Солнце медленно сваливалось в таинственный омут морозного тумана. Серый сумрак окутал мощные стены старинного форта. До начала рождественского всенощного бдения оставалось чуть больше трёх часов. В форте осталась только дежурная смена, а остальные еще в полдень уехали в город - готовиться к празднованию Рождества Христова. За старшего в дежурной смене был доктор Луговской - человек пожилой и одинокий. Праздников он давно уже не любил, а потому всегда в дни всеобщей радости оставался в тишине, охраняемой мощными стенами форта. Вместе с Луговским остались: жандармский ротмистр Назаров, два фельдшера, конюх и три санитара. Назарову, как говорится, сам бог велел в праздничную ночь дежурить. Всем же известно, что люди в праздники часто склонны к разным глупостям, а ворогу злому только того и надо. Вот потому Иван Петрович Назаров уже многие годы в праздничные дни всегда на посту, да и в будние дни он редко в городе бывает, разве, по делу какому очень важному. И никогда ротмистр не ропщет на тяготы своей очень непростой службы. Остальные же из дежурной смены в душе своей несомненно роптали, потому как оставили их в форте на праздничную ночь за какую-то провинность или же по жребию. Тут уж, как говорится, хрен редьки не слаще. Правда, из двух фельдшеров - только один останется в форте на всю ночь, второй должен помочь выдать препарат и с санным поездом отправиться в город.
Санный поезд, состоящий из трёх саней-розвальней, должен был приехать по льду замёрзшего залива ещё перед полуднем, однако где-то он задержался. В форте его ждали, но ждали по-разному. Санитары с конюхом, относились к подобному ожиданию спокойно и почти безразлично: особо не хотелось в предпраздничный вечер таскать с верхнего этажа вниз тяжёлые корзины с флаконами сыворотки, а с другой стороны - куда денешься: все здесь люди подневольные, чего скажут, то и делать надобно. Совсем по-другому ждали сани в фельдшерском пункте: высокий молодой человек не отходил от окна, вглядываясь в сгущающийся сумрак, и нетерпеливо приглаживал ладонью черные чуть вьющиеся волосы. А его товарищ, то и дело потирая веснушчатый нос, расставлял шахматные фигуры и болтал, не умолкая ни на минуту.
- Чего ты всё смотришь? - спрашивал он, поправляя цепь готовых к сражению пешек. - Приедут сейчас. Приедут. И поедешь ты от лошадей постылых к своей зазнобе ненаглядной, а вот мне здесь ещё неизвестно сколько безвылазно куковать. Чего хочешь отдал бы, только б сейчас в город поехать... Праздник же завтра... Обидно... Все веселиться будут, а мы, словно проклятые... Крысы в клетках и те лучше нас живут - они думать не умеют, а только жрать гораздые. Говорят, в Маньчжурии вспышку чумы обнаружили, сейчас санитарный поезд на восток формируют, а потом сразу ещё один начнут готовить, так что я из лаборатории до весны не выберусь. Давай поменяемся! Хочешь, я тебе десять рублей дам? Не хочешь? Конечно, какой же дурак захочет. Иди, сыграем партию...
Они стали играть. Закурили. Сами игроки на запахи не обращали ни малейшего внимания, но, если бы кто-то сейчас вошёл сюда со свежего воздуха, то он непременно бы поперхнулся от странной смеси ароматов лизола, одеколона "Цветочный" и дыма папирос "Константинопольские". Молодые люди, так увлеклись игрой, что не заметили приезда долгожданного санного поезда.
Когда чуть смущенные фельдшеры выбежали к воротам форта, здесь уже "томились" санитары в ожидании приказаний, конюх о чём-то шептался с двумя возчиками, а какой-то чернобородый мужик трогал за рукав ротмистра Назарова.
- Тут вот ветеринар Драгунского полка, - заручившись вниманием жандарма, вытащил мужик из-за пазухи большой серый конверт, - велели начальству вашему передать... Они намедни сюда лошадей пригнали да чего-то тогда напутали... А в конверте, сказывали, что всё поправлено... Чин чином, как говорится... Вы уж начальству-то передайте. Очень ветеринар просил...
- Сейчас же передам дежурному врачу, - кивнул ротмистр, принимая пакет. - А чего долго так не ехали?
- Ай, - махнул рукой бородач, - сначала подпруга у Федьки лопнула, потом старшой наш - Григорий после поминок забузил да с будочником подрался, пока вязали его... Здоровый он - Григорий Семёнович... Как бык трехлеток здоровый...
- А чего не поделили? - вскинул глаза на возчика Назаров.
- Выпил Григорий Иванович крепко, вот и..., - усмехнулся бородатый возчик и стал рассказывать о подробностях драки. Санитары сгрудились вокруг рассказчика и слушали, чуть приоткрыв рты.
- Чего встали?! - зло прикрикнул на санитаров фельдшер Поплавский. - Сено сгружайте, а потом наверх в лабораторию бегом. Препарат из кладовки забирайте! Да пошевеливайтесь, пока не стемнело совсем. Санитары вздохнули, переглянулись и принялись за дело. Закипела работа...
- Не трясите так! - уже в который раз кричал Поплавский грузчикам. - Сколько раз говорить можно! Неужто не понимаете?!
Фельдшер сердился, хрипел и даже ногами топал, но санитарам - всё как с гуся вода. Они, особо не спеша, таскали со второго этажа на пристань корзины, в которых иногда позвякивали флаконы с противочумной вакциной. Флаконы эти были уложены в коробки, коробки переложены ветошью, но фельдшер всё равно очень волновался за сохранность содержимого флаконов. Эти флаконы ждал на станции поезд, чтобы поскорей отвезти их в Маньчжурию. Высока цена вакцины - тысячи жизней спасёт она от чёрной смерти. На втором этаже форта как раз и находилась лаборатория, где вакцину готовили из крови переболевших чумой лошадей. Корзины с вакциной грузили на сани, стоявшие на льду у пристани. Зимой промерзшая заиндевевшая пристань скучала без дела и с изрядной долей презрения взирала на усталых лошадей, подбирающих со льда клочки серого сена.
- Не трясите! - кричал Поплавский, то и дело, хватая себя рукой за горло.
- И чего разоряется? - бубнил себе под нос санитар Кузьма Федотов. - Будто без него не знаем, как нести надо. Не в первый раз, чай...
- Чего-то случилось, - со вздохом отозвался напарник Кузьмы конюх Филипп Ерошкин. - Обычно он спокойный, а тут вон как горло дерёт. Может, власть почуял? Власть она всегда против народа простого изгаляется...
- Твоя правда, Филя, - шмыгнул носом санитар и стал обкладывать поставленную на сани корзину соломой. - Ну, ничего, мы скоро всем прихлебателям устроим весёлую жизнь. Мы теперь битые, а, стало быть, и умные... Ничего...
А Поплавский продолжал надрываться и изводить работников незаслуженными упрёками.
Когда санитары принесли ещё корзины, Федотов "прицепился" к санитару Ганину - угрюмому парню с кудлатой головой, красным носом и светло-васильковыми глазами.
- Слышь, Анисим, - подмигивал Кузьма парню, - а сегодня к тебе во сне богородица приходила? Чего на этот раз сделать она велела? С бабами не якшаться али по большому не ходить? Расскажи...
Анисима Ганина в форте все считали человеком старательным, но недалёким и мнительным. Один раз он рассказал товарищам, что к нему во сне приходила богородица и не велела больше пить горькую, а он её не послушался, от чего теперь постоянно очень страдает. Рассказал всё это Ганин по простоте души своей, а Кузьма Федотов, который ради красного словца не пожалеет и отца, теперь при каждом удобном случае всё подковырнуть Анисима норовил. Вот и сейчас завёлся балабол...
- Кончай, Кузя, к человеку цепляться, - Решил вступиться за своего напарника Егор Санин. -
Чего он тебе?
- А тебе чего? - Федотов остановился, снял рукавицы и стал сморкаться, презрительно глянув на Санина. - Я тебя трогаю? Ишь, правильный какой!
- Федотов! Санин! - подбежал к санитарам Поплавский, - а ну прекращай болтовню! Чего встали?! Быстрее грузите! Быстрей! Да, осторожней, черти полосатые...
Притих фельдшер только тогда, когда санитары поставили на сани последнюю корзину. Теперь уже без крика Поплавский стал проверять, как стоят корзины на санях, и, судя по отсутствию сердитых криков, проверкой он остался доволен, но о чём-то задумался, глядя: то на огни далёкого города, но черные стены форта.
- Ну, чего, - подошёл к Поплавскому бородатый возница, - поедем мы, что ли? Тёмно уж, а я обещал бабе в храм сегодня вечером вместе пойти. То вас-то кто с нами?
- Подожди, - Поплавский потёр пальцами виски и побежал к полуоткрытым воротам.
Сперва возчики ждали, молча, потом стали потихоньку роптать в пол голоса, а, ещё чуть погодя, уже вовсю разошлись.
- Поехали! - махнул рукой старший возчик. - Нам ещё на железную дорогу всё сдать надо. А если этим чего понадобится, так я через три дня им опять фураж привезу, тогда всё и исполню.
