Fuckoffskiy Dmitriy Al : другие произведения.

Trip

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Натуралистические зарисовки. События 2000 года. История любви и вояжа в Англию. Поиск смысла жизни на фоне фанатских разборок, наркотического прихода, монолога с богом, пьянок и акций антиглобалистов... Роман о нашей эпохе написанный в серых тонах.НОВАЯ ВЕРСИЯ РОМАНА!

Дмитрий Факовский

TRIP

(роман о нашей эпохе)

Посвящается Люси, Пьеру, Майклу и Полу.

Факочка - собирательный герой нашего времени.

(М.Пайперс)

"TRIP" - это очень оригинальный роман, сумасшедший и смешной (в хорошем смысле).

(Р.Уранова)

После двадцати вся твоя жизнь - это уродливый компромисс, робкая сдача позиций, заканчивающаяся смертью

(И.Уэлш "На игле")

Глава 1.

   Была холодная осень, несмотря на всего лишь конец сентября.. Осень пришла рано и как-то незаметно. Совсем еще недавно деревья были убраны в сочную зеленую листву, а вот сейчас - они мертвы. Мерзкая холодная вода падала с высокого серого неба бесконечными потоками. Трупы листьев с каждым днем все больше и больше усыпали бренную землю под нашими ногами. Никогда такого не было. По идеи, в эту пору должно было быть "бабье лето". Еще пару дней назад грело солнышко, было тепло и сухо. А тут вот такое, дерьмо, одним словом.
   Я стоял на Киевском Центральном Вокзале. На мне голубые джинсы Levis 501, черный реглан "кенгуру" Timberland, застегнутая до горла куртка Stone Island, за плечами - черный рюкзак Carlton, на ногах - старые, со сбитыми носками Grinders. В ушах - маленькие черные наушники старенького cd-рекордера SONY. Играет альбом BLUR "13". В моем рюкзаке лишь сменное белье, несколько десятков баксов и диск OASIS "Definity Maybe".
   В заднем кармане Levis вместе с потрепанным загранпаспортом лежит самое ценное, что у меня есть - билет на поезд Киев-Люксембург, пропуск на паром через Ла-Манщ плюс автобусный тикет до Лондона. Если все будет хорошо, я доеду до Люксембурга, буду гулять по его грязным докам, пить мерзкое пиво в дешевом кафе и ждать, пока объявят посадку на паром "Принц Филиппс", потом поплыву через Ла-Манш, опять буду пить пиво и смотреть, как берег старушки Европы исчезает в утреннем тумане...
   Я покидал страну без сожаления. В Англии у меня был шанс, меня, как сильно умного, моя факин Академия отправляла на стажировку (читай обучение) в Лондонскую Юридическую Академию. У меня хотя бы был шанс. В Киеве же не осталось ничего.
   Холодный сентябрьский ветер играл с моими тогда еще длинными волосами. Потом, повзрослев, я стал воспринимать длинные волосы на голове у мужика как некоторого рода извращение и брил свой череп, чуть ли на а-ля скинхэд.
   Из-за горизонта медленно приближалась большая черная туча. На западе шел дождь. Его приближение предвещал холодные влажный ветер, который гулял по пустынным в этот ранний час платформам вокзала. Я внимательно смотрел на черную тучу сквозь стекла очков, которая символизировала смятение и перемены. Надо мной пролетела черная птица, издала противный каркающий звук. Ворона.
   Мой поезд уже подали, но посадку еще не объявили. Я уселся на деревянную лавку рядом с двумя мужиками, которые ели "Подольские" сардельки и пили "десертное" вино по цене сорок центов за литровую бутылку. Интересно, они тоже на Альбион? Или это просто чуваки нашли себе местечко для первой опохмелки?
   Один раз я уже пробовал нечто подобное тому, что пили сидящие рядом со мной мужички. Был День Рождения у одного из моих знакомых кексов, а у меня был еще не окрепший к алкоголю организм первокурсника.
   Мы сели в баре, который мы про себя называли "Рыгаловка", и взяли по литровой бутылке вина на человека и один белый хлеб на всех - вот и все, на что хватило сдачи. "Деньги на выпивку, сдачу на закуску" - так гласит неписаная мудрость. Бар был студенческим, этим то и объяснялась его странная для мегаполиса дешевизна. Пиво здесь можно было взять за сорок центов пол-литра.
   Помещения бара находилось в здании, в котором когда-то, еще при Советской Власти, располагалось кафе с красноречивым названием "Мороженое". Сейчас, название изменили на более прозаическое "Мимоза". Сам бар состоял из двух смежных помещений. На стенах висели дешевые репродукции Шишкина, стоял смог от дыма сигарет. В углу бара прятался старенький рекордер, в котором владелец бара - старый и желтый мужик неопределенной национальности - крутил классику, наподобие "Серенады солнечной долины" или Шаляпина. Другую музыку он не ставил. Когда кто-то, кто был здесь впервые, просил его, совершая, таким образом, одну из своих самых больших ошибок этого вечера, сменить музыкальный стиль, это вызвало у хозяина негодование и могло служить поводом для того, чтобы несчастный и неосмотрительный посетитель был выставлен из бара прочь.
   Нас встретили в баре не очень приветливо. Дело в том, что мы посетили это гостеприимное заведение две недели назад, напились водки и начали играть пустой бутылкой в футбол. Все закончилось в тот вечер для нас печально: хозяин вызвал мусоров и набил морду одному из ребят по имени Паша. Поэтому, когда мы рискнули появиться в баре вновь, хозяин сразу же предупредил нас, что ничего крепче чем вино он нам не продаст, что если он услышит хоть один мат от нас, то вызовет милицию. И вообще, сказал он, мы маленькие уроды и пиявки на теле общества.
   Мы сидели испуганные и тихонько пили свое вино из пластиковых стаканчиков. Потом группа ребят, отколовшись от нас, пошла в ближайший маркет и купила водки и сладкой воды "Тархун". Мы с Вадиком (это, типа, мой кореш) покинули кафе, и пошли в сторону супермаркета "Сельпо".
   После этого, мы еще выпили по бутылке пива Оболонь "Экстра". Потом события в моей голове появляются короткими эпизодами.
   Эпизод первый: я стою возле станции метро "Лыбидская". Вадим блюет в кустах, а я купил еще пива и напаиваю им девочку, которая на вид не старше тринадцать лет. Реально ей и есть тринадцать лет. Девочка очень худенькая, у нее желтая куртка и белые волосы. На ногах ботинки "Доктор Мартинс" с красным таким оттенком, знаете? Девочка шла домой из лицея. Как я ее остановил, осталось за пределами эпизода первого. Потом и самая девочка пропадает из эпизода намбер уан.
   Эпизод второй: я еду в метро с Вадиком и мы громко разговариваем. Конечно, наш разговор носит "большую" смысловую нагрузка:
  -- Я бля, напился нахуй.
  -- Да, бля, пизда, бля.
  -- О, смотри какой хуй стоит, гы-гы-гы.
   Конечно, люди на нас смотрят с некоторой враждебностью. Однако один мужчина, который боялся что-то нам говорить, но уже стал выходить на своей станции, сделал нам замечание. Я поднял правую руку в арийском приветствии и крикнул "Хайль, Гитлер!"
   Эпизод третий: мы с Вадиком едем к нему домой на автобусе, где-то на окраине Минского района. Я громко пою песню группы Гражданская Оборона "По плану".
   Эпизод четвертый (последний в тот вечер): я пью у Вадика на кухне отвратительный крепкий чай, потом иду в туалет и начинаю блевать. На следующее утро меня колбасило и было так плохо, что я не мог пить даже чай - все потом выблевывал. Где-то лишь под вечер мой желудок заработал и согласился принять немного пищи.
  
