Фурсин Олег Павлович
Победитель Чумы. Iii. Помога из Малороссии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название "Птенцы степной орлицы"), обнаружили, что материалам этим - от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в "стол", а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
  Графу Олегу Михайловичу Данкиру (Кирмасову) - посвящается. С глубоким уважением и благодарностью за то, что привёл меня в российское дворянство, утвердил в стремлении быть достойной истории и памяти великих предков. Дворянское звание - не привилегия,а обязанность и ежедневный тяжкий труд на благо Веры, Царя и Отечества... и лишь потом - на благо Семьи и Себя. Многая Вам лета, Ваше сиятельство!
  
  
   Дорогие читатели!
  
  
  Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название "Птенцы степной орлицы"), обнаружили, что материалам этим - от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в "стол", а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
  Григорий Орлов, наш герой, который по-орловски лихо ворвался в эпоху, и по-гамлетовски трагично закончил свою жизнь, предстаёт в повести "Победитель Чумы" истинным героем, возглавившим сражение и поставившим точку в нём. Но один в поле не воин, как известно, и у него, как у каждого воина, были соратники. Нельзя было не рассказать о них!
  Удивительные люди, каждый сам по себе - легенда, увы, зачастую - забытая. Ткань истории прядётся людьми. Каждый вносит свою лепту, так или иначе. Вот когда "иначе" - есть, что вспомнить. Есть кому поклониться, кому слово недоброе, а то и проклятие сквозь века отослать. О ком посожалеть...
  
  
   ***
  
  
   III
  
  
  
  В начале мая тысяча семьсот семьдесят первого года, в первых числах месяца, великолепный позолоченный дормез (1), запряжённый четвёркой коней вороной масти, остановился у каменного здания с надписью на фронтоне "Военная гошпиталь".
  
  С подножки, услужливо опущенной кучером, соскочил молодой человек лет двадцати пяти, и стал озираться по сторонам с явным интересом. Одет он был в суконный камзол ярко-красного цвета, под которым виднелась белоснежная тончайшая рубашка с открытым воротом, и чёрные панталоны. Сафьяновые сапоги - под цвет камзола. Лицо его не отличалось тонкостью черт, но было очень живым и переменчивым. Заметно высокий лоб, крупный нос, несколько вздёрнутый на конце, полноватые щёки, жгучие тёмные, почти чёрные глаза. Внимательный наблюдатель отметил бы - несколько чересчур всё в молодом мужчине, хотя и одежда в тон, и подобрана со тщанием, но от лица, фигуры и тем более самой одежды веяло ярким, цветным и шумным югом...
  
  Манера поведения тоже была излишне свободной, независимой ... и шумной! Излишне даже для испокон веку пёстрой азиатской Москвы, тем более здесь, в Лефортово, откуда и начинался когда-то Петербург с его претензией на аристократизм и строгость в одежде и манерах.
  
  Поднявшись по ступеням к тяжёлой двери, молодой человек картинно развёл руками, удивляясь отсутствию кого бы то ни было, кто мог встретить его на пороге и распахнуть эту самую дверь...
  
  Но, поскольку никто этого не сделал, он потянул дверь на себя самостоятельно. И приложил немалое усилие. Однако, дверь не поддалась. Что привело в изумление, а затем и во гнев нашего героя. Череда ударов обрушилась на дверь, удары перемежались руганью...
  
  Надо сказать, не сразу, но усилия увенчались некоторым успехом. Дверь приоткрылась, но ровно настолько, чтобы в проёме показалось не лицо даже, а глаз и нос караульного, и немного - правый ус...
  
  - Не положено, - раздался приглушённый голос. - Не положено, и всё тут. Почто барабанить, коли не положено? В толк не возьму...
  
  - Любезный, кем не положено? Я - лекарь! Данило Самойлович я, и меня ждут.
  
  - Знать не знаю, ведать не ведаю. Не положено.
  
  И служивый попытался захлопнуть опрометчиво открытую им дверь...
  
  Не тут-то было. Сафьяновый сапог протиснулся внутрь и удержал движение двери.
  
