизм, но у Макая он сработал и вызвал взрыв смеха и аплодисментов.
   Толпа, очевидно, наслаждавшаяся шоу, пока что проявляла сочувствие - хотя проявят ли они его, когда вернутся в свои офисы, и мы начнем просить о серьезном финансировании для дальнейшего развертывания, было другим вопросом. Но мы, участники проекта, все были напряжены, взволнованы, потягивали напитки и нервно улыбались друг другу. Даже Том сжал руку Сони так сильно, что побелели костяшки пальцев. Джон, однако, казался рассеянным. Мне показалось, что он смотрел на меня так же пристально, как и на презентацию. Даже сейчас, в этот критический момент, дело Мораг, очевидно, не выходило у него из головы.
   Под продолжающиеся аплодисменты Макай уступил слово. Эдит Барнетт вышла вперед, совершенно непринужденная, как всегда, с достоинством относящаяся к своим годам.
   - У меня нет достаточной квалификации, чтобы говорить с вами о величественной инженерии, свидетелями которой мы сегодня здесь являемся, - сказала она. - У меня ее нет даже для того, чтобы говорить о резервуарах гидратов метана, которые вызывают такое беспокойство у тех, кто следит за нашим климатом для нас, дружественных умов, как человеческих, так и искусственных. Но я думаю, что могу понять более широкие последствия того, что происходит здесь сегодня. Ибо я понимаю героизм. - Ее голос был тихим, но он доносился до каждого уголка этого большого шатра, и лица наших гостей, важных или самодовольных, умных или просто зацикленных на себе, были прикованы к ней. - Новый вид героизма, - сказала она. - Героизм, который стремится спасти не только себя, не только своих друзей или семью, даже не свою нацию или вероисповедание. Это героизм, который стремится спасти саму планету и весь ее хрупкий груз живых существ. Это героизм, направленный на спасение самого будущего...
   Когда я стоял там, чувствуя, как водка струится по моей крови, ее слова вернули меня в те полные надежд дни, когда президент Амин пробудила всех нас от кошмара нефтяной зависимости. История самой Амин была смесью меритократии и открытости. Она была ребенком иракских беженцев, и ее путь в Белый дом, если и не совсем из бревенчатой хижины, был в значительной степени созвучен двадцать первому веку. У Амин было простое видение, понятное всем, и, отстаивая его, она осуществила национальную, а по сути, глобальную трансформацию.
   Конечно, демоны дали отпор. Убийство Амин стало отличным знаком препинания. А затем наступил 2033 год, год взрыва "С годовщиной", бомбы-вспышки.
   Это был "ВЯВ", как называли это контртеррористы, высотный ядерный взрыв, бомба ненамного больше, чем взрывное устройство в Хиросиме, поднятая на пару сотен километров на борту небольшого туристического космоплана. Рентгеновские лучи испепелили все, кроме самых защищенных спутников на низкой околоземной орбите, в то время как гамма-лучи проникли в верхние слои атмосферы, высвобождая электроны высокой энергии, которые выводили из строя любую чувствительную электронику в зоне прямой видимости, а заряженные частицы заставляли магнитное поле Земли колебаться так, что электрические разряды разрушали кабели и цепи. И по небу полушария разлилось кроваво-красное полярное сияние, зрелище, которое вы никогда не забудете. Развитый мир был парализован на восемь дней.
   Это был чертовски сильный удар. Но даже сейчас, четырнадцать лет спустя, никто не знал наверняка, кто его нанес. В ФБР получили анонимное сообщение, содержащее "С годовщиной". Считалось, что, возможно, это относится к двухтысячелетней годовщине распятия Иисуса. Тогда, возможно, за это были ответственны антихристиане - или, возможно, они были отколовшейся христианской сектой - или, возможно, это были просто интриги террористов, решивших создать как можно больше проблем.
   Было много людей, у которых были проблемы с Управлением. За границей многие были возмущены внезапным превращением Америки из худшего в мире загрязнителя окружающей среды в новую совесть планеты. А дома многие ворчали по поводу нашего нового взаимодействия с миром: Америка была "гигантом, покоряющимся блошиным укусам", как выразился один из оппонентов. Конечно, было много людей, которые хотели наброситься в зачаточной ярости на кого-то или что-то. Это мог быть кто угодно.
   Но Соединенные Штаты и весь мир оправились. Взрыв был воспринят как тревожный сигнал. Годы национальной замкнутости закончились, и Америка начала играть ведущую роль в более широкой программе, которую всегда предусматривала Амин. Теперь Барнетт рассказала о том, как Управление опиралось на более глубокие традиции американского энвайронментализма, восходящие к Генри Дэвиду Торо и Джону Мюиру, а также на знаковые законодательные акты по охране окружающей среды, такие как Закон об исчезающих видах.
   А Барнетт, говорившая тихо, но невозмутимо, казалось, каждым словом вызывала призрак Амин.
   - В наши дни я слышу много разговоров об отчаянии. Мы проходим бутылочное горлышко, живем во время максимальной опасности. Что ж, возможно, это так. Но я не советую впадать в отчаяние. Ибо все грядущие века будут оставаться в тени того, что мы делаем сегодня, и их люди будут оглядываться на наше поколение и говорить, что они были героями. И они будут завидовать нам...
   Я отвлекся. Мне показалось, что я снова краем глаза увидел Мораг, которая пробиралась сквозь группу важных персон, молчаливая, как рыба в глубокой воде.
   А потом все начало разваливаться.
  
   Барнетт продолжала говорить. Но у моих ног появилась Гэа, маленький робот, тихо катящийся по зеленому ковру. - Не пугайтесь. Меня никто не видит, кроме проектной команды. У нас проблема на буровой установке.
   Я прошипел: - Что за проблема?
   Она вызвала в воображении изображение виртуальной реальности. Оно появилось в светящемся кубе у наших ног, светящемся ящике, похожем на аквариум. На металлической платформе стоял молодой человек. Его изображение высотой в десять сантиметров было прекрасно детализировано; я мог видеть заклепки в пластинах у него под ногами, похожие на булавочные головки. Он держал цилиндр, из которого торчали провода. Этот человек в кубе нервничал; было видно, как он вспотел. Я понял, что он был совсем молодым, даже младше Тома. Мы встали в круг и уставились на эту штуку сверху вниз: я, Шелли, Джон, Том, Соня, Вандер.
   Другие были отвлечены нашим поведением. Джек Джой появился из ниоткуда и присоединился к нашей группе. Он подозрительно наблюдал за нами, но я был уверен, что он не мог видеть куб. Но Барнетт продолжала говорить в смелых, ярких красках, и удерживала внимание большинства людей; возможно, она тоже слышала, что происходит, и вносила свой вклад в то, чтобы все было в порядке.
   Том прошептал: - Я не понимаю. Что это у него в руках?
   - Это крот, - сказал я. - Частично разобранный. У него не хватает носового конуса, спиральной части.
   Соня смотрела вниз, ее взгляд был острым. - Ничего не знаю о технологии, но схема очевидна. Мне приходилось сталкиваться с этим дюжину раз. Это видно по его позе, языку тела. Он террорист-смертник.
   Я думаю, мы все знали это на каком-то глубинном уровне. Но то, что Соня произнесла это вслух своим четким солдатским тоном, было чем-то другим.
   Шелли прошептала: - Он один из наших техников. Полагаю, проникнуть к нам было нетрудно. И вы можете видеть, как он сделал свою бомбу. У этого крота, возможно, и нет носа, но у него все еще есть сердце, основанное на энергии Хиггса.
   Я уставился на нее. - Модуль Хиггса? - Я принимал непосредственное участие в разработке модулей; в любом случае, они были искробезопасны по своей сути и были нагружены мерами безопасности. - Не могу представить, как он это подстроил.
   - Тогда у него больше воображения, чем у тебя, Майкл. Попрощайся с невинностью.
   Том спросил: - Что произойдет, если это взорвется?
   - Как маленькая ядерная бомба, - сказала Шелли.
   Соня огляделась. - Насколько мы близко?.. Думаю, слишком близко. Нам следует подумать об эвакуации.
   - Все уже под контролем, - тихо сказала Гэа. И, оглядевшись, я увидел, что людей тихо выводят из задней части шатра. Гэа сказала: - Худшего может и не случиться. Принимаются меры.
   Соня ничего не сказала, но выглядела сомневающейся.
   Я чувствовал себя ошеломленным, разбитым. Осознавал, что мое сердце бьется медленно, ровно. Все происходило слишком быстро, чтобы я мог осознать. Казалось, меня даже не беспокоило, что мой сын стоит рядом со мной здесь, в эпицентре событий. Я просто стоял там, ожидая, что произойдет дальше.
   Джон потянул меня за рукав и отвел в сторону. - Ты снова ее видел, не так ли? - прошипел он.
   - Что?
   - Мораг. Ты видел ее. Как раз перед тем, как появилась Гэа. Послушай, Майкл. - Я видел, что он был в противоречии, его распирало от того, что он хотел сказать, но все еще колебался. Он оглянулся на Тома, чтобы убедиться, что тот не слышит. - Я должен тебе кое-что сказать.
   Я чуть не рассмеялся. - Сейчас? Это не может подождать?
   - Это связано с Мораг, - сказал он тяжело, с болью. - Майкл, если мы не справимся с этим - или если Мораг снова появится, и она сама расскажет тебе - Лета, я не могу поверить, что говорю о гребаном призраке...
   Его настойчивость прорвалась сквозь мою оцепенелую отстраненность. - Скажи мне что, Джон?
   Он перевел дыхание. - Обо мне. Мораг и я. То, чего ты никогда не знал. Мы хотели сказать тебе... мы не хотели причинять тебе боль... но мы всегда ждали, ждали, а потом она умерла, и я не смог бы снова причинить тебе боль.
   - У тебя был роман. - Внезапно я понял это. Конечно, сначала она была подругой Джона. Даже после нашей женитьбы они работали вместе, она и Джон, биопоисковик и юрист по экологическим компенсациям, погруженные в сложные и неотложные проблемы двадцать первого века. - Все те времена, когда я работал, когда путешествовать было просто необходимо и мне приходилось держаться подальше, когда Мораг и Том оставались с тобой... - В моей голове события тех лет рассыпались на фрагменты, закружились, как кусочки калейдоскопа, и сложились по-другому.
   - Мы не хотели, чтобы это случилось, - сказал Джон, теперь уже больше защищаясь. - Хорошо? Это было непреднамеренно. Но нас столкнули вместе, и тебя там не было. Тебя там не было, Майкл. А потом ребенок...
   - Ребенок, который умер, - глупо сказал я. - Ребенок, рождение которого убило мою жену. А как же ребенок?
   Но, конечно, я знал ответ. Ребенок никогда не был моим.
   Том смотрел на нас обоих сквозь толпу. Его лицо ничего не выражало. Он знал, что между нами что-то не так, но не знал что.
   - Я знал, что когда-нибудь должен был сказать тебе, - уныло сказал Джон. - У меня никогда не хватало смелости. А потом появилась Мораг. Что, если именно поэтому она вернулась, Майкл? Это то, о чем я продолжаю спрашивать себя. Что, если она вернулась, чтобы рассказать тебе, что мы сделали, я и она?
   Я не помню, как нанес удар.
  
   Люди в шоке разбежались вокруг нас. Внезапно Джон оказался на полу, изо рта у него текла кровь, и я почувствовал себя так, словно ударил кулаком по стене.
   Шелли Мэгвуд схватила меня за руку и потащила прочь. - Я не знаю, что, черт возьми, происходит с вами обоими, но у нас здесь и так достаточно проблем.
   Вокруг нас становился заметным поток важных персон, выходящих из задней части шатра. Барнетт все еще говорила, но теперь ее послание было ободряющим, призывающим сохранять спокойствие. А в маленьком кубе крошечная фигурка террориста жестикулировала, пронзительно крича невидимым переговорщикам.
   Джон медленно поднялся на ноги. Он не смотрел мне в глаза.
   Я сказал: - Хорошо. Я спокоен. Они чего-нибудь добились с этим психом?
   - Он террорист-смертник, - сказала Шелли, ее голос был полон гнева и отчаяния. - Что ты думаешь?
   - Разве мы не можем просто отключить его спусковой механизм?
   - Не удаленно. Он довольно хорошо все продумал. И у него есть выключатель мертвеца. - Она глухо рассмеялась. - Парень хороший инженер. Наша единственная надежда - уговорить его. Но мы даже не можем понять, чего он хочет.
   - Он, вероятно, хочет многого. - Джек Джой стоял рядом со мной, потея сильнее, чем когда-либо. - Кое-что даже противоречиво. Но все мы действуем по многим причинам, не так ли?
   Я уставился на него, пытаясь понять. - Какого черта вы хотите?.. Вы это видите?
   Он постучал себя по уху. - У меня есть свои каналы.
   Шелли пристально посмотрела на него. - Кто вы? Вы имеете к этому какое-то отношение?
   Он не ответил. Он печально сказал: - В этом нет ничего личного. Пожалуйста, поверьте в это. Я, как частное лицо, на самом деле сочувствую вашим целям в этом конкретном проекте; гидраты явно представляют угрозу. Понимаете, но дело в том, что вы представляете. Движение, частью которого вы стали. Философия, стоящая за вашими действиями. Тщетная попытка противостоять изменению естественного порядка в мире, когда мы должны наслаждаться открывшимися перед нами возможностями. Ограничение наших свобод в процессе. Приобретение власти неизбираемыми и неподотчетными организациями и отдельными лицами.
   Это был тип спора, который я слышал много раз раньше. Но сейчас было не время для ерунды. Я попытался схватить его за воротник, но он был виртуальной реальностью; моя рука безвредно прошла сквозь его рубашку, разбрасывая пиксели телесного цвета. Я огрызнулся: - Если у вас есть какая-то информация, так и скажите.
   - Я прошу прощения, - сказал он почти официально. - Искренне. Ты мне нравишься, Майк. Правда, нравишься! - он подмигнул и исчез.
   И в двух километрах от моря смертник нажал на спусковой механизм.
  
   - Осознанность - это ядро Трансцендентности, - сказала Леропа Алии. - Думай об этом как о пробуждении. Во сне ты осознаешь только себя, свои мечты, надежды и страхи. Это своего рода сознание, осознание себя. Но когда ты пробуждаешься ото сна, ты начинаешь лучше осознавать себя и более широкую вселенную за пределами твоей собственной головы - и другие сознания, такие как твое собственное, твоих родителей, твоих братьев и сестер. Это важно. Ты должна увидеть вселенную их глазами, понять, что они чувствуют, прежде чем сможешь проявлять заботу.
   - Это больше, чем забота, - сказала Алия. - Это любовь.
   - Любовь, да! Любовь - это полное понимание другой души и забота о ней. И через любовь ты пробуждаешься на новый уровень, к полному осознанию других, так что твое собственное сознание расширяется еще больше. Это глубокий корень самой нашей человечности, - сказала Леропа. - Считается, что сознание эволюционировало как способ взаимодействия с другими сознаниями. Таким образом, полное самосознание невозможно в изоляции, а только через взаимодействие с другими разумами. И самое глубокое такое взаимодействие происходит через любовь.
   - Таким образом, Трансцендентность строится на осознании. На любви, какой ты ее испытала. Но это нечто большее, ибо Трансцендентность - это нечто большее, чем человек.
   - Трансцендентность охватывает все пространство. Каждая новая душа, втянутая в Трансцендентность, подобно тебе, обогащает целое. И каждая новая форма человечества, каждая со своим уникальным способом восприятия Вселенной, углубляет и расширяет наше понимание Вселенной. Все это сосредоточено в центре и разделяется между всеми. Не случайно политическое присутствие Трансцендентности называется Содружеством, поскольку это объединенное осознание является истинным общим богатством человечества.
   - И это еще не все. Преодолевая изгибы времени, Трансцендентность также пробуждает прошлое, пробуждает богатый опыт каждого человека, который когда-либо жил. Это расширение Содружества как во времени, так и в пространстве, на виды людей, которые когда-то существовали, а также на тех, кто существует сейчас. В конце концов, вселенная будет подобна драгоценному камню, который держат на ладони, и каждая его грань и мерцающее преломление - да, и каждый изъян - будут полностью известны и поняты. Это главный приз.
   - Почему Трансцендентность должна стремиться к этому? Потому что это необходимо, если мы хотим выжить. Алия, чем более пробужденной ты становишься, тем больше ты приобретаешь контроля над своим окружением и тем больше власти над своей судьбой. Мы должны вырваться из наших долгих грез, если хотим жить!
   - И еще есть наша великая судьба. За стенами времени все еще существуют великие умы, Алия. Мы называем их монадами. Нашей вселенной могло бы и не быть; были другие возможности. Почему наша вселенная? Из-за нас - из-за нашего потенциала вырасти до полного постижения космоса, выражения объективного космоса в субъективном осознании. Итак, ты видишь, Алия, что мы, люди, благодаря Трансцендентности, станем сознанием самой Вселенной - и мы выполним, мы должны выполнить великий проект монад.
   - И все это построено на любви!
  
   На Земле Леропа снова встретила Алию под развалинами древнего вигнерианского собора. После накала эмоций на "Норде" было тревожно возвращаться в серое, подавленное сообщество бессмертных. Даже Леропа была похожа на тень. Бессмертные стремились к чему-то высшему, но они как будто забыли, что значит быть человеком, подумала Алия.
   Но снова погрузиться в тайны Трансцендентности было почти облегчением.
   Теперь, под руководством Леропы, ей казалось, что она может видеть ее необъятные трансчеловеческие идеи, подобные огромным облакам в темноте, и мысли, которые вспыхивали, как молнии, между этими облаками. И во всех направлениях она могла видеть, как осознание Трансцендентности развивается, умножается, возводится в степень, этот огромный интеллект растет на ее глазах.
   Но когда они плыли по этому небу сознания, Леропа не была в буквальном смысле проводником для Алии, ее слова не были буквальным шепотом на ухо Алии. Это и было Трансцендентностью; Алия и Леропа были частями большего целого и в то же время выражениями его, поскольку собственное сознание Алии могло ненадолго сфокусироваться на ее ушибленном пальце. Но пылинка, которая была Алией, сочла полезным придерживаться метафоры новичка и наставника.
   И теперь, здесь, в темноте, Алия пришла узнать правду об Искуплении, и она слушала, как Леропа говорит о любви.
   - Трансцендентность любит тебя. Трансцендентность любит каждого человека. Так и должно быть, ибо любовь - это полное понимание другого, а значит, и самого себя. Любовь - основа всего, Алия. Ты видишь это? И именно любовь, бережное отношение даже к несчастливому прошлому привело к Искуплению. Чтобы Трансцендентность стала полной, мы должны искупить страдания прошлого - мы должны - и мы можем сделать это, только осознав их, полюбив их.
   - Во-первых, это свидетельствование - триллион крошечных точек зрения, подобных твоей, Алия, каждая из которых изучает какой-то уголок прошлого, какую-то крошечную потерянную жизнь и интегрирует это в более глубокое осознание целого. Следующий уровень осознания - это единение ипостасей, при котором ваше сознание сливается с вашим субъектом в прошлом - и вы выражаете свою любовь к ней, разделяя каждую частицу радости в ее жизни, поглощая каждый кусочек боли. Полное единение ипостасей каждой души в прошлом и будущем со всеми остальными, высшая логика, потребовало бы бесконечных усилий. Но Трансцендентность будет/является бесконечной и вечной; для такой сущности возможна бесконечная рекурсия, и поэтому она будет/должна произойти. Теперь ты это понимаешь.
   - Но все это, даже полностью реализованное единение ипостасей, является простым наблюдением. И даже если смотреть на это со стороны, страдание все равно останется где-то там, в прошлом.
   - Да, - сказала Алия. Она была на грани понимания - почти в восторге от опьяняющих идей. - Даже единения ипостасей недостаточно. Мы должны сделать больше.
   - Да, - сказала Леропа. - И мы можем сделать больше.
   - Как будто до сих пор мы рассматривали прошлое как великолепный гобелен. Мы следим за каждой нитью, за каждой жизнью, поскольку она прокладывает свой уникальный путь через потрясающие узоры целого. Но мы рассматривали прошлое как нечто неизменное, замороженное; мы никогда не позволяли себе вмешиваться в него, изменять малейшую деталь в переплетении - даже для того, чтобы исправить самые очевидные изъяны или исправить самые гротескные страдания.
   Внезапно Алия увидела, каким должен быть следующий уровень Искупления - что сделало Трансцендентное.
   - Мы прикоснулись к прошлому, - прошептала она.
   - Да. - Глаза Леропы заблестели.
   Леропа показала ей Майкла Пула в сверкающей толпе людей, взрыв на некотором расстоянии, в море, застывший во времени, как смертоносный цветок.
   - Смотри сейчас, - сказала Леропа.
  
   Сначала была вспышка. Занавес шатра почернел, спасая мое зрение. Долю секунды мы все стояли в темноте.
   Затем на нас обрушилась ударная волна. Бам.
   Шатер унесло ветром. Под внезапно открывшимся небом весь мир был полон огромной энергии, которая ревела надо мной, забывая о моем присутствии. Вокруг меня важные персоны падали, как кегли, или, кружась, уносились в воздух. Это было похоже на то, как если бы меня захлестнула какая-то огромная волна.
   Когда прошел шок, я обнаружил, что лежу на спине и смотрю в мчащееся небо, а весь воздух выбит из моих легких. Я изо всех сил пытался сесть.
   Над морем собиралось грибовидное облако. Маленькое, совершенное, симметричное, оно было возвращением кошмара двадцатого века. Вокруг его основания из воды вырывались огромные огненные струи. Я предположил, что нам удалось дестабилизировать некоторые из тех самых залежей гидратов, которые должны были обезопасить, что пламя возникло в результате воспламенения части выделившегося метана. Теперь ветер начал дуть в другую сторону, мне в спину, когда огромная волна жара над океаном начала поднимать воздух к небу и засасывать более холодный воздух с суши.
   Я был окружен обломками, разбросанными людьми. Я не мог видеть Тома, или Джона, или Шелли, или кого-либо еще. Я понятия не имел, что стало с Макаем и Барнетт. От низкой сцены, на которой они стояли, не осталось и следа.
   Беспилотник с камерой завис перед моим лицом, менее чем в пяти сантиметрах от моего носа. Камера представляла собой вращающуюся сферу размером с мой большой палец. Открылся крошечный портал, и на меня сверкнула линза, похожая на драгоценный камень. Я ошеломленно уставился на него.
   Казалось, я не функционировал. У меня были проблемы с дыханием, как будто мою грудь сдавили железными обручами. Казалось, я ничего не чувствовал, даже твердой земли под спиной или арктического холода, и не слышал ничего, кроме неясного, глухого рева. Было почти приятно сидеть тут, в то время как вокруг меня хлопотали бегающие люди, вращающиеся дроны, хлопали куски разорванного шатра.
   И рядом со мной была Мораг.
   Она сидела на земле, ни на волос не сдвинувшись с места, несмотря на ветер. Но ее лицо было искажено тревогой. - Ты в порядке?
   Я мог слышать ее, но больше ни черта не слышал. Согнул руку, проверяя суставы. Ответил на ее вопрос. - Думаю, да.
   И тут до меня дошел смысл нашего обыденного разговора. Она была здесь. Я даже мог разобрать ее слова. Я уставился на нее. - Черт. Мораг.
   - Знаю, - сказала она. - Это чертовски круто, не так ли?
   Мы просидели так еще один удар сердца. Затем я протянул руку, и внезапно она оказалась в моих объятиях, теплая и настоящая.
   Кажется, я потерял сознание.
  
  

ТРИ

  
   Надо мной нависла Соня. Она была вся в грязи, правую руку прижимала к животу, из раны на ее лбу текла кровь. Она закричала: - Слышишь меня, Майкл? Можешь двигаться?
   Я заставил себя выпрямиться. На секунду мир посерел, как будто реальность снова уходила из меня, но ощущение рассеялось. Соня протянула здоровую руку, чтобы помочь мне подняться, но поморщилась. Я встал, пошатываясь. Не думаю, что когда-либо чувствовал себя таким старым, таким обессиленным.
   Я оперся на Мораг. Она всегда была сильной, но сейчас казалась очень прочной, как каменная колонна. На ней был простой белый комбинезон - практичная одежда, которую она всегда предпочитала. Но сейчас комбинезон был заляпан грязью и брызгами крови, чьей-то другой крови, а ее светло-рыжие волосы растрепал ветерок. Она была еще более погружена в мир, чем раньше, когда ветер, казалось, не мог коснуться ее.
   Каким-то образом она вернулась: на этот раз не призраком, не ускользающим видением, мелькнувшим краем глаза, но здесь.
   - Ты настоящая, - сказал я.
   Она посмотрела на себя сверху вниз. - Настоящая?
   - Ты вернулась в этот мир. - Я коснулся брызг грязи на ее рукаве. - Раньше тебя не было. Теперь ты такая.
   - Это выглядит именно так, верно? Как странно.
   Внезапно моя голова наполнилась вещами и вопросами, задать которые ей я хотел семнадцать лет. Но даже в тот момент за всем этим стояло одно острое воспоминание о том, что Джон сказал мне об их романе, крупица боли.
   Я огляделся. На самом деле, как мне показалось, толпа была гуще, чем до взрыва. Инженеры и важные персоны, покрытые грязью и кровью, бродили вокруг или сидели в грязи. Гостей виртуальной реальности взрыв, конечно, не затронул. Они ходили, как сверкающие призраки, по полю боя, в которое превратилось наше мероприятие; у некоторых из них в руках были даже напитки. Я подумал, было ли у нас несколько посетителей, которых не было здесь до взрыва. Это было обычное явление: любители бутылочных горлышек, как их называли, туристы-катастрофисты.
   Я обратил внимание на остальных: Шелли, Джона, Тома. Все они выглядели побитыми и грязными, но не имели очевидных серьезных травм - никто, кроме самой Сони, которая вела нас, несмотря на поврежденную руку. Казалось, она единственная из нас, кто ясно мыслил. Я догадался, что сказалась ее военная подготовка, и был благодарен за это.
   Все уставились на Мораг. Возможно, помог шок от того, что мы только что пережили взрыв; если бы все не были притуплены этим, я не знаю, как бы мы справились.
   Перепачканное грязью лицо Тома было маской обиды и недоумения. - Папа...
   Я почувствовал укол сожаления, что не смог спасти его от этого глубокого потрясения. - Позже. Мы разберемся с этим.
   Вернулось что-то от его сухого цинизма. - Что ж, нам будет о чем поговорить, не так ли?
   Соня постучала себя по уху; возможно, она получала информацию через свои служебные импланты. - Хорошо, служба безопасности ЗИ выясняет ситуацию. Макай и Барнетт мертвы. На буровой много пострадавших. Сотрудники ЗИ делают хорошую работу, но они обеспокоены последующими атаками. И они надеются перекрыть каналы виртуальной реальности, чтобы мы могли избавиться от этих любителей узких мест.
   - А как насчет полиции, властей?
   - Посмотрите сами. - Она указала.
   Снаружи, где остался след от разрушенного шатра, толпились полицейские и военные, и когда мой слух восстановился, я услышал рев автомобильных двигателей, хлопанье лопастей вертолета. В любом случае, они должны были быть под рукой, чтобы обеспечить прикрытие для этого мероприятия с большим количеством VIP-персон, но они были незаметны, а теперь, казалось, просто вырастали из тундры.
   Соня начала выводить нас из шатра. - Полиция штата Аляска на данный момент расследует инцидент. Они хотят вытащить нас отсюда, нас пятерых...
   - Шестерых, - сказал я и схватил Мораг за руку. Что бы ни случилось, я не собирался разлучаться с ней.
   - Тогда шесть. Территория шатра и буровая установка будут закрыты как место преступления. Нас доставят вертолетом в больницу. Но мы будем находиться под стражей у военных.
   Шелли сказала: - Значит, мы все подозреваемые?
   Мы все выросли на терроризме и знали мантру: каждый находится на передовой, каждый является подозреваемым. Но удручало погружение в ее унылую обработку.
   Джон сказал: - Как минимум, нас привлекут в качестве свидетелей. Я позабочусь о том, чтобы мы получили надлежащее юридическое представительство. У меня есть контакты... - Он замолчал и принял свою обычную шумную позу компетентного человека, берущего на себя ответственность, и это на мгновение произвело впечатление, несмотря на размазанную по его лицу грязь, порванную рубашку, то, как его покрытая запекшейся пылью челка стояла дыбом. Но здесь стояла Мораг, огромная, как сама жизнь, невероятно живая, наблюдая за ним без всякого выражения. Он рассыпался, его слова иссякли, его личность распалась.
   Соня повела нас к месту, которое солдаты обозначили как посадочную площадку. К нам спустился вертолет, большой старый "Чинук" в камуфляжной расцветке.
   Я спросил: - Куда они нас везут?
   - Фэрбенкс.
   - Фэрбенкс? - Это было в глубине Аляски, в шестистах-семистах километрах от Прадхо-Бей.
   Соня пожала плечами. - Не мне решать. Мне сказали, что там хорошая больница. И там мы можем быть в безопасности. Вам нужно помнить, что реакция военных на подобные ситуации всегда заключается в установлении контроля. Рассредоточение ключевых лиц - неплохой способ сделать это.
   Шелли выдавила из себя улыбку. - Я - ключевой компонент. Тебя сразу поймут, не так ли?
   Том испуганно сказал: - Заткнись, заткнись.
   Вертолет тяжело приземлился, и солдат помахал нам рукой. Соня побежала к вертолету, держа Тома за руку. Они пригнулись, чтобы избежать все еще вращающихся лопастей. Шелли и Джон последовали за ней, а затем я и Мораг.
   Я крепко вцепился в руку Мораг. - Всегда хотел прокатиться на "Чинуке", с тех пор, как был ребенком.
   - Знаю, - сказала она. - В любой другой день это было бы захватывающе, не так ли?
   Я взглянул на нее. Она шутила? Но Мораг отреагировала бы именно так, с сухим юмором. - Да ладно, этот солдат, похоже, начинает злиться на нас.
  