   Объявили посадку. Возле вагона медленно прошла приятная красномордая тетка, предлагая отъезжающим купить пирожки с мясом или пиво. Я не мог позволить тратить себе деньги сейчас. Желудок неприятно напомнил о себе, ощутив материализовавшийся через нос запах пирожков. Я не ел ничего с самого утра (ночь я провел у Ани, она дала мне утром чашку кофе и хлеб с сыром, а потом, назвав меня неудачником, выгнала прочь будто собаку). Сняв рюкзак, я достал маленькое яблоко, которое спер на лотке возле серой многоэтажки, из которой меня выгнала моя уже бывшая подружка. Оно было кислое и противное, но я хотел есть, поэтому мужественно жевал его.
   Я направился к вагону, показал тетке проводнице свой билет и удостоверение личности. После тщательного фэйс-контроля, меня пустили во внутрь.
   Я бросил вещи на свою верхнюю полку и плюхнулся на жесткое сидение.
   Старая и уродливая проводница ходит по вагону и кричит, чтобы все провожающие шли прочь. У нее небольшие, будто щетка, черные усы, которые, наверное, она отращивает специально, так как очень похожа на полячку. Я читал у Генри Миллера, что в начале двадцатого столетия (а точнее в его 20-30 годах) женщины с усами считались сексуальными. Очень много изменилось за эти восемьдесят лет. Когда она проходит рядом, от нее воняет старостью и какой-то затхлостью. Рядом со мной сидит мужик еврейской внешности и читает газету. Всю дорогу он будет молчать, есть куриные лапки и читать, потом снова есть курицу, а потом снова читать. Напротив меня места заняли два англичанина (похожие на бедных студентов с бирмингемского университета имени Сакьямуни), которые пьют пиво и что-то говорят друг другу по-английски с, кажется, северным акцентом. Я поздоровался с англичанами и полез на свою верхнюю полку. Постелив тонкий матрац, я стал смотреть в окно, ожидая, пока англичане распакуют свои внушительные бэгги.
   Начинает идти дождик. Сначала маленький, но, с течением времени, все более плотный. Мой взгляд уперся в стену с разными надписями.
   Через всю стену, большими буквами написано слово "ПИЗДЕЦ", это очень символично и метко отображает как общее состояние вещей, так и состояние моей души. Немножко ниже, меньшими буквами написана неточная цитата из песни группы "Ленинград": "Жизнь потеряла смысл, бьюсь головой о пол, сегодня в отставку ушел Борис Ельцин - Боря вернись!"
   Я ушел в самого себя, и мое состояние напоминает нирвану. Поезд начинает ехать. Он везет меня прочь. Я покидаю страну. В те минуты я надеялся, что навсегда, так как все тут мне уже порядком осточертело.
   Вдруг, я замечаю Аню. Она бежит по перрону за поездом и что-то кричит. Мое вспотевшее лицо уперлось в грязное стекло. Кажется, я видел каждую ее клеточку, я ощущал ее запах и чувствовал ее эмоции. Ее белые волосы рвал ветер, а она все бежала, и в наивных голубых глазах ее стояли слезы. Она выкрикивала мое имя (видел это по ее губам). В моих глазах также были слезы. Тогда я думал, что больше никогда не увижу ее.
   Вдруг, она упала, и мой взгляд, словно фотокамера зафиксировал в памяти ее тело на перроне, оставляя за горизонтом (сцена из классического лирического романа). Я послал ей воздушный поцелуй, которого она уже не увидела.
   Поезд набирает скорость. Колеса вертятся все быстрее и быстрее, издавая равномерный и приятный стук. По стене ползет здоровенный таракан. Один из англичан давит его пальцем, берет изуродованный труп и растирает его о нижнюю поверхность столика. Все это осталось в память, как моменты некоторой романтики.
   Отрываюсь от окна и начинаю внимательно рассматривать своих соседей, с которыми мне предстоит проехать три дня через Европу: Украина, Польша, Объединенная Германия, Нидерланды, Люксембург.
   Оба англичанина имеют болезненно-бледный вид уставших интеллектуалов. Одного из них зовут Майкл. У него рыжие волосы, большой нос и утомленные жизнью глаза. Он рассказал мне, что приехал в Киев с другом (которого звали Питером, он выглядел, как и Майкл, лишь волосы у него были черные) писать дипломную работу на тему "Живопись восточнославянских народов в период 12-13 столетия " (я поморщился). Увидев наши бары и пабы {Golden Gate, Сундук и O`Brain, я так понял), увидев цены, они полностью забили на дипломную работу и занимались две недели лишь тем, что пили пиво, водку и снимали девочек.
  -- Как вам наши чиксы, у вас таких нет?
  -- Почему же нет, есть.
  -- Кто? Леди Ди?
  -- Ты что-то имеешь "против" леди Ди?
  -- А я что-то должен иметь "за"?
  -- В твоем голосе слышится сарказм.
  -- Нет, что вы, я абсолютно лишен чувства юмора.
   Жили они в отеле "Спорт", что возле Олимпийского стадиона - уродливое членообразное здание, которое давно уже пора снести с лица столицы к чертовой матери.
   Еврей, которого звали Миша (он почему-то не представился, как Мойша), стыдливо улыбался и старался не принимать участие в нашей беседе. Вообще, как я уже говорил, за все время нашего пути он лишь изредка раскрывал рот. Большую часть времени он провел за чтением толстенной книги, обложка которой была завернута в титульную страницу газеты "Факты".
   Я снял свои ботинки, порадовался, что успел надеть утром свежие носки. Взяв рюкзак и ботинки, я забросил их на багажное отделение, рядом со своей полкой.
   Потом, англичане угощают меня пивом. Пива у них много. В основном это "Taller Ice" - один из моих любимых сортов. До вечера мы на трех успеваем выпить двадцать бутылок. В голове приятно гудит и хочется еще развлечений. Вместе с Майклом мы идем в тамбур. Он достает из заднего кармана своих Levis помятый пакет травки. Из кармана рубашки у него появляется пачка "Беломора". Быстро учится, сукин сын! Он быстро делает тугой джойнт, не жалея, набивая травку.
  -- А Питер не будет?
  -- Нет, он не любит этого, говорит, что от драггов портиться мозг.
  -- Мозг портится, когда ничего не делаешь.
   - Согласен.
   Он дает мне джойнт, и я всасываю в себя сладкий и горячий дым. Классная трава. Приход уже через минуту. После меня джойнт берет Майкл. Так косяк переходит от одного к другому. Последние два напаса делает Майкл.
   Все становится ярким. Я думаю о том, какие они классные люди, эти англичане. Ну и что, что уроды и похожи на мистеров Бинов? Мне хочется прижать Майкла к себе (хоть я и гетеросексуал!) и сказать, как я его уважаю и даже люблю. Мне хочется сделать что-то хорошее для него. Но что? Может, что-то купить? Надо будет выйти на ближайшей станции и купить минеральной воды и бананов! Да! Именно минеральной воды и бананов! Это объединения, вау! Это будет круто!
   Через минуту я уже забыл о своей идее и сижу в купе. Мы снова пьем пиво. Сколько же этого пива у англичан?
   Трое суток дороги лишь с перерывом для прохождения Украинско-Польской границы. Потом уже идет Европа, и наш поезд летит почти без остановок. Трое суток я пью пиво, выхожу подолбить с Майклом и смотрю в окно. Ночью мы проехали Люксембург с его буржуазными домами. Потом стояли. Ехали. Снова стояли. Я спал. Утром уже были в доках. Какая это была страна? Королевство Нидерландов? Я был пьяным и обдолбанным вот уже как трое суток, поэтому путался.
   Шел дождь. Холодный. Глаза у меня были красными и усталыми. Мы ждали, когда объявят посадку на паром. У меня еще было два часа. Я ходил по грязным докам и смотрел на кровожадных чаек и огромные серые корабли, похожие на призраки из ночных кошмаров неврастеника. Нашел какой-то центр, где можно было приобрести кофе и гренки. Я взял себе одно кофе и две гренка. Ел и пил стоя под козырьком на улице, заходить во внутрь не хотелось. Потом пошел в туалет и долго разглядывал в грязное зеркало сначала свое бледное лицо, а потом свой член, который от холода выглядел серым.
   Спустился вниз со второго этажа, где находился туалет. Увидел в зале кафе англичан. Они завтракали и пили кофе. Они также заметили меня. Питер начал махать руками, звал меня присоединиться. Я сел вместе с ними. Стол был из толстого белого пластика, напоминало это кафе-мороженое на окраинах родного Киева. На столе черное пятно от того, что кто-то старательно жег его сигаретой. Купил себе еще один кофе и брал поочередно из тарелок Питера и Майкла кусочки бекона и жареного картофеля. Кофе был жиденький и отвратительный. Бекон и картофель также. Само кафе не было претенциозным, оно было рассчитано на таких как мы, людей, которые только что проехали всю Европу и сейчас мечтают лишь о запахе кофе, забыв про его вкус. Люди сидели в этом кафе и ждали свой паром, который должен был стать той запятой, которая закончит еще один отрезок в их жизни.
  -- Еще полно времени, я задолбался ждать этот проклятый паром.
  -- Ты когда-нибудь плавал на пароме, Дмитрий?
  -- Нет, а что, есть на что посмотреть?
  -- Этот целый город! Там куча баров, танцы, фильмы, даже а-ля гостиничные комнаты!
  -- Для этого всего надо иметь деньги, которых у меня уже нет. Вот допиваю свой последний кофе в Европе.
  -- А Англия это что, не Европа?
  -- Но это же не континент.
  -- Ты хочешь сказать - маленький fucking остров?
  -- Я сейчас вообще ничего не хочу говорит. Правда, стос.
   В помещении, где мы сидели, были большие на всю стену, будто в советских гастрономах, грязные окна. Я смотрел сквозь них на дождь и на рыжую собаку, которая нашла что-то в коробке из-под бананов и жадно ела. Не дай-то бог, почему-то, в мозгу нарисовалась картина из будущего, в которой вместо собаки роюсь среди коробок я. Я допил кофе, откланялся и вышел на воздух покурить.
   Через час, а может немногим больше, мы уже поднялись на борт парома "Принц Филиппс". Я впервые видел такие огромные передвигающиеся по воде конструкции, как этот паром. Ничего подобного ни в Украине, ни на просторах бывшего СССР, наверное, не было. "Принц Филиппс" представлял собой огромную восьмиэтажную махину. Первые четыре этажа были отведены под грузовые отделения: через Ла-Манш в них перевозили трейлеры, автобусы, легковые авто и различные грузы. Остальные четыре этажа представляли собою целый город с магазинами разного ранга, дешевыми и дорогими кафе, ресторанами, двумя кинотеатрами, театром, гостиничного типа номерами, залами для отдыха и другими, социально необходимых для несколько часового путешествия объектов, где пассажиры могли израсходовать свои деньги и отдохнуть. Первое мое впечатление, когда я увидел ЭТО, была мысль про "Титаник".
   Я поднялся лифтом на седьмой этаж (он был полностью отведен под гостиничного типа номера для богатых пассажиров, также там находился довольно фешенебельный ресторан). Первым делом, я пошел в комнату для отдыха, которая напоминала зал ожидания на вокзале, различие лишь состояло в том, что здесь были мягкие и удобные кресла. Бросив свой рюкзак (я не боялся, что его кто-то может украсть: во-первых, я увидел, что многие оставляют так свои вещи, таким образом, бронируя себе кресло; во-вторых, возле меня в свои кресла сели Петер и Майкл), я отправился на палубу, для того, чтобы лично сказать "прощай" старенькой Европе.
   Уже через минут тридцать паром мягко отправился в свой путь через Ла-Манш. Люди на причале махали нам руками, и я едва сдержался, чтобы по-хулигански кому-то из них не показать средний палец. Возле меня стояло много людей. Они также махали руками и что-то кричали. У них в Европе остаются друзья, родственники, любимые. У меня в грязных нидерландских доках знакомой была разве что рыжая собака, которую я видел из грязного окна дешевого кафе с ужасным кофе, родившая в моей голове параноидные мысли о будущем.
   Европа исчезала в тумане и километрах, но еще долго я видел ее береговую полосу и слышал звуки нидерландского порта. Я пожалел в тот момент, что у меня не было с собою фотокамеры. Был бы замечательный кадр: Европа в тумане, будто в пороховом дыму.
   Возле меня стоит маленькая старенькая женщина-англичанка, чем-то похожая на мисс Марпл из советской экранизации. У нее седые белые волосы и одета она в черный дождевик. Она смотрит на меня с приветливой улыбкой. Я стараюсь улыбнуться ей также, но у меня это выходит не очень искренне. Мне тяжело удается улыбаться непринужденно. Это, скорее, ужасный оскал, какого-то вышедшего на свободу на майские праздники шизика.
  -- Оставляете Родину, молодой джентльмен.
  -- У меня нет Родины (я вздрагиваю от слова "джентльмен").
  -- Как это так? (Она откровенно удивленна).
  -- Моя Родина исчезла ровно 350 лет тому.
   Я делаю попытку улыбнуться. Мне совсем не хочется вникать в дебри противоречивой истории. "Мисс Марпл" улыбается мене также. Считает, что это такая шутка.
  -- Хорошо говорите по-английски.
  -- У нас было наилучшее школьное образование в мире.
   Я стараюсь быть вежливым. Про себя же, посылаю старую каргу ко всем чертям.
   Еще раз улыбаюсь и, ссылаясь на то, что меня прохладно (свою куртку я оставил вместе с рюкзаком) я иду к своему креслу. Вижу там Питера и Майкла. Они пьют пиво и приглашают меня присоединиться.
  -- Дайте лучше мне пять баксов, мэн.
   Майкл уже подпитый (он пьет с самого утра), поэтому без лишних слов достает из заднего кармана помятую пятидолларовую банкноту и дает мне.
  -- Have a good time.
  -- Thank's.
   Я беру у них бутылку Гиннесс, надеваю свою куртку и иду на палубу. Докучливая старушка уже исчезла. Это хорошо. Не хочу объяснять старенькой сытой буржуа то, что сможет понять лишь человек из Восточной Европы, и то не каждый. Тонкости социальной теории явно не для нее.
   Паром разрезает воду Ла-Манша и быстро идет вперед. Интересно, какая у него средняя скорость? Расстояние в двадцать, тридцать километров? Или больше? Я пью свое пиво и смотрю на грязную воду, которую оставляет после себя "Принц Филиппс". Бутылка пустая. Можно ли ее бросать за борт? Наверное, нет. Будет большой штраф. В странах Западной Европы всегда большие штрафы за загрязнение окружающей среды. Они любят окружающую среду: природу, лес, разную панду. В то же время, дети у них работают наравне со взрослыми, а взрослые работают так, как у нас никто не работает. Здесь дело в психологии. Никто не заставит у нас мужика работать по двенадцать часов в сутки. Здесь, это нормально. Здесь люди работают по двенадцать часов в сутки, а потом проявляют заботу об окружающей среде. Проблема преступности и наркомании среди подростков их беспокоит намного меньше, чем жизнь бедных коров в шотландских горах. На Западе с удовольствием крутят по ТиВи душераздирающие истории про каких-то вымирающих медведей (или еще каких тварей), при этом, искусно замалчивая, например, проблему противопехотных мин. А еще, на западе производят таблеки-витамины, после употребления, которых у вас будут рождаться мутанты: без рук, без ног, да просто дауны! Эти таблетки-витамины стоят больших денег и предназначены для лечения какой-то хуйни, наподобие депрессии. Странные, все же, они люди. Надо их научить вести борьбу с депрессией. Ты просыпаешься в восемь утра и начинаешь большой крестовый поход по барам и пабам родного города. Сначала, я советую вам выпить два литра пива. Лучше всего с жареными сосисками, на худой конец с орешками. Потом нужно бутылку пива чередовать со стопарем водки. Все знают, что наилучший признак того, что ты уже дошел до кондиции, это исчезновения вкуса у алкоголя. Тогда ты уже можешь смело пить водку большими стопарями - грамм по сто. Когда уже солнце садится за горизонт, ты находишь себя в совсем незнакомом уголке города, в компании с незнакомыми людьми, которых ты любишь будто родных, или же, если повезет, в постели с какой-то смазливой чиксой, возможно, даже хорошенькой, возможно (даже!) совершеннолетней. В перерывах возможные потасовки один на пять и падения мордой на рандеву с асфальтом. После двух-трех недель такого похода, твоя депрессия исчезнет сама. В душе зародится ощущение вечного праздника, который всегда с тобой - до ближайшего ларька рукой подать.
   Исторический факт, подтверждающий мои слова: великий самодур и реформатор Петр Великий (он же Первый) начинал каждый свой день со стакана водки и моченого огурца. Это помогало ему не только вершить великие дела, но и избегать такой штуки как депрессия, которая может быть полезной только для людей творческой натуры - в создании гениальных депрессивных произведений, но крайне вредна для "инженеров" и "конструкторов", которые должны создавать материальное. Не бахал бы Петька каждый день стаканюру вовы, закусывая огурчиком, и, возможно, были бы мы сейчас, дорогие мои, в еще более глубокой жопе, чем есть.
   Я бросаю, пустую бутылку за борт парома. Вижу, как она довольно долго летит, а потом исчезает в мутных водах Ла-Манша.
   Снова начинает идти дождь. Поднимаю воротник своей куртки и иду искать какое-то не очень дорогое кафе. Нахожу. Кафе без названия. Просто написано "Caffe". Его от коридора отделяет дверь сделанная из разноцветного стекла. Рядом находится детская комната, в которой я вижу разноцветные мячики, среди которых словно поплавки, то появляются, то вновь исчезают веселые детские мордашки. Далее по коридору находятся игровые автоматы и оттуда исходит запах табачного дыма. Я захожу в кафе. В нем восемь столов на четырех персоны каждый.
   На стенах веселые репродукции с изображением леса и сельской местности Голландии. По замыслу это должно улучшать пищеварение. В кафе кроме меня еще четыре человека: два кекса сидят и говорят, поедая между словами жирные куски яичницы с беконом. Еще один мужчина сидит около одного из двух окон и пьет кофе. Он смотрит на воду. Еще за одним столиком сидит толстая дама, похожая на итальянку, лет сорока. Она пьет чай с пирожными.
  -- Тебе надо отказаться от пирожных, ты, толстая корова, - хочу сказать я, но молчу. Я деликатен как никогда!
   Я подхожу к стойке, за которой приветливая и удивительно симпатичная девочка, учитывая то, что она англичанка или голландка, лет двадцати. Она мило улыбается мне. Я улыбаюсь ей также. Я сегодня довольно много улыбаюсь, на удивление много. Я решил, наверное, быть жизнерадостным. Я беру себе одно кофе, один тост и две жареные сосиски. Девушка говорит, что я должен ей три доллара восемьдесят центов. Отдаю пять баксов, которые дал мне Майкл и получаю свою сдачу: один доллар и двадцать центов. Возле окна еще есть один свободный стол, поэтому я шагаю туда. Ставлю пластиковый поднос с пластиковой посудой на пластиковый стол и сажусь на пластиковый стул. Перед собой вижу лицо мужчины, который пьет кофе и смотреть в окно. Немец, тридцати пяти-сорока лет, короткие черные волосы и утомленные глаза человека, который долго не спал. Наверное, он ехал из самой Германии. Я перевожу взгляд с мужчины на окно. Там лишь грязная вода и кусок такого же неба. Я быстро ем свои сосиски, пока они еще теплые, щедро обмакивая их в лужицу кислой горчицы. Лишь сейчас замечаю, что я проголодался. Потом ем тост. Пью кофе. Кофе кажется мне вкусным, в особенности после той гадости, которую я пил в портовом кафе. Но этот кофе совсем не дотягивает до того, который варят гуцулы в Западной Украине. Это наилучший кофе в Мире. Этот, который я пью на пароме "Принц Филиппс" в "пластиковом" кафе так себе. Оно хорошо для них, они не пили гуцульского кофе, им нет с чем сравнивать.
   Я выпил свой кофе и пошел в комнату отдыха : я хотел включить Blur "13" и немножко посидеть с закрытыми глазами. Напротив стеклянной двери ведущую в комнату отдыха над парапетом стоял Майкл. Я подошел ближе. Его зверски рвало чем-то зеленым, и он был уже already drunk. Я не стал ему ничего говорить, и пошел к своему креслу. Питер спал. Возле него стоял веселый отряд из четырех или пятя пустых бутылок из-под пива. На соседнем кресле лежал его рюкзак и куртка. Зал был заполнен процентов на сорок. Я посмотрел под курткой и нашел еще несколько бутылок пива Гиннесс. Взял себе одну, сел в свое кресло, включил cd-рекордер (аккумуляторы были еще заряжены на половину), вставил диск с альбомом "13" Blur. Классные кексы. Маленькими глоточками начал пить пиво. Через минут двадцать вернулся Майкл. Его лицо было серым. Он плохо переносил путешествия по воде. Моя бутылка уже была пустой, а в cd-рекордере играла песня "1992", одна из лучших у Blur, мое субъективное мнение. Я закрыл глаза и начал понемножку отходить.
   Проснулся я от того, что кто-то касался моего плеча. Это был Майкл. Лицо его стало немножко розовее. CD-рекордер молчал. Альбом уже давно закончился. В окно я увидел порт, Майкл сказал, что мы уже прибыли. Сколько я спал? Часа два, наверное. Я ощущал себя бодрым, взял куртку, которая еще была немножко мокрой и рюкзак. Мы пошли по направлению к лифту, который соединял этажи парома "Принц Филиппс". Лифтом мы спустились на первый этаж, через который вышли в порт. Мои ботинки коснулись земли Англии. Это должно было быть торжественно, но праздничности в душе я не ощущал. Майкл и Питер начали прощаться со мной. Они ехали в Бирмингем, я - в Лондон. Я обещал им писать, звонить и не забывать. Через две минуты, когда их спины исчезли за рейсовыми автобусами, я уже не вспоминал, как их звали. Надев очки, я начал искать свой автобус, на который у меня был оплачен билет и который должен был довезти меня в Лондон. Увидел я его довольно быстро. Возле автобуса уже стояли пассажиры с нашего парома. Я быстро зашагал в нужном направлении. Автобус был фирмы "Ford", удобный и с ТиВи. У меня было классное место во втором ряду возле окна. Рядом со мной сел мужчина немец, которого я видел в кафе на пароме. Меня он не узнал, или не захотел узнавать, всем своим видом он давал мне понять, что ему на меня наплевать. Мне тем более. Я достал бутылку пива (последнюю которую я взял у Питера) и сосредоточился на том, что стал рассматривать порт из окна автобуса. Снова включаю CD-рекордер, снова "13" от Blur. Альбом с бонус треками. Лучшая музыка - английская. Лучшая английская группа - Blur. Лучшая песня Blur - Beetlebum. Как раз обо мне. Про мое поколение. Прослушаешь эту песню, и глаза твои станут мокрыми от слез.
   Beetlebum
   What you done
   She's a gun
   Now what you've done
   Beetlebum
   Get nothing done
   You beetlebum
   Just get numb
   Now what you've done
   Beetlebum
   Автобус начинает ехать. Я вижу в окно паромы, некоторые из них еще больше того, на котором приплыл я, некоторые - меньше. Словно муравьи копошатся в порту моторные лодки и красивые белые яхты.
   Порт заканчивается и начинается сельская местность. В своем окне я вижу бесконечные поля, на которых что-то выращивают англичане. Среди полей маленькие, беленькие, пластиковые домики.
   В стену такого домика можно врезать тяжелым ботинком и оказаться в другой комнате. Также, их дети, благодаря таким стенам, раньше, чем наши, восточноевропейские, узнают о том, откуда берутся они (дети).
   And when she lets me slip away
   She turns me on and all my violence is gone
   Nothing is wrong
   I just slip away and I am gone
   Nothing is wrong
   She turns me onI just slip away and now I am gone
   Я вспоминаю Аню. Она бросила меня. У нас была последняя ночь перед моим отъездом в Лондон. Я ощущал, что она будет последней. После секса она спала на моем плечо. Я не мог спать. Смотрел в окно и ощущал нереальность того, что происходит. Реальность оставляла меня, вместо нее приходила ирреальность, с привкусом алкоголя, разбитого лица и густого, словно дерьмо, смога над Англией. Официальная причина, из-за чего меня выгнала Аня, это то, что, я по ее словам, слишком много пью, и она не сможет ждать меня ЦЕЛЫЙ год, который я проведу тут, по ту сторону Ла-Манша. А я, следовательно, не буду, верен ей. Вопрос, будет ли она верна мне даже не поднимался, в силу своей бессмысленности. Мы так решили, но только она нашла в себе смелость это озвучить.
   Я допиваю бутылку пива одним глотком, чтобы прогнать эти мысли прочь из моей головы. Я подхожу к водителю автобуса. У него должен быть бар. Я покупаю себе еще три бутылки пива. Английское пиво. Не помню его название, но такая у него красная этикетка. Хорошо, что он не спрашивает, зачем мне сразу три бутылки пива. Англичане пьют пиво еще больше чем мы. Сажусь на свое место. Вставляю наушники в уши.
   Beetlebum
   Because you're young
   She's a gun
   Now what you've done
   Beetlebum
   She'll suck your thumb
   She'll make you cum'
   Coz' she's your gun
   Now what you've done
   Beetlebum
   He's on, he's on, he's on it
   Пиво кончилось. Привет Лондон! Here I am!

Глава 2.

