Аннотация: Идёшь себе, никого не трогаешь, а тут - раз! - и привалило. Счастье, надо полагать.
Homo Lumenus
"Мамочка!" - шептал ветер на залитой светом поляне, - "Мамочка..." - неслышный за её пределами. Да и самой поляны не было видно: зеленеющий осколок лета имел лишь десяток шагов в поперечнике, а вне его бушевала снежная вьюга.
***
- Мамочка! - из-за белой завесы послышался звук падения, - Я им еще припомню: "Да ладно, полчаса значения не имеют"! Вот будет контрольная, непременно припомню! - пробурчал сугроб мелодичным и донельзя злорадным голосом, а после рассыпался.
Показалась тонкая, облепленная снегом фигура.
- А, ладно. Кого я обманываю? "Время для обнимашек!", и буду сама подсовывать решенный вариант... - голос у постройневшего сугроба стал чуточку обиженным, но спустя мгновение обратился жизнерадостным смехом.
Она продолжила продираться через упорно растущие завалы, напевая весело и глухо:
Кто ходит в гости по ночам,
Тот поступает глупо.
Известно всем, тарам-парам,
Идешь и ка-а-ак дашь дуба!
Последнее было правдой: такой мороз случился чуть ли не впервые на её памяти, чему она, будучи девушкой теплолюбивой, не переставала возмущаться. Громко и доходчиво.
- Мамо... - споткнулась она снова, - ...чка! - закончила, уже приземляясь в траву.
***
"Мамочка!"
- Тьфу! Именно это я и ска... - она застыла, даже не избавившись до конца от зелени, набившейся в рот по приземлении. - Э-э-э...
- Э-э-э... - её ответ был глубокомысленнее прежнего.
По полянке пронёсся сияющий комочек размером со спелый арбуз и - даже с виду - тёплый и пушистый.
"Человек! Теперь у меня есть свой Человек!"
- Вообще-то, меня зовут Оля...
***
Пегасы - солнечные скакуны, древнее племя. Но даже они толком не знают, что появилось раньше: Вселенная или первый Пегас. Всю свою жизнь, долгую, но не вечную, они кочуют в великой Пустоте и зажигают новые звёзды. Они - свет во тьме, но свет легкомысленный и неприрученный, делающий жизнь возможной разве что случайно. Стареют Пегасы не как люди или звёзды. Однажды они понимают, что пришло их время и, заржав торжественно, беззвучно, несутся прочь от полыхающих галактик туда, докуда не докатилось еще эхо ветхозаветного "Fiat lux!" и просто прекращают быть, давая рождение новой галактике, новому, первородному свету.
Но порою случается так, что Пегас находит своего Человека из рода Homo Lumenus, того, кому дана возможность творить не звёзды, но саму жизнь...
***
- Так чего ты от меня-то хочешь?! - второй час протестовала Ольга, сидя в центре полянки и активно отпихивая ластящегося к ней Пегаса. - Тоже мне, люминесцентом обзывается! С чего ты вообще взял, что я - оно самое?
"Ты - первая, кто услышал меня, смог найти это место".
- Можно подумать, что ты тут тыщу лет сидишь! - новый фырк вышел тише прежнего. На пол октавы.
"Не тысячу, нет, - и, прежде чем его собеседница успела растянуть губы в торжествующей улыбке, продолжил, - восемь миллионов лет назад я очутился здесь. Мама сказала, что всё будет хорошо, что меня непременно найдут".
- В-восемь? Миллионов? Это с шестью нулями, да? - она переспросила, чувствуя, что стремительно глупеет. - Но почему мама... - На этом месте девушка неловко замолчала.
Пегас укоризненно замер, согревая Олю мягким теплом. От зимней одежды та уже давно избавилась, а потому блаженно и совершенно непроизвольно сощурилась.
- Я не дура! Прости меня, мой маленький, - сказала и не стала уклоняться от бросившегося в объятия солнечного клубочка, - и что же теперь с тобою делать? - она задумалась, а потом смущенно пробормотала, - И... как тебя зовут?
***
Выяснилось, что имя Пегасу даёт его Человек. Глядящая обреченно Оля, в который раз услышавшая, что она-де - его Человек, тяжело вздохнула и пробурчала:
- Свинья ты бессердечная!
"Свинья? Теперь меня так зовут?"
Девушка смутилась.
- Нет... ты будешь...
Как назло, фантазия приказала долго жить и вести в своё отсутствие здоровый образ жизни.
- Малыш, вот!
Малыш полез целоваться.
***
- Так что же? Ты - как тот самый пегас? Ну, этот... Высокогорный?
"Не "как", а тот самый. Когда мы устаём от звёздной скачки, то помогаем разумным. Тем, кто способен понять".
- Писателям всяким, художникам? - всю жизнь ей безумно хотелось рисовать, - Ну а я тут причем? - спросила она, исполняясь вдруг иррациональной паникой, - Из талантов у меня - только художественное ничегонеделанье!
"Глупенькая, - Малыш ласково потёрся об её руку, - Ты человек света! Многие художники - не более чем ремесленники. Чтобы увидеть Пегаса, истинный свет, нужно уметь видеть, а не притворяться зрячим".
***
- А ведь меня, наверное, потеряли...
"Я могу отвезти тебя домой".
- Уверен?
"Да. Только ты должна признать меня своим Скакуном, как я тебя - своей Всадницей".
- А что для этого?...
"Просто повторяй. Lux in tenebris lucet et tenebrae eam non comprehenderunt!"
- Люкс ин тэнэбрис люцет... - начала она неловко, -... э тэнэбрэ... - Малыш, оставаясь таким же обтекаемо-бесформенным, стал расти. И быстро. - ... эам нон компрээндерунт!
Голос девушки, уверенный и громкий под конец, потонул во вспышке света, чему она нисколько не смутилась и продолжила, чеканя слова, и понимая уже их смысл:
- Свет во Тьме сияет, и Тьма не объяла его!
"А я красивый?" - услышала Ольга и счастливо рассмеялась...
***
Необычайной красоты галактика появилась на их пути, а наполненные звёздным ветром крылья Пегаса всё ускоряли полёт.
Малыш спросил тогда на полянке, неловко пряча робкую надежду: "А, может, навестим... её?"
Оля не ответила, лишь кивнула согласно. Она поняла, что - может. Что время - её друг, а не безразличный прохожий на улице безликого мегаполиса.
Чем ближе становилась юная Галактика, тем молчаливее становился её сын, отвлекавший до того девушку от темных глубин Вселенной, и тем крепче обнимала она его шею.
Так и неслись они в совершенном молчании: сотканный Светом крылатый жеребец и хрупкая девушка, из-под прикрытых век которой нескончаемым потоком катились слёзы.
***
Мгновение - будто песчинка на пике, пронзившем небесную твердь: она покачнётся неохотно, а после - рухнет вниз, увлекая за собою старших сестёр. Раскалённые шары, разноцветною гирляндой опоясывающие едва ли не вчера рожденные светила. Они дрогнули вдруг, орошённые сияющими слезами, что даже в холодной пустоте не обратились в лёд. Дрогнули, и стали стремительно гаснуть, в извечном беличьем порыве укрыть ядрышко надёжней, а после - укутываясь белоснежными облаками...