Возчики сразу же взялись за кнуты, лошади заржали, переступая с ноги на ногу, и потащили тяжелые сани по укатанному снегу. И только развернулись, только выехали на прямую дорогу, из ворот выбежал молодой человек. Он догнал последние сани и уселся рядом с возницей, засмеялся и стал потирать руки, будто счастливый игрок, собиравшийся забрать со стола огромный выигрыш.
Игнат Григорьевич Луговской сидел за своим столом и думал - как бы подоходчивей прочесть санитарам проповедь о недопустимости пьянства во время праздничного дежурства.
- Одну - две чарки в праздник выпить не грех, - еле слышно диктовал самому себе Иван Григорьевич, - а вот меры не знать, так страшнее греха и не бывает. Ещё древний философ Демокрит говорил: надлежащая мера во всём - есть самое прекрасное в жизни. И в Писании о мере немало сказано...
Никого из посторонних в форт не пускали, даже священникам сюда вход был закрыт, поэтому начальник особой лаборатории всегда поручал проводить богослужения именно Игнату Григорьевичу, и Луговской неплохо в этом деле поднаторел. Сегодня он решил сперва прочитать дежурной смене рождественскую молитву, затем молитву на здоровье, а напоследок сказать небольшую проповедь о делах насущных. Проповедь Луговской записывал на листе бумаги, она ему пока весьма нравилась, а потому настроение у него сейчас было приятное и слегка приподнятое.
- Игнат Григорьевич, - вбежал в кабинет Луговского запыхавшийся фельдшер Поплавский, - тут это...
Поплавский был в длинном прорезиненном балахоне, в высоких сапогах, а на груди его висела старая медицинская маска, похожая на птичью голову.
- Чего ты, Борис Федорович, такой всполошный? - улыбнулся фельдшеру Луговской, - поди, дежурству праздничному не рад. Тут уж ничего не поделаешь, помнишь, как сказал поэт: не лёгкий жребий, не отрадный, был вынут для тебя судьбой... Так что...
- Игнат Григорьевич, - не дал доктору завершить мысль Поплавский, - беда у нас: крыса убежала... Из тех зараженных, каких из Китая на той неделе привезли...
- Как убежала? - глаза Луговского округлились и всё благодушие вместе с радостью творчества лопнули, словно мыльный пузырь. Луговской забегал по кабинету из угла в угол. Такая уж у него привычка была: как заволнуется, так и давай из угла в угол шасть да шасть, будто зверь в неволе.
- Не знаю, - подошёл поближе к столу фельдшер и стал расстёгивать балахон , - санитары покормили подопытных животных, а я, прежде чем ворота заразного отделения закрыть, пошёл проверить всё... Как положено... Глядь, а одна клетка открыта... Она в самом углу стоит, а потому я не сразу и заметил.
- Как же так-то? - потёр ладонью лоб Луговской. - Может, санитары открыли, а закрыть...
- При кормлении клеток не открывают, сами знаете, - не дал договорить доктору Поплавский. - На дверях клетки защёлки хитрые стоят, их случайно не откроешь... Кто-то специально крысу выпустил...
- Зачем?!
- А я почём знаю? - захлопал ресницами фельдшер и опёрся ладонями о крышку стола. - Пойдемте, клетку покажу...
И тут заскрипела дверь, впуская в кабинет ротмистра Назарова.
- Чего у вас тут духа...? - сморщили нос ротмистр, но договорить не успел. К нему, прямо-таки, бросился Луговской.
- Беда у нас, Иван Петрович! - завопил доктор. - Крыса чумная из клетки сбежала!
- Как сбежала? - недоуменно нахмурился ротмистр.
- Выпустил кто-то..., - тихо сказал Поплавский, застёгивая на груди плащ.
- Что мы тут стоим да рассуждаем?! - засуетился Луговской, распахивая дверцы шкафа, где хранилась защитная одежда. - Пойдёмте искать её! Скорее! А то ...
- Подождите, Игнат Гргорьевич, - остановил доктора Назаров и быстро глянул на фельдшера. - Дверь в отделение закрыл?
- Как же! - сразу же кивнул Поплпавский. - Я ещё Егоркина у дверей поставил. Он с вилами там, если что...
- Значит, не выбежит, - потёр пальцами лоб ротмистр.
- А если уже выбежала? - Луговской замер около открытого шкафа. - Тогда...
- Не паникуйте, Игнат Григорьевич, - Назаров подошёл к столу и чуть выкрутил фитиль керосиновой лампы. В кабинете Луговского электрического освещения не было. - Будем надеяться, что не выбежала она из заразного отделения... Будем надеяться... Нам теперь только это и остаётся...
Сразу стало светлее. Ротмистр подвинул к столу доктора венский и сел.
- А если она в сани забралась? - прошептал Луговской, бледнея от страшного предположения и тоже сел к столу. - Тогда...
- Игнат Григорьевич! - прикрикнул на доктора Назаров. - Вы, это... Не надо паники. Лучше подумайте и скажите: кто мог это сделать? Крысу поймать - это только половина дела. А понять того, кто клетку открыл - это для нас задача наипервейшей важности. Не найдём подлеца сейчас, так он нам весь зверинец на волю отпустит. Думайте: кто мог на сие подлое дело пойти?
- Никто в здравом уме на такое не решится, - крепко сжал кулаки доктор. - Народ у нас здесь работает понимающий. Жизнь любому дорога. Допустим, выбежала она из заражённой зоны, где мы все в резиновых балахонах ходим и всё...
- Чего всё? - засопел ротмистр. - Покусает всех?
- Какое "покусает"? - махнул рукой Луговской. - Хуже! Блохи на ней... А блохи, сам знаешь, Игнат Петрович, блохе только волю дай... Тут такое начнётся...
- Потому и думать давай! - хлопнул ладонью по столу жандарм. - Это дело важности государственной. Завтра утром в город телефонировать буду, чтоб без промедления лучших сыщиков прислали. И нам с тобой сейчас без дела сидеть нельзя. С нас ведь весь спрос будет...
Где-то далеко ударил колокол, призывая народ готовиться к вечерней рождественской молитве. Игнат Григорьевич, перекрестился, посмотрел на исписанный наполовину лист и вздохнул.
Ротмистр тоже торопливо осенил грудь крестом и из-под нахмуренных бровей глянул на Поплавского.
- Чего стоишь столбом? Иди народ собирай, и ищите её.
- Я думал, мы все вместе..., - заморгал фельдшер, переминаясь с ноги на ногу.
- А ты меньше думай да лучше исполняй! - тоном не терпящим возражений рявкнул Назаров. - Иди!
Когда за фельдшером закрылась дверь, потёр кулаком лоб и тихо сказал.
- После Покрова мылся вместе с Кузей Федотовым в бане и видел у него на руке след от пулевого ранения. Года три или четыре следу тому...
- К чему это ты, Иван Петрович? - удивлённо посмотрел на Назарова доктор. - На войне японской, может, человек был.
- Не был он на войне, - покачал головой ротмистр. - Проверял я. По бумагам выходит, будто с Вятки он. А вот как-то по пьяному делу хвастался Кузя о том, что работал в Москве на мебельной фабрике Шмита и учился там вместе с другими рабочими из револьвера палить да бомбы метать. Смекаешь к чему я?
- Нет, - пожал плечами Луговской.
- Да, как же, Игнат Григорьевич! - ударил ладонью по столу Назаров. - Сам же говорил, что крыс может выпустить человек, какой здравого рассудка лишился! А эти анархисты и прочие революционеры, как раз и есть - люди без разума. Это же они в Москве бузу с кровопролитием затеяли, да ещё и подбили рабочих с фабрики Шмита баррикады строить. Надо же до такого додуматься, чтоб против Государя пойти? Против всего святого - кто ещё кроме безумного рыпаться станет? Они все спят и видят, чтобы на горе нашем бесовские пляски плясать. Японцам мы войну проиграли, они сразу по всей стране бузу затеяли. А представь, если чума в Петербурге начнётся, так они из этого такое пламя раздуют...
- Преувеличиваешь ты, Иван Петрович, - махнул рукой доктор. - Чтоб тут у нас да вселенский заговор...
- Ничего не преувеличиваю, - насупился жандарм. - Вы вот тут в форте ничего кроме склянок своих да лошадей с крысами не видите, а я постоянно сведения обо всех безобразиях получаю. Почесть каждую неделю циркуляр о бдительности приходит. Думаю, что Кузька эту крысу убил, в сани бросил и теперь...
- Да, нет же, Иван Петрович, - никак не хотел соглашаться с ротмистром Луговской. - Я сейчас поразмыслил, как следует: утром все крысы на месте были... У санитаров ключа от заразного отделения нет. Двери отделения всегда там под присмотром. Там только фельдшер командует.
- А вы почём знаете, что все крысы на месте были? - после нескольких минут молчания Назаров встал из-за стола и стал ходить по кабинету.
- Дежурный фельдшер всегда клетки проверяет, прежде чем заразное отделение закрыть, - сказал доктор и тоже поднялся из-за стола. - Обязанность его такая... Не тем мы сейчас с вами занимаемся.
- Как не тем?
- Пойдёмте лучше беглянку искать, - Луговской решительно шагнул к шкафу, где хранились защитные одежды. - Вот найдём, тогда и думать будем. Извини, Иван Петрович, ничего мне сейчас в голову не лезет.
- Подожди, - остановил доктора жандарм. - Может, злодею того и надо, чтоб мы в заразную пошли?
Луговской встал около шкафа и прислушался к колокольному трезвону, но только трезвон стих, доктор решительно распахнул двери шкафа.
- Одеваемся и идём! Будь что будет, а крысу найти надо!
Они шли по широкому коридору и тени их от света электрических напоминали страшные неповоротливые чудовища, но никто на этих чудовищ не обращал внимания. У каждого голова была занята другими насущными заботами. Из чистого отделения они вошли в нейтральную комнату, уставленную бутылями, в которых хранились: карболка, лизол, глицерин и прочие нужные вещества для защиты от коварной хвори. После нейтральной комнаты начиналось отделение заразное.
Ротмистр открыл тяжёлую дверь, и они с доктором прошли в узкий коридор. В коридоре они увидели облачённого в защитную одежду человека: кто это - отгадать сложно, скорее всего, кто-то из санитаров. В руках санитар держал огромные железные клещи, такими вытаскивали из клеток подопытных животных. Санитар как-то сразу подобрался, словно солдат перед начальством и поворотом головы в носатой маске указал на уходящие вниз ступени. В вольере подопытных животных электрических ламп было всего две, а потому было здесь не особо светло. Среди многочисленных вольеров в полумраке шевелились фигуры, очертаниями похожие на древних рыцарей в длиннополых плащах. У самых ступеней кто-то стоял на коленях и шарил под клетками длинной кочергой. Доктор с ротмистром двинулись вдоль клеток. Животные волновались. Некоторые бросались на сетки. И вот тут раздался визг такой громкий и пронзительный, что даже плотный капюшон не стал ему достойной преградой. Луговской и Назаров замерли на секунду от неожиданности, а потом поспешили туда, где визжало что-то очень нехорошее.
Когда они подбежали, крыса всё дергалась в агонии, размазывая вокруг себя темную кровавую жижу.
- Зачем же ты прибил её, Федотов? - каким-то глухим загробным голосом отчитывал фельдшер Поплавский санитара.
- А чего ещё с ней делать прикажешь? - отвечал Федотов, ткнув ещё раз в уже мертвую крысу вилами. - Ждать пока она на меня прыгнет?
- Ловить надо было.
- Ага, поймаешь её... Она ведь это... Сам понимаешь - того... Поймаешь её...
- Фёдотов! - утробно загудел Поплавский. - Ты пьян, что ли?
- Ничего не пьян, - отвечал Федотов, прислонившись к стене. - Чарку в честь праздника наступающего... Ничего не пьян... Чего сразу: Федотов, Федотов...
Кто-то неосторожно задел черенком вил жестяной абажюр электрической лампочки и тусклый свет запрыгал по зверинцу из стороны в сторону.
- А ну прекратить болтовню! - приказал Луговской. - Крысу сжечь! Пол вымыть лизолом! Тряпки и перчатки сжечь! Когда всё сделаете, приходите в докторскую комнату...
В докторской комнате Луговской приготовил небольшой праздничный стол - не богатый, конечно же, но санитары в форте тоже люди - негоже их без праздника оставить. В центре стола поставил доктор большую бутылку "Кагора".
- Зря вы это, - щелкнул пальцем по горлышку бутылки ротмистр Назаров. - Они вон чего творят, а вы им вино... Их сейчас розгами всех драть надо, пока не признаются - кто крысу выпустил.
- Иван Петрович, - махнул рукой Луговской, - обошлось же всё...
- Ничего не обошлось, - даже топнул ногой от возмущения Назаров. - Пока не узнаем, кто клетку открыл, так, считай, что по лезвию ножа ходим. Того и жди, что где-то опять громыхнёт.
- Полноте, Иван Петрович, - тронул за руку ротмистра Луговской. - Праздник же... Рождество Христово... Радость у людей должна быть...
- Вот они вина сейчас выпьют и устроят нам праздник, - никак не жалал отступать от своей линии жандарм. - Не удивлюсь, если этот злодей под утро нам ещё пару клеток не откроет...
- Всё будет хорошо, Иван Петрович, - улыбнулся доктор, посмотрев на ротмистра блёклыми усталыми глазами. - Не сомневайтесь. Думаю, что случайно клетка открылась. Их ведь третьего дня чистили да, видно, затвор неправильно закрыли. Не будет никто в здравом уме клетку открывать...
Когда Луговской прочитал рождественскую молитву и все уселись за стол, Назаров подошёл к Поплавскому и тихо сказал тому на ухо:
- Как вы, молодой человек, допустили, что санитары пьяные работали в заразном отделении?
- А чего я? - испуганно захлопал ресницами черноглазый фельдшер. - Трезвые все были! Я следил!
- Следил, - будто эхо, повторил ротмистр последнее слово Поплавского. - Не уследил, значит. Посмотри на красавцев.
Фельдшер посмотрел туда, куда показал жандарм - на противоположный край стола, где сидели Кузьма Федотов и Филипп Ерошкин. Федотов часто икал, а Ерошкин, подперев ладонью щёку, что-то напевал. Сразу бросалось в глаза, что санитар с конюхом, ещё не отпробовав кагора, уже были здорово навеселе.
- Один Санин трезвый, - вздохнул Назаров и нахмурился. - А это где? Как его? Ганин... Где?
- Где? - фельдшер посмотрел вокруг, потом на ротмистра и пожал плечами. - Нету...
- Санин! - крикнул Назаров. - Подь сюда!
- Слушаю, - быстро подошёл Санин, утирая губы.
- Где Ганин?
- Так, - Санин пожал плечами, - как только начался колокольный звон, он сразу же пошёл к себе в каморку молиться. Он всегда так делает - только колокола зазвонят, так сразу к иконе бежит, чтоб прощения у Богородицы попросить. Я его с той поры и не видел.
Каморка, где ночевал Анисим Ганин располагалась на третьем этаже в самом дальнем углу длинного коридора. В каморке было холодно и сильно дуло из открытого окна. Назаров с керосиновой лампой перешагнул порог каморки и попятился: на вбитом под самым потолком в стену кованом крюке висел санитар Ганин. Снимали повешенного Поплавский и Санин. Федотов с Ерошкиным первыми вызвались исполнить это неприятное дело, но на ногах они держались плохо: то ли Кузьма толкнул Филиппа, то ли Филипп Кузьму, только скоро оба лежали под столом и никак не могли подняться. Чтоб под ногами никому не мешаться, до порога добирались они ползком.
Во время осмотра комнаты ротмистр на столе лист серой бумаги, на котором неровными печатными буквами было написано: "Багароца вилел жывотину волю пустить воля ея ".
- Ну, что скажешь, Иван Петрович, - спросил Луговской Назарова, когда они остались в докторском кабинете одни, - теперь твоя душа спокойна? Нашёлся подлец, который крысу на волю выпустил. Прости меня, Господи, нельзя же о покойниках так. А мне, честно тебе скажу, Иван Петрович, легче стало. Я, ведь, тоже всё думал, кто такую подлость сотворил, а оно вон как оказывается... Э х, Анисим, Анисим... Надо же до такого додуматься...
- А окно он зачем открыл, перед тем как руки на себя наложить? - тихо сказал ротмистр и подошёл к окну. - Мороз же на улице. Не понимаю. Зачем?
- Не в себе Анисим был, вот и открыл, - Луговской подошёл к Назарову. - Всё сходится, Иван Петрович. Привиделось Ганину, будто кто-то велел ему клетку открыть, а потом одумался, испугался и всё.
- Это вы, Игнат Григорьевич, опять себя успокаиваете, - жандарм внимательно посмотрел на доктора. - Разве у Ганина раньше видения подобные бывали?
- Не знаю. Вот только сон его о Богородице...
- А я знаю, - ротмистр потёр пальцами шею. - Не рассказывал он больше ни о каких видениях, а иначе б он у меня давно отсюда пробкой вылетел.
- А где б вы другого такого нашли? - усмехнулся доктор. - Или думаете, у нас сюда люди в очередь стоят?
- Ладно, - отмахнулся Назаров, - не об этом сейчас... Давайте лучше поразмыслим. Предположим, что было этому дурню видение. Снова Богородица явилась и велела клетку открыть. Он выполнил приказание и открыл. Она довольна, он доволен, так зачем ему на себя руки накладывать?
- Если так рассуждать, - развёл руками Луговской, - то, вроде бы, незачем. Но с другой стороны...
- И с другой стороны посмотрим, - перебил доктора жандарм. - Набожным человеком был Ганин. Царство ему небесное. Такие даже подумать о том, чтоб руки на себя наложить боятся. Это же грех великий.
- Грех, - кивнул Луговской. - С этим согласен... А записка?
- Записка? - почесал голову Назаров. - Здесь всё просто - кто-то специально нам Ганина подсовывает, чтоб мы успокоились... Чтоб следователей мы не вызывали. Что-то у злодея получилось не так, вот он и пошёл на попятную, а чтоб время выиграть другого вместо себя подсунуть пытается. И ещё скажу вам, Игнат Григорьевич, много странного в этом деле. К примеру, как мог так ловко пьяный Федотов убить крысу? Она - тварь вёрткая... И открытое окно мне всё не даёт покоя.
Они некоторое время на тьму за окном и молчали.
- Слушай, Игнат Григорьевич, - первым заговорил ротмистр, - я, когда давеча зашёл, одеколонный дух у вас в кабинете учуял.
- Какой ещё одеколон? - нахмурился доктор. - Зачем?
- Вот и я подумал "зачем?", - вздохнул Назаров. - Ладно, это всё думы. Надо Санина ещё раз допросить. Пойду схожу за ним...
Санин, сразу видно, что бывший солдат, стоял перед жандармом и доктором навытяжку.
- Как обычно всё, - часто моргая слегка затуманенными глазами, докладывал отставной солдат. - Зверьё кормили парами: я с Ганиным, Кузя с Филипком. Когда вышли в нейтральное отделение и стали там лизольными тряпками чиститься, фельдшер крикнул, что клетка открыта. Он выбежал, запер дверь. Велел он Ерошкину ту дверь сторожить, а сам поспешил к начальству, стало быть, вам доложить. Мы же пошли чайку попить.
- С кем пошли? - переспросил Назаров.
- Я, стало быть, Кузя и Анисим, царство ему небесное. Вот. Подогрели мы самовар, выпили по чашке, а тут колокола благовест ударили. Анисим, царство ему небесное, сразу же побежал у Богородицы прощение просить. Только ушёл, а тут Филипп приходит и говорит, что у него штоф "казёнки" припрятан, надо, мол, выпить в честь праздника. А я ему: что ж ты пост оставил - подлец! Нельзя так! А он говорит: чего там охранять, ежели дверь на замке. Я ж ему прямо ответил: если начальство велело, то охранять надо - чего бы там не было и пошёл на его место. Филька же за руку меня схватил, дескать, не порть компанию. Я вырвался и ушёл. Всё.
- Всё, - повторил ротмистр и задумался.
Санин всё стоял навытяжку, стараясь часто не моргать, Луговской то идело теребил ухо, а жандарм не сводил глаз с окна. Тишина всё окутала своей плотной паутиной не только кабинет доктора Луговского, но и всю округу.
- А когда крысу вы стали искать? - опять первым прервал тишину Назаров.
- Трезвон кончился, так чуть погодя и стали с божьей помощью, - быстро доложил Санин. - Я в третий раз перекреститься не успел, а они и подошли. Меня при входе поставили, а сами пошли искать.
Иди, - приказал ротмистр Санину, а как только за ним дверь закрылась, сразу же обернулся к Луговскому. - А сколько времени у нас колокольный звон длится, Игнат Григорьевич?
- Ну, - пожал плечами Луговской, - праздник великий, сорок ударов благовест, потом трезвон. Минут десять...
Вот! - топнул ногой Назаров. - Десять минут! За это время и Кузя с Филей полштофа испить могли и Ганина в петлю сунуть...
- Вы всё думаете, что это Федотов с Ерошкиным Ганина убили? - удивлённо посмотрел на жандарма доктор.
- Нет! - мотнул головой Назаров. - Поплавский!
- Как Поплавский?
- Я хорошо помню, что ушёл он от нас с первым ударом благовеста, а искать сбежавшую крысу они начали, когда звонить перестали. Что делал фельдшер эти десять минут?
- Что угодно! - развёл руками доктор. - Покурил... С санитарами посидел...
- Покурил, посидел, - усмехнулся жандарм. - Вы что, Игнат Григорьевич, покурил и посидел, когда неизвестно где крыса больная бегает. Нет! Он взял этот, как его - хлолалом ...
- Хлороформ, - помог ротмистру с нужным словом Луговской.
- Вот именно, - показал неизвестно кому кулак Назаров. - С Ганиным просто так не сладишь, а сунул тряпку с хлолофолом этим к носу и делай с ним - чего хочешь. Потому и окно открыто, чтоб запаха хлолора в каморке не было! Вот почему окно открыто!
- Помилуйте, Иван Петрович, - буквально взмолился доктор, - зачем Поплавскому это надо?!
- Давайте думать, - быстро ответил ротмистр, - рассказывайте все, что знаете о Поплавском.
- Неплохо работает, - Луговской присел к столу и забарабанил пальцами по крышке стола. - Отвечает за конюшню: принимает лошадей, записывает реакции после заражения, следит за очерёдностью отбора крови, актирует, сами понимаете, когда срок приходит. Лошади они тоже терпят, терпят, а потом...
- А где лошадей на замену берёте? - с настойчивостью дотошного следователя спрашивал Назаров.
- Будто сами не знаете...
- Отвечать! - уж совсем неожиданно прикрикнул ротмистр на доктора и тот слегка опешил.
- Сначала только из конюшни попечителя брали, - заговорил Луговской, понурив взор, словно застигнутый за папиросой гимназист. - Потом попросил военного министра, чтоб кавалерийские полки выделяли нам скот. Но здесь...
- Что здесь?
- Всё что негоже нам отдают - самую дохлятину. Прости Господи. А божатся, что крепких лошадей присылают. И не спросишь же: не по приказу они действуют, а по обещанию. Да и с количеством не всегда порядок. Вот, например, буквально на днях: из Драгунского полка обещали сразу полдюжины, а пригнали...
- Стой! - рявкнул Назаров, будто на допросе каявшегося бунтовщика. - Ветеринар Драгунского полка прислал сегодня пакет. Я его вам передал. Где тот пакет?!
- А причём здесь пакет? - Игнат Григорьевич на миг замер, силясь понять логику жандарма.
- Пакет, - задумчиво сказал тот, - ветеринар кавалерийского полка - лошади... Где пакет?!
Луговской стал торопливо шарить руками по столу.
- Я же его сюда положил, сюда, - то и дело повторял доктор, перекладывая бумаги. - Где же он? Где?
- Теперь всё ясно, - хлопнул себя ладонью по голове Назаров. - Из-за пакета всё это Поплавский затеял. Всё сходится!
- Да у вас всё время всё сходится! - разозлился Луговской. - Говорите яснее и по существу.
- Сморите, - ротмистр поднял палец вверх. - Если человек остаётся на ночное дежурство в лаборатории, то он не будет прыскать на себя одеколон. А от Поплавского сегодня одеколоном здорово шибало. Он готовился уехать в город, но его, по всей видимости, что-то остановило. Это "что-то" - пакет. Дальше он тыкает с хлофомом в морду крысе (чтоб двигалась медленней и не выбежала из заразного отделения) и выпускает её, будь крыса в нормальном состоянии, никогда б пьяный Кузя вилами в неё не попал. Вот так вот. И конюха у закрытой двери он не зря поставил. Поплавский хотел вас выманить из кабинета, чтобы Ерошкин там пакет искал. Иначе, для чего около закрытой двери стража выставлять. А может, его у дверей заразного отделения и не было, может он здесь где-то рядом с кабинетом прятался.
- Подождите, Иван Петрович, - опять принялся ходить по кабинету Луговской. - Всё у вас складно получается, но Ганина зачем надо было убивать?
- А вы не понимаете? - жандарм уселся поудобнее, положив ногу на ногу.
- Нет...
- Здесь всё ещё проще. Фельдшер думал, что вы сразу побежите в заразное отделение, крысу при вас поймают и всё. Дело шито-крыто. Вы бы не стали шума поднимать, и о пропаже пакета не вспомнили бы. А я, видишь ли, сказал что следователей из города, вот Поплавский и забеспокоился, что Ерошкин его при первом же допросе выдаст. И ваши слова о том, что только безумный мог клетку открыть, как говорится, к месту пришлись. Поплавский бежит к санитарам и видит, как Ганин пошёл к себе молиться. Фельдшер сразу же велит конюху затеять пьянку и, кабы, Санин не пошёл на пост, никто бы про колокольный звон и не вспомнил. А бы без этого звона ни в жизнь не догадался бы. Дальше - тряпку с хлололом к носу и...
- Это всё слова, Иван Петрович, - доктор внимательно посмотрел на ротмистра. - А если Федотов с Ерошкиным пьяными только притворялись, Санин ни на какой пост к дверям заразного отделения не ходил, а у Поплавского живот скрутило? И, может, пакет ещё найдётся. Давайте подождём обвинять, а ну как мы ошиблись? Вызывайте утром следователей.
- Нет, - покачал головой жандарм. - Я лучше ветеринара Драгунского полка попрошу сюда приехать. От него же пакет пришёл...
Когда ветеринару показали тех самых лошадей, какие из их полка в лабораторию пригнали, он даже на время дар речи потерял, а потом завопил на всю ивановскую.
- Да я вам жеребцов отменных послал, а это чёрт знает что!
Скоро всё и выяснилось. Подряд на перегон лошадей был у старшины артели возчиков Григория Семёновича. Он и сговорился через знакомца своего Ерошкина с фельдшекром Поплавским и подмене лошадей. Лошадей, что получше, она продавали на базаре, а взамен них покупали самых захудалых кляч и пригоняли их в форт. А в последний раз две лошади не пригнали совсем, пришлось Поплавскому их только "по бумагам проводить". А тут этот пакет от ветеринара полка. И тут бы всё обошлось, но "перебрал малость" Григорий Семенович на поминках, а послали вместо него человека несведущего. Он-то пакет жандарму и отдал...
После праздников Луговской доложил заведующему лабораторией. Тот вызвал к себе сперва Назарова, потом Поплавского. О чём уж они там говорили - неизвестно, но дела решили , видимо, не раздувать. Поплавского с Ерошкиным из лаборатории уволили.