   Мы встретились несколько месяцев назад. Еще было лето. Горячее, скучное и наполненное алкогольными парами. Я помню тот вечер довольно хорошо. Наверное, свой рассказ надо было начинать как раз с того летнего вечера...
   Я со своим другом Эддом курил один джойнт на двоих на последнем этаже девятиэтажного дома. Там еще стоял такой деревянный стол, на который ставили краски рабочие, когда белили стены в парадняке. Стол был перепачкан краской, но, она уже давно засохла, как и обрисованные стены парадняка. Белили их в последний раз, наверное, несколько лет тому назад. Поэтому, откуда взялся здесь этот стол, было не совсем понятно. Я достал черный маркер из своего рюкзака и написал на стене "Не все то солнце, что встает". Это были мои претензии на оригинальность, такие же, как и эта книга. На столе у нас стояли четыре бутылки пива Оболонь "Премиум", а также наполовину пустая пачка орешков. Мы пили пиво и передавали друг другу джойнт. Трава был хуевая, наверное, дичка. Купили мы ее в общежитие МАУПа: целый стакан за пятьдесят гривен. Продал нам траву студент по кличке Абдула. Никто не знает, кем он был, хачиком или белым. У него была восточная морда, всегда небритая.
  -- Ну что, надо куда-то пойти.
  -- Денег нет...то есть мало...сейчас, вот, еще десять гривен.
  -- У меня здесь еще есть что-то.
  -- Куда пойдем?
   - Здесь "Ультра" рядом. Вход у них сегодня всего две гривны. Пролезем.
   - Ок.
   Эдд спустился одним этажом ниже и начал ссать в проходе между восьмым и седьмым этажами. Потом, начали идти вниз. Его моча лилась по стенам вплоть до самого первого этажа. Она булькала. Было интересно, если бы кто-то нас увидел. Пошли к клубу "Ультра", в котором каждый четверг устраивали дэнс-пати для малолетних. Много девок с голыми животами (часто в животах у девок пирсинг) и довольно дешевое пиво. Большинство девчонок похожи на рыжую из группы "Тату". Наверное, красятся.
   Мы заплатили за билеты по две гривны здоровенному охраннику с мордой пит-буля, и зашли в середину. Ревела драм-машина и в огнях светомузыки сливались в единое целое тела полуголых чикс.
   - Сейчас бы Е.
   - Да уж.
   Мы пошли к бару и взяли себе по одному пиву Оболонь "Светлое". Увидели столик, за которым сидели две девушки: Аня и ее подруга. Как ее звали, не столь важно. Как это часто бывает, одна девушка - драйвовая, секси и кульная; другая - тормознутая, безобразная и глупая. Может быть, я преувеличиваю, но разве сильно, Эдд? Которая из них, была которой, догадайтесь сами.
   - Привет девочки, здесь свободно?
   - Да, пожалуйста.
   Они нам улыбаются. Ты это видишь, Эдд? Конечно, Эдд видит.
   - А почему такие красивые девушки и грустят?
   - Банальные вопросы, банальных ребят.
   - Эдд, разве нас можно назвать банальными?
   - Тебя звать Эдд?
   - Ага, Эдд Берковиц.
   - Почти как гитариста у Мерилина Менсона.
   - Тебе нравится Мерилин Менсон?
   - Отдельные вещи.
   - We love Hate! We hare Love.
   - А у тебя хорошо выходит. Как тебя звать?
   - Дима-бейбик.
   - Ха-ха. Сколько тебе лет, бейбик.
   - Уже совершеннолетний и могу отвечать за свои поступки.
   - Да неужели? А лицо у тебя как у пятнадцатилетнего.
   - Это я просто беленький и у меня глаза такие. Ну, все девочки говорят, что я маленький, хотя я уже взрослый. Но взрослым женщинам это нравится.
   - А мы разве взрослые женщины?
   - О, нет, вы самые классные девочки на этой пати.
  -- Наш Эдд начал вести себя как джентльмен. Гы-гы-гы. Девочки, будете пиво?
   - Будем.
   Эдд идет к бару и покупает еще четыре бутылки пива. Денег становится катастрофически мало. То есть, их уже нет. Фак! Пока Эдд ходит за пивом (его тактическая ошибка номер один!), я сажусь возле Ани и начинаю рассказывать разные смешные на мой взгляд анекдоты. Но, самым смешным является то, что ей действительно смешно. Эдд ставит пиво на стол и садится возле Другой. Он с завистью смотрит на то, как я начинаю понемногу обнимать Аню.
   - Пойдем потанцуем?
   - А ты не совсем пьяный для этого?
   - А сейчас посмотришь.
   Беру Аню за руку и иду на денс-флор. Играет какая-то музыка. Алкоголь в моей крови уже подошел к отметке "Внимание!", которая загорается в голове красным светом, а трава приятно дает по мозгам. Несколько секунд ловлю ритм. Потом мое тело сливается вместе с звуками драм-машины. Есть лишь музыка и Аня. Ее тело и мое тело. Есть контакт. Все ближе и ближе.
   - Хочешь травы?
   - А у тебя есть?
   - Для тебя, да.
   Я беру Аню за руку и иду к женскому туалету. Она тихонько смеется.
   - А если нас здесь кто-то увидит? То есть увидят тебя в женском туалете?
   - Я скажу, что я би.
   - А у тебя был опыт с парнями что ли?
   - Пока нет.
   Заходим к туалету и затворяем за собой дверь. Я достаю из кармана джойнт и зажигалку. Смачиваю его кончик и подкуриваю. Даю Ане. Она делает напас. Я делаю также. В нашем организме уже достаточно алкоголя, поэтому приход быстрый и качественный. Все становится легким и понятным. Я рассказываю что-то, а Аня смеется. В дверь стучат. Раз, второй.
   - Фак, надо идти. Пока у нас не возникли проблемы.
   Я бросаю то, что осталось от джойнта в мусорную корзину.
   Перед дверью стоит мужик. Толстый и старый.
  -- Вау, мальчик, - смеется Аня.
   Толстяк что-то неодобрительно бурчит.
   Выходим в зал. Вижу, что Эдд и Другая уже целуются. Мы тычем на них с Аней пальцами и смеемся. Снова идем на данс-флор и движемся в такт драм-машины. Наши тела встречаются. Наши губы соединяются. На мне потертые синие джинсы и черная тишотка. На ногах кроссовки Рибок. На Ане - коротенькая с открытым пупком тишотка с изображением Барта Симпсона, джинсовые шорты и красные мартинсы. Я хочу ее прямо сейчас. Прямо тут! Идем по коридору. Там темно и никого нет. Я начинаю целовать ее грудь через футболку.
   - Дима, пошли отсюда.
   - А твоя подруга?
   - А Эдд?
   Мы поняли друг друга. Выходим из клуба и идем к станции метро "Печерская".
   Останавливаемся и целуемся в тусклом свете уличного фонаря. Я стараюсь рассмотреть ее лицо. Красивое лицо. Вижу, что она в трипе. Секс под трипом, даже любовь под трипом. Бля, что она скажет, когда увидит утром меня в своей кровати не через розовые очки травы и пива?
  -- Нам ехать на Минскую. Мы живем вместе с Людой (Люда! Какое безобразное имя) на Минской. Не думаю, что она придет скоро. У нас будет два часа, по меньшей мере.
  -- Почему ты так уверена в этом?
  -- Им и так хорошо.
   Как доехали к ней домой, помню плохо. Всю дорогу целовались. Поднялись на ее четвертый этаж лифтом (я едва не снял ее Барта Симпсона прямо там в лифте). Ключом она отворила двери в квартиру. Включила свет.
  -- Иди в комнату, я принесу что-то выпить.
   Я зашел в большую комнату. Рядом еще была одна room, там обитала Люда, как сказала мне Аня. В комнате на стенах висели постеры Еминема и "Oasis". Также, там была кровать с красивым толстым красным пледом, кожаное кресло и ТиВи Sony.
   Через минуту появилась Аня с литровой бутылкой пива Оболонь. Она включила ТиВи на какой-то музыкальный канал. Там шел клип группы "Limp Bizkit". Такой нататуированный кекс в красном капе, ну, вы знаете. Яркое видео ярко било мне в глаза и танцевало в мозгу. Я смотрел на чиксу в свете лампы: светлые длинные волосы, красивые ноги и грудь. Может это все из-за пива и травы? Я сейчас всех люблю, мог бы даже сделать Фак со шкафом, если бы он мне это предложил. Что скажу я, когда проснусь в ее кровати? Надо меньше думать о всякой хуйне! Ты с классной девчонкой один на один в ее квартире, у вас есть пиво и сейчас будет фак, хули ты ебешь себе мозги разной хуйней. Дыши спокойнее. Успокойся. Настрой себя на эти волны, ее волны. Она что-то тебе говорит. Внимание! Она что-то тебе говорит?
  -- Sorry?
  -- Я говорю, пиво еще есть в рефреджерейторе.
   Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Глупые мысли идут прочь. Сосредотачиваюсь на ней. Покой. Настройка на ее волны. Потом все было как в дешевых книжках про фак. Мы пили пиво из бутылки. Я снимал с нее тишотку и все остальное. Я входил в нее, не заботясь о том, чтобы надеть резинку. Я лил пиво на ее киску и пил его из нее. Она говорила, что ей щекотно. Еще не хватало мороженого и клубники. Мы могли бы забахать что-то наподобие "9 1\2 недель". Надо купить клубнике и мороженого! Обязательно! Хули у нее нет клубники и мороженого? Я уже хотел спросить, но своевременно мысли перешли на другую волну. Надо еще покурить. Потом мы курили джойнт и снова пили пиво. Потом снова фачились. У нее была приятная кожа и я целовал ее соски. Большие соски. Как маленькие клубнички. Хули у нее нет клубники?! Мы могли бы забацать такой клевый фак! Потом мы пошли в ванную комнату. Мы были совсем голые и я смотрел в мутном свете искусственного освещения на свой пивной живот. Интересно, видит ли она его сейчас? Будет ли он утром другим? Большим. Надо пить меньше пива. Намного меньше. Потом я стал на колени и начал делать ей oral sex. Она держалась своими руками за стены покрытые синей плитки, царапала их маникюром красного цвета и стонала так, что, наверное, за стенкой кто-то занимался онанизмом.
   Мой язык входил глубоко в ее киску. Интересно было бы засунуть туда клубничку, а потом вылизать ее отсюда. НУ, ХУЛИ У НЕЕ НЕТ КЛУБНИКИ?! Мы вылезли из ванны. Пошли снова в комнату. Упали на кровать. Начали смотреть музыкальные клипы и пить пиво. Глаза медленно закрываются. Через два часа мы заснули обнявшись как два влюбленных идиота.
   Меня разбудило солнце. Я разбудил Аню и мы снова фачились. Довольно громко. Аня стонала, а я рычал будто собака. Потом из соседней комнаты вышел Эдд в одних смешных трусах изображением гандонов и Люда в халате. Халат был несвежего желтого цвета. Мне это почему-то напомнило мое детство в Карпатских горах и халаты на мясных коровах-мамах, которые отдыхали в местных санаториях. Эдд был веселый. Наверное, у него также был хороший фак. Еще бы! Первый за последние месяцы! Гы-гы-гы! Интересно, сколько он ради этого долбанул? Хотя, у меня все равно было лучше (если бы еще была клубника).
   Все вместе сидели на кухне и пили кофе. Ели печенье с шоколадом. Потом Эдд ушел, чтобы никогда не возвращаться и попытаться забыть то, что произошло, а я остался у нее еще на два дня и три ночи. Я видел, что Люда нам завидовала, но тактически не мешала. Была Аня и был я. Я пил ее пиво, ел ее печенье и имел ее тело. В этот же день я пошел на минский базар и купил у молодой сельской девушки в белом платке на плечах два килограмма красной, будто кровь клубники. Потом зашел в маркет и купил килограммовую пачку ванильного мороженого. Деньги я взял в куртке Ани, когда она принимала душ. В этот же день (я не мог ждать вечера) мы спрятались в ванной комнате от глаз Люды. Я перемазал всю Аню клубникой и мороженым. Это была мороженно-клубничная Аня. Потом я ее ел. Было вкусно. Ура! Сбылась мечта идиота!
   Через два дня и три ночи она сказала, что мне пора идти. У нее скоро экзамены в универе. Первый курс. Классно. Когда у меня экзамены? Кажется, были вчера. Ну, и хуй с ним, были так были. Все равно, в Академии я один из лучших студентов и наш ректор обещал отправить меня на годовую стажировку за границу. Ну, пропустил один экзамен, ничего здесь страшного. Я же очень умный. Потом сдам. Впереди еще два. Надо с ними что-то сделать. Бумажка, согласно которой, я должен ехать стажироваться за границу, уже почти подписана.
   Мы стояли возле открытой дверь. На ней лишь тишотка и трусики. Факнул бы ее прямо здесь на грязном полу парадняка. Прямо сейчас.
  -- Ну, ты звони.
  -- Хорошо.
   Легкий поцелуй в губы и темнота парадного впереди.
   Дверь за мной захлопнулась.
   Я не видел и не слышал ее три дня. Пошел и сдал один из экзаменов. На четверку. Остальные мне поставили автоматом. Потом пошел к ректору. Перед этим, утром я выпил литр пива с Эддом. Эдд вспоминал Люду как ужасный сон. Я вспоминал Аню как манну небесную. Бля!
  
  -- Дмитрий, вы один из наших лучших студентов.
  -- Я знаю, господин ректор.
  -- Вы знаете, что лучших студентов наша уважаемая Академия отправляет на стажировку в Западные университеты
  -- Да, господин ректор.
  -- Для вас, господин Факовский, есть предложение поехать стажироваться в Лондонскую Юридическую Академию.
   Я подпрыгнул к самому потолку от счастья. Потом я праздновал и старался много не думать. Я пил пиво и старался не думать о ней, считая ее слишком красивой для меня, а себя ошибкой в этого мира. Не думать выходило очень плохо. На четвертый день я утром напился пива и ходил по своей пустой квартире, анализируя в голове суицидные мысли. Потом взял телефон и позвонил Ане. Трубку взяла Люда.
  -- Привет. А можно Аню к телефону.
  -- А кто ее спрашивает?
  -- Дмитрий. С "Ультры".
  -- А. Да. Жди.
   Сухой голос. Холодный, как трубы в феврале, когда замерзают яйца в туалете. Я ждал, наверное, десять секунд. Холодный пот тек по спине. Там же ползали муравьи и противно кусались. Хотел бросить трубку и убежать. Пить пиво и принимать драггс.
  -- Алло?
  -- Аня?
  -- Да. Дима, это ты? Куда ты исчез?
  -- Я здесь, были дела на работе.
  -- На работе? Ты не говорил, что где-то работаешь.
  -- Ну, пишу статьи для футбольного сайта.
  -- Молодец. Пауза.
   Бля! Ну скажи ты хотя что-то!
  -- Аня, я еду в августе учиться в Лондон. От Академии. Как лучший студент.
  -- Ты? лучший студент? Наверное, когда не пьешь?
  -- Я умею себя контролировать.
  -- Я надеюсь на это.
   Она надеется! Это что, намек? Снова пауза. Я ощущаю, как она нервно стиснула трубку (так же она стискивала мой член) и слышу ее дыхание. Она нервничает. Это что, неравнодушие?
  -- Аня, ты сегодня свободна?
  -- Вообще да.
  -- Давай встретимся?
  -- Где и когда? (Хорошо, что не "Зачем?")
  -- В четыре, возле выходы из метро "Крещатик".
  -- Хорошо.
  -- До встречи.
  -- Пока.
   До нашей встречи я выпил две банки Оболони "Фан-клуб". Вообще, я очень люблю это пиво. Особенность его состоит в том, что оно рисовое, поэтому имеет немного специфический вкус. Мне специфика этого пива нравится. Кое-кому - не очень. Преимущество этого пива состоит для меня еще в том, что оно расфасовано в жестяные банки. Я люблю пиво в жестяных банках. Это пиво хорошо употреблять с чесночными сухариками "Мистер Хрум", которые сделаны из ржаного хлеба и, в отличие от других сухариков, довольно большие по размеру. Пиво Оболонь "Фан-клуб" хорошо употреблять по литрам. Сначала первый литр, потом второй и так далее. Сначала надо одним глотком выпить половину первой банки. Потом большими глотками пить остаток. Еще одна особенность этого пива - его надо пить большими глотками. Оно приятное и легкое на вкус. Когда очень жарко, оно идет очень легко (зимой, если оно холодное, его вкус немного нивелируется).
   Потом, я поехал маршрутным такси номер 18. Аня не опоздала. Опоздал я. Она уже ждала меня возле стеклянных дверей метро "Крещатик". Людей было много, но ее я увидел сразу. Не увидеть ее было невозможно.
  -- Ты что напился?
  -- Я выпил немножко пива.
  -- Немножко это три литра?
  -- Ну, меньше. Аня, все хорошо.
  -- Верю.
   Это была первая трещина в наших еще не начатых отношениях. Пошли Крещатиком в направлении Европейской Площади, обходя тусовки реперов и брейк-дансеров, би-боев и би-герлз. Нет, бля, на вас сейчас скинов (где они ходят, когда нужны?), невозможно, бля, пройти нормально.
   В этот день мы пошли в парк, который находится за бывшим музеем Ленина. Я лично обожаю это место. В особенности летом. Здесь замечательный вид. Понимаешь, почему Киев признан самым зеленым городом на планете. Плохо лишь, что все скамейки здесь часто бывают занятыми. Но, в этот раз нам повезло. Перед этим, мы зашли в магазин. Я купил два пива "Taller-Ice". Это должно быть последнее пиво для меня сегодня. Пиво было холодное. "Taller-Ice" нужно употреблять лишь холодным, когда оно не холодное, это моча, а не пиво. Не хочу напиваться при Ане, как какой-то алкаш. Сели на свободную скамейку. Смотрели на Днепр, стадион "Динамо" и парки. Я взял ее за руку. Она не была против.
  -- Аня я хотел сказать. Ну, то, что между нами случилось.
  -- Ты испугался?
  -- Нет. Просто эти три дня без тебя. Мне было плохо без тебя. Вот. Ты мне нужна.
  -- Было плохо? Мало, может, выпил?
  -- Совсем нет, просто ты классная. С тобой классно.
  -- Ты тоже классный, когда выпьешь. Жалко только, другим я тебя не видела.
  -- Аня, не начинай этого. Можно подумать, что ты никогда не пьешь!
  -- Я пью, а ты - напиваешься.
   Я держал ее за руку и смотрел на Днепр. Никогда больше не буду напиваться! Зачем? Что здесь классного? У меня есть Аня...у меня будет Аня, можно уже и не напиваться. Зачем я напивался раньше? Верно, чтобы преодолеть депрессию, ужас перед будущим, в котором не было смысла. Сейчас он есть. Вот оно, мое будущее, сидит рядом.
  -- Аня. А ты не боишься, что когда я трезвый, то я не интересный?
  -- Нет, не боюсь.
  -- Спасибо.
  -- За что, маленький?
  -- За веру.
   Наши губы встретились.
  -- Я так понял, что ты мне веришь.
  -- А почему я должна тебе не верить?
  -- Ну, ты меня плохо знаешь. Почти не знаешь, если быть честным.
  -- Ты меня также.
  -- У нас будет время узнать больше друг друга. Прежде чем я поеду в Лондон.
  -- Потом наши отношения прекратятся?
  -- А ты будешь ждать меня целый год?
  -- Я не знаю.
  -- Я не знаю этого также.
   Молчим.
  -- Аня, нахуя мы сейчас разговариваем об этом? У нас еще несколько месяцев впереди.
  -- И то, правда.
   В этот вечер мы прогуляли все мои деньги. Сначала здесь в парке в открытом кафе. Потом пошли в "Шелтер", потом в "Боди Гай ", слушали херсонскую группу "On-line". Вокал у солистки похож на Земфиру. Да и тексты песен не менее вставляют. Пили лишь пиво. Ели сэндвичи. Из "Боди Гай" вышли в 23 часа. Потом еще пошли в гастроном и купили по литровой бутылке Оболонь "Светлое". Ужасное пиво, если пить его трезвым. Когда уже напился, различия нет какое пиво пить. Потом закрылось метро. Сели на маршрутку и поехали ко мне домой. У меня квартира должна была быть свободной еще три дня. Дома я еще нашел бутылку красного вина. Пили его из хрустальных фужеров моего отца. Потом я бросил плед перед ТиВи прямо в моей гостиной на пол. Занимались любовью под звуки "U-2".
   Я проснулся первым. Вместе с солнцем. В шесть утра. Мое солнце еще спало. Пошел на кухню и выпил стакан минеральной воды. Во рту будто срали кошки. Потом поставил вариться кофе. Пошел умываться. Долго рассматривал в зеркало свое тупое лицо и испугался мысли, что его сейчас увидит Аня. Пошел снова на кухню и налил кофе в чашки. Разбудил Аню.
  -- Твой кофе, солнышко.
  -- Благодарю, любимый.
   Сел на пол рядом с ней. Она прикрывала голое тело пледом. Пили кофе и влюблено смотрели друг на друга.
   Потом началась обычная жизнь двух влюбленным людей. Мы жили то у меня, то у нее, то по отдельности. Мы ели сэндвичи и чипсы. Пили пиво и красное вино. Лежали голыми и ели клубнику с мороженым. Аня говорила, что я потолстел. Я обещал ей со следующей недели заняться спортом. Но забыл об этом. За месяц до нашей встречи при росте 177 см я весил 67 кг. Когда мы встретились, я весил 72 кг. Когда мы были вместе уже месяц, мой вес приблизился к отметке 80 кг. Толстая свинья! А еще, я отпустил себе бородку. Жиденькую и беленькую, козлиную такую. Достигла она длины 10 см. К парикмахеру я не ходил также, уже два месяца и мои волосы напоминали прическу братьев Галлахеров - перцев из "Oasis". Однажды, Аня даже покрасила мою бородку в красный цвет. Мы были похожи на панков. Мы употребляли драггс. Не очень много, но употребляли: LSD, E, травку. Кокс мы не употребляли. Не было денег. Вообще, денег становилось катастрофически мало. Я просадил все свои сбережения, потом перешли на ее деньги.
   Мы начали узнавать друг друга. В ней я узнал то, что она ангел. Но у нее довольно большие требования. Обо мне она узнавала то, что я мог исчезать на несколько дней, на протяжении которых ходил самыми забыченными районами Киева, пил водку прямо из горла бутылки, залазил на крышу и кричал будто бешеная обезьяна, пугая своим криком город. Меня попросту перемыкало. Наверное, я псих. Потом этот период у меня заканчивался и я был настоящим джентльменом. Приносил утром кофе в постель, покупал цветы и читал Достоевского. Когда я был трезвым, то был скучным. Иногда веселым. Мы ходили в клубы. Слушали модные группы и танцевали под Е и звуки драм-машины. Она ни разу не изменила мне за эти месяцы. Я никогда не изменял ей. Наверное, это все же было любовью. Не наркотической или алкогольной, а настоящей. Она была ангелом, что терпела все то, что я проделывал. Я был ей признательным за это и всегда возвращался. Не знаю, за что она меня любила. Наверное, за то, что я был непонятным и непредсказуемым. Ей надоела все понятное, а следовательно скучное. От меня она не знала, что можно было ждать уже в следующий момент. Ей не нравилось, что я много пью. Но когда она самая пила, то это ее уже не беспокоило. Когда я исчезал на несколько дней, она делала вид, что обижается на меня. Но я надевал свежую одежду, покупал ее любимые красные розы, пиво и ехал к ней.
   Я заметил интересную особенность алкоголя - он снимает маски. Каждый из нас живет свою жизнь с определенным имиджем, списком продуманных тактических ходов и правил поведения. Алкоголь - это та сила, которая заставляет тебя быть самим собой. Я часто видел, как сильные люди напивались и превращались в плюшевых мишек, весельчаки и остряки - в отстойных зануд. Я, отмороженный на всю голову и занудный становлюсь антисоциальным лидером. Всегда, когда по-пьяни начинается махач, чего-то ломание или выбивание или хотя бы дружное скандирование под окнами у бедных обывателей еврейских районов "Зиг Хайль", организатором этого непременно становлюсь я. Да, я отмороженный, нудный и неинтересный. Это не моя маска, это просто скука. Мне скучно с тупыми обывателями, предсказуемыми, стерильными, социально-правильными и законопослушными. Эти обыватели, они как коровы - спокойно жуют свою жвачку и ждут от жизни только того, что их поведут на скотобойню. Я люблю непредсказуемых людей, свободных, людей-художников, которые творят. Я люблю людей, так называемых маргиналов, то есть не входящих ни в одну из существующих социальных групп-стад, придуманных системой и правительством. Мне нравиться свобода. Свобода во всем. Только свободные люди могут расшевелить это жизненное системное болото, это общество, которое напоминает собой санаторий для диабетиков - в нем много недозволенного и строгая диета. Заблуждается тот, кто считает, что свобода заключается только в деньгах. Имея только материальную свободу, ты все еще продолжаешь зависеть от власти, системы и общества. Можно даже сделать вывод, что материальные блага лишают человека свободы. Это происходит только с теми, кто изначально является жвачной коровой, человеком-прямой-кишкой. У меня нет денег, нет постоянной работы и нет никаких обязательств. Утром я пью пиво, днем ем гренки из вчерашнего хлеба, а вечером за чей-то счет сижу в модном клубе "44". Завтра я буду лежать на диване голодным и читать "Заратустру". А через еще один день, быть может, буду уже сам угощать модную девушку модным кофе в кофейной "Бабуин". У меня ненормированная и непредсказуемая жизнь. Я не знаю, что будет завтра. Я счастлив этим, но смогут ли меня понять яппи и им подобные? От четких границ и правил сложнее отказаться, чем тебе кажется. Взрастить в себе духовного анархиста - это талант.
   Отношения начали разрушаться тогда, когда я этого и ожидал. Была осень. Через две недели я должен был ехать на год в Лондон. Мы виделись почти каждый день, но спали по отдельности, каждый в своей квартире. Однажды она решила поговорить со мной. Я ждал этого разговора. Он был неизбежен, вопрос был лишь в том, кто начнет эту тему, у кого первого сдадут нервы.
   - Дима, у нас ничего не будет.
  -- Почему?
  -- Ты едешь на целый год! Мы не будем ждать так долго! Ты это прекрасно понимаешь.
   Она сидела на своей кровати. Слезы появились на ее лице. На ней были темные джинсы и тишотка с изображением маленького гения Курта Кобейна. Я взял ее за руки. Поцеловал в губы. Сорвал тишотку. Она уже самостоятельно сняла джинсы. Мы безумно фачились и я кусал ее соски. Я остался спать у нее. Когда мы уже засыпали, она сказала.
  -- Дима, я не знаю, что у нас будет.
  -- Я тоже. Но у нас есть еще две недели.
   Следующие три дня я не видел ее. Я не хотел ее видеть. Я много пил. Потом пришел к ней пьяный и сказал, что она сука и блядь, поэтому она не сможет ждать меня. Она начала плакаты и ударила меня.
  -- Ты пьяница! Ты ничего не можешь! Ты козел ебаный!
  -- Иди на хуй, сука!
   Я ударил ее. Мы упали на кровать. Я начал срывать с нее тишотку. Она не создавала препятствий. Потом был сумасшедший фак. В последнюю ночь в Киеве я спал у нее. Мы почти не занимались любовью. Я был пьян.
   Было утро. Последнее утро в Киеве. Мы пили кофе на кухне.
  -- Аня, ты меня любишь?
  -- Я не знаю, Дима, правда.
  -- Понятно, значит не будешь ждать на меня...сука!
  -- Иди на хуй из моего дома тупой придурок!
   Она схватила мой рюкзак и выгнала меня прочь. Я заебашил гриндером по ее двери.
  -- Ненавижу тебя, сууууука!!!
  -- Неудачник!
   Шел дождь. Тысячи кубометров воды летели вниз. Я шел в дождь, разрывая его холодную пелену.

