Аннотация: Если говорить откровенно, я даже не знаю, - что, собственно, произошло.
Жизнь редко радует нас масштабными событиями. Так, обычная пустая канитель.По произволу автора, рассказ попал на конкурс "Звездная дорога"
Почему мы здесь?
Если говорить откровенно, я даже не знаю, - что, собственно, произошло.
Жизнь редко радует нас интересными событиями. Так, обычная пустая канитель.
Никто не выбросил на улицу несчастного пса, не было массовых убийств и изнасилований. Даже безумные маги и эльфы не навещали героев моего рассказа, чтобы осчастливить их новой миссией по спасению Среднеморья от мирового зла.
Пусть это будет обычная семья: родители, сынишка лет девятнадцати, кошка неизвестной породы; бабушек, дедушек и других не героев рассказа домысливайте сами «по вкусу».
Хотел было я поселить их всех на какой-нибудь космической станции, с названием типа Алфа22W, но они отказались, заметив, что сам то я туда не спешу, а значит - нет там ничего особенно хорошего. Так вот, живут они, как и я, в Питере, где-нибудь в спальном районе, подальше от центральной суеты, в маленькой хрущевской квартирке.
Михаил долго возился с ключом, прежде чем новая металлическая дверь соизволила открыться, поддаваясь его титаническим усилиям.
«Вот черт, - думал про себя Михаил Иванович, - денег в эту дверь вбухал, мама не горюй, двести долларов, а эти сволочи даже не смогли установить ее по-человечески».
- Малыши, я дома.
Михаил уже снимал тяжелые зимние сапоги, когда из большой комнаты высунулась аккуратная Танина головка. Не юная, но все еще миловидная женщина улыбалась кончиками накрашенных губ.
- Привет, Миш, как ты рано сегодня!
- Да надоело все. Взял - и смотался с работы. Слушай, тебе не кажется, что нужно вызвать ребят из «Клайва»? Дверь почти не открывается.
- Давай вызовем. - Таня пожала плечами. - Телефон на гарантийном талоне, в серванте.
- Угу, потом найду. Как у тебя дела?
- Да ничего, сейчас еду буду тебе греть.
Раздевшись, запихнув ноги в старые, протертые, серые домашние тапочки, Михаил перебрался в комнату.
- Тань, - Михаилу приходилось орать, чтобы слышно было на кухне, - ты сегодня почту проверяла? Есть что-нибудь интересное?
- Нет, ничего нет. Одни рассылки твои приходят. - И спустя какое-то время. - Иди сюда, что я буду кричать, как оглашенная.
Тащиться на кухню не хотелось, но хорошего предлога не нашлось, и Михаил плавно перетек с дивана на жесткую кухонную табуретку.
- Чай будешь, пока я готовлю? - Спросила Таня, включая электрический чайник.
- Давай, почему нет?
По-домашнему зашумела вода в мойке. Татьяна поставила на стол две свежевымытые чайные кружки, на которых еще держались крупные капли воды.
- Как на работе, чего нового?
- Да так, «рутина, полковник, рутина». - Михаил задумчиво опустил голову на руки.
День, на самом деле, не удался. Все надоело хуже горькой редьки. Секретарша - дура, заблудилась в двух соснах, подставила везде, где могла; шеф злится, еще чуть-чуть и пошлет к чертовой матери. КРУ с проверкой привалило, чтоб не расслаблялся...
- Что у тебя? - Михаил пытался сделать свой грустный голос уставшим.
- Я чего-то делала весь день, убирала...
Таня аккуратно вытерла стол полотенцем.
- Ну и молодец.
Повисла пауза, неудобная для чужих людей, но теплая и привычная для людей семейных. Она рада, что он дома: живой, здоровый, пусть немного уставший, но свой. Он молча согревается, снимая рабочую маску, становится родным и привычным. Пусть это пошло, но Михаил любит свою жену. У них и друзей то так мало поэтому, что жаловаться друг на друга так и не научились. Глупо.