  - Вы мне кости переломаете, любезный. Я на Вас жаловаться буду начальству.
  Дверь открывать было не велено, однако же и ломать кости посетителям тоже не предложено было. Караульный распахнул дверь, и сказал грозно:
  
  - Не велено пущать, я и не пущу.
  
  Оглядев мощную фигуру, занявшую дверной проём, молодой человек вздохнул, и , кажется, смирился даже.
  
  - Ну так Вы, любезный, пригласите мне Погорецкого Петра Ивановича. Иль не положено тоже?
  
  Ответа не последовало. А дверь таки захлопнулась, и на сей раз - удачно.
  Нетерпеливо расхаживая взад и вперёд относительно своей блестящей повозки, наш герой ждал - и дождался.
  
  Двери, с которыми он безуспешно сражался, распахнулись, и по ступенькам сбежал тот, которого он ждал. Пётр Иванович Погорецкий. В длинном холщовом одеянии серого какого-то цвета, местами явно с пятнами крови и другого неясного происхождения.
  
  - Петруша!
  
  - Данилка!
  
  Возгласы были искренне радостными, но тот, кого давно уже звали Петром Ивановичем, а не Петрушей, сделал попытку уклониться от объятий. Не вышло.
  Данила Самойлович был неудержим в своём порыве обняться, похлопать по плечу.
  Пытался даже расцеловаться с другом, но тут от поцелуев уклонился.
  
  - Постой, пожди, Данила Самойлович, экий ты быстрый. Не успеть за тобой мне... Как же ты через заставы пробрался, ведь не должен был, чёртушка этакий... Да рад я тебе, рад, что ты! Только дела у нас такие, что... Погоди, надо в тишине обсудить, без лишних ушей!
  
  - Так пойдём ко мне в повозку... Видишь, колымага какая роскошная... Да не мой дормез, конечно, полковому доктору такого не полагается. Вензель видишь? То-то. Князь споспешествовал, должным себя считает. Ну, ты знаешь мой интерес к нуждам дамским... да, кесарево сечение, оно самое. Имею что сказать, хоть занят был последние годы солдатушками куда более, чем дамами. Не смейся, я в другом смысле! Ей-Богу, обижусь! Князевой жене я помог удачно. Расскажу, чудо какое вышло, что доволен донельзя. До самого Оренбурга кучер довезёт... негодным признали к службе полевой, да вот отправили...
  
  В повозке Данила Самойлович быстро сложил походную постель в сиденья, на которые бросил подушки, и пригласил друга присесть.
  
  - Ну, говори, Петя, что за тайны такие, что на улице и сказать нельзя... Я себя как в детстве почувствовал, право. В академии. Нам повезло - мне, Нестору, Михаилу, Илье, Андрею (2) ... Ты как нас на фаре в руки получил, так и дальше пошло... И инфима, и грамматика, и синтаксима (3) - всё с тобой... А главное, не одиноки с тобой были, и защищал ты нас, и пестовал... Всё легче, чем другим! У нас и тайны были, другим они не дозволялись.
  
  - Погоди, Данилка... это мне в академии повезло, когда я себя старшим братом почувствовал. Мне с вами тепло было, и дело, опять же, появилось, важное...
  
  - Да ты про тайны говори! Ab ovo usque ad mala (3)...
  
  - Да... Ну вот, в ноябре было у нас тут такое. Двадцать семь человек заболели. Двадцать два умерли. Сначала - гнилая горячка, сказано. И не моги по-другому...
  
  Самойлович присвистнул, глядя другу в глаза.
  
  - Оттуда, где ты был, и пришла "горячка", - продолжал Погорецкий. - И Шафонский (4) наш, он из полей в Москву приехал, ну, кому не знать, как тебе... Он моровую язву и определил. Схватились с Риндером (5)насмерть...Риндер, он такой, как бы тебе объяснить...Elephanti corio circumtentus estь (6). Риндер про горячку, Шафонский про язву моровую, каждый на своём стоит. Закрыл наш архиатр гошпиталь, тут же он себе и нам глава первый и последний, остановил мор.
  