Глава 3.

   Прибыл в Лондон я ближе к вечеру, около пяти часов. Лондон встретил меня как и положенно: дождем и туманом, в который я попал еще во время четырехчасовой поездки на автобусе. Во время моего бус-трипа я приговорил три литра пива, поэтому ступил на землю британской столицы уже неуверенной походкой. Денег не осталось совсем. В кармане было пусто, а в голове неприятно гудело. Сегодня мне еще предстояло встречаться с деканом Лондонской Юридической Академии и портить о себе впечатление уже на первой встречи не сильно хотелось. Я порылся в рюкзаке и нашел яблоко, вспомнив, что оно перебивает запах алкоголя. Еще бы выпить крепкого чаю и тогда можно смело будет идти на встречу.
   Но, до Академии еще надо было добраться. Автобус остановился абсолютно в незнакомом мне районе. Сквозь пелену опьянения я включил свой мозг и, вспомнив несколько фраз, смог установить место своего пребывания. Я находился на окраинах Ист-Энда, тогда как мне надо было ебашить на фешенейбл Оксфорд-стрит, где и находилась моя Академия. Джейсус Крайст! Пиздячить через весь Лондон! Денег нет ни то, что на такси, даже на метро. Факин шит!
   К своему счастью нахожу на автобусной станции, на которой нас высадили, раскладку с бесплатными картами города. Место, где я нахожусь обведено красным кружком и, такими же красными большими буквами, написано "ВЫ НАХОДИТЕСЬ ТУТ". Отлично. Где эта факин Оксфорд-стрит? Вожу пальцем по центральным районам города. Ага, вот она! Ну, ни хуя себе сколько мне идти! Прикидываю. Займет это у меня часа три. Если не потеряюсь или не получу пиздюлей от местных бэд-бойзс: солнце угрожающе садиться за крыши бетонных коробок, в которых живут люмпены-обитатели Ист-Энда. Слышал, в этом районе полно черномазой и прочей разноцветной дряни. Мазафака!
   Беру свой рюкзак, надеваю на голову капюшон своего "кенгуру" и уверенной походкой (только без суеты! Не привлекай к себе внимания!) направляюсь в нужном, как я думаю, направление. Каждые пять минут сверяюсь с картой, и с облегчением нахожу на ней нужные улицы. Так и иду перебежками фром стрит ту стрит.
   Солнце стремительно садиться за горизонт, на фоне которого словно члены вырастают трубы непонятного мне завода. Прямо как у меня на Подоле! Просыпаешься рано утром и видишь, как солнце встает из-за бетонных строений завода "Эталлон". Половина помещений завода пустует. В них живут только крысы, да скулят зимними ночами голодные собаки, бродя возле костров бомжей, которые греют в зданиях с пустыми глазницами и кучами обледенелых фекалий по углам свои язвенные тела. Так стоишь ночью и смотришь в окно: одинокий фонарь освещает пустые бетонные коробки. Отличный пейзаж для того, чтобы писать депрессивные романы. Интересно, трубы-члены неизвестного завода тоже окружены пустыми бетонными коробками с выбитыми окнами, в которых по ночам греются всякие палестинцы или прочие цветные неудачники?
   Ист-Энд тянется бесконечно. Редкие фонари освещают его пустынные улицы.
  -- Эй, вайти!
   Меня окликнули три ниггера, которые, как дерьмо на голову, появились из ближайшего переулка.
  -- Ви нид йор мани, вайти!
   Потом они почему-то стормозили и заглохли. Только наглые белые улыбки на черных мордах.
  -- Ай хэв ноу мани.
  -- Сорри.
   Ниггеры ретируются в подворотню. Ждать следующего вайти?
   Наверное, они все поняли по поему заебанному лицу, или по акценту. У вайти не было денег, вайти был замучен и пьян. А еще вайти меньше всего хотелось говорить с черными мудаками.
   Потом я рассказал этот случай своему соседу по комнате Полу.
  -- И они не подрезали тебя? Ты лакки, Дмитрий, в Ист-Энде не любят белых, тем более белых приезжих.
   К хуям! Ниггеры наверное просто зассали, ведь прирежь они одного белого (хуй его знает мой акцент, говорят, что он похож на речь выходца с Уэльса), потом могли бы быть серьезные разборки с вест-хэмовскими кэжуалсами, которые и так дают просраться местным обезьянам. Тем более, мой реглан-кенгуру, тяжелые ботинки...может, в темноте меня они и приняли за кэжуалса (я еще не общался с местными лондонскими, в Киеве у нас так одевались продвинутые хулс). Жалко, что в моем районе все кексы болеют за Челси. Если будет возможность, надо будет сходить поболеть за Вэст-Хэм и Паоло Ди Канио (Пишу эти строки, а любимый клуб уже прозябает в Первой Лиге!).
   Придаваясь приятным мечтам о возможных будущих футбольных акциях, я незаметно миновал Ист-Энд.
   Улицы становились все более освещенными. Магазинов становилось все больше и не только продовольственных. Даже стали встречаться гуляющие люди и бобби. Иногда, мимо меня проезжали блэк-кэбы.
   Я шагал по буржуазному Лондону.
   Перебравшись по пешеходному мосту через Темзу и пройдя через какой-то парк (Гайд Парк? Я всегда плохо запоминаю названия улиц и парков и, к сожалению, потерял карту города, а то мог бы сейчас освежить в своей памяти некоторые названия и составить такой себе экскурс по местам Лондона, где ступала моя нога), я увидел железные ворота с гербом и названием Лондонской Юридической Академии.
   Уже был вечер, и видимо все студенты сейчас находились на ужине (это дисциплинированные) или бухали у себя в общаге (это нормальные), поэтому парк, которые прилегал к зданию Академии и в котором находился пятиэтажный корпус из красного кирпича общаги, был пуст.
   Я зашел в здание Академии, которое представляло собой Г-образной строение в четыре этажа из белого кирпича, в отростке буквы Г находилась столовая, библиотека и кинозал, и довольно долго объяснял пузатому охраннику в смешной униформе с эмблемой академии (лев и книга), что я приехал учиться в их факин академию, и я хочу встретиться с деканом их факин академии факин мистер Конгеном.
   Наконец, охранник (на груди у него была пластиковая табличка с его фото и именем Ronald, фамилию я не помню) соизволил меня понять и даже проводил на второй этаж в комнату N207, за дубовыми дверьми которой находился кабинета декана Конгена.
   Мистер Конген, такой себе горбатоносенький черноволосенький кучерявенький кареглазенький маланчик лет пятидесяти со здоровым цветом лица и розовым как у ребенка языком, что свидетельствовало о его здоровой печени, внимательно прочитал рекомендательное письмо, которое я привез из Киева и потом долго жал мою руку своей потной ладонью (все же нарушения в организме или же..?), приветствуя меня с тем, что я с этого дня являюсь студентом Лондонсокй Юридической Академии (он даже подписал какую-то бумагу и хлопнул по ней печатью), выдал студенческую карточку (в Академии я числился еще с июля месяца и карточку получил лишь сейчас). Потом он лично провел меня в мою комнату в общежитие: небольшая комната на два человека: две кровати, два стола и два стула, два вмонтированных в стену шкафа, туалет и душ, большое пластиковое окно и батарея зимнего отопления. Комната номер 311 находилась на третьем этаже пятиэтажного здания общежития.
   Пожелав мне хорошо отдохнуть и удачного учебного процесса он, лучезарно улыбнувшись, покинул комнату.
   В комнате я должен был жить не один. Одна из кроватей уже была занята, в шкафу висели вещи, на полке стояли книги (с небольшим удивлением для себя увидел "Капитал" и "Записки" Че Гевары), а в ванной лежала зубная щетка. Жить я должен был с парнем из Ливерпуля, которого, как я уже писал раньше, звали Пол. Пол был приятным молодым человеком, ростом около 178 см, коренастый, загорелый и рыжеволосый. Мы быстро с ним сошлись, особенно, когда он узнал о том, что я обожаю Эвертон и ненавижу Ливерпуль. В тот момент, когда я сообщил ему это, он крепко обнял меня, хлопнул по спине и предложил выпить в студенческом кафе пива Гиннесс.
   Эх, жалко что в то время Эвертон боролся скорее за выживание в Премьер-лиге и в лучшем случае болтался в турнирной таблице на 13-17 местах. Тогда еще не было Гаскойна (который, правда, из-за перелома руки и всем известных проблем так и не показал того, чего от него ждали), Радзинского и, конечно же, вундеркинда Руни, который начинает блистать в тот момент, когда я пишу эти строки у себя в Киеве, весной и с пейзажем на полу заброшенный завод из пластиковых окон фирмы "Salamander".
   В Академию студенты стали заезжать еще в конце сентября, тогда как занятия должны были начаться в первой половине октября. Я как раз приехал в последний день. Уже на следующее утро я должен был вставать и идти на лекции. Что я и сделал. Боязно было начинать пасовать с первых же дней, нужно было с начала разузнать, что к чему, а потом уже забивать на учебу, что я и не только я, успешно сделал.
   Из стран бывшего и великого СССР в Академии я был единственным экземпляром. В основном, студенты тут были из Канады и провинций Англии. Ну, так же были люди из Западной Европы. Янки тут не водились. И правильно делали. Студент-англичанин, в отличие от своего премьера не наблюдали за собой любви к жополизству, поэтому смело и решительно били янки кулаками и ботинками bustagrip. Янки бы тут не прижились. Бедные, бля, янки!
   Потом начались скучные будни буржуазных студентов-яппи. Антисоциальный элемент на первый взгляд отсутствовал, так как был хорошо замаскирован от академического руководства. Обычные, скучные, серые будни, которые становились еще тошнотворнее от того, что с каждым днем осень становилась все глубже и дремучей. Трава окончательно стала желтого цвета, деревья стали серыми, листья превратились в гниющие кучи, которые раз в несколько дней на заднем дворе академической территории палил глухой дворник Тэдди. Солнце исчезло полностью, на его место пришел туман, которые держался из десяти световых часов семь-восемь, и дождь, который хотя лишь слегка моросил, а не падал сплошной стеной, но шел, иногда, круглосуточно.
   Нудные будни. Мало знакомых. Среди окружения много представителей так называемой "золотой молодежи", которая остаебенила мне еще в Киеве и тут вот она снова. Модные шмотки, ни к чему не обязующая поп-музыка, красивые девочки и пустые разговоры в студенческом кафе. Жвачные-коровы.
   Каждой утро getting up в семь часов. Принимаешь теплый душ, с содроганием думая о том, что за окном с неба льет. Потом идешь положенные двести метров от общаги к Г-образному зданию Академии по дороге вымощенной булыжником еще в довоенный период (Академия была основана в 1932 году, когда на моей земле, в Украине, бушевал страшный голод, вызванный геноцидной политикой тогдашних большевиков, в результате голода погибло намного больше людей, чем евреев от рук нацистов во время Второй Мировой). Все эти двести метров тебя окружают черно-серые скелеты деревьев, кучи гниющих листьев, туман и дождь.
   Заходишь в студенческую столовую с ее шведским столом. Я предпочитаю по утрам есть как можно плотнее.
   Привычка. Я привык, что с утра не знаешь, сможешь ли что-то съесть до следующего восхода солнца. Я предпочитаю не жирную и натуральную пищу. Мое меню на завтрак чаще всего примерно такое: сразу чашка кофе, чтобы прийти в себя, кусок отварной говядины, два вареных яйца, кочан вареной кукурузы, салат из свежей капусты и моркови, потом стакан сока или зеленого чая. Всякую хуйню типа колбасы, буженины и картошки-фри стараюсь не употреблять. Если есть возможность, надо стараться питаться нормально, без вреда для организма. Если тут мне предоставляется такая возможность, то глупо ей пренебрегать.
   Пары у нас начинаются в девять часов. Каждая пара идет по восемьдесят минут, то есть час двадцать.
   Преподают нам на английском. Я хорошо его знаю, но все равно, первое время мне тяжело. Преподают юриспруденцию, историю возникновения и развития разных политических учений и движений (господин лектор, почему мы не изучаем "Майн Кампф" или "Дневник неудачника" Лимонова?!). Возле себя всегда держу словарь. В конце каждой пары выдают нам распечатанную лекцию. Потом сижу и со словарем их изучаю. Распределения правовой науки на отрасли пока еще нет. В среднем у нас по три-четыре пары. После них сразу обед.
   Мое меню на обед составляет: суп из свежих овощей и телятины, вареный картофель или рис, кусочек отварной телятины или рыбы, салат из свежей капусты с морковью или початок кукурузы. Чашка свежего кофе.
   Спиртное продают в баре рядом. Именно продают. До первой стипендии, которую должны выдавать каждые две недели я его услугами не пользуюсь. Если только угощают.
   После обеда народ расходился. Яппи сидели в баре, слушали поп музыку и пили экзотические коктейли. Некоторые шли в библиотеку, некоторые пить пиво или фачиться. Некоторые просто спать, читать, играть в карты, онанировать - на что у кого хватало фантазии.
   Как я уже говорил, общежитие было пятиэтажное. Первый этаж занимала администрация, следующие два - девушки, последние - парни. В блоки парней и девушек вели два разных лифта и две разные лестницы. За порядком пытались следить.
   Мы нормально ладили с Полом. Он вообще был веселый парень: зачастую тайно проносил виски или пиво, мы садились в чьих-то комнатах и бухали, про учебу мало кто думал.
   Сначала я старался учиться, все старательно записывал, а потом стал забивать. Со мной так всегда. Учил только историю политических учений, потому что меня это интересовало. На всякие науки, в которых нам расписывали прелести демократии, я просто клал.
   Зимой должна была быть сессия, и как гласит старая бородатая студенческая шутка: "и живой тогда позавидует мертвым". В процессе учебы мы набирали определенные баллы, от которых зависела не только наша будущая оценка на сессии, но и размер стипендии, которую мы получали каждые две недели. Поэтому, ради денег, разумеется, все как-то, но все же учились. Так же был еще такой нюанс, кто не получал стипендию два или больше раза, вылетал нахуй с Академии.
   Все равно. Процесс забивания нарастал как снежный ком. Мы приходили после обеда, собирались в одной из комнат (на каждом этаже был и зал отдыха, но вы понимаете, он был под контролем администрации, провести туда девочек, или пронести туда пару джойнтов или выпивку было делом нереальным), врубали Blur или Oasis (последний у народа шел лучше, так как играл более народную музыку, так же хорошо шли Muse, Travis, Supergrass и, конечно же, U-2), пускали по кругу джойнт, запивали это дело пивом и надеялись на то, что сегодня нам повезет и проверка санкционированная администрацией не нагрянет.
   Однажды вечером мы снова собрались на очередные, как я думал, посиделки. Действие происходило в нашей комнате.
   На кровати Пола сидел сам ее хозяин, Мик (студент из Манчестера, фанат Манчестер Сити, высокий, жилистый, черные жесткие волосы, небольшие залысины) и француз Пьер. На моей кровати седели я и два брата по фамилии Ричардсоны (их футбольную прописку я так и не выведал). На стульях, чуть левее от входной двери разместились девушка Люси и местный лондонский абориген Майк.
   Сидели мы таким себе полукругом в середине которого стоял ящик пива Гиннесс.
   Люси и Пьер встречались. У них была любовь. Люси - маленькая всего около 160 см и худенькая ранетка, рыжие волосы беспорядочно по-панковски торчат в разные стороны. Я сразу запал на нее. Но у меня, как и у всех, не было шансов. Хотя позже их отношения будут разрушены, не пройдет и одного года как Пьера убьют. На одной из демонстраций антиглобалистов Пьер будет стоять вместе с Люси рядом. У каждого из них будут в руках плакаты. Это будет в Лондоне и будет весна. Будут петь птицы и распускаться в Гайд-Парке сиреневые кусты. А потом копы пустят газ и начнут лупить всех демократизаторами. Пьер упадет и два урода-копа будут лупить его ногами. Люси будем кричать им "Отвалите на хуй, суки!", но один из мудаков врежет ей в лицо и сломает нос. Люси упадет на асфальт и будет видеть, как копы убивают ударами по голове ее любимого парня. Таково судьба.
   Об этом случае мне расскажет сама Люси. Спустя два года. Я буду жить одну неделю в Париже у своих друзей и встречу ее там. Случайная встреча. Мы зададим друг другу сотни вопросов и поймем, что прошлое навсегда проглочено временем. Я буду спрашивать ее о судьбе остальных участников того вечера, тех собравшихся в нашей комнате, но все их истории будут утеряны. Навсегда. Время безжалостно выкинет их из истории моей эпохи, той в которую я живу и в истории которой я непосредственно участвую. Мы тогда сидели с ней в кафе на Трокадеро. Она пила кофе и ела клубничное мороженное. Я просто пил кофе. Я рассматривал ее рыжие волосы и тонкие черты лица в солнечном свете, который лился на нас из огромного вымытого окна кафе. Она рассказывала мне о себе, но я не слушал ее, я любовался Люси. И вспоминал тот вечер в нашей комнате, когда мы сидели вместе, курили джойнт и пили пиво. И во мне снова зарождалось то чувство страсти, которое я чувствовал тогда, два года назад. Изменились декорации. Вместе дождливого Лондона, солнечный Париж, вместо комнаты в общаге - уютное кафе, вместо пива и драггс кофе и мороженное. Еще не стало Пьера, который тогда меня сдерживал. Меня в тот день в Париже вообще ничего не сдерживало. Меня никто не ждал в Киеве. Но, почему-то я не сделал шаг вперед. Наверное, побоялся. Может, не хотел воскрешать прошлое и возрождать мертвых. Она написала мне на листике бумаги свой телефон (я не помнил номере телефона квартиры своих парижских друзей). Я пообещал ей позвонить. Мы вышли из кафе. Я поцеловал ее в щечку и пошел вниз по Трокадеро, она пошла вверх. Я свернул за угол. Остановился, оглянулся и выкинул листок с ее телефоном в мусорный бак. Я решил порвать с прошлым навсегда. Даже не знаю почему. А через четыре дня я уже вылетал обратно в Киев.
  