   Мы сидели, пристегнутые ремнями к грубо привинченным к полу брезентовым креслам с откидными спинками. Избитые, в синяках, окровавленные, мы выглядели как беженцы из зоны боевых действий - думаю, такими мы и были. С нами летели шестеро солдат. Их лица были скрыты лицевыми щитками, похожими на козырьки космических скафандров, они наблюдали за нами, спокойные и настороженные, сжимая в руках массивное оружие.
   Мы взлетели с бесцеремонным креном. Это правда, что я всегда хотел полетать на "Чинуке". Конструкция этого вертолета была настолько хороша, что он летал еще до моего рождения и до сих пор эксплуатируется по всему миру. Но внутри этой старой птицы было ужасно неуютно, стоял жуткий шум.
   С воздуха вид буровой установки был впечатляющим. Мы видели ее через открытую дверь грузового отсека "Чинука". Сердцевина ее была вырвана полем Хиггса от бомбы смертника, оставив после себя пустой клубок ржавого металла, который хлипко держался на погнутых сваях. Что бы там ни оставалось несгоревшего, оно горело урывками. Вертолеты, самолеты и беспилотные летательные аппараты жужжали вокруг буровой установки, как мухи, а катера нервно огибали ее. Вдали от установки море, казалось, кипело, с вырывающимися на поверхность огромными медленно движущимися пузырями газа. Газом, конечно же, был метан, вырвавшийся из отложений гидратов, которые мы намеревались стабилизировать, но преуспели только в распаде. Но, по крайней мере, факелы, которые загорелись в первые мгновения после взрыва, казалось, догорели сами по себе.
   Вертолет оторвался от берега и устремился на юг, направляясь вглубь страны к Фэрбенксу, и больше я ничего не видел.
   У Сони, казалось, закончился адреналин, который завел ее так далеко. Теперь она склонилась над своей поврежденной рукой, морщась от боли. Я подумал, не мог бы кто-нибудь из солдат сделать ей укол морфия или что-то в этом роде, но Соня была способна попросить об этом сама, если бы захотела.
   Том, Джон и я погрузились в напряженное молчание. Мы избегали смотреть друг другу в глаза. Джон просто сидел, сцепив руки и уставившись в пол. Сама Мораг сидела, широко раскрыв глаза, сжав губы маленьким бутоном, выражение ее лица было непроницаемым. Я подумал, не переживает ли она тоже какой-то шок. В конце концов, что может быть более серьезной травмой, чем перевоплощение?
   Что касается меня, то я чувствовал себя совершенно выбитым из колеи, побитым взрывом, который мы пережили, и теперь подвешенным в воздухе в этой старинной военной машине, рядом с моей мертвой женой. Еще час назад я не мог предположить, что логика моей жизни приведет меня к такой ситуации, здесь и сейчас, когда все перевернуто с ног на голову.
   Наконец Шелли сказала: - Интересно, что случилось с нашими кротами.
   Я представил себе всех этих кротов, прячущихся в темноте, жалобно прислушивающихся друг к другу с помощью своих тонких акустических, электромагнитных и сейсмометрических чувств. В основном они бы выжили; они наверняка были достаточно далеко от взрыва. - С ними, вероятно, все в порядке, - сказал я. - Они найдут друг друга. Они поймут, что что-то пошло не так, и впадут в спячку.
   - Да. Но они испугаются.
   Джон приподнял брови. Но Шелли не впала в антропоморфизм; нужно было подумать о психическом состоянии нашей разумной инженерии. Я сказал: - Мы вернем их.
   Соня заметила: - Значит, в итоге мы принесли больше вреда, чем пользы.
   - Мы это исправим, - сказал я. Я сам удивился своей твердости. - Мы должны. Проблема с гидратами никуда не делась, что бы ни случилось сегодня.
   Шелли сказала: - Но Рууд Макай мертв. Как и Барнетт.
   - Нам просто придется занять место Рууда, - сказал я. - И, если откровенно, возможно, мы сможем использовать смерть Барнетт, чтобы помочь нам.
   - Думаешь, это сработает?
   - Держу пари, это то, чего бы она хотела.
   Джон поднял голову. После всего того, через что мы прошли, даже после взрыва бомбы, у него изо рта, куда я его ударил, все еще текла кровь. - Это на тебя не похоже, Майкл.
   - Может быть, я уже не тот человек, которым был пару часов назад, - огрызнулся я в ответ. - Я определенно чувствую себя по-другому. А как насчет тебя?
   Он рискнул взглянуть на Мораг. - Я не знаю, как мы должны справиться с этой ситуацией.
   - Тогда заткнись на хрен, - сказал я.
   Он снова опустил голову.
   Одна из патрульных приняла сообщение от пилота "Чинука". Она сказала нам, что распределение масс было неправильным; пилот на самом деле беспокоился, что у нас может быть безбилетник. Итак, нас всех обыскали, и патрульные прочесали трюм.
   Это оказалась Мораг. Ее фактическая масса намного превышала оценки систем "Чинука", которые были основаны на ее внешнем виде.
   Десантники посмотрели на Мораг и друг на друга и пожали плечами. Мы летели дальше.
   Вертолет приземлился в международном аэропорту Фэрбенкса. Мы выбрались из "Чинука", в то время как с неба спускалось все больше вертолетов, военных, полиции и береговой охраны, а на земле суетились машины скорой помощи и военные транспортные средства.
   Наш солдат сопровождения попытался затолкать всех нас в военный грузовик, бронированную машину повышенной проходимости, от которой воняло бензином; военные продолжали держаться за бензин. Том поднял шум из-за поврежденной руки Сони и потребовал скорую помощь. Но Соня сама отмахнулась от этого, и мы все забрались в кузов грузовика.
   Под конвоем нас увезли из аэропорта, и мы помчались по прямой дороге, называемой Эйрпорт-уэй. Мы свернули, не доезжая до центра Фэрбенкса, каким бы он ни был, и заехали в Мемориальный госпиталь, где собралось еще больше военнослужащих, чтобы встретить нас. Я не мог не восхититься скоростью, с которой были мобилизованы все эти ресурсы.
   В больнице серьезный молодой армейский офицер сказал нам, что мы должны лечиться от полученных травм, а затем допросил о том, что произошло в Прадхо-Бей. Он ничего не сказал о нашем юридическом статусе или наших правах. Джон что-то говорил о юридическом представительстве и дал офицеру несколько контактов, по которым тот хотел позвонить. Но у меня уже было ощущение, что я попал в ловушку огромного, бесчеловечного процесса, который не прекратится, пока меня не выплюнут с другого конца, не лишат какой-либо полезной информации - и, надеюсь, снимут подозрения.
   Нам сказали, что нас должны были разделить, чтобы обследовать индивидуально. Но я не собирался отпускать Мораг. Дело было не только в моих личных чувствах; ситуация казалась слишком странной, чтобы допустить это. Сначала армейский офицер ничего этого не понимал. Но я добился своего. В конце концов, я был старшим в проекте "Холодильник", и Джон оказал мне некоторую поддержку; он всегда был хорош в таких делах.
   Итак, в то время как остальных увезли поодиночке, Мораг и мне разрешили остаться вместе, хотя численность нашей охраны была удвоена.
   Нас отвели в смотровую, где нас осмотрели растерянного вида врач, пара медсестер, еще один армейский офицер и агент ФБР в черном костюме из местного отделения в Фэрбенксе. Врач быстро провел нас через несколько медицинских тестов. Мне оказали медицинскую помощь по поводу порезов, ушибов, удара по затылку. Мое дыхание было затруднено, грудная клетка сдавлена, а легкие заполнены дымом; они заставили меня некоторое время глотать чистый кислород. В остальном я был невредим. Затем меня подвергли еще нескольким проверкам, которые имели мало общего с моим здоровьем. У меня взяли образцы крови и ДНК; мне сделали рентген; исследовали все мои импланты; даже подвергли сканированию все тело. Я ожидал всего этого и выдержал.
   Параллельно медики обследовали Мораг. Она сдала кровь, когда в нее воткнули иглу, мазки со щек показали наличие ДНК, рентген показал, что кости и органы у нее в ожидаемых пропорциях. Но история с ее избыточной массой явно поставила их всех в тупик. И сканирующие машины были озадачены, когда у нее не обнаружилось ни одного из имплантов, которые можно было бы ожидать от человека ее возраста, ни спинномозгового интерфейса, ни звуковых чипов в костях черепа, ни медицинских мониторов, плавающих в ее кровеносной системе.
   Не было ничего невозможного в том, чтобы столкнуться с людьми, свободными от таких гаджетов. Были те, у кого были религиозные или другие моральные возражения против столь непосредственного взаимодействия с технологиями, и во многих частях мира такие средства все равно были недоступны. Люди постарше особенно сопротивлялись тому, чтобы электроника была засунута глубоко в их тела; я не думаю, что у дяди Джорджа за всю его жизнь был хоть один имплант. Но для большинства граждан развитых обществ Запада импланты были настолько очевидны и были таким ключевым интерфейсом к услугам и продуктам вашего общества, что вы просто брали их, не задумываясь, так же, как предыдущие поколения покупали сотовые телефоны и транзисторные радиоприемники. Так или иначе, Мораг была чистой.
   И когда начали приходить результаты ее лабораторных исследований, армейский офицер и агент ФБР начали смотреть на нее очень вопросительно. Я мог понять почему. Она предоставила им ДНК женщины, умершей семнадцать лет назад.
   Когда они закончили с осмотрами, медики настояли, чтобы мы немного отдохнули, прежде чем представители власти приступят к допросам. Парень из ФБР и армейский офицер согласились на пару часов. Мы никуда не собирались уходить, поиски среди обломков в Прадхо-Бей с помощью пальцев, собак-ищеек и микроскопических роботов только начинались - и я был уверен, что наша маленькая отдельная комната будет напичкана устройствами наблюдения, каждое наше слово и жест будут отслеживаться, записываться и анализироваться. Странно, что в подобных ситуациях ты начинаешь мыслить как преступник.
   Но они оставили нас. И впервые с момента ее возвращения я остался наедине с Мораг.
  
   Мы лежали бок о бок на раскладушках в маленькой отдельной палате, держась за руки. Когда мы успокоились, оторвавшись от суеты событий, у меня появилось время подумать, почувствовать. И я осторожно начал исследовать в своей голове возможность того, что все это может быть реальным.
   - Интересно, что они сделают со мной, - сказала она. - Я не только должна быть мертва, это уже достаточно плохо. Я должна быть на семнадцать лет старше, чем есть. Я, наверное, пугаю их всех.
   - Может быть, они думают, что ты клон, - сказал я. - Есть более простые объяснения, чем...
   - Чем правда? - Она повернулась на бок и посмотрела на меня; ее светло-рыжие волосы упали ей на лицо. - А как насчет тебя? Правда тоже пугает тебя, Майкл?
   - Какая правда? - У нее не было ответа.
   - Не знаю, что я чувствую, - сказал я. - Ощущаю, что просыпаюсь. Ты знаешь? Что до меня это просто доходит.
   - Знаю. Я не знаю, что сказать. Нам просто нужно дать этому время. - В ее голосе была та легкая мелодичность, которая была наследием ее детства, а в ее тоне как раз подходящая нотка юмора. Она была такой же, какой я ее помнил, и даже больше; она даже вернула мне то, что я о ней забыл, то, что когда-то было таким ценным.
   Семнадцать лет я копил в себе все, что мне хотелось сказать ей, все, что хотел сказать ей о своих чувствах, после того, как подумал, что навсегда упустил эту возможность. Но почему-то, когда она была рядом со мной, все это не имело значения. Это было так, как будто прошедших семнадцати лет никогда не существовало. Я вернулся к непосредственности ее смерти, к тому, что я чувствовал в первые дни и недели, и рана была такой же незаживающей, как и всегда. Эмоционально это не имело смысла. Но тогда ситуация, в которой мы оказались, не имела смысла. Я думал, что мое сердце не было запрограммировано на это.
   Мораг наблюдала за мной. - Ты через многое прошел, - сказала она.
   Это заставило меня рассмеяться. - Я через многое прошел... Знаешь, думаю, что тесты врачей начали делать это для меня более реальным. Я имею в виду, у призраков нет ДНК, не так ли?
   - Я не призрак, - тихо сказала она.
   - Хорошо. Но я думаю, что ты преследовала меня всю мою жизнь.
   - Всю твою жизнь? - В ее голосе звучало искреннее недоумение.
   - С тех пор, как я был ребенком. - Я никогда не рассказывал ей этого до того, как она умерла. Теперь, однако, я нерешительно рассказал ей эту странную историю.
   Она надула щеки. - В любой другой день это была бы чертовски интересная история.
   - Ты помнишь что-нибудь из этого? Например, те времена на пляже, когда мне было девять или десять.
   Она сказала, нахмурившись: - Я чувствую, что есть пробелы. Я не знаю, Майкл.
   Я прямо задал ей основной вопрос. - Как ты сюда попала?
   - Не знаю.
   - Почему это произошло? Почему ты здесь?
   Ей нечего было сказать.
   Я приподнялся на локте и посмотрел на нее. Теперь, когда я начал задавать вопросы, их стало больше, как будто мой мозг снова начал работать. - Почему тебе должно быть столько, сколько тебе сейчас? - Насколько я мог судить из того, на что намекал доктор, ей было ровно столько же лет, сколько и в день ее смерти.
   - Я не знаю, - сказала она. - Просто так оно и есть.
   - И как получилось, что ты не смутилась, узнав, какое сегодня число - семнадцать лет в твоем будущем? - Я потер свой собственный подбородок. - Как получилось, что ты не пришла в ужас, обнаружив, что я превратился в старейшего человека во Вселенной?
   - Мне просто показалось, что я знаю, где нахожусь. Когда я была. То, как ты все равно узнаешь о таких вещах, не задумываясь об этом.
   - Но это, должно быть, означает, что тебя каким-то образом подставили. Подготовили к твоему возвращению.
   - Перезагрузили? Это то слово, которое ты ищешь? - В ее голосе был страх, сомнение, но также и нотка юмора. - Ты всегда был таким технарем, Майкл. Поверь мне, я тоже хочу знать. Но я думаю, ты просто уходишь от важных вопросов. - Она покачала головой. - Семнадцать лет, а ты ни капельки не изменился.
   Она была права. Всего через пару часов после ее перевоплощения метафизика просто перестала иметь значение. Я сел, свесив ноги с края кровати, и повернулся к ней лицом. - Хорошо, давай перейдем к делу. Нет никаких признаков беременности, не так ли? Или схваток, родов?
   - Так сказал тот врач.
   - Но ты все это помнишь.
   Она нахмурилась. - У меня слишком рано начались схватки. Было чертовски больно. Ты отвез меня в больницу на машине. - Я вспомнил, что это была за поездка. - Меня направили на кесарево сечение. Накачали под завязку наркотиками, но боль... Я знала, что что-то идет не так. - Внезапно она заплакала, даже когда говорила; ее плечи затряслись, и она сердито вытерла глаза. - Черт возьми, Майкл, для меня это только что произошло.
   Мое сердце разрывалось на части. Я жаждал обнять ее, утешить. Но приступ гнева остановил меня. - Что еще произошло в промежутке? Белый свет, парень с бородой и большой книгой у жемчужных врат...
   - Я не знаю. - Она прикрыла глаза рукой, жестом, который я вдруг так хорошо вспомнил. - Что-то... Я не могу сказать. Это даже не похоже на воспоминание. Я ни о чем таком не просила, Майкл. - Затем она опустила руку и повернулась ко мне лицом. - Точно так же, как я не собиралась заводить отношения с Джоном. Ты, должно быть, уже знаешь об этом.
   - Как, по-твоему, я должен к этому относиться?
   - Это просто случилось, - сказала она. - В этом не было ничьей вины. Тебя так долго не было дома... Мы с Джоном много работали вместе. Мы просто как бы втянулись в это. А потом беременность.
   Она сказала мне, что решила не прерывать беременность, даже несмотря на то, что ребенок, очевидно, был от Джона, даже несмотря на то, что она знала, какую боль это причинит всем - и даже несмотря на то, что врачи советовали ей сделать аборт ради ее собственного здоровья, как я узнал теперь, - она не могла вынести его потери.
   - Итак, ты позволила мне думать, что он мой.
   - Мы не знали, как с этим справиться. Джон и я. Мы не знали, что сделать, чтобы было лучше.
   - Ты любила его?
   - Да, - храбро сказала она. - Но тебя я любила больше, Майкл. Я всегда любила. Джон тоже. Никто из нас не хотел причинять тебе боль. И потом, нужно было подумать о Томе. Я никогда не планировала оставлять тебя, знаешь ли, чтобы уйти к Джону. Наши отношения были просто чем-то, а потом нас настигла беременность. Мы не знали, что делать. Я не жду от тебя сочувствия, Майкл, но мы оба были в ужасном состоянии.
   Было трудно представить, что Джон, мой компетентный старший брат, попал в такую переделку.
   - Мы откладывали сообщение тебе, - сказала она. - Мы решили, что я подожду, пока у меня не родится ребенок - насколько мы вообще что-либо решали. Как только родился, как только появился на свет...
   - Он, - сказал я. - Ребенок был мальчиком.
   Она приняла это к сведению и осторожно кивнула. - Хорошо. Когда он будет там, все будет по-другому. Ты помнишь, какими мы были до рождения Тома, испуганными и радостными одновременно? Но потом, когда он родился, все вроде как прояснилось.
   - Я помню.
   - Итак, когда появился бы новый ребенок, когда он был настоящим, человеком, мы увидели бы, что все мы чувствовали. А потом...
   - И тогда ты сказала бы мне, что этот чудесный комочек радости принадлежал не мне, а моему старшему брату?
   В ее глазах вспыхнул гнев. - Это все, о чем ты думаешь, что это ребенок Джона? Если бы это был ребенок какого-то незнакомца, ты бы чувствовал себя лучше? - Она покачала головой. - Ты внезапно так постарел, что твое лицо словно расплавилось. Но внутри ты все еще маленький ребенок, все еще соревнуешься со своим братом...
   Возможно, она была права. В конце концов, мой кулак все еще болел в том месте, которым я ударил Джона в зубы. Но я хотел быть осторожным, не думать таким образом, не идти по этому пути, потому что не хотел делать вывод, на каком-либо эмоциональном уровне, что мой брат убил мою жену. Как я мог жить с такой мыслью в голове?
   Казалось, мы выдохлись. Мы сидели лицом друг к другу.
   - Не могу в это поверить, - сказал я. - Мы были вместе всего пару часов. Ради бога, ты вернулась ко мне из мертвых, как гребаный Лазарь. И мы кричим друг другу в лицо.
   - Ты первый это начал, - огрызнулась она в ответ.
   - Нет, это не я. Ты спала с моим братом.
   Мы пристально смотрели друг на друга. Потом рассмеялись и упали вместе. Я обнял ее и прижал ее лицо к своей шее. Ее кожа была гладкой, удивительно мягкой. Я подумал, что это была молодая кожа, во всяком случае, молодая по сравнению с моей.
   - Что насчет Тома? - спросила она шепотом мне в шею. - Ему будет тяжело.
   - Я сказал ему, что мы пройдем через это вместе. - Я сжал ее руку. - И Джон. Мы как-нибудь справимся с этим
   - Да. Но что за бардак. Забавная компания, вы, Пулы.
   Я отстранился и посмотрел на нее. Мне стало интересно, знала ли она, что Джордж мертв. - Как ты себя сейчас чувствуешь?
   - Я только что восстала из мертвых, - сказала она. - Не знаю, что я должна чувствовать.
   Мне было страшно спрашивать об этом, но я должен был. - Ты помнишь, как умирала?
   - Нет. Я помню стол, анестезию, боль. Помню ощущение, что все идет не так. Это было похоже на потерю контроля, как будто машина съезжает с дороги. - Это была не та метафора, которую кто-либо использовал бы в наши дни. Она немного отстранилась и посмотрела на свою руку, разминая пальцы. - Я чувствую себя так, как будто меня только что побрили. Как будто меня чуть не подхватило океанским течением или я чуть не упала со скалы. Мое сердце бешено колотится. Ты знаешь? Я чувствую себя так, словно чуть не умерла. - Она беспомощно уставилась на меня в поисках совета. - Но я действительно умерла, не так ли?
   И мы оба снова заплакали.
   Но в моем сердце было сомнение. Сначала все это вообще не казалось реальным. Затем, когда мы попали в больницу, пережив столь же нереальный опыт полета на "Чинуке", я думаю, что просто воспринял все это как счастливое чудо. Однако теперь, когда моя голова снова начала работать, сияние, казалось, угасло, и на меня начали давить вопросы.
   Факт был в том, что какой бы механизм ни вернул ее обратно и какая бы причина ни была для этого, с момента ее смерти для меня прошло семнадцать лет жизни, которую я прожил без нее, которую она никогда не разделяла. Итак, между нами был барьер глубиной в семнадцать лет. Эта мысль заставила меня заплакать еще сильнее.
   Мы оставались в таком положении, плача и обнимаясь, пока не пришел агент ФБР, чтобы задать нам трудные вопросы о событиях в Прадхо-Бей.
  
   Дреа прилетела на Землю, чтобы предложить Алии некоторую поддержку. Они встретились в маленькой хижине недалеко от центра сообщества Трансцендентных под собором. Стены хижины были полупрозрачными, и если бы Алия посмотрела вверх, она могла бы увидеть монументальную четырехгранную арку, царапающую небо.
   Леропа сидела рядом с ними, холодная, неподвижная.
   Им приходилось сидеть на тюфяках; в этой маленькой комнате не было стульев, а пол представлял собой просто накинутый на грязь тканый ковер. Каким-то образом это было типично для Трансцендентности, подумала Алия, ее амбиции вырастали из этой внешней убогости. Теперь она задавалась вопросом, имела ли серость миров, которые она видела, Ржавого Шара и Комка Грязи, даже самой Земли, какое-то отношение к колоссальному отвлечению Трансцендентности: нездорово замкнутая, одержимая прошлым, она была недостаточно вовлечена в настоящее - и пренебрегала бедными мирами своих человеческих субъектов.
   Сквозь стены хижины она могла видеть других членов общины, других Трансцендентных. Это была просто кучка очень старых людей, медленно и осторожно пробиравшихся сквозь древние развалины собора, сопровождаемых роботами- служителями и несколькими людьми обслуживающего персонала. Но в том, как они двигались, были закономерности, тонкие взаимодействия. Это было своего рода скопление, которое было тенью сверкающих созвездий мысли, которые она мельком увидела в самой Трансцендентности. Но это была гротескно уменьшенная тень.
   И сегодня движения Трансцендентных были беспокойными, резкими, как будто их что-то беспокоило.
   Это сомнение, с тревогой подумала Алия. Огромное сомнение, внедренное в космический разум, проникающее в хрупкие тела этих Трансцендентных. Вот почему они кажутся такими встревоженными. И, возможно, я - источник этих сомнений.
   Дреа тоже смотрела на бессмертных. Она смело спросила Леропу: - Почему вы не такая, как они?
   Леропа выглянула из хижины и посмотрела на своих сверстников. Она сидела, скрестив ноги, не испытывая видимого дискомфорта. - Может быть, только из-за одного. У меня никогда не было детей.
   Алия подалась вперед. Это был первый раз, когда Леропа рассказала ей что-либо о своем прошлом. - Никогда? Почему же?
   - Потому что я бессмертна, конечно. Если бы у меня были дети, я, вероятно, пережила бы некоторых из них. Даже если бы они размножались как нужно и сами были бессмертны, статистика несчастных случаев показывает, что некоторые умерли бы раньше меня. Мы, люди, эволюционировали не для того, чтобы пережить своих детей. Могу ли я быть избавлена от этого?
   Дреа сказала: - Но у них были бы свои собственные дети.
   - Да, и что потом? Мне сказали, что вы чувствуете связь со своими правнуками или даже поколением или двумя позже. Но после этого гены размываются мутным потоком спермы и течки незнакомцев. Иногда случайное скопление черт в огромной толпе ваших потомков напомнит вам о вас или ваших детях, о том, что когда-то было. Но в основном все, что определяло вас, просто стирается, как и все остальное в этой нашей преходящей вселенной.
   - И все же они размножаются, ваши потомки, снова и снова. Скоро они станут настолько далекими, что не будут чувствовать, будто вообще имеют к вам какое-либо отношение. Через тысячу лет их системы верований полностью изменятся. Есть вероятность, что они могут даже не говорить на одном языке. Ваш генетический вклад еще больше ослабевает, распространяясь по популяции подобно болезни. При наличии достаточного количества времени ничто не сохраняется, Алия, все, что вы создаете, все, что вы передаете, даже ваше генетическое наследие, сохраняется только в холодном биохимическом смысле. Как это сокрушительно, как опустошает, как изолирует! И, конечно, все это совершенно не имеет отношения к делу.
   - Не имеет отношения к чему?
   - К великому проекту бессмертия - личному выживанию. Алия, если ты решаешь не умирать, то ты делаешь это для себя, а не для своих потомков - потому что решаешь не расчищать сцену для них.
   - Таким образом, соревнуясь со своими собственными детьми.
   - Ты должна. Вот почему только люди, одурманенные сентиментальностью и сомнениями, решились бы заводить детей; это противоречит основной цели долголетия.
   И даже побуждения генов, в некотором смысле, выполнялись, подумала Алия. Гены стремились к собственному биохимическому выживанию. Если их нельзя было передать потомству, тогда их единственным средством выживания было тело их бессмертного хозяина. Такова была конечная логика бессмертия: бессмертная должна вытеснить своих собственных детей.
   Если бы мы были животными, подумала Алия, мы бы съели своих детенышей. Она спросила: - И вы не жалеете?
   Леропа презрительно посмотрела на нее. - Ты что, не слушала? Сожалеть не о чем. Лучше быть одной, чем быть брошенной. Неудивительно, что время сглаживает все вокруг! Это выбор, который тебе скоро придется сделать для себя, Алия. Иметь ребенка - значит открыть дверь смерти, ибо это означает растворение "я".
   Как холодно, подумала Алия, как эгоистично. Вот тебе и любовь Трансцендентности.
   Они сидели в потрепанной палатке, перемещенные во времени и пространстве, в то время как бессмертные копошились в грязи.
  
   Нас всех продержали неделю в безопасных, но душных помещениях больницы в Фэрбенксе. Нам даже не разрешили присутствовать на похоронах Макая и других - даже на государственных похоронах Эдит Барнетт, вице-президента, убитую так же, как президент, при которой она когда-то служила.
   Мораг была неразрешимой проблемой для властей.
   По их мнению, она просто появилась из ниоткуда. Ее внезапное появление в их бесконечном анализе упорядоченных рождений и смертей было таким же шокирующим событием, каким было бы исчезновение, зеркальным отражением убийства или похищения. Иммиграционной службе также требовалось объяснение ее присутствия на американской земле. И им нужно было понять, как могло случиться, что у нее была ДНК американской гражданки, семнадцать лет пролежавшей в могиле.
   Шелли мрачно пробормотала что-то об ограниченности бюрократического мышления. - Их беспокоят некоторые аномалии в записях о рождениях и смертях. Но Мораг появилась из ниоткуда. Как насчет сохранения массы? Разве нас всех не должны арестовать за нарушение этого маленького закона?
   Сама Мораг, конечно, ничего не могла им рассказать. Казалось, у нее был достаточно полный набор воспоминаний вплоть до момента ее смерти, семнадцать лет назад. После этого момента у нее, казалось, была некоторая частичная информация - впечатления, а не воспоминания. На каком-то глубинном уровне своего сознания она, казалось, понимала, что семнадцать лет прошли незаметно, но это было не то, что она могла сформулировать. Врачи выдвинули гипотезу о параллелях со случаями амнезии. Я сомневался, что это приведет их к чему-нибудь.
   ФБР, похоже, в конце концов остановилось на гипотезе, что она была каким-то незаконным клоном. Я был рад, что они погрузились в эту фантазию; я знал, что больше искать было нечего. Ее юридический статус оставался загадкой. Она, конечно, не была Мораг Пул, человеком, который умер так давно, по крайней мере, в глазах закона. Итак, ей было присвоено открытое досье "Джейн Доу" - по ее собственным словам, "как безликому трупу, выловленному из реки".
   Мораг не предоставили полную свободу, по крайней мере, пока. Ее отпустили под мою опеку, но даже эта сделка потребовала некоторых колебаний, поскольку власти решили, что я сам немного не в себе. Положение спасло неожиданное вмешательство тети Розы, которая использовала авторитет Церкви, чтобы поддержать меня.
   Так или иначе, после той недели нас всех "выпустили обратно на волю", как выразилась Шелли - всех, к моему удивлению, кроме Джона. Его отправили в более защищенное учреждение ФБР в Анкоридже. Были "связи", которые джи-люди хотели расследовать дальше. Его юридический статус был сомнительным, но я не слишком беспокоился. Если кто и мог постоять за себя в подобной ситуации, так это Джон. И как бы то ни было, во мне было достаточно злобы, чтобы радоваться, что федералы задают ему жару; я знал, что это подло, но чувствовал, что он это заслужил.
   Нас остальных попросили пока не покидать Аляску. Мы все вернулись в Прадхо-Бей.
   Какой странной командой мы были.
  
   Мы с Шелли снова погрузились в работу. Я с ощущением вины был рад отвлечься от странностей Мораг.
   Том и Соня тоже согласились вернуться к проекту. Том сказал, что не хочет видеть победу диверсантов, поскольку он сам видел, какой ущерб может нанести дестабилизация подводных гидратов. Мне было очень приятно, что мы собираемся продолжать работать вместе, хотя я и знал, что возвращение Мораг неизбежно поставит нас перед чрезвычайным, беспрецедентным напряжением.
   Еще до того, как мы с Шелли вернулись на побережье, уже началось восстановление самого "Холодильника". Многие техники, работавшие над этим проектом, были очень молоды - как и террорист-смертник, сам тоже техник, - и многие из них были убиты. Но смерти, казалось, сплотили выживших вместе; в них была решимость, что "плохие парни" не победят, что мы, оставшиеся, доведем это дело до конца в память о тех, кого мы потеряли. Возможно, это была предсказуемая реакция: мы все выросли, деля мир с террористами, с мрачным осознанием того, что с каждым твоим шагом вперед кто-то ждет, чтобы оттащить тебя назад. Но все равно это было трогательно.
   Работа продвигалась быстро. Сеть уже построенных нами туннелей, прорытая в кубических километрах морского дна, была нетронута, за исключением области под самой буровой установкой. Шелли не нужно было беспокоиться о наших кротах; большинство из них все еще функционировало, как я и надеялся. Как только сигналы перестали поступать, они просто терпеливо сидели в своих туннелях, ожидая, пока мы, противоречивые люди, сообразим, что хотим делать дальше.
   Однако нефтяная вышка, которую мы использовали в качестве базы проекта, была разрушена до такой степени, что стала бесполезной. Вскоре начался совершенно новый проект по ее безопасному демонтажу, что само по себе было огромным предприятием. Новая установка по сжижению азота будет смонтирована на прикрепленной к морскому дну плавучей платформе недалеко от места расположения буровой установки. Как только она будет установлена и подключена к нашей сети, мы снова запустим ее и закончим анализ нашего прототипа системы, работу, которую мы едва начали в роковой день взрыва.
   И после этого, подготовив наше доказательство концепции, мы бы обратились к властям с просьбой поддержать более широкое внедрение. Потеря Барнетт была огромным потрясением, но весь этот инцидент поднял престиж проекта, и у нас были все основания надеяться, что в конечном итоге взрыв принесет нам больше пользы, чем вреда.
   Когда мы снова начали двигаться вперед, работа доставляла удовольствие. Мы все помогали друг другу выздоравливать - и, возможно, в процессе спасали мир. Это приносило глубокое удовлетворение и полностью поглощало.
   Посреди всего этого я обнаружил, что Мораг отвлекает меня. Вы можете в это поверить?
  
   Мы вместе ели, гуляли, спали.
   Конечно, было радостно обнимать ее, погружаться в ее запах, ее тепло, чувствовать, как ее волосы вьются у меня на груди - ощущения, которые мой разум забыл, но мое тело помнило. Это было так, как будто я внезапно снова стал целым.
   Однако у нас не было секса. Я не был уверен, почему. Мое тело реагировало на ее близость, и я думал, что она тоже. Но почему-то это казалось неправильным. Возможно, это было как-то связано со странностью ее нового тела, плотностью, которую я ощущал, когда прикасался к ней. Но правда, возможно, была проще. Я стал на семнадцать лет старше с тех пор, как мы виделись в последний раз, хотя она совсем не постарела; возможно, я не хотел ее разочаровывать.
   Мораг не испугалась. - Дай этому время, - сказала она. - Не то чтобы кто-то из нас должен знать, как с этим справиться. Я имею в виду, сколько существует групп поддержки для мужей, чьи умершие жены вернулись к жизни? Мы найдем свой путь...
   Именно так я и сказал Тому. Но вскоре я сам не был уверен, что верю в это.
   Когда мы разговаривали, у нас все было хорошо, пока мы говорили о прошлом, о годах, которые у нас были общими. Она интересовалась моей работой, потому что интересовалась мной.
   Но если мы заговаривали о более широком мире, она быстро приходила в замешательство и даже, я боялся, скучала. В конце концов, она была не в курсе событий семнадцать лет. Например, у нее не было никаких воспоминаний о 2033 году; она была похожа на жертву комы, которая проспала все это время, и трансформация глобального общества, вызванная Управлением и взрывом "С годовщиной", была чем-то, о чем она узнавала, а не чем-то пережитым, как у меня.
   Меня разрывало чувство вины из-за того, что я чувствовал себя так, как будто я каким-то образом не заслуживал странного чуда ее возвращения. Но оставаться с Мораг было - вывихом. Я действительно испытал облегчение, отойдя от нее, вернувшись к работе, к нормальной жизни.
   Ее продолжали обследовать ученые и врачи федерального агентства. Я думаю, они могли бы оставить ее в покое, если бы не эта странная аномалия ее массы.
   Роза тоже, или, во всяком случае, ее присутствие в виртуальной реальности было частым спутником Мораг, как и Гэа, проявлявшаяся в виде ее маленького робота на колесиках. Мораг вспомнила очаровательную игрушку, которая десятилетиями пылилась на полке дяди Джорджа. Они сидели с ней час за часом, согбенная маленькая старушка в черном и нелепый робот, мягко расспрашивая ее. Я был рад этому, подозревая, что у них было больше шансов выяснить какой-то аспект правды, стоящий за перевоплощением Мораг, чем у любого количества государственных врачей.
   Я также хотел, чтобы Том провел некоторое время со своей матерью. Сначала он очень сопротивлялся. Он, конечно, не хотел, чтобы ему снова причинили боль. Или, может быть, сработал какой-то более глубокий инстинкт, какой-то аспект человечности Тома блокировал ее, потому что это не могла быть она. Но он признал, что должен справиться с ситуацией. И так они проводили время вместе, вдали от меня, вдали от Сони. Хотя я знал, что это не делало его счастливым.
   Через пару недель нам позвонил Джон из Анкориджа. Его наконец-то должны были освободить, и ФБР восстановило историю взрыва. Итак, мы с Томом полетели в Анкоридж, чтобы забрать его и узнать правду.
  
   Том, Джон и я сидели в маленькой комнате в местном отделении ФБР в Анкоридже.
   Джон выглядел достаточно здоровым. Он был чисто выбрит; ему даже удалось подстричься. Но можно было сказать, что в течение пары недель он жил с одним и тем же комплектом одежды, даже несмотря на то, что тот был выстиран и починен; на одном рукаве куртки виднелись слабые следы крови.
   И в его глазах было затравленное выражение, почти неопределимое, но оно было. В конце концов, он провел пятнадцать дней под стражей по прихоти огромной системы, без предъявления обвинений, без информации о процессе, через который он проходил. - Мне было полезно хоть раз увидеть другую сторону баррикад, - сказал он мне, когда мы встретились. Но я видел, что это была только видимость, что он больше никогда не будет спать так спокойно. Мой приступ нечестивого ликования, когда я впервые услышал, что его собираются задержать, теперь заставил меня устыдиться.
   Но я знал, что Мораг провела некоторое время с Джоном как виртуальная проекция с нашей базы в Прадхо-Бей. Когда я появился в Анкоридже, я понятия не имел, как прошли эти сеансы. Все, что сказал Джон, это то, как неловко она обращалась с технологией виртуальной реальности, которая сильно продвинулась с тех пор, как она исчезла из мира. Мне еще предстояло разобраться со своими проблемами по этому поводу; мы это не обсуждали.
   Мы изучали VR-изображения нашего бомбиста. Его звали Бен Кушман. Ему было двадцать три года. Я не был знаком с ним, но в его личном деле он описывался как один из лучших и ярчайших молодых талантов ЗИ. Мало того, я был потрясен, узнав, что он женат. У него даже был ребенок, трехлетняя девочка, симпатичная маленькая пуговка. Его молодая жена, любимица колледжа, теперь была вдовой в своем симпатичном доме для молодоженов в Скрэнтоне, и эта маленькая девочка, вероятно, даже не помнила своего отца.
   Том сказал: - Боже мой, он был моложе меня. И он кажется таким нормальным. Я думал, что он какой-нибудь фанатик, или настолько глуп, что им легко манипулировать, или же он просто сумасшедший. Но он не был ни тем, ни другим, не так ли?
   Нет, это не так. Кушман был умным человеком, происходил из достаточно обеспеченной семьи, добился успеха в своей карьере. В его биографии не было ни одного из обычных факторов риска самоубийства: ни расстройств настроения, ни шизофрении, ни злоупотребления психоактивными веществами, ни предыдущих покушений на собственную жизнь.
   - И у него был ребенок, - сказал я. - Кто покончит с собой, если у него есть трехлетняя дочь? Вот чего я не могу понять.
   Джон мрачно сказал: - Но, чтобы стать террористом-смертником, вам не нужно быть сумасшедшим, или невежественным, или отчаянно бедным, или ослепленным идеологией, или каким-либо иным образом обеспокоенным. Они такие же, как вы и я - как Бен Кушман здесь. Федералы понимают; они должны были во всем разобраться. И за последние пару недель я узнал об этом больше, чем когда-либо хотел знать...
   По его словам, на протяжении всей истории были террористы-смертники, начиная с еврейских фанатиков, которые нападали на римскую империю в первом веке, и исламских ассассинов на Ближнем Востоке в одиннадцатом веке, даже японских пилотов-камикадзе во время Второй мировой войны. Современная волна нападений террористов-смертников началась с взрыва заминированного грузовика у посольства США в Бейруте в 1980-х годах. С тех пор психологи, антропологи и другие специалисты накопили шестидесятилетний опыт в выяснении закономерностей, стоящих за подобными нападениями, и личностей, стоящих за ними.
   - За исключением того, что обычно в расчет принимаются не отдельные люди, - сказал Джон. - Это организация.
   Том наклонился вперед. - Какая организация?
   Кушман, как выяснилось, был членом радикальной антиконсервативной группы, называвшей себя "Множащиеся". Джон показал нам видеоролик в виртуальной реальности, где сам Кушман ярко говорит, стоя по стойке смирно, на его лице улыбка. - Будьте плодородны и размножайтесь. Наполняйте Землю и вселяйте страх и ужас во всех животных на Земле и птиц в небе...
   - Это из его предсмертной записки, - сказал Джон.
   - Из библии, - сказал Том.
   - Да. Божий наказ Ною.
   Множащиеся были экстремистской группировкой, которая приветствовала изменения, происходящие в мире. Пусть климат разрушится, говорили они, пусть вымирание доконает животных, растения, птиц и рыб. В конце концов, не было вероятного сценария, при котором люди вымрут. Мы должны следовать завету Ноя быть плодовитыми и размножаться - даже если конечным результатом будет то, что мы закончим жизнь в огромных куполообразных аркологиях на непригодной для жизни планете. И поэтому они выступали против таких организаций, как ЗИ, с их огромными амбициями изменить ход событий, спасти положение вещей.
   Было трудно понять, как такой парень, как Бен Кушман, связался с такой компанией, как Множащиеся. Но если присмотреться повнимательнее, прошлое Кушмана было немного сложнее, чем казалось. Его отец и другие Кушманы несколько поколений назад работали в сталелитейной промышленности, которая пришла в упадок, когда Америка отказалась от автомобилестроения. Глубокое чувство неудачи, заброшенности и предательства поселилось в голове Бена в очень юном возрасте.
   Конечно, он был способным ребенком. Он уехал учиться в колледж; на самом деле он выиграл стипендию от ЗИ. Какой-то частью своей души он был привлечен масштабом и амбициозностью программ ЗИ. Но здесь было противоречие, поскольку ЗИ была продуктом мира, выросшего после краха отраслей, которые обеспечивали доход и самоуважение семье Кушмана. Должно быть, был уровень, на котором он чувствовал себя глубоко некомфортно из-за того, что делал.
   - Как ребенок миротворца, собирающийся работать над системами вооружения, - предположил Том. - Работа может быть увлекательной. Но ты просто знаешь, что это неправильно.
   Итак, в Кушмане был глубокий конфликт, настолько скрытый, что никто об этом не подозревал, ни его семья, ни работодатели - возможно, даже он сам.
   - Но Множащиеся заметили это, - кисло сказал Джон. - Похоже, они стали экспертами в привлечении таких людей, как Бен Кушман. Федералы говорят, что они хищники, питающиеся эмоциональной уязвимостью.
   Том сказал: - До сих пор не понимаю, что заставило его взорвать себя.
   - Я же говорил, что это была организация, - сказал Джон. - Множащиеся. Терроризм самоубийц - это организационное явление, а не индивидуальное. Все очень просто.
   Если у властей был многолетний опыт борьбы с террористами-смертниками, то у таких организаций, как Множащиеся, был многолетний опыт, на который можно было опереться, чтобы превратить растерянного молодого человека вроде Бена Кушмана в существо, готовое покончить с собой по причине, о которой он, вероятно, не слышал год назад.
   Джон сказал: - Они втягивают вас постепенно. Они представляют свои интересы как благородное дело от имени сообщества - в данном случае всех тех, кто лишен гражданских прав и обеднел из-за Управления и других глобальных проектов. Они приводят вас шаг за шагом к более экстремальным позициям. Они показывают вам мучеников - ничто так не порождает террористов-смертников, как предыдущие взрывники, - из которых делают героев, которым вы хотели бы подражать. И они восхваляют вас, делают вас частью группы, заставляют вас стремиться к определенному виду героизма.
   - И затем вы делаете публичное заявление, под запись. - Мы мрачно наблюдали, как крошечный виртуальный Кушман, уверенно улыбаясь, произносит своими губами избранные цитаты из библии. - Это действительно был момент, когда Кушман покончил с собой, - сказал Джон. - Потому что, как только он записал это заявление о намерениях, у него не было возможности отступить. Учитывая психологический вклад, который он вложил в эту запись, ему на самом деле было легче умереть, чем страдать от потери лица из-за не доведенного до конца дела.
   Я сказал: - И он делал все это, работая над проектом, который планировал уничтожить.
   Джон пожал плечами. - Виртуальная реальность позволяет быть с твоими братьями, твоими учителями прямо под носом у твоего врага. Странно, что развитие технологий только облегчает нам причинение вреда друг другу...
   - Хорошо, - сказал я. - Но какой бы ни была мотивация этого парня, ему все равно нужна была поддержка.
   Как я и подозревал, превратить капсулу с энергией Хиггса в разрушительную бомбу было непросто. Кушману нужно было использовать специально разработанный вирус, чтобы пробиться сквозь слои защитного сознания капсулы, и даже тогда ему требовалось сложное пусковое устройство, чтобы заставить эту штуку взорваться. Кушман был одним из наших лучших инженеров, способным парнем, но он никак не смог бы собрать все это сам; у него, должно быть, была поддержка.
   Джон избегал встречаться со мной взглядом. Том неуверенно переводил взгляд с одного из нас на другого.
   Я сказал: - И вот тут-то ты и вступаешь в игру. Не так ли, Джон?
   Он махнул рукой. Кушман исчез, и появились новые изображения виртуальной реальности. - Они обнаружили следы ДНК на деталях оборудования для изготовления бомбы, оставленных в комнате Кушмана в Прадхо-Бей. - Мы увидели лица на дисплее на столешнице, лица, экстраполированные по следам ДНК: эмбрион, младенец, маленький ребенок, мальчик, растущий до совершеннолетия.
   Я задавался вопросом, была ли эта технология чем-то еще, что могло поразить Мораг после ее семнадцатилетнего отсутствия. Теперь стало возможным взять образец ДНК и вычислить, как этот геном проявлял бы себя в зрелом возрасте - или в любом возрасте, который вы пожелаете выбрать. Таким образом, криминалисты получили возможность воссоздавать лица жертв или исполнителей преступлений по малейшему человеческому следу, капельке слюны, чешуйке кожи под ногтем.
   Я узнал, кто это был, задолго до того, как реконструкция была закончена: эти черты широкого лица, глубокие, живые глаза, выдающиеся зубы.
   - Я его знаю, - сказал Том. - Видел его на презентации.
   Я тоже. На снимке был Джек Джой.
   - Ты был его первым контактом, - сказал мне Джон, защищаясь. - После того, как он встретил тебя в самолете. Он разыскал тебя, узнал, чем ты занимаешься, решил, что это может заинтересовать его маленькую деструктивную группу. Так они работают. Оппортунистичны, прощупывают почву, ищут способ проникнуть внутрь.
   - Я не знал, что он принадлежал к Множащимся, - сказал я, - или в чем-то подобном. Очевидно. Он сказал мне, что состоял в плавательном клубе на реке Лета.
   Том спросил: - Так как же он пробился в проект?
   Джон вздохнул. - Он пролез через меня. Я тоже пловец.
   Том просто разинул рот.
   - Джек перепроверил членство пловцов в ЗИ и проекте гидратов, и оттуда выскочило мое имя, так аккуратно, как вам нравится. Для него не могло быть проще. Оппортунизм, видите ли. И это было то, что ему было нужно. Он позвонил мне, чтобы познакомиться с проектом; он говорил о том, что пловцы поддерживают его финансово. Я не видел никакого вреда. Только когда он действительно появился, во всяком случае, в качестве виртуальной реальности, я начал чувствовать себя неловко.
   - Не понимаю, - сказал Том. - Если этот парень хотел уничтожить проект, зачем ему вкладывать в него деньги?
   - Для входа, - сказал Джон. - Если вы инвестируете, вы внутри; чем больше вы инвестируете, тем ближе к центру вы становитесь. И как только он оказался внутри, ему не составило труда найти Бена Кушмана, которого уже готовили Множащиеся.
   - Я не видел ничего плохого в пловцах, - с несчастным видом сказал Джон. - Мы все разные, Майкл. Это помогает вам справляться с трудным миром; вы принимаете вещи, вы находите способ зарабатывать на жизнь, вы продолжаете жить своей жизнью, вы пытаетесь наслаждаться поездкой. Там много юмора, знаете ли, черного, но это делает жизнь немного более терпимой...
   Мне было интересно, знает ли он о "Последних охотниках", еще одной группе в его "спектре", и что бы он подумал об их проявлении черного юмора.
   - И из-за этой твоей глупой снисходительности, - огрызнулся я на него, - террорист-смертник добрался до сути моего проекта. Из-за тебя нас всех чуть не убили.
   - ФБР оправдало меня, - сказал Джон, все еще защищаясь.
   - Но моральная вина полностью на тебе, - тяжело сказал я.
   Мгновение он смотрел на меня, как будто собирался дать отпор. Но потом опустил голову, побежденный.
   Том коснулся моей руки. - Ради бога, папа. Полегче с ним.
   На самом деле я не хотел, чтобы Том видел меня в таком мрачном настроении. - Я должен многое простить Джону прямо сейчас, Том. Наверное, я недостаточно взрослый, чтобы сделать это.
   Том откинулся на спинку стула. - Ты говоришь о маме.
   И вот она, проблема, которая разделяла и объединяла нас, оказалась на виду.
  
   Джон поднял голову, и я увидел в его глазах настоящее страдание. - Майкл, если ты хочешь знать, поможет ли это тебе вообще, я тоже разрываюсь изнутри. И, по крайней мере, я рассказал тебе, что произошло между нами до того, как...
   - До того, как ее призрак вернулся к жизни, чтобы самой рассказать мне все? Ты думаешь, это оправдывает то, что ты сделал?
   - Ты должен видеть, Майкл, что мы, Мораг и я, достигли своего рода соглашения между нами. Мы решили, что делать. У нее родится ребенок, мы посмотрим, как мы все будем себя чувствовать после этого, а потом поговорим с тобой. Все будет хорошо, мы все исправим.
   Мировое соглашение, подумал я: устный контракт, способ юриста рационализировать боль.
   - Но она умерла, - сказал Джон. - Смерть обрушилась на нас, как топор. После этого все изменилось, все нити нашей жизни оборвались.
   - И все время с тех пор мне приходилось иметь дело с этим в своей голове. Майкл, после смерти Мораг никто не знал правды о той беременности, никто, кроме меня. Я знал, как тебе было больно - и насколько было бы больнее, если бы ты узнал, что я сделал, - и не мог тебе сказать. И со временем мы привыкли к новому образу жизни друг друга, ты и я. Это был мой способ примириться с самим собой.
   - Немного спокойствия, - огрызнулся я. - Ты нашел Инге, у вас было двое детей. И она бросила тебя, не так ли? Может быть, Мораг преследовала тебя так же, как и меня.
   Его глаза гневно сверкнули. - Я ничего такого не выбирал, Майкл. Но должен был с этим справиться. Но теперь Мораг вернулась, она не пережила ничего из этого, она не может этого понять...
   Том выпалил: - Я тоже с ней разговаривал. С мамой. - Его голос был напряженным. Он сидел, скрестив ноги в коленях, руки аккуратно сложены на коленях.
   Мне было невыносимо видеть его таким, думать о том, как мы с Джоном поставили его в такое положение - как не смогли защитить его.
   Он сказал: - Для меня это ребенок, чертов ребенок. Мой младший брат, который убил мою маму.
   Я сказал: - Знаю...
   - Я всегда чувствовал себя вторым после зародыша. Перед призраком зародыша. Я вырос с таким чувством. Всегда думал, что ей, должно быть, он нравился больше, чем я. Потому что она позволила ему забрать ее жизнь, верно?
   - И ты говорил об этом с Мораг?
   - Она не слушает. Или не может. Для нее это было вчера, - сказал он. - Все это было, когда родился ребенок. Думаю, внутри нее есть что-то, что знает, что я вырос, что прошло столько времени, что-то глубоко внутри, что узнает меня. Но она не знает, как со мной разговаривать. Она помнит меня счастливым восьмилетним ребенком. Она расспрашивает меня о моей жизни, о Соне, как будто я все еще ребенок в начальной школе. Она ничего не знает о том, как я потратил семнадцать лет, пытаясь справиться со всем этим. Я не хочу причинять ей боль. Это не ее вина. И она моя мама. Но в то же время это не так. - Он посмотрел на Джона. - Ты понимаешь, что я имею в виду? Возвращение моей мамы не помогло, - решительно сказал Том. - Прости, папа. Именно так я себя чувствую.
   Он был прав, подумал я. Это было странно: год назад самым заветным желанием, которое вы могли бы исполнить для меня, было вернуть Мораг в мою жизнь. И теперь она вернулась - и это никого не радовало. Это было так, как если бы Мораг была бомбой, сброшенной в самую гущу наших запутанных, многослойных отношений.
   - Посмотрите на нас, на нас троих. Какой бардак. - Я встал. - Давайте. Давайте выбираться отсюда. Джон, теперь, когда твои импланты перепрограммированы, можешь купить нам обоим пиво.
   Джон встал, постучал в дверь, и нас выпустили в город.
  
   Путешествуя по разуму Трансцендентности, Алия и Леропа исследовали Искупление и то, как оно повлияло на жизнь Майкла Пула.
   - Это третий уровень Искупления, - сказала Леропа. - Он называется Восстановлением. Это начало новой эры, в которой Трансцендентность возьмет на себя полную ответственность за прошлое. Если у вас есть сила бога, вы несете ответственность за то, чтобы использовать ее. Разве ты не видишь этого великолепия?
   Теперь Алия могла видеть, что Трансцендентности было легко прикоснуться к прошлому, поскольку она обладала властью над конечностью Вселенной. Если вы правильно видели цепочки причинно-следственных связей, опоясывающие кривую Вселенной, вам нужно было лишь внести малейшую корректировку, и ваше прикосновение вызвало бы рябь, которая распространилась бы в самое отдаленное будущее, а затем по дуге времени в глубочайшее прошлое и вверх через долгую предысторию человечества: рябь, наконец, сосредоточилась на одной женщине и ее нерожденном ребенке. Дефектный ген, который мог бы проявиться таким образом, больше не проявлялся - и ребенок родился благополучно, мать прожила долгую здоровую жизнь. Это было все, что было нужно.
   И Мораг Пул, чья смерть была предотвращена, смогла пройти сквозь стены реальности и вернуться в жизнь своего изумленного, все еще скорбящего мужа. Внезапно эта часть жизни Майкла Пула, ушедшая в прошлое и много раз просматривавшаяся через призму резервуара наблюдения Алии, стала не такой, как раньше.
   Это было великолепное видение, подумала Алия, когда вся история, прошлое и будущее, сдвинулась и развевалась, как занавес на ветру.
   - Мы подарили Майклу Пулу его Мораг, - сказала Леропа. - Не копию - она была Мораг! Восстановленная, идентичная во всех отношениях, которые может определить философия. Мораг была выбрана ради Майкла Пула. И ради тебя, Алия...
   Но Алия поняла, что Трансцендентность ничего не делала для нее, а только для себя. И она знала, что если вы хотите понять Трансцендентность, вы должны продумать все до конца, мыслить как сама Трансцендентность.
  
   - История была изменена, - сказала она.
   - Дефект в гобелене прошлого был исправлен. Подумай об этом таким образом.
   - Но Пул знал, что Мораг была возвращена ему. Нельзя сказать, что ее смерть была исключена из реальности.
   Он помнил, как она умирала.
   - Конечно. Это не просто игра с нитями реальности. Это Искупление, Алия. Его цель - искупление. И не может быть никакого искупления потери Пула, если он не осознает эту потерю. Мораг была спасена от смерти и возвращена ему, помнящему эту смерть.
   Но это был еще не конец. - Спасая Мораг, вы спасли ее ребенка. Итак, этот ребенок теперь проживет жизнь, которая должна была закончиться преждевременной смертью при родах.
   - Да. Эта жизнь тоже будет искуплена во всей полноте Восстановления.
   - Но есть эффект второго порядка. Этот ребенок теперь станет отцом своих собственных детей, детей, которых никогда бы не существовало. И эти дети, в свою очередь, родят больше детей, реализуя больше утраченных возможностей... - Волна сдвигов, перемен хлынет вниз по реке истории, когда новая популяция никогда не-оборотней обретет жизнь, реальность, в которой им было отказано. Все это вытекает из этого единственного изменения, восстановления Мораг.
   И даже это был не конец. Обдумай это, Алия, продумай это до конца, до осуществления бесконечных амбиций Трансцендентности. Если так пойдет и дальше...
   До рождения Майкла Пула жило и умерло около ста миллиардов человек, и большинство из этих жизней были несчастными и короткими. Если вы добавите младенцев, умерших в утробе матери или при родах, вы можете умножить это число на десять или двадцать. Если бы Восстановление было осуществлено, то все эти потерянные миллиарды были бы восстановлены во времени. И потомки всех этих восстановленных, в свою очередь, были бы актуализированы из вселенной утраченных возможностей.
   Это было не так, как если бы Трансцендентность вмешивалась в альтернативные истории, выделяя различные реальности, ответвляющиеся от точек принятия решений, от жизни или смерти такого человека, как Мораг Пул. Это было так, как если бы каждая возможность генерировалась в некой метареальности, каждый человек, который, возможно, когда-либо жил в любых непредвиденных обстоятельствах, должен был родиться - и все эти возможности складывались, независимо от логики, в единую временную шкалу.
   - История будет бессмысленной, - пробормотала она. - Мир превратится в зеркальный зал, вытесненный сияющими восстановленными...
   - Все ошибки исправлены, - провозгласила Леропа. - Все травмы предотвращены. Все смерти устранены. Каждый человеческий потенциал реализован, реализация энтелехии!
   Даже успокоенная Трансцендентностью, Алия чувствовала себя сбитой с толку. Для начала, это привело бы к крайнему перенаселению. Как можно было бы прокормить всех этих скученных восстановленных, даже найти место, чтобы стоять на Земле или населенных планетах будущего?
   Но для Трансцендентности такие проблемы были тривиальными. Число восстановленных было бы огромным, но конечным - и любая конечная проблема была бы тривиальной для степени бесконечных возможностей. Это можно было бы сделать.
   Но возвращение Мораг не сделало Майкла Пула счастливым.
   Этот суровый факт прервал ход ее мыслей, и внезапно ошеломляющее безумие всего этого захлестнуло Алию. Внезапно она осознала свое тело, отдаленный клочок плоти в тени разрушенного собора, который бился и сворачивался сам по себе.
  
   Я вздрогнул и проснулся от испуга.
   Я перевернулся. Мораг сидела на кровати, на ее тело была накинута мешковатая футболка. Она раскачивалась взад-вперед, ее глаза были закрыты, лицо поднято вверх. Я мог видеть ее совершенно отчетливо, плавные линии ее рук, овал поднятого лица, хотя единственным источником света в этом убогом номере отеля Дэдхорса был циферблат маленького будильника. Это было так, как если бы она была залита светом из какого-то источника, который я не мог видеть, теплым сиянием, похожим на отблеск камина.
   Ее губы шевелились, а язык мелькал. Она начала бормотать, что-то вроде пронзительного бормотания. Это была высокоскоростная "речь", полная таинственной, непостижимой сложности, которую нам удавалось записывать раньше.
   - Свет, - рявкнул я. С жужжанием включился свет, и комната наполнилась размытым сиянием флуоресцентных ламп.
   Мораг перестала раскачиваться. В ровном ярком свете она выглядела просто женщиной, обычной Мораг, неоправданно сексуальной в моей мешковатой футболке. Но я мог видеть, как матрас прогнулся под ее весом. Она улыбнулась мне. - Ты в порядке?
   - Нет, - сказал я. - Ты же знаешь, как меня это бесит. Черт, Мораг. - Я сел, подложив подушку под спину, и натянул одеяло на грудь, защищаясь. - Ты что, никогда не спишь?
   - Не так уж много, - сказала она. - Мы уже проходили через это, Майкл. - Она была совершенно расслаблена, ее голос звучал почти мечтательно. Она мягко покачивалась, купаясь в этом свете из ниоткуда. - Я счастлива просто сидеть здесь. Мне нравится смотреть, как ты спишь.
   - Ну, это меня беспокоит. - Это было правдой; это мешало мне спать. Я всегда чувствовал, что она наблюдает за мной, какой бы молчаливой и неподвижной она ни была.
   Она дразнила меня. - Однажды мы не спали всю ночь. Тогда ты не жаловался. Помнишь то время в Эдинбурге? - Я действительно помнил; будучи гостями объекта атомной энергетики на побережье Ферт-оф-Форт, мы остановились в Холируд-хаусе, резиденции членов старой королевской семьи. Она сказала: - Ты, я, пара бутылок шампанского, немного детского масла...
   Она произнесла это соблазнительным, вкрадчивым тоном, который всегда приберегала для наших самых интимных моментов, и воспоминание об этом немедленно возбудило меня. - Хорошо, - сказал я. - Я как будто чувствую запах детского масла. Но...
   Но что-то было не так. Она была Мораг - я чувствовал это глубоко. Но это было так, как если бы в комнате с нами присутствовал кто-то другой, другая личность, воплощенная в Мораг. Я понятия не имел, как это выразить. Я не был уверен, были ли мне понятны эти чувства.
   И, кроме того, в тот момент я чувствовал себя дерьмово, в глазах першило, в горле пересохло, голова отяжелела от того чувства переполненности, которое возникает, когда не даешь сну шанса прогнать его. - Я становлюсь слишком старым для этого, - слабо сказал я.
   - Тогда возвращайся ко сну. - Она закрыла глаза, мягко покачиваясь.
   Я лег на спину и закрыл глаза. В своей голове искал ускользающие ритмы сна, пытался откопать фрагменты состояния сна, в котором был до того, как проснулся. Но я не мог игнорировать это тяжелое покачивание, взад-вперед, взад-вперед, когда кровать наклонялась то в одну, то в другую сторону, тихонько поскрипывая.
   Я снова посмотрел на нее. Она отвернулась, глядя в потолок, как будто искала что-то, чего я не мог видеть.
   - Знаешь, я все время их слышу, - тихо сказала она.
   - Что?
   - Голоса... Это похоже на бег реки, но только вне поля моего зрения, может быть, за деревьями. Это всегда где-то на заднем плане, и если я позволяю себе это услышать, это как бы проходит сквозь меня. Иногда я думаю, что если бы могла просто преодолеть этот барьер, пройти сквозь последние деревья к реке...
   - Что? Что бы ты увидела?
   Она закрыла глаза, сосредоточиваясь, вглядываясь внутрь себя. - Не знаю. Иногда мне кажется, что я почти могу понять. Например, когда ты учишься в школе и изо всех сил пытаешься ухватить какую-то концепцию. Видишь ее в общих чертах, улавливаешь несколько шагов логической цепочки. Но потом все это бросаешь, как будто жонглируешь слишком большим количеством мячей, и все это проходит. Или, может быть, это как загрузка.
   - Загрузка? О чем ты говоришь, Мораг? Кто пытается загрузить в твою голову?
   - Не знаю. - Она слабо улыбнулась. - Может быть, ответ содержится в самой загрузке, а я слишком тупа, чтобы его увидеть. Как ты думаешь, это возможно?
   - Я действительно понятия не имею.
   Она повернулась ко мне лицом. Протянула руки, и я взял их; она была расслаблена, но в ее пальцах чувствовалась сила, странная в ее теплой плоти. - Но наша проблема не имеет ничего общего с моими разговорами во сне. Не так ли, Майкл? Или даже с тем, что я не даю тебе уснуть.
   - Это не помогает, - искренне сказал я.
   - Знаю. - Она потерла большими пальцами тыльные стороны моих ладоней. - Между нами есть барьер. Что-то, что мешает нам общаться так, как мы привыкли.
   - Конечно, есть, - сказал я. - Ты была мертва. Я видел, как ты умирала. Ты была мертва семнадцать лет. Это нельзя просто стереть. - Я говорил более резко, чем мы говорили раньше. Но в тот момент, под холодным больничным светом этой мрачной палаты, я чувствовал себя слишком усталым, чтобы беспокоиться об этом.
   - Мы доберемся туда, - сказала она теперь невозмутимо. - Обсудим это. Мы должны посмотреть правде в глаза, вот и все. Нам просто нужно время. - Но, когда она заговорила, она снова казалась рассеянной. Она подняла лицо к потолку, ее глаза были полузакрыты. И ее губы зашевелились, язык замелькал во рту, как крошечная розовая змейка, когда она снова начала свое странное непонятное говорение.
   Я почувствовал себя исключенным, даже отталкивающим. - Господи. - Я попытался отдернуть руки. Но напугал этим ее, и она сжала пальцы. Я услышал, как хрустнули кости в моих руках, и закричал еще до того, как началась боль.
  
   Клиника Дэдхорса была простой, но и работа, которую им нужно было проделать со мной, тоже была простой. Врач дал мне обезболивающее, вправил сломанные кости на тыльной стороне ладоней, ввел наномашины, способствующие срастанию костей, обработал синяки, а затем надел на мои руки надувные повязки, похожие на перчатки.
   После этого я сидел в амбулатории, ожидая, когда Том заедет за мной и отвезет обратно в отель. Часы на стене показывали, что было еще только пять утра. - Черт, - сказал я.
   - Действительно, - сказала Роза. Ее голос появился раньше, чем она это сделала. Ее компактное тело возникло из воздуха, ее одеяния были такими черными, что, казалось, поглощали свет. В ярком антисептическом освещении больницы она выглядела совершенно неуместно. Она посмотрела на скамейку рядом со мной. - Если не возражаешь, я постою, - сказала она. - Возможности виртуальной реальности в этой больнице ограничены. Я бы не хотела никого встревожить, соскользнув со стула на пол.
   - Вы не принесли виноград, - кисло сказал я.
   Она наклонилась, чтобы осмотреть мои руки в боксерских перчатках. - О, боже. Ты был на войне.
   - Это было чертовски больно.
   - Уверена, что так и было.
   - Она не хотела этого делать, - сказал я. - Мораг. Просто она такая сильная. Ее новое тело, неважно. Она еще не привыкла к нему. У меня и раньше было несколько синяков. Я думаю, мы учимся вместе. Хотя это первый раз, когда она сломала кость.
   Роза кивнула. - Простейший тест показывает, что ее сила зашкаливает для человека ее роста и комплекции. Как и ее масса, она, ммм, больше, чем должна быть.
   Я неохотно посмотрел на нее. - Как вы думаете, она вообще человек?
   - Не знаю, - сказала Роза. - Я верю, что внутри она думает, что она человек, и, возможно, это, в конечном счете, самое важное. Но ее тело - нечто большее, чем человеческое.
   Исследования Гэа и Розы принесли свои плоды, сказала она.
   - Гэа объяснит вам физику. Когда мы берем кровь Мораг, то обнаруживаем человеческую ДНК. Ее молекулы состоят из атомов, протонов, нейтронов и электронов, таких же обыденных, как ваши и мои. И все же есть тайна этой дополнительной массы. Она поддается измерению, то есть масса реагирует на гравитацию, но при этом невидима для наших глаз, для всех наших органов чувств. Гэа говорит мне, что во Вселенной существует множество форм невидимой материи. Возможно, видимое тело Мораг похоже на яркий водоворот галактики, заключенный в более широком бассейне темной материи.
   - И что вы думаете?
   Она аккуратно спрятала руки в рукава. - Есть более старые идеи, которые могут помочь. У теологов долгая история различения формы объекта и его субстанции, его истинной природы. Этот анализ, конечно, восходит к Аристотелю. Церковь использовала его философию, чтобы найти способ осмыслить Евхаристию.
   - Святое причастие.
   - Да, тело, которое одновременно является куском хлеба и плотью Христа. Замечательное новое тело Мораг, возможно, обладает некоторыми качествами воскресшего тела Христа - действительно, тел, обещанных всем нам при воскрешении. Это тело, но нечто большее. Воскрешенное тело бесстрастно, неподвластно боли, подвижно, так что вы можете двигаться, как вам нравится, и обладает утонченностью, поэтому полностью подчиняется желаниям души. И в своем великолепии оно сияет подобно солнцу.
   Все это казалось мне такой древней чушью. Но я подумал о теле Мораг в темноте гостиничного номера, сияющем собственным теплым светом. - О, черт возьми, Роза. Вы верите во что-нибудь из этой чепухи?
   - Знаешь, не все, кто жил до эпохи просвещения, были глупцами. Что бы здесь ни происходило, каково бы ни было ее происхождение - что, если Мораг не первое проявление своего рода? Если в истории были более ранние мораг, мыслители того времени попытались бы объяснить ее на языке того времени, в понятиях, чуждых нам. Но их анализ может зафиксировать какой-то не до конца понятый аспект истины.
   Это ошеломило меня. Измученный, все еще испытывая боль, я покачал головой.
   Роза наблюдала за мной. - Я не думаю, что тебя беспокоит природа трансформированного тела Мораг. Не так ли, Майкл? Ты вернул ее, - мягко сказала она. - И это не так, как ты себе представлял.
   Мне было трудно ответить на это, потому что я еще не признался в этом самому себе, а мы с Мораг и близко не подошли к тому, чтобы обсудить это. Но она была права. - Мы не можем разговаривать, - сказал я. - Не совсем. О, мы можем поговорить о наших прежних жизнях, о том, что с нами случилось, о том, чем мы делились до того, как она, ну, умерла. Но даже это странно. Для нее это недавно; для меня это было семнадцать лет назад. Даже воспоминания уже не кажутся прежними. Затем есть тривиальные вещи, мелочи. Мы все время спотыкаемся. Мир изменился, пока ее не было, и я пережил все это. Но я должен все объяснять, как будто она туристка из какого-то другого места.
   Роза сказала: - Ее забрали из этого мира, но мир продолжал вращаться. И чем больше проходило лет, тем больше случалось такого, чего она просто не прожила, что не разделила с тобой.
   - Мертвые становятся еще мертвее, - мрачно сказал я. - Мне стыдно, что я не могу...
   - Что ты не можешь любить ее? Не стыдись, Майкл. Ты не напрашивался на эту ситуацию; возможно, ты оказался в ситуации, с которой никому раньше не приходилось сталкиваться. Неудивительно, что твои эмоции переполняют тебя. Но ты делаешь все, что в твоих силах, для всех, включая Мораг. Как и всегда. Знаешь, я верю в тебя.
   - Спасибо.
   Роза внимательно наблюдала за мной. - А как насчет твоей работы, Майкл? Все это мешает?
   Конечно, так и было. Я взглянул на часы. Еще не было половины шестого, но я знал, что у меня назначена встреча за завтраком на семь утра.
   Я усердно работал, потому что верил во все это. После взрыва, когда я погрузился в проект гидратов, то больше, чем когда-либо прежде, думал о контексте своей жизни, о смысле своей работы. Обнаружил в себе убежденность, впервые с тех пор, как был ребенком, до того, как цинизм выбил все это из меня. Мы должны были это сделать; это было так просто. И я был в центре всего этого.
   - Гэа продолжает говорить мне, что верит в то, что я - точка опоры истории, - сказал я. - Я. И вы сказали, что то же самое может быть правдой. Даже Джордж сказал это. Теперь я начал верить в это, верить в свой собственный миф. Это безумие?
   - Не обязательно. Но у тебя на пути стоит Мораг.
   - Думаю, да.
   - Возвращение потерянной жены - это фантазия об искуплении. Осмелюсь сказать, это была твоя фантазия. Но сделало ли это тебя счастливее?
   Я обдумал это. - Даже если вы вернете мне Мораг, вы не сможете все это смыть. Воспоминания о ее смерти. Все эти страдания, всю эту боль. Как будто это все еще существует, где-то там, за пределами досягаемости... Есть ли в этом смысл?
   - И чего ты боишься больше всего?
   - Что я возненавижу ее, - честно сказал я. - Не думаю, что смог бы это вынести.
   Она целеустремленно выпрямилась. - Мы не знаем, как она сюда попала. Не знаем смысла твоих посещений, этой странной реинкарнации. Не знаем, кто таким образом вмешивается в твою жизнь и почему. Но мы должны взять ситуацию под контроль, чтобы, с Мораг или без нее, ты мог двигаться дальше. Я думаю, пришло время довести это до конца.
   - Довести это до конца? Как?
   Я бы и за тысячу лет не догадался, какое слово она использовала следующим.
   - Экзорцизм.
  