- Ты чего молчишь? Я тебя целый день ждала, а ты сидишь и молчишь? - Таня надула некогда пухлые губы в притворной обиде. - Расскажи: что видел, чем занимался, что делал.
- Да ничего не делал. - Михаил шумно втянул в себя горячий чай, придавая тем самым определенный вес этой нехитрой реплике. - Работал, что я делал?
- Вот вредный, знаешь же, что мне интересно!
- Брось ты, нет там ничего интересного на этой работе. Пару договоров сверстал, съездил в «Амарант», они в очередной раз все напутали с документами, потом с комиссией сидел, «давал пояснения относительно обвинения».
Михаил усмехнулся собственной цитате. Славно выражается та милая женщина-майор: «пояснения к обвинению», надо же так? Скольких, интересно, она уже по этапу послала? Лет то ей около пятидесяти, стаж большой.
- Ну и как пояснения? - Таня спросила с улыбкой, понимая, что серьезный ответ будет неуместен.
- Очень пояснительные; чем дальше, тем «чудесатее и чудесатее».
- Ой, Мишка, телефон звонит. Ты возьмешь?
- Конечно, возьму. - И почему она сама не может? - Ох, грехи мои тяжкие, все звонят и звонят.
Михаил перешел в комнату, поднял трубку.
- Алло, слушаю Вас?
Где-то далеко-далеко, почти на пределе слышимости, грудной женский голос выводил хитросплетения романса «Проводы погибших юнкеров».
- Алло, пап?
- Да, сынок, привет.
Михаил позволил себе облокотиться на спинку кресла и расслабиться, взирая на мир сквозь сомкнутые ресницы.
- Пап, слушай, можно мы завтра с ребятами в «Метро» сходим - отдохнем?
«...только так беспощадно, так...»
- А почему нельзя? Конечно, сходите. А с чего вдруг по телефону? Мы тебя с мамой домой ждем.
- Лешка просто просил сейчас сказать, чтобы он знал: уламывать ему родителей или нет.
«...целовала убитого в помертвевшие губы...»
- Пусть уламывает. Я, правда, не знаю, может мама будет против, но ты ведь с ней договоришься?
- Договорюсь. - на другом конце послышался подростковый смешок - Ну, пока. Скоро буду.
- Пока.
«...опустили их в вечный покой.»
Начались частые гудки. Далеко-далеко диктор говорил какие-то умные слова. Михаил все слушал, боясь потерять долгожданное ощущение покоя и отрешенности. Только бы не уснуть; еще подумают, что он превратился в рядового, обрюзгшего к тридцати девяти годам придурка, которому из всех земных наслаждений доступен только послеобеденный сон и просмотр вечерних новостей вперемешку с чемпионатом России по футболу. Нет, надо, в конце концов, вставать. Сейчас Таня его позовет.
- Миша, кто там звонил?
Вот видите, уже зовет. Михаил положил трубку и крикнул:
- Сашка звонил, просил отпустить его завтра в «Метро» с друзьями.
- Кто?
- Сашка!
- Иди сюда, я ничего не слышу.
Во дает! - Михаил вспомнил Краморова в роли Косого из «Джентльменов удачи», - сорок лет, а уже глухая.
- Сейчас иду. Подожди, только музыку включу.
По комнате разлилась псевдо латиноамериканская мелодия очередной дивы. На аудиоцентре забегали частые зелененькие огоньки.
Серые тапочки забыты возле дивана. Широкими шагами Михаил пересек коридор и уселся на той же табуретке рядом с дверью.
- Так кто, все-таки, звонил? - Таня смотрела на мужа круглыми невинными глазами, поправляя милое желтенькое хлопчатобумажное платьице, купленное по случаю на распродаже в Plato.
- Еще скажи: любовница моя звонила. Сашка, сын наш звонил. Александр Михайлович. На танцульки, в клуб он собрался. Спрашивал соизволения.
- А, Сашка, - Татьянин взгляд на мгновение стал потерянным, - ну, хорошо.
Михаил пододвинул к себе полную тарелку борща, положил туда две с половиной ложки сметаны (ни больше, ни меньше: он всегда клал ровно две с половиной), размешал. Бабушка говорила: «в борще должна ложка стоять», никогда такого не видел. Борщ был самый обычный, питерский, из замученной на Синявинском заводе курицы. Татьяна дорезала картошку, поставила сковородку на огонь: затрещало масло.
- Миш, ты картошку будешь с соленой капустой или с огурцами.
- С капусткой, наверное.
На самом деле - ему все равно, но приятно. Кто еще, кроме нее, смог бы прожить с ним так долго? И каждый день с любовью, каждый день... А было ведь всякое: и гулял он немало; и работал абы где; и бросал ее вдвоем с ребенком на целые месяцы, даже пил одно время...
- О"кей, с капусткой, так с капусткой.
Михаил выжал из себя нежную усталую улыбку.
Татьяна засуетилась возле холодильника, потом вдруг застыла на секунду и повернулась к Михаилу.
- Миш, ты знаешь, только не обижайся, - у нас с тобой никогда не было сына.
Сашка родился первого сентября, в аккурат к началу учебного года. У Татьяны были проблемы со здоровьем, поэтому рожать поехали в 23 роддом, где знакомые Мишиных родителей должны были обеспечить соответствующий уход. Когда через неделю все родные и близкие приехали забирать счастливую мать с ребенком, в Сашке было 4,25 килограмм живого веса (Михаил это точно помнил, т.к. сынишка весил ровно в двадцать раз меньше, чем отец). Жить поехали сначала к Таниным родителям, а спустя лет шесть купили собственную трехкомнатную квартиру (естественно, пришлось, как обычно: одну квартиру продать, занять, добавить, вложить проценты, потом два года ждать).
Сашка рос крепким и здоровым, только в 4 года переболел корью. Михаил в это время был в Москве и страшно переживал, все деньги спустил на телефонные переговоры. Потом были эти страшные загулы, скандалы... Саша очень переживал, вечно плакал, прижимаясь к плюшевому медведю.
Да! Игрушки, вещи...
Михаил, пожалуй, слишком искусственно смеялся, даже не заметил, как влез локтем в пролитый борщ.
- Тань, ну ты что? Брось меня пугать. - Михаил сотрясался от смеха, - У тебя есть сын, Сашка, он через пару часов придет.
- Я еще раз говорю, у нас с тобой никогда не было сына.
Танин голос стал резким, четким, послышались нотки убежденности человека, готового отстаивать свой мир.
- Да ты с ума сошла, дура! - Михаил стукнул кулаком по столу. - Ты что, окончательно съехала?
- Я совершенно уверена, - сказала Таня спокойно, тихо, чеканя каждое слово,- что у меня нет, и не могло быть ребенка от тебя или кого-нибудь другого. Я бесплодна с рождения. У меня и месячных то никогда не было, или ты этого тоже не знаешь?
- Тань, ну подожди, не нервничай. Пойдем-посмотрим. Если с нами живет сын - здесь должны быть его вещи. Пойдем.
Под руку они прошли по коридору, Татьяна картинно приоткрыла дверь маленькой комнаты.
- Видишь, - сказала она, торжествуя, - его здесь нет.
- Тань, не издевайся, ты прекрасно знаешь, что это спальня. Сашкина комната следующая. Сюда мы не смогли впихнуть пианино и ударную установку.
- Ну-ну, пойдем. Каждый имеет право посмотреть в лицо своему безумию.
Дверь со скрипом отворилась. Михаил вошел один, (Татьяна осталась в коридоре, наблюдая за происходящим из-за полуоткрытой двери). Двадцати двухметровую комнату занимала библиотека. Книжные стеллажи от пола до потолка, антикварные книги в дорогих переплетах, бюро с выдвижными ящичками...
Александр был на седьмом небе, когда родители согласились отдать ему гостиную. Это было почти также невероятно, как Маринино «да», сказанное на вечеринке у Лешки, когда Александр, воспользовавшись практически полной темнотой и безнаказанностью, гарантированной Всевышним каждому напившемуся до потери ориентации идиоту, залез девушке под юбку и потрогал там самое интимное...
Мама у него просто мировая. Отец бы никогда не разрешил занять большую комнату, хотя вся эта затея с музыкальным образованием - его рук дело. Зачем было пихать сына чуть ли не с младенчества во всевозможные музыкальные кружки, школы, объединения, муз. училище, консерваторию, если не готов потом нормально разместить в квартире «орудия художественного труда»?
Мебель перетаскивать, конечно, сомнительное удовольствие, но Сашка нашел правильное решение. Порывшись в старых газетах, он выловил объявление о грузчиках, работающих на условиях почасовой оплаты, занимающихся, в том числе, перестановкой мебели. Идея была проста и гениальна - Михаил Иванович никогда не любил физический труд - предложить ему откупиться от чешской стенки, забитой донельзя всяким барахлом, барабанной установки, немецкого пианино и всякой сопутствующей мелочи - верх гуманизма (тем более, что сын не сможет ему помочь - на носу Всероссийский конкурс в Москве, нужно репетировать).
...антикварные книги, бюро с выдвижными ящичками. В животе у Михаила что-то упало, но он, будто все было как всегда, пошел осматривать книжные полки, даже вытащил на божий свет «Атмосферу» Фламариона, которая, судя по слою многолетней пыли, не была самой читаемой книгой в этом доме. «...Перспективы развития аэропланов тем более сомнительны, что последние, в отличие от аэростатов и автожиров, не обеспечивают главного требования, предъявляемого современностью к летательным аппаратам, - зависания над объектом...».
«И ведь, правда, не обеспечивают, - заметил про себя Михаил, - бред какой-то.»
Он пробежал глазами названия еще нескольких книг, смешивая интерес библиофила со страхом иррационального. Татьяна стояла в дверях, сложив руки на груди. Она ждала реакции, реакции, которую Михаил сам не мог предугадать.
- Тань, - сказал он не отрывая глаз от «Атмосферы», будто невзначай, походя, между глотком свежего кофе и затяжкой, - Тань, ты думаешь, я сошел с ума?
Вопрос был не риторический, но Михаил и сам понял, - слова подобрались не те.
Секунда, две, три... Сейчас она ответит или уйдет. Ответит или уйдет.
Татьяна ушла. «Нам нужно подумать, - ворвалось в мозг кого-то из них, - нам нужно подумать. Это правильно, нужно подумать...»
На кухне в очередной раз выключился электрический чайник.
Сидеть за старинным бюро в хрущевской квартире - удовольствие знакомое очень не многим. Михаил устроился напротив стола, разглядывая две великолепных резные стойки; потрогал малахитовые ручки шести элегантных ящичков; глубоко вдохнул, ощущая ни с чем не сравнимый аромат старого дерева. Вот, оказывается, что он искал последние два три года, вот это чувство - уверенность, покой и изысканность. Изысканность обычного канцелярского бюро начала двадцатого века.
Альтернатив было мало: или Михаил сошел с ума, или вся его жизнь - выдумка, что, в сущности, одно и тоже. «Ладно, - рассуждал Михаил Иванович последовательно (именно эта последовательность и аккуратность в рассмотрении любых, даже самых мелких вопросов, принесла ему почет и уважение на работе), - ладно, оставим вопрос о моем безумии. Если принять за данность, что я нормален, что бытие определяет сознание, что я мыслю, а следовательно существую, то всему происходящему должно найтись рациональное объяснение...
Какой придурок, интересно, догадался замазать шариковой ручкой инкрустацию на втором ящичке? Руки бы оторвал.
Рациональное объяснение должно базироваться на фактах. Из фактов есть пока только два:
Первый: Татьяна считает, что у нас с ней нет, и никогда не было сына, которого я прекрасно знаю и помню с самого его рождения.
Второй: Сашкина комната почему-то оказалась библиотекой с очень даже неплохой подборкой книг и этим удивительным бюро.
Ну что за идиоты, вот и на столе тоже начиркано...
Да, но ведь это ничего не доказывает! Еще и получаса не прошло, как я с Сашкой по телефону разговаривал! Может, они меня разыгрывают? Ну да! Наверняка сейчас там Татьяна надо мной смеется, думает: «Вот это чудо, поверил ведь, напугался». Правда, на кой черт им это надо?»
Телефон! Телефон опять звонит. Может это Сашка?
Михаил почти бегом побежал хватать трубку, если это сын - все кончится.
Был уж третий звонок, когда Михаил слегка осипшим голосом сказал:
- Алло.
- Пап, - заговорила трубка, - пап, я задерживаюсь.
- Алло! - заорал Михаил в трубку - алло!
- Папа, это я.
- Привет, сынок.
- Почему у тебя такой голос, ты уже злишься, что я так долго?
- Да нет, просто... у тебя все в порядке. Мама хотела с тобой поговорить, она нервничает.
- Это из-за «Метро»?
- Не знаю, что-то напридумывала себе... Сейчас позову.
Михаил пристроил трубку на стол. Что теперь будет, интересно?
- Таня, - Михаил уверен в себе. Здесь все живут по его правилам. - Таня, подойди к телефону.
- Я не хочу. - ответила Татьяна неожиданно близко. - Я не хочу. Это наш сын?
- Да, это наш сын, - произнес Михаил глубокомысленно, акцентируя слово «наш», - Возьми трубку, поговори с ним.
- Я не хочу. Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что меня нет, что я в ванне, готовлю, умерла... Миша, скажи что-нибудь, я...я боюсь. Его нет. - добавила она шепотом, - его нет!
Михаил глубоко вздохнул и выдавил:
- Саш, извини, мама сейчас не может подойти. Так что у тебя там?
- Да все ничего, бегу домой. К девяти буду. Не волнуйтесь.
- О"Кей. Давай, дуй домой. Придешь один или с девочками?
- Один.
- Хорошо, до встречи.
- Пока.
Трубка опять часто загудела. За окном проехала машина, дребезжа оконными стеклами, надрываясь от мощи встроенной автомагнитолы и бездумного техно ритма. Очередная псевдо латиноамериканская красотка заходилась от восторга, представляя Миру свою гиперсексуальную мелодию.
- Ну вот, Тань, к девяти Сашка будет дома, и все будет как всегда, только, как мы ему объясним такие глобальные перемены в большой комнате? Что ты думаешь?
Татьяна испуганно посмотрела на мужа, ее лицо исказилось и, заливаясь слезами, женщина сползла по стене коридора, села на корточки, закрыла лицо худыми жилистыми руками.
- Малыш, брось. Не переживай. Мы найдем врачей, и тебя вылечат. -
Поглаживая Татьяну по голове, Михаил отчаянно искал правильные слова. - Пойди поспи, ты устала, у тебя были трудные дни.
- Отстань со своими трудными днями! Ты не понимаешь, это не амнезия, н е б е з у м и е, не эпилепсия! - Татьяна давилась слезами, но истерика не давала ей замолчать - У нас нет детей. Мы живем двадцать лет вместе, и не было дня, чтобы я не сожалела об этом. Твоя мать мне не давала прохода, говоря, что я испоганила тебе жизнь, вишу у тебя на шее и даже не могу родить тебе ребенка. Мы...мы дважды подавали документы на усыновление, но нам отказали. Отказали из-за тебя, из-за тебя, между прочим, мой дорогой. Помнишь, как ты устроил скандал в суде, доказывая, что без ремня нельзя воспитать нормального ребенка? Помнишь?
Татьяна умолкла. Видимо, всплеск эмоций окончательно лишил бедную женщину сил. Она тихо сидела, всхлипывая каждые пару секунд.
Машина была на месте. Снег не успел даже толком запорошить окна - сэкономили время на традиционном махании щеточкой.
Соседское «Ауди» слегка притесняло сзади, но Михаил уверенно вырулил со стоянки (маневрирование в замкнутом пространстве - его сильная сторона).
- Куда поедем? - спросил он, закручивая баранку вправо, выезжая из подъезда.
- А куда едут в таких случаях? - вопросом на вопрос отозвалась Татьяна, откидываясь на спинку сидения и роясь в сумочке в поисках сигарет. - Я думаю, в гостиницу...?
- В какую?
- Поехали хоть в «Октябрьскую», тебе не все равно?
- Ну, поехали в «Октябрьскую».
Холодный мотор взревел при переходе на третью передачу. Мужчина и женщина неслись в подержанном авто по вечернему переулку, обращая внимание на редких случайных прохожих, надеясь найти опору в их скрюченных морозом фигурах. Татьяна курила.
«Мама, ты куришь, я видел! - кричал пятилетний зареванный Александр, размазывая слезы по щекам. - Мама, это не честно, ты же говорила, что не куришь!»
Почему она курит? Папа сказал, что курить вредно, от этого умирают. Она хочет умереть, хочет, чтобы я остался один. Мне страшно. Почему она курит?! Прячется на кухне, когда я сплю, и дымит, стоя у раковины. Думает - никто не узнает. Но я давно заметил, чем от мамы пахнет, когда она приходит ночью поправить мое одеяло. Хорошо было бы найти место, где она прячет сигареты. Найти - и выбросить. Пусть ей нечего будет курить, пусть она бросит.
«Мама, ты куришь! Так нельзя, я папе все расскажу, расскажууу!»
Капли дождя ритмично стучали по откосам.
Михаил присел перед Татьяной на корточки, прижал к себе ее разгоряченную головку.
- Тань, Малыш, не плачь. Я не знаю, что сказать, но не плачь, все будет хорошо, вот увидишь. В конце концов, мы то вместе, значит - не пропадем.
Они сидели в коридоре, обнявшись, пошатываясь в каком-то своем, только им понятном ритме (возможно, созвучном биению ничего не понимающих, испуганных сердец)?
Отогревшиеся гостеприимным домашним теплом сапоги купались в небольшой стыдливой лужице. Гадливо светила галогенка, устремив взгляд на серый потолок. Пол удивительно чистый, казалось -множество маленьких человечков трудилось день и ночь, чтобы добиться такого замечательного эффекта.
- Миш?
- Да, Тань, чего?
- Миш, слушай, - пауза, интеллигентно втянутые внутрь сопли, размазанная тушь, нелепые, смытые тени, - я ничего не понимаю. Пусть это совсем по-идиотски, - хотя, что может быть более идиотским, - но покажи мне, давай...
Татьяна смотрела на мужа круглыми, в чем-то детскими, заплаканными глазами, которые, благодаря вконец испорченной косметике, делали миловидную женщину похожей на полуночную сову.
- Миш, принеси, пожалуйста, наши паспорта.
В ее мокром рукаве мольба. Отчаяние. Твердые, незыблемые правила человеческого общежития.
- Ты уверена, что тебе это нужно? - Неожиданно для себя, Михаил ощутил раздражение от ее невинной просьбы. «Она думает, надеется, что... К черту надежду, она хочет, чтобы я... чтобы Сашка...» - Где твой паспорт? Надеюсь, ты успокоишься, увидев надпись в графе «Дети», если не веришь даже собственному мужу?