   Мы стали курить джойнт, пуская его по кругу: Пол-Мик-Пьер-Ричардсоны-Я-Люси (я вздрагивал когда касался ее нежных пальчиков)-Майк.
   Пили пиво прямо из бутылок.
   Сначала разговор протекал в мутном русле, в котором он протекает и всегда: футбол, учеба, кто и когда напился.
   Я сам начал нужный ИМ разговор:
  -- Пол, я не вижу у тебя на полке "Майн Кампф".
  -- Дима, его не видишь не ты один. Будь он там, меня бы исключили.
  -- У вас запрещен пассивный фашизм? Я имею в виду, а как же демократия и свобода политических убеждений? Если я люблю фашизм, так что тут плохого? Я же не хожу по городу и не луплю ниггеров?
  -- В вашей стране разрешен пассивный фашизм? - вмешивается Люси
  -- В нашей стране разрешено все.
  -- Ты идеализируешь свою страну? Почему же ты ее так не любишь?
  -- Я люблю свою страну, но не люблю то поколение, которое плодиться на моей земле последние 350 лет. Со времен Свободной Казацкой Республики в моей стране не существует понятия свободы и чести.
  -- У нас нельзя быть даже пассивным фашистом. Слышал, в Германии запретили "ВН"?
   Я молча пью свое пиво и думаю о том, как же это ужасно, что в Германии запретили "ВН".
  -- Дима, как ты относишься к глобализации мировой экономики.
  -- Спросите меня что-то проще, ок гайс? Я считаю, что каждый должен получать деньги за то, что он делает. Если человек способен, пускай он пишет музыку и книги, ему надо запрещать физический труд. Если нет - пускай пиздует на завод.
  -- Как ты собираешься определять кто способен, а кто нет.
  -- Это определит судьба и признают в будущем потомки.
   Пол встал, подошел к двери и закрыл ее.
  -- Дима, я видел, что ты взял в библиотеке "Записки Ленина. Цюрих."
  -- И что? Я как раз хотел попросить тебя дать прочесть "Капитал", за пивом в родном Киеве как-то не успел.
   Люси посмотрела мне в глаза.
  -- Дима, мы знаем, что ты еще не состоишь не в одном из академических обществ.
  -- Ты хочешь предложить мне заняться байдарочным спортом.
   У меня уже был классный приход, и я расхохотался.
  -- Нет, просто МЫ предлагаем вступить тебе в "White Bird".
  -- Это что, кружок для зоофилом или для любителей природы? Знайте, я ни к одним из них не отношусь. Я бы с удовольствием поджарил последнюю панду и употребил бы ее с "Каберне".
  -- Я не шучу. Это наша организация, среди студентов этой fucking академии. Организация антиглобалистов.
   Я присвистнул и взял из ящика еще одну - четвертую - бутылочку пива.
  -- По правде говоря, я сам не люблю яппи, буржуа и всякую прочую хуйню, которая при помощи правительства кодирует нам мозги и использует наш труд. Вообще, любое использование труда - дерьмо. Мой батя, еще в бытность СССР работал несколько лет на шахте, вырабатывал в месяц угля на 70 кусков тогдашних денег, а получал только 700, один процент бля! Так это было при Великом и Справедливом, сейчас же весь кал еще хуже, бля.
  -- Ты мыслишь верно, потому мы тебе и предлагаем вступать в "White Bird", члены которого сейчас находятся с тобой в одной комнате. - Люси улыбнулась.
  -- И что мы будем делать? Пиздить пузатых мажоров на Оксфорд-стрит?
  -- Ну, мы проводим спланированные акции, никакой анархии. Через две недели собираемся устроить пикет возле одного из офисов "SONY".
  -- А мы будем кого-то пиздить?
  -- Мы? Ты уже с нами?
  -- А почему бы и нет!
  -- Дима, а ты чем занимался, когда жил в Киеве?
  -- Пил пиво и водку, курил план, жрал Е и бегал по девочкам.
  -- А если серьезно? Ты состоял в каких-то партиях? Писал что-то?
  -- Нигде не состоял, так как считал себя поэтом.
  -- Поэтом? Прочитай нам что-то, - попросила Люси. Все дружно замотали головами.
  -- Да ну, вам такое не понравится, тем более мой английский, - я засмущался.
  -- Постарайся, Дима, - Люси мне посмотрела в глаза и я сдался.
   Интересно, как много она сломила людей своим взглядом?
   Я напрягся, перерывая свой английский запас:
   Вот перед вами герой,
   Тот, кто бросил миру вызов,
   Вот перед вами король,
   Который льет свои искусственные слезы,
   Я стою высоко,
   Смотрю вниз на всех,
   Вижу людей, которые давно,
   Хотят мне сделать разное дерьмо.
   И верный это я.
   И правильный я.
   И тот, кто посылает вас, это тоже я.
   Меня не понимают и на хуй посылают,
   Это мое и судьба моя.
   Сыграют когда-то я свои песни,
   И плакать буду чужими слезами,
   Я не хочу это все понимать,
   Чтобы в могиле спокойно сгнивать,
   Как будто я плачу,
   Как будто мой смех,
   Как будто любимый,
   Как будто - один
   Воцарила тишина.
  -- Я же говорил, что вам не понравиться, - разозлился я.
  -- Почему же не понравится, просто странно немного, - сказала Люси тихо, - а ну прочитай еще что-то, пожалуйста.
   Я решил им прочитать сразу что-то обезбашенное. Провел глазами по их сосредоточенным лицам. Интересно, чтобы они сказали, если бы узнали, что я писал такие стихи в алкогольном угаре?
   Мы повержены,
   Мы мертвы,
   Все дети Бога на своих местах на солнце,
   В аду.
   Вьюга в моем сердце,
   Мы несчастные, ничтожные жуки,
   Пожалуйста, думать перестань,
   Ложись просто и умри.
   Пусти меня сюда,
   Пусти на парад мертвяков,
   Одень меня и забери,
   Мой умирающий Бог, на солнце забери.
   Горящие ангелы разрывают свои глаза,
   И свет из них льется в мир слепых.
   Купи себе билет, первым классом лети,
   Вырви свое сердце сейчас,
   Выкинь его, оно уже не нужно,
   Мы полетим вместе на солнце,
   Вместе умирать.
  -- Это было классно! - закричала Люсю!
  -- Да, Дима, супер!
  -- Пиздец просто, чувак!
   Кексы стали хлопать меня по спине.
  -- Ты еще пишешь что-то?!
  -- Расскажи что-то еще.
  -- Я не поэт, я не хочу быть вторым. Я не могу соревноваться с Маяковским и другими великими.
  -- Маяковский? Я что-то такое слышала.
  -- Я дам тебе почитать его, Люси.
   Я дал согласие вступить в "White Bird", такой себе клуб по интересам, никаких членских билетов и прочей ерунды.
   Я только поинтересовался, почему объектом нашего внимания является именно фирма "SONY", когда можно классически пойти и разнести к хуям МакДональдс.
   Люси сказала (она там типа главная была, в "White Bird" в смысле), что погром МакДональдса - это немного банально. Что же касается фирмы "SONY", то это "буржуазный палач, который использует для работы нелегалов, тем самым, разрушая естественный генофонд и создавая благоприятные условия для роста преступности, наркомании и СПИДа, а также в "SONY" работают дети, намного выше норм установленных трудовым законодательством".
   Ебаные янки! Используют, бля, детей, привлекают черномазых и всякое дерьмо со всего мира!
   На следующее утро Пол отвел меня в комнату Люси. Под кроватью у нее хранились плакаты и различная атрибутика уличных демонстраций.
  -- А мы будем что-то ломать или кого-то валить?
  -- Какой ты воинственный, Дима. Подожди немного. Все будет.
  -- Нам нужны будут цепи, биты... - Начал мечтать я.
  -- Свою биту ты получишь.
  -- А где вы храните биты?
  -- У парней есть.
   Классно! Мне дадут биты, и я буду пиздить янки!
   Потом пошли обычные будни и выходные. Я не знал, как переживу эти долгие две недели, я хотел ощутить в руках тяжесть биты, услышать звон бьющегося стекла и увидеть на земле перед собой окровавленную рожу жирного янки, услышать хруст с которым будет входить мой гриндерс в его жирную от мяса и дорогого вина рожу. Уже только одни мысли эти заводили меня до предела. Я чувствовал классовую ненависть. Ненависть ко всему этому дерьму, к этой блядской системе. Хотелось просто орать! Бля! Адреналин хуячил в голову с дикой силой и я не мог даже представить себе, что будет, когда это все станет реальностью.
   Наконец, этот день наступил.
   Мы договорились начать акцию в десять утра, как раз в тот час, когда эти жирные ублюдки должны будут открыть свой факин офис.
   Здание офиса находилось в пригороде Лондона, в районе где в маленьких аккуратненьких домиках с зелененькими садиками живут сытые английские буржуа. Я бы с удовольствием поднял народ с Ист-Энда и разгромил бы эти кукольные домики.
   Была суббота и по утрам в Лондоне страшные пробки. Положенные нам тридцать километров мы должны были проехать за час, поэтому договорились встретиться в девять утра возле входа в общагу.
   Я проснулся в шесть утра.
   Спал я плохо, так как очень волновался. Была суббота, идти на пары было не нужно. Я посмотрел в окно. За стеклом шел густой дождь, и почти ничего не было видно сквозь утренний, густой, будто молоко туман. Я встал с кровати и начал ходить взад-вперед по комнате. Было холодно, не смотря на включенное отопление. Пол еще спал.
   Я упал на пол и сделал тридцать отжиманий. Походил немного по комнате, снова сделал тридцать отжиманий и так еще два раза. Потом сделал серию пять по тридцать приседаний. Почувствовал, как кровь начинает растекаться по моему холодному телу. В голове приятно пульсировало. За время пребывания в Лондоне я сбросил пять килограмм, и мой вес остановился на отметке семьдесят пять килограмм. Нормально.
   Над кроватью Пола была полочка, на которой он держал свои личные книжки. Я взял с нее "Капитал" сел на свою кровать и начала бесцельно листать. Листал для того, чтобы хоть как-то отвлечься и убить время. Сосредоточиться не мог. Пол проснулся около семи утра. Мы оделись, умылись и двинулись к Г-образному зданию Академии в столовую. Людей было еще мало. В своем большинстве те, кто здесь был, были наши, с "White Bird". Я взял себе яичницу, поджаренные тосты и кофе, открыл утренний выпуск "The Front" (местная коммунистическая газета) и начал делать вид, что читаю. По радио начали передавать новости.
   Обещали, что дождь будет весь день. Это хреново. За все это время мы сказали друг другу может несколько слов. Мы закончили завтрак, и зашли в нашу комнату. Пол достал из-под кровати бутылку виски "White Horse" (полное дерьмо, скажу я вам), налил мне и себе в пивные кружки грамм по сто. Мы выпили. Я сморщился. Запивать было нечем. Было восемь тридцать. Мы стояли возле окна и смотрели на дождь.
   Ровно в девять утра Мик подъехал на старом фургончике Ford ядовито-зеленого цвета к центральному входу в общагу. Возле выхода уже стояла Люси, Ричардсоны, Пьер и Майк. Мы с Полом спустились к ним, увидим, что фургончик подъезжает к зданию общежития. Братья Ричардсоны держали в руках два плаката, которые были завернуты от посторонних глаз в старый желтые газеты. На одном из плакатов (его сделал Мик) был нарисован ребенок и надпись СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ В МОЕЙ СТРАНЕ. На втором плакате (идея его принадлежала мне и сделан он был всего несколько дней до этого) была нарисован перечеркнутый красной линией ниггер (я подразумевал нелегала) и надпись ЭТО МОЯ СТРАНА!
   - Хорошо хоть не "ХОРОШИЙ НИГГЕР - МЕРТВЫЙ НИГГЕР!", - помню, улыбнулась Люси.
   Мы все были одеты в длинные дождевики с капюшонами. На ногах тяжелые ботинки на десять-четырнадцать рядов дырочек, со стальными вставками.
   Мы уселись в фургончик: Люси спереди рядом с Миком, сзади все остальные. Сиденья в фургончике находились параллельно друг другу, как в горных джипах, поэтому сзади могло легко вместиться порядка восьми-десяти человек. Между сиденьями мы положили плакаты и побросали наши рюкзаки. Тут-то я и заметил несколько бейсбольных бит, старательно накрытых толстым брезентом. Сердце мое радостно забилось.
  -- Мик, откуда ты взял эту тачку? У тебя вроде вообще колес не было.
  -- Да так, дали на день.
   В машине пахло бензином и сыростью. В воздухе стояла нервная тишина, которую, как только мы тронулись с места, прервала Люси, запев "Our pride is our loyalty." Пол достал из своего рюкзака начатую нами утром бутылку виски "White Horse" которая пошла по кругу. Не пил только Мик, который решил, что рисковать просто так не имеет смысла.
   Трафик на дороге был достаточно оживленный, но, тем не менее, мы ехали довольно с приличной скоростью и уже вскоре за окном авто появились пейзажи буржуазного лондонского пригорода: кукольные домики, аккуратненькие садики, дорогие машины, припаркованные возле въездных дорожек, счастливые сытые дети, играющие перед своими домами.
  -- Давайте остановимся и разхуячим одну из этих авто.
  -- Гы-гы-гы!
   Дождь понемногу стихал и уступал пространство туману, которые понемногу обволакивал все вокруг. Мик был вынужден снизить скорость.
   К месту нашего назначения мы приехали ровно в десять. Офис фирмы "SONY" уютно расположился напротив чистенького парка, в котором гуляли яппи. Справа от офиса находился маркет по продаже одежды, слева - почта, с ярко-синей вывеской и двумя велосипедами около входа. Возле центрального входа в пятиэтажное здание офиса, которое снаружи было отделано зеркальным стеклом, были припаркованы два мерса и несколько байков. Возле входа находилась стеклянная будка, в которой охранник лениво потягивал свой утренний кофе. Над самим входом - голубая вывеска "SONY".
   Вполне вероятно, что сквозь зеркальные стены на нас смотрят клерки, которые там работают. Смотрят и пьют свой кофе.
   Мик вышел из машины и открыл нам заднюю дверь. Мы быстро вылезли прихватив с собой оба плаката. Люси вышла через свою дверь и передала Мику видеокамеру.
   Братья Ричардсоны взяли плакаты и встали на расстоянии четырех метром друг от друга, как раз возле шикарных мерсов. Мик начал снимать все на пленку. Все остальные встали между братьями и стали скандировать.
  -- СОЦИАЛЬНОЕ РАВЕНОСТВО!
  -- Я ХОЧУ РАБОТАТЬ В СВОЕЙ СТРАНЕ!
  -- ЯНКИ ГОУ ХОМ!
  -- НЕТ НАСИЛИЮ НАД ДЕТЬМИ!
   Охранник лениво выглянул из своей будки. Большой, мордатый, в черной куртку с эмблемой фирмы, черных штанах заправленных в ботинки. Потом у него, видимо, зазвонил телефон, потому что он исчез на несколько секунд. Потом появился снова. Наверное, ему звонил его биг босс.
  -- Ребятки, вы бы шли отсюда, пока я не вызвал полицию.
  -- МЫ ЖИВЕМ В СВОБОДНОЙ СТРАНЕ! НЕТ УЩИМЛЕНИЮ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ!
  -- Блин ребятки, вы задрали.
   Охранник достал рацию и что-то сказал. Через секунд двадцать из здания офиса появились еще двое таких же мордатых уродов с демократизаторами в руках и двинулись в нашу сторону.
   Мик все снимает на камеру. Пол, который стоит возле задней двери нашего авто, быстро достает из нее три биты. Кидает мне и Пьеру.
  -- МОЧИ ТОЛОСТОЖОПЫХ!
   Пьер налетает первым и получает в щщи демократизатором, он отлетает на землю, и в лужу падают брызги крови.
  -- АХ ТЫ, СУКА!
   Мик лупит битой в руку первому охраннику, тот роняет демократизатор.
   Мне становиться дико весело. Алкоголь и адреналин бьют в голову. Я полностью отключаюсь от реальности. Передо мной только вот эта жирная рожа, которая схватилась за свою поврежденную руку. В руках приятная тяжесть биты. Я делаю прыжок вперед и, что есть силы, луплю его стальным носком ботинка в колено. Тварь падает на четвереньки. НЕНАВИЖУ СУКА! Я луплю его ногой в живот, еще, ЕЩЕ БЛЯ! Чувствую сильную боль в правом плече. Одна из тварей начинает валить меня. Я разворачиваюсь, не успеваю даже заметить его лица, как получаю удар кулаком в нос. Теряю равновесие, земля уходит из-под ног. Пол лупит тварь битой в голову. Слышно хруст, это ломаться его ебанные зубы. Тварь падает на меня, и мы вдвоем рухнули в холодную воду. Его кабанье тело на мне. Тварь поднимается немножко и я бью его ногой в грудь, сбрасывая нахуй. Я вижу как Пол и Ричардсоны лупят третьего урода, который, видимо, и сломал мне нос. Я пытаюсь встать, но первая тварь наносит лежа мне удар под дых. Мои щщи встречаются с лужей. Я перекатываюсь в сторону метра на два и оказываюсь прямо около бампера одного из мерсов. Хватаюсь за него руками и поднимаюсь. Вся морда в крови. Факин шит. Поднимаю с асфальта демокартизатор и слышу крики.
  -- ПИЗДУЕМ НАХУЙ! ПОЛИЦИЯ!
   Я луплю резиновой дубинкой в лобовое стекло мерса и слышу, как срабатывает сигнализация.
   Мы бежим в сторону парка. Я слышу сзади мой сирен и крики копов, но мы уже скрываемся в парке.
   Деревья парка мокрые и между ними застревает туман.
   В ушах только далекий вой серены, крики копов. Перед глазами мелькают дорожки и деревья. В голове пульсирует кровь.
   Забежав в самую его середину, мы устало попадали на землю.
  -- Пиздец, Мик, они теперь вычислят тебя. Твоя тачка у них. Дерьмо собачье.
  -- Never mind. Нихуя они мне не сделают?
  -- Не понял?
   Все ошарашено посмотрели на Мика.
  -- Я взял эту тачку у студентов яппи с 402 комнаты. Ну, знаете, эти два жирных ублюдка, с Канады, которые вечно носят свои дебильные костюмы-тройки.
  -- Как это взял?
  -- Ну, эти пидоры поехали сегодня делать шоппинг, вот я и прихватил ее, никто ничего не заметил, будьте спокойны чуваки.
  -- Ну, ты даешь, кекс. Ну, ты классно их!
  -- Не пора ли нам пойти выпить в честь такого дела?
  -- А у кого есть деньги?
   Уже через полчаса мы, пройдя через парк к его противоположному входу, сидели в нескольких кварталах от места происшествия в пабе "St. Pit" и с наслаждением пили разливное Гиннесс заедая его жаренными сардельками.
   Потом, собакой, мы добрались до Академии. Солнце, которое мы так и не увидели в этот день за тучами, садилось за горизонт.
   В вечерних новостях сообщили о том, что "мирная демонстрация антиглобалистов возле офиса фирмы "SONY" закончилась потасовкой между ее участниками и охранниками, в результате которой последние получили легкие телесные повреждения. Полиция, прибывшая на место происшествия, обнаружила машину фирмы Ford 81-го года выпуска (серийный номер 34932) демонстрантов, а также их атрибутику в виду бейсбольных бит и плакатов, отпечатки пальцев с которых, к сожалению, смыл дождь. Сами демонстранты скрылись в неизвестном направлении. Полицией возбуждено следствие".
   В итоге, на следующий день приехали копы и ебали мозги двум канадцам. Их возили на опознание и в итоге они написали заявления про то, что авто у них было угнано.
   Что же мы? На нас были капюшоны и из-за дождя камеры наблюдения не могли дать четкой картинки. Копы еще один день полазили у нас, но, не добившись никаких результатов, ушел обратно. Больше я о них не слышал.
   Видео, которое было нами отснято, мы иногда просматривали, запершись в одной из комнат общаги под пиво.

Глава 4.

   Еще в Киеве я увлекался такой вещью, как футбольный фанатизм. Ну, вы знаете: фирмы, махачи, выезды, крутые кэжуалсы и прочая атрибутика. Конечно, нам, киевским хулс, тяжело тягаться с британскими. Само движение у нас зародилось только в конце 80-х. Мы отстаем даже во временном показателе от британских коллег на десятки лет. Но все равно, то, что было создано у нас за последние десять лет, создано с нуля, это достойно уважения и восхищения.
   Однако разговор не о киевских хулс (мой вам привет, хулиганы гы-гы-гы!), просто в те месяцы, пока я учился в Лондоне, я успел влезть к Вэст-Эндс бойз.
   Я еще в Киеве успел познакомиться с настоящими британскими фанатами.
   В общем, дело было так. Играла наша доблестная сборная дома с Уэльсом. Ну, я попер на родной 31-й сектор стадиона Олимпийский. Все там дела были, фанатели как положено, шизу пускали, после первого тайма, правда, ноль-ноль было, ну, да это не самое главное. В перерыве пошли поссать в паражняк. Проходим возле третьего сектора и видим: тусуются хулы с Уэльса. В SI, при всех делах, короче. Ну, Владик (один из наших) и говорит типа:
  -- Дима, ты по-английски шпрехаешь?
  -- Ясно перец.
  -- Ну, так скажи, типа, этим, что мы, типа, крутые хулиганы и типа будем вас, нах, валить.
  -- Эй бойз, вер а ю фром?
   Хулсы смотрят на нас (пять кексов, возраста постарше нас, мы то тогда только из baby-crew вышли, а этим мудакам лет уже под тридцать).
  -- Фром Врэксэм.
  -- Что они говорят, Дима?
  -- Говорят, что с Врэксема.
  -- Это что за хуйня?
  -- Из ит вэлш тоун?
  -- Ес.
  -- Ок бойз энд ви а киев хулиганс, андэрстэнд?
  -- Ес, ес андэрстэнд! Ду ю лайк ту дринк сам бир афтэр мэтч?
  -- Владик, они нам пива выставить хотят.
  -- Говори, что ок, пускай выставляют. Пересечемся с ними под "мячиком".
  -- Оф корз бойз. Афтэр мэтч! Ви вил вэйтинг фор ю андэр зэ мэтал бол. Ду ю ноу ит? Ниэ зэ стэдиум?
  -- О! Ес! Бол!
  -- Ви вил вэйт фор ю!
   Хулсы в полном составе, все пятеро, с довольными рожами, сваливают на свой сектор.
  -- Как думаешь, Дима, они нас не наебут, может это они нам стрелу набили?
  -- А хуй его знает. Будем с фирмы кому-то еще говорить?
  -- А оно им надо? Они повалят на "труханов" синячить.
   Матч, в общем, один-один закончился. СаШо, бля, с сорока метров пропустил. Ну, и хуй с этим матчем. Берем еще двух пациков - Вову и Пашу и идем под мячик. Все наши расходятся в разных направлениях: кто на "труханов", кто в ближайшие ганделыки. Видим, чешут наши уэлши. Нет, не наебали значит! Круто!
  -- Привет парни! С один-один вас!
   Уэлши довольно улыбаются, конечно, бля, такой лоховый гол забить и очко увезти.
  -- Ну, так что там на счет пива? Вы знаете куда идти?
  -- Да, мы тут уже три дня, успели познакомиться с вашими пабами.
   Все они были похожи на мистеров Бинов, такие же уроды. Общался я только с Дэвидом и Майклом, как звали остальных перцев, я не помню. Дэвиду и Майклу было что-то около 28 лет. Оба приехали из города Врэксэм. Оба работали на заводе по сборке легковых машин. Уже целую неделю они колесили по Украине. Сначала были во Львове, потом в Днепропетровске, а на матч заехали еще в Киев. Сваливать должны были на следующий день вечером.
  -- У вас классный город! Такой зеленый!
  -- Конечно, это не ваш ипаный Уэльс.
  -- Не говори так про мою страну, пожалуйста.
  -- Конечно it`s soo fucking!
   Смеемся.
   Дэвид тактически промолчал. Вообще какие-то добрые они оказались. Пиво нам выставили, подарили Владику розу Врэксэма, я у Дэвида пьяного их флаг национальный забрал, еще и терпели наши издевки в сторону их страны и сборной.
  -- Крейг Беллами тупой у вас полностью.
  -- Ага, мы надеемся на Хартсона, но он жирным стал в последнее время.
   Чтобы хоть как-то сделать им приятно, я сказал:
  -- Англия это fucking страна!
  -- Да-да! - уэлши заулыбались.
   Возле стадиона мы взяли в ларьке по пиву Оболонь "Соборное".
  -- Дэвид, у тебя как с фанатизмом, серьезно?
  -- Сейчас уже нет, пару лет назад я парня поломал в махаче, шесть месяцев отсидел. Решил завязать.
  -- Понятно.
   Потом пошли за уэлшами в паб, что находиться между станциями метро "Республиканский стадион" и "Дворец Украина". Пиво в баре было по три бакса! Хуй бы мы себе его позволили. Уэлши закупили всем по три бокала, потом еще по три, и еще. В общем, к часу ночи я выжрал около десяти бокалов пива и понял, что уже пора валить. Метро должно было закрываться через десять минут, а ночевать у уэлшев в гостинице мне не очень хотелось.
   Перед тем, как свалить, я решил сходить отлить. Около барной стойки увидел Дэвида, на плечах его висел их национальный флаг и он закупал еще пиво.
  -- Дэвид, я буду уже сваливать.
  -- Уже пора?
  -- Да, спасибо за пиво. Кстати, давай как хулиган хулигану - подари мне свой флаг, на память типа.
  -- Нуууу..., - замялся Дэвид.
  -- Да давай, не жмись.
  -- На.
   Дэвид протянул мне флаг своей страны. Мы обнялись и похлопали друг друга по спине.
   Я сходил, отлил и пошел по направлению к метро "Дворец Украина". Меня окликнули уэлши:
  -- Гуд лак, Дима!
  -- Fuck off England! - ответил я им и услышал веселый смех.
   Флаг у меня до сих пор где-то валяется в моей киевской квартире.
  
   Уже в Лондоне я снова пересекся с кэжуалсами. Втянул меня Майкл, который с пеленок болеет за Вэст Хэм и считает Челси командой мудаков. Согласен на все сто!
   И сразу я попал на выезд. Была пятница, когда он постучал в мою комнату. На дворе уже стоял ноябрь, и сезон был в самом разгаре. Вэст Хэм играл хреновенько.
   Сессия приближалась, поэтому, после обеда, я сел и решил поучить социологию. Пола не было. Черт его знает, где он шлялся. Я только раскрыл учебник и удобно улягся на свою кровать головой к окну, как в двери постучал Майкл. Я открыл, в руках он держал четыре бутылки пива Гиннесс. Не спрашивая, он зашел в мою комнату, закрыл за собой дверь. Я упал обратно на свою кровать. Майкл водрузил тару на стол, прямо поверх учебников. Открыл две бутылки и молча протянул одну из них мне. Я взял.
  -- Твое здоровье, старик.
  -- Сэнкс.
   Мы сделали по большому глотку.
  -- Я вот по какому делу мэн. Завтра у нашей Истэндовской фирмы выезд в Блекберн, будем валить этих эвудских уродов. Я вот хотел предложить тебе поехать тоже.
  -- Да ну, я собирался поучиться, - стал ломаться я, потягивая пивко.
  -- Да забей ты! Ты уже сколько на острове, а еще не разу на мячик не ходил. Тут же сразу на выезд тебе предлагаю! Ехать пару часов на собаке. Пиво, футбол, страну посмотришь, давай, мля, не ломайся.
  -- Ок, чувак, - сдался я, - но как меня в фирме воспримут?
  -- Тут народ после прошлонедельной миллвальской заварухи немного отходит. Нас в Южном Лондоне нехило вальнули, так что лишние рыла сейчас в цене. Тем более, ты, как и мы все, ненавидишь "синих", а это немаловажно!
   Мы посмеялись.
  -- Ладно, чувак, забились, - согласился я.
  -- Ок, завтра отъезжаем на собаках с Кинг Кросса в десять утра. Приедем в город за несколько часов до матча, попьем пивка, похуячимся немножко. Я зайду за тобой завтра в девять.
  -- Заметано.
   Уже в собаке Лондон-Блекберн я познакомился с топ-боями, среди которых был и Майк. Вокруг нас толпились бритоголовые с baby-crew одетые все как один в Lonsdale и Umbro, и наперебой рассказывали о своих крутых выездах. Рассказы их были интересны, видимо, только мне. Топ-бои (Carnaby, мартинсы, SI и прочая классика) просто прикалывались с малолетних придурков и, когда их тупой трёп уже всем надоел, просто отогнали их в другой конец вагона.
  -- Майкл, ты давно уже в топ-боях ходишь?
  -- Уже пол-года как. Это мой пятый выезд с ними.
  -- Классно.
  -- Ты значит парень из России будешь? - спросил меня кэжуалс по клички Биг Билл.
   Огромный парень с коротко остриженными рыжими волосами. Как рассказал мне Майкл, Биллу уже стукнуло тридцать и он был один из лидеров Истэндовской фирмы.
  -- Из Украины, - поправил я.
  -- Один хуй.
  -- Эй-эй, Билли, потише, этот парень нацик!
   Дружный смех в котором участвую и я.
  -- Как тебе выезд, нацик?
  -- Пока что ничего особенного.
  -- Подожди, вот приедем, почувствуешь, что такое настоящий выезд, небось такого у вас нету.
  -- Посмотрим, надеюсь, что скучать не буду.
   Снова смех.
   Биг Билл подошел к группе кэжуалсов и заорал во всю глотку:
  -- Парни, какая самая крутая команда в Европе?
  -- ВЭСТ ХЭМ!
  -- Какая фирмы круче всех?!
  -- ФИРМА ИСТ-ЭНДА!
  -- Кому мы надерем сегодня задницу?
  -- ЭВУДСКИМ УРОДАМ!
  -- Что будет с тем, кто обосрется и будет отступать?
  -- СМЕРТЬ! СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!
  -- Покажем этим мудакам, что они отбросы этого мира! Пускай кормят свиней своими кэжуалсами!
  -- Кого мы ненавидим?!
  -- СИНИХ УРОДОВ!
   Мы (говорю МЫ, так как реально чувствую душевное единение с этими парнями!) не везли с собой говна. Лишние проблемы с копами никому не были нужны. Тем более, мы уважали кодекс чести кэжуалс. С собой были только пряги, монеты-заточки.
   Фирма собрала на выезд тридцать рыл. Не густо, но, учитывая миллвальскую бойню, когда вальнули около сорока бойцов нашей фирмы, это еще было неплохо.
   Собирались тихо выйти на вокзале в Блекберне и отправиться к стадиону, посидеть в пабе "B&B", пропустить пару-тройку бокалов пива и попытаться немного подебоширить. Поорем, устроим шизу, оторвемся попросту. Главное, было тихо свалить с вокзала, чтобы не попасть под контроль копов.
   Около баров будем выманивать хулов Блекберна и вальнем их всем мобом нахуй.
   Приехали мы на их факин вокзал что-то около двух часов дня. Вышли. Все нормально, всякие цветные, мусора, пассажиры. Их уродов тоже засекли: разведчики с мобилами. Биг Билл дает команду не валить. Пускай пиздят, суки. Разбиваемся на группки по пять-шесть рыл и валим к "B&B".
   Следом за нами идут несколько карланов и пытаются провоцировать:
  -- Суки лондонские! Конец вам!
   Бля, я еле сдерживаюсь, чтобы их не вальнуть. Нельзя. Еще рано.
   Но, вот и логическая развязка. Не доходя пару кварталов до "B&B", из узкого переулка вылетают местные мудаки, многие из них с бейсбольными битами.
  -- Бля, суки все спланировали, - орет Биг Билл.
  -- Надо было уродов с мобилами на вокзале валить! - ору я.
  -- Никому не отступать, мочи уродов нахуй! - орет Биг Билл и бросается вперед в самую гущу мудозвонов.
   Пипец, их больше! Но, ярость во мне перехлестывает все границы и я вгрызаюсь зубами в толпу этих пидоров. Плечо к плечу со мной машется Майкл.
   Передо мной стоит какая-то сука с гнилыми зубами и черными волосами под носом.
  -- Ах, ты, мудак!
   Я въебую его ногой в живот. Вокруг моего кулака обмотана метровая толстая цепь и я бью этим кулаком в ебальник придурку. Он падает, лицо его превращается в кровавое месиво. Я подскакиваю к нему и начинаю лупить ногами по ребрам, почкам и щщам.
   Новый придурок, неожиданно оказывается за мной и бьет меня ногой в бок. Я отлетаю на пару метров, сбивая на своем пути одного из блекбернских. Два козла начинают лупить меня ногами. Я обхватываю руками голову и стараюсь подняться. Если я останусь лежать еще секунд тридцать, то мне конец. На помощь мне приходят малолетки из baby-crew, которые сначала наносят точные удары мудакам прягами по голове, а потом начинают лупить их по фэйсам. Я вскакиваю и цепью бью в рожу какого-то окровавленного ублюдка.
   Слышится рев серен копов.
  -- Уходим! - орет Биг Билл.
  -- ACAB!!! - скандируем мы и уходим.
   Я вижу, что местные уроды тоже начинают съебываться. Биг Билл берет железный мусорный бак и швыряет его в окно ближайшего магазина. Окно с грохотом разбивается. Мы ныряем в ближайшие переулки и бежим еще несколько минут за одним из наших карликов, который хорошо знает местность, петляя между домов, пока вой сирен не стихает. Рядом со мной Майкл и два малых, которые отбили меня.
  -- Спасибо, кексы, - бросаю я им и хлопаю одного карлика по плечу.
  -- Забей, парень, - отвечает малыш и улыбается мне.
   Я вижу, что малому выбили зуб.
  -- Тебе зуб выбили, - киваю я парню.
  -- Привык, - смеется тот.
   Потом мы идем в "B&B", где собираются все наши. В итоге выясняем, что моб понес потери: все же нескольких наших мусора забрали (правда, отпустили уже сразу же после матча).
   Выбитые зубы и синяки не в счет.
   В "B&B" уже сидит Биг Билл и еще с дюжину наших парней. Потом подваливают еще несколько.
  -- Неплохо мы этих ублюдков повалили.
  -- Ага, классный махач был.
  -- Ты как, Дима, цел? Нихуя тебе не сломали?
  -- Да вроде нет, все ок.
   Сидим и потягиваем свое пиво. Несколько местных кэжуалсов со злобой и, в то же время, со страхом смотрят в нашу сторону. Рыпаться боятся. Выйти и привести своих - тоже.
   Один из наших топ-боев вскакивает и кидает в их сторону пустую бутылку из-под Гиннесс. Она с глухим звуком разбивается о череп одного мудака. Он с окровавленным куполом падает на стол, переворачивая его.
  -- Мочи уродов! - слышу я чей-то крик, который служит нам призывом к действию.
   Наша месть будет жестокой.
   Пять блекбернских тварей ломятся в нашу сторону. Думают, что смогут прорваться к выходу! ХУЙ ВАМ! Большая ошибка, суки! Майкл хватает с бильярдного стола кий и наносит удар одному из дебилов в нос. Тот отлетает. Еще несколько ударов и блекбернские хулсы валяются на заплеванном полу. Я начинаю лупить одного из них гриндарами, пытаясь втоптать его нахуй в пол.
   Топ-бои поднимают дубовый стол и швыряют его в бар. Слышен звон бьющихся бутылок и стаканов. Перепуганный хозяин паба падает на пол.
  -- Уходим, ребята, - командует Биг Билл.
   Мы сваливаем и растворяемся в ближайших переулках.
   Подходим к Эвуд Парк. Видим, как копы ведут под руки несколько блекбернских кэжуалс.
  -- Скормите их свиньям! Мудачье!
   Копы зло смотрят в нашу сторону.
   Заходим на наш сектор. Его плотно оцепили копы-космонавты. Один из них, наверное главный, подходит к Биг Биллу.
  -- Бля, парни, будете тут орать, шизить, нахуй всех в обезьянник заберем. Сначала вкачаем пиздюдей, отобьем к хуям все, что можно, а потом кинем в клетки к местным уркам, чтобы они вам яйца поотрезали. Усекли?
   Пиздец! Сидим весь первым тайм и тупо втыкаем матч. В первом тайме Паоло Ди Канио кидает этим мудохам гол со штрафного. В следующей атаке, какой-то их кекс кидает нам головой. После первого тайма один-один.
   Некоторые из нас начинают сваливать и расходиться по ближайшим барам.
   Мы с Майклом чешем тоже в один такой и берем себе там по литру пива.
   Потом валим на вокзал.
   Собака медленно ползет через английские долины и холмы. Лунный свет мирно льется через грязное поцарапанное окно. Я смотрю сквозь его на эти унылые пейзажи и потягиваю пиво Гиннесс из горлышка теплой от рук бутылки.
   Ближе к ночи добираемся до родной общаги.
  -- Ну, как тебе выезд? Круто да? Только копы-суки все обломали, пошизить не дали, поорать.
  -- Да, классно, у нас такое, конечно тоже есть, но тут свой колорит. Круто, типа.
  -- Ну, спокойной ночи, чувак!
  -- Пока, бруда.

Глава 5.