   Они сидели в своей хижине с полупрозрачными стенами под возвышающимся собором.
   - Я все еще сомневаюсь насчет Искупления, Леропа.
   - Я знаю. Трансцендентность знает. Алия, ты стала чем-то вроде фокуса для внутренних дебатов.
   - Если вы собираетесь сказать, что я не гожусь для того, чтобы подвергать сомнению мудрость бесконечной сущности - существа, которое для меня такое же, как я для отдельной клетки своего тела...
   - Я бы и не подумала сказать ничего подобного, - пробормотала Леропа. - Твоя человечность - суть упражнения, Алия. Трансцендентность любит тебя такой, какая ты есть. И любовь Трансцендентности к тебе означает, что она знает тебя - она разделяет твои сомнения. Ты гораздо важнее, чем тебе кажется.
   - Вы уже говорили, что Трансцендентность любит меня, - тупо сказала Алия. - Несколько раз. - Казалось, это ничего не значило. Возможно, Трансцендентность была слишком велика, чтобы знать, что такое настоящая любовь. Возможно, конечность человечества была частью того, что заставляло любовь работать; возможно, необходимость посвящать такую большую часть своей ограниченной жизни другим в первую очередь делала любовь драгоценной. Или, возможно, виновато подумала она, возможно, это было просто эмоциональной незрелостью. Она могла быть могущественной, но была очень юной.
   И если Трансцендентность не понимала любви, сможет ли она когда-нибудь понять логику Искупления?
   - Даже Восстановления недостаточно, - прошептала Алия. - Как это может быть? Просто возродиться к жизни - этого просто недостаточно. Леропа, разве вы этого не видите? Майкл Пул любил Мораг. Свою Мораг, которая умерла. И его любовь к Мораг, в конце концов, привела к ее смерти. Его потеря углубила его любовь, обогатила ее. Такова природа жизни во вселенной смертных. Если вы грубо отмените ее смерть, просто вернете ее назад, тогда вы вырвете ее из контекста истории. Как сказал Майкл Пул?..
   - Мертвые становятся еще мертвее, - мрачно сказала Дреа.
   - И вы никогда не сможете это исправить. - Алия глубоко вздохнула; в этом была суть, хотя она едва ли знала, как это выразить. - Восстановление бесполезно, так же бесполезно, как и все наблюдение, свидетельствование, даже единение ипостасей. Потому что, даже если вы позволите Мораг Пул пережить страдания при родах, эта частица страдания все равно существует, где-то там, в более широкой вселенной возможностей.
   Леропа смотрела на Алию долгими ударами сердца. Впервые Алия заметила враждебность в ее взгляде. - Ты отвергаешь Восстановление, - сказала Леропа. - Но мне интересно, как бы ты себя чувствовала, если бы те, кого ты потеряла, были возвращены тебе.
   На стене хижины шевельнулась тень - смутно различимая человеческая фигура, возможно, женщина с младенцем на руках. Она шла неуверенно, как будто заблудилась. Глаза Дреа расширились, и она вцепилась в Алию.
   Алия рявкнула: - Леропа. Не делайте этого.
   Леропа тонко улыбнулась. - Подумай о своей собственной матери, о своем младшем брате. Они умерли в муках, которые ты не можешь себе представить. По крайней мере, твой брат, младенец, не знал, что происходит. Но твоя мать знала. В эти последние удары сердца осознание ее приближающейся смерти, потери всего остального в ее жизни - потери тебя - усилило ее страдания, расширило их далеко за пределы физического. Но так не должно быть.
   Алия пристально посмотрела на Леропу. - Ты называешь это любовью - навлекать на нас этот ужас?
   Леропа действительно казалась озадаченной своим выбором слов. - Навлекать?
   Дреа уткнулась головой в плечо сестры. - Заставь ее остановиться, Алия. Я этого не вынесу.
   Эта темная женщина, казалось, заметила хижину. Она медленно направилась к ней, прижимая к себе ребенка. Она казалась растерянной и измученной, как будто прошла через тяжелое испытание. Но сквозь туманную прозрачность стен хижины постепенно прояснялись ее черты.
   Леропа сказала: - Ты даже не хочешь попрощаться с ней? Ты даже не хочешь извиниться?
   - Леропа, умоляю вас.
   Женщина снова заколебалась. Остановилась на мгновение, оглядываясь по сторонам. Казалось, она шептала слова утешения ребенку у себя на руках. Затем повернулась и пошла прочь, ее фигура уменьшалась и расплывалась, пока не исчезла, как будто ее вообще никогда не существовало.
  
   Дреа посмотрела на Леропу полными слез глазами. - Знаете, в чем проблема? Вы, Трансцендентные, со всей вашей одержимостью прошлым, не слушаете людей. С меня хватит того, что меня использовали. Леропа, если вы, Трансцендентные, хотите использовать людей прошлого в качестве свалки своей вины, тогда вам следует сначала спросить их. Вам следовало спросить Майкла Пула, хочет ли он вернуть свою жену!
   Леропа вздохнула. - Что, если бы мы попросили тебя? Алия, ты бы предпочла никогда больше не иметь возможности увидеть свою мать? Ты можешь отказаться сейчас - но как ты можешь быть уверена в том, что будешь чувствовать через десять лет, или пятьдесят, или тысячу? Ты будешь бессмертной, Алия; тебе придется долго сожалеть о таком выборе.
   - И даже если бы ты сделала выбор для себя, сделала бы ты это от имени других? Например, твоего отца? С остальным человечеством ты даже никогда не встречалась? Ты самонадеянна, Алия, и это не обязательно плохо, но я не думаю, что даже ты достаточно самонадеянна для этого. Итак, что нам делать? Спросить их всех? - Она рассмеялась странным, сухим смехом. - Может, проголосуем?
   - Назначьте представителя, - импульсивно сказала Алия.
   Леропа пристально посмотрела на нее.
   Алия дрогнула, но осталась стоять на своем. - Я думаю, моя сестра права. Искупление на благо Трансцендентности, а не для нас. И в своем стремлении к Искуплению Трансцендентность упустила из виду простую человеческую мораль. - Я действительно читаю лекцию почти богу?.. - Назначьте представителя, который будет говорить от имени остальных.
   Леропа надменно сказала: - Невозможно. Простой человек не смог бы договориться с Трансцендентным. Ни она, ни он, вероятно, не смогли бы понять смысл выбора, не говоря уже о том, чтобы принять правильное решение.
   Дреа огрызнулась: - Вы не лучше меня, Леропа, вы высохшая старая...
   - Она права, - быстро сказала Алия. - Дреа, дело не в соперничестве, не в том, что одна группа людей господствует над остальными. Мы имеем дело с Трансцендентностью. Это действительно высшая форма жизни, высшее сознание. Ты могла бы спорить с этим не больше, чем цветок или травинка могли бы спорить с тобой.
   Дреа сказала: - Но ты могла бы.
   Алия улыбнулась, чувствуя усталость. - На самом деле я была бы в худшем положении, чем ты. Я часть самой Трансцендентности - это правда, Дреа, уже сейчас, хотя мое избрание еще не завершено. Я как один нейрон среди миллиардов в твоей голове.
   Леропа сказала: - Смертное существо не может вести переговоры со своим богом. Только Трансцендентный может вести переговоры с Трансцендентным. - Но она посмотрела в глаза Алии.
   Алия увидела там ответ. - Тогда, - сказала она, - мы должны сделать представителя эквивалентом Трансцендентного. Всего на один день.
   - Только на один день, - медленно произнесла Леропа. - Хорошо. Неплохие амбиции. Но, возможно, это поможет разрешить этот кризис. Но кто будет говорить от имени всего человечества? - Она холодно улыбнулась. - Возможно, Майкл Пул?
   Как ни странно, для Алии это имело смысл. В конце концов, Пул был получателем или жертвой восстановления Мораг. Он знал, что ему предлагали; он пережил это.
   И затем был сам Пул. Всю жизнь наблюдая за происходящим, Алия знала Пула так же хорошо, как и любого другого человека своего времени. Майкл Пул был ущербным, но порядочным, любящим и мужественным человеком, который пытался справиться. По ее мнению, в нем было все лучшее, что было в человечестве его эпохи. - Да. Майкл Пул.
   Леропа выглядела удивленной, как будто ее уличили в блефе. - Тогда ты должна подготовить его, Алия, - сказала она.
   - Очень хорошо...
   Глубокий трепетный страх пробежал по телу Алии. Во что она ввязалась - и как дошла до этого? Неужели она, маленькая Алия, изменила ход своей судьбы и, следовательно, изменила путь человечества?
   Но теперь она была частью Трансцендентности, и все ее сомнения и вопросы были необходимой проекцией ее собственного внутреннего смятения. Возможно, она пришла бы к этому моменту принятия решения каким-то другим путем, даже если бы ее никогда не существовало. Но я существую, подумала она. И я добилась этого. Я. И, возможно, это странное упражнение действительно помогло бы Трансцендентности разрешить ее эпохальную путаницу с Искуплением. Это был момент вызывающей, совершенно не трансцендентной гордости.
   Дреа переводила взгляд с одной на другую, приоткрыв рот, отстраненная. Алия увидела, что она дрожит от страха - перед ней, перед своей сестрой, а также перед странной старой бессмертной Леропой.
  
   Через пару дней после моего разговора с Розой мы собрались в вестибюле отеля Дэдхорса, который забронировали для наших целей: я, моя перевоплощенная жена, Том и Соня, Джон, Роза, Гэа. Гэа напичкала наше окружение технологиями контрнаблюдения. Мы, безусловно, не хотели, чтобы истории о том, что мы пытались сделать в тот вечер, просочились в прессу.
   Мы составили стулья с прямыми спинками в виде подковы и заняли свои места. Губы Джона были поджаты, руки сложены на груди, его мнение было очевидным. Соня широко раскрыла глаза. Я не мог сказать, о чем она думала - может быть, о том, с какой, черт возьми, семье связалась здесь? Маленький игрушечный робот Гэа просто катался взад-вперед по полу, каким-то образом успокаивая своей абсурдностью. Роза сидела в своем кресле или делала вид, что сидит; на коленях у нее лежала стопка книг в кожаных переплетах, а одета она была в стихарь и пурпурную накидку.
   Во главе подковы, в центре внимания группы, просто сидела Мораг, подняв голову, с широко открытыми глазами, наблюдая за нами без всякого выражения. На ней было простое платье с открытым воротом, ее любимого синего цвета; волосы зачесаны назад. Когда она пошевелилась, стул заскрипел под ее весом. Это могло бы быть забавно, если бы не было таким странным.
   Том печально оглядел комнату. - Я не могу поверить, что мы это делаем. Папа, нам обязательно здесь находиться?
   - Но экзорцист обычно не работает в одиночку, - сказала Роза. - Я бы ожидала, что буду работать с более молодым священником. Кем-то, кто мог бы заменить меня, если я погибну или стану одержимой. Там был бы врач, который при необходимости предоставит лекарства. И там был бы член семьи - кто-нибудь сильный, на случай, если все станет, ммм, интересным.
   - Это все шарлатанство, - сурово сказал Джон. - Мумбо-юмбо.
   - Это древний ритуал, - сказала Роза, увещевая его. - Он происходит из Нового Завета. Сам Христос изгонял бесов: "Имя мне легион".
   - Я помню эту строчку, - сказал я. - Много чертяк утонуло, не так ли?
   - Слово "изгонять бесов" на самом деле происходит от греческого корня, означающего ругаться. Вы привязываете демона к высшей власти - Христу - так, чтобы вы могли контролировать его и приказывать ему против его воли.
   Соня с любопытством спросила: - И это то, что записано в ваших книжечках?
   Роза подняла один потрепанный на вид том. - Это Rituale Romanum, руководство священника по богослужениям. Здесь содержится официальный обряд изгнания нечистой силы, санкционированный Церковью. Датируется 1614 годом. Однако не думаю, что сегодня нам нужно быть слишком официальными.
   Джон насмехался. - Что, без колокольчика, книги и свечи? Я разочарован.
   - Но на мне необходимая униформа, - сказала она, улыбаясь. - И я исповедалась перед тем, как прийти сюда. Мне отпущены мои грехи; демон ничего не сможет использовать против меня во время ритуала.
   - Шарлатанство, - повторил Джон. - В конце концов, что такое "одержимость демонами", как не симптом какой-то болезни - истерии, раздвоения личности, шизофрении, паранойи, некоторых других неврозов - даже простого химического дисбаланса в мозгу? Интересно, скольким сотням, тысячам психически больных людей пришлось пережить жестокость подобных обрядов?
   Роза сказала: - Возможно, не помешает немного смирения. Может наступить время, когда диагнозы "истерия" и "шизофрения" будут казаться такими же глупыми, невежественными и наполненными суевериями, как разговоры о демонах. Кроме того, Джон, вера не обязательна для твоего участия. Похороны не меняют факта смерти, но ты бы не отказался на них присутствовать, не так ли? И после посещения ты почувствовал бы себя лучше, потому что благодаря нашим ритуалам мы чувствуем, что имеем некоторый контроль над такой необычной и могущественной частью нашей жизни, даже над смертью. Этот обряд - всего лишь способ управлять невыразимым.
   - Так это то, что вы пытаетесь сделать сегодня? Заставить нас всех почувствовать себя лучше?
   Роза ответила: - Нет. Это не просто косметика. То, что мы имеем здесь, - это ритуал доказанной силы. И это единственный способ, который я могу придумать, чтобы преодолеть барьеры внутри Мораг - пообщаться с тем, кем она на самом деле является, или с тем, кто послал ее сюда. По крайней мере, это, несомненно, даст понять, что мы хотим, чтобы такое положение дел изменилось: может быть, просто факт нашего желания, наша искренность помогут достучаться.
   - Достучаться до кого? - потребовал Джон.
   - Не знаю, - огрызнулась Роза. - Если бы знала, возможно, нам не пришлось бы этого делать. Но если у тебя есть идея получше, я с удовольствием ее выслушаю.
   У него не было ответа, но я чувствовал, что он скрывает более глубокий страх. Когда он сидел там, скрестив руки на груди, с хмурым выражением лица, я почувствовал прилив беспомощной, защищающей любви к нему; в конце концов, он был моим братом.
   Лицо Мораг ничего не выражало. Теперь она сказала: - У меня, конечно, нет идей получше. Может быть, если мы толкнем дверь, то обнаружим, что кто-то тянет и с другой стороны. Давайте сделаем это. - Ее голос был ясным, спокойным, сильным.
   Мы все уставились на нее.
  
   Роза сказала: - Хорошо. Майкл, реквизит с тобой?
   У меня под сиденьем была маленькая сумка; теперь я достал ее и открыл. - Реквизит? Это правильное слово?
   - Просто отдай их, - сказала Роза, и в ее голосе послышалось раздражение.
   Я достал маленький пакетик с солью, который положил на пол с одной стороны от стула Мораг. Там был и флакон с вином кроваво-красного цвета, который я поставил с другой стороны.
   Том спросил: - Так что там с солью и вином?
   - Соль символизирует чистоту, - сказал я ему. - Вино - кровь Христа.
   Джон сказал: - Жаль, что у нас нет под рукой нескольких реликвий. Кусочка истинного креста. Косточки от пальца ноги святого. - Он засмеялся, но в одиночку, и никто не засмеялся вместе с ним.
   - Вау, - сказала Соня. Мне показалось, что она заговорила впервые. - Я не чувствовала себя так с тех пор, как в двенадцать лет возилась с доской для спиритических сеансов. - Ее голос звучал так, словно это было весело, как прогулка по тематическому парку с привидениями. Она подняла руку. - Волоски у меня на теле встают дыбом. Послушай, Том...
   Он сделал ей знак замолчать. Но я позавидовал отсутствию у нее воображения.
   Я снова полез в сумку и достал распятие. Это была маленькая серебряная подвеска, на самом деле наследство от моего дедушки Пула, манчестерского католика, который умер, когда мне было десять. Она была размером всего с четвертак, с маленьким Христом, похожим на игрушечного солдатика. Но это был необыкновенный момент, когда я поднял распятие перед Мораг, и я осознавал, что все уставились на маленький медальон, на то, как он отражал свет.
   Я передал распятие Мораг и наклонился над ней. - Прости, - прошептал я. - Не могу поверить, что заставляю тебя проходить через это.
   Она взяла кулон и улыбнулась. Ее лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего, и я чувствовал сладость ее дыхания. - Все будет хорошо. Вот увидишь.
   Я отстранился и сел.
   Роза уткнулась в свою книгу. - Давайте начнем. - Она начала читать, быстро, тихим голосом.
   Джон слушал минуту. - Это латынь?
   - Молитвы, - сказал я. - Молитва Господня. Пятьдесят четвертый псалом. Считается, что латынь более эффективна.
   Джон развел руками. - Кто я такой, чтобы спорить?
   Мы все сидели нашей "подковой". Тихий голос Розы продолжал бормотать, оставаясь единственным звуком в комнате. Даже Гэа молчала. Мораг просто сидела, опустив взгляд, сложив руки на коленях, распятие поблескивало между ее пальцами. Она казалась спокойной, настолько неподвижной, что я даже не мог различить, как поднимается и опускается ее грудь при дыхании. Меня поразило, что, должно быть, прошло много лет с тех пор, как я был в такой пустой среде, настолько лишенной электронных приспособлений, богатой и красочной текстуры современной жизни. Здесь была эта комната, в которой не было ничего, кроме ряда стульев, горстки людей, женщины в черном, бормочущей молитвы на языке, которого никто из нас не понимал. Но было удивительно, как росло напряжение.
   И вдруг Роза встала. Мы все вздрогнули.
   Роза указала на Мораг. - Кто вы? Оставьте свое притворство. Скажите мне свое настоящее имя. Кто вы?
   Мораг пристально посмотрела на Розу. Затем она потерла маленькое распятие и улыбнулась мне. Она совсем не казалась испуганной. Одними губами она произнесла: - Прости.
   Я был слишком потрясен, чтобы как-то отреагировать.
   А потом Мораг начала меняться.
  
   Ее тело, казалось, съежилось под одеждой, лицо сморщилось. На ее коже собралось что-то вроде меха, длинные светло-каштановые волосы, не прорастающие, а срастающиеся на лице и руках, как в трансформирующейся виртуальной реальности. Она продолжала взрываться внутри своей одежды, так что ее платье разваливалось, как палатка с перерезанными веревками. Но вскоре ее руки стали высовываться из рукавов, как будто они становились длиннее. Нетерпеливым движением она сбросила туфли, обнажив ступни с длинными, как на детских руках, пальцами.
   Все это заняло считанные секунды.
   Она встала. Стала такой стройной, что ее голубое платье сползло с нее. Обрывки нижнего белья, лифчика и трусиков, все еще прилипали к ней, но она сняла их, с любопытством рассматривая. Обнаженная, она была всего около полутора метров ростом. Ее тело было покрыто оранжево-красным мехом. Она была стройной, но у нее были груди с твердыми, выступающими сосками. Ее руки были длинными, примерно такими же длинными, как ее ноги. Ее почти человеческое лицо с длинным носом и выступающим подбородком было покрыто этим мягким мехом. Ее череп казался маленьким и был тоже покрыт этим гладким, блестящим мехом. Мне стало интересно, что стало с прекрасными волосами Мораг.
   Ее глаза были человеческими - бледно-серыми, мягкими. Она улыбнулась мне, показав ряд идеально белых зубов. Она подняла руку, мышцы под мехом напоминали узловатые веревки. Она все еще держала распятие.
   Я рискнул взглянуть на остальных. Они сидели на своих стульях, уставившись друг на друга. Том сжимал руку Сони так сильно, что побелели костяшки пальцев. Робот Гэа просто наблюдал, его пластиковые глаза блестели.
   Роза улыбалась.
   Джон сказал: - Что это, черт возьми, такое? Какая-то обезьяна?
   Роза снова спросила: - Кто вы?
   Существо, похожее на Мораг, заговорило, но это был отрывок той быстрой речи. Исходя из ее уст, это почему-то не казалось таким уж странным.
   Роза оборвала ее. - Мы не можем понять.
   Существо все еще смотрело на меня. Она колебалась, потом, более тщательно, проговорила. - Извините, - сказала она. Она произносила все части слова с преувеличенной осторожностью: - Из-ви-ни-те.
   Я сказал: - Скажите нам, кто вы.
   - Меня зовут, - сказала она, - Алия.
  
   Алия, обезьяноподобная тварь, которая была Мораг, медленно обернулась, ее человеческие глаза сияли. Она осторожно положила маленькое серебряное распятие на свое сиденье. Затем наклонилась - она была очень гибкой - и осмотрела маленький пакетик с солью и флакон с вином рядом со своим стулом. Она ничего не сказала; возможно, подумала, что наличие соли, вина и распятий - это нормально здесь для нас. Затем она выпрямилась и снова изучающе посмотрела на нас.
   Мы все просто уставились.
   Алия стояла более прямо, чем любой шимпанзе, хотя ее тело, несомненно, было обезьяноподобным, с высокой грудью и руками длиной с ноги. Было что-то странное и в ее бедрах, узких, со странной геометрией. Может быть, подумал я, она была похожа на наших отдаленных предков, раннюю разновидность австралопитеков, вскоре после того, как они отделились от шимпанзе.
   Джон выглядел самым испуганным, но ему было от чего ужаснуться. Мир Джона всегда был очень упорядоченным местом; у него было достаточно проблем с привыканием к идее призраков и перевоплощенных умерших жен. А теперь это. Но даже Роза, которую, как я думал, ничто никогда не смутит, сжимала в руках свои молитвенники, явно потрясенная.
   И Алия уставилась на меня, как будто она была так же ошеломлена, увидев меня во плоти, как и я ее.
   Внезапно Алия побежала по направлению к Соне. Мы все отшатнулись. Том и Соня вцепились друг в друга.
   Алия споткнулась через пару шагов и остановилась. - Извините, - сказала она в своей изысканной замедленной манере. - Высокая гравитация. Лучше пройтись пешком. Забыла. - Она сделала более осторожный шаг, затем второй, не очень грациозно; у меня сложилось впечатление, что ходьба была не тем, к чему она привыкла.
   Она стояла перед Томом и Соней. Я гордился ими за то, что они просто смотрели в ответ. Она сказала: - Соня Дамейер.
   Соня оставалась неподвижной.
   Затем она повернулась к Тому. - Томас Джордж Пул. Том. Я видела, как вы взрослели. Вариативная пигментация. - Она снова протянула руку и, к моему ужасу, провела кончиком пальца по щеке Тома.
   Том оттолкнул ее руку. - Отвали, планета обезьян.
   У Алии отвисла челюсть. Она выглядела потрясенной - внезапно ее лицо стало очень человеческим под этой меховой маской. - Я вас обидела? - Она поклонилась. - Прошу прощения. Уверена, что это не последний раз, когда я делаю что-то не так.
   Соня спросила: - В чем проблема, разве там, откуда вы родом, нет белых людей?
   Алия подумала об этом. - Перед Первой экспансией гомогенизация культуры на Земле устранила и без того незначительные различия между расовыми группами людей. Пигмент кожи является одной из наиболее наследуемых генетических особенностей человека, и различия быстро стираются. - Мне показалось, что ее голос становился лучше, грамматика чуть более четкой, тон более контролируемым. Но вся эта чушь о пигменте кожи звучала высокопарно, как будто она обращалась к какому-то хранилищу данных. Она лучезарно улыбнулась Соне и потянула за шерсть на своем лице. - У некоторых из нас вообще нет пигмента на коже!
   Том спросил: - Что такое "Первая экспансия"?
   - Будущее, - прошипел Джон. - Она говорит о будущем. Я так думаю.
   Возможно, он был прав. Но я подумал, что если была "Первая экспансия", то должна была быть и вторая, по крайней мере, может быть, и третья. В одной этой фразе я уловил проблески выдающейся истории.
   Алия отошла от Сони. Подойдя к роботу Гэа, она наклонилась, протянула руку - и подняла его. Она переворачивала робота снова и снова, в то время как крошечные колесики Гэа жужжали.
   Я был ошеломлен. Алия показала, что она "настоящая", такая же реальная, какой была Мораг, взяв в руки предметы для экзорцизма, прикоснувшись к щеке Тома. Но она казалась такой же "реальной" в виртуальном мире Гэа. Возможно, у них были разные категории реальности, откуда бы она ни была родом.
   Алия опустила робота, присела на корточки и посмотрела на него. - Вы - Гэа. Искусственный разум.
   Гэа для пробы покаталась взад-вперед, как будто проверяя, работают ли ее колеса. - Вы уже все обо мне знаете. - Каким-то образом напыщенный голос робота Гэа из фильма "Б" соответствовал ситуации.
   - Да, знаю.
   - Можем мы просканировать вас?
   - Конечно, - весело сказала Алия. - На самом деле, вы уже сделали это. - Она погладила Гэа по голове. - Вы восхитительны. И так хорошо сделаны. Мы поговорим позже.
   Хорошо сделана? Это было одно из самых продвинутых искусственных разумных существ на планете. Алия говорила как покровительствующий посетитель музея, восхищающийся мастерством кремневого ручного топора эпохи неолита.
   Алия прошла мимо Джона, который отшатнулся.
   И вот, наконец, она подошла ко мне. Это было существо ростом с десятилетнего ребенка, ее мех блестел там, где он слоями покрывал ее плоть. Я с трудом мог прочитать выражение ее уплощенного лица, она была слишком чуждой для этого. Но мне показалось, что я увидел теплоту в ее глазах.
   Я сказал: - Полагаю, вам интересно, почему сегодня вас пригласили сюда.
   Джон фыркнул. - Боже, Майкл. Как ты можешь шутить?
   - Мне нравится ваш юмор, Майкл Пул, - сказала Алия. - Не то чтобы я всегда его понимала.
   - Вы понимали? - У меня кружилась голова; я пытался разобраться в этом. - Вы, э-э, изучали меня?
   - Мы говорим "свидетельствовать", - сказала она. - Я была свидетельствующей для вас, Майкл Пул, всю вашу жизнь. Всю свою жизнь.
   - Тогда вы действительно из будущего, - сказал Том. В его голосе слышалось раздражение. - Мой отец мертв для вас, не так ли? Он ископаемое, которое вы откопали. Вы можете прочитать всю его жизнь, как книгу. От рождения до смерти. Мы все мертвы для вас...
   Джон коснулся его руки. - Том, успокойся.
   - Это не так, - сказала Алия. - Томас Джордж Пул, быть свидетельствующей - это не просто наблюдать. Это и ценить. Разделять. Майкл Пул, я разделяла вашу жизнь, ваши триумфы, ваши беды. И теперь я, наконец, встречаюсь с вами. Это больше, чем честь. Это - реализация.
   Роза поджала губы и кивнула. То, что за мной наблюдало будущее, было одной из возможностей, о которых она догадывалась. Она выглядела почти удовлетворенной, загадка разрешилась.
   Но я чувствовал себя очень неловко. Это было нечто большее, чем застенчивость. Я был букашкой, попавшей под предметное стекло микроскопа, вся моя жизнь была раскрыта для осмотра. Я огрызнулся: - А что насчет Мораг?
   Улыбка Алии угасла. - Я стою перед вами, и вы спрашиваете о Мораг?
   Я не мог в это поверить. В ее голосе звучала обида.
   Роза заговорила, впервые с тех пор, как к нам пришло это новое видение. - Том прав, не так ли? Что вы из будущего?
   Алия повернулась к ней. На ее маленьком личике появились смешливые морщинки. - Это зависит от того, что вы имеете в виду. Вы можете перефразировать вопрос?
  
   Том осторожно спросил: - Вы родились на Земле?.. - Нервы, казалось, его подвели. - О, черт. Я не могу поверить, что вообще задал подобный вопрос! Это похоже на что-то из тех старых книг, которые ты читал, папа, это клише...
   Соня коснулась его руки. - Том, все в порядке.
   Я сказал: - Это трудно для всех нас. - Так оно и было. Я был спокойнее, чем Том или Джон, но внутри кричал от идиотской странности всей этой ситуации.
   Том перевел дыхание и попробовал снова. - Хорошо. Так вы родились на Земле?
   Алия фыркнула. - Я выгляжу так, будто родилась на Земле?.. Извините. Я родилась на корабле под названием "Норд". - Она заколебалась. Временами казалось, что ей требуется некоторое время, чтобы подобрать нужное слово, как будто она обращалась к какому-то вложенному хранилищу данных. - Ммм, космическом корабле.
   - Ах, - сказала Роза.
   Джон повернулся к ней. - Что вы имеете в виду, а?
   - Это объясняет длинные руки, высокую грудь. Подобно нашим предкам-приматам, Алия эволюционировала для лазания - или для низкой гравитации. - Она улыбнулась. - Наши предки были обезьянами, и такими же будут наши потомки. Епископ Уилберфорс, должно быть, переворачивается в могиле.
   - Потомки? - Для меня это был слишком большой скачок. - Алия, вы человек?
   - Конечно, я человек. - И снова она казалась обиженной, расстроенной тем, что я вообще спросил.
   Странно, но временами она казалась очень юной, даже подростком, и ее было легко обидеть, особенно мне. Я решил, что должен быть очень нежным, тактичным. Или настолько тактичным, насколько это возможно с девушкой-обезьяной из будущего. Что за бардак, подумал я.
   Алия сказала: - Но в мое время все по-другому. Люди расселились. Мы стали семьей.
   - Среди звезд? - спросила Гэа.
   - По всей галактике.
   - Эта экспансия, о которой вы упоминали, - сказал я. - Или экспансии.
   - В человеческой Галактике есть много разных людей. Так же, как и в вашем времени. - Она нахмурилась. - Или нет. Есть ли? Простите, я должна знать.
   Роза мягко сказала: - Прошло около тридцати тысяч лет с тех пор, как умер последний нечеловеческий гоминид. Homo sapiens sapiens один на Земле.
   - Тридцать тысяч лет? О, хорошо. - Алия сказала это легкомысленно, как будто тридцать тысяч лет - ничто, ее ошибка простительна. Ее манеры были игривыми, почти кокетливыми. Но за ее словами скрывалась мрачная, пугающая перспектива, необъятность пустого времени.
   Я сказал: - Хорошо. Тогда вы из будущего. Из какого вы числа?
   - Я не могу сказать.
   - Какого числа вы родились?
   - Я не могу сказать! - Она взволнованно всплеснула руками. - Это скользкие концепции. Я хочу дать вам ответы, но вы должны задавать правильные вопросы!
   Гэа сказала: - Конечно, она не может отвечать на вопросы о датах.
   Джон проворчал: - К чему вы клоните?
   - Теория относительности.
   Странным следствием специальной теории относительности Эйнштейна является то, что время фрагментировано. Информация не может распространяться быстрее света, и эта конечность делает невозможным установление истинной одновременности, универсального "сейчас". И поэтому существует своего рода неопределенность во времени, которая увеличивается по мере того, как вы продвигаетесь дальше. Если Алия родилась на другом конце Галактики, эта неопределенность действительно может быть существенной.
   - Как странно, - сказала Роза, - жить в такой обширной географии, что подобные эффекты становятся важными.
   - О, ради Бога, - огрызнулся Джон.
   Гэа сказала Алии: - Предположим, ваши предки остались на Земле.
   - Да?
   - Это устранило бы двусмысленности теории относительности. В таком случае, сколько времени прошло бы на Земле между рождением Майкла Пула и вашим собственным? Вы это знаете?
   Алия сказала: - Округленно...
   - Этого хватит.
   - Полмиллиона лет.
   Последовал еще один ошеломленный момент, потрясенное молчание. Человеческой расе в мое время, как я теперь вынужден был думать об этом, было всего, может быть, сто тысяч лет. Алия действительно была далека от меня, сам вид стал во много раз старше, чем в мое время. Было трудно воспринимать такую перспективу.
   Том спросил: - Итак, как вы сюда попали? Вы путешествовали во времени?
   Алия склонила голову набок. - Ненавижу быть занудой. Ну вот, мы снова начинаем! Вы можете перефразировать вопрос?..
   Благодаря тому, что Гэа дала нам указание, нам удалось добиться немного большего.
   Вселенная была конечной. Она была свернута сама на себя в пространственных измерениях - современные космологи это хорошо знали, - но также и во времени, так что будущее каким-то образом сливалось с прошлым. Таким образом, можно подумать, что для того, чтобы попасть в прошлое, все, что вам нужно было сделать, - это отправиться достаточно далеко в будущее - точно так же, как Колумб однажды попытался найти новый маршрут на восток, пройдя достаточно далеко на запад вокруг земного шара.
   Однако все было не так просто, как пыталась объяснить нам Алия. - Это вопрос информации, - сказала она. - Пространство-время дискретно, оно выступает в виде небольших пакетов, частиц. Поэтому данный объем может хранить только конечное количество информации. И она может быть полностью описана информацией, хранящейся на ограничивающей объем поверхности. - Она нахмурилась, глядя на меня. - Это понятно?
   Не мне. Но Гэа сказала: - Как голограмма. У вас есть двумерная поверхность, содержащая информацию о трехмерном объекте, голограмма, которая восстанавливается, когда вы направляете на нее лазерный луч.
   - Или как у Платона, - сказал Джон. - Мы заключенные в пещере, и все, что мы воспринимаем, - это тени, отбрасываемые на стену снаружи, тени реальности.
   - Да, - сказал я. - Но теперь Алия говорит, что тени - это реальность. Как я думаю.
   Гэа сказала мне: - Это похоже на голографический принцип. Ранняя попытка создания теории квантовой гравитации.
   - Никогда о ней не слышал.
   - От нее отказались десятилетия назад.
   - Возможно, это было ошибкой...
   Время Алии было подобно поверхности, ограничивающей прошлое - ограничивающей всю историю, включая наше собственное давно исчезнувшее время. И все, что можно было знать о прошлом, содержалось в ее времени, в каждом последующем мгновении. Это было не так уж трудно понять; геологи, палеонтологи и историки, даже детективы, должны верить, что прошлое можно реконструировать по следам, хранящимся в настоящем.
   Но Алия пошла дальше: манипулируя событиями в своем настоящем, она смогла изменить информацию в прошлом - спроецировать себя сюда, в то, что было для нее историей. Это было так, как если бы вы могли повозиться с несколькими выкопанными костями динозавров и изменить жизнь существ, реликвиями которых были эти кости.
   Что-то вроде того.
   Однако меня поразил резонанс с тем, что я прочитал в рукописи дяди Джорджа: если время замкнуто, если будущее соединено с прошлым, возможно ли, что сообщения или даже влияния могут передаваться по его великой орбите? Заглянув в самое отдаленное будущее, смогли бы вы, наконец, прикоснуться к прошлому?.. Джордж или, во всяком случае, его странные друзья, возможно, интуитивно уловили что-то от истины.
   Том рассмеялся взрывным хихиканьем. - Извините, - сказал он. - Время от времени я просто теряю самообладание. Я имею в виду, это просто, - он махнул рукой, - вы просите меня признать, что это сверхчеловеческое существо из далекого будущего. Эта обезьяна. Где же бестелесный мозг в банке? Я имею в виду, что она может делать, кроме как качаться на шинах?
   Я думаю, мы все знали, что он чувствовал.
   Мы продолжали разговаривать. Это был трудный диалог. Мы были невеждами, разговаривающими с необразованной. У меня сложилось впечатление, что Алия действительно мало что знала обо всем этом, и еще меньше это ее заботило - как современный подросток ничего не знал бы об имплантах в своем теле, пока они работали. И все равно мы знали слишком мало, чтобы понять смысл того, что она сказала; нам пришлось перевести это в понятные нам термины, интерпретировать информацию, которую она нам дала, в терминах наших собственных современных теорий, которые могли быть такими же частичными, ложно обоснованными или просто ошибочными, как представления о кристаллических сферах, несущих планеты.
   И время от времени, пробираясь сквозь эти миазмы интерпретаций и догадок, мы сталкивались с огромными концептуальными пропастями.
  
   - Наше время, должно быть, кажется вам странным, - сказала Роза. - Если вы родились на корабле, среди звезд. То, как мы живем, должно казаться очень чуждым.
   - О, но я подготовилась, - сказала Алия. - В ходе моего свидетельствования. Нам не обязательно посещать Землю, чтобы знать, на что это должно было быть похоже!
   - Я не понимаю, - сказал Том.
   Алия широко раскинула руки, и ее длинные волосы развевались, как занавески. - Есть вещи, которые мне нравятся, и вещи, которые мне не нравятся, но они не имеют ничего общего с рождением на корабле. Мне нравятся открытые пространства, дальние перспективы. Я не люблю замкнутые пространства, проточную воду, крыс, пауков или кровь. Я выросла в условиях невесомости, но могу бояться высоты! Все это реакции, глубоко укоренившиеся в моем организме и системах моих предков задолго до того, как они покинули Землю. Итак, вы видите, даже если бы я ничего не знала о Земле, я могла бы восстановить ее только по своим собственным ответам. На самом деле, это делалось много раз культурами, оторванными от своих истоков - людьми, которые забыли, откуда они пришли. Даже они могут сделать кое-какие выводы о Земле...
   - Поразительно, - сказала Роза. - Вы оставили Землю позади полмиллиона лет назад. Вы путешествовали по звездам. И все же вы взяли с собой саванну, не так ли?
   Соня сказала: - Вы упомянули крыс. Там, откуда вы пришли, есть животные?
   - Животные? Крысы есть везде. Не все они поют. Есть жуки и птицы. - Птицы слетелись на ее звездолет, сказала она; я не мог придумать более экзотического, очаровательного образа. - Однако биосфера Земли демонстрирует большее разнообразие, чем любой другой населенный людьми мир в Галактике. Это одна из причин, по которой мы знаем, что это действительно Земля, изначальная.
   - Как и Африка, - сказала Роза. - Там тоже больше генетических вариаций. Как Африка является для нас домом человечества, так и Земля - для этих людей будущего.
   Соня подсказала: - А на Земле все еще есть животные?
   - Птицы. Змеи. Насекомые. Жуки. Вот и все, на самом деле.
   - Это супертаксоны, - сказала Гэа. - У таксонов разные темпы эволюции. Некоторые виды видоизменяются быстрее, чем другие; некоторые линии существуют дольше, чем другие; а некоторые таксоны - птицы, змеи, крысы и мыши, различные сорняки - обладают как высокой скоростью видообразования, так и высокой продолжительностью жизни. И поэтому, когда наступает событие вымирания, супертаксоны обеспечивают большинство выживших. То, что описывает Алия, - это именно то, что я ожидала бы найти на Земле будущего, после того, как наше событие вымирания завершится. Змеи, крысы и птицы.
   - Но никаких крупных животных? - задумчиво спросила Соня.
   Гэа сказала: - Я хочу вам кое-что показать. - Она продемонстрировала VR-изображение животного, выглядящего комковато: носорога, но покрытого лохматым коричневым мехом.
   Алия разинула рот. - Мегафауна!
   Том сказал: - Это суматранский носорог, не так ли?
   - Да, - сказала Гэа. - Необычная форма, приспособленная для жизни в холмистых тропических лесах. Он вымер в начале этого года. Последний носорог умер в зоопарке в Германии.
   - Я никогда не видела ничего подобного. - Алия говорила так, как будто это существо было для нее таким же экзотическим, как динозавр. Она взглянула на меня. - Майкл, а вы?
   - Я не любитель дикой природы, - сказал я. - Если бы вы следили за мной всю мою жизнь, вы бы это знали.
   Гэа сказала: - Суматранский носорог был живым ископаемым. Из всех линий крупных млекопитающих он меньше других изменился со времен олигоцена, тридцать миллионов лет назад, на полпути к динозаврам. Мы живем в экстраординарные времена. Этот вид существовал тридцать миллионов лет. Всего несколько месяцев назад люди в этой комнате имели возможность даже встретиться с ним, прикоснуться к нему. И теперь он исчез, через геологическое мгновение после его встречи с человечеством. Именно так. Как исчезла одна за другой вся мегафауна, пережившая ледниковый период.
   Соня задумчиво сказала: - И, по словам Алии, они так и не вернулись. Можно подумать, их можно было вернуть с помощью ДНК.
   - Возможно, там никогда не было места, - сказала Роза. - Не было, если бы мир по-прежнему принадлежал людям. Потому что мы не позволили бы выжить ничему крупнее и голоднее нас.
   - Кроме того, эволюция идет вперед, а не назад, - сказала Гэа. - Мегамлекопитающие, однажды исчезнув, никогда не вернутся.
   Алия наблюдала за нами. - У вас у всех такой виноватый голос!
   Том спросил: - Оглядываются ли люди в будущем на наше время?
   - О, да.
   - И они судят нас?
   - Судить вас? - Алия рассмеялась, издав странный каркающий звук, но затем прикусила язык. - Мне жаль. Я знаю, что это важно для вас в этом веке. Если бы не было, если бы у вас не было этого осознания, думаю, вы бы не взялись за проект по стабилизации гидратов.
   - Вы знаете об этом? - спросил я.
   - Конечно. Я ваша свидетельствующая, Майкл Пул. Но почему вас следует судить? Послушайте, если один вид птиц конкурирует с другим, вы собираетесь говорить о морали? Конечно, нет. Это просто вопрос конкуренции за пространство в экологии.
   - И вот какими вы нас видите? - с горечью спросил Джон. - Мы для вас просто животные в экологии?
   Алия, казалось, была искренне озадачена таким вопросом. - А как еще вы хотели бы, чтобы о вас думали?
   Я сказал: - Существует много споров о проектах геоинженерии. Вы должны это знать. Мы не уверены, имеем ли право вмешиваться в масштабе планеты.
   Алия казалась сбитой с толку этим. - Но вы уже, ммм, вмешиваетесь. - Она сделала паузу, как будто просматривая дополнительные данные. - Рассмотрим Землю. Двадцать процентов суши и значительная часть моря покрыты искусственными экосистемами, каждая из которых содержит небольшое количество видов, отобранных и разводимых для одного потребителя...
   - Фермы, - сказала Соня.
   - Да. Вы изменили саму геоморфологию планеты: вы вырезали огромные куски из гор и ландшафтов, вы построили новые озера и отвоевали другие земли у моря, и вы создали полностью искусственные формы суши, невиданные ранее.
   Гэа перебила: - Но все это, должно быть, тривиально по сравнению с великой трансформацией вашего времени, эпохи, когда человечество покинуло Галактику.
   - О, конечно. В будущем мы сделаем это масштабнее и лучше. Но формирование планет, геоинженерия, вмешательство - это то, чем занимаются люди. История человечества всегда была переплетением изменений окружающей среды, человеческих реакций, несчастных случаев... Человеческая воля - только один из компонентов. Просто примите это!
   - Вот она начинает снова, - проворчал Джон. - Говорит о нас так, как будто мы всего лишь животные. Как бобры, бездумно строящие плотины.
   Я понимал его негодование. Но помнил, что это была не "настоящая" Алия. Она намеренно замедляла свою речь, разговаривая с нами, как будто мы были детьми. Я подумал, что для нее, может быть, мы действительно были такими же занятными и безмозглыми, такими же продуктивными и разрушительными, как птицы, вьющие гнезда, или бобры.
   Соня наклонилась вперед, настолько же очарованная, насколько Джон был на взводе. - Вы должны знать будущее.
   Алия сказала: - В некотором смысле.
   - Что происходит? Что происходит с нами? Вы знаете, как мы умираем?
   - Не обо всех вас, - весело сказала она. - Я знаю, как умирает Майкл Пул. Я видела его жизнь, всю ее - как книгу, полную от начала до конца...
   Я огрызнулся: - Не хочу знать.
   Она опустила голову.
   - Но будущее, - настаивала Соня. - Картину в целом. Сам факт того, что вы здесь, что вы существуете, говорит о том, что мы не собираемся вымирать в ближайшее время.
   - Итак, человечество преодолеет бутылочное горлышко, - сказал Джон.
   Соня спросила: - И что потом?
   - А затем - экспансия, - весело сказала Алия. - Прочь с планеты. К звездам!
   Соня нахмурилась. - Да, но что происходит?..
   Вскоре стало ясно, что Алия мало что знала в деталях о путях истории за пределами нашего настоящего - на самом деле, за пределами моей собственной жизни. Но тогда зачем ей это? Если бы я попал, скажем, в середину последнего ледникового периода, что бы я мог сказать любопытным охотникам-собирателям, которые спрашивали об их будущем? Станет теплее. Намного теплее. И затем, экспансия. Прочь из своих убежищ, хоть на Луну!..
   И, кроме того, она, казалось, намекала, что будущее не так уж и предопределено.
   Роза спросила: - А есть ли там другие культуры? Внеземные пришельцы, цивилизации среди звезд?
   - О, да, - сказала Алия. - Или были раньше. Некоторые из их биологических систем слились с нашей. И все еще можно найти руины.
   Соня спросила: - Руины? Что с ними случилось?
   - Случились мы, - сухо сказал Том. - Спроси суматранского носорога.
   Последовало долгое молчание.
   Роза наклонилась вперед и посмотрела на Алию. - Я думаю, нам пора перейти к делу. Не так ли?
  
   - Делу?
   - Вы здесь не просто так, - сказала Роза. - У вас есть цель. И это связано с Майклом. - Она повернулась ко мне.
   Я сказал: - Я видел - видения - Мораг всю свою жизнь. Мораг, мою жену. Еще до того, как встретил ее, с тех пор, как был ребенком. Вы должны это знать. Я хочу знать, что означало это видение. Было ли это связано с вами, Алия? С вашим свидетельствованием?
   Алия снова выглядела странно удрученной, насколько я мог прочитать по ее маленькому личику, по языку ее обезьяноподобного тела - как будто она на самом деле ревновала Мораг. - Да, - сказала она. - Это было свидетельствование.
   Как свидетельствующая, она имела доступ ко всей моей жизни. Она могла копаться в ней по своему желанию, как в файле с произвольной выборкой. Ее, естественно, привлекали ключевые события моей жизни - и для нее это означало моменты, связанные с наибольшими эмоциями, наибольшей радостью, наибольшей болью.
   Она сказала: - Мы так далеки друг от друга во времени, что не всегда хорошо общаемся. Не языком, а символами. - Я подумал о нашей неспособности расшифровать ее речь; я знал, что это правда. - Но эмоции проявляются, - сказала она. - Грубые, мощные эмоции могут пробиваться сквозь видовые барьеры, даже сквозь время. Но свидетельствование проходит всегда...
   Свидетельствование было смешением будущего и прошлого. Она снова заговорила о своих информационных поверхностях, о своих голограммах. Все это свидетельствование каким-то образом вредило голограммам: оно проделывало дыры в ткани моей жизни. И сквозь эти отверстия я видел другие времена, другие места.
   - Как страницы любимой книги, - сказала Роза. - Если провести по ним пальцем, они становятся прозрачными, и вы можете прочитать следующую страницу.
   По словам Алии, в момент интенсивного наблюдения могут произойти утечки информации, проявиться следы событий из других периодов вашей жизни. И поскольку Мораг была связана с самыми радостными и болезненными моментами моей жизни, и именно эти моменты были пропущены через призму и связаны между собой, то, что я в основном видел мельком, была она. Это было так, как будто вся моя жизнь с Мораг соединилась в одно вечное мгновение.
   Алия сказала: - Простите, я не могу объяснить это лучше.
   Роза кивнула, как будто удовлетворенная. - Таким образом, наблюдение смешивает будущее и прошлое. Интересно, объясняет ли это все истории о привидениях в прошлом - те немногие, которые не были просто бредовыми.
   Алия сказала мне: - На самом деле наблюдение должно быть нейтральным. Вы не должны затрагивать тему. Немногие знают, что оно дает такой эффект.
   Джон рассмеялся. - Так что даже в далеком будущем мы будем загрязнителями окружающей среды! Если тебе нужен хороший юрист по компенсациям, Майкл...
   - Заткнись, Джон.
   Роза холодно сказала: - И поскольку, с точки зрения Майкла, вы - существо из вечности, находящееся вообще за пределами его жизни, ваше вторжение повредило всей его жизни.
   Алия сказала: - Но случай Майкла был особенным.
   - Как?
   - Потому что я здесь. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы прорваться, чтобы быть здесь. Искажение вашей временной линии было исключительным.
   Роза пробормотала: - Майкл, о чем ты думаешь?
   Я пожал плечами. - Я думал, что встречаюсь с Мораг. Всегда представлял, что она хочет вернуться ко мне. Я разочарован, что все это было просто какой-то дурацкой выходкой путешественницы во времени из будущего. Зол, что все это время не было никого, кроме вас. - Я выплюнул эти слова в Алию. Я хотел причинить ей боль.
   Ее лицо сморщилось еще больше. Но она серьезно сказала: - Майкл, она была там, во время призраков, посещений. Да, я была свидетельствующей. Но то, что вы видели, было ею. И "ревенант", воскресшая в плоти и крови - это тоже была Мораг, Майкл, во всех отношениях, в которых это могла быть она.
   - Ах, да, - отрезала Роза. - Выжившая. И почему ее вернули? - Она снова заговорила своим резким голосом экзорциста. - Вы назвали мне свое имя, но вы еще не сказали мне всей правды. Какова ваша цель, создание?
   Алия повернулась ко мне. - Вы особенный, Майкл Пул, - сказала она. - Вы уже должны это знать - это правда, нравится вам это или нет. Вы действительно являетесь поворотным пунктом истории в наше время, и ваше имя известно в далеком будущем.
   - Вот так, - сказал Том и заложил руки за голову. - Действительно безумная штука.
   Я отвернулся. Я действительно, по-настоящему, не хотел этого слышать. Возможно, каждый ребенок мечтает, что он особенный, что его имя будет известно вечно. Это просто фантазия, выражение подростковой тоски и неуверенности, то, из чего ты вырастаешь. Но теперь эта Алия, это странное существо из будущего, говорила, что для меня, Майкла Пула, это было так. Это было так, как будто все параноидальные, грандиозные мечты, которые у меня когда-либо были, складывались в этот момент. Но я не хотел быть точкой опоры, знаменитой на все времена.
   Гэа сказала: - Чтобы внести ясность, вы считаете, что большим вкладом Майкла станет проект гидратов. Холодильник.
   - Да. Но это еще не все.
   - Что еще?
   - Восстановление Мораг было частью этого. Я хочу попросить вас о большем, Майкл Пул, о серьезной ответственности... Вы увидите. - Она оглядела всех нас, наши растерянные, сердитые лица. - Но сейчас не время. Я вернусь.
   Роза резко спросила: - Когда?
   Но Алия говорила только со мной. - Когда вы позовете меня, Майкл.
   И она исчезла. Не осталось ничего, кроме стула, на котором сидела Мораг, маленьких емкостей с вином и солью и небольшой кучки скомканной, брошенной одежды.
  
   Мы все откинулись на спинки стульев. Том надул щеки. Соня сидела с широко раскрытыми глазами, молчаливая - восхищенная, как мне показалось, полная удивления.
   Джон казался сердитым, обиженным. - Я бы хотел, чтобы они оставили нас в покое. Эти будущие обезьянолюди, кем бы они ни были. Это узкое место, ради бога. Разве у нас недостаточно забот и без того, чтобы думать о будущем?
   - Я полагаю, мы все чувствуем то же самое, - сказала Роза. - Но, возможно, у нас нет выбора. Именно потому, что сейчас кризисное время, Алия прибыла сюда. Кажется, мы достаточно важны, - или, во всяком случае, Майкл - чтобы заслужить визитеров из будущего.
   Джон сказал: - Я не хочу знать о будущем. Не хочу думать о своей жизни как об археологическом следе, запечатленном в камне. Это моя жизнь. Это все, что у меня есть.
   - Понимаю. Но ничего не поделаешь. - Роза встала. - Мы долго сидели. Предлагаю сделать перерыв, поспать, поесть. Поговорим завтра. - Она посмотрела на меня. - И тогда ты призовешь обратно свою поклонницу из будущего, Майкл.
   - Если я должен, - сказал я.
   - Думаю, должен. Потому что, похоже, у тебя есть миссия. Как волнующе, - сухо сказала она. И, взмахнув рукой, как фокусник на сцене, она исчезла в тумане пикселей.
  
   Той ночью я лег в своей комнате, впервые после взрыва оставшись один. Мораг ушла - если она вообще когда-либо была тут.
   Экзорцизм и все, что за ним последовало, были для меня катанием на американских горках. Я чувствовал себя потрепанным, сбитым с толку и обиженным на всех: на Розу за то, что она все это подстроила, на Алию, которая каким-то образом подстроила все это своим "свидетельствованием" из далекого будущего, и на Мораг за то, что она вернулась в мою жизнь таким далеким и мучительно незавершенным способом, а затем снова покинула меня. Конечно, все это было несправедливо. Дерьмо случается, сказал я себе, даже такое поразительное дерьмо, как это. Даже Алия не виновата. Она могла выглядеть как вытянутый орангутанг, но я видел в ее глазах, в том, как она смотрела на меня, что она была личностью, полностью сознательной, полностью сформировавшейся эмоционально. Она, без сомнения, была продуктом своего времени и своего общества, как и я. И я увидел, каким бы необъяснимым это ни было, что я ей нравлюсь. Это было так, как если бы я влюбился в Вильму Флинстоун. Что за шутка.
   Когда я, уже измученный, погрузился в сон, мои мысли смягчились. Именно в таком состоянии сна-бодрствования я так часто видел Мораг в прошлом. Но я знал, что на этот раз она не придет ко мне.
   На следующий день я проснулся, чувствуя себя опустошенным. Когда приказал раздвинуть шторы, за ними показался день, который был суровым даже по меркам Аляски, с небом, похожим на стальную тюремную крышу, нависшую над Дэдхорсом.
   У меня внезапно возникло острое воспоминание о контрастном утре во Флориде, зимнем дне, полном яркого холодного солнца, когда я в возрасте десяти лет или около того вышел на улицу, чтобы запустить воздушного змея, или фрисби, или водяную ракету, или еще какую-нибудь чертову штуку. Я мог слышать шум прибоя в Атлантике за километры отсюда, чувствовать острый соленый запах морской воды, ощущать текстуру песка под ногами и на коже. Все чувства были открыты по максимуму, я был полностью погружен в мир и никогда не чувствовал себя таким живым, таким радостным. Но даже тогда, думаю, я знал, что не всегда буду чувствовать себя так. Я бы состарился, мои глаза остекленели, слух затуманился, кончики пальцев покрылись коркой мертвой плоти, а мое тело стало бы похоже на космический скафандр, изолирующий меня от мира. Я знал это уже тогда, и я боялся этого. И со временем это свершилось: это была моя реальность, мое собственное ноющее, стареющее тело, лицо, похожее на старую кожу, голова, набитая ватой.
   Когда я вспоминал события предыдущего дня - изгнание нечистой силы, ради бога, странное появление Алии, всю эту намекающую болтовню о будущем - это казалось глупостью, потворством своим желаниям, как воспоминание о званом обеде, где разговор вышел из-под контроля. В то утро мне казалось, что будущее Алии было ярким и блестящим пузырем, который каким-то образом лопнул в моей голове за одну ночь. А реальностью была ответственность: ответственность перед моей настоящей работой, проектом гидратов.
   Итак, я пошел на работу.
  
   Я позавтракал в единственной кофейне Дэдхорса и направился в офисы, которые ЗИ разместила в небольшом трехэтажном здании. Я выбрал кабинку, щелчком ногтя запустил умный экран и позвонил Шелли. Пока ждал ответа, просмотрел свою почту и другие отчеты о проделанной работе, пытаясь понять, куда продвинулся проект, пока я отсутствовал в других сферах.
   Технически проект продвигался успешно. В некотором смысле взрыв бомбы пошел нам на пользу; сердце нашего прототипа было уничтожено, и второй вариант оказался гораздо более надежным. Мы также начали заглядывать дальше. Начали вести переговоры с канадцами о распространении нашей работы вдоль их арктического побережья, и российское правительство уже дало нам разрешение на организацию еще одного пилотного проекта у берегов Сибири.
   Чтобы получить мандат на внедрение глобального решения, нам, конечно, действительно требовалось одобрение правительства США, ООН и агентств Управления. Но в очередной раз бедный, введенный в заблуждение Бен Кушман, наш подрывник, вероятно, принес нам долгосрочную пользу. Я думал, что среди комментаторов и лиц, влияющих на общественное мнение, формируется консенсус в отношении того, что, независимо от экологических аргументов, позволить нашему проекту провалиться сейчас было бы предательством по отношению к Барнетт и другим погибшим.
   Все это было прекрасно, но нам все равно нужно было обосновать свою позицию. И вот мы начали работать со спонсорами Гэа над презентацией в ООН. Ее должна была провести сама Гэа. Учитывая потерю Барнетт, я не мог придумать лучшего представителя этого дела. Но это был бы первый случай, когда искусственное разумное существо выступило бы перед Генеральной Ассамблеей ООН: отличный повод. Мне было интересно, какую форму выбрала бы Гэа для своего воплощения. Предположительно, это не игрушечный робот моего дяди Джорджа.
   - Как насчет того, чтобы походить на Алию? - спросил я Шелли, когда она, наконец, вышла на связь. Я скачал ей запись нашего экзорцизма. - Возможно, обезьяноподобная постчеловеческая форма была бы подходящим символом. Все наше будущее висит на волоске, и так далее.
   - Да. И если что-то пойдет не так, она может взобраться на колонну и выпрыгнуть из окна. - Шелли, казалось, занималась многозадачностью: разговаривая со мной, она то и дело поглядывала в сторону, и мне показалось, что кто-то, находящийся вне поля зрения, передавал ей листки бумаги, пока мы разговаривали.
   Шелли сидела за своим столом с шести часов. У нее всегда были завидные запасы энергии, но после потери Рууда Макая на нее свалился огромный груз ответственности, и морщинки вокруг ее глаз стали тревожно темными. - Привет, Майкл, - сказала она, - не хочу вешать трубку, но мы здесь реагируем вроде как оперативно. Тебе еще что-нибудь нужно от меня прямо сейчас?
   - Я позвонил, чтобы узнать, что могу сделать для тебя.
   Она посмотрела на меня; на мгновение я полностью завладел ее вниманием. - Послушай, Майкл, мы пытаемся расширить производство. Мы находимся на таком уровне детализации, с которым ты мало чем можешь помочь. Всегда есть выступление Гэа; ты мог бы поработать над ним, если уж так напрашиваешься. Но у тебя есть и другие дела, с которыми нужно разобраться, не так ли?
   - Слишком хорошо меня знаешь, - проворчал я.
   - Возможно. Я знаю, что иногда у тебя возникает искушение спрятаться, точно так же, как ты пытаешься спрятаться прямо сейчас за работой, которую тебе не нужно делать. Но эта Алия пришла за тобой, не так ли? Я думаю, тебе придется столкнуться с этим лицом к лицу и как-то решить это, прежде чем сможешь двигаться дальше.
   - Я знаю.
   - Тогда отключись и сделай это. Поговорим позже. Пока. - Она отвернулась. - Итак, где, черт возьми, результаты этой последней деконволюции... - Изображение исчезло.
   Был звонок от Джона, ожидавшего моего ответа.
   Шелли, конечно, была права. Я постучал по экрану, ответил на звонок Джона и снова погрузился в странности.
  
   Джон, Том и я собрались в другом маленьком кабинете. Каким бы унылым ни казалось все остальное в Дэдхорсе, здесь было пусто, за исключением небольшого стола для совещаний, стульев и нескольких умных экранов на стене. Джон и Том выглядели такими же измученными, как и я.
   Мы были одни, если не считать Гэа, которая каталась взад-вперед по столешнице, разбрызгивая искры. Гэа собиралась сообщить нам некоторые предварительные результаты своего сканирования проявления Алии.
   Я поговорил с Джоном, который собрал нас вместе. - Я так понимаю, ты не хотел, чтобы Соня была здесь.
   - Том согласен. Это семейное дело, Майкл. Это все о нас, о Мораг. Она была твоей женой, матерью Тома...
   - Твоей любовницей.
   Его лицо посуровело, но он не отвел взгляда; хорошо это или плохо, но эта ужасная правда прочно укоренилась в наших отношениях. - Я знаю, что будущее замешано на всем этом. Алия. - Он произнес это имя как ругательство. - Но речь идет о наших жизнях, о нас троих. Итак, давайте попробуем начать с этого.
   - А Роза?
   Том закатил глаза. - Давай не будем об этом, ладно?
   Возможно, он был прав. Трех Пулов, вероятно, было достаточно для любой комнаты. Я повернулся к Гэа. - Итак, с чего мы начнем? Что такое Алия?
   Гэа самодовольно закатила глаза. - Во-первых, она не была виртуальной реальностью. Без сомнения, она была своего рода проекцией, как пыталась нам объяснить. Но в равной степени она была реальной, такой же реальной, как и ты, Майкл. Ее тело реагировало на наши попытки просканировать его с помощью рентгена, МРТ, тепловизоров и других технологий. У нее выпали пряди волос! Благодаря этому мы даже смогли провести геномный анализ.
   Гэа сказала, что Алия была человеком - почти.
   Как и предполагала Роза, эта обезьяноподобная форма, по-видимому, была адаптацией к невесомости. Длительно путешествующий космический корабль в эволюционном смысле был подобен острову на Земле, где выброшенные на берег животные обычно становятся карликами, чтобы распределить ограниченный запас пищи между большим количеством особей. Таким образом, команда обнаружила, что их дети становятся все меньше. И в условиях низкой или нулевой гравитации, по мере того как поколения отмечали формы детей, они возвращались к древнему обезьяноподобному строению с большим балансом длины рук и ног - дизайн, более подходящий для лазания.
   Удивительно, но, по словам Гэа, основные изменения в строения тела, по-видимому, были результатом естественного отбора, а не преднамеренной инженерии. Я не биолог-эволюционист, но, похоже, есть некоторые изменения, которые гены считают "легкими" для внесения, такие как относительные темпы роста, и, столкнувшись с новой сложной средой, отбор сначала выбирает легкие варианты. Однако как странно, что эти люди из далекого будущего, спроецированные в невообразимую космическую среду, обнаружили, что их тела уходят глубоко в прошлое в поисках генетических воспоминаний об исчезнувших навесах африканских лесов.
   - Строение суставов тоже изменилось, - сказала Гэа. - Например, похоже, что Алия, подобно бабуину, может повисать на одной руке и поворачиваться, позволяя руке совершать полный оборот в своем суставе. - Но такая перестройка казалась радикальной для "всего лишь" полумиллиона лет, сказала Гэа; возможно, это было проявлением сконструированных генов.
   Джон хмыкнул. - В следующий раз, когда увидишь ее, брось ей банан и попроси показать несколько трюков.
   - Заткнись, - мягко сказал я.
   Гэа рассказала нам о более тонких изменениях, указывавших на прогресс по сравнению со стандартной моделью Homo sapiens двадцать первого века. Скелет был переработан; у Алии было больше ребер, чем у меня, возможно, для того, чтобы более эффективно удерживать ее органы на месте и таким образом избежать грыж. Хотя она была создана для качания в невесомости, у Алии были более толстые кости, позвонки, диски в спине. Она была бы менее склонна к остеопорозу, чем я, и лучше справлялась бы с работой в условиях высокой гравитации, если бы пришлось. Гэа показала нам изображения измененного строения горла. У Алии не было надгортанника, но была приподнятая трахея, своего рода продолжение ее дыхательного горла, так что еда и питье никогда не могли смешиваться с воздухом, которым она дышала; маловероятно, что она задохнется.
   Также были детальные изменения в ее глазах. Зрительный нерв, казалось, был прикреплен к сетчатке более прочно, так что вероятность отслоения сетчатки была меньше, а вокруг зрачков Алии были кольца из крошечных мышц. - Похоже, у нее есть возможность увеличивать изображение, - сухо сказала Гэа.
   И Гэа рассказала о геноме Алии. Ее существование регулировалось ДНК так же, как и мое, так что мы оба, очевидно, были продуктами одной и той же линии жизни, оба, в конечном счете, продукты Земли. Но ДНК Алии показала расхождения.
   - Некоторые из этих изменений, по-видимому, являются результатом генетического дрейфа, естественного отбора, - сказала Гэа. - Но другие, по-видимому, были сконструированы. Мы можем только догадываться о цели большей части этого. Возможно, у нее, например, есть способность к общей регенерации. Отрежьте палец, и на его месте вырастет другой.
   Джон придвинул к себе умный экран и быстро сделал пометки. - Кто-нибудь должен запатентовать это, - сказал он. - Просто мысль.
   Том усмехнулся. - Дядя, как глупо думать о коммерческой выгоде в такое время.
   Джон был невозмутим; он терпел подобные оскорбления всю свою жизнь. - Просто делаю свою работу. Если есть возможность получить прибыль, почему не нам?
   Гэа перешла к еще более странным аспектам анатомии Алии. Многое из того, что она описала до сих пор, было экстраполяцией человеческого. Но были признаки гораздо более необычных изменений. Гэа изобразила твердые, непроницаемые узлы в кровотоке Алии, пылинки, которые, возможно, были технологическими, отдаленными потомками наномашин нашего века.
   И в теле Алии даже были обнаружены следы других форм жизни. Например, вокруг частей ее нервной системы была своего рода оболочка, функция которой неизвестна - возможно, она была там для защиты от радиации дальнего космоса. Она казалась явно живой и была основана на химии аминокислот, как и Алия. Но у нее не было общего генома с Алией - на самом деле в ней вообще не было обнаружено следов ДНК.
   - Инопланетная жизнь, - медленно произнес я. - Не с Земли, потому что не основана на ДНК. У нее своего рода симбиоз с инопланетными формами жизни.
   - Похоже на то.
   Несколько долгих мгновений мы сидели, пытаясь переварить эту последнюю новость. Думаю, что из нас троих я был самым изобретательным, самым непредубежденным. Но даже мне было нелегко с этим справиться. Здесь была не просто женщина из будущего, здесь был инопланетянин - и не сидящий в летающей тарелке и не смотрящий на меня, а обернутый вокруг нейронов этого отдаленного потомка.
   - Все это свидетельствует о прогрессе в самом широком смысле, - сказала сейчас Гэа. - Во многих прошлых разработках возможности жизни зависели от симбиоза, сотрудничества одного вида жизненных форм с другим или даже включения одного в другое. - Даже сложные клетки были результатом одного такого слияния, - сказала она. Митохондрии, некогда независимые существа, теперь использовались в качестве миниатюрных энергостанций внутри наших собственных клеток.
   - Итак, то, что может произойти дальше, - сказал я, пытаясь проследить цепочку ее мыслей, - это новые слияния. Наших тел с машинами и биологии с технологией. Или наших земных форм жизни с жизнью из совершенно другой биосферы, инопланетной жизнью.
   - Точно так, как мы видим с Алией, - сказала Гэа.
   Джон хмуро посмотрел на маленького робота. - Не думаю, что мне нравится, когда вы говорите, что я хуже этой женщины-обезьяны.
   Гэа сказала: - Тогда о ком бы ты хотел рассказать?
   Том ухмыльнулся, и я подавил смешок.
   Джон склонился над роботом. - А как насчет вас, искорка? Если человечество будет прогрессировать все дальше и выше, что станет с вами?
   - Подозреваю, что мы, искусственные существа, сыграем свою роль в вашем развитии, - сказала Гэа, как всегда невозмутимая. - Мы знаем, что Алия на самом деле намного умнее любого современного человека. При всем уважении. У нас есть доказательства ее речи, ее "истинной речи", ускоренной болтовни, которую мы записали у Мораг. Я сильно подозреваю, что она также более сознательна, чем любой человек, живущий сегодня, в самом прямом смысле. У нее более глубокий разум и, несомненно, более глубокое представление о себе. Некоторые люди опасаются, что искусственный разум сделает людей устаревшими. Но Алия показывает нам, что в ближайшее время люди не устареют. Итак, что произошло? Возможно, была конкуренция с машинами, давление отбора, чтобы стать умнее.
   Джон сказал: - Или, возможно, мы просто поглотили вас. Возможно, вы просто еще один симбиот.
   - Возможно. Но, может быть, мы решили не участвовать в таком симбиозе. В конце концов, в этом и заключается великое преимущество разумного выбора. И если это так, кто знает, какой может быть наша судьба? - И она катала взад-вперед полкилограмма раскрашенной жести.
  
