Фурсин Олег Павлович
Победитель Чумы. Vii. Крынка молока

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название "Птенцы степной орлицы"), обнаружили, что материалам этим - от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в "стол", а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
  Графу Олегу Михайловичу Данкиру (Кирмасову) - посвящается. С глубоким уважением и благодарностью за то, что привёл меня в российское дворянство, утвердил в стремлении быть достойной истории и памяти великих предков. Дворянское звание - не привилегия,а обязанность и ежедневный тяжкий труд на благо Веры, Царя и Отечества... и лишь потом - на благо Семьи и Себя. Многая Вам лета, Ваше сиятельство!
  
  
  Дорогие читатели!
  
  
  Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название "Птенцы степной орлицы"), обнаружили, что материалам этим - от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в "стол", а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
  Григорий Орлов, наш герой, который по-орловски лихо ворвался в эпоху, и по-гамлетовски трагично закончил свою жизнь, предстаёт в повести "Победитель Чумы" истинным героем, возглавившим сражение и поставившим точку в нём. Но один в поле не воин, как известно, и у него, как у каждого воина, были соратники. Нельзя было не рассказать о них!
  Удивительные люди, каждый сам по себе - легенда, увы, зачастую - забытая. Ткань истории прядётся людьми. Каждый вносит свою лепту, так или иначе. Вот когда "иначе" - есть, что вспомнить. Есть кому поклониться, кому слово недоброе, а то и проклятие сквозь века отослать. О ком посожалеть...
  
  
   ***
  
  
   VII
  
  В конце августа стало в Москве по-настоящему страшно... По тысяче с лишним в день человек умирало...
  
  Перепуганные насмерть люди покидали город, несмотря на наличие застав. Поди-ка, останови их. Например, главнокомандующего Салтыкова, гражданского губернатора Ивана Юшкова... Это они уже в сентябре оставили город без головы, то бишь без власти. Ну, можно понять. Риднера можно ещё попробовать понять, который умер от моровой язвы, которую упорно звал горячкою, а посему дал распространиться чуме в городе, о здоровье которого обязан был печься, как главный её доктор...
  Не очень-то хочется! Мир их праху, но...
  
  Были другие. О них и следует говорить!
  
  Пётр Дмитриевич Еропкин выезжал в город каждый Божий день. Сколь мог, наблюдал, как выполняются приказания. Конный экипаж генерал-поручика сопровождало несколько верховых из Великолуцкого полка. Свои разбегались...
  
  А эти были потомственными дворянами... изначально полк был создан из дворян Пскова, Ржевы Пустой, Ржевы Владимировой, Зубцова, Великих Лук и Торопца, а также из казаков. Крепкие молодцы! Драгуны стояли под Москвой, по счастью. Пятьдесят человек согласились помочь генералу по доброй воле, и не оставляли его своими заботами вот уж месяц. Несмотря на язву моровую.
  
  Выехав из собственного дома на пересечении Остоженки и Троицкого переулка (1), Еропкин дал приказ ехать к Зачатьевскому монастырю (2). Монастыри московские стали особой заботой его. Ибо собирались там люди, несмотря на запреты и приказы. Припадали к иконам, молились купно... Священство, возмущённое рядом приказов владыки Амвросия, местами выходило из повиновения, и присоединялось к возмутителям спокойствия. Следовало помочь владыке, который сам был для Еропкина - и Москвы - опорой в страшный час.
  
  Не доезжая до монастыря, свернули по Коробейникову переулку. Грешным делом, Еропкин страшно скучал по чаю с молоком. Генерал делал многое для других, но мог бы уже и перестать делать, он был стар, и слом привычного образа жизни был ему тяжёл. Он чувствовал, что силы на пределе, и казалось, хлебни привычного напитка, станет неизмеримо легче. Он прямо грезил крынкой молока! Уравновесит это и поездки в чумные госпитали в московских монастырях, и увещевания больных, и вид смерти самой. И ехал Пётр Дмитриевич к рынку, где очень надеялся купить молока. Порадовать себя и жену. Да не удалось!
  