   А через две недели ушли Пола. Он, как и мы все, полностью забил на учебу, вследствие чего, не получил последнюю стипендию. Его вызвали к декану.
   Пол сидел вместе со мной в комнате. Было десять часов утра, суббота. К декану надо было валить на двенадцать. Был ноябрь и с неба падал мокрый снег. В Лондоне вообще не бывает нормальной зимы, такой, к которой мы все привыкли. Тут если с неба и падает снег, то напоминает он скорее жидкое дерьмо, что кристаллики воды.
   Пол пил пиво из литровой бутылки. Я прикладывался тоже.
  -- Меня ведь эта сука попрет нахуй. Я же полностью на учебу забил и бухаю безбожно. Даже сейчас, мать твою.
   Пол отбросил пустую бутылку в угол комнаты, и она гулко ударилась о батарею.
  -- Это сука снова занюхает, что от меня несет спиртным.
  -- А хули ты пьешь тогда сейчас?
  -- Я не могу, бля, я если не выпью, то сломаюсь у него. Так я буду увереннее чувствовать себя, - объяснил Пол и рыгнул.
  -- Ты думаешь, у тебя есть хоть малейший шанс? - спросил я, уже зная ответ.
  -- Нихуя у меня нету, - кекс устало опустил голову.
   Потом пол встал, надел черный пиджак и брюки, голубую рубашку и более темный голубой галстук. Подошел к умывальнику и посмотрел в зеркало. Потом смочил волосы водой и зачесал их прядь на лоб. Кинул в рот подушечку жвачки "Dirol". Снова посмотрел на себя в зеркало.
   Опухшие красные глаза, серая кожа. Хуево выглядишь, чувак.
  -- Ну, я, типа, пошел, - пробормотал Пол обреченно.
  -- Ну, иди, удачи.
   Вернулся Пол через час. Декан выебал его по полной программе. Галстук его лежал в кармане пиджака. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты.
  -- Пиздец мне.
   Мог бы и не говорить ничего. И так, все было ясно.
  -- Когда уезжаешь?
  -- Сегодня. Сейчас прямо. Мать его. FUCKONG SHIT! - Пол ударил кулаком по стене и слегка поморщился от боли.
   На лице Пола не было ни слез, ни иных выражений чувств. Всех нас ждало то же самое. Мы все знали, на что идем.
   Пол собрал свои пожитки в небольшой кожаный чемодан. Мы попрощались и он вышел. Я стоял у окна и смотрел, как его сгорбленная фигура удаляется в сторону главный ворот, обволакиваемая мокрым черным снегом. А он ведь даже ни с кем не попрощался. Только со мной. Может его сломило то, что произошло сегодня? Хотя, он ведь знал, что так будет. Знал, мать его...
   Меня ждало то же самое. Я почувствовал это особо остро, когда смотрел в окно на удаляющуюся фигуру моего друга.
   В следующую пятницу должна была быть модульная контрольная работа по социологии. Четыреста страниц текста. За шесть дней. Нет, нереально. Если я не сдам эту fucking работу, что будет ждать меня? То же, что и Пола. Отсутствие стипендии и вылет. Я подумал об этом, смотря на его чернеющую фигуру в пелене жидкого дерьма. Я ведь знал об этом раньше, но вот подумал именно сейчас.
   Конечно, можно было попробовать учить, но шансы мои были нулевыми.
   Я отошел от окна и сел на кровать. Вторая кровать пустовала. Через неделю, чуть больше, обе кровати будут пусты. В комнату заселят каких-то умников яппи. От этой мысли стало совсем паршиво, и во рту появился металлический привкус отчаяния...
   Пол ушел. Ушел из моей жизни и из этой истории. Он не перестал быть действующим лицом в истории этой эпохи. Через семь-десять дней и я уйду. Из истории Академии, но не из эпохи. Произойдет лишь смена декораций, но не героев. Мы останемся. Назло всем уродам, которые мечтают о нашей кончине...
   Вы знаете, что такое жуткая депрессия? Это когда вот так просто сидишь и чувствуешь, как в душе твоей накапливается гной и в глазах слезы. Депрессия у меня всегда бывает в марте, когда происходит смена погоды и времен года. Осенью - редко. Сейчас, вышло именно так. Эта ебанная английская зима, будь она проклята. Не холодная. Всего минус два. С неба падает густой снег, но, не долетая до земли, превращается в массу полужидкого кала.
   Да еще и туман. Вы можете себе это представить? Как болото какое-то. Не хочется выходить на улицу. Дерьмо попадает тебе за шиворот, ноги проваливаться в нем, с ветром оно впивается в твою одежду и твое тело.
   Она началась. Депрессия. Я сидел на кровати и смотрел на пустую кровать. Будущее было в полном тумане, настоящие тоже. О прошлом не хотелось и вспоминать. Прошлое жгло сердце и выжимало скупые слезы из глаз.
   Хотелось просто умереть. Но я никогда бы так не поступил. Не пошел бы в ванную комнату, не взял бы тупой нож и не стал бы как сумасшедший пилить им с противным скрипом свои жесткие вены, а потом смотреть, как бусинки крови сначала появляются на запястье по одной, потом их все больше, а потом кровь бьет мощным фонтаном, пачкая твою одежду от модных дизайнеров и ослепительно белую плитку. Утром тебя находят тут близкие или чужие люди. В луже крови и гниющего. Мухи ползают по твоим остекленелым глазам.
   Я никогда бы так не поступил. Я слишком себя люблю. Хотя, смысла жизни в моменты депрессии не вижу.
   Осталась последняя неделя настоящего, которое я еще могу контролировать. Потом будет темнота будущего. Нити контроля будут утрачены.
   В такие моменты, меня бесит, когда начинают говорить о боге. Помнишь, бог, когда я впервые обратился к тебе? Маленький мальчик семи лет. Карпатские горы. Мы отдыхали там с семьей. Дикая, дикая красота. Выходишь утром, и горы спрятаны в молочном тумане, но уже через несколько часов туман, похожий на сливки рассеивается и горы видны как на ладони. Это было очень красиво. Но, в тот день был сезон дождей и маленький мальчик в дождевике сидел на лавочке и молился тебе, бог. Он молился тебе о том, чтобы люди перестали умирать и чтобы все было хорошо. В тот день маленький мальчик впервые задумался о смерти, и он очень испугался. Он молился тебе, бог, очень сердечно. Он реально в тебя верил. Понимаешь? И что получил этот мальчик? Что ты сделал из того, о чем просили тебя слезы этого ребенка? Войны, голод, работающие на жирных урод дети, все новые и новые эпидемии болезней? Мы же твои дети, бог. Ты должен нас любить. Да, среди нас очень много мудаков, но есть и хорошие кексы. Так почему же хорошие кексы страдают, а? Ответь мне, бог? Я столько этого всего дерьма видел, скажи, почему же я должен верить? Я слишком много видел, чтобы верить! Ты должен быть милосердным! Ты должен любить нас! Почему, ты никогда не прислушиваешься к моим молитвам? Почему когда мне хреново, когда надо хоть немного твоей поддержки, то ее нет! Совсем нет! Хуй с поддержкой, ты хоть знак подай, что типа да, я есть на небесах и все что ты там у себя на земле делаешь, я все вижу и тебе все учитывается. Бонусная система, да? Но, где, бля, знаки? Где они? Я пытался быть хорошим! Я делал добрые дела. Я и сейчас хороший, я ни разу никого в жизни не предал, а если и страдал от меня кто-то, так только мудаки или же по своей глупости. Моей вины не было! И чего я добился? Сижу в этом чертовом Лондоне и впереди полная жопа! Ты хоть подай знак, дай шанс! Но, я знаю, что ничего этого не будет! Там пусто на небесах! Там дерьмо собачье: планеты да кометы! Так давай уже хуярни по нашей Земле каким-то факин метеоритом, чтобы с этим дерьмом раз и навсегда покончить! Какого хуя надо издеваться!?
   И тогда я решил сделать то, что казалось мне единственно правильным выходом. Я решил уйти в запой. Уйти в запой не по-детски. Хорошо так уйти. В моей распоряжение еще целую неделю будет эта комната, ее стены. Никаких обходов у нас тут не было уже давно. Занятия посещать было тоже не обязательно. Главное работы писать. Короче, все условия были подходящие.
   Я натянул куртку, надел капюшон и пошел к ближайшему магазину. Я выбрал тот момент, когда охрана общаги свалила обедать. Я купил пять литровых бутылки виски "White Horse". Отнес их в свою комнату и засунул под бывшую кровать Пола. Потом я сделал еще несколько ходок, в которые я купил четыре пятилитровых бочонка пива, упаковку минеральной воды, двадцать пачек китайской вермишели, три килограмма бананов, два килограмма яблок, несколько плиток шоколада, пачку зеленого чая, несколько пакетиков растворимого кофе, пятилитровый бутыль содовой воды, блок сигарет "Кэмэл". Еще в комнате у меня был хлеб, немного сыра, сахара и масла. Потом пошел в аптеку и купил пачку анальгина, аспирина и десять пачек активированного угля. Все эти закупки заняли у меня пять ходок и четыре часа времени. Я жутко устал и промок до самых костей. Вскипятил себе воды и заварил крепкого чая. Выпил его без сахара. Подумал и выпил еще таблетку анальгина. Потом вывалил все, что я закупил на бывшую кровать Пола.
   Бочонки с пивом я спрятал под стол. Виски - под кровать. Еду я аккуратно разложил на кровати. Поставил на стол к окну ТиВи и включил его. Показывали какие-то глупые шоу.
   Был вечер субботы. Темнота спустилась на территорию Академии.
   Я уселся перед телевизором и стал смотреть какую-то тупую игру, целью которой было выиграть деньги. Как можно больше денег! А потом ЖРАТЬ ИХ! ЖРАТЬ!
   Налили себе в стакан сто грамм виски и сто грамм содовой. Уселся с ногами на свою кровать и стал медленно потягивать свое пойло. Достал из блока пачку сигарет. Достал сигарету, закурил. Пачку бросил рядом с ТиВи. Запой начался.
   Тупо втыкаюсь в ТиВи и пью свой виски. Стакан пустеет и я делаю себе еще один виски. Потом открываю бочонок с пивом и наливаю себе в стакан. Смешивать виски, содовую и пиво. Это убийственно.
   Примерно через два часа в моей голове отключается свет и я падаю на кровать. ТиВи продолжает бубнить, порождая паранойные сновидения. Сон мой поверхностный и неспокойный. Всплывают старые истертые временем лица, заглушенные шипящие на старых бобинных пленках голоса уже чужих мне людей. Появляются люди, как вспышки. Появляются какие-то места и слышны какие-то бессвязные разговоры. Белые и черные вспышки, потом красные. Сон очень неглубок и воняет блевотиной, которая скопилась у меня в желудки. Головная боль сначала где-то неслышно пульсирует в дебрях сознания, представляя собой скорее шумовой фон диких картин сновидений. Потом боль начинает возрастать. Боль не резкая, гудящая и глухая. Ее гул возрастает с каждой минутой, делая очертания сновидений все размывчивей.
   Сон уже чередуется с кусками алкогольной реальности, в те моменты, когда я переворачиваюсь на другой бок, или по-другому ложу одну из моих частей тела. Тело мое представляет собой куски - ватные и мягкие. Они практически не слушаются мозгового центра. Я резко открываю глаза. Телевизор монотонно шипит снегом. Все программы закончились. Я с трудом поднимаю левую руку и смотрю на часы, включая подсветку. Циферблат загорается и высвечивает 3:17. Значит, я маялся около трех часов. Я лежу на спине, головой к двери и ногами к окну. Чувствую, что моя тишотка мокрая и липкая. Провожу рукой и подношу к губам - пиво. Рядом, под боком лежит пустой стакан, который я пролил на себя отключаясь. В голове пульсирует, кажется, что мозг проваливается в жесткую вату. Стараюсь сфокусировать мысли и определить, сколько я выпил. Два стакана по сто грамм виски плюс сто грамм содовой. Пиво. Пиво? Раз, два, три...семь. Семь стаканов. Три с половиной литра. Задница. Чувствую, как внутри у меня начинаются толчки. Мутные волны блевотины стараются выбраться из глубин моего желудка через рот или нос. Они, эти факин волны, уже на пол-пути к свободе. Собачье дерьмо. Еще и накурился. Теперь во рту такой вкус, будто там срали два дня дикие кошки. Табак усугубляет действие алкоголя, замедляет его выход в два раза. Из-за жуткого вкуса во рту, волны блевотины ускоряют свои движения. Я встаю с кровати босыми ногами на холодный ковралин. Это тяжело. Ноги ватные и голова идет кругом. Хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть и, осторожно, держась за стену, двигаюсь вдоль плоскости к туалету. Включаю свет в комнате и сразу вступаю в полуосвещенное комнатным искусственным светом помещение туалета. Если бы я включил свет непосредственно в туалете, то мой мозг, наверняка бы лопнул от перегрузки. Справа от меня стоит ванна, впереди - сральня. Становлюсь голыми коленями на холодный белый кафель и хватаюсь двумя руками за сидушку толчка. Засовываю голову почти в самую дырку, делаю небольшое усилие, и первый мощный толчок блевотины вырывается из моего рта в бездну, рикошетит о фарфор и немного обрызгивает мое лицо. Второй толчок еще сильнее, чувствую, как блевотина налипает на носу и вокруг рта. Потом следуют еще три, менее мощных выброса. Я останавливаюсь и сижу, засунув голову в дырку. Проходит секунд двадцать, и я извергаю еще одну порцию ядовитого горького дерьма. Fuck. Тело охватывает дикая усталость, хочется просто вот так взять и заснуть, засунув голову в сральню. Сижу так еще минуту. Вдыхая в себя жуткие запах.
   Вынимаю голову из дырки и хватаюсь руками на ванну. Поднимаюсь и по пояс свисаю в нее. Щупаю ручку и включаю воду, настраиваю тепло-прохладную струю. Одной рукой держусь за край ванны, а другой начинаю умывать свое заблеванное лицо. Вода очень приятна. Умывшись, чувствую небольшой прилив сил. Встаю на ноги, уже более уверенно и выхожу в комнату, одновременно выключая режущий глаза свет. Пускай мене светит глухая луна сквозь жидкие тучи. Сажусь на кровать. Холодно. Меня начинает по-алкогольному морозить. Протягиваю руку к батареи отопления, она теплая, но не горячая. В комнате, наверное, плюс двадцать. Нахожу свои спортивные штаны и натягиваю. Иду к шкафу и наугад беру первую пару теплых носков, которые натягиваю окоченелыми руками на холодные ноги. Включаю кипятильник и снова сажусь на кровать. Жду, пока закипит вода. Вспоминаю, что мне помогает справиться с посталкогольным синдромом и снова встаю. Беру бутылку минералкой и припадаю к ней засохшими губами. Делаю много жадных и больших глотком, поглощая в себя около семисот грамм спасительной жидкости. Потом беру банан. Отламываю от него половину, вторую кидаю на пустую кровать. Начинаю жадно есть банан, потом вытираю липкие от его мякоти руки о штаны. Вода уже закипела. В темноте ищу пачку чая. Беру из нее пакетик и бросаю на дно пустого стакана. Заливаю его на три четверти кипятком и начинаю остервенело давить пакетик ложкой. Ставлю стакан с кипятком-чаев на столик и беру в руки таблетку анальгина. Запиваю ее минералкой. Отрываю бутылку от губ, потом снова подношу и делаю еще два больших глотка. Потом следует зычная и смачная отрыжка, куски банана вылетают из моего рта. Так то уже лучше, кекс! Сажусь на кровать и беру в руки чашку с чаем. Кипяток уже достаточно остыл, чтобы его можно было пить. Делаю небольшие глоточки. Чай, все же, обжигает полость рта. Вкус блевотины подавляется вкусом крепкого чая.
   Сижу на кровать и начинаю снова дрожать. Чувствую, какие у меня холодные руки, по сравнению с чаем. Боюсь выронить чашку из дрожащих рук, сжимаю ее крепче, обжигая ладони. Делаю еще маленькие глоточки. Через две минуты допиваю чай и залажу с ногами на свою кровать. Одеяло немного мокрое от пива, я переворачиваю его и укрываюсь сухой его стороной. Натягиваю одеяло по самое горло и засовываю голову в подушку. Лежу на спине. Смотрю на часы, доставая руку из-под одеяла 3:58. Через три часа будет уже светать. Я закрываю глаза. Блевать уже не хочется и я чувствую физическое и моральное удовлетворение. Мне холодно, я поджимаю под себя ноги и сворачиваюсь клубочком. Засыпаю устало через несколько минут. Сны мне почти не сняться. Только неясные обрывки без четкой сюжетной линии.
   Рассвет приходит и лучи солнца падают на мое тело, согревая его и наполняя теплом холодную комнату. Наверняка, температура поднялась градусов на пять. Я не вижу рассвета, я еще сплю. А будит меня не он, я стук в дверь около девяти утра. Стучат настойчиво, а потом я разбираю и голос, который принадлежит Майклу.
  -- Эй, Дима, ты что? Ты спишь еще? Вставай, бля, соня!
  -- Подожди минутку, я сейчас, - отзываюсь и начинаю шевелиться.
   Я встаю. Тело ватное и меня немножко колбасит. Все холодное какое-то. Алкоголь выходит, принося с собой это факин холод и колотняк.
   Я шаркаю негнущимися ногами к двери и отпираю ее. Майкл заходит в комнату.
  -- Ну и духан у тебя дружище! Ты что, напился?
  -- Ага.
  -- Ну и как самочувствие, я еле разобрал тебя на фоне стены.
  -- Да так, норма вроде. Бывало и хуже.
  -- Ну, ты типа давай, типа поправляйся и воздержись сегодня от всякого там виски, хотя пивка сам бог велел бахнуть с утра. Я это, я чего, типа, пришел, мы сегодня играем дерби с мудаками-яппи из Челси, типа пошли.
  -- Да не, Майкли, ты же видишь, у меня сейчас состояние нестояния, я тут прилягу, полежу, полечу организм немножко.
  -- Ну, типа, как хочешь. Жалко конечно. Это же матч сезона.
  -- Знаю, - бурчу я.
  -- Кстати, я тут слышал Пола убрали, да?
  -- Ага.
  -- А чего он не попрощался даже, ушел нахуй себе бля, типа, не сказал ничего даже.
  -- А я ебу.
  -- Ну, нехорошо вышло как-то, хотя я понимаю, стос расстроился наверное не по-детски, то-то он убитые в жопу ходил последние дни. Ну, ты не знаешь где он сейчас? Хоть адресок кинул-то тебе?
  -- Не-а.
  -- Ну, ладно, чувак, ты, типа, давай того, поправляйся. Я к тебе еще загляну вечерком, расскажу, как там гоняли мячик и синих гы-гы-гы, витаминчиков принесу, гы-гы-гы.
  -- Ну, давай Майкл, удачи.
   Я закрываю за Майклом дверь, запираю ее на замок и устало сажусь на пол. Холодно, блин. Поджимаю ноги и обхватываю себя руками, пытаясь согреться. Надо вставать...встаю. Тишотка воняет, от этого голова болит еще больше. Беру новую, чистую и свежую. Одеваю ее. Так-то лучше, чувак. Беру стакан со своей кровати, в котором раньше было пиво и наливаю из бочонка себе новую порцию. Подношу ко рту и морщусь. Пить не хочется, но надо. Чтобы потом весь день не колбасило. Выпиваю его залпом. Пиво приятно щиплет пищевод и я чувствую, как силы буквально с каждой секундой начинают наливать мое тело, возвращая ему твердость. Я ставлю кипятиться воду и иду в ванную. Там чищу зубы и полощу лицо, а потом устало и долго сру.
   Я вышел из ванны. Приготовил себе китайскую лапшу, заварил чай, порезал сыра и намазал хлеб маслом.
   Поел я без аппетита. Часы показывали 11:09. Включил ТиВи и посмотрел новости спорта. Потом включил музыкальный канал МTV. Сел на кровать и устало посмотрел на бутылки с виски. Снова смешал себе виски с содовой и продолжил запой
  
  
   Вечером пришел Майкл. Он снова долго стучал в двери. Я успел выпить до его прихода (а было уже около девяти вечера) пять виски с содовой, выкурить пачку сигарет и вот сейчас сидел и пил пиво из заляпанного стакана. Я уже был достаточно пьян.
  -- Чувак, ты что, типа, снова бухаешь?
  -- Ага. Я в запой хочу уйти. Хочу нажраться как мудак вааще.
  -- Ты чего, бруда? Учеба завтра.
  -- Меня тоже выгоняют, дружище и, пожалуйста, не задавай лишних вопрос. Ок? - пьяно лепетал я.
  -- Ну, как хочешь, чувак. Мы сегодня типа классно погоняли. Продули один-пять ну, и хуй с этим, зато классно яппи помочили и ебнули тачку какого-то мудака толстого.
  -- Гы.
  -- Я тебе вот тут апельсинчиков пакет принес.
  -- Сэнкс.
   Ну, в общем, Майкл мне еще рассказал про то, как на мячик сходил и мы с ним еще по литру пивка бахнули.
   Потом он свалил, а я пошел и проблевался. Потом завалился спать. Проснулся ночью и снова пошел блевать. Потом лечить организ минералкой и бананами.
   Запой продолжался. Все дни: с понедельника по пятницу. Они у меня в голове перемешались полностью. Помню, что приходил Майкл и, кажется, Люси. Я тогда был трезвый. Она спросила, чего я не появляюсь на парах, я сказал, что типа заболел. Она и ушла.
   В субботу утром я проснулся и подошел к зеркалу. Я похудел. Сильно. Килограмм на пять, наверное. Еще лицо мое было зеленого цвета...бледно-зеленого. Как болото. Под глазами были неиповые круги и я вообще, еле стоял на ногах, держась за умывальник. Ну, ты и дал, кекс, бля. В двери снова постучали.
   Я открыл. Стоял какой-то мудак.
  -- Дмитрий Факовский?
  -- Ну, я, - с мудаком говорить совсем не хотелось.
  -- Вам просили передать, что декан ждет вас сегодня у себя в кабинете в два часа дня.
  -- Ага.
   Я молча захлопнул перед его носом дверь и пошел собирать вещи.
   Как я и предполагал, так и случилось. Вчера была модульная работа по социологии, и, учитывая мои и так слабые позиции, сегодня меня должны были выгнать.
   Я покидал свои скудные пожитки в рюкзак, спрятал в задний карман Levis оставшиеся фунты.
   Ровно в два дня я зашел в дверь кабинета декана и плотно закрыл ее за собой.
  -- Добрый день, мистер Факовский
  -- Добрый.
   Я, не спрашивая разрешения, плюхнулся в кожаное кресло. Хули мне были эти церемонии, когда меня через десять минут и так попрут? Интересно, может мне на прощание сказать декану, что он тупой мудак? Да ну, черт с ним.
  -- Неважно выглядите, мистер Факовский. Сходили бы к врачу.
  -- Все нормально, уже поправляюсь. Пищевое отравление, - я со скучающим видом посмотрел в окно.
  -- Вы знаете, я думаю, о чем я хотел с вами поговорить.
  -- Ага.
  -- Вы вчера пропустили модульную контрольную по социологии. Конечно, я мог бы принять во внимание то, что вы болеете и разрешить вам ее переписать. Но, вы же знаете ваше положение. Сегодня мне подали списки с рейтингами студентов. У вас, при всем моем уважении, не выходит стипендия. Вы же знаете, что это значит.
  -- Ага.
  -- Мы пригласили вас учится в нашу Академию, надеясь, что вы оправдаете наши надежды и надежды вашего декана, который порекомендовал вас нам, увы, наши надежды на счет вас не оправдали.
  -- ..., - я смотрю в окно. Снег.
  -- Правильно делаете, что молчите, мистер Факовский. Хочу вам сообщить, что с сегодняшнего дня вы не являетесь студентом нашей Академии. Вот возьмите.
   Он протянул мне конверт.
  -- Тут билеты на автобус и паром. Мы оплачиваем вам дорогу домой. Поедите автобусом, с остановкой в Амстердаме, - объяснил он.
   Я молча взял конверт.
  -- Когда я должен буду выезжать?
  -- Ваш автобус будет отъезжать завтра в семь утра с истэндского вокзала. Паром в час дня. Я советую вам не опаздывать.
  -- Понял.
   Я встал, сунул конверт с билетами в карман куртки и молча, не прощаясь, вышел.
   Вернулся в свою комнату. Решил сегодня не пить, чтобы не проспать отправление автобуса. Интересно, нужно ли мне прощаться со своими товарищами? В ... все. Я лег на кровать, сняв перед этим только куртку и ботинки, и уснул.
   Вечером ко мне зашла Люси и Майкл. Я рассказал им все. Кажется, они были по-настоящему расстроены. Они написали мне свои домашние адреса и телефоны. Я тоже написал номер телефона, левый. Хотел со всем порвать. Нет дороги назад. Мы выпили немного пива. Они ушли около десяти вечера, и я сразу лег спать, поставив будильник на 5:30.
   Разбудил он меня, еще до восхода мудацкого солнце. Я встал. Надел джинсы, реглан. Зашнуровал ботинки и застегнул куртку. Взял свой рюкзак и тихо вышел. Закрыл дверь на ключ, который сдал внизу охране.
   Шел утренним Лондоном той же дорогой, что и несколько месяцев назад. Только тогда солнце садилось за члены-трубы заводов, а сейчас вставало, прорывая своими лучами густые и серые тучи, которые лили на землю дерьмо-снег будто плача. Я глубже натянул капюшон, чтобы снег не налипал хотя бы на лицо. Я и так был уже весь мокрый. Холодный и серый Ист-Энд и я бреду его улицами. В некоторых окнах бетонных коробок уже горит свет: это либо белые встают, чтобы идти на работу на свои заводы с членами-трубами, либо ниггеры собираются спать. Good night, ниггеры!
   Вот уже слышен и виден автовокзал. Четыре автобуса стоят с включенными фарами, а рядом ходят тени-люди. Я беру себе карту Лондона, на этот раз на память. Свой единственный сувенир, вещь, которая должна была напоминать мне об этой cумасшедший trip...потерял я ее... Я быстро нахожу свой автобус и бросаю рюкзак на свое место, согласно билету. Неплохое место, в четвертом ряду возле окна. До отправки автобуса остается еще десять минут. Люди-тени вокруг суетятся и бегают. Я выхожу на улицу и пытаюсь курить под падающим снегом.
   Водитель подходит ко мне и говорит, что я должен занять свое место. Я бросаю в грязную лужу полупотухшую сигарету и подхожу к двери автобуса.
   Оборачиваюсь. Солнце там, за заводами, бетонные дома и грязный снег. Таким ты мне запомнишься, Лондон.
   Good bye, London! You were fucking fine!
  

Апрель 2003 года.

(Редакция - февраль 2004 года)

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"