   Позже в тот же день я поговорил с Розой. Она появилась в моем гостиничном номере - маленькая, плотная, черная фигурка. Она терпеливо выслушала, когда я кратко изложил то, что рассказала нам Гэа.
   - Даже то, что Алия рассказала нам о космологии, имело смысл, - сказал я. - Или, по крайней мере, это не противоречило тому, что мы знаем.
   Я всю свою жизнь был поклонником космологии. Дядя Джордж подбодрил меня, сказав, что мне повезло жить в то время, когда космология переходила из области философии в область точных наук. Произошло развитие квантовой гравитации и великие астрофизические спутниковые исследования первой половины столетия, которые нанесли на карту реликты рождения Вселенной в мельчайших деталях, и все это позволило нам составить точную биографию Вселенной вплоть до Большого взрыва. Конечно, то, что я был фанатом всего этого, не помогло мне заметить приближающуюся революцию Хиггса, которая развилась из всего этого.
   Но в рамках нового понимания мы знали, что Вселенная конечна.
   Я сказал: - Мы еще не нанесли на карту топологию Вселенной, то есть ее форму. Но наверняка конечная, замкнутая форма, на которую намекала Алия, соответствует тому, что мы знаем.
   - Возможно, эта конечность каким-то образом необходима для развития жизни, разума, - размышляла Роза. - Если бы Вселенная была бесконечной, просто растворяясь во тьме, возможно, разум тоже просто исчез бы. Возможно, все взаимосвязано.
   - Может быть, тебе стоит спросить об этом Алию.
   - Ее интересуешь ты, а не я, - сказала Роза. - И что из будущего человечества, которое она нарисовала - все эти "экспансии" по Галактике?
   - Это тоже кажется слишком правдоподобным, - сказал я.
   - Да, - сказала Роза. - Мы, люди, похоже, с самого начала были непостоянной группой. В отличие от других животных, даже от наших предков-гоминидов, мы не довольствуемся простым поиском роли в экологии. И в будущем, похоже, то же самое беспокойство погонит нас за пределы Земли. Мы столкнемся там с другими, и эти другие пойдут путем мамонта и неандертальца, их последние реликты будут включены в тела их разрушителей.
   - Ммм, - сказал я. - Вы слышали о парадоксе Ферми? - Это была старая головоломка, которой было почти сто лет. Вселенная настолько стара, что у нее было время для колонизации много раз, еще до того, как люди эволюционировали - так если внеземные пришельцы существуют, почему мы не видим никаких признаков их присутствия? - Одно из возможных решений заключается в том, что где-то существует вид-убийца, прожорливый хищник, который нападает и ассимилирует любую культуру, достаточно глупую, чтобы привлечь внимание плохих парней. Это была мучительная мысль о том, что однажды мы можем стать хищниками; возможно, мы сами являемся инициаторами парадокса Ферми...
   Роза кивнула. - Но обязательно ли так должно быть? Я выросла в обществе, которое было совсем другим. У того, как мы жили в Ордене, всегда будут свои критики. Но Орден смог обеспечить очень высокую плотность населения, очень большое количество людей, живущих упорядоченной человеческой жизнью, и все это без причинения вреда кому-либо еще. Итак, у меня есть непосредственный опыт того, как люди могут ладить друг с другом, не прибегая для этого к разрушению Галактики.
   Я догадывался, что знаю о ее Ордене гораздо больше, чем она могла себе представить. Но я не хотел, чтобы она знала о рукописи Джорджа; он ясно дал понять, что никогда не рассказывал ей об этом.
   - Роза, вы размышляли об эволюционных целях призраков, о том, что, возможно, они эволюционировали, чтобы помочь нам преодолеть узкие места прошлого. Вы разочарованы тем, что посещения, в конце концов, являются просто, - я пожал плечами, - "технологическими"?
   Она улыбнулась. - Никогда не стоит разочаровываться в правде. И, кроме того, возможно, я действительно наткнулась на более глубокий смысл. Возможно, посещения, свидетельствующие, каким-то образом помогли нам пережить те трудные времена, пусть и невольно. Возможно, человечество смогло выжить и распространиться по Галактике именно потому, что такие, как Алия, замкнули временные петли из прошлого в будущее.
   - Это звучит как временной парадокс.
   - Алия - путешественница из будущего. Само ее присутствие здесь, должно быть, нарушает все наши жизни, уже меняя будущее, и все же она здесь, несмотря ни на что. Что может быть парадоксальнее этого?
   - Возможно. Но сейчас это не очень помогает нам, не так ли? - Я встал и прошелся по комнате, мои мысли были путаными, неудовлетворительными. - Все это кажется таким старомодным. Добро пожаловать, о посетитель из Невероятного Пятисоттысячного года!.. Это мечта 1940-х годов. - Наверное, я снова подумал о Джордже, о грудах разлагающихся научно-фантастических романов, которые он мне подарил.
   - Эти мечты были продуктом эпохи, - сказала Роза. - Двадцатый век был временем дешевой энергии, технологического оптимизма. И поэтому мы мечтали о широких, прогрессивных мечтах. Теперь люди обращаются внутрь себя. Детей учат этому - все эти уроки самоанализа в школах! Мы живем во времена ограничений, когда никто не смеет мечтать о том, что все могло бы быть по-другому, потому что любая возможность различий кажется еще хуже того, что у нас есть.
   - Но более глубокая часть нас знает, что чего-то не хватает. Мы - вид, который в прошлом пережил огромные бедствия - обширные климатические потрясения, огромные стихийные бедствия, эпидемии и голод, взлет и падение империй. Такие события сформировали нас. Даже если мы этого не осознаем, мы тоскуем по эпосу, по апокалипсису. И теперь эпос нашел нас. Он нашел тебя, Майкл. - Как всегда, она говорила спокойно, но ее тон был теплым.
   - Вы думаете, мне следует позвать ее?
   - Конечно. Что еще можно сделать? Ты должен решить это, Майкл. Но ты не должен быть смиренным перед ней.
   - Смиренным?
   - Похоже, она пришла сюда со своими целями, со своим собственным планом действий. Но мы не обязаны принимать этот план действий. Возможно, даже у Алии есть пределы.
   - Сейчас мы знаем гораздо больше, чем когда-либо могла себе представить я, будучи ребенком в 1960-х годах. И Алия, с преимуществом в полмиллиона лет перед нами, должна знать еще гораздо больше. Но как насчет самых глубоких проблем из всех? Знает ли она, почему вообще что-то существует, а не ничего? Перед такими вопросами детали космологического раскрытия кажутся довольно тривиальными, тебе не кажется? И если мы сможем задавать вопросы, на которые она не сможет ответить, возможно, люди Алии не умнее нас, несмотря на все их переработанные грудные клетки и инопланетных симбионтов. - Ее глаза блестели жестко, понимающе, скептично.
  
   Той ночью, оставшись один в своем номере, я позвал ее. Казалось абсурдным сидеть на своей кровати и называть имя существа, которое родится только через полмиллиона лет, когда мои кости превратятся в прах, если оно вообще когда-либо существовало.
   И все же она пришла. Не было никаких спецэффектов, ни вспышек, ни хлопков, ни завихрений света. Только что ее там не было, а в следующее мгновение она была, часть моей реальности, такая же прочная, как кровать в моей комнате, стол, стулья. Она выглядела неуместно. Со своей слегка сутулой осанкой и длинным темно-красным мехом, свисающим с ее конечностей, она действительно была похожа на сбежавшую обезьяну. Но она улыбнулась мне.
   Она оглядела комнату. Осторожно провела пальцем по спинке стула, выдвинула его и попыталась сесть на него. Но выглядела на нем неуютно, поджав колени и свесив руки к полу. Гибким, грациозным движением она вспрыгнула на столешницу и села в позу лотоса.
   Она сказала: - Я наблюдала за вами всю свою жизнь, но мало что знаю о вашем социальном протоколе. Можно ли сидеть на вашем столе?
   Я пожал плечами. - Это даже не мой стол.
   - Вы позвали меня, - сказала она. Теплота в ее голосе была очевидна.
   - Вы думали, я этого не сделаю?
   - Я не была уверена.
   - Вы бы все равно прибыли?
   - Нет, - твердо сказала она. - Вы должны были позвать. Вы должны были пожелать это.
   Мне интересно. Чего пожелать? - Послушайте, Алия, если вы из будущего, почему бы вам не помочь нам?
   - Помочь вам? Как?
   - Мы изо всех сил пытаемся преодолеть это узкое место. Наша схема стабилизатора гидратов является сложной; вы должны это видеть. Почему бы не оказать нам некоторую помощь - может быть, какими-нибудь технологическими рекомендациями?
   Она посмотрела на меня, и мне показалось, что я вижу истинный ответ в выражении ее лица. Потому что это было бы так же полезно, как вручить лазерную винтовку австралопитеку. Однако она, казалось, понимала, что такое тактичность. Она сказала: - Вам не нужна наша помощь, Майкл. Не в этом смысле. Вы справитесь без нас. Разве так не лучше?
   Может быть. Но я должен был спросить. - Это много значит для вас, Алия. Ваше свидетельствование меня, это посещение. Я вижу это.
   - Да...
   - Я много значу. Не так ли?
   Ее глаза под этой меховой маской были яркими, как звезды. - Я выросла с вами. Когда видела вас, особенно когда вы были несчастны... - Она протянула ко мне сильную руку с длинными пальцами, затем отдернула ее. - Я хотела большего. Я хотела прикоснуться к вам. Конечно, я не могла.
   Черт, подумал я. Я поймал себя на том, что жалею ее. Но если бы мне пришлось быть свидетельствующим, возможно, повезло, что я встретил кого-то, кто был привязан ко мне. Если бы далеко в коридорах времени я нашел врага, последствия могли быть совсем другими. Однако глубоко под этим чувством жалости я был зол, зол на то, что вся моя жизнь пошла прахом из-за беспечности этих будущих вуайеристов.
   А потом Алия сделала еще хуже.
   Она наклонилась ближе ко мне. - Майкл, однажды я была соединена с вашим ребенком. Вашим вторым сыном. В единении ипостасей, которое...
   Мой сын, который умер. Мне стало холодно. - Вы были свидетельствующей это?
   - Более того. Это было ближе, чем быть свидетельствующей. Я чувствовала то же, что и он. Я прожила его жизнь. Он не страдал. Он даже познал радость, по-своему...
   Я резко отодвинулся от нее. - Господи. Что дает вам право?
   Она потрясенно посмотрела на меня. - Я хотела рассказать вам о нем, помочь вам. - Затем она смиренно опустила взгляд. - Мне жаль.
   - Я... О, черт. - Как я должен был справиться с этим? - Послушайте, я не хотел причинить вам боль. Я знаю, что это не ваша вина.
   - Вам всегда была нужна Мораг. И это было то, что вы всегда видели. И в конце концов она была возвращена вам.
   - Да. Но мы не были счастливы. Может быть, это было невозможно, чтобы мы когда-либо могли быть такими.
   - Мне было грустно за вас, - сказала она. Ее голос звучал искренне, и я ей поверил. - Но, - сказала она, - именно потому, что вы не могли быть счастливы с Мораг, я сейчас здесь. И почему я должна просить вас помочь нам.
   - Вам? Не понимаю, Алия.
   - Я многое должна вам рассказать, - сказала она. - О Трансцендентности. И Искуплении...
   И пока она говорила, передо мной открылась дверь к окончательной судьбе человечества.
  
   Когда Роза увидела виртуальную запись моего последнего разговора с Алией, она, казалось, была наэлектризована.
   Она созвала нас вместе. Снова Пулы собрались в другом номере отеля Дэдхорса: я, Том, Джон и тетя Роза, прибывшая из Севильи.
   На этот раз Том хотел взять с собой Соню, но она уклонилась по той же причине, по которой мы не пригласили ее раньше: - Семейное дело Пулов, - сказала она. К моему некоторому удивлению, на этот раз Гэа тоже отказалась. Она привела ту же отговорку: - Семейное дело. Но под "семьей" Гэа подразумевала не только нас, Пулов, но и человеческую семью. Это была проблема для вида, и наши искусственные компаньоны не смогли бы нам сейчас помочь. Глубокий инстинкт, однако, подсказал мне, как обычно, привлечь по крайней мере один независимый ум в лице Шелли Мэгвуд. Она ворчала о том, насколько она занята, но все равно прибыла.
   Мы все знали, зачем мы здесь. Все они слышали странное приглашение Алии ко мне, записанное системами безопасности отеля и мониторами, которые Гэа оставила со мной. Мы прокрутили это еще раз. Мне было тяжело слушать запись снова, однако в этой комнате, когда мы все сидели за обшарпанным столом, перед нами стояли чашки кофе, бутылки воды и умные экраны, здравый смысл возобладал.
   Пока она слушала, маленькое тельце Розы сгорбилось, глаза блестели. Ее голодная напряженность напугала меня.
   - Не могу поверить, что мы это делаем, - резко сказал я, не выдержав настроения. - На Аляске холодный день. Понедельник. Этим утром я ел хлопья, пил кофе и смотрел основные моменты футбола. Где-то там люди отводят своих детей в школу, сдают белье в стирку и идут на работу. И здесь мы говорим о том, как мы собираемся бороться с далеким будущим человечества. Мы все просто сумасшедшие?
   Джон хмыкнул. - Что значит, мы? Насколько могу понять, это тебя вызывают в суд люди-обезьяны.
   Шелли стучала по умному экрану на столе. Она пробормотала: - Никто не сумасшедший. Я видела записи, которые делала Гэа, и ее анализ Алии, шимпанзе. Я не знаю, что, черт возьми, здесь происходит. Но это реально.
   - Хорошо, - сказал Том. - Но даже если ты согласна со всем этим, теперь нам нужно сделать еще один шаг вперед. Мы должны верить, что это - Трансцендентность, эта мешанина супермозгов - хочет, чтобы мой папа спас их. Мой папа, сидящий тут, как бочка с гусиным жиром, отправляется в далекое будущее спасать человечество.
   - Хорошо сказано, сынок, - сказал я.
   - Это еще одно клише, папа. Как в тех старых историях, которые ты читал мне в детстве. Деградирующим людям далекого будущего нужна наша примитивная энергия, чтобы спасти их.
   - В то время тебе это нравилось, - сказал я, защищаясь.
   - Да, но как рассказы. Не как карьерный шаг.
   Роза, смуглая, напряженная, торжественная, сказала: - Шелли права. Мы все видели Мораг - так же, как и мир. И все мы, Пулы, видели Алию. Наша лучшая стратегия - предполагать, что все, что нам рассказали, реально. Тогда предположим, что Алия говорит правду. Предположим, что вся история человечества, свернутая сама по себе, действительно проходит через этот момент в сознании одного человека, Майкла Пула. Предположим, что это правда! Тогда вопрос в том, что мы должны с этим делать?
   Джон удивил меня своей конструктивностью.
   - В моем бизнесе ключом к успеху является понимание того, чего на самом деле хочет другой человек - ваш клиент, ваш оппонент по иску, присяжные, даже судья. Возможно, вы не планируете давать ему то, что он хочет, но если вы это знаете, у вас есть шанс манипулировать им. Поэтому я думаю, что мы должны рассмотреть, чего может хотеть эта "Трансцендентность" Алии, эта чрезвычайно продвинутая составная сущность.
   Шелли просматривала материал на своем умном экране. - На это не так просто ответить. С тех пор, как Майкл попросил меня присоединиться к вам здесь, я откопала старые ссылки на то, как, по нашему мнению, вели бы себя существа из далекого будущего или, возможно, продвинутые инопланетяне, что они будут делать. И знаете что? Мне кажется, все, что мы когда-либо делали, - это возносили себя в небо.
   - Посмотрите на это. - Она продемонстрировала нам несколько настольных видеозаписей. - Здесь у вас сферы Дайсона, культуры, разделяющие миры, чтобы окружить свои солнца, и таким образом улавливающие каждую частичку энергии. И для чего? Жизненное пространство, неисчислимые триллионы квадратных километров свободного пространства. Это не будущее, - сказала Шелли, - не какое-либо будущее. Это проблемы середины двадцатого века, энергоснабжение, демография, демографические взрывы, нарисованные на небе. И все, о чем говорил Дайсон, - это инфраструктура цивилизации. Похоже, ему нечего было сказать о том, что могла бы сделать развитая культура со всей своей мощью.
   Том кивнул. - Кроме как заполнить Галактику бесконечными копиями себе подобных. Так же, как и мы.
   Роза сказала, - Но в нашей интеллектуальной истории есть и другие прецеденты попыток проанализировать мотивы более чем человеческого разума.
   Джон скривился. - У меня такое чувство, что вы снова собираетесь заняться теологией.
   Роза отчужденно улыбнулась. - Разве не поэтому я здесь? Не может быть более совершенного разума, чем у Бога. Что такое христианская теология, как не двухтысячелетнее стремление прочесть его мысли - что такое вся наша преданность, как не попытка понять его желания и действовать соответственно?
   - Поверьте мне, вселенная, из которой родом Алия, вселенная, в которой вскоре, возможно, будет господствовать высшее сознание, на самом деле не так уж сильно отличается от вселенной, представленной христианами. Например, старый парадокс Ферми имеет много общего с гораздо более древней головоломкой silentum dei. Бертрана Рассела однажды спросили, как бы он ответил Богу, если бы его призвали к ответу за его атеизм. Рассел сказал, что спросил бы Бога, почему он должен был сделать доказательства своего собственного существования такими скудными.
   - И мы хотим нарушить молчание, - сказала Шелли.
   - Да. Мы жаждем поговорить с инопланетянами, как всегда жаждали поговорить с Богом.
   Джон пристально посмотрел на нее. - Я не могу вас понять, тетя Роза. Вы священник, но, похоже, ставите предмет своей веры в один ряд с дурацкими штучками про НЛО. Я не могу сказать, во что вы на самом деле верите.
   Она не смутилась. - Мне не нужно было проверять кору головного мозга у дверей семинарии, Джон. Можно иметь разум, уметь мыслить и иметь веру. И даже если предпосылки моей религии, всех наших религий, были неправильными, возможно, все наши размышления о Боге служили глубокой цели, если это было своего рода обширной практикой, чтобы подготовить нас к общению с настоящими богами.
   - Даже если это наши собственные будущие "я", - сказала Шелли тихим голосом.
  
   Роза сказала сейчас: - Я считаю, что все, что касается этой странной ситуации, суммируется в двух ключевых словах, которые Алия использовала в своем выступлении перед Майклом: Искупление и Трансцендентность.
   Трансцендентность: что бы это могло означать?
   Роза сказала: - Это слово имеет различные определения в философии. Но, я думаю, в понятиях Канта есть что-то пророческое. Трансцендентное: за пределами сферы человеческого знания или опыта, над человечеством и независимо от него, действительно независимо от самой материальной вселенной.
   Шелли заметила: - Алия сказала Майклу, что она была втянута в эту Трансцендентность, что у нее был какой-то непосредственный опыт этого. Но когда она приходит в себя, то может помнить только фрагменты.
   Как воспоминания о сне, сказала она мне, мимолетные, неуловимые, испаряющиеся, даже когда обращаешь на них тепло своего внимания. И мы знали, что все, что говорила нам Алия, было переведено и значительно упрощено.
   Роза сказала: - Да. Из того, что Алия сказала нам, мы можем лишь мельком увидеть более обширные концепции самой Трансцендентности. Но это все, что у нас есть. Из намеков Алии определенно следует, что Трансцендентность будет обладать многими атрибутами, которые мы традиционно приписываем нашим богам. Но она исходит от человечества; она отправилась в путешествие, конечный финал которого, возможно, неясен даже ей. И таким образом, это эволюционирующий бог.
   Она говорила о немецком философе девятнадцатого века по имени Шеллинг, который был ответственен за введение в философию "эволюционной метафизики". Что, если Бог может расти, может изменяться? И если да, то во что Он должен превратиться?
   Джон сказал: - Я думал, что Бог вечен и, следовательно, неизменен, если судить по нашим мелочным представлениям о времени. Как вечный Бог может эволюционировать из чего-либо во что-то другое?
   Но у старого Шеллинга, похоже, был ответ на этот вопрос. Его Бог был первым и последним, Альфой и Омегой, но состояние Омеги в некотором смысле содержалось внутри Альфы. Единственное различие заключалось в выражении этого потенциала. Роза говорила о неразвитом Боге как о deus implicitus, а о его конечном состоянии как о deus explicitus; эти два состояния были различными выражениями одной и той же идентичности. - Шеллинг представлял, что вселенная развивается вместе со своим богом. В своем конечном состоянии космос будет полностью реализован, каждый потенциал реализован - и он будет един со своим богом. Это похоже на то, как если бы Бог реализовал свой собственный истинный потенциал через обширное самовыражение Вселенной. Возможно, эти идеи предвещают энтелехию Трансцендентности, которую Алия описала Майклу...
   Я начал получать сигналы закатывания глаз от Шелли.
   - Не знаю, поможет ли это нам хоть как-то, - сказал я Розе.
   Она кивнула. - Тогда рассмотрим Пьера Тейяра де Шардена. Палеонтолог, теолог, католический мистик.
   Джон хмыкнул. - Обычный швейцарский армейский нож среди психов.
   Тейяр предполагал, что цель человечества состоит в том, чтобы покрыть Землю новым слоем разума, сознания, который он назвал ноосферой. Со временем когерентность ноосферы - организация своего рода психической энергии - будет расти, "планетизация" разума будет продолжаться, пока, наконец, не будет достигнуто новое плато интеграции.
   - Сингулярность, - сказал Том. - Ноосфера возникла бы через сингулярность.
   - Он не использовал этот язык, - сказала Роза. - Но, да, идея именно в этом. Итак, де Шарден говорил о том, что люди становятся богами. И были мыслители, которые представляли себе иной вид трансцендентности для человечества, трансцендентность через полеты к звездам.
   Она рассказала нам о русской традиции мышления, восходящей к мыслителю девятнадцатого века по имени Николай Федоров. Он опирался на марксистский исторический детерминизм, социалистический утопизм и более глубокие источники славянской теологии и национализма, чтобы создать "космизм", который проповедовал окончательное единство человека и Вселенной. Таким образом, космические путешествия были необходимым эволюционным шагом на пути к нашему слиянию с космосом.
   Идеи Федорова легли в основу работ Константина Циолковского, "отца астронавтики". Циолковский пытался превратить космическую теологию Федорова в принципы инженерной программы: весь путь к божественности с помощью водородно-кислородных ракетных двигателей. Эти странные, глубокие идеи фактически воплотились в императивы для реальной советской космической программы. Для американцев космос был границей, местом, которое вы отправлялись исследовать, колонизировать; для русских космос был местом, куда вы отправлялись расти, как дух и биологический вид.
   Шелли начала спорить с Розой о некоторых деталях.
   Том встал со стула, налил себе стакан воды из автомата в дальнем конце комнаты и подошел, чтобы встать рядом со мной.
   Я спросил его: - Итак, что ты думаешь?
   - Не знаю. Циолковский знал свою термодинамику лучше Тейяра.
   - Да. Но, возможно, Тейяр тоже опередил свое время. Возможно, у него была некоторая интуиция относительно современных идей теории сетей, сложности. Точно так же, как, возможно, все, что у нас есть, - это интуиция о тех истинах, которые Алия знает - или будет знать...
   Было что-то неотразимое во всех этих старых видениях, подумал я, в этих странных гибридах теологии, футурологии и астронавтики, Христа, Маркса и Дарвина. Возможно, они были продуктами своего времени, борьбой мыслителей, родившихся в эпоху господства религиозного мышления, за то, чтобы справиться с великим эмпирическим шоком эволюционной теории и ужасным уроком геологов и астрофизиков о том, что Вселенная огромна и безразлично стара.
   И, может быть, только может быть, Роза была права, что во всех этих сумбурных размышлениях, совершенных в прошлом, мы смутно различили закономерности будущего. Трансцендентность Алии звучала как смесь ноосферы Тейяра и Homo cosmicus Циолковского, человечества, спроецированного к звездам, с оттенком эволюционирующего божества Шеллинга. - В конце концов, если ты не стремишься вверх, то направляешься вниз, к вымиранию. А если все-таки стремишься вверх, то какой предел существует, кроме самого неба - какой предел, кроме бесконечности?
   - Папа? - в голосе Тома звучало смутное беспокойство.
   Я не осознавал, что произнес что-то из этого вслух. - Прости, - сказал я. - Я в порядке.
   Он пожал плечами, отвернулся и сел. Он был под контролем, его эмоции невозможно было прочитать. Но я отдалился от него. Я надеялся, что больше не причинил ему боли.
   Джон допрашивал Розу. - Вся эта древняя чепуха ни черта не значит, - сказал он. - Давайте перейдем к сути. Мы говорим о том, чего может желать развитая культура, продвинутый сверхчеловеческий разум. Чего эта Трансцендентность хочет от Майкла?
   Роза сказала: - Я полагаю, именно здесь появляется второе ключевое слово Алии. Искупление.
  
   Джон сказал: - Еще одна старая христианская концепция угнетения.
   - Это, конечно, старая идея, - сказала Роза. - Но угнетение ли? Это зависит от теолога, которому вы следуете.
   В христианской теологии человечество отдалилось от Бога из-за нашего первородного греха, греха Адама. - И поэтому нам нужно искупление, - сказала Роза. - Целью которого является возмещение, что буквально означает "сделать единым целым", снова объединить нас с Богом. И это, как сказали бы некоторые, было целью жизни Иисуса Христа.
   Похоже, что с того момента, как Христос умер, его последователи спорили о том, ради чего именно была его смерть. Почему Христос должен был умереть? Если это было для достижения искупления перед Богом, то как именно?
   Самые ранние теории, восходящие к первым отцам Церкви, были грубыми. Возможно, Иисус был жертвой - и, в конце концов, в его время в еврейских храмовых ритуалах было много жертвоприношений. Возможно, Иисус был своего рода приманкой, чтобы заманить дьявола в ловушку, триумфальным моментом в долгой войне Бога против сатаны. Или, может быть, Христос был даже своего рода выкупом за наши грехи, уплаченным не Богу, а дьяволу.
   В XI веке святой Ансельм выдвинул более изощренную идею. Это называлось "заместительным искуплением", сказала Роза. Мы все еще были должны выкуп, но теперь этот долг был перед Богом, "сатисфакция" за великое оскорбление наших грехов. Но беда была в том, что мы были слишком низки, чтобы быть достойными даже извинений. Итак, Бог принял человеческий облик. Христос был своего рода послом человечества - "заменителем" нашего низменного "я" - и, будучи самим Богом, он был способен общаться с Богом как с равным.
   Я думаю, мы все насторожились. Джон сказал: - Для меня это звучит феодально.
   К тому времени, когда мы достигли эпохи Просвещения в восемнадцатом и девятнадцатом веках, возникло новое настроение, представление о том, что люди могут улучшить себя собственными усилиями - и поэтому мы должны жить во вселенной, где это возможно. Жертва Иисуса не была каким-либо выкупом или платой; это был пример для всех нас того, как мы можем стать ближе к Богу через любовь и самопожертвование. Роза назвала это "образцовым искуплением".
   - Итак, мы больше не в долгу, - проворчала Шелли. - Теперь мы просто слишком тупы, чтобы понять, что нам следует делать.
   Джон с любопытством спросил: - А во что верите вы, Роза?
   Она задумалась. - Я не верю, что целью жизни Иисуса было стать каким-то жертвенным агнцем, - сказала она. - Истинное наследие его жизни - это его послание, его слова. Но исторически сложилось так, что более изощренные теории искупления, безусловно, завершили великий проект святого Павла по превращению креста из символа ужаса в икону любви.
   - Неплохой трюк, - пробормотал Джон.
   Я сказал: - И вы думаете, что где-то в этом есть урок для нас, для меня, как справиться с трансцендентностью Алии.
   - Возможно, - сказала Роза. Она наклонилась вперед, пристально глядя на меня, и я понял, что она подходит к тому, ради чего собрала нас вместе. - Я попыталась интерпретировать то, что сказала тебе Алия, Майкл. И пришла к убеждению, что сеть взаимосвязанных человеческих разумов, которую она описывает, еще не прошла через свою сингулярность. Она находится на пороге Трансцендентности. Пока они все еще люди, или настолько же люди, насколько Алия. Но скоро они должны потерять свою человечность. И они знают, что с божественностью придет отдаленность.
   - Ах, - сказала Шелли. - Значит, не мы отпадаем от Бога. Бог отдаляется от нас.
   - Так вот оно что, - сказал Том. - Трансцендентность не может вынести грядущего отделения от человечества.
   - Не из-за нависших над ней незаконченных дел, нет, - сказала Роза. - Возможно, это вызывает раскаяние. Сожаление. Кто знает?
   Я сказал: - Я все еще не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
   Роза терпеливо сказала: - Трансцендентность хочет искупления, Майкл. В христианских мифах искупление человечества было достигнуто благодаря жертве одного человека...
   - О, - прошептал я. - И на этот раз это я. - Я оцепенел, мне было ни жарко, ни холодно. Я задавался вопросом, не снится ли мне все это, не нахожусь ли я в бреду каким-то образом.
   Все заговорили одновременно.
  
   Роза сказала мне: - Подумай, что это значит, Майкл. Я внимательно слушала, как Алия описывала тебе все это. Ты был бы в некотором роде "представителем" человечества.
   Шелли сказала: - Это звучит как феодальная чепуха. Как вы это назвали?
   - Заместительное искупление, да. Майкл будет нашим защитником перед Трансцендентностью, каким-то образом способным справиться с ней на равных, как Ансельм представлял, что Христос вел переговоры с Богом о грехах человечества.
   - Но что она хочет, чтобы я сделал? Извинился?
   - О, я не думаю, что тебе нужно за что-то извиняться, - сказала Роза. - Это Трансцендентность ищет искупления, а не наоборот.
   - Значит, она хочет извиниться передо мной? За что?
   - Тебе придется это выяснить. - Ее лицо было совсем близко от моего; она смотрела на меня пристально, голодно. - Но именно поэтому, если сочтешь это правильным, ты сам должен возвыситься до Трансцендентности, Майкл, чтобы быть достойным освобождения от Трансцендентности, чего не смог бы сделать ни один простой человек.
   Мое чувство нереальности происходящего усилилось. - Не знаю, что сказать. Почему бы мне не быть обычным сумасшедшим? - прошептал я Шелли. - Почему не могу просто думать, что я Наполеон Бонапарт? Почему я должен проделать весь этот путь до большого Иисуса Христа?
   Шелли схватила меня за руку. - Майкл, я не собираюсь позволять какой-то банде сверхлюдей пригвоздить тебя к метафизическому кресту.
   - Но, возможно, выбора нет, - сказала Роза.
   Я сказал: - Это безумие, Роза.
   - Да, - настойчиво сказала она. - Именно так оно и есть. Безумное. Трансцендентность может стремиться к божественности, но в ней есть какой-то изъян, Майкл. Иначе зачем бы ей подвергать себя таким мучениям, таким искаженным извинениям? Да, это, наверное, безумие.
   - Но она могущественна, помни. Мы знаем, что она может проникать за пределы времени. Мы знаем, что она может возвращать мертвых к жизни. Безумный бог невообразимо опасен. Вот почему мы должны найти способ справиться с этим.
   Джон уставился на нее и расхохотался.
   - Мне самому хочется смеяться, - сказал я.
   - Я понимаю, - сказала Роза. - Правда, понимаю. Это слишком велико, чтобы мы могли себе представить. Но, тем не менее, эта странная ответственность легла на нас. - На ее лице отразилось искреннее волнение. - Мы действительно находимся в центре истории, Майкл. Ты делаешь ее.
   - Знаю, ты полон сомнений. Знаю, что не чувствуешь, будто готов к этому испытанию. Ты думаешь, что тебя может увлечь мания величия; ты даже себе не доверяешь. Но сделаешь это, Майкл. Снова позовешь Алию. Позволишь ей увлечь тебя в саму Трансцендентность. Ты сделаешь это, не так ли? Я вижу это по твоим глазам. В твоем сердце, в твоей душе нет желания отворачиваться от этого...
   Я ненавидел себя за это. Мне было невыносимо даже смотреть на Тома, или Джона, или Шелли, этих представителей моего здравого смысла, моей совести. Но Роза была права. Она знала меня слишком хорошо. Даже если бы не был замешан призрак Мораг, я бы пошел туда.
   Роза сказала: - Просто помни, что Трансцендентность не всемогуща.
   - Это так?
   - Мы знаем это. Заместительное искупление, которого она добивается, многое доказывает: в изощренности нашего мышления мы превзошли это столетия назад. Мы маленькие, медлительные, глупые, слабые по сравнению с Трансцендентностью. Но есть, по крайней мере, один аспект, в котором она уступает нам. Майкл, ты можешь с этим справиться.
   Когда мы расставались, у Джона был еще один вопрос к Розе. - Предположим, все это правда. Что будущее складывается из настоящего и прошлого, что наши потомки в далеком будущем станут богоподобными. Какие шансы тогда будут у вас, католиков? Игра окончена, не так ли?
   Роза тонко улыбнулась. - Христианская церковь пережила падение Рима, и науку Аристотеля и Ньютона, Галилея, Коперника и Эйнштейна. Католицизм пережил даже Мартина Лютера. Думаю, мы переживем и это.
   И она исчезла.
  
   Том пришел ко мне. Он даже не потрудился спросить, собираюсь ли я это сделать. - Только когда, - сказал он. - Скажи мне когда, папа.
   Я пожал плечами. - Может быть, завтра. Почему нет? Я не становлюсь храбрее. - Не то чтобы я был уверен, нужна ли мне смелость; если что-то настолько выходит за рамки твоего воображения, трудно даже бояться этого. - Ты же не собираешься снова называть меня инструменталистом, правда, Том?
   - Нет. Я вижу, что ты делаешь это не для себя, ни на каком уровне. Ты делаешь это по той же причине, по которой сразу же вернулся к проекту "Холодильник" после взрыва. Ты собираешься сделать это, потому что считаешь, что должен.
   - Трансцендентность выбрала меня...
   - Я знаю.
   - Но мне жаль, Том.
   - Чего?
   - Потому что я ухожу и снова оставляю тебя. Та же старая история.
   - Хорошо. Но, по крайней мере, на этот раз я предупрежден. У тебя есть какие-нибудь планы на ужин?
   Это застало меня врасплох. - Думаю, нет. Как ты думаешь, последний ужин?
   Джон и Шелли присоединились к нам. Джон сказал: - Последнее пиво, возможно, было бы лучшей идеей.
   Шелли обняла меня за талию. - Как думаешь, что-нибудь изменится, если в далеком будущем тебе придется идти убивать демонов с похмелья?
   - Это действительно может помочь, - сказал я. - Хорошо, первый круг за мной. Что ты предпочитаешь, воду или вино?
  
   Леропа и Алия прогуливались в удлиняющихся тенях гигантских руин собора.
   - Итак, ты навестила его.
   - Это было... странно. Трудно.
   Леропа никак не прокомментировала.
   Алия сказала: - Я верю, что Майкл Пул сделает то, о чем мы его просим.
   Леропа посмотрела на нее. - И это тебя радует?
   - Разве не должно?
   - Есть одно следствие из нашей дискуссии, которое я не хотела поднимать в присутствии твоей сестры, - сказала Леропа.
   - Следствие, - пренебрежительно сказала Алия. - Трансцендентность верит, что она творение любви. Но ее язык - сплошная логика.
   Леропа подняла безволосую бровь. - Тогда давай поговорим о логике. Ты не первая, кто указал на главный логический изъян в программе искупления.
   Алия кивнула. - Что бы вы ни делали, даже если вы измените историю, чтобы устранить каждый элемент страдания, страдание все равно будет существовать.
   - В более широкой вселенной возможностей. Да.
   - Таким образом, искупление невозможно.
   - Не обязательно, - сказала Леропа. - Твоя сестра была права, интуитивно поняв, что Искупление предназначено не для тех, кто страдал давным-давно; оно предназначено для самой Трансцендентности. Есть надежда - но это всего лишь надежда, - что где-то на уровнях Искупления может быть найдено достаточное утешение. В какой-то момент мы могли бы сказать: этого достаточно. И с искуплением прошлого можно будет смотреть в будущее - смотреть вовне, а не внутрь себя.
   Алия кивнула. Это была обоснованная надежда. Но... - Если эта точка никогда не будет достигнута? Если не будет найдено утешения? Что тогда?
   Леропа вздохнула. - Если страдание существует, искупление невозможно. Но так ли это было нужно? Что, если бы людей вообще никогда не существовало? Что, если бы Земля оставалась безжизненной, как Луна? Тогда не было бы страданий, которые нужно искупить, не было бы зла, которое нужно искупить, не было бы греха, который нужно искупить. Возможно, это было бы лучшим положением дел, чем допустить существование неизлечимых страданий без возможности исцеления.
   Алия остановилась как вкопанная. - Вы серьезно?
   - Это заключительный этап Искупления, его конечная логика. Мы называем это Очищением. Дело не в том, что человечество перестанет существовать, - тихо сказала Леропа. - Оно никогда не существовало. И это можно было бы организовать довольно легко. Помни, Трансцендентность может вернуть мертвых к жизни простым жестом. Это окончательное решение почти элегантно. Экономично.
   Холодный гнев вспыхнул в Алии. - Не сюда ли логика любви привела Трансцендентность - любить человечество так сильно, что оно должно быть уничтожено?
   - Это всего лишь возможность, - сказала Леропа. - Но в том, что должно произойти, ты всегда должна помнить, что эта мрачная возможность существует - если Майкл Пул потерпит неудачу.
   Она подняла руку, сжав хрупкие пальцы. И Алия представила себе последствия, вытекающие из этого жеста, распространяющиеся сквозь пространство и время, в далекое будущее и в глубочайшее прошлое. Леропа была маленькой, сгорбленной женщиной в поношенном, потертом одеянии, шаркающей по обломкам огромных руин. И все же она держала судьбу всего человечества в своих костлявых пальцах.
  
   Первое потрясение от Трансцендентности - это...
   Я не могу сказать. Слов нет в моей голове. На что же это тогда похоже?
   Это как шагнуть с обрыва. Или как внезапно окунуться в шокирующую новую среду, как в ледяную воду. Или похоже на тот момент, когда рождается ваш первый ребенок, и вы держите его на руках, и знаете, что ваша жизнь больше вам не принадлежит и никогда больше не будет принадлежать.
   Это похоже на пробуждение.
   Когда я оглянулся на всю свою жизнь до этого момента, мне показалось, что я видел сон. Я увидел все свои представления о мире и даже свои переживания о моем внутреннем мире за частичными фантазиями, которыми они на самом деле были. Но я знал, что если я когда-нибудь выйду из этого странного состояния нового сознания, то это будет похоже на сон. Но чувствовал странную уверенность, хотя и знал, что попал в место, находящееся за пределами моего понимания. Я думал, что смогу справиться с этим.
   Но куда я пришел? Если бы я очнулся ото сна о человеческом существовании, если бы впервые по-настоящему открыл глаза - что бы увидел?
   Пока ничего. Это было не так, как если бы я закрыл глаза, скорее, как если бы отвел взгляд, моя голова была полна мыслей о других вещах. Я ничего не мог видеть, потому что не смотрел; это было делом воли. Но это ждало меня.
   Я поднял свою метафорическую голову. Сфокусировал свои метафорические глаза. И увидел...
   Свет. Это хлынуло в мой разум, ослепительное, обжигающе горячее. Вся моя недолгая уверенность немедленно испарилась. Я был ничем иным, как пылинкой осознания, обожженной, сморщенной, взорванной. Я попытался закричать.
  
   Свет померк. Я снова вернулся в свое состояние невидения.
   - Я знаю, что бы вы сказали, если бы кто-нибудь из ваших младших инженеров или студентов Корнелла вот так вляпался в это. - Голос, мягкий, сухой, раздался ниоткуда, без источника. Я не слышал его, не мог повернуть к нему голову. И все же он был там, голос во сне.
   - Мораг?
   - Алия, - сказала она с легким сожалением в голосе. - Я Алия. Я здесь с вами, чтобы помочь вам.
   - Я рад, - горячо сказал я. - Так скажите мне, что бы я сказал.
   - Вы бы сказали, сначала пройдись, прежде чем бежать.
   - Тоже верно. Это и есть Трансцендентность, Алия?
   - Что вы увидели?
   - Это было все равно, что смотреть на солнце. Это обожгло меня.
   - Я виню себя, - сказала она. - Когда я впервые погрузилась в Трансцендентность, у меня были месяцы тренировок - умственной дисциплины и развития различных способностей. Также у меня есть эволюционное преимущество в полмиллиона лет перед вами, Майкл. Без обид. И в тот первый раз меня это ошеломило. Для вас это практически невозможно.
   - Так научите меня ходить, Алия.
   - Шаг за шагом.
   Я почувствовал легкое давление, как будто чья-то рука обхватила мой подбородок, чтобы приподнять голову, как если бы я был ребенком. Метафора, метафора. Но метафоры хороши, если они помогают вам понять.
   - Посмотрите сейчас.
   Я увидел черное небо, полное звезд, вокруг меня, вверху и внизу. Это было так, как если бы я был выброшенным на берег астронавтом, которого увезли далеко от Земли и оставили дрейфовать в космосе. Хотя у меня не было ощущения головокружения; возможно, оно было отредактировано. Звезды были разбросаны глубоко в трех измерениях, но все они были одного цвета, что-то вроде желто-белого. Я начал различать узоры, группировки, ориентировочные созвездия.
   - Звезды. Но это не звезды, не так ли? Просто еще одна метафора.
   - Метафора чего?
   Это было очевидно. - Трансцендентных. Индивидуумов, которые вносят свой вклад в этот групповой разум. Таких, как мы.
   - Таких, как я, - сказала Алия. - Не совсем таких, как вы.
   - Разве я не звезда? - Я почувствовал необоснованное разочарование. - Мерцаю, мерцаю.
   - О, да, - сказала она. - Но звезда особого сорта.
   Звезды начали кружиться вокруг меня. Теперь они были похожи на рыб в каком-то огромном темном аквариуме. Узоры, которые они создавали, становились четче, взлеты, завихрения и зарисовки света. И чему я поразился, каждая из них была разумом.
   Я знал принцип. Трансцендентность была не простым объединением разумов, а динамической сетью, узлами которой были эти звезды. Большее осознание самой Трансцендентности было эмерджентным свойством сети, возникающим из сообщества разумов, но не подавляющим их по отдельности. Я подумал, что в этом есть что-то общее с муравейником - или даже со странным объединением дяди Джорджа.
   Вот и вся теория. Я хотел увидеть саму Трансцендентность. Я поднял глаза.
   Увидел еще больше звезд, их стаи собирались в узоры, которые складывались масштаб за масштабом, поднимаясь вверх, насколько я мог видеть. И на самом пределе моего зрения движущиеся созвездия, казалось, сливались в туман, а затем в яркую точку. Этим высшим единством было сознание Трансцендентности как таковой, возникающее из взаимодействий сообщества звездных разумов, на которых оно основывалось.
   Когда я оглядывался вокруг, то мог видеть одно и то же точечное единство, куда бы ни посмотрел. Невозможная геометрия, конечно, но изящная метафора.
   По легкому подталкиванию Алии я еще больше расширил поле своего восприятия.
   Двигаясь сквозь скопления звезд, я видел более темные очертания, более неуловимые. Иногда звезды ложились на их бархатную поверхность, и я различал мерцание контура, сложную морфологию. Но затем звезды снова взмывали ввысь, как вспугнутые птицы, и форма утрачивалась.
   - Это структуры разума Трансцендентности, - сказала Алия. - Идеи. Убеждения. Понимания. И воспоминания - много, много воспоминаний.
   Я увидел одну форму, которая немного отличалась от остальных - компактную, почти мерцающую, как многогранный драгоценный камень, но угольно-черную. Это было похоже на кусочек отшлифованного угля. - Что это?
   Алия говорила так, как будто улыбалась. - Взгляните.
   Я не знал, как это сделать. Но даже когда сформулировал желание, то почувствовал, что падаю к драгоценному узлу знания.
   Я ощутил прилив нового понимания - момент озарения, подобный прорыву после многих лет изучения какого-то загадочного предмета или внезапному прояснению, когда решение головоломки становится очевидным. Этот мерцающий узел понимания содержал в себе всю физику - и я увидел все это. Я наслаждался глубоким пониманием структуры космоса, начиная с мельчайших симметрий фундаментальных объектов, из которых в конечном счете были построены пространство и время, и заканчивая похожей на драгоценный камень геометрией Вселенной в целом, свернутой саму на себя в более высоких измерениях - хотя теперь я видел, что эти два полюса структуры, большой и малый, на самом деле были едины, как если бы вся реальность снова была сложена вместе в каком-то более абстрактном масштабе.
   Но даже когда я купался в этом радостном понимании, какая-то часть меня заметила черты, которые узнал бы физик двадцать первого века - даже такой инженер, как я. Здесь была наша основная карта состава Вселенной, пропорции темной энергии, темной материи, барионной материи, определенные нашими космическими телескопами; и я разглядел знакомые вехи эволюции Вселенной от начальной сингулярности, через стадии расширения и охлаждения, вплоть до эпохи, в которой доминировала материя, породившая людей. Понял, что некоторые из наших теорий, объясняющих эту универсальную структуру, в конце концов содержали проблески истины. Все они были частичными, все шли ощупью в темноте, каждое предварительное объяснение было подобно свету, рассеянному от одной грани этого величайшего сокровища понимания. И все же кое-что из этого мы сделали правильно, подумал я с приливом гордости, мы, примитивы, в нашем одиноком, грязном, запутанном маленьком мирке.
   Но это чувство гордости быстро рассеялось, когда я увидел, что эта похожая на драгоценный камень структура знаний, эта "высшая истина" была древней. Полное понимание, о котором мечтали физики моего времени, пределы их воображения были не только достигнуты, но и пройдены давным-давно - и они все еще были омрачены более глубокими тайнами.
   Но я был здесь не ради физики, а чтобы разобраться с тайнами человеческого сердца - и сверхчеловеческого. Неохотно я отстранился. Я пытался вспомнить, ухватиться за какой-то проблеск этого высшего понимания, но оно уже таяло, как снежинка в моей ладони, его прекрасная симметрия и единство терялись. Я уже забывал.
   Алия мягко сказала: - Майкл, я думаю, теперь вы готовы. Пришло время.
   - Время для чего?
   - Встретиться с бессмертной.
   Страх скапливался в моем сердце. Но у тебя есть долг, сухо сказал я себе. Ты сам напросился на это, Пул.
   - Давайте покончим с этим.
  
   - Привет, Майкл Пул. Я сожалею, что родилась слишком поздно, чтобы познакомиться с вашим самым прославленным предком...
   Значит, это была Леропа. Бессмертная говорила словно из тени. Я не хотел видеть ее более отчетливо.
   - Не понимаю, как я с вами разговариваю, - сказал я. - Или с Алией, если уж на то пошло. Мы все являемся частью Трансцендентности, не так ли?
   - Трансцендентность - это разум, Майкл, но не человеческий разум. Нет никаких причин, по которым разум должен иметь единственный полюс сознания - поскольку ваш полюс осознания ощущается как пылинка, навсегда застрявшая у вас за глазами.
   Но, с тревогой подумал я, даже в мое время умы не так просты. Может быть, мы трое похожи на раздвоенные личности, кричащие друг на друга в голове шизофреника.
   - Или, возможно, мы символы, - сказала теперь Леропа. - Мы представляем определенные черты Трансцендентности, поскольку она пытается разрешить внутреннюю дилемму по поводу Искупления, которую так остро обозначила Алия.
   - В таком случае я могу быть не более реальным, чем персонаж платоновского диалога? Очаровательно. Какие черты?
   - Я - цель Трансцендентности. Ее воля. А вы, Майкл, - ее совесть. Мы здесь, чтобы обсудить Искупление.
   И чтобы понять Искупление, сказала она, я должен был понять любовь. Я снова почувствовал прикосновение перышка к метафорическому подбородку, призрачный палец, поднимающий мой взгляд к новым горизонтам.
   Благодаря своей завершенной космологии Трансцендентность осознавала вселенную в целом, все пространство и время, все прошлое человечества. И теперь это открыло мне прошлое.
   Я был ослеплен великолепным портретом; мне хотелось отвернуться от своей метафорической головы. Но я начал различать общие аспекты. Все это проистекало из глубокого корня, долгой предыстории человечества на Земле, корня, который появился из глубины, пройдя через другие формы гоминидов, обезьян и животных - не менее, каждый из них был идеально приспособлен к окружающей среде, в которой оказался, но постепенно приобретал неуловимое качество разума. Этот глубокий, темный, прикованный к земле стержневой корень достиг кульминации в мое время, подобно побегу, пробивающемуся из почвы. История после моего дня была путаницей листвы, раскинувшейся по всей Галактике - запутанной, плодовитой, яркой, полной деталей, от взлета и падения империй и даже видов, вплоть до особых переживаний маленького ребенка, блуждающего по пляжу при свете бело-голубого солнца в тысяче световых лет от Земли.
   Мне снова захотелось вспомнить об этом. Сам факт того, что люди жили так долго и зашли так далеко, был бы за пределами воображения большинства людей, живущих в моем собственном стесненном и опасном веке.
   Но это была сага, полная трагедии. Я видел шрамы войны и бессмысленных стихийных бедствий, когда триллионы человеческих жизней были уничтожены, как иголки на горящей сосне.
   Леропа сказала: - Посмотрите на все это, Майкл Пул. Взгляните на эти частицы человечества, попавшие в ловушку страданий прошлого. И Трансцендентность любит каждого из них.
   Я думал, что понял. - Это невыносимо.
   - Да. Как может Трансцендентность встретиться лицом к лицу с бесконечными возможностями будущего, когда ее прошлое пропитано кровью и болью?
   Это был парадокс бога, рожденного из человеческой плоти и крови. Чтобы достичь полного осознания, Трансцендентность должна была поглотить каждое человеческое сознание, даже в далеком прошлом. А это означало, что она должна была поглотить всю эту боль. Трансцендентность нуждалась в Искуплении, в очищении от боли прошлого, прежде чем она сможет перейти к могущественным возможностям будущего.
   Леропа осторожно сказала: - Вы видите это, не так ли? Вы видите все это. И вы понимаете.
   - Да, - выдохнул я. Конечно, я сделал это. Я сжался от высокомерия проекта. Но здесь и сейчас, окруженный огромными гулкими залами разума Трансцендентности, я чувствовал себя захваченным, видя только великолепие этого великого стремления.
   Трансцендентность не была бесконечной, пока нет. Но она верила, что приближается к сингулярности, накоплению сложности и сплоченности, которые приведут ее по асимптотическим путям возможностей к бесконечности возможностей и понимания. После этого она уже не была бы человеческой, ибо между бесконечным и конечным не было бы ничего общего. Но если бы она не смогла разрешить дилемму Искупления до этой точки сингулярности, результатом этого великого фазового перехода было бы ущербное творение - бесконечное, да, но несовершенное.
   - Это будет раненый бог, - сказал я. Как и предполагала Роза. Это был немыслимый исход.
   Посредством свидетельствования и единения ипостасей она пыталась полностью осознать страдания прошлого и таким образом искупить их. Но простого наблюдения никогда не могло быть достаточно. Итак, Трансцендентность пошла дальше. При Восстановлении каждый человек, который, возможно, мог бы существовать, был бы воплощен в реальность. Это был бы потрясающий, сияющий момент исправления. Такие тривиальности, как причинность и следствие, были бы отброшены - но Трансцендентность была бы бесконечной, напомнил я себе; а для бесконечного существа даже бесконечные задачи тривиальны.
   Но все равно этого было недостаточно.
   Леропа сказала бархатным голосом: - Так или иначе, Искупление должно быть завершено. И если Искупление не может быть достигнуто, тогда было бы лучше сделать упрощающий выбор.
   Я знал, что она имела в виду. - Если вас не существует, вы никогда не сможете страдать. - Предельная простота уничтожения.
   - Очищение в пределах нашей досягаемости, если мы захотим, чтобы это было сделано.
   Она была права. Это было правильно. И в тот момент даже ужасная мысль об Очищении не пугала меня. Я был внутри Трансцендентности, пока я был Трансцендентностью. На краткий миг я разделил ее огромные амбиции и безграничные страхи - и столкнулся с ее дилеммой. Я чувствовал себя так, словно оказался в ловушке под огромным грузом.
   И в тот момент я полностью принял логику Леропы. История должна быть очищена, так или иначе. И это должно быть сделано сейчас...
   Но Алия прошептала мне на ухо метафорически. - Майкл. Жди. Думай. Что бы сказала Мораг?
   Мораг?..
   - Ты всегда был олухом, Майкл Пул.
  
   Мне показалось, что я вижу ее, какую-то неуловимую тень, мелькнувшую краем глаза.
   - Олух? Очаровательно.
   - Тебе всегда приходится вмешиваться, вмешиваться, вмешиваться.
   - Если ты продолжаешь говорить о проекте гидратов, то я достаточно наслушался этого от Тома.
   - Не это. Я признаю, что это необходимо. Но это должен был сделать ты, не так ли, Майкл? Это подходило тебе как нельзя лучше, не так ли? Повод повозиться. Дома ты тоже всегда валял дурака. Все эти бессмысленные проекты "сделай сам", которые ты так и не закончил.
   - Мораг...
   - Твоя недостроенная оранжерея, которую ты забросил, потому что у тебя закончились деньги. Или то, как ты поменял половину окон в доме, а остальные оставил, потому что тебе стало скучно. Или то, как...
   - Мораг. Все это к чему-нибудь приведет?
   - И теперь ты здесь, возишься со всей историей человечества, - сказала она. - Ты думаешь, это совпадение, что эта странная старуха выбрала тебя? Конечно, тебе захочется погрузить руки по локти. Это то, что ты делаешь. Ты лезешь не в свое дело, Майкл. Инструменталист.
   Я вздохнул. - Ты всегда перегибаешь палку, не так ли?
   - Все в порядке. Скажем так. Ты ведешь себя по-детски. Ты как ребенок на художественной выставке. Хочешь потрогать картины, соскрести кусочки, испортить их, нарисовать свои собственные копии, вставить их в новые рамки. Потому что ты еще недостаточно взрослый, чтобы просто сидеть сложа руки и наслаждаться видом - не вмешиваясь.
   Я обдумал это. - Но мы такие. Я имею в виду людей. Мы - биологический вид, который что-то делает.
   - Не обязательно, - сейчас говорила Алия. - Есть и другие способы быть. - И она еще раз расширила мой кругозор.
   Существовал целый спектр разумов, здесь, внутри самой Трансцендентности, и еще больше за ее все еще расширяющимися стенами. Я ощущал эти разные разумы, как будто слышал голоса в концах длинных коридоров. Все они были человеческими или постчеловеческими, и большинство из них были более или менее похожи на мой собственный. Но там были виды разума, совершенно отличные от моего, другие способы мышления, другие способы жизни.
   Странные слияния в их огромных ульях были одним из примеров.
   И под чутким руководством Алии я наткнулся на народ, ветвь человечества, которая давным-давно обосновалась в мире в рукаве Стрельца. Это был водный мир, похожий на Землю, утонувшую под почти глобальным океаном. Здешние люди, во всяком случае, постлюди, отказались от одежды, космических кораблей и даже инструментов, развили тела, как у выдр или маленьких дельфинов, и теперь проводили всю свою жизнь в бесконечном спокойствии воды.
   Алия сказала: - Они отказались от своего разума. Они знали, что это происходит. То, что вы не используете, вы теряете. Но им было все равно...
   Я не понял. - Они могли бы сделать гораздо больше. Когда-то они это делали. Но они отложили все это в сторону. И они сделали себя уязвимыми. Извержение вулкана, удар астероида...
   - Им все равно! У них есть настоящее, они есть друг у друга, и этого достаточно.
   По словам Алии, здесь возникает глубокий вопрос. Какова цель интеллекта? Был ли интеллект высшим результатом эволюционного процесса - или, как и все остальное, простым средством достижения цели?
   - Интеллект стоит дорого, - сказала Алия. - Есть энергетические затраты на сам ваш большой мозг. И вам нужно много инфраструктуры для поддержки его - какой-то эквивалент глаз, рук, ног, чтобы предоставлять вам необходимую информацию о внешнем мире и возможность манипулировать ею.
   - Так зачем вообще утруждать себя умением?
   - Потому что бывают обстоятельства, когда это единственный выбор...
   Похожие на шимпанзе предки человечества были изгнаны из своих исконных лесов в результате изменения климата. Саванна была суровой средой обитания, где вы подвергались воздействию экстремальных температур, вас легко могли заметить хищники, и где источники воды и пищи были разбросаны далеко. Чтобы выжить, человеческому разуму пришлось быстро совершенствоваться.
   - Нужно быть умным, если ты плывешь по течению во враждебной среде, - сказала Алия. - Но если тебе когда-нибудь удастся выбраться из саванны и снова вернуться в лес...
   - Ты можешь отказаться от своего решения, - сказал я.
   Мораг сказала: - Думаю, я понимаю. Если птицы перелетают на остров, где нет хищников и им безопасно, они перестают летать. Почему бы не возражать?
   С любопытством я обратился к народцу тюленей, которые переворачиваются и скользят в своем мировом океане. Их сияющие, поверхностные мысли содержались в осознании Трансцендентности; я осторожно попробовал их на вкус. Я ощутил удовлетворение, такое же вкусное и эфемерное, как соленая мякоть рыбы. Да, для этих постлюдей этого было достаточно. Для них в жизни не было целей; жизнь была процессом, единственной целью которого было получать удовольствие.
   Алия сказала: - Майкл Пул, вы серьезно говорите мне, что ваш ущербный бог должен избавить их от боли? От какой боли?
   - Но я все равно не понимаю, - сказал я. - Интеллект - это не просто инструмент. Знание стоит того, чтобы им обладать само по себе... не так ли?
   Мораг вернула тот похожий на драгоценный камень узел мудрости, который представлял физику Трансцендентности. - Взгляни еще раз.
   Я снова заглянул в сокровищницу древней мудрости. Но на этот раз, под руководством Алии и Мораг, я заглянул глубоко в сердце драгоценного камня - и обнаружил крошечный изъян, незавершенность.
   Существуют пределы понимания любым разумом - человеческим или постчеловеческим, даже трансцендентным. Это была незавершенность: никакая математика, логическая конструкция человеческого разума, никогда не могла быть сделана цельной или полностью непротиворечивой. Благодаря этому вы могли бы доказать, что существуют пределы возможностей любого мыслимого компьютера. Но разум по своей сути является системой обработки информации - поэтому ни один разум, каким бы обширным он ни был, никогда не сможет полностью осознать себя.
   Даже Трансцендентность.
   - Ах, - сказала Мораг, как будто училась вместе со мной. - "Какой особой привилегией обладает это небольшое возбуждение мозга, которое мы называем мыслью, что мы должны таким образом сделать его моделью всей Вселенной?"
   - Кто это?
   - Дэвид Хьюм. Он не инженер, так что ты, вероятно, о нем не слышал. Взгляни правде в глаза, Майкл. Ни один разум никогда не сможет полностью осознать себя - и разум, в любом случае, не является целью космоса. И Искупление, это неумелое "сделай сам" исправление, которое оно означает для истории человечества, может привести только к катастрофе.
   Леропа долго молчала. Теперь она сказала: - Может быть, бог Трансцендентности и несовершенен, но он способен по крайней мере на одно великое деяние. Возможно, мы никогда не сможем искупить страдания прошлых веков. Но мы можем, по крайней мере, стереть их. И, если мы не можем искупить вину, разве это не наш долг?
   Алия сказала: - Леропа...
   - Пришло время для вашего решения, Майкл Пул.
   Другие голоса, Алия, Мораг, умолкли, и я остался один.
  
   Я заглянул глубоко внутрь себя.
   Может ли быть какое-либо возможное этическое оправдание для Очищения? Может ли устранение страданий когда-либо стоить уничтожения самой жизни?
   Если бы было проведено великое прижигание, то нерожденные - включая меня - никогда бы не узнали, что это произошло. Это не было бы ощутимо, как и боль, которую они, возможно, испытали. Но, с другой стороны, у них не было бы шанса - никакого шанса построить свое собственное будущее, радоваться тому, что они живы, пусть и недолго.
   - Жизнь превыше всего, - сказал я. - Все остальное второстепенно. - Да, я думал, когда подбирал слова; это было справедливо.
   - Тогда, - сказала Леропа, - что насчет Искупления?
   Трансцендентность, как мне показалось, была подобна огромному родителю, размышляющему о жизнях своих детей - всего человечества, в будущем и прошлом. И Трансцендентность стремилась сделать своих детей безопасными и счастливыми на все времена.
   Но я тоже был родителем. Я потерял одного ребенка, спас другого. Если бы я мог каким-то образом изменить будущее Тома при его рождении или даже до того, как он был зачат, чтобы его жизнь протекала в безопасности - сделал бы я это? Казалось чудовищной самонадеянностью пытаться контролировать события, которые могут произойти спустя долгое время после моей смерти. Как я мог когда-либо знать, что было лучше? И даже если бы я знал, не лишил бы я своего сына выбора, его способности прожить свою собственную жизнь так, как он хотел?
   Ты должен был отпустить, думал я. Ты должен был позволить своим детям совершать их собственные ошибки. Все остальное граничило с безумием, а не с любовью.
   Мне не нужно было этого говорить. Формулируя эти мысли, я оглядел небесный разум Трансцендентности. Мне показалось, что произошла перемена. Эти точечные осознания закручивались в тугие, сердитые узлы, и гигантские рифы мудрости вырисовывались из темноты, как айсберги в ночном океане. Тогда я обеспокоил Трансцендентность своим решением. Возможно, это означало, что оно было правильным.
   На каком-то уровне Трансцендентность, должно быть, уже знала, подумал я. Я был просто рычагом, который она использовала, чтобы вернуть себя к здравомыслию. Но это не означало, что она была этому рада. Или благодарна.
   Леропа прошипела: - Майкл Пул. Ты знаешь, что если отказаться от Искупления, то потеряешь Мораг навсегда, не так ли?
   Я отшатнулся от этого личного выпада. Вот тебе и высокие цели Трансцендентности, подумал я; вот и трансчеловеческая любовь. - Но я уже потерял ее, - сказал я. - Ничто из того, что может сделать Трансцендентность, не изменит этого. Я думаю, это часть человеческого бытия. И это так же легко отпустить.
   Леропа спросила: - Отпустить?
   - Прошлое, мертвых. Будущее, судьбы своих детей. Даже такой архи-инструменталист, как я, знает это многое.
   Леропа рассмеялась. - Вы прощаете Трансцендентность, Майкл Пул?
   - Разве не для этого меня сюда привезли?
   - Прощайте, Майкл Пул, - сказала Леропа. - Мы больше не встретимся.
   И внезапно я понял, что все кончено. Я искал Мораг. Возможно, от нее остался какой-то след. Но она удалялась от меня, как будто падала в колодец, ее лицо уменьшалось, а взгляд все еще был прикован ко мне.
   А потом звезды злобно закружились вокруг меня - на мгновение я начал сопротивляться, страстно желая остаться, - но меня охватила боль нежеланного перерождения, и огромное давление изгнало меня.
  
   Вшестером они собрались в агломерации 11729: Алия и Дреа, Рит и трое Кампоков, Бейл, Ден и Сиир.
   Под могучей четырехгранной аркой древнего собора цвета электрик бессмертные шли своими одинокими путями. Некоторые из них бормотали что-то себе под нос, продолжая свои пожизненные монологи, но самые старые вообще не разговаривали. Но даже сейчас она осознавала присутствие Трансцендентности в себе и вокруг себя. И она осознавала ее суматоху, подобную надвигающейся буре, огромные энергии собирались в возвышающемся над ней небе.
   Бейл Кампок отвел Алию в сторону. Она все еще могла смутно ощущать расширенное сознание, которым он делился со своей семьей, как собственную ограниченную Трансцендентность. И в нем все еще было то экзотическое ощущение чужого, непохожего, которое придавало их занятиям любовью столько остроты.
   Он осторожно сказал: - Мы не хотели причинить никакого вреда твоему кораблю, твоей семье.
   - Но вы привели корабелов на "Норд".
   - Да. - Это был первый раз, когда он открыто признался в этом. - Мы были обеспокоены тем, что Искупление разорвет все на части. Мы были правы, что беспокоились, не так ли?
   - И я была вашим инструментом, вашим оружием, которое вы использовали против Трансцендентности.
   - Ты была для меня чем-то большим, - горячо сказал он.
   - Ваши манипуляции были грубыми. Вы угрожали моей сестре, вы подвергали опасности мою семью...
   - Мы бы никогда не причинили вреда Дреа. - Он поднял глаза. - Я думаю, на каком-то уровне ты всегда это знала, не так ли? И мы не хотели, чтобы инцидент с корабелами зашел так далеко.
   - Инцидент. Моя мать умерла, и мой брат. Ты ждешь от меня прощения, Бейл? Ты хочешь искупления после всего, что произошло?
   - Алия, пожалуйста...
   Она рассмеялась над ним. - Возвращайся на свой Ржавый Шар и похорони себя в пустых головах своих братьев. Ты больше никогда не будешь частью моей жизни.
   Его широкое лицо было полно потери, и она почувствовала слабый укол сожаления. Но повернулась к нему спиной и пошла прочь.
  
   Рит пошел с ней. - Не была ли ты немного сурова с ним?
   Она пристально посмотрела на него, отказываясь отвечать.
   Он вздохнул. - Полагаю, это время перемен для всех нас.
   - А как насчет тебя, Рит? Что ты будешь делать теперь?
   - О, для меня и мне подобных всегда найдется роль, - криво усмехнулся он. - Многие из великих проектов Содружества продолжатся независимо от того, что Трансцендентность решит делать дальше: политическое воссоединение рассеянных рас человечества - стоящая цель.
   - Это благородно, Рит.
   Они подошли к Дреа, которая со скучающим видом сидела на куче выветрившегося щебня.
   Рит спросил: - А что насчет вас двоих? Куда вы пойдете дальше?
   - Обратно на "Норд", - немедленно сказала Дреа. - Куда же еще? "Норд" - это дом. Кроме того, я думаю, что мы сейчас нужны моему отцу. - Она потянулась и взяла сестру за руку. - Верно, Алия?
   Но Алия не ответила.
   Рит повернулся к ней. - Алия?
   Она обнаружила, что в ее голове сформировалось решение, о принятии которого она и не подозревала. - Только не "Норд", - сказала она. - О, я буду скучать по отцу - и по тебе, Дреа. Я навещу тебя; я всегда буду навещать. Но... - Но она больше не могла там жить. Она слишком много видела. "Норда" и его бесконечного путешествия ей было уже недостаточно. - Я найду себе роль. Может быть, я тоже смогу работать на Содружество... Когда-нибудь я найду новый дом. - Она подняла Дреа на ноги и обняла ее. - Где-нибудь, где у меня будут свои дети!
   Дреа рассмеялась, но в ее глазах стояли слезы.
   Рит посмотрел на них более серьезно. - Алия. - Его тон был серьезным, почти осуждающим; точно так же он разговаривал с ней при первой встрече.
   Она огрызнулась, не без злобы: - О, что случилось на этот раз, ты, старая реликвия?
   - Если это твое истинное намерение - просто будь осторожна.
   - В чем?
   - В себе. - Он сказал, что видел это раньше: у избранных, которые потерпели неудачу, или даже у зрелых Трансцендентных, которые по состоянию здоровья или из-за травмы были вынуждены выйти из великой сети разума. - Ты никогда не забудешь о Трансцендентности. Ты не можешь. Ни разу ты не испытала этого, потому что это открытие твоего разума за пределами твоих собственных барьеров. Можешь думать, что отложила это в сторону, Алия, но это всегда таится внутри тебя.
   - Что ты говоришь, Рит?
   - Если ты собираешься странствовать по звездам, будь уверена, что ищешь себя, а не Трансцендентность, ибо она потеряна для тебя навсегда.
   Повинуясь импульсу, она взяла его за руки; они были теплыми, кожистыми. - Ты хороший друг, Рит. И если я когда-нибудь попаду в беду...
   - Ты должна обратиться ко мне, - сказал Рит, улыбаясь.
   - Знаю.
   Леропа вышла из стаи бессмертных. Она приблизилась к Алии, такая же замкнутая и загадочная, как всегда. Остальные отступили, неуверенные - испуганные, как увидела Алия.
   Леропа сказала: - Трансцендентность умирает.
  
   Алия была потрясена. Рядом с ней Рит хрюкнул, как будто его ударили.
   Леропа продолжила: - О, она не взорвется ни сегодня, ни завтра.
   Алия сказала: - Но более грандиозные цели, все эти планы на бесконечность...
   - Все это потеряно. Возможно, проект всегда был ошибочным. Мы, люди, - испорченный вид. Слишком беспокойные, чтобы быть буколиками, слишком ограниченные, чтобы стать богами: возможно, это всегда было неизбежно, что все закончится именно так. Искупление было нашей лучшей попыткой разрешить парадокс попытки построить утопию на зыбучих окровавленных песках - попыткой вылепить бога из глины человечества. Но нам удалось лишь возвеличить худшее в нас наряду с лучшим, все наши атавистические влечения. Итак, Трансцендентность умрет - но, по крайней мере, мы попытались!
   - Это ключевой момент в истории человечества, Алия, наивысший показатель человеческих амбиций. Полагаю, нам выпала честь увидеть это. Но теперь мы должны отступить.
   - А что насчет бессмертных? Что вы будете делать теперь?
   - О, мы никуда не денемся. Мы по-своему, терпеливо будем справляться со всем. У нас все еще есть наши амбиции, наши планы - в масштабах времени, которые в определенном смысле превосходят даже Трансцендентность. И проблемы будущего еще предстоит решить даже без силы Трансцендентности, стоящей за нами.
   - Проблемы?
   На кожистом, неподвижном лице Леропы отразилось легкое презрение. - Алия, ты и твой старинный компаньон Пул предавались некоторым замечательным видениям об эволюционном будущем человечества - цели разума и все такое. Возможно, мы все сможем найти безопасное место, где удастся отказаться от разума, который мы развили, чтобы выжить в саванне, и с комфортом вернуться к неразумию. Да?
   - Такое случается. Как у людей-тюленей водного мира...
   - Это буколическая мечта. Но, к сожалению, Вселенную мало волнуют наши желания или наши мечты.
   Человечество раскинулось по завоеванной им Галактике, видоизменяясь, варьируя, постепенно воссоединяясь. Но в остальной вселенной не было людей. И в этих бескрайних пространствах за ее пределами кружили враги, древние и неумолимые.
   Леропа сказала: - Мы все еще в звездной саванне. И там есть свирепые звери - звери, которых мы полностью изгнали из Галактики, - но они все еще там. И они знают о нас. На самом деле у них есть зуб.
   - Они вернутся, - выдохнула Алия.
   - Это неизбежно. Может пройти еще миллион лет, но они придут.
   - И вы, бессмертные, планируете войну...
   - Земля выстоит, ты знаешь. Однажды даже все это, даже следы самой Трансцендентности, станет ничем иным, как еще одним слоем в многослойном слое камней и окаменелостей Земли, просто еще одним эпизодом в долгой и по большей части забытой истории. Но мы все равно будем здесь, заботясь обо всем. - Ее лицо было жестким, застывшим, сухие глаза походили на кусочки камня.
   Она никогда не казалась Алии более чужой. И все же она знала, что эта мрачная, безжалостная бесчеловечность может в конце концов стать спасением человечества.
   - Вы пугаете меня, Леропа.
   Леропа ухмыльнулась, открыв рот, обнажив черные как уголь зубы. - Но я думаю, ты понимаешь, почему мы, бессмертные, необходимы. Возможно, даже мы являемся эволюционным средством, как ты думаешь? Но ты же не собираешься принимать свою таблетку бессмертия, не так ли? Ты не присоединишься к нам.
   - Нет, - сказала Алия. Ей не нужна была бесконечная жизнь, чтобы стать одной из этих печальных старух. И у нее не было потребности в Трансцендентности. Она бы обняла свою человечность двумя руками - этого было бы достаточно...
   Она пошатнулась. Мир закружился вокруг Алии, как будто переменился ветер или нарушилась гравитация.
   Дреа взяла ее за руку. - Алия? С тобой все в порядке?
   Рит с тревогой спросил: - Это Трансцендентность?
   Леропа сказала: - Все почти закончилось.
   Дреа схватила Алию за руки. - Тогда мы должны поторопиться. Есть кое-что, что я хочу показать тебе, пока могу. Приходи. Скользи со мной. Как когда мы были детьми, до всего этого.
   - Дреа, не думаю, что сейчас время для...
   - Просто сделай это! - Смеясь, она скользнула вниз, и Алии ничего не оставалось, как последовать за ней.
   Она обнаружила, что висит над головой Рита. Его запрокинутое лицо сияло на свету, рот округлился от шока. Леропа отвернулась, незаинтересованная, уже поглощенная своими собственными долгими проектами. Они преодолели лишь малую часть высоты огромного собора из экзотической материи.
   Дреа все еще смеялась. - Снова! - воскликнула она. - Три, два, один...
   Держась друг за друга, сестры скользили снова и снова.
  
   Я вернулся домой, во Флориду. Хотя и не в дом моей матери, которому грозит растущая опасность сползти в море.
   Я живу в маленькой квартирке в Майами. Мне нравится, когда вокруг люди, звук голосов. Иногда скучаю по грохоту уличного движения, резкому скрежету самолетов по небу, звукам моего прошлого. Но детский смех компенсирует это.
   Уровень воды продолжает подниматься. Во Флориде много страданий, много вынужденных переселенцев. Я это понимаю. Но мне отчасти нравится вода, плавное превращение штата в архипелаг. Медленный рост, разный каждый день, каждую неделю, напоминает мне о том, что ничто не остается неизменным, что будущее приближается, нравится нам это или нет.
  
   Алия рассказывала мне истории о далеком будущем, о своем времени. Ее истории возвращаются ко мне во сне.
   Через полмиллиона лет, по ее словам, дети смогут скользить. Думаю, это похоже на телепортацию, "перемещение", но вам не нужно никакого оборудования, никаких причудливых мигалок, приборных панелей и суровых инженеров. Вы просто делаете это. Вы просто решаете, что больше не хотите быть здесь, а предпочли бы другое место, и вот вы там. Буквально.
   Дети рождаются такими. Младенцы учатся скользить еще до того, как научатся ходить, ползать или лазать. Телепортирующиеся младенцы: представьте себе это. Их родителям приходится ловить их сачками для ловли бабочек. И проблема падений потрясающая. Но никто не возражает: на звездолете Алии людям нравится, когда небо полно младенцев.
   Дети постарше используют свое скольжение в игре. Это умные постчеловеческие супер-дети, которые могут телепортироваться; их игры продуманы, бесконечно сложны. Одна игра, которую Алия попыталась описать мне, звучала как воздушная комбинация футбола и шахмат.
   Во времена Алии подростковый возраст для детей наступает поздно; вы проживаете долгую жизнь и наслаждаетесь очень долгим детством. Но когда начинают действовать гормоны, игры со скольжением становятся сексуальными, плавно переходя в сложные ухаживания, которые могут проложить себе путь от одного конца корабля до другого. Подростков постарше готовят к более формальным танцам, бесконечно сложным квантовым балетам.
   А потом, когда вы наконец вырастаете, способность скользить атрофируется.
   У меня возникло ощущение, что Алия была близка к этому переходному возрасту, но не хотела думать об этом. Всю твою жизнь расстояние не имело значения, и ты порхала над неподвижными толпами взрослых люмпенов. Теперь тебя тянет вниз, чтобы присоединиться к ним, и ты навсегда застрянешь в пространстве-времени, внезапно ставшем плотным, как клей. Какой подарок для взросления, как будто все возрастные испытания обрушиваются на тебя разом.
   Иногда я мечтаю написать об этом, сделать из этого вымысел. Я мог бы использовать это как метафору взросления. Или о тяжелом положении Трансцендентности, на грани божества, и все же неспособного отбросить свое человеческое прошлое. Я мог бы пополнить древнюю библиотеку научной фантастики Джорджа. Никто никогда не узнает, что я все это позаимствовал.
  
   Я вышел из своего контакта с Трансцендентностью разбитым вдребезги. Выжатым. Это было похоже на взрыв в проекте "Холодильник", в самый момент взрыва мир внезапно превратился в хаос, взрывная волна нанесла сильнейший удар в грудь. Это было похоже на тот момент, но продолжалось и продолжалось.
   Я почти ничего не помню из последовавших недель. Том и Соня присматривали за мной в течение этого времени. Я был не так уж плох. Мог одеться, самостоятельно ходить в ванную. Даже продолжал работать, в некотором роде, над проектом гидратов. У меня есть записи, которые доказывают это, хотя для меня они читаются так, как будто написаны кем-то другим. Но я, например, забывал поесть. Забывал, который час, не спал всю ночь, и удивлялся рассвету. Что-то в этом роде.
   Наверное, это было время, когда я нуждался в своей матери. Но она умерла вскоре после этого, вскоре после своего брата Джорджа. Ирония судьбы, одна из маленьких шуток жизни. Я, конечно, скучаю по ней.
   Семья сплотилась вокруг меня. Я думаю, между Томом и Джоном были ссоры по поводу того, кто должен нести ответственность за меня: - Ты его брат. - Ты его сын. - Но они скрывали это от меня. Я не возражал; если бы я был способен на это, тоже раздавал бы выговоры. Мы больше никогда не были так близки, как в дни кризиса. Может быть, достаточно знать, что мы рядом друг с другом, когда нам это нужно. Забавная компания, мы Пулы.
   Меня отправили на терапию. Только теперь это называют не терапией, а "реинжинирингом сознания". Мне выделили робота-компаньона, кибернетического шарлатана размером со скамеечку для ног, который с энтузиазмом катался за мной. Робот, но без черного кожаного дивана, без блокнота, без бюста Фрейда. Я провел много времени, сидя в одиночестве в комнате с виртуальной проекцией состояния моего собственного мозга, пытаясь исследовать свои самые сокровенные ощущения, свои воспоминания, самого себя. Я с врожденным подозрением относился ко всему этому процессу.
   Джон заплатил за все это частным образом. С самого начала инстинкт Джона побуждал его держать все эти странности подальше от властей, и, несмотря на то, что в публичных записях всплыли некоторые чудачества, например, воплощение Мораг перед взрывом, нам это удалось, я думаю, с некоторой тонкой помощью Гэа. Даже сторонники теории заговора с их супермощными поисковыми системами и машинами взаимной корреляции не смогли пронюхать обо мне.
   Итак, я спас человечество, возможно, в прошлом, настоящем и будущем, но никто не знает. Поразительно, когда задумываешься об этом.
   Но что я такого сделал? Пытаться вспомнить Трансцендентность - все равно что вспоминать сон. Чем больше ты думаешь об этом, тем больше оно ускользает от тебя. Или это похоже на преследование меня со стороны Мораг: проблески, отдаленность, сквозь которые ты пытаешься прорваться, но никогда не можешь. Меня смутно утешило, когда Алия сказала мне, что с ней было то же самое. Она всегда была всего лишь полуотделенным членом Трансцендентности, частично квалифицированным новобранцем. Ей было так же трудно держаться, как и мне.
   Было неприятно, когда я не мог вспомнить всего, что видел. У меня было такое чувство, будто я мельком увидел огромный, богатый пейзаж через крошечное отверстие, всего на секунду. Но время шло, и непосредственное переживание Трансцендентности отступало, у меня остались воспоминания о воспоминаниях, похожие на отшлифованные камешки. Со временем прошло даже чувство разочарования.
  
   Выступление Гэа на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций прошло на удивление хорошо. Компания Гэа рассказала об актуальности проекта стабилизации гидратов и, в более общем плане, о том, как он должен служить моделью для того, как мы будем управлять планетой в будущем.
   Она даже обратилась с короткой просьбой от имени своих собратьев по искусственному разуму и от себя самой. Мы, люди, больше не одиноки на планете, сказала она. У нас был долг заботиться о наших детях. В конце концов, сказала Гэа, искусственный организм, подобный ей, не ограничен человеческой биологией, как мы. Потенциально она могла бы быть бессмертной. Но весь этот потенциал был бы уничтожен, если бы распалась ткань нашей культуры, если бы нарушился технологический субстрат, от которого она зависела.
   Вы могли бы подумать, что такой призыв встревожит нас. Общепринятым мнением всегда было то, что люди не будут делить будущее ни с кем другим. Похоже, это даже было правдой о будущем, которое я мельком увидел во время моего контакта с Алией. Но, согласно опросам общественного мнения, реакция на призыв Гэа была теплой и сочувственной. Это возраст, когда, помня о прошлом, мы чувствуем вину за это. Гэа правильно оценила нашу массовую психологию.
   "Холодильник" получил поддержку агентств Управления и в срочном порядке прошел заключительные этапы технической проверки. Теперь началось внедрение. Наша экспериментальная установка в Прадхо-Бей является основой того, что по-прежнему является крупнейшим месторождением, но по всей канадской Арктике и по всей Сибири начали функционировать другие базы. В следующем году - Антарктида.
   ЗИ продолжает совершенствовать технологию, несмотря на то, что внедрение продолжается. Они надеются разработать новое поколение кротов, которые смогут создавать копии самих себя. Каждый из этих супер-кротов будет дороже простых исходных оригиналов, но, если подумать, вам придется заплатить только за первое поколение, и долгосрочные затраты на проект упадут до нуля.
   Конечно, это дорого. Но затраты на борьбу с последствиями дестабилизации всех этих слоев, заполненных парниковыми коктейлями, были бы гораздо больше: потенциально бесконечными, если бы произошел наихудший вариант.
   Это еще не все, что мы делаем. Шелли Мэгвуд работает над концепциями высокого уровня целого ряда новых амбициозных геоинженерных проектов.
   То, что бросается мне в глаза, является прямым вызовом унылой современной парадигме повышения уровня моря и наводнений. В конце ледникового периода, когда растаяли огромные ледяные щиты, были затоплены участки ландшафта. Там был "Доггерленд", который сейчас находится под Северным морем, и "Берингия", которая соединяла Аляску и Азию, и "Сундаленд", между Австралией и Юго-Восточной Азией, когда-то родина самого большого пояса дождевых лесов в мире. Сейчас есть веские предложения повернуть море вспять, вернуть некоторые из этих обширных участков утраченной территории. Это кажется возмутительным, но география морского дна местами это позволяет. Новые земли будут открыты для беженцев и станут обрабатываться или их отдадут под лесные угодья, что позволит удалить часть нашего избыточного углерода из воздуха и в долгосрочной перспективе улучшит ситуацию.
   Шелли Мэгвуд в восторге от всего этого. Она даже становится звездой СМИ. Инженер как современная героиня: кто бы мог подумать?
   Конечно, впереди еще риски, трудные времена. Возможно, мы и устраним проблему с гидратами, но многое еще предстоит сделать. Нам просто нужно преодолевать это проклятое бутылочное горлышко шаг за шагом. Но мы начинаем верить, что сможем добиться многого. А после того, как узкое место будет преодолено, кто знает?
   Будут издержки. За все, что вы делаете, приходится платить. Видение Алией человечества, распространившегося по всей Галактике, арены для триллионов и триллионов человеческих жизней, было великолепным, но это была Галактика, которую мы опустошили по пути. И в некотором смысле все началось здесь. Но будущее не предопределено; я это усвоил. Так что, возможно, даже обратная сторона не неизбежна. Может быть, у нас может быть все это. Почему нет?
   Я начинаю верить в то, что сказала мне Алия, что люди будущего действительно будут оглядываться на наш век как на время, достойное восхищения, время, которое вы хотели бы пережить.
  
   У Джона дом недалеко от меня. Но он часто бывает в Нью-Йорке, Вашингтоне или Женеве, занимаясь своими собственными проектами, героическими в своем собственном юридическом смысле. И он, наконец, пишет свою книгу о своей новой экономической парадигме, основанной на этике, о своем новом виде денег.
   Я редко вижу его счастливых детей. Это не ощущается как большая потеря.
   Я не видел Розу некоторое время. Она бросила свое служение в Севилье и, ну, исчезла. Как будто провалилась в дыру в земле.
   Подозреваю, что в ее жизнь каким-то образом вернулось объединение. За ней всегда стояла тень, бездна тьмы, в которую я никогда не мог проникнуть. Возможно, оно вернуло ее назад - но, судя по рассказу Джорджа, это кажется маловероятным; ей, неудавшемуся трутню, который выполнял свою работу, но стал слишком умным для его же блага, от этого не было бы никакой пользы. С другой стороны, может быть, она разыскала его или какого-то его потомка после великого рассеяния в Риме. Может быть, она, по крайней мере, в состоянии понять, в чем заключался смысл всего этого для нее. Я надеюсь, что это так.
   Том и Соня снова работают над оказанием помощи в Сибири. Теперь, когда проект "Холодильник" запущен, предстоит сделать многое. Соня уволилась из армии, чтобы работать с Томом. Я выделил для них комнату в своей квартире. Они хранят там кое-что из своих вещей, так что у них есть постоянное место в моей жизни. Однако я вижу их не так часто, как хотелось бы. Не знаю, что ждет их в будущем, но думаю, что они будут счастливы вместе.
   Между прочим, мы все богатеем.
   Джон быстренько запатентовал как можно больше информации, полученной из изображений и сканов и Алии, и Мораг, от имени ЗИ и нас самих; он смог убедительно доказать юристам компании, что, если бы не мы, Пулы, этот неожиданный доход из будущего никак не попал бы к ним в руки. Геномные исследования, похоже, быстро принесут свои плоды. Лечение долголетия может стать первой крупной выгодой: у ЗИ даже есть торговая марка для своей линейки продуктов, которая скоро будет анонсирована, - Анти-Возрастная Терапия, или АВТ. Они платят нам за лицензии на исследование материала, и в будущем мы будем получать небольшую, но серьезную долю прибыли.
   Я не испытываю никаких угрызений совести по поводу извлечения выгоды из своего опыта. Я достаточно настрадался; думаю, у меня есть на это право.
   Шелли выразила сомнения по поводу загрязнения временной шкалы. В конце концов, мы патентуем генетические и другие усовершенствования, которые были переданы нам из будущего; мы будем внедрять их за столетия, тысячелетия до того, как они "появятся". Я беспокоюсь об этом не больше, чем о несуществовании аномалии Койпера. Я беру пример с Алии, у которой, казалось, был здравый взгляд на временные парадоксы. Вселенная может принять от нас несколько ударов, не разрушая своего парадоксального фундамента. Все как-нибудь образуется - или, может быть, уже сложилось.
   В любом случае, когда все это раскроется, Пулы разбогатеют. Мы всегда были инженерами, мы всегда вмешивались, и теперь у нас будут деньги, а деньги означают власть что-то делать. Я думаю, моя собственная гонка закончена. Но мне интересно, что Пулы будут делать со всей этой мощью в будущем.
   Иногда я думаю, что все приключения нас, Пулов, связаны с поисками Бога. Объединение Розы, если анализ Джорджа был верен, было, безусловно, сверхчеловеческим, но не включало какого-либо бога, ничего, кроме бессмысленного размножения. Алия намекнула, что на пике развития человечества мы вступили в войну в центре Галактики, и то, что мы там обнаружили, было очень странным, невообразимо древним и могущественным. Итак, это поколение нашло Бога и, ликуя, использовало его как оружие. И во времена Алии мы искали Бога в последнем месте, где он мог прятаться, - глубоко внутри нас самих. Но и там его не было.
   Что касается меня, я вернулся к своей работе над применением технологии поля Хиггса для межзвездных зондов.
   Можно подумать, что мое знакомство с будущим могло подорвать мою уверенность в том, чего мы можем достичь. Алия, в конце концов, родилась на звездолете, корабле, который путешествовал полмиллиона лет. Как может мой тривиальный маленький беспилотный зонд, одноразовая паровая ракета, сравниться с этим? Но я совсем так не чувствую. Это то, что я могу построить, это то, во что я могу внести свой вклад. В любом случае, они не смогли бы ничего достичь без меня.
   Я люблю это. Чувствую, что играю всерьез. Чувствую себя так, словно я снова десятилетний ребенок на пляже, бросающий фрисби с дядей Джорджем.
   Однако внезапно изучение космических кораблей стало намного более актуальным. Инженеры НАСА внимательно изучили наши результаты, и поговаривают о том, чтобы вложить серьезные деньги в нашу идею. Мотив ясен. Аномалия Койпера исчезла.
   Этот странный четырехгранный объект, дрейфующий среди мертвых комет и ледяных лун внешней Солнечной системы, открытый только при моей жизни, внезапно исчез. Нет никаких следов его прохождения; он просто исчез. И поэтому люди хотят найти способ выбраться туда, выяснить, что, черт возьми, происходит. Ирония в том, что исчезновение аномалии вызвало больше интереса и тревоги, чем когда-либо вызывало ее присутствие. Но в то время как аномалия была доказательством того, что когда-то существовали другие разумы, ее устранение является доказательством того, что эти разумы все еще действуют.
   Я знаю, как и очень немногие другие, что истинной целью аномалии Койпера было обеспечить связь будущего с прошлым; это был канал, по которому поколение Трансцендентных смогло связаться с нами - связаться со мной. Когда Трансцендентность рухнула, ее великие проекты были заброшены, строительство и запуск зонда в их будущее были прерваны - и поэтому он так и не добрался до нашего прошлого.
   Я думаю, реальность изменилась. Думаю, что зонда никогда не существовало, и не думаю, что астронавты-исследователи найдут какие-либо следы того, что там вообще что-то было когда-либо. Конечно, возникает вопрос, как получилось, что я помню эту штуку, как получилось, что библиотеки полны записей о ее наблюдениях с помощью космических телескопов за сорок лет. Я стараюсь не думать об этом.
   Однако я рад, что этого больше нет. Аномалия Койпера была физическим проявлением вмешательства Трансцендентных в наше время. Чем больше я думаю об огромном размахе их амбиций, тем больше меня возмущает их раздражающий инструментализм. Возможно, во мне больше от Тома, чем я себе представляю.
   Но у нас есть варианты.
   Подумайте об этом. Они там, в далеком будущем, на самых высоких ветвях огромного дерева. Но мы находимся у корней дерева. И если мы срубим дерево у ствола, самая высокая ветвь рухнет на землю. Например, если бы ни у кого больше никогда не было детей, то никогда не смог бы родиться ни один из Трансцендентных. Несомненно, есть менее радикальные способы ведения войны с будущим.
   Я не сторонник чего-либо из этого. Но, возможно, нам следует рассмотреть варианты военных игр.
   Если будущее когда-нибудь снова нападет на нас, мы должны дать отпор.
  
   Сегодня 1 января 2048 года. Цифровое тысячелетие пришло и ушло, и все эти регистры дат во всех этих старинных процессорах поглотили лишнюю двоичную цифру без малейшего скрипа; нигде нет новостей о каких-либо проблемах. Предотвращена еще одна катастрофа. С Новым годом.
   Иногда, однако, я впадаю в отчаяние.
   Я смотрю вокруг на мир, слежу за новостями и подсчитываю все, что мы потеряли даже за мою собственную жизнь. И я знаю, из моего контакта с Алией, что экология Земли не оправится от того огромного шока, который мы нанесли, даже через полмиллиона лет.
   Однажды я попытался высказать все это Гэа. Она велела мне выйти на улицу, на клочок сада, который я делю с другими жильцами этого дома, и найти старый кусок прогнившего бревна. Я сделал, как она просила. Нашел обломок крошащегося дерева и перевернул его. Корни и нити грибов раздвинулись, как будто земля не хотела их отпускать, и влажный, холодный, затхлый запах поднялся от плотной темной земли, которая была скрыта под ними.
   Там был целый темный мир. Паучиха, на брюхе которой лежал белый шелковый футляр для яиц, юркнула в тень. Многоножки свернулись в тугие маленькие спирали. Сквозь кучу обломков коры медленно пробиралась сороконожка. Но эти существа, видимые невооруженным глазом, были мегафауной мира бревна. Следуя совету Гэа, я отломил ножом кусок бревна, вытряхнул его на белый носовой платок, расстеленный на земле, и рассмотрел то, что выпало, с помощью увеличительного стекла. Я увидел червей, клещей и дюжину других видов существ, дико разнообразных по строению тела, ползающих по моему носовому платку. И даже на этом все не закончилось. Гэа показала мне увеличенные изображения капель воды, каждая из которых просто кишела миллиардами бактерий. Чем глубже вы копаете, тем больше крошечных экологий продолжает всплывать на поверхность.
   Ладно, мы, люди, на некоторых уровнях привели биосферу в беспорядок. Но крупные, видимые живые существа здесь, на поверхности Земли, - это лишь малая толика истинного груза жизни на планете. Ничто из того, что мы когда-либо сможем сделать, не сможет сильно повлиять на этот грубый, ошеломляющий факт.
   Такие размышления унизительны. Но они также утешают меня. Мы не должны так плохо относиться к самим себе. Мы тоже просто животные в экологии. Гэа говорит, что она пытается продвигать такого рода "микроэстетику", чтобы помочь нам, людям, взглянуть на самих себя с другой стороны. Вандер был прав; она действительно заботится о нас.
   Гэа на удивление хороший компаньон. В конце концов, она умнее меня, и, если повезет, будет жить вечно. Кроме того, то, как она катается по моему столу, пуская искры из своего живота, заставляет меня смеяться.
  
   И вот я здесь. Я слушаю плеск моря внизу моей аллеи и смех детей, и наблюдаю, как солнечные блики играют на утоптанных дорогах, и мечтаю о космических кораблях. Думаю, для меня все могло обернуться намного хуже.
   Но я всегда буду скучать по Мораг.
  
   Алия обнаружила, что сидит на небольшой платформе, прямо на вершине могучего четырехгранного остова собора. Три огромных пилона каркаса пронеслись под ней, коснувшись ржаво-красной поверхности Земли. Под рамой в разрушенных куполах городской агломерации 11729 ютилось сообщество бессмертных.
   Воздух был холодным, дул сильный ветер. Материал платформы сиял ярче дневного света, и это подчеркивало лицо Дреа, когда сестры вцепились друг в друга, возбужденные скольжением.
   - Дреа, что мы здесь делаем?
   Дреа с размаху отступила в сторону, чтобы показать массивный артефакт. - Мы здесь ради этого, - сказала она. Это был резервуар для наблюдения Алии, ее самая драгоценная реликвия детства. - Смотри.
   Внутри резервуара на стуле спокойно сидел Майкл Пул, фигурка не выше ладони Алии. Из окна в его комнату лился теплый свет, отраженный от испещренной солнечными пятнами воды. Дреа сказала: - Когда Трансцендентность отключится, резервуары для наблюдения больше не будут работать.
   - Полагаю, не будут.
   - Я подумала, ты захочешь увидеть его в последний раз... - Дреа наклонилась над резервуаром. - Это период в его жизни после встречи с Трансцендентностью. На этом этапе своей жизни он вспоминает тебя, Алия.
   "Если он вообще что-нибудь помнит, - с тревогой подумала Алия, - после его сокрушительного самопожертвования". - Я выросла с Майклом Пулом. Наблюдая за его жизнью, узнавала свою. Он всегда был моим верным другом, даже несмотря на то, что он мертв полмиллиона лет. И затем, через единение ипостасей с его сыном...
   - Ты прикоснулась к нему.
   - В некотором смысле. Свидетельствование сработало, знаешь ли. Я узнала Пула и благодаря этому стала лучше. Во всяком случае, я так думаю.
   - Думаю, ты любила его, не так ли? Возможно, все еще любишь.
   - Но он никогда не любил меня, Дреа. Всегда была только Мораг.
   Дреа серьезно сказала: - Будет лучше, если все закончится. - Она пропела несколько нот. - Каждая песня должна заканчиваться - и действительно, концовка, если она достаточно изысканна, является частью красоты самой песни.
   Но, подумала Алия, глядя на пустое лицо Майкла Пула, неужели концовка этой конкретной песни должна быть такой горько-сладкой? Она почувствовала, как собираются огромные силы, как будто сам космос сосредоточился на этом событии в пространстве и времени. - Это скоро произойдет.
   Дреа сжала ее руки, с беспокойством наблюдая за выражением ее лица.
   Трансцендентность кружилась вокруг нее, огромные облака страдания и решимости. В одно мгновение напряглись бы огромные невидимые мускулы - и волна различий прокатилась бы по дуге вселенной, из самого далекого будущего плавно уходя в глубочайшее прошлое. Вселенная развалилась бы на части, замкнутые цепи причин и следствий разрушились бы, и когда эти цепи снова соединились бы, все было бы немного по-другому. И силы, которые Трансцендентность присвоила себе, способность вмешиваться в глубочайшее прошлое, были бы отброшены навсегда.
   Но в эти последние минуты эти силы все еще существовали. И внезапно она поняла, что должна сделать.
   Алия подняла лицо к голубому небу Земли. Сквозь мутный дневной свет ей показалось, что она видит Трансцендентность, ожерелья-цепочки разумов, дрейфующие айсберги памяти. - Сделай это напоследок, - умоляла она. - Пощади его! Пощади Майкла Пула!
   Может быть, на этот раз у него все получится. По крайней мере, так был шанс. И, в конце концов, какой смысл быть богом, если ты не можешь время от времени совершать чудеса?
   Пространство-время искривилось - она почувствовала это глубоко в глубине своего существа. И Дреа ахнула.
   Алия посмотрела вниз. Резервуар для наблюдения больше не был четким; изображение было прерывистым, неспокойным, как лужа воды, взбаламученная палкой. Но в последнее мгновение перед тем, как связь оборвалась навсегда, Алия увидела, как Майкл Пул повернулся к двери и встал с выражением шока на лице.
   Когда Мораг вошла в комнату.
  
  
  
  
   Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод, аннотация. 2024.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"