Форш Татьяна : другие произведения.

Цыганское проклятье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Федор Романов - обычный разгильдяй и пофигист, не верящий ни в бога, ни в черта. Но судьба подкидывает ему командировку к старинному монастырю, и Федор понимает что от прошлого не скрыться даже в перерождениях... Книга вышла в издательстве Эксмо в январе 2015 года

  

Икона на счастье

 

Пролог

    
   - Дарине, внученька, подойди ближе.
   - Бабушка, почему ты меня так называешь? Мое имя Дарина.
   Смуглая девушка, коснулась лба лежащей среди тряпья маленькой сухой старушки. Та вдруг закашлялась и коснулась горла скрученными артритом пальцами, похожих на птичью лапку.
   - Бабушка! Бабушка, не уходи, прошу тебя!
   По смуглому лицу девушки покатились крупные градины слез.
   - Дарине, все хорошо, мой час пришел, - хрипло выговорила старушка, как только приступ закончился. - Но я не могу уйти, не передав тебе наше семейное сокровище. Уже много поколений оно переходит от матери к дочери. Только твоя мама умерла, когда ты была совсем малышкой, поэтому я сделаю это за нее. Помоги мне подняться.
   Девушка покорно подала руку, в которую старушка вцепилась неожиданно крепко.
   - Не удивляйся. Это наше сокровище мне сил придает, - с трудом улыбнулась она, глядя в глаза внучки, - но час мой близок. Зима пришла слишком рано, но, как и предсказывала, я уйду вместе с первым снегом.
   Девушка, бережно поддерживая ее, помогла сесть, изо всех сил сдерживая рыдания. Ей было очень больно. Бабушка заменила ей мать. Обучала, когда заметила, что у внучки просыпается дар предвидеть будущее и не смотрела искоса, как многие в таборе.
   - Открой сундук. На дне возьми икону...
   Дарина нерешительно подошла и открыла тяжелую крышку. Под разноцветными платками она нащупала какую-то деревяшку замотанную в цветастую ткань и вытянула ее на свет.
   - Это, бабушка?
   - Да. - На лице женщины заиграла счастливая улыбка. Морщинки будто разгладились и сама она словно помолодела. - Иди ко мне. Сядь рядом.
   Девушка послушно уселась на край лежанки и протянула старушке свою находку.
   - Разверни и посмотри на нее внимательно.
   Положив икону на колени, она осторожно сняла цветастую ткань и ахнула. Словно в водную гладь заглянула. Перед ней лежала старая, потемневшая от времени икона, с которой ласково и чуть печально на нее смотрела она сама. Такие же черные глаза, копна вьющихся волос, смуглая кожа. Дарина и раньше видела иконы, когда по пути шествия табора попадались церкви и монастыри, бабушка всегда приводила ее помолиться. Но такой она не встречала никогда. Это скорее был портрет, а не святыня.
   - Её имя Дарине и тебя я назвала в ее честь. Но барон посчитал это оскорблением, потому все зовут тебя Дарина.
   - Бабушка, - Дарина поднялась, крепко прижимая к груди икону, - а почему ты ее от всех прятала?
   - Потому что она принадлежит только тебе, ты - моей крови, а в этом таборе мы с тобой чужаки. Я ведь не всегда жила здесь, у меня были родители, много братьев и сестер. Но в четырнадцать лет меня выдали замуж. Ты ведь знаешь, что по нашим обычаям жена уходит в семью мужа. Вот меня и отдали сюда. А икону я получила от матери, как наследство. Она волшебная!
   Старушка вдруг захрипела. Дарина бросилась к ней.
   - Бабушка! Прикоснись к иконе!
   - Нет, милая, поздно. Она чудотворная и может даже с того света вернуть, но только если твой час еще не пробил и на этой земле дела остались. Выслушай меня! - Старушка судорожно сглотнула. - Икона эта чудотворная. От пули шальной спасет, от хвори напущенной излечит. От своей прабабки я даже слышала историю, что святая Дарине одного цыгана из гроба подняла. Он совсем молодой был, видать срок его не подошел, потому и помогла. А когда мой муж умер, как я не молилась, как не просила, ничего не произошло. Им там наверху виднее. У смерти свои часы и по ним она придет за каждым в срок.
   Жизнь с каждой секундой утекала из дряхлого тела. Дарина уже не сдерживая себя, плакала, обняв любимую бабушку за плечи.
   - Эта икона убережет тебя, моя девочка, но храни ее пуще глаза. Если она попадет в чужие руки, то принесет много несчастий. На того, кто будет обладать святыней не по праву крови, падет страшное проклятье.
   - Я сохраню, обещаю. - Девушка вытерла слезы рукавом, оставляя на лице грязные разводы, - никому даже прикоснуться не позволю.
   Старая цыганка улыбнулась в последний раз и замолчала навсегда.
   Дарина не ослушалась бабушкиных напутствий и берегла семейное сокровище, надеясь, что однажды передаст его своей дочери. Святая Дарине много раз уберегала ее от опасностей. Разбойники обходили табор стороной, болячки любые заживали на ней как на заговоренной. А еще она стала видеть будущее так, словно все это уже произошло когда-то, а теперь роится в голове воспоминаниями. Только одну судьбу она не могла увидеть и предсказать - свою собственную.
    
    

Глава 1

    
    
   1986 год. Москва.
    
   Настойчивая телефонная трель заставила мутный, тревожный сон растаять утренним туманом. Федор нащупал онемевшей от неудобного лежания рукой, стоявший на тумбочке телефон и снял трубку.
   - Алле? - Витой шнур скользнул по лицу и змеей замер, опоясав шею.
   - Алле? Какое нахрен "алле"? Ты хоть помнишь, что мы сегодня выдвигаемся? Ты где, мать твою так! Поезд через полчаса, а тебя и на горизонте не видно! - Виктор Михайлович Пальцапупа, (непосредственный и главный начальник Федора, а по совместительству главный режиссер съемочной бригады, где ему выпала честь трудиться на благо Советской киноиндустрии вот уже два года) плевался и орал в трубку так, что Федя поморщился.
   Подумаешь, задержались вчера в ресторанчике на Москва-реке всей съемочной бригадой... а он один виноват?
   Подумаешь, не помнил как домой добрался... Так ему никто не указ! Ни жены, ни детей... мог бы вообще к Максу завалиться переночевать, и правильно бы сделал. Единственное, что заставило его прийти в эту конуру - сегодняшняя поездка, к которой он естественно ни черта не подготовился!
   Другая рука коснулась задравшейся футболки и жесткой ткани джинсов, что ему по великому блату достала мать. Черт! Даже не разделся! Нда... может и прав Михалыч? Что-то вчера было слишком весело... Но чувство вины, еще не повод орать с утра на страдающего от жестокого похмелья сотрудника!
   - Ну и чего ты гоношишь, Вить? - попробовал отбиться Федор. - Да в сторону нашего Мухосранска электрички ходят каждые четыре часа! Успеем!
   - Какие четыре часа, Идиотов? Какой Мухосранск, Забулдыгин? До обозначенного тобой пункта, нам еще как минимум день лесом ехать! И скажи спасибо, если не на своих двоих! - Голос режиссера сорвался в крик и тут же перешел в прокуренный кашель. Наконец, прокашлявшись, он угрожающе прохрипел. - Если через полчаса тебя не будет на перроне - считай, что ты уволен, Романов! Операторов в Москве, как грязи!
   В трубке послышались злые гудки.
   Федор вздохнул и нехотя открыл глаза. Яркое июньское солнышко тут же ослепило его пушистым рыжим лучом, заставив снова зажмуриться.
   А может и вправду? Пошло оно все!
   Жизнь не задалась с самого начала. Еще лет в десять он твердо решил, что станет режиссером и будет снимать фильмы, которые принесут ему мировую славу, ну и заодно все причитающееся к ней. Ради своей мечты он в восемнадцать лет даже поругался с родителями, прочащими ему карьеру врача, съехал из трехкомнатной квартиры, почти в центре города, к другу и начал готовиться к экзаменам.
   Вот только где-то в книге судеб кто-то что-то напортачил. На режиссерский факультет он не поступил. Не хватило всего одного балла! Еще не стерлись воспоминания, когда солнечный день, такой же, как сегодня, поблек, будто выцвел. Федор пришел за результатами экзаменов и не увидел в числе победителей свою фамилию. Он стоял, смотрел на списки счастливчиков и понимал, что его мир рушится. Вот и как теперь жить дальше? Отказаться от мечты? Может это знак, что не в коня овес?
   Мысль о том, что придется сдаться на милость родителей, показалась ему невыносимой. Он даже представил картину своего возвращения в отчий дом: мама возьмётся за валерьянку, изображая, как должен выглядеть человек с порванным в клочья сердцем, а отец сдвинет брови и будет неделю молчать, а потом поговорит по-мужски.
   Едва этот ужас промелькнул у него перед глазами, Федор понял - надо что-то делать! Хоть дворником в Жкх, только не с позором домой! Ничего, выдюжим! А там, через год можно будет попытаться снова...
   Но судьба распорядилась иначе. На факультет кинооператоров оказался недобор, и Федор уцепился за эту соломинку как утопающий.
   А дальше завертело, понесло. Новые друзья, новые победы...
   Окончив институт по операторскому делу, он устроился вместе с тройкой закадычных друзей в кино-бригаду Виктора Михайловича, уже немолодого, но упорного, сделавшего себе имя на съемках документальных фильмов режиссера, и принялся колесить по миру, снимая материал.
   Мечта, синей птицей все еще иногда манила Федю вернуться и закончить режиссуру, но, стабильность в жизни, не самая плохая работа и лень, кандалами скрутили руки, все дальше и дальше засасывая его в жизненный быт, заставляя его только раздумывать. Например, о том, что Михалыч в свое время не поленился осуществить мечту, рискнул, и теперь именно он будет снимать научно-популярный фильм о заброшенном Русалочьем монастыре, а Феде останется довольствоваться малым, послушно записывая на камеру все, что режиссер посчитает нужным запечатлеть.
   Ну и ладно! Мы люди не гордые! Но и не последние в мировом кинематографе! Операторы это же... сила!
   Ха, сила! Для кого?
   Припомнилось высказывание Пальцапупы: вас же как грязи....
   У Федора невольно сжались кулаки. Нет! Он поедет, чтобы доказать этому бездарю, что без профессиональной съемки, все собранные Михалычем материалы - не стоят и гроша! А потом, после хорошо выполненной работы, он напишет заявление и уйдет! Он не грязь! Он заставит себя уважать! Он...
   На тумбочке диким голосом заверещал будильник.
   Черт!
   Время!
   Поезд!
   Федор подскочил и заметался по комнате. Благо жил он в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала и успел бы на поезд без звонка шефа, но вчерашний сабантуйчик выбил его из колеи. Он начисто забыл и о сборах и о поездке.
   Скидав в спортивную сумку какие-то вещи, Федя как был в джинсах и футболке, впрыгнул в любимые модные кроссовки, все так же купленные мамой, и ради собственного интереса заглянул в висевшее в прихожке зеркало. Хм, а не так уж и плохо! Породистое лицо, доставшееся ему в наследство от отца - не пропьешь! Высокий лоб, прямой нос, четко очерченные губы. Вот только желто-зеленые мамины глаза, портили весь аристократический вид, но действовали на женщин как валерьянка на кота. Пригладив слегка вьющиеся темно-русые волосы, Федор почесал заросший подбородок и только вздохнул. Вернется домой, надо будет подстричься и побриться. Недельная щетина, может и украшает мужчину, но Федор начинал чувствовать себя снежным человеком.
   Глянув на часы, он вышел из квартиры, захлопнул дверь и бросился вниз.
   На перроне он был за минуту до отправления поезда.
   - Вот он! Иди сюда, Упырев, мать твою разэдак! - раздался гневный вопль режиссера. Федор с печальным вздохом обернулся и, разглядев лысую голову начальника, трусцой бросился к последнему вагону, арендованному их съемочной бригадой.
   - Тут я, Вить!
   - Да всяко тут, куда ж тебе деваться! - фыркнул тот, и что-то черкнув в блокноте, посторонился, запуская Федора в вагон.
   - Это все ваши? - молоденькая проводница заметно нервничала.
   - Все! Еще чайку бы нам, голубушка! - распорядился Михалыч, поднялся вслед за Федей и уточнил. - Литра два.
    
   Свое купе Федор нашел сразу.
   - О! Романов! Живой! - раздались вопли друзей, едва Федор открыл дверь.
   - А что со мной будет? - ухмыльнулся тот, закинул сумку под столик, и уселся рядом с Максимом. Черноволосым, ярким парнем, явно имевшим в роду горячую цыганскую кровь. - Други, а есть чего живительного?
   - Оживительного? - уточнил Макс и заговорщицки подмигнул Кирюхе и Петру. - Найдем?
   Те будто только этого ждали, и, не отвечая, полезли в сумки. Вскоре столик стал напоминать скатерть самобранку. Едва парни уселись, как поезд дернулся и, неохотно постукивая колесами, принялся набирать скорость.
   - Красота! - поглядывая в окно, довольно вздохнул Максим. Вечный романтик, он всегда придумывал какие-то поездки, походы, шашлыки на природе, лишь бы вытащить друзей на денек из города.
   - Не то слово! - поддакнул Кир. Балагур и шутник, любитель женского пола. Невысокого роста, тощий с совершенно неприметной внешностью, он умудрился в свои неполные двадцать восемь, три раза развестись и четыре раза жениться.
   - И чего красивого? Дома как дома. Вот выедем за город, тогда и повздыхаете! - Петр, коренастый, темноволосый, красивый яркой и даже опасной красотой, был единственным из их компании, кто знал, чего хочет и никогда не терял головы. - А еще лучше, приедем, возьмем аванс и на неделю к реке. Рыбу половим, отдохнем.
   - А тебя жена пустит? - недоверчиво прищурился Макс.
   - Сначала я жену отпущу. К теще в Орехово-Зуево, - хмыкнул тот, отрезая колечко колбасы.
   - Логично! - посмеялись парни и принялись строить планы на предстоящую поездку.
   День пролетел незаметно.
   - Ну что, братцы-тунеядцы? - Вечером в купе заглянул Михалыч. - Подъезжаем! Через пять минут, чтобы были в коридоре! Выгружаться будем!
   - Есть, шеф! - гаркнул Кирилл.
   Михалыч даже вздрогнул.
   - Дебилов! - рявкнул он в ответ и дверь захлопнулась.
   - Что-то наш Витюша на фантазию слаб стал, - трагично поджав губы, покивал Макс.
   - А может потому, что ему свою фамилию переплюнуть слабо? - усмехнулся Федор, и, подхватив на плечо сумку, с наслаждением произнес. - Паль-ца-пу-па, дал же бог!
   - Кстати, а ты в курсе, почему монастырь, на съемки которого мы едем, назван Русалочьим? - вдруг спросил Петр, вышел в коридор и, дождавшись друзей, пояснил. - Все дело в том, что построен он был на деньги генерала Русалова, рядом с его поместьем, еще в тьму-лохматом году, задолго до революции. А потом пришли большевики и... вроде как монастырь разломали.
   - А! Понятно, - насмешливо фыркнул Кирюха. - Богатые тоже плачут. Ты-то откуда узнал?
   - Порылся в архивах. Меня же этот "Крикунов" заставил перерыть все данные по заброшенным монастырям и церквям. И по каждому написать короткую историю. Я кстати нашел с десяток таких раритетов.
   - А чего мы именно сюда приехали? - Федор посмотрел в окна на пустой, покрытый щебенкой перрон и одинокую будку заменяющую вокзал.
   - Выбор Пальцапупы, поди - разбери! - Петр пожал плечами и начал пробираться к выходу, где оживленно гомонили коллеги, со сноровкой вытаскивая из вагона реквизит и технику.
   - И разберемся! - Кир, а затем Макс потопали следом.
   Федор задержался, глядя на начинающийся сразу у платформы лес, синий в подступающих туманных сумерках и поежился. Если Михалычу придет в голову топать к монастырю в ночь, Федя точно пошлет всех куда подальше и вместе с друзьями останется здесь, в надежде на какую-нибудь припозднившуюся электричку. Но на платформе его ждал приятный сюрприз. Маленький "пазик" весело подмаргивал разноцветными фарами, терпеливо дожидаясь, когда реквизит и люди найдут себе место в его небольшом салоне.
   Уже легче!
   - Мрачно тут, - поежился Петр. - Как будто на сто миль ни единой живой души!
   - Скажешь тоже! - осадил его Макс и махнул рукой куда-то в сторону леса. - Там районный центр. А рядом с монастырем, километрах в двух от него, довольно большая деревня. Я слышал, как Михалыч вчера договаривался о "подсадочных" местах.
   - И кому нас в той деревне "подсадят"? - подскочил Кирюха. - Я бы не отказался подселиться к дояркам. И молоко, и эстетическое наслаждение!
   - Все бы тебе... - хохотнул Федор, но его перебил Гена, здоровенный детина, а попросту прихвостень Михалыча, получивший за это гордое звание помрежа.
   - Заканчивай перекур, Северин! Быстро садимся! Романов, Зотов, Ковалев - тоже особое приглашение требуется? Еще ехать и ехать!
   - Началось! А чего сразу мы? - В голос и совсем по-ребячьи возмутились друзья.
   - Да! Мы ждем, когда другие усядутся. Женщин и инвалидов вперед! - с невинным видом подначил Федор.
   - Ты кого инвалидом назвал, инвалид? - тут же возмутился Михалыч. Вот и как услышал? Носится где-то рядом с автобусом, создает видимость деятельности.
   - Ну, точно не тебя, Вить! - Федя подхватил стоявшую неподалеку треногу, и заговорщицки подмигнул пытающимся скрыть улыбки парням. - Ты у нас босс!
   - Значит, ты меня приписал к бабскому роду? - окончательно взбесился тот.
   - Вить, ты же знаешь, что не можешь выдержать конкуренцию нашей дражайшей Альбине! - отмахнулся Федор и направился вместе с товарищами к автобусу, оставив Михалыча возмущенно орать ему вслед.
   Что поделать, если он действует на него, как красная тряпка на быка?
   В салоне было тепло и пахло застаревшим табачным дымом и бензином.
   Их небольшая группа за исключением Михалыча и Гены уже расположилась на протертых до дыр сидениях, ничуть не смущаясь спартанских условий. И правильно! Чего смущаться? За два года, где их только не носило! Куда только не забрасывало их небольшую съемочную группу! Зато добились! Выслужились! Теперь снимают короткометражные фильмы для одной научно-популярной передачи.
   - Вот они! Мускулы нашей компании! - поприветствовала их Альбина, рыжеволосая толстуха с прокуренным голосом и с весьма рельефными частями дородного тела. В их команде она не занимала какой-то особенной должности. Иногда читала за кадром текст, иногда варила походную кашу, а некоторым, говорят, даже скрашивала долгие ночные часы. В общем, если говорить честно, Альбина была в их группе едва ли не важнее начальника. - Феденька, паразит! Будешь должен мне тридцать рублей!
   - За что?! - Федя даже остановился, но тут в спину толкнулся Кир. Пришлось пробираться дальше, перешагивая через коробки с реквизитом. Заметив свободное место у окна, он уселся и подколол. - Альбиночка, моя любовь для тебя бесценна!
   - А такси с рестораном - нет! - отрезала та, и тут же переключилась на Гену и Михалыча. - Ну и что ходим? Ждем, когда совсем стемнеет? Чтобы в ров упасть? А? Начальники? Мать вашу за руку, да в хоровод!
   Михалыч с Геной заметно вжали головы в плечи и заторопились по местам, отбрехиваясь только по привычке.
   - Ну чего говоришь? Никуда мы не свалимся! Водитель из местных, враз домчит!
   - Да! Не каркай! Беду накаркаешь!
   - Домчу! Ух как домчу-у-у! - подвыл за компанию водила, и даже высунулся из кабины, чтобы всем было видно исполнителя.
   - Стартуй, командир! - наконец дал добро Михалыч, с кряхтением усевшись рядом с враз подобревшей Альбиной. - Только мимо Сухаревки не провези!
   - А мне за "мимо" и не заплачено! - расплылся в щербатой улыбке шофер. Скрылся в кабине и оттуда донесся его бодрый до отвращения голос. - Сухаревка - первая деревня на нашем пути!
   Пазик вздрогнул, издал уж очень неприличный звук и покатил.
   Вскоре Федор устал слушать анекдоты, отвечать короткими фразами на вопросы друзей. Отвернувшись, он немигающе уставился в окно, пыльное, располосованное дорожками капель бесшумно начавшегося дождя, разглядывая подступивший вплотную лес. Теперь он не казался ему синим. Он был черным! Черные исполины стояли на обочине давно не латаной дороги и тянули к нему свои руки-ветки.
   И тут он услышал колокол. Мощный, спелый звук ворвался в открытое окно, заставив Федора замереть и покрыться мурашками. И были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! И любовь, такая, что хочется почувствовать себя мальчишкой и вперед автобуса кинуться навстречу долгожданному счастью!
   Ой, мамочка! Что это с ним?! Вроде всегда был атеистом, ни в бога, ни в черта не верил. Да сколько он уже переснимал этих церквей, и ничего не шелохнулось, а тут....
   Он поднял к глазам трясущуюся мелкой дрожью ладонь, поизучал ее несколько секунд, а когда снова уставился в окно, чуть не заорал. Из темноты, прижавшись к стеклу, на него смотрела женщина, точнее сказать - девушка. Да-да! Как будто по ту сторону стекла тоже находится салон автобуса, и она сидит в том автобусе совсем одна, и смотрит на него. А еще, ее губы шевелились, словно она что-то ему говорила.
   Когда он об этом задумался, в голове, словно по волшебству, зазвучал ее голос, и Федор понял, что она не говорила, она пела.
   - Жизнь поросла быльем-травинушкой.
   Боль породнилась с тишиной.
   Все отболело вслед за сынушкой,
   А его унес ветер луговой.
    
   Все поросло полынью горькою,
   Все отсмеялось по весне.
   Вера за ветхою иконою
   Пылью осела на стене.
    
   Мне отчим домом стало прошлое,
   Мне так приятен дым надежд.
   Что ж ты не вспомнишь, не поможешь мне?
   Я так устала от одежд, от траурных одежд.
    
   Я так устала биться чайкою,
   Я так хочу к себе домой.
   Дверь распахнуть, пойти встречать тебя,
   А после взойти быльем-травой.
    
   Девушка улыбнулась, коснулась рукой стекла, там, где по другую сторону находились его губы, и Федор даже не услышал, понял:
   - Где ж ты, Алешенька? Где ж ты родный мой?
   Федор заставил себя сглотнуть колючий комок, намертво застрявший в горле, и с трудом оторвав взгляд от лучистых девичьих глаз, беспомощно обернулся к сидевшим рядом друзьям, но тут его поджидала вторая странность. Автобус оказался пуст!
   И тут Федор не стерпел и заорал. Но, ни звука не вырвалось из его пересохших губ!
   "Впору перекреститься!" - подумалось ему, и тут прямо в ухо раздался хохот, а ехидный голос Макса пропел:
   - Вставай, спящая красавица!
   - Слабак! Водки больше не получишь! - поддержал его Петя.
   - Отстаньте от мужика! Он во сне так сладко стонал, что даже я обзавидывался! - А это конечно Кирюха.
   Федор дернулся, вырываясь из странных, тоскливых пут сна, точно из паутины, и растерянно похлопал ресницами, оглядывая счастливых, пахнущих поездом и перегаром друзей. Остальные, кто спал, кто разговаривал.
   И хорошо! Хорошо, что на него не обратили внимания. Только друзья, но с тех и взятки гладки. Чай, не первый год вместе.
   - Я уснул?
   - Не! Это тебя от запаха Петькиной самогонки таращит! Конечно, уснул! - ухмыльнулся Кир, и подмигнул. - А кто такая Маша? Вчера, небось, склеил, когда из ресторана умотал?
   Федя вытаращил глаза.
   - Никого я не клеил!
   - Ну конечно! С чего бы ты тогда во сне так томно постанывал и так нежно говорил: Машенька!
   - Да ты бредишь или шутишь? - Федор отпихнул его масляную рожу, и для наглядности и серьезности своих намерений даже покрутил пальцем у виска. - У меня даже знакомых с таким именем нет!
   - Как же! А баба Маруся? Уборщица из студийной мастерской? - заржал в голос Макс. - Уж не по ней ли сохнешь? Маруся - Маша - и не отвертеться. А? Федь?
   - Интересно, а твоя пассия на пенсии? - подхватил эстафету Петр.
   - Вопрос в другом - сколько уже лет! - Ну и Кир естественно не отставал.
   Началось! Иногда компания выбирала объект для здорового стеба и проверяла на прочность. И самое главное в такой ситуации подольше продержаться, не показать насколько тебя что-то из этого задевает. А лучше всего перевести все в шутку. Но стоит только дать маленький намек - заклюют!
   - А что? Завидно стало? Небось, сами хотели к ней подъехать? - Федор изобразил бесстрастный взгляд и равнодушную улыбку. - Но с ней вы, парни, не угадали! Помните секретаршу Михалыча? Кажется, ее тоже зовут Мария.... Вот думаю, по приезду, не пригласить ли ее в ресторан?
   Макс помрачнел.
   - В глаз получишь!
   Кирилл с Петькой оживились, переключаясь на него.
   - Да ты че, реально?
   - И ничего не сказал?
   Федор расслабленно выдохнул. Быстро он стрелки перевел! Пусть теперь Максим расхлебывает! А пока парни будут его донимать, надо подумать! Очень хорошо подумать....
   Сон странный! Ему такие сны не снились с тех пор, как он ушел из дома. Переехав в общагу, он несколько раз видел такие же яркие, изломанные сны с участием умерших знакомых. Они пытались ему что-то советовать, куда-то звали, что-то дарили. Где-то в глубине души Федя знал, что такие сны не простые. Как говорила бабушка: "кто-то с того света пытается достучаться".
   Но здесь все было иначе! Во-первых, яркие звуки, он действительно слышал и колокол и песню! Во-вторых, образ девушки! Более чем неординарный! Голубоглазая красивая блондинка с короткими волнистыми, цвета спелой пшеницы волосами, одетая в какой-то странный мешковатый балахон. В-третьих, имена! Он действительно не знал ни одной Марии, и, знаете ли, Алексеи его тоже вниманием не баловали.
   Ладно, надо подумать об этом, но завтра! Сегодня у него это плохо получается!
   Отобрав у Макса, все еще пытающегося отвертеться от "порочащих его связей", бутылку с булькающей на дне кристально-чистой жидкостью, Федор сделал большой глоток, поморщился и с опаской снова посмотрел в окно. На этот раз никаких девушек он не увидел, а от того что увидел, сердце замерло в восторге. Небо, яркого темно-фиолетового цвета, усыпали неправдоподобно большие самоцветы звезд.
   Нее! Такого в Москве точно не увидишь!
   Остаток пути он провел, лениво прислушиваясь к спору друзей и время от времени с опаской поглядывал в темное окно. Наконец, водитель лихо затормозил и высунулся в салон.
   - Приехали, товарищи туристы! Выгружайтесь вон, к клубу. - Водила указал в лобовое стекло на одиноко болтающийся на длинном шнуре фонарь. Тот избирательно освещал то дерево, то брусчатую стену, с заботливо взращенным возле нее кустом пиона. - А я сейчас за участковым сбегаю. Он велел мне его разбудить, как только вы прибудете.
   Открыв вручную створки дверей, он выскользнул в темноту.
   - Это ж, в какое же Кукуево нас занесло.... - Кир с кислой миной поглазел по окнам автобуса, разглядывая треугольные очертания крыш редких домов, темнеющих на фоне чуть посветлевшего неба.
   - Ты еще поговори мне! - тут же сонно откликнулся Михалыч. - Как за зарплатой стоять так все вы первые! А ее еще заработать надо...
   - Так вот! Зарабатываем уже! - поддержал друга Макс. - Но есть одна претензия! Темно уж больно...
   - Ты у нас осветитель? Осветитель! - пробасил Гена, заискивающе покосился на Михалыча и ободренный молчанием начальства, продолжил. - Вот и свети!
   Больше никто в диалог вступить не рискнул. Молча похватали сумки, рюкзаки, коробки с реквизитом и гуськом направились из душного автобуса.
   Федор с тоской посмотрел в окно на потускневшие звезды, подхватил сумку, и, чтобы не попасться под руку быстрому на расправу Михалычу, последним вышел в темноту. Но едва он спрыгнул со ступеньки в густую щетку травы, как понял насколько ошибался. Самое темное время уже прошло, и восток светлел с каждой минутой, приближая рождение нового дня. Где-то брехали собаки, трещали, устроив концерт, сверчки и первые петухи загорланили хриплыми голосами гимн приближающемуся утру.
   - Парни, вы чуете? - Федя подошел к тихо переговаривающимся друзьям. - Здесь все настоящее! Живое!
   - Ага! - покивал Кир. - И только мы тут - как козе саксофон!
   - Ну почему? Думаю, местные будут очень даже рады новым клоунам. - сплюнул под ноги Петр.
   - Если все местные будут такими как он, не хотелось бы мне быть клоуном! - Макс сложил руки на груди, разглядывая приближавшиеся к ним два силуэта. Один широкоплечий здоровяк, высокий настолько, что второй, семенивший рядом с ним, сперва показался всем подростком.
   - Здрасте! - Голос тоже оказался под стать. Низкий настолько, что отдавал в хрип. - Это вы приезжие артисты из Москвы? Я - Степан. Участковый местный.
   А вот Михалычу похоже было плевать на рост местного "дяди Степы".
   - Артисты? Мы?! - Он грозно шагнул к нему на встречу, а следом за ним, как привязанный, двинулся Гена, тоже, в общем, детинушка еще тот. - Сами вы, гражданин начальник - артист! Мы не артисты! Мы творцы! Мы те, кто дает, как вы выразились - артистам, возможность самореализоваться!
   - Это как? - озадачился местный представитель власти. Подошел и пожал руки сперва Михалычу, потом Гене. Смерил взглядом притихший народ, и решил со всеми не ручкаться, а вести знакомство на расстоянии.
   - А так! Фильм мы приехали снимать! Про ваши красоты, а особенно про монастырь. Есть он у вас?
   - А.... - Верзила ненадолго задумался и кивнул, одновременно указав на темнеющий вдалеке лес. - Там! Марьин монастырь.
   - А мы слышали - Русалочий, - подал голос Петр, первый боец за правду.
   - Та не! Русалочьим его конечно зовут, но все из-за прежнего хозяина этих мест, генерала Русалова. А так он Марьин!
   - Женский значит? - ухмыльнулся Кир.
   - Та не... Не совсем. В нем любой страждущий может найти заботу, работу и кров. - "Дядя Степа" безошибочно нашел взглядом говорившего. - Да и заброшен он сейчас. Почти заброшен. Осталась небольшая группа людей, да и тем просто податься некуда. Ну да что я вас тут байками развлекаю? Вы, считай, сутки в дороге. Пойдемте пока размещу вас в отделении, поспите, а днем познакомлю со старостой и определим на постой. Вы к нам надолго?
   - Пока не отснимем материал, - пафосно заявил Михалыч и уточнил. - Может на неделю, а может на две.
    
   Пока они шли в местное отделение милиции, Федор без устали крутил головой, разглядывая цветущие сады, за разноцветными кольями оградок, белые домики, и ромашки, прятавшиеся вдоль дороги. А еще он услышал шум воды, и... колокол!
   Снова!
   Удар, еще удар. Низкий, цепляющий душу звук проник в сознание нежданно, возвращая привидевшийся ему кошмар. Затем, словно отгоняя тяжелые мысли, зазвенели хрустальным перезвоном другие колокольчики. Сразу стало легче, но вопрос остался.
   Он обогнал Альбину, шагающего рядом с ней Кира и тронул за рукав участкового.
   - У вас есть церковь?
   - Была. - Участковый придержал шаг и поравнявшись с ним, смерил Федора цепким, холодным взглядом, заставив того пожалеть о своей, не вовремя проснувшейся любознательности. - При монастыре. Колокола услышали? Они теперь в монастырской часовне висят.
   - Тебе, Романов, что, помолиться захотелось? - обернулся к нему шагавший впереди Михалыч.
   - Я думаю, Вить, еще успеется! - отмахнулся Федор, уже порядком уставший от его дурацких шуток.
   - Часовня у нас хорошая! - Степан, толи не заметил назревающий конфликт, толи наоборот решил его сгладить. - Колокола - слышите? Им сто лет в обед будет! Чугун с серебром! Говорят, их еще сам генерал Русалов заказывал из Москвы на свадьбу дочери.
   - Так это же находка! - оживился Михалыч.
   Вскоре их путь закончился у длинного деревянного дома, имеющего потрепанный казенный вид. Милиционер нырнул в распахнутую дверь, а следом за ним потянулись нагруженные, уставшие люди.
   Федор шагнул в вотчину местного участкового, и оглядел казенный, длинный широкий коридор с окнами по одну сторону, и шеренгой запертых дверей по другую.
   - Сейчас я вам выдам матрасы. Располагайтесь в коридоре. - Участковый Семен козырнул и, побренчав ключами, исчез за одной из дверей. Вскоре он появился груженый тонкими тряпичными матрасами, и, скинув в угол, снова скрылся за дверью. Во второй раз съемочная группа получила крошечные подушки, каждая с казенным номером. - Сожалею, что вам приходится так неудобственно, но как говорится - чем богаты....
   Впрочем, уставшим людям было уже все равно, на чем спать и где. Все расхватали матрасы с подушками, как горячие пирожки, и только Альбина, недовольно повертев в руках серую подушку, даже принюхалась к ней.
   - А она чистая?
   - Да что вы, дамочка! - милиционер даже обиделся. - Ей уже лет пятнадцать как никто не пользовался. Как тюрьму отсюда перенесли в Кольцово, так и не пользовался!
   И козырнув, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   - Тюрьму?! - Толстуха сперва посмотрел на подушку, точно держала мышь, а затем швырнула ее к стене с такой скоростью, точно эта мышь в секунду издохла и завоняла. - Я к этим подушкам с матрасами даже не притронусь!
   - Давай мне, все мягче будет, - обрадовался Михалыч, устраиваясь вместе со всеми на боковую. - А ты, Аль, если спать не хочешь, реквизит посторожи!
   Альбина задумалась, нехотя подняла подушку и направилась к единственному матрасу оставшемуся свободным.
   Федор не помнил, как уснул. Вроде только что слышал, как переговариваются Кир с Петро, и оп - его уже нет. Точнее он есть, но совсем не в том ветхом строении, носящим гордое звание - участок милиции деревни Сухаревка.
    
   1868 год. Силантий Русалов.
    
   - Вот ведь занесла нелегкая. Для того ли я из отчего дома ушел служить, чтобы теперь в этой глуши отсиживаться? Отец так хотел, чтобы я дело его перенял. - Поручик Русалов, лениво сорвал травинку и сунул ее в рот. - А чего тут говорить, и там скукота и тут!
   - Не блажи, Силантий, время мирное, все лучше, чем война. А к батюшке под крылышко вернуться никогда не поздно.
   Антон, рыжеволосый улыбчивый паренек в расхлябанном кителе похлопал друга по плечу и удобнее устроился на дровянике, подставив ласковому солнышко веснушчатое лицо.
   В деревеньке и правда была тоска. Из всех развлечений пара трактиров да убогий дом терпимости. Только девицы там настолько страшны, что доплати они сами, в койку к ним соваться никто не решился бы.
   Погода в это день стояла замечательная. Летний зной спал, радуя прохладным ветерком, а пролившийся с утра дождь прибил к земле пыль. По проселочной дороге бегали ребятишки, за невысокими заборами лениво тявкали собаки. Все в этом захудалом селении было как-то уж слишком размеренно и уныло.
   Случилось же так, что полк, в котором служил молодой поручик Силантий Русалов, пригнали для учений именно сюда. Да только вскоре командующего отозвали в Петербург, потому как прошел слух о готовящемся покушении на царя, а солдаты и офицерье получили внеплановое увольнение, только покидать пределы деревеньки строго запрещалось, вот и развлекались все как могли.
   - Здорово, служивые. - Крепкий старик, местный староста, подошел так тихо, что Силантий вздрогнул от неожиданности.
   - Принесло же старого черта, - сквозь зубы процедил его товарищ. - Опять начнет про внучку свою убогую говорить. А я ее пальцем не тронул, только воды попросил, вот ей богу.
   - Здравствуй, Егор Кузьмич, - поприветствовал старосту Силантий, - подсобить чем, или просто от скуки к нам заглянул?
   - Да некогда мне скучать, сынки. Это вы все на солнцепеке нежитесь, у меня забот полон рот. А от помощи не откажусь. Повадились к нам цыгане шастать. Все бы ничего, чай тоже люди, да ведь тащат все, что непопадя. Подмогнете?
   - А чего делать-то? Они пташки вольные. Сегодня тут, завтра там... Сами уедут!
   - Когда рак на горе свиснет! Они у нас уже год табором живут. Недалеко у речки остановились. Вроде и жалко их, да своих жальче. Вроде у них там ведьма имеется. Молодая, а гадает всем, как видит. И болезни лечит. К ним даже из других селений едут.
   - Так хорошо же! - Силантий улыбнулся, выплюнул травинку.
   - Хорошо да не очень! Наши лекари жалуются что хлеб отбивает! Да и так, не спокойно от пришлых. Может попросите их подальше от нашей деревни убраться?
   - Нам за это не платят, дед. Зови полицаев, пусть они твоих цыган гоняют. - Веснушчатый демонстративно отвернулся.
   - Да какие полицаи? Я тут можно сказать один за всех отдуваюсь, - охнул староста. - Что за молодежь пошла непочтительная.
   - Погоди, Антон. - одернул друга Силантий. - Я схожу к ним. Приструню, чтобы покой не нарушали.
   Это был шанс хоть немного развеяться. Гонять воров на самом деле он не собирался, но скуку разогнать - точно.
   - Вот это разговор, - заулыбался староста, бросив хитрый взгляд на паренька, теребившего медную пуговицу на почти полностью расстёгнутом кителе. - А я вам за работу самогону своего поставлю.
   - Да тут на каждом углу наливают, - снова влез Антон. - Табаку достать сможешь? Страсть как курить охота, а табаку и нет. Тогда и я схожу, раз такое дело. - Но как только староста ушел, набросился на друга. - Нельзя нам из деревни уходить, слышь, Силантий?
   - Я один пойду. Если что, прикроешь меня, а табак поделим.
   - Даже не знаю... не честно как-то, - почесал вихры друг, но было видно, что такой расклад его устраивает.
   - Решено, иду один. - Силантий спрыгнул с бревна. - К вечеру обернусь.
    Антон проводил его задумчивым взглядом. Может и было бы все иначе если бы не она... Не Софья... Почему она выбрала не его, а Силантия? И точно кошка пробежала между друзьями....
   Снова вспомнилась его последняя встреча с Софьюшкой. Ледяной королевной с ним была, а сердце рвалось от боли. Не пара ей Силантий! Не любит он ее, и никого не любит! Весь в отца своего пошел, армия ему мать, сестра и невеста.
   Даже если руки придется его кровью омыть, он пойдет на этот грех! Все одно без Софьи жизнь смысла не имеет никакого.
  
   Силантий табор нашел быстро. Вышел к реке, и направился к поднимавшимся за жидким пролеском струйкам дыма. Вскоре из-за деревьев послышался разноголосый гомон, гитарные переборы и ржание коней. Потянуло запахами костра и жареного мяса.
   Тропинка привела Силантия к небольшой поляне, на которой стояли шатры и кибитки, горели костры. На них жарилось мясо, готовилась похлебка. У костров сидели смуглые люди. Звучала гитара и приятный женский голос выводил куплет о несчастной любви и горячей цыганской крови. Поляну огибала мелководная речушка, в которой плескались чумазые ребятишки.
   Увидев военного, цыгане насторожились, но враждебности не выказали. Девушка отложила гитару и посмотрела на Силантия.
   - Что нужно тебе, красивый? Погадать пришел или хворь вылечить?
   - Не верю я в гадания, - буркнул Силантий, подойдя к костру.
   - Тогда зачем явился?
   - Жалоба на вас поступила. Надо бы разобраться.
   - И кто жалуется? - из шатра вышел высокий, плечистый мужик в простой холщовой рубахе. За вихрастой шевелюрой и густой черной бородой его лица было не рассмотреть, только глаза горели, что уголья. - Если цыгане, значит сразу воры? А ты за руку нас ловил?
   - Отчего же воры? - хмыкнул поручик. - Говорить я такого не говорил, но по закону проверить обязан.
   - Мы твоим законам не подчиняемся и твой царь нам не указ. Цыгане - народ свободный. Шел бы ты отсюда, по добру по здорову. А то места глухие, ведь и не найдут.
   - Мне бояться не с руки, иначе в армию не взяли бы. - Силантий положил руку на эфес сабли, которая по счастью была у него с собой. - К тому же мои друзья знают, где я. Не вернусь до заката - искать придут.
   - Видели мы твоих друзей, Силантий. - Девушка поднялась.
   - Откуда ты меня знаешь? - опешил поручик.
   - Дым сказал. - улыбнулась цыганка.
   - Дарина, подай гостю похлебки, - сказал бородач, - не откажешь, служивый?
   - Конечно! - девушка налила в деревянную миску похлебки, взяла ложку, ломоть хлеба и подошла к Силантию. - Угостись, красивый.
   Силантий посмотрел на девушку, взял предложенное и понял, что пропал. Большие черные глаза, смуглая кожа, брови в разлет и пухлые, манящие губы.
   Дарина тряхнула гривой кудрявых волос и призывно улыбнулась. Как бы невзначай оголилось круглое плечо, на котором алел розовый бутон. Рисунок был настолько искусным, что казалось, бутон вот-вот раскроется. Силантию нестерпимо захотелось припасть к цветку, ощутить его аромат, коснуться лепестков. Но внезапная робость сковала его.
   - Боишься меня? - Дарина вдруг звонко рассмеялась. В черных очах отразились солнечные блики. - А я ведь не кусаюсь. Если только приворожу ненароком. Садись, Силантий, в ногах правды нет.
   Она уселась на траву и похлопала рядом с собой.
   - Я в бесовщину не верю, - с трудом отведя взгляд, ответил Силантий, присаживаясь рядом с девушкой. Она едва успела одернуть цветастую юбку, расстелившуюся по земле.
   - Раз не веришь, то и опасаться тебе нечего.
   Силантию показалось, что теперь в ее голосе прозвучала настоящая угроза, но решил не обращать внимания.
   Похлебка показалась ему безвкусной. Да и любое, самое изысканное кушанье сейчас не принесло бы наслаждения. Взгляд Силантия все время устремлялся на Дарину. Казалось, что она все понимает и намерено дразнит его.
   - А хочешь, я спою тебе, служивый? - неожиданно предложила она.- Тебе одному петь стану.
   - Спой. - Хрипло выговорил Силантий, отставив миску. Язык вдруг стал тяжел, перед глазами поплыл туман. Неужели отравили?
   Дарина взяла в руки гитару и коснулась изящными пальчиками струн, извлекая грустную, берущую за душу мелодию.
    
   На руке три линии
   Лепестками лилии:
   Это жизнь, а это я,
   А вот там -- судьба твоя.
   Чему быть по линиям -
   Всё покрыто инеем...
   Зорче под ноги смотри,
   А не то споткнёшься,
   Уходи -- не уходи,
   Всё равно вернешься...
   А легко ли будет нам,
   То сама не знаю.
   Я гадаю по рукам,
   Счастье призываю...
    
   Как только отзвучал последний аккорд, с Силантия как наваждение спало. Силы вернулись, а вместе с ними ясность ума. Мысль вспыхнула в голове яркой вспышкой.
   - Пойдем со мной, - выпалил он, глядя прямо в глаза цыганке.
   - И куда же ты меня зовешь, поручик?
   - В имение свое, к матушке с батюшкой, в жены тебя возьму. Не посмотрю, что цыганка.
   Дарина рассмеялась ему в лицо. Зло, обидно. Ярость темной волной накрыла Силантия.
   - Не пойдешь, силой заберу. Все одно - моей будешь! - Силантий вскочил на ноги.
   - Полегче, служивый! - раздался за спиной предупредительной окрик.
   Цыганка поднялась, махнула сидевшим у костра цыганам, давай понять что ей ничто не угрожает и улыбнулась Силантию.
   - А давай я тебе сперва погадаю, красивый. Денег не возьму, за так погадаю.
   Как зачарованный Силантий протянул ей ладонь. Дарина долго всматривалась в переплетение линий, а потом вдруг резко оттолкнула его руку.
   - Все, поручик, уходи. Жизнь ты проживешь долгую, больше не вижу ничего.
   - Обещала, так гадай, - настаивал взбудораженный Силантий.
   - Уходи, поручик, пока на своих ногах еще ходить можешь.
   - Хорошо, - неожиданно согласился он, - уйду. Но не надейся, что навсегда. Еще свидимся.
   Развернулся и направился прочь.
   Дарина догнала его у подлеска.
   - Стой, поручик.
   Силантий обернулся и сжал цыганку в объятиях. Впился в губы жадным поцелуем. Она вырвалась и отпрянула. Оглянулась на кусты орешника. Силантию показалось что за ними он видит какую-то тень.
   - Не здесь, - выдохнула она едва слышно, - приходи, как стемнеет к излучине реки, я там тебя дожидаться стану. А сейчас ступай. И никому обо мне ни слова. Понял?
   - Понял. - Силантий кивнул. - Позволь лишь еще раз уст твоих коснуться.
   - Не спеши, поручик, все получит лишь тот, кто ждать умеет. - Она снова оглянулась на кусты. Если там кто-то и был, то ушел и теперь только ветер шелестел листьями. Настороженность покинула ее лицо и на нем снова заиграла надменная улыбка, а роза на плече от серебринок пота будто вспыхнула алым пламенем.
    
   В часть Силантий вернулся сам не свой. Встретивший приятеля Антон, сразу потащил того в трактир.
   В заведении было пусто, не смотря на белый день. Пахло прокисшим пивом и подгорелой едой. Трактирщик, красномордый дядька с круглой лысиной, лениво поглядывал в пустынный зал. Двое целовальников стояли у грубо сколоченной стойки. Вошедших гостей они окинули ленивым взглядом и снова принялись о чем-то разговаривать.
   Силантий вспомнил столичный трактир, в который его два года назад возил отец. То была его первая поездка далеко от дома. И разница между тем заведением и здешним была как между замком и развалившейся избушкой. В столичной ресторации целовальники были одеты в белую одежду, без единого пятна, аккуратно подстрижены и выдрессированы как медведи на ярмарке. Здесь же на него смотрели два молодца не первой свежести, в застиранных серых рубахах и залатанных портках. Волосы взлохмачены и давно не мыты.
   Антон провел Силантия в самый дальний угол и жестом подозвал прислугу. Заказали квас и соленых груздей.
   - Рассказывай, что стряслось, приятель. Как сходил?
   - С чего ты решил, что стряслось? - Силантий мыслями еще оставался с Дариной и почти не слышал, что говорил ему Антон.
   - Я же не слепой. Ты вернулся чернее тучи. Как я понимаю, цыгане не ушли и табак нам теперь не светит?
   - Я их предупредил. Теперь все будет хорошо. Иди к старосте и доложи, что задание его сделано.
   Антон стукнул боком объемной кружки о кружