Фролова Машенька : другие произведения.

Первоисток

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантастическая повесть на тему реинкарнации. Наверное, самый любимый из написанного, в данный момент. Много душевных сил вложила.
  Первоисток.
  
  Можно было бы много говорить и описывать, но все сказанное едва ли смогло бы передать реальную картинку, поэтому стоит рассказать историю приближенно, надеясь, что она будет понята.
  Сначала не было ничего и было все. Я чувствовал себя сразу всем и ничем. Не могу сказать, где я нахожусь сейчас и даже то, что я есть, тоже сложно сказать.
  Во мне есть что-то очень похожее на мысли, но они совсем другие, не слова и предложения, а скорее чувства или даже волны информации. Сейчас, кажется, что я мыслю достаточно медленно. Такое чувство, что мне хочется думать быстрее, но я этого не могу. Хотя, наверное, это просто чувство, которому не стоит придавать большого значения. Более того, оно-то меня и не беспокоит, просто, кажется, что я должен делать, это что-то делаю быстрее, намного быстрее, но почему-то делаю это "что-то" медленнее. Интересно, что я не знаю и зачем мне нужно куда-то спешить, есть чувство спешки, и оно мне о чем-то напоминает, но не могу вспомнить о чем. А вот то, что я чувствую намного сильнее, приносит куда больше удовольствия, даже наслаждения. Я чувствую тишину, покой, можно было бы сейчас назвать это чувство абсолютным счастьем, если бы не одно "но" ...
  Я точно знаю, что счастье можно различить, только если знаешь, что такое горе. Я знаю, что это такое, но не мог понять, откуда знаю. Просто знаю. Это самое знание добра и зла было частью меня, моей большой волны, потому что мне сейчас и самому казалось, что я большая волна и во мне множество волн. Я не мог вспомнить ни одного примера добра и зла, не мог вспомнить вообще что-либо, но при этом было сильное чувство, что я знаю все, просто почему-то не могу сейчас связно это все себе представить. Я не мог сказать или хотя бы определить для себя: где я и кто или что я такое. Знал только, что я есть. Есть, в полном смысле и многообразии этого слова. Вокруг меня не было ничего. Был только я. И было это настолько долго, насколько я мог себе представить. Я чувствовал, что был всегда и буду всегда. Хотя и такое понятие, как "всегда" можно было бы употребить, только если знаешь о том, что есть "никогда". Я не мог понять, откуда, но понятие времени мне тоже было знакомо. Вот такая разная мозаика во мне складывалась в трудную, но при этом очень простую картину.
  Внезапно что-то ударило меня, причинило страшную боль. Казалось, что меня что-то пронзило. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это был не удар вовсе и не боль совсем. Я увидел вдалеке свет. Теплый, белый и очень яркий свет. Этот свет и пронзил меня. Я даже не сразу понял, что боль - это давно забытое чувство, когда ты смотришь на свет, и не боль, а просто новое состояние. Когда я понял, что это просто сияние, то пришло и новое понимание: я-то в темноте. И именно поэтому свет причинил мне боль, потому что я был все это время в темноте, за такими рассуждениями, а скорее даже воспоминаниями, пришло и новое понимание, что я сам часть этой огромной темноты.
  Я обратил внимание на далекий огонек, только тогда, когда во мне уложились новые пазлы от картинки. Свет был совершенно белым, чистым. Он не мешал, не отпугивал, не манил, и не вызывал во мне любопытства. Меня к нему не тянуло, он просто был. Я давно знал его и знал, что это за свет, поэтому его появление не вызывало во мне каких-то эмоций, я просто принял его, как часть себя и того что вокруг меня. И снова прошло какое-то время. Я перестал обращать внимание на свет. Он был от меня далек, а состояние тишины и счастья теплым одеялом укрыло меня от всякого любопытства, которое должно было бы меня поразить с появлением нового, но почему-то этого не произошло. Часть меня знала, что это за свет, а что-то внутри этой части даже подсказывало, что появление огонька не сулит ничего хорошего. Я не стал заострять на этом ощущении внимания, хорошо понимая, что здесь меня окружает только тишина, а смутные страхи глупы, тем паче, что сам этот страх был надуманным, оснований для него не было никакого.
  Страх встал в полный рост, как только я понял, что свет приближается. Он мчался ко мне. Именно ко мне, в это не было никаких сомнений. Чем ближе становился этот свет, тем больше тепла разливалось и во мне, только теперь тепло это приобретало какие-то странные оттенки, нотки, если хотите. Прошлое тепло было тихим, почти незаметным, а это тепло было куда сильнее. На удивление, огонек больше не причинял ни каких неудобств или боли, не было и жара. Просто я четко понимал, что все его тепло было намного больше того, что я чувствовал раньше, и от этого накрывало непрерывной волной непередаваемой радости, которую сложно описать. Эта радость казалась мне знакомой, очень знакомой, но я не мог понять, откуда знаю все эти чувства. Все что во мне происходило, можно было бы сравнить, разве только с глотком свежего воздуха или с прохладной водой, все эти чувства были знакомы, но от этого они не становились более привычными. Я всем собой, целиком рвался к свету. Ждал, когда он доберется до меня и я, наконец, растворюсь в этом блаженстве.
  Тишина, которая казалась, раньше, такой привлекательной, сейчас же рисовалась мне, конечно, приятной, но уж больно мелкой по сравнению с тем, что обещал свет. Когда, наконец, он, со всем его теплом, поглотил меня. Невольно обернулся назад, чтобы посмотреть, что стало с тишиной и темнотой, которая раньше рисовалась мне верхом наслаждения. Как это ни удивительно, но и они никуда не пропали, а просто оказались от меня так далеко, что превратились в маленькую, почти незаметную точку. Приятная тишина сейчас была от меня так далеко, что добраться до нее не было никакой возможности, как раньше я не мог добраться до сияющего огонька. Хотя для меня было приятно и то, что тишина никуда не исчезла окончательно, она была по-прежнему здесь, со мной, просто сейчас ее заменил свет. Свет нес в себе куда больше чувств, которые были куда как сильнее, уже знакомого спокойствия и умиротворения.
  Эта энергия несла массу оттенков, более сильных и приятных. Все они казались мне знакомыми, и все они были частью меня. Тот факт, что теперь я был не частью темноты, а частью света, таким же источником всей этой бури нового наслаждения, меня не слишком удивил. Если честно, хоть я не мог объяснить, что это и откуда, просто потому что не считал нужным искать этому всему определения, я точно, совершенно точно знал, что и тишина и свет это не только части одного и того же, единого, что окружало меня, но и части меня самого. И то и другое - это я сам, по двум очень простым причинам. Во-первых: я не мог сказать, где я, а где тишина и пустота. Где я, а где свет. Ну, а во-вторых: внутри меня была четкая уверенность, что и то и другое, несмотря на разность, совершенно одинаковые, и это часть меня. Это все равно, как если бы я спал и проснулся. И то и другое состояние мои, только если во сне ты себя не чувствуешь, то здесь в состоянии тишины я все прекрасно чувствовал и так сказать был в сознании, но в другой его форме.
  Какое-то время мне пришлось привыкать к свету и шквалу эмоций, который он принес за собой. Стоило только привыкнуть к новому состоянию, как и свет, стал совершенно обыденным и привычным для меня. Я стал потихоньку проверять, что же изменилось во мне, кроме появления самых разных чувств. Я ощутил в себе небывалую силу, казалось, что я могу все, что только пожелаю, казалось, мне по силу все, о чем только можно было бы подумать. Стоит только захотеть и сила, которая ждет команды, примется выполнять любую мою прихоть. Это было не просто чувством или интуитивным ощущением, это было моей потребностью.
  Энергии было во мне столько, что я четко понял, если что-нибудь не сотворю, то просто лопну. От этой мысли стало смешно - и я засмеялся. Так нелепо виделось мне все происходящее.
  Стоило только засмеяться, как смех волнами распространился по всему моему существу. Это было похоже на рябь по воде, и вместе с этой рябью, по нему расплылась и приятная дрожь. Я чувствовал, что мне срочно надо эту дрожь использовать. Я заметил, как рябь разбежавшееся по мне вместе с радостью, превратила меня, из бесформенной энергии, в нечто совсем удивительное.
   Энергия моего тела, которая раньше распространялась во все стороны и не имела ничего похожего на направление, я даже не мог рассмотреть отдельные ее лучи, теперь сформировалась во множество широких пучков. И каждый из таких пучков заканчивался пиком. Я стал похож на невообразимо красивый цветок, с множеством больших и маленьких лепестков.
  Свет стал теперь не просто белым и однородным, как было еще минуту назад, теперь все мое тело, весь цвет имел множество, бесчисленное множество оттенков. Каждый из них играл и перемещался. Я попробовал раскрыть все лепестки и собрать все энергию с кончиков к центру. Каждый пучок послушно пододвинулся поближе к самому моему нутру. Затем я проделал все то же самое, только наоборот, и лепестки столь же рьяно отпрянули от моей сердцевины. Это было интересно и безумно приятно. Я некоторое время по-разному упражнялся сам с собой, стараясь разобраться, как теперь работает мое новое тело, хотя 'телом' это можно было назвать с большой натяжкой, скорее это просто была новая форма старого меня.
  Энергии во мне было так много, что даже самые маленькие лепестки стали расти, как на дрожжах. И только теперь я заметил, что за пределами меня на самом деле было множество всего.
  Я полагал, что есть только я, но стоило собраться из бесформенности, как стало понятно, что за моими пределами пустота. Только не та пустота, к которой я привык за время сна, а совсем другая. Лучше всего для нее подошло бы определение: "живая". Она двигалась и постоянно менялась, имела множество переливов различных цветов, от серого до синего и фиолетового. И если я нес в себе множество оттенков теплых тонов, то вокруг меня было столько же много оттенков темного. Все они разными всполохами проносились вокруг меня, кто-то медленнее, кто-то быстрее, кто-то проплывал мимо совсем медленно, и можно было рассмотреть самую мелкую рябь, как на моих лепестках. Этой живой, постоянно меняющейся структуре не было до меня никакого дела. Ранее очаги света и энергий пролетали мимо меня, совершенно не задевая и не принося никакого вреда.
  Как я не старался рассмотреть, есть ли у нее конец, какие-то пределы и что за ними, мне это не удалось. И я понял, что у этой массы не было ни начала, ни конца. Это живая темнота вызывала благоговение и восхищение не только своей мощью, которая чувствовалась так же ясно, как и мое тело, но и невообразимой красотой. Я не сразу заметил, что в этой массе есть, не только темные сгустки энергии, которые проносились мимо меня. За особенно большим облаком, медленно шествующим мимо, удалось заметить и что-то светлое. Это показалось странным, потому что только я здесь был светом, именно таким ярким и белым.
  Я присмотрелся, насколько это было возможно, и увидел, что в далекой дали был точно такой же свет, каким был и я. Сначала мне показалось, что это просто энергия, просто какой-то особенно светлый оттенок серого, которого здесь было много, но вскоре я все понял. И как только я понял, что или точнее сказать, кто смотрит на меня с таким же интересом. Меня, словно током ударило. Конечно, то был не ток, в привычном понимании этого слова, и боли он никакой не причинил, просто я понял, что по всем моим лепесткам, от самого основания до пика распространился нежно голубой луч и плавно растворился в моем белом сиянии. Это была память. Память, которую дал мне Первоисток.
  То место, где я сейчас находился и был этот самый Первоисток из которого мы все вышли. Тот, кто создал нас. Пока я спал, мои воспоминания хранились в нем, но сейчас я полностью собрался, так сказать, проснулся и он вернул мне их. Я был таким же огоньком света, как миллиарды огоньков вокруг меня. Сейчас я отчетливо видел множество таких, как и я.
  Я есть душа, Атман и еще много, много имен, на всех языках. Передо мной пронеслись тысячи жизней, которые я прожил, и каждый раз я возвращался сюда, к Первоистоку. Они пронеслись так быстро, что я и не особо обратил внимание на некоторые моменты своего бытия. Они просто пронеслись и тихо уложились в лепестках, как тени прошлого, которые я могу пробудить, только захотев, но мне не хотелось, признаюсь. Я проходил один и тот же путь много раз и многое из того что уже пройдено, казалось мне скучным, а некоторое могло принести и боль.
  Жизнь за пределами Первоистока приносила не только развитие и появление еще одного лепестка, как символа моего роста, так сказать эволюции; приносила не только пользу, но и наносила жуткие раны, которые порой не проходили целыми жизнями. Именно такие раны превращались на моем теле не в шрамы, как было бы с плотью, а в разные по цвету и форме пятна.
  Теперь стало понятно и то, почему на моем теле был не только белый цвет, но и множество других оттенков. Все они были моей памятью, моими ранами, хотя не совсем так. При ближайшем рассмотрении многие из пятен были моими талантами и возможностями, моими желаниями, которые я перенес в Первоисток, в надежде осуществить задуманное при следующем рождении.
  Именно этими розовыми, оранжевыми, голубыми и зелеными пятнами талантов, мы и отличались друг от друга. У каждой души были свои таланты. Еще, пожалуй, стоит сказать, что и само движение этих пятен по телу было у каждой души свое, очень индивидуальное, не похожее ни на что другое. Это походило на голос. У какой-то души он был шепотом, у какой-то - громогласным криком, но у каждой свой. Конечно, были и вещи, которые нас всех объединяли. Мы все вышли из Первоистока, у каждой из нас есть неукротимая потребность создавать, творить, привносить новое, ну и конечно, любить. Любить во всех формах и проявлениях, благо при рождении возможностей для этого было предостаточно.
  По моему телу опять пробежала знакомая дрожь, только если раньше я не мог понять, вспомнить что это за дрожь, то сейчас все стало предельно ясно. То была не только потребность в создании чего-то, но и так знакомое каждой душе нетерпение в предвкушении нового рождения. Не смотря на то, что я проходил этим путем много раз нетерпение не становилось от этого менее волнительным.
  Я еще раз расправил все лепестки своего тела, стараясь сделать так, чтобы каждый из множества моих талантов сверкали ярко и броско. Рождение всегда вызывало во мне бурю эмоций и все они заставляли меня трепетать перед Первоистоком, потому что большего подарка нельзя было и пожелать. От нетерпения и нарастающей во мне радости хотелось кричать, чтобы каждая душа слышала мой крик восхваления и благодарности.
  Конечно, кричать я пока не мог, но сияние, исходящее от меня стало таким ярким, что я услышал отклики поздравлений от душ, которые были так далеко от меня, что даже если бы я захотел их рассмотреть, то не смог бы. Этот отклик воодушевил меня еще больше. Чувствовать такой прилив любви и заботы от самых родных, хотя может и незнакомых, в привычном понимании этого слова, это совершенно не передаваемое чувство.
  "Все создано по образу и подобию твоему..." - вспомнилась мне цитата из какой-то книги, над которой я ни один год корпел, в одном из своих прошлых рождений.
  "Как же верно сказано, - подумалось мне. - Мы, и правда, полное твое продолжение, только с миллионной долей твоих сил".
  И вот в этот момент на моих лепестках, помимо всего прочего, проступила еле заметная сетка из темно-зеленой энергии разума. Вот так незаметно во мне проснулся и разум. Теперь мне стало понятно и кое-что еще. Рожден я, буду человеком.
  Разум всегда просыпался у тех душ, которым предстояло рождение в теле человека. Все просто. Разум был нам дарован, как прекрасный инструмент для обработки информации, знаний и чувств. Мы, души, как и любая столь мощная энергия, слегка, как бы так выразится, импульсивны и чувствительны.
  В своем желании создавать, мы можем перестараться, переборщить и навести непоправимый вред не только себе, но и миру, в который приходим. Без разума, информация хранилась бы только в виде волн чувств и эмоций, но благодаря его работе мы можем мыслить, а не только чувствовать, можем рассуждать, воображать.
  Без разума было бы невозможно пребывание в физическом мире, невозможно было бы и общаться, контактировать с миром, да и создавать было бы трудно. Но у разума, как собственно и у любого инструмента, есть опасный побочный эффект: разум может мутировать в ум, что собственно и происходило со мной множество раз.
  Разум прекрасный инструмент, когда он выполняет свою задачу, то есть служит душе и является не более чем помощником, но часто бывает так, что он становится главным и тогда он превращается в ум. Вечно-работающую машину, совершенно неуправляемую, которая несет только разрушение, и часто смерть. Ум сам по себе может, только хаотически двигаться, постоянно всего бояться и разрушать. Ум в своей постоянной переменчивости и зацикленности на себе не может творить, зато из страха может разрушать и оправдывать самые ужасные вещи самыми благородными побуждениями.
  Ум, конечно же, не творение Первоистока или Атмана, он - это лишь огромное количество знаний, порой совершенно ненужных, которые получает разум за время роста в человеческом теле. Душа и разум некоторое время после рождения очень слабы, нужно привыкнуть к физическому миру и его законам, но за это время привыкания разум становится умом и тогда он настолько силен, что уже перестает слушать голос души и сам все решает. А ум без хозяина, глуп и злобен.
  На самом деле, разум был дарован нам, чтобы уберечь, защитить от возможных бед, позволить развиться и вырасти, но вырастающий из него ум разрушителен и труслив. Мне вспомнилось, как в одном из своих прошлых рождений я отравил собственного отца, потому что у него была власть, а мне этой власти очень хотелось, здесь и сейчас.
  Такое решение, конечно принял не я, а мой разум, превратившийся в ум. Желание создать переросло, под давлением, ума в решение разрушить и потом создать. Кто при этом пострадает и вообще правильно ли это? Такие вопросы уже не волнуют ум, потому что он искренне верит, что это самый лучший путь, самый правильный, за такой убежденностью, мой голос, конечно, услышан не был, да и зачем? Цель-то благородная, а она оправдывает все средства. Эту мысль, конечно, придумал не разум и не душа, а именно ум. В тот раз мне пришлось тихо шептать уму чувством вины и скорби, что вылилось в привязанность к вину. От этого я и умер, кстати. Какой-то другой ум решил, что сделает лучше и отравил мое вино. Сейчас вспоминать это и смешно и грустно.
  Я не мог знать, сколько прошло времени с момента моего последнего возвращения к Первоистоку, да и не хотел, если честно. Не имеет это особого значения. Зато я четко решил, что в этом рождении мой разум останется, только лишь разумом. И я сделаю все, чтобы он не стал умом, дабы я снова не оказался в клетке, в ожидании возвращения к Первоистоку, только не в этот раз. На сей раз, я твердо решил приложить все силы к тому, чтобы создать что-то прекрасное, красивое. Может стану художником или открою новый вид животных, так чтобы о нем говорили все вокруг. А может, выведу новый сорт цветов, чтобы в мире осталась и моя частичка. Множество душ повторили путь Первоистока и привнесли в мир нечто прекрасное. Физический мир действительно создан по образу и подобию Первоистока, просто потому что, как и он сам, мир постоянно меняется, неизменным остается только чистое созидание, которым пронизано любое изменение в этом меняющимся потоке. Забота о жизни и постоянно растущем многообразии в мире у Первоистока так же сильна, как и его любовь к нам, душам.
  Я точно решил, что привнесу в мир разнообразие, которое останется после меня, а возможно его продолжат холить и пришедшие после меня души. Мне вспомнилось, как в другом своем рождении, я был подмастерьем у горшечника. И он, по старости лет, позволял мне не только носить глину, но и расписывать горшки и кружки, от моих трудов получалась такая красота и настолько радовала меня, что в итоге эта радость, от того что я привношу в мир выросла в новый лепесток моего тела. Уверен, что тогда я мог бы создать, что-то действительно прекрасное, будь у меня больше времени, но меня убили, когда я шел от богатого купца с деньгами за горшки, а какие-то умы увидели, что я забрал деньги. Тогда моя жизнь стоила десять монет серебром, и прожил я мало, даже по людским меркам. Помню, что меня схватили сзади большие руки. Трудно дышать. И боль в спине, как когда хватаешься за горячую кочергу, только во много раз сильнее. Впрочем, это было совсем не долго, чтобы перебить мои воспоминания о рисунках по теплой от солнца глине.
  В то рождение мне даже не удалось познать, что такое радость поцелуя, хотя интерес был огромным. Мальчишки постарше говорили, что приятнее этого только печеное яблоко с молоком, а так как и яблоко с молоком мне тогда встретилось только раз, то и поцелуй казался сказкой и пах в мечтах чем-то среднем между печеным яблоком и хлебом.
  Как только моя основная цель встала в полный рост, я ощутил, как меня куда-то затягивает. Сначала это было не особенно ощутимо, но скоро стало приносить дискомфорт и даже нечто похожее на боль. Мое необъятное тело, словно много раз складывали и уменьшали. От этого вся мощь моих сил оказалась, как бы запечатана, а вот ячейки сетки разума стали в несколько раз больше по сравнению с моим телом. Затем я четко ощутил, как падаю, проваливаюсь в неизвестное далеко.
  Я, конечно, знал куда проваливаюсь и зачем. На самом деле я никуда не проваливался, и никуда меня не затягивало, просто именно так и ощущается переход из духовного мира в физический, материальный. До меня еще долгое время долетали вспышки теплых пожеланий и свет радости других душ, оставшихся у Первоистока.
  Для меня время на пробуждение от отдыха и подготовку к рождению текло достаточно быстро, и заняло, может несколько минут, но для душ, смотревших на мое созревание, могла пройти и не одна земная жизнь. Для каждой души время течет по-своему, кому-то нужно больше времени, кому-то меньше на то, чтобы очиститься от боли прожитых жизней. Известно только, что для Первоистока время всегда едино, но для всех его творений все индивидуально, так как нет ничего одинакового и ничего повторяющегося.
  Живая темнота Первоистока оказалась далеко от меня и от того стало немного тоскливо, но и радостно, потому что предвкушение рождения в человеческом теле, как не крути, а перекрывало тоску из-за временного отлучения. На место живого многообразия Первоистока пришла мертвая темнота, в этом пространстве никто и никогда не застревал, хотя именно о нем говорят люди, как о смерти. Но это место, разумеется, не смерть и не какое-то хранилище, и не ад вовсе, а просто некая ступенька перед переходом. Вот именно здесь я ощутил первую настоящую боль. Она, конечно, была не последней, но первая всегда самая яркая, потому как именно от воспоминаний о боли жизни и освобождает Первоисток.
  Я бы даже сказал, что боль это единственное, что действительно умирает. Поэтому ее рождение, для нас, перед нашим собственным рождением и становится таким ярким чувством.
  Я ощутил, как тело распадается на множество мельчайших частиц, скрепленных между собой единой нитью меня же. Каждую из этих маленьких частичек заботливо защищала сеточка разума, но при этом совершенно не мешала свету, оно и понятно, инструмент не может мешать владельцу, он призван только в помощь.
  Затем, я увидел каждой частицей себя в отдельности и при этом вместе, от чего эмоции были намного сильнее, нежели я узрел бы все это великолепие только лишь одним взором, неисчислимое множество волн силы Первоистока. Разные по своей силе, цвету и форме, эти волны энергии пульсировали и сливались в единый поток многоголосья.
  Зрелище умопомрачающее, в прямом смысле этого слова, при виде этой картины я всегда замирал и старался замедлить ход своего перемещения, чтобы рассмотреть получше это торжество вдохновения.
  В то мгновение мне не хотелось думать ни о чем и ничего не ощущать, а просто наслаждаться. Каждая из этих больших и маленьких волн был чем-то прекрасным. Конечно, там были люди, это можно было понять по тому, как в центре такой волны горел белый огонек сияния души, но так же там и были другие души, конечно, не такие как я. Не наделенные дыханием Первоистока для того, чтобы желать творить, но по сути это тоже души, только другие.
  Кто-то из них в физическом мире был землей, кто-то звездами, планетами, кто-то травой и ветром и так множество и множество волн несли в себе определенные физические формы, которым потом человек дает имена. Меня всегда смешило умение человека давать имена волнам, даже не подозревая, что внутри. Так, словно бы, он не просто оказался более наблюдательным, чем все другие. А будто бы сам это изобрел, и до того как он это 'что-то' увидел, этого 'чего-то' и вовсе не существовало.
  Но все эти волны энергии существовали задолго до его появления, и будут существовать после, может только форма поменяется, но суть, дыхание Первоистока, останется неизменной.
  Душа, конечно, об этом знает, поэтому и смешно. Я мог бы найти в своих воспоминаниях, в глубине одного из лепестков, память о том, чем была энергия, которую сейчас люди видят в виде Солнца, до самого создания Солнца.
  Впрочем, вполне вероятно именно я и перенес ее сюда перед созданием звезды, но не стану, и так смешно думать об этом. Простота мышления человеческого ума всегда вызывает у души сострадание, и даже скорбь, потому что ум не может увидеть всю красоту творений вокруг него. Он слишком мал, а вот разум такие попытки человеческого ума стать Первоистоком всегда забавляют.
  Вот и сейчас я не стал поддаваться жалости ко всему человеческому роду, а послушал голос разума, и посмеялся вместе с ним. Вот оно, главное заблуждение ума, главная проблема разума и души. Когда разум становится умом, он мнит себя Первоистоком, главным, альфой и омегой, властным над всем и вся.
  Душа всегда знает, впрочем, как и разум, что она всего лишь часть. Часть, пусть даже мощная, способная почти на все, но всего лишь часть. И именно благодаря этому знанию, пониманию, что кроме одной души и одного разума есть еще множество душ и разумов, появляется созидающая любовь, которой хочется освятить все сущее. Более того, любовь одной только души способна это сделать, только вот ум никогда этого не позволяет.
  По всему моему естеству расплылась тоска. Я точно знал, что будет, так было уже сотни раз. Весь парадокс и юмор заключался в том, что имея все свои знания и умения, скорее всего я так и не смогу их применить.
  Когда мы рождаемся в мире, в физическом теле, некоторое время на первое место выходит, как раз не душа, а именно разум, но он мягок и податлив к новым знаниям, а значит велик риск, что разум снова станет умом. Не просто инструментом для усваивания информации, а отхожим местом куда все будут сбрасывать свой эмоционально-информационный хлам и в какой-то момент разум перестанет слушаться меня, и станет умом, а значит я, вместо голоса, буду просто шептать тихим шуршанием интуиции в самом темном уголке естества.
  Эта тоска почти уже стала страхом и таким сильным, что я, уже было, решил вернуться к Первоистоку, когда меня поразила новая боль. Она была намного меньше, слабее боли разделения, но скорее всего это от того что я был к ней готов. Я соприкоснулся с физическим миром - и на меня темной вуалью упали ожидания, общественные стереотипы. В отличие от сетки разума, цель которой была максимальная защита света души, эта зыбкая дымка давила намного сильнее, она сковывала движения, но я уже хорошо знал, что это такое.
  Одно из страшных изобретений ума: страхи, комплексы и сомнения, прикрытые красивыми словами и моралями. Эта дымка бывает даже сильнее ожиданий родителей, хотя и с этим мне еще предстоит встретиться.
  Ощутив давление этой мерзкой и пошлой дымки многовековых комплексов, мне вспомнилась картинка одной мои прошлых жизней. От меня страшно воняло потом и мочой, из правой руки так и норовила выскользнуть плеть, которой я уже давно хлестал женскую спину.
  Мы находились в центре какого-то небольшого города, вокруг, помню много светлых, выжженных солнцем стен. Я помню, что лично пожелал наказать свою третью жену за то, что ее осквернили кочевники, напавшие на караван, в котором она ехала вместе с моими дочерями.
  Мой старший брат и отец тогда решили, что казни разбойников мало, важно наказать и саму изменницу, потому что она допустила, была слишком красива, чтобы другой мужчина и не один, осквернил ее. Дело было, конечно, не в самом наказании, потому как даже после него я бы произнес : "Талак!" трижды и при свидетелях.
  Задумка состояла в том, что после десяти ударов моя жена умрет, а я очищу ее кровью свое благородное имя. Она была не худенькой, а потому и крови было очень много. Кажется, от брызг были мокрыми не только руки и плеть, но и шаровары и даже тапочки с загнутыми носами. Помню, как я кричал из-под гнета ума, в тот самый миг, когда очередной особо "удачный" удар плети сломал позвонок и перебил в ее теле что-то так, что она не только перестала кричать, но и кровь ливанула особенно сильно.
  Когда уходил с площади я даже не посмотрел на тело женщины, с которой еще недавно спал в одной постели. От воспоминаний об этом даже сияние, исходящее от меня стало тускнеть.
  Я, конечно же, не знал в каком народе или местности появлюсь на свет, но сути это не меняло, разнятся только мелкие детали традиций, а по сути один и тот же хлам порожденный умом в угоду собственным мелким страхам и сомнениям.
  Я собрался с силами и принял еще одно решение, что в этом рождении эта дымка ожиданий не будет иметь на меня влияния. И если уж совсем стереть ее с себя сейчас я не могу, то уж точно в состоянии сделать ее максимально незаметной в сиянии своих сил. Я легко заставил распрямиться каждую частичку себя, и распустить сияние, настолько сильно, насколько это было возможно. Будь у меня чуть больше времени я мог бы уничтожить эту дымку совсем, но скоро мне предстояло погрузиться в физическое тело, а движение к цели требовало от меня больших сил. И у меня совсем не было времени распустить свет достаточно ярко. Приходилось довольствоваться малым решением проблемы.
  Это было далеко не первое мое рождение, и я очень хорошо понимал, знал, что могло быть все намного плачевнее. В самых ранних моих рождениях в теле человека все было намного труднее - и я проживал долгие годы, даже не подозревая, что эту дымку можно подавить, собственно, как и приручить особо разыгравшийся в заботу разум, с умом дело обстоит сложнее, но об этом потом.
  Я, наконец, стал проноситься напрямик через потоки материального мира, прямо к цели, к моей маме. Трепет, который испытывает каждая душа перед встречей с материнской утробой, очень сложно передать не только словами, но и мыслями тоже. Связанно это не совсем с любовью. Дело в том, что переход от Первоистока к своему телу отнимает массу сил, так сказать изматывает, это можно было бы сравнить с травмами, но это не совсем верное сравнение. В любом случаи любая, даже самая сильная душа после перехода нуждается в восстановлении сил, в укромном месте, где можно перевести дух. Часто утроба не только позволяет вырастить тело и восстановить утраченные силы души, но и подпитывают ее своим сиянием. Это, как по мне, так самый лучший пример того, как души могут любить и спасать друг друга. Очень сомнительно, что мне за всю свою жизнь удастся получить столько же любви и света от другой души, как в этот период времени.
  Наконец, я добрался до своего тела, хотя сейчас это нельзя назвать телом, скорее замысел тела, мне еще предстоит позаботиться о сохранности и развитии этого организма. Я увидел женскую фигуру. Девушка мирно спала. Сложно описать красоту матери с точки зрения души, я смотрел на нее, не касаясь каких-то канонов и знаний о красоте. Я мало придавал значение телу.
  Так было всегда, и нынешнее рождение, пожалуй, не станет исключением. Я только отметил, что у нее большие глаза и скорее всего у меня будут такие же. Стоило бы рассмотреть ее душу, но мне подумалось, что на это еще будет предостаточно времени.
  С чем же можно сравнить погружение души в тело?
  Для начала стоит отметить, что все очень индивидуально и каждая душа чувствует этот переход по своему, и даже каждый раз по-новому. Это зависит не только от пути, от количества жизней, которые прошла душа, но и от того как ее принимают другие души и насколько они подчинены уму, а не самим себе. Но все по порядку.
  Итак, для меня это всегда было достаточно не просто, вполне вероятно это потому что я часто проживал короткие жизни и редко проходил полное количество лет, отмеренное моему телу Первоистоком, слишком уж часто мои жизни прерывались по решению других умов.
  Конкретно это погружение было, больше всего, похоже на погружение руки в теплый сухой песок. Помню, что в одно из своих рождений я жил на берегу океана и под вечер, перед самым закатом. Когда бриз остужал пляж, но еще не настолько чтобы он наполнился ночной прохладой, мои загорелые ноги часто утопали в таком вот теплом песке. Такое погружение приятно и не приносит ни малейшего дискомфорта, но все же оно чуть сложнее, чем погружение руки в желе или воду, например. Оказавшись всеми своими частичками во всех уголках каждой клеточки своего маленького тела, я, наконец, позволил себе расслабиться.
  Долгий путь был закончен, и теперь, можно было отдохнуть в тепле и уюте. Ощутив свое будущее тело я наконец понял кем я буду. В смысле буду рожден в мужском теле. "Значит, будем мужчиной..." Я легко принял это. Мне, в сущности, плевать. У душ нет разделения на мужчин и женщин, а значит такие мелочи, как рождение в определенном теле не особо меня волновали, хотя я лукавлю. Небольшая разница, конечно, есть, она не существенная для сияния души, но имея в прошлом достаточный опыт рождений, не могу не отметить несколько различий.
  Рождение в мужском теле всегда предвещает некоторую простоту. Мужчине проще творить и создавать. Все это связанно с тем, что его энергия нацелена на творение. Это сильно упрощает работу души. Легко мужчине нашептать сквозь ум, что сделать и что создать. Легко и говорить с телом, а потом и вовсе взять над ним верх, во время его творчества. Правда, в далеком прошлом нашу работу, в смысле работу душ, приписывали разным богиням и богам. Этот наш шёпот, сквозь вечно носящейся и мельчающий ум, пробивается наружу - и превращается в искусство и самые разные формы творчества. Тут очень помогает серая дымка всеобщих ожиданий, которая уже окутала меня. Эти самые ожидания требуют от мужчины больших совершений. И именно эта потребность в совершении позволяет нам возобладать над умом.
  Правда, в мужском теле есть и существенный недостаток: благодаря, тем же ожиданиям бывает, что разум слишком уж мутирует в ум и тогда потребность в совершении приобретает самые уродливые формы: жажду власти и насилия, как торжества своей силы над другими. Еще, как не печально, но у мужского тела нет выхода к Первоистоку, хотя многие религии думают как раз наоборот. Но на деле дело обстоит так, что именно женская, материнская утроба максимально похожа на Первоисток в том виде, в каком это было возможно создать в материальном мире.
  Женское тело устроено так, что все в ней готово к воссоединению с мирозданием, оно же и проход между мирами, но к счастью или к сожалению, именно благодаря этой связи, душа в женском теле всегда тратит всю свою энергию на созидание, потребность в сотворении чего-то и любовь в заботу о новой жизни. Именно по этой простой причине душе в женском теле не нужно творить что-то грандиозное, вполне достаточно и сотворения новой жизни. Стоит признать, что и это не совсем верно, точнее верно, конечно же, но не на все сто.
  Основная причина, все в той же дымке ожиданий культуры, ведь как много она ждет от мужчины, то столько же мало возлагалась на женщину, от нее не ждали совершений, а потому и не давали проявить себя и даже высказывать свои мысли. Но это уже вольное отступление и думать об этом смешно, душу такие вещи не беспокоят.
  Я поудобнее устроился и стал ждать. Теперь стоило набраться сил и, наконец, точно решить, как поступить с телом. Это был первый из подарков Первоистока для нас, душ. Суть его состояла в разнообразии возможностей сотворения себе оболочки. Кое-что мы изменить, конечно, не могли, и творчество было помещено в некоторые рамки законов материального мира, но и то, что мы были вольны выбирать, открывало большой простор для фантазии. В такие моменты я обычно старался поговорить с душами своих родителей. Материнская душа всегда первая выходила на контакт, и пока этого не случилось, а вот с душой отца приходилось искать контакт самому. Первое общение с душой отца всегда возлагало некоторый отпечаток на мою земную жизнь, так случилось и в этот раз.
  Я максимально расслабился и позволил всему своему сиянию течь во все стороны, как оно того пожелает а потом сформировал волну энергии, которая несла в себе не только призыв, но и приветствие. Она мягко и плавно отделилась от меня и стремительно унеслась вверх, в ту же секунду я получил ответ в виде такой же волны. Меня ласково встретили. Волна света, пришедшая от отца в моем нынешнем рождении, была нежно розового приятного оттенка и теплым потоком растеклась не только по мне, но и по моему физическому телу.
  Меня очень ждала душа отца, более того она призывала меня. Я понял, что душа отца очень надеялась на меня, надеялась на то, что мое появление изменит его отношение к другим душам, ко многому в мире. У меня даже сложилось чувство, что в глазах отцовской души я последний шанс на то, чтобы исполнить свои желания в этом рождении.
  Она радовалась почти так же, как это делает материнская душа. Такое приветствие было приятно и лестно, как правило, бывало совсем иначе.
  Прием отцовской души был всегда приветливым и радостным, но почти никогда не нес в себе столько тепла и надежды на мои совершения. Здесь меня ждали, и это воодушевляло, даже окрыляло. Я не знал, пока, насколько душа, так приветливо встретившая меня, находится под гнетом ума.
  Вполне вероятно, то именно благодаря его уму я еще не раз буду страдать и испытывать скорбь, но приветствие его души станет залогом огромного уважения, которое я пронесу через всю жизнь, такое приветствие почти всегда означало, что я пойду по стопам отца.
  Так, например: я уже был рожден в семье поваров-пекарей. Наша семья имела маленькую пекарню в какой-то глубинке, и до самого последнего дня своей жизни я любил отца, который научил меня печь. Еще с таким же теплым приветствием я появился у земледельца и, несмотря на то, что отец меня бил и часто закрывал в погребе, вместе с капустой я все прощал и понимал его.
  Нежное сияние первого приветствия прошло сквозь меня и перешло на мое тело. Оно оказалось настолько сильным, что тело стало расти еще быстрее, даже появилось несколько лишних клеток, и все они были здоровы, что, конечно же, не могло не радовать.
  Некоторое время я старался рассмотреть свое тело и порадовался будущей красоте. Оно обещало быть совершенно здоровым и сильным. Именно от отца мне достанутся сильные ноги и крепкая спина. Я уже было стал искать варианты, как распорядится этими плюсами в своей земной жизни.
  Но, тут меня окутал густой, почти непроглядный свет яркого золотистого оттенка. От его мощи даже захотелось зажмуриться. Наконец, меня заметили. Мама, материнская душа поняла, что я уже здесь и в то же мгновения, стала согревать меня.
  Я уже думал о том, что материнский свет самый сильный, но каждый раз он для меня кажется, все сильнее и сильнее.
  Сияние Атмана, которое изливается на слабую, после перехода, душу, сложно переоценить. Этот золотой свет, по своей структуре больше всего был похож на перину. Пёрышки этого сияния уютно обволакивали меня и согревали. Материнская любовь, которая всегда представлялась мне в виде золотого свечения.
  Сквозь пелену этого света я четко расслышал и биение сердца мамы. Это было самой лучшей музыкой. Все что пытается сотворить человеческий ум лишь слабая пародия на это пение. Потоки света изливались на меня в такт этого биения. Тепло материнской души не только заботилось о моем теле и обо мне, пока я был слаб и не мог сделать этого сам, оно питало, поило собой каждую частичку меня и усиливало мое личное сияние во много раз.
  Некоторое время у меня ушло на то, чтобы восстановить силы после перехода, и я жадно впитывал в себя каждый самый маленький лучик от материнской души. И как много бы не требовалось, она всегда давала с избытком, так что хватало не только на меня, но и на мое тело. Мы достаточно быстро стали говорить обо всем.
  Я узнал о прошлых рождениях души, которая сейчас так заботилась обо мне. В свою очередь, я рассказал о своем переходе и о планах на это рождение, хотя пока и не знал какой из множества талантов использовать. Ее это порадовало, и она рассказала мне о том, что когда я появлюсь, то увижу очень красивый рассвет, в моем доме вообще очень красивые рассветы и закаты. Она предложила мне нарисовать их, когда я смогу рисовать.
  Я пообещал сделать ей такой подарок, как только смогу. Как оказалось, моя нынешняя мама очень часто рождалась в женском теле. Показалось, что она послала мне волну об этом с какой-то грустью, что для души было совершенно удивительно. Меня удивила скорбь, которая пришла ко мне вместе с этой волной. Обычно души не скорбят так сильно при жизни. Я почувствовал нечто похожее, отделившись от Первоистока, но слышать такое от души, которая уже столько рождений и долго в этом теле... Это возбудило во мне любопытство, и я захотел рассмотреть душу. Когда мы совершаем переход, то некоторое время после него мы не можем покидать тело. Хрупкое создание может умереть без нашей энергии, одного тепла материнского чрева тут, как не крути, не достаточно, поэтому я не мог выйти из тела даже частично. Пришлось постараться, чтобы рассмотреть материнскую душу.
  Признаюсь честно, это было непросто, и нашел я ее не сразу. В ногах и руках почти не было ее света. А тот, что был больше похож на след сияния, чем на само сияние. Это меня, признаюсь честно, напугало, потому что такое я видел очень редко. Дело в том, что душа, оказавшись в теле, старается распространиться повсеместно, спрятаться в каждый уголок, в каждую клетку. Причина проста: только разбившись на множество вот таких маленький частичек, мы можем быть в материальном мире. Нашей силы, если мы собраны, целостны, тело просто не сможет вынести, в лучшем случае, будет разрушаться, в худшем: мы просто и близко не сможем подойти к человеческому телу и проникнуть в него. А то, что я не смог вот так просто отыскать маму говорило о многом и первое - скорее всего ее тело очень больно, а вот второе беспокоило меня намного сильнее...
  Душа может собраться в одном месте и сконцентрировать все свои силы не только, потому что больно телу, и так проще удержаться внутри, но и потому что у души нет сил. Бывают, не часто, но бывают души, у которых почти нет сияния, и причин на то может быть много.
  Как не пугали меня признаки, реальность оказалась куда страшнее, чем я мог себе нафантазировать. Душа мамы оказалась в самой глубине организма, в самом центре человеческого естества. Так близко от сердца, что его стук становился почти громогласным. Сияние энергии души здесь было совсем слабым, почти неощутимым. Меня даже поразило, как, настолько слабое, сияние может дать столько золотого потока. Мимо другой души ничего не проходит незамеченным, и я прекрасно знал, сколько ее свечения я впитал в себя. Самопожертвование любой из нас не имеет границ, потому что дарование своей энергии - это наша потребность, я бы даже сказал, необходимость, но все равно отдавать столько было уж слишком, и походило на самоистязание.
  Мне стоило перед переходом хорошо рассмотреть души, рядом с которыми мне предстояло родиться. Обычно я так и делал, но в этот раз решил не тратить время, а стоило разобраться во всем. Вполне вероятно, что рождаться в этом роду чревато проблемами. Я знаю многих молодых и неопытных душ, которые не выбирают и не смотрят на души родных, им просто не терпится родиться, но я уже прошел этот момент, некоторой самонадеянности, и точно знал каким боком выходит рождение рядом с такими израненными душами.
  Я знал, что рождение в таком роду, а, как правило, такие души старались держаться рядом, и приходили в мир в одной и той же семье, так могло продолжаться столетиями и десятками поколений.
  Большинство душ после пребывания в теле возвращались к Первоистоку и отдыхали. Первоисток залечивал все шрамы, которые наносила жизнь. У него мы набирались свежих сил, и обновленными, снова могли прийти к рождению в теле. Но были и среди нас такие, которые не возвращались домой, а оставались на Земле некоторое время, а затем сразу переходили к новому рождению. Как правило, такое решение душа принимала из большой любви или большой боли.
  Мне вспомнилось одно из моих прошлых рождений. Я тогда тоже пришел в мир в теле мужчины, но в семье бедных аристократов. У меня было имя, чтобы получить должное, по тем временам образование, но не было средств у семьи. На одном из балов, который устроил мой отец, в надежде, что ему помогут его старые, более успешные друзья из приближенных императора, ко мне подошел мужчина в красивом платье генерала. Он снисходительно потрепал меня по голове и сказал моей маме, которая стояла рядом, что мог бы дать мне стипендию в одной очень известной гимназии, при императорском дворце, только если она окажет ему содействие в одном деле.
  В каком деле, не понял. Мама сказала, что я должен показать всем гостям отца, как я умею играть на рояле.
  Я побежал в главный зал с высокими потолками и белыми скульптурами, там в самом центре стоял рояль, на нем меня учил играть не только отец, но и дядя, за клавишами я проводил много времени и играл очень не плохо, но главное то, что мне и самому нравились такие выступления. Я уговорил отца собрать всех гостей в главном зале, и все они столпились вокруг большого черного рояля. Прямо перед тем, как начать играть, я заметил, как мама взяла за руку генерала и повела его на второй этаж нашего дома...
  Прошли годы, прежде чем я понял, чего стоило мое обучение в гимназии. Примерно через полгода, после этого бала мой отец узнал о том, что сделала мама. Я помню белое, от ярости, лицо отца и слезы матери. Он швырнул в нее бокалом. После этого маму я больше не видел. На похороны меня тоже не взяли. Отец сказал, чтобы я больше никогда не упоминал имя мамы. Но я говорил о ней часто, потому что она снилась мне. Точнее сказать, она снилась моему уму, телу. Своим настоящим взором я знал и видел намного больше, только сделать ничего не мог... Мой отец в порыве ревности задушил мать, но она совершила большую ошибку, которую хоть раз совершает душа за время своих странствий в потоке жизней. Прямо перед смертью она очень сильно испугалась за меня, и ум сковал ее душу и не дал ей вернуться к Первоистоку. В такие моменты страх за любимого человечка намного сильнее голоса разума, который говорит о покое.
  Тогда, такая душа отказывается от перехода и возвращения домой. Во многих культурах такие души называют ангелами. Она было со мной рядом бестелесным облаком до самой моей смерти в том рождении, но и после моего ухода ее душа осталась на Земле.
  Вот такие души, решившие остаться в виде охранников для любимых или просто очень испуганные, не могут залечить свои раны. Без Первоистока это почти невозможно. Раны - это поступки, которые такая душа совершает при жизни или она страдает от чужих рук, и боль при жизни так сильна, что остается и после ухода из тела темным пятном на одном из лепестков души.
  Если снова и снова такая душа решает не уходить, не возвращаться, то и таких темных пятен будет все больше и больше. Опасно для души и то, что если она не получает энергии от других душ. Мы питаемся светом друг друга.
  Для нас очень важна чистая любовь и забота. В жизни ее бывает мало. Поэтому каждая из нас старается напитаться золотым сиянием, будучи в материнской утробе. Как правило, этого прямого контакта, во время роста тела одной из душ, хватает на всю жизнь. И теплые воспоминания о плавании души в облаке золотого сияния вспыхивают в нас спустя годы легким огоньком дежа вю, когда мы засыпаем в подушках, под мягким одеялом. Или когда опускаемся в горячую ванну. Или когда засыпаем на груди женщины. Мы ищем, снова и снова, тепла и света друг от друга. Это помогает нам в пути от физического рождения до смерти физического тела. Но, бывает и так, что душа оставшиеся здесь на протяжении многих рождений раз за разом не находит питания, не находит света от других душ.
  Причина в том проста: каждая душа, ну или почти каждая заперта в клетку ума и тогда ей просто сложно, а иногда почти невозможно дарить от себя другой душе. У души, которая раз за разом проходит рождения и смерти, ум почти никогда не становится снова разумом, на это просто не хватает времени, а вот ум превращается в почти непробиваемую стену боли и сомнений, которую раз за разом за собой переносит душа в новое рождение. Это очень печальная картина, и в такое положение дел почти никогда не вклинивается новая душа от Первоистока.
  Такие больные, измождённые, раненые души ищут друг друга и стараются спастись сами, потому что, как известно, надежда умирает последней. На самом деле, все просто: этот порочный круг можно было бы разорвать, если бы такая душа просто вспомнила, как хорошо и тихо у Первоистока, но чем больше времени проходит тем меньше помнит душа о Первоистоке. И здесь, конечно нет другого виновника, кроме ума.
  Я уже думал о том, что ум всегда мнит себя самым главный и чем сильнее такой вот "главный ум" тем больше его влияние на душу. Ведь душа и разум в материальном мире неотделимы друг от друга. Ум просто стирает все воспоминания о Первоистоке, заменяя их, на свои мысли и мнения. Такая душа очень похожа на слепца, потому что уже не знает ничего, хотя и думает, что знает все. Рано или поздно такие души просто уходят. Они просто теряют дыхание Первоистока в себе и становятся маленькой волной энергии, которую впитает в себя другая волна.
  Такое случалось очень уж редко, но все же бывало, когда душа утрачивала дыхание Первоистока. Но всякий раз, когда такое случается каждая душа плачет. По-настоящему плачет, потому что мало какую боль можно сравнить с болью утраты дыхания. Каждая из нас это чувствует, как свою.
  Ужас поражающий нас всех в этот момент выражается чем-то страшным и в физическом мире. Как правило, материальный мир на такую боль отвечает чем-то таким же ужасным и это что-то уносит к Первоистоку много душ. В один из таких горестных моментов извергался вулкан и призвал к Первоистоку тысячи душ сразу.
  Душа моей мамы оказалась одной из таких Атманов. Мало того, что она сама была очень слаба, так и всю ее окутывал темно-зеленый, почти черный плющ ума, который в свою очередь был окутан дымкой ожиданий. Этот плющ был настолько силен, что почти целиком закрывал собой душу мамы. Мне удалось рассмотреть, как шипы ума буквально вгрызались в слабое сияние души. В отличие, от моего света, который был ярким, ее свет отдавал серостью и даже чернотой. На ней было очень много темны пятен, которые так и старались поглотить своего владельца. Мне безумно жаль эту душу. Не в силах больше смотреть на это, я отвернулся и спрятался внутри собственного тела. Мы больше не говорили так, как раньше. Хотя она по-прежнему грела меня своей любовью и заботой, но такого единения больше не было. Мне показалось, что ей было стыдно говорить со мной, и она не тревожила меня. Я же молчал, потому что пока не мог найти решения проблемы. Мне нужно было время, чтобы понять, что делать и как ей помочь. Впервые на моей памяти я встретил столь раненую душу, и просто ответного сияния, здесь было явно мало, нужно было что-то сильнее, но что? Некоторое время мы оба пребывали в тишине.
  Я набирался сил, как, впрочем, и мое тело. Иногда я получал волны приветливой заботы от души отца. Я спрашивал, как можно было помочь маме? Но ответ меня совсем обеспокоил. У ее души такой сильный ум, что любой порыв любви и нежности разбивается о скалы выстроенных им страхов. Чем больше сила ума, тем больше необоснованных страхов и сомнений. Как бы не старалась душа моего отца, пробиться своими лучами к душе моей мамы, все разбивалось, а к цели пробивались лишь осколки, крохи.
  Это заставило меня задуматься еще сильнее. За такими размышлениями, мое тело выросло настолько, что заработало сердечко. Первый стук был очень тихим и еле ощутимым, но с каждым новым ударом сердце становилось все увереннее и увереннее. Как только сердечко стало придерживаться определенного ритма я постарался сделать так, что мое и мамино сердечки бились в такт.
  Мне подумалось, что маме будет приятно почувствовать, как ее любят и поддерживают. Мой расчет оказался верным, мамина душа, и правда, обрадовалась. Это хорошо ощущалось, потому что золотое сияние обрушилось на меня с двойным напором. Прошло еще некоторое время, когда я, наконец, был готов к полновесному ответу на ее любовь.
  Я расправил все частички себя и немного вышел за пределы тела, теперь я был на это способен. Я сформировал луч, вложив в него все самое лучшее было во мне. Я не хотел, чтобы мама решила, что я хочу унизить ее своей помощью, поэтому обернул свой посыл в обещание. Я пообещал ей, что буду другом, буду помощником во всем, и она всегда сможет опереться на меня. Моих сил на это хватит. Луч стрелой унесся ввысь. Я сумел рассмотреть, как он пробил броню ума и попал в самый центр.
  Больше я маму не беспокоил, понимал, что нужно время на то чтобы мой луч усвоился в недрах ее естества. У меня было чем заняться. Следовало так расположиться в теле, чтобы ум просто не мог загнать меня. Идеальным было обставить все так, чтобы на первое место во мне выходило не то, что я думаю, а то, что я сотворяю.
  Приняв твердое решение творить, и пообещав маме быть опорой, у меня было не так много вариантов, и я выбрал самый простой. Я буду петь. Петь так, как могу только я. Запрятав все свои таланты подальше, я выставил вперед именно голос, так чтобы каждая клетка пропиталась им. Я точно знал, что если я уделю этому достаточно времени, то после рождения уже никто и ничто не сможет меня от этого отвести в сторону.
  Голос будет литься из меня не зависимо от того, что говорят люди вокруг, независимо от того будет ли этого хотеть мой ум. Такое положение дел с человеком и талантом обычно называют "божьим промыслом". Пусть так. Мне абсолютно плевать, кому достанутся лавры от мои трудов. Главное чтобы сбылось все то, что обещано, а я обещал творить себе, обещал заботиться маме и папе, значит стоит начать прямо сейчас.
  За всеми эти хлопотами я не сразу обратил внимание на пришедшую волну от отца. Она была уже не теплого нежно-розового оттенка, а кроваво-бордового цвета. Это мне сразу не понравилось. И впитав ее, я сразу понял, в чем дело. Ум отца решил отказаться от меня. Он оставил мою маму. Его душа старалась оправдаться, старалась объяснить ему и мне что еще появится в моей жизни, что она вернет его ко мне и маме. Но мне уже было все равно. Я хорошо знал, что обещания такого рода данные душой, как правило, не сбываются.
  Я знал, что если душа допустила уход от собственной плоти и крови, то ее клетка слишком уж крепка. Значит нужно просто жить дальше. Боль оставленного ребенка сложно описать или с чем-то сравнить. Это даже и болью назвать можно с большой натуги, скорее это сильное разочарование от того, что тебя оставил тот, кто и призвал. По сути, понять это могут разве что собаки, которых подзывают для того, чтобы ударить и прогнать прочь.
  У меня было очень схожее чувство. Ведь он не знал, чего я добьюсь в этом мире, и как он расцветет от моего появления. Ведь в его жизни будет смысл. Не глупая вера в смысл, которую придумал ум, а реальный, ощутимый смысл. Он будет читаться везде, в моих глазах, в моих слезах, в моем смехе.