  Опасаемся теперь. Тебя не пустили, и никого не пускают из посетителей. Каждого солдата прежде проверяют, потом укладывают и лечат, отбор строгий. Спокойно у нас теперь. Только вот в Москве не спокойно. На суконной фабрике есть случаи, и в городе уже не один. Отслеживаем втихую, так-то не дают...
  
  - Ох, Петруша, я и думал, да мысли гнал. Ты прав, пропустить пропустили по дороге, только не раз остановили... Так у меня предписание, я лекарь, по надобности служебной еду... Лекари нужны. И дормез, опять-таки, и вензеля на карете князевой служивых смутили... Ты же знаешь, они уверены: нiколи з панами не мiряйся руками, бо як довгi - вiдрiжуть, а короткi - витягнут (7)...
  
  Тут Данила вскочил на ноги, подпрыгнул, едва не ударившись о низкий потолок дормеза, хлопнул себя по бёдрам, и выкрикнул:
  
  - Добрался я до тебя, Петруша, удачливый я сукин сын!
  
  Стал объяснять Погорецкому, быстро и сбивчиво, обрадованно:
  
  - В Яссах не было меня, а я ж рвался! А в армию Ореус (8), как и Шафонский у нас, моровую не пустил... И не видал я ничего, кроме ран всевозможных, да солдатских бед привычных - "чирьев", "поносов"...
  
  Кто другой не понял бы причину удачливости человека, попавшего в поражённый чумой город и подвергавшегося смертельной опасности. Но не Пётр Иванович Погорецкий. Он и кивнул головой, соглашаясь.
  
  - Я, Данила, к архиатру подойду. Решит он с твоим предписанием. Нужны нам и доктора, и лекари, и подлекари. Перепишем бумагу твою. Я тут в гошпитали теперь и живу, а тебе ключи вынес, поехали, квартиру свою покажу. Подниматься не буду, мне нельзя. Ты-то человек учёный, уж определил бы, болен или нет. А вокруг - Москва необъятная...Поехали, Данила.
  
  Вот так в ещё не знавшую толком о своей беде Москву попал Данила Самойлович. Считанные дни оставались до главного боя в его жизни...
  
  А пока он развлекал Погорецкого мечтами. В июле появится "вышня", именно так, с твёрдой "и", как говорят на юге, и они налепят вареников - а что, бывало такое в академии, что лепили ... По поводу язвы моровой говорил, что справятся они с нею непеременно. И быстро. Глядя на друга с некоторым обоснованным сомнением, но и с любовью, отвечал Пётр Иванович:
  
  - Дай БIГ нашому телятi вовка з'їсти...
  
  
  
   ***
  
  
  Авторы приносят извинения за большое количество сносок. Как оказалось, оба любят их с детских лет! Оба утверждают, что ещё в детстве получали из них сведения исторические, иногда больше и глубже, чем в учебниках, которые грешили умолчаниями и искажениями. Если не считать английских и иных переводов (шлите свои замечания, владеющие языком, Гугл-переводы часто грешат стилистическими и прочими ошибками), можно сноски и не читать, смысл не потеряется. А нам - приятно!
  
  
  
  1. Если путникам предстояло очень дальнее путешествие, на помощь приходила специальная карета-дормез (в переводе с французского "спальная"). Дормезом назывался просторный экипаж со спальными местами, предназначенный для дальних перемещений. Конечно, чтобы содержать и обслуживать дормез, требовались определённые материальные возможности. Такую карету унаследовал от родителей граф Лев Николаевич Толстой, как вспоминал его старший сын Сергей, большую карету везли шесть лошадей. У дорожных экипажей типа дормеза сверху пристраивались важи (или ваши) - ящики для поклажи, а сзади горбок, тоже служивший для помещения багажа.
  
  2. Самойлович учился в Киево-Могилевской академии, где и познакомился он с Нестором Амбодик-Максимовичем (российский учёный-медик, биолог и переводчик; статский советник), Андреем Италинским (почётный член Российской Академии художеств; действительный тайный советник, дипломат, посол в Неаполе, Константинополе и Риме), Ильей Руцким, Трохимовским Михаилом, с которыми дружил потом всю свою жизнь.
  
  3. Первый класс - фара - давал первичные навыки чтения и письма на славянском, греческом и латинском языках. Следующие три класса - инфима, грамматика, синтаксима - также были преимущественно филологическими, латынь (в меньшей степени греческий) изучались глубже и глубже, уже с некоторой грамматической теорией, дети приучались переводить тексты, их также учили нотной грамоте. Арифметика заканчивалась в классе грамматики, дойдя до простых дробей и понятия квадрата и куба числа. Примечательно, что учитель учится вместе с учениками (конечно же, на более высоком уровне знаний по тем же предметам). Первоклассников учит молодой монах, который пока мало что ещё знает, с каждым годом он повышает свою квалификацию, класс подошёл к выпуску - пора выпускать и преподавателя, он уже созрел для более сложной работы, например, его можно сделать настоятелем монастыря или даже епископом. На самом деле, конечно же, такая схема работала не идеально.
  
  4. От яйца и вплоть до яблок, лат., то есть от начала до конца.
  
  5. Афанасий Филимонович Шафонский (1740-1811) - врач, историк, экономист Российской Империи. Один из основоположников российской эпидемиологии; историк левобережной Украины.Родился в Соснице Киевской губернии 13 (24) декабря 1740 года в семье сотника Черниговского полка Филимона Шатилы, который писался сначала Шатиловским, а потом с половины XVIII века Шафонским. Его начальным воспитанием занимался иностранец Фоклосов, живший в имении гетмана графа Разумовского[4]. Затем отец отправил его учиться за границу, где за восемь лет (1756-1763) он получил дипломы на доктора права (в Галльском университете), доктора философии (в Лейденском университете) и доктора медицины (в Страсбургском университете, где защитил диссертацию "De gravidarum, parturientium et puerperarum convulsionibus" - Argentorati, 1763). В 1763 году вернулся в Россию и после экзамена в медицинской коллегии в Санкт-Петербурге получил право практики в России и вновь учрежденное правительством место врача иностранных колонистов в Астраханской губернии.
  В 1769 году короткое время состоял главным полевым доктором в армии и в том же году был перемещен старшим доктором в московский Генеральный госпиталь, где его застала чума 1770-1772; года. Шафонский первым распознал её и должен был бороться не только с эпидемией, но и с невежественным отношением к ней многих московских врачей.
  
  6. Андрей Андреевич Риндер, руководитель всей медицинской службы столицы. Крайне высокомерный и самонадеянный, А.А. Риндер после двукратного осмотра решил, что у больных просто горячка, не обратив внимания на наличие бубонов в паху и чёрных пятен на теле. Стоит признать, что большинство иноземных медиков во время эпидемии показали себя не с лучшей стороны - и как специалисты, и как администраторы. Они сторонились чумных больных, избегая контакта с ними. Среди московских медиков немецкие специалисты составляли на тот момент подавляющее большинство: из 14 докторов русских было пять, среди 9 штаб-лекарей лишь один русский, из 23 лекарей - также один. Прожив десятилетия в России, они не умели и не хотели говорить по-русски, рассматривая свою службу исключительно с позиций личного обогащения.
  
  7. Наделён кожей слона, лат.
  
  8. Никогда с панами не меряйся руками - если длинные - отрежут, а короткие - вытянут, малорос.
  
  9. Густав Орреус (1738-1811) был врачом финско-шведского происхождения, состоявшим на императорской российской службе. Будучи одним из первых эпидемиологов, Орреус отличился во время чумы в России в 1770-1772 годах. Он был первым доктором медицины, получившим учёную степень в России. В штабе Петра Румянцева на Молдавском театре русско-турецкой войны 1768-1774 годов был хирургом. Южные провинции Молдавии и Валахии были охвачены чумой. Орреус, отвечавший за профилактику заболеваний, убедил генералов в том, что болезнь действительно была чумой, а не "злокачественной лихорадкой". Он организовал базовую разведку для выявления вспышек чумы и ввёл противочумные меры, которые, как считается, предотвратили широкое распространение болезни среди войск. Однако чума проникла и на материковую часть России, вызвав эпидемию 1770-1772 годов, пик которой пришёлся на сентябрь и октябрь 1771 года в Москве.
  
   ***
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"