  Лошади вдруг сбились с хода, правая издала короткое пронзительное ржанье, левая зафыркала и стала бить передним копытом... Карета, конечно, встала на месте, и генерал соскочил с подножки - узнать, что случилось.
  
  На дороге распростёрлось тело человека. О возрасте судить было трудно, поскольку голова была залита кровью. Одежда тоже была в крови, а платье - человека из прислуги, добротное, но непритязательное. Рубаха с ластовицами (3) подмышкой да порты, даже кафтана на нём не было, а не жарко уж. Впрочем, объяснялось это тем, что застали в таком виде, и из дома он полз, не помня уже себя, в запале, в тумане, когда жара иль холод - какая уж разница?
  
  Генерал бросил беглый взгляд на дом Коробейникова. Тяглец (4) Гостиной сотни из лучших людей, Фёдор Коробейников, расстарался для себя и многочисленных своих потомков.
  
  И те тоже не сидели на месте, перестраивали да украшали. Генерал вздохнул.
  Припомнил мельком собственный дом, отстраивать который решил в прошлом году - и начал же на свою голову! Красный фасад в классическом стиле, парадный подъезд с тосканскими колоннами, над ним - балкон второго этажа. Вот на этом и пришлось остановиться, ютились с женой в старой части здания, а новая была огромной и пустой, и холодной. Казарма, а не дом! Два этажа казарм! Собственно, он в этой части дома уже и устроил казарму для офицеров. Пусть живут. Им место нашлось в Москве, люди видные. И дом не без защиты. Вот только когда всё это кончится, и затеет Еропкин бал, и по парадной лестнице пойдёт под руку. А что же, и с самой императрицей!
  
  А здесь дом Коробейникова - кирпич отборный, стык в стык, и такой красивенький дом! с садом, тянущимся к Москва-реке. Красота какая! Палаты!
  Мелькнуло воспоминание: столкнулись как-то внук Коробейникова и глава Соляной палаты, Пётр Дмитриевич Еропкин... По делу торговому, где внук хотел прибрать то, что плохо лежало в хозяйстве городском. Наступал на генерала петушком, голосил громче окрестных... В числе прочего сказал Еропкину: "Дед мой - крепостным был, тяглец! А я - и побогаче и тебя буду, и коренной московский, не чета тебе!". Еропкин снёс обиду, потому как и обидой не счёл. Он Москву любил, и такие - молодые, из крепких, - нравились ему. Лишь бы Москва строилась. Как же Коробейников уехал, бросил дедово наследие? Оно, конечно, не обязан должностью, не привязан...
  
  Только как-то это, как и окровавленный беглец из Коробейникова дома - не вязались. Ну, в эти дни в Москве многое не вязалось с сознанием.
  
  - Поверните его, - приказал коротко генерал спешившимся офицерам. Он уже был ими научен - не лезть повсюду первым, хотя мог бы. Он успевал ранее других, природная живость позволяла.
  
  Повернули. Беглец с раной на голове из богатого дома, откуда тянулся след, был жив!
  
  Он застонал, сделал попытку присесть, ему не дали.
  
  - Что в доме? Больные есть? Кто напал? - сыпали вопросами офицеры.
  Раненый сумел ответить только после того, как глотнул воды из фляги, преподнесённой одним из них.
  
  - Напали пятеро. Лиц не видно. Мортусы (5) ? Не знаю... Говорят как господа, да и по-французски тоже лопочут.
  
  Трудно давался ему разговор. Ронял короткие фразы, перемежая их шумными вдохами - всхлипами. Собрался с силами заново:
  
  - В подвале есть с моровой, трое, прятали от вас. Один преставился уже. Хозяева уехали давно, нас десятеро было в доме для охраны и порядка. Не знаю, живы ли...
  
  Раненый выдохся на время.
  
  "Прятали от вас", - это понятно. Дом, поражённый чумой, был отмечен ещё и тем, что выносили всё, что в доме было вокруг страдальца преставившегося, и сжигали... О возврате вещей или денег речи не шло.
  
  Жить в доме, заражённом моровой язвой, нельзя было. Двери дома закрывались, вокруг дома ставилось оцепление (пока людей хватало!). Жители переселялись в отдельные покои - при монастырях в основном. Без возможности вернуться к привычной жизни или работе. От двадцати до сорока дней закрытым в чужом пространстве, при этом никто не заботился о кормёжке и других нуждах людей. А не из чего было!
  
  Посему стали выносить преставившихся в город, на улицы, подальше от своих домов. Ну, или хоронить в садах, огородах, подвалах - этим занимались те, у кого сердце болело за умерших близких, и места довольно. А больных - укрывали...
  - В Симонов монастырь пусть свезут, - распорядился Еропкин. - Самойлович, он всяко играть умеет, - швец, жнец, на дуде игрец... раны он лечил ещё не такие. Заживёт по-дурацки быстро на глупой голове. И по язве моровой - тоже знаток Самойлович, с него и спрашивать, подхватил ли дурак заразу... Кучера за людьми отправьте, дом оцепить. А пока - пошли сами в дом.
  
  Выспросили, что из оружия видел беглец.
  
  - Выстрел был, один, я обернулся на него, только увидел пять теней, тут и ударили. Когда очнулся, да уползал потихонечку, полегонечку, Богородице стих читая, видел двоих. За столом сидели, ругались да сквернословили. Вино пили хозяйское. Сабли у них...
  
  И зачастил, опасливо поглядывая на Еропкина, понимая, что начальству он не понравился:
  
  - Идти в подвал, вниз надо. Они оттуда в дом зашли. Остальное наглухо заперто всё, не отпереть враз, а внизу мы живём. Туда идите. Окна высокие над подвалом, света днём довольно...
  
  И пошли - пятеро драгунских офицеров и генерал-поручик... Офицеры ворчали - "куда, Ваше превосходительство!". Еропкин в целом по поводу своего присутствия слушать не стал, но пристроился в арьергарде по общему настоянию, - внял уговорам.
  
  У самой двери, обернувшись к генералу, капитан приложил к губам палец, и сунул в главнокомандующему Москвы в руки пистолет. Обычный кавалерийский пистолет тульского производства. С уменьшенной длиной ствола, без дополнительного предохранителя курка.
  
  Еропкин ругнулся про себя - сколь уж времени в руках пистолета не держал!
  Но герою Семилетней войны, о котором в армии ходили легенды, не пристало от оружия отказываться, - чай, не баба! И потом, как ствол лёг в руку, будто и был там вечно, генерал даже духом воспрянул. Словно молодость вернулась на время - когда и стрелял без оглядки, и невозмутимым оставался, в правоте своей непоколебимо уверен...
  
  Десять ступенек вниз было пройдено без препятствий.
  
  По сути, перед ними открылся винный погреб. Бочки, вёдра, крючки (6) бесконечные в обрамлении кирпичных сводов. Штофов (7) немного, правда: сложены красиво на полке редкие чужестранные бутыли зелёного стекла. Федор Коробейников и потомки его пользовались своим правом держать "питьё" в доме "безвыемочно и безявочно" без зазрения совести...
  
  В центре погреба стоял большой дубовый стол. За столом - присели двое. Головы уронили на стол, видно, что мертвецки пьяны. Один храпел, чарку свою при этом держал крепко правою рукою. И действительно, сабли у обоих. У того, кто чарку держал, сбоку, на месте своём. А другой отстегнул, уложил рядом на стол.
  Оба молоды, и на обитателей дна не похожи...
  
  У окна справа - тела. У одного убитого душа вылетела через большую зияющую рану в боку. Другому перерезали горло. Третий ушёл от удара в сердце. У заднего конца стола, возле печи, ещё были тела на полу, а один убитый и вовсе восседал за столом, уложив размозжённую голову в блюдо с кашей...
  
  А главное, две женщины, - усажены на земляной пол погреба. Одна уж в возрасте, а другая ... девочка ещё. Явно мать и дочь. Мать прижимала голову дочери к груди. Пережитый смертный ужас отражался на её лице. А у девочки, что щекой прижалась к груди матери, напротив, облегчение - спряталась от всех ужасов земных в материнских руках. Они были насажены на пику, прошедшую через спину девочки в тело её матери...
  
  Повсюду были кровь и смерть.
  
  И это вызвало растерянность у драгун с генералом.
  
  Такую злую смерть даже они не умели принять...
  
  Боковая дверь в погреб распахнулась, и в дверь ввалились двое мортусов в вощёных балахонах. Вот эти были понятны! Узкий скошенный лоб и очень развитые челюсти у одного, большие навыкате глаза и приплюснутый нос у другого...
  
  Это бросилось в глаза генералу, но рассматривать времени не было. Тот, чей лоб был узок, держал над головой саблю, и понёсся на капитана с диким каким-то выкриком. Драгун увернулся в последнее, казалось, мгновение, и сабля со всею силой ударилась об пол, вырывая куски земли и пыли, а мортус потерял равновесие, чему очень поспособствовал и капитан, успевший развернуться и дать увесистый пендель в филейную часть... Когда мортус повернулся к капитану, тот уже держал в руках шпагу. Минуты хватило, чтоб успокоить мортуса. Шпага вошла в тело под рёбрами справа, и хлынула дурная, чёрная кровь убийцы... А Еропкин-генерал ещё раз отметил для себя то, что знал и ранее: что нет лучше русского драгуна в ближнем бою. Капитан был молнией Божьей...
  
  Но между тем, и другая стычка развернулась со вторым мортусом и поручиком. Это была игра: оба с саблями, мортус, озлобленный и цепляющийся за жизнь, и развлекающийся, блестящий в своём деле поручик. То намеренно уступая и отступая, то бросаясь в яростную атаку, высекая искры, поручик в конце концов загнал мортуса в угол, и наносил ему между прочими и достигающие тела удары, пуская кровь. А тот отбивался, рыча и хрипя, пытаясь вырваться из угла, уйти от смерти, которая жалила его то в одном, то в другом месте. Это был бой умельца с бесталанным учеником.
  
  - Кончай его, Сергей! - крикнул капитан. - Хватит!
  
  Драгун прекратил неравную стычку одним ударом разящей сабли по плечу. Рука повисла на лоскуте, кровь залила всё вокруг, в том числе и поручика. Мортус осел на землю, воя...
  
  И в это мгновение генерал уловил краем глаза движение в открытой двери, откуда уже ворвались мортусы ранее. Вздернул руку с пистолетом, не особо понимая, зачем, повинуясь былому опыту, угнездившемуся в крови.
  
  И не прогадал. Держа в левой руке узел с какими-то наворованными вещами, а в другой - фузею (8) на вытянутой руке, шёл в атаку третий мортус. А направлено было ружьё на капитана...
  
  Генерал выстрелил раньше, чем осознал, что стреляет.
  
  Убийца упал, закрыв собою выход из комнаты.
  
  - Благодарю Вас, Ваше высокоблагородие, - услышал Еропкин слова капитана, произнесённые с крайним спокойствием.
  
  Меж тем вся эта возня вокруг разбудила пьяного разбойника. Он неожиданно обнаружил, что связан кушаком. Ничего лучшего не нашёл, как вопить:
  - Michelle, ne dors pas, on nous a trouv;s! Ce n'est pas moi, dis-leur que je n'ai pas tu;! (9)
  
  А потом по-русски умоляюще,зачастил:
  
  - Ребятушки, не я убивал, не я! Мне поверили, дверь открыли, я о помощи просил. Будто бы ранен. Я по-французски им...да и по-русски...Они мне поверили, открыли, а убивали эти... я не виноват! Я не хотел! Мы б съестного забрали, да по мелочи что из дома...
  
  Видя выражение лиц драгун, он отчаялся совсем, и ввиду невозможности растолкать подельника руками, стал биться головой об стол:
  
  - Не я! Michelle, dis-leur, dis-leur! (10)
  
  - Зев закройте этому, - сказал Еропкин. Знать не знаю, какого рода-сословия. И не хочу знать.
  
  Главнокомандующий впервые за месяцы, что моровая язва потрясла город, ощутил себя... истинно главнокомандующим. Он выполнял эту функцию за Салтыкова, а теперь - за себя. Он был главнокомандующим, пусть и неназначенным, но истинным. Это важнее - быть.
  
  В комнате, откуда вышли мортусы, застали двух умерших от чумы, уже почерневших и холодных. Третий, кто был живым, едва дышал. Он прислушивался к тому, что творилось за стенами, и, казалось, хотел пронизать их взором. Увидев заходящих в комнату драгун, почувствовал как будто облегчение, и даже улыбнулся слегка. А потом спросил дрожащим голосом:
  
  - Маша моя кричала. Жива ли?
  
  Молчание было ему ответом. Он понял. Сказал:
  
  - Дочка...
  
  И умер. Как будто ждал этого известия, и поторопился нагнать своих на дороге воздушных мытарств (11)...
  
  Еропкин, которого лишил Господь потомства, и который горе своё всю жизнь осознавал, вдруг почувствовал ошеломительную, огненную ярость.
  Почему-то и обида его душила невероятная на судьбу. Крынка молока виделась ему. Он всего лишь хотел молока! но его не было, а вместо было - моровая язва, умирающий город, мародёры, кровь повсюду и смерть. Чёрт забери это всё, и дайте наконец молока...
  
  Он расшвырял драгун, и ворвался снова в комнату, где связанные, перепуганные мародёры ждали решения своей участи.
  
  - Поставьте их тут, над убитыми. Тут останутся.
  
  Капитан попробовал было возразить, что они - не расстрельная команда...
  Но слова замерли на губах под взглядом главнокомандующего.
  
  - Сказал, тащи их сюда!
  
  Притащили, поставили на колени, потому что не стояли они прямо, и всё тут!
  Тот, что потрезвее, мычал что-то, слёзы текли по лицу. Другой таращил глаза, казалось, недоумевал. Что такое с ним приключилось? Счастливый человек по имени Мишель, всё ещё очень пьяный...
  
  - Некогда мне их ловить и судить. И некем, - упрямо сказал старик.
  
  Драгуны молчали, но уже встали в шеренгу, и подняли пистолеты.
  
  - Пли!
  
  Пять выстрелов. И ещё один. Главнокомандующий Москвы не остался в стороне...
  И приказы его потом были чёткие: убийц - в реку, если нет признаков заразы, ракам тоже есть надо, желательно чистое... Убиенных безвинно похоронить на территории сада, благо места много. Главнокомандующий положил крестное знамение, упомянув безвинно убиенных.
  
  - Как же распоряжение Ваше, Ваше высокоблагородие, умерших язвою за город везти, на новые кладбища? - спросил особо умный из команды, успевшей приехать из города.
  
  Еропкин взглянул на него из-под насупленных бровей.
  
  - Выполнять! А узнаю, что где ещё этот мой приказ нарушили, поленившись везти за город... Из-под земли вас самих выкопаю!
  
  Были в этот день ещё поездки и встречи. Вожделенного молока он не дождался от жизни. Посему вечером пил брагу, и сопровождалось сие действо охами и ахами жены, на которые он просто не обратил никакого внимания...
  
  И пил он молча, словно тризну справляя. По тем временам, когда в доме Коробейникова вкушал чай с молоком, с калачами. От браги отказался тогда, хоть хозяин и уговаривал: "За мир-то, Пётр Дмитриевич, за разум Ваш светлый, что разрешили всё по-людски".
  
  Молоко было в крынке. Вкусное молоко с рынка, который "недалече" от дома Коробейникова...
  
  
   ***
  
  
  Авторы приносят извинения за большое количество сносок. Как оказалось, оба любят их с детских лет! Оба утверждают, что ещё в детстве получали из них сведения исторические, иногда больше и глубже, чем в учебниках, которые грешили умолчаниями и искажениями. Если не считать английских и иных переводов (шлите свои замечания, владеющие языком, Гугл-переводы часто грешат стилистическими и прочими ошибками), можно сноски и не читать, смысл не потеряется. А нам - приятно!
  
  
  1. Ныне Померанцев.
  
  2. Зача;тьевский монасты;рь - ставропигиальный женский монастырь Русской православной церкви в районе Хамовники города Москвы, между улицей Остоженкой и рекой Москвой (является географическим центром понятия "Золотая миля"). Основан в 1360-е годы. Надвратная церковь Спаса Нерукотворного, единственная из сохранившихся в советское время, - архитектурный памятник конца XVII - начала XVIII века.
  
  3. Ластовица- кусок ткани, вшитый подмышками, элемент рубахи-косоворотки.
  
  4. Гостиная сотня (торговые люди гостиной сотни) - сословие Русского государства.
  Гостиная сотня появилась в конце XVI века. До этого гости и гостиная сотня составляли единое сословие. Гостиная сотня (как и все сословия Русского государства) делилась на людей лучших, середних и молодших (меньших). Члены гостиных сотен могли беспошлинно приобретать съестных товаров по 60 руб на человека, имели право "безвыемочно" и "безявочно" держать в доме питьё. Они освобождались от суда воевод и дьяков. Гости и члены гостиной сотни судились в определённом приказе - при Алексее Михайловиче в Приказе Большой казны. Тяглец - тот, кто обложен тяглом, тяглый человек. Думается, что Коробейников был посадским тяглецом, выпущенным на волю, и стал представителем Гостиной сотни. Большего о нём узнать не удалось, если кто поможет, будем благодарны.
  
  5. Мортус (от лат. mortuus) - служитель при больных карантинными заболеваниями, особенно чумой. В обязанности мортуса входила и уборка трупов. Появились мортусы в Западной Европе в Средние века. В России они действовали во время эпидемий - чумных 1771 и 1817 годов и холерной 1830 года. Также мортусами называли факельщиков, участвовавших в похоронных процессиях. Одевались в навощённые балахоны с масками для лица, с прорезями для рта и глаз
  
  6. Крючки - ковшики с изогнутой ручкой, подвешивались на вёдра и бочки, питье мерилось и крючками в том числе, просили выпить "на крючок".
  
  7. Слово штоф (по-немецки stof) в переводе с немецкого языка означает "большая чаша". Штоф издревле считалась особой посудой для хранения алкоголя и крепких напитков. До 18 века водку, бражку на Руси измеряли строго вёдрами, бочками, кружками. С подачи Петра Первого все изменилось, при его любви ко всему Европейскому, царь активно создавал обмен опытом, мастеров разного профиля приглашали в Россию, а русских мастеров отправляли на учение в Европейские страны. В таком обмене опытом были немецкие стеклодувы, вскоре кружка равная десятой части ведра, стала десятериковым штофом, 1,23 литра в переводе на современную единицу измерения.
  
  8. Фузея (польск. fuzja, также фузия от фр. fusil ружьё) - дульнозарядное гладкоствольное ружьё с кремнёвым замком. Существовало в варианте пехотного ружья, драгунского, офицерского, которые отличались общей длиной, длиной ствола и калибром.
  
  9. Мишель, не спи, нас нашли! Это не я, скажи им, я не убивал! фр.
  
  10. Мишель, скажи им, скажи... фр.
  
  11. Мытарства - это образное, символическое представление частного суда: осознание итогов земной жизни при посредстве падших духов, которым Бог попускает действовать орудиями Своего правосудия. Следуя православному учению, после смерти человеческого тела ведомая ангелами душа христианина восходит к Богу. На этом пути человеческую душу встречают падшие духи, родоначальники всех грехов и пороков. Они препятствуют её восхождению своими обвинениями. Процесс этого обвинения назван мытарствами или истязаниями. В целом и общем загробная мытница - таможня...Истязателями (мытарями) на нем выступают падшие духи. Они обличают человеческую душу в содеянных ею грехах, стремясь обнаружить гнездящиеся в ней страсти. Изобличая греховные страсти человеческой души, они "стараются найти в ней сродство с собою, свою греховность, своё падение и низвести её во ад" (св. Игнатий Брянчанинов). На мытарствах человеческие грехи "признаются заглаженными противоположными добрыми делами или соответственным покаянием" (св. Феофан Затворник).
  
  
  
   ***
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"