  Каждый мой вздох будет наполнять его. И это может понять только отец, только душа. Просто мужчине и просто уму этого не понять никогда. Мне бы хотелось рассказать его уму, сколько важных и приятных изменений он может пропустить из-за страхов и сомнений собственного ума. Я всегда глубоко сочувствовал таким умам, но еще больше лишенным права голоса, душам вынужденным терпеть такое тошнотворное влияние.
  Волны тепла от отцовской души почти всегда имела для меня розовый оттенок, как сильно разбавленная кровь. Причина таких волн была в том, что душа в мужском теле не может стать прямым проводником из Первоисточника в земной мир. Она может только позвать к себе, и этот зов всегда немного связан с дымкой ожиданий. Веками люди верят в силу крови и рода, вот и зов чистой души несет в себе отголосок многовековой истории крови. Ожидания рода накладывают даже в послание свой сильный отпечаток. Последняя волна от отцовской души была темно-бордовой, такое излучение говорило только о том, что душа будет давить именно на предательство. На его душе останется еще одно ядовитое пятно, потому что его ум решил не менять себя.
  От мыслей об отце меня отвлекло странное мерцание сияния. Водопад, изливавшийся на меня без перерывов, вдруг, на мгновение перестал течь, затем еще через несколько мгновений все повторялось снова. Это напоминало мигание старой лампочки. Такое бывало со мной почти перед каждым рождением и связанно всегда это было только с одним: душа матери всегда страдала в такие моменты. Было и так понятно из-за чего ей было больно, очередной шанс на единение двух душ был потерян по вине ума. Я постарался поддержать маму. Я обещал, что мой свет всегда будет частью ее света, но ответа я не получил. Возможно моя волна не пробилась к ней сквозь ум, а возможно она и сама не стала отвечать. Настолько раненное создание не сразу может услышать и понять, что нанесенную рану могут залечить и другие души.
  Некоторое время я не беспокоил ее, иногда, правда, старался спросить что-то, но ответа так и не получал. Перерывы в золотом сиянии стали очень частыми и длительными. Я уже стал волноваться. Если мое тело останется без материнского тепла, слишком велик риск, что я не смогу прийти в этом теле. Без света ее заботы слабое тельце может тяжело заболеть, а может и вообще перестать расти, тогда удержаться в нем мне будет трудно, а может и вообще не возможно.
  Все мои мысли оказались правдивыми, мое тело, и правда, перестало расти. Пришлось поддерживать его своим светом, хотя, конечно, это было сложнее, чем могло показаться со стороны. Дело в том, что мой свет питал и поддерживал жизнь изнутри, но настоящее питание, заботу и любовь, по-настоящему сильное, может получить тело, только от золотого сияния материнской души.
  Я старался понимать маму, я сочувствовал ей, ее боль от утраты была и моей болью, поэтому я старался изо всех сил не волновать ее просьбами и не напоминал о себе. Стараясь быть, как можно незаметнее, пришлось использовать совсем немного сил от ее тела и все больше моих внутренних сил. В другое время и в другом месте, я бы просил много еды для своего тела и всячески напоминал бы о себе, но сейчас вариантов было не так много.
  Мне очень хотелось, чтобы она почувствовала, как я благодарен ей, как люблю ее. Мне хотелось сказать ей, что я сделаю очень много, я создам нечто прекрасное. Мне хотелось сказать, что я люблю и понимаю ее так, как может понимать только душа другую душу. Но, все множество слов я смогу сказать на ее языке очень нескоро. Часто такие души понимают, только речь ума, только слова, а волнам света они не верят, часто просто не видят.
  Прошло еще некоторое время в полной темноте. В последнее время золотого света стало совсем мало, и большую часть времени я обогревал себя своим собственным светом. Это было так трудно, что хотелось плакать. Мое тело было уже достаточно большим, и я чувствовал, как ему холодно.
  Как я не старался облегчить его муки, у меня это не особо выходило. Мое тело повторяло мои чувства. Он постоянно пытался закрыть лицо руками или обнять сам себя, так чтобы хоть ненадолго почувствовать тепло, пусть и от самого себя. Пару раз тело поворачивало голову в поиске мамы, ее света, но не найдя сияния глубоко вздыхало, вбирая в себя воду и снова закрывало глаза.
  Сколько прошло времени без ответа от мамы, я не мог сказать. Знал только, что становилось все холоднее и холоднее. На моих руках уже проступили ногти, и я учил свое тело упражняться с пальчиками и мышцами. Оно, конечно, было слабым, но вполне живучим. Того тепла, что я уже получил от папы и мамы вполне хватило, чтобы я смог восстановить силы. Я был полон решимости не допустить, чтобы с моим телом что-то случилось.
  Я хотел жить именно здесь и сейчас. Я точно знал, что был нужен маме и папе. Мне потребовалось много времени чтобы понять почему меня позвали именно такие души. Я уже думал, о том, что несчастные светлячки держаться рядом, но иногда Первоистоку удается впустить к ним свежую, новую, отдохнувшую душу.
  Делается это для того чтобы показать таким, почти слепым, как прекрасен мир, в который они приходят, показать им путь к Первоистоку, к развитию. Вот настоящая причина моего рождения у мамы.
  Я нужен ей, чтобы показать, как хороша жизнь, как прекрасно то, что она видит перед собой. Она сейчас слепа и не может рассмотреть все краски, но я прошел, уже много рождений, и у меня было достаточно сил, чтобы открыть ей глаза.
  Я мог бы сделать то же и для отца, но, скорее всего, мы в этой жизни уже никогда не встретимся, а значит, я должен сделать это только для мамы, хотя нет!
  Я хочу сделать это для нее! И сделаю!
  Внезапно на меня упало что-то темное. Черная патока липкой слизью заляпала всего меня. Она была настолько тяжелой и сплошной, что мое сияние никак не могло пробиться сквозь эту мерзость. Сначала она просто обволокла меня всего и сдавила. Как я не старался, но никак не мог скинуть эту патоку с себя. Хотя приложил все силы. С таким я сталкивался впервые. Впервые мне встретилось что-то, что так могло меня подавить.
  Даже ум не мог так сдавить всего меня целиком. Но больше меня напугало даже не сила, с которой нечто давило на меня, а тот факт, что мой свет, моя энергия не пробивались сквозь черноту патоки. Вот это по-настоящему напугало меня. Я не помню, что вообще когда-нибудь испытывал такой ужас. Я кричал, расшвыривая во все стороны призывы о помочь, но ничего не помогало. Я перепробовал все знакомые мне способы борьбы с умом, но, сколько бы сил я не вкладывал, патока никуда не девалась, и пробить ее не было никакой возможности.
  Страху добавляло и то, что я ничего не видел кроме этой самой патоки, а незнание происходящего пугало даже больше чем само происходящее.
  Я постарался подавить в себе панику и крики. Нет никакого смысла раскидывать энергию в призывах о помощи, нужно решать проблему. А решение было только одно. Я стал искать хоть малейший просвет в этой массе и нашел.
  Я попытался пробиться через эту трещину, но то что я увидел заставило меня спрятаться обратно. Я узнал эту патоку, я вспомнил, что это такое. Черная патока была всего лишь решением. Решением мамы. Она решила убить меня. Вот так все просто, она решила вытащить меня, и это самое решение рухнуло на меня клеткой. Теперь я мог только ждать и надеяться, что она передумает.
  Скоро просвет в броне черной слизи исчез совсем. Стало невыносимо холодно. В этой кромешной темноте я слышал только стук двух сердец. Совсем маленького и хрупкого, было столько надежд и планов, которое давала это маленькое сердечко. И удары большого. Они разносились громом и пронзали меня до самых глубин естества. Такое родное и большое. Самое близкое, мамино сердце. Даже сейчас его стук пробуждал во мне все лучшее и прекрасное, и только давление патоки напоминало о том, что теперь моя любовь к нему безответна.
  Вдруг, по маминому телу распространилось непонятное чувство. Словно бы ее тело сначала стало тяжелым, а потом легким, как перышко. И как только ее тело стало невесомым, патока стала пропадать. Я снова ясно увидел свое тело. Оно боялось так же, как и я. Сначала я не понял, почему оно пытается подобрать ноги. Все маленькие мышцы были напряжены до предела. Малыш пытался стать меньше изо всех сил. Он буквально вжимался в тело мамы. Его кулачки дрожали от напряжения. И вдруг его рот распахнулся вместе с глазками.
  Нас пронзила острая боль. Что поделать, душа от тела неотделимы. Мы вместе рождаемся и умираем раз за разом. Но, эта боль казалась мне сильнее, чем все прочие. Я много раз уже умирал и точно мог сказать - эта боль, этого маленького тела, была не по его ношу. Я спрятался в самом укромном уголке его маленького сердечка, которое еще, хоть и не ровно, но билось.
  Я уже не думал ни о чем и постарался собраться в цветок. Нужно было сохранить этот стук, во что бы то ни стало. Нужно было что-то исправить и срочно. Я снова и снова молил маму передумать. Уже было неважно, насколько будет здоровым мое тело. Главное, остаться здесь и сейчас. Сохранить жизнь.
  Ведь я нужен ей, я нужен папе, я нужен миру. Я люблю его и люблю жизнь. Но скоро все мои увещевания большого любимого сердца превратились просто в волны непередаваемого ужаса. Мне уже не хотелось просить, не хотелось объяснять. Я стал умолять. Умолять маму передумать.
  Снова резкий удар.
  Укол.
  Темнота.
  И, наконец, свет.
  Мы увидели его вдвоем, я, своим внутренним взором, и мое тело, своими большими мамиными глазами.
  
  "За что?!" - Оба беззвучно закричали мы.
  
  Я ощутил, как меня выбрасывает из собственного тела, но я продолжал хвататься за него. Кажется, я что-то кричал, но уже не могу сказать что, да и кому...? Кто может услышать крик нарожденной души в циничном мире, где в само существование души не верят?
  Маленькая ручка тянулась ко мне, а я к ней. Я видел, как угасает свет моего сияния в больших глазах этого маленького чуда. Последние лепестки моего я проскользнули сквозь маленькие тонкие пальчики, и на мгновенье я перестал видеть. Затем, ослепительный свет - и я оказался под самым потолком.
  Меня выбросило не только из собственного тела, но и из тела мамы, хотя я и слышал, как оно, ее сердце, стучит, правда, уже чуть тише.
  Потребовалось время, чтобы привыкнуть к яркому свету материального мира, все-таки я долго был в темноте. Я был в какой-то совершенно белой комнате. В ней было почти так же холодно, как внутри мамы еще совсем недавно. Я еще не до конца понимал, что больше я не в теле, что уже не будет моего рождения.
  Только, когда я увидел собственное маленькое тельце в горе тряпок на столе рядом с большим креслом, то понял, что сейчас произошло. Я подлетел поближе. Это было легко, теперь меня не сковывали путы тела и ожиданий, потому что не было ни тела, не самих ожиданий.
  Чего можно ждать от того, кому даже не дали шанса? Изнутри мое тело казалось мне больше, чем оно выглядело сейчас. И правда, он до сих пор был напряжен, несмотря на большое количество крови, можно было хорошо рассмотреть, что он держал прижатыми к себе ножки до самого конца, он старался втянуть голову в плечи и спрятаться за кулачком. Только вот его правая рука была расслаблена и вытянута вперед. Он, и правда, тянулся ко мне.
  Такое маленькое тельце и такая большая душа.
  Мы могли быть вместе, но нас лишили этой возможности.
  Я подлетел совсем близко и увидел, что у него были открыты глаза и рот, почти прозрачная кожица обтягивала слабенькое тельце. Я, как мог, старался поддержать его, но никто сейчас не смог бы узнать в нем будущего певца. Наш последний крик слышали только мы.
  Я дотронулся до маленьких пальчиков на правой руке, мое сияние из белого тут же стало с золотистым отливом.
  "Так вот, почему всегда только золотой водопад!- подумалось мне.- Наше сияние становиться золотым, только тогда, когда мы вскармливаем собой другого. Когда мы отдаем от себя!"
  Пальчики дернулись в ответ на мое прикосновение. Нет уж, прости, я уже ничем не могу тебе помочь.
  Из самых глубин самого себя меня накрыла тоска.
  
  Я плакал.
  
  Не знаю, как долго я плакал, смотря на свое тело.
  
  Я плакал не только за ту боль, которая поразила меня и мое тело.
  
  Я плакал не только от несправедливости. Кстати я и не знаю, как выглядят, со стороны, души которые плачут, но меня это не волновало.
  
  Я плакал и кричал и за себя, которому не дали возможности проявить себя. За маму, которая просто не представляла какую рану она нанесла таким решением собственной душе. За ее душу, которой я уже не смогу помочь. За душу отца, которая так ждала меня и звала. За отца, потому что он никогда не увидит маминых глаз и свой голос во мне. За мою любовь, которую я так и не смог толком отдать. За утерянный шанс. За весь мир. За множество душ, так же ушедших не придя. За Первоисток, который подарил такой подарок, а в итоге это обернулось страшной мукой.
  Так я плакал, пока мое тело не унесли.
  Какая-то большая женщина почти преклонных лет, взяла миску, в которой лежало несколько тряпок со мной, и понесла из комнаты с белыми стенами и потолком. Не зная, что делать, я побрел за ней. Мы прошли по коридору и почти уже вышли к лестнице, как вдруг я услышал знакомый стук большого и такого любимого сердца.
  Оно было прямо надо мной. Этот стук тянул меня к себе так же сильно, как мог бы тянуть к себе Первоисток, будь я рядом с ним. Не слушая голоса разума, я взмыл вверх. Пролетел бетонные перекрытия, несколько слоев штукатурки, и увидел ее.
  Мама спала.
  Любовь, вообще, трудно описать словами или мыслями. Язык любви понятен только душам, язык чувств и ощущений. Я любил ее, как может любить душа, приютившую ее душу. Любил всем своим естеством. Я долго смотрел на нее. Самая красивая в мире женщина. Женщина согревавшая меня собой, пусть и не долго.
  Я уже не мог ей помочь, так как хотел, но был готов помочь иначе.
  "Я буду для тебя светом, мама".
  Я расправил все свои лепестки и со всей решимостью нырнул в самую глубину ее тела. Туда, где билось сердце; туда, где была душа. Ее маленький огонек, по сравнению с моим светом, казался смешным и почти незаметным. Теперь, не скованный телом, я четко видел, насколько слаба была ее душа. Сейчас ничего не стоило разбить клетку ее ума. Секунду я сомневался в своих силах, а потом просто обнял ее.
  Обнял всеми своими лепестками и отдал себя, отдал всего без остатка, мне хотелось, чтобы она забрала меня к себе, чтобы она опять приняла меня. Плющ ее ума треснул и буквально взорвался под моим сиянием.
  Я уже чувствовал, что еще мгновение - и я снова буду с ней. Буду ее частью, только теперь не на короткую человеческую жизнь, а навсегда, но она остановила меня.
  Она не хотела, чтобы я стал ее частью, и очень аккуратно стала высвобождаться из моих объятий. Я уговаривал ее, но она хотела, чтобы я жил. Теперь, после того, как плющ ее ума растворился, я увидел, насколько она прекрасна. Мама не просто изливала золотой свет она была им. Она была прекрасна, как и любая из нас, но ее любовь была куда сильнее уже знакомой мне любви.
  "Я заберу все твои раны с собой, мама!"
  И прежде чем она успела ответить, я соединил ее лепестки с моими. И как только они соприкоснулись, ее раны перешли на мои лепестки, и теперь эти темные пятна прошлого были моей частью.
  Она плакала. По всем ее лепесткам бежали красной рябью еле заметные огоньки. Это и были слезы души. Мне хотелось утешить ее, но что я мог, кроме того, что уже сделал.
  Она прикоснулась ко мне - и я увидел огромное поле и разноцветный закат. Я сразу догадался, что именно этот закат она просила меня нарисовать. Он был действительно прекрасен. Небо было лиловым и по нему, в самых причудливых формах, расплывались облака, краски оранжевого и красного цветов. Сквозь такие блики проглядывали кое-где и звезды. Необычайно красиво и эта красота мне напомнила Первоисток.
  "Все создано по образу и подобию твоему...-вспомнилось мне."
  - Мама, я хочу остаться здесь с тобой! -кричал я в небо и только сейчас понял, что был я в своем собственном теле, только уже большом, более взрослым. Таким я мог бы стать, если бы...
  - Мама, не прогоняй меня! Я люблю тебя! - Мой голос срывался на крик и больше походил на писк,
  - Прости меня. - Ее был похож на шуршание травы или журчание реки.
  Она была спокойна, чувствовалась в ее голосе мощь Первоистока, чувствовалась, что она прошла куда больше жизней чем я.
  - Спасибо тебе!
  - Мама! Мама! Мамочка, не прогоняй, умоляю!
  - Тебе пора. Тебе нельзя быть здесь. Пора домой.
  - Мама, но я не смогу без тебя!
  - Сможешь. Я люблю тебя и всегда буду благодарна за свою любовь. За то, что заставил вспомнить...- голос становился все тише.
  Я понял, что скоро она прогонит меня.
  - Мамочка, пожалуйста, не прогоняй!- по моим щекам котились слезы. Я почти срывал голос, стараясь докричаться. - Как же я найду тебя, мама? Если я сейчас уйду то потеряю тебя!
  - Я найду тебя в следующем рождении.
  - Мама, зачем ждать так долго! Я могу прийти опять к тебе! Мама, не оставляй меня!
  - В этом рождении я больше никого и никогда не приму в этом теле. Не допущу больше такой боли, по собственной глупости, ни для одной из душ. Прости меня, сынок...
  Последние слова долетали до меня сквозь пелену перехода. Мама сделала его для меня почти незаметным. Она окутала меня таким сильным золотым светом, что я даже и не заметил, как оказался у самого Первоистока...
  Я осмотрел себя и понял, что на каждом из моих лепестков остался красный след от собственных слез. Боль от того, что меня лишили шанса на жизнь, я пронесу сквозь еще многие и многие рождения.
  
  "Я жду тебя, мама! Всегда буду любить тебя, мамочка!"
  
  С этой мыслью я окунулся в приятную, теплую пустоту, которая мягким одеялом укрыла меня от всех переживаний моей короткой жизни.
  И уже сложно было вспомнить маленькое тельце, большие глаза и тянущиеся ко мне окровавленные пальчики с почти прозрачной кожей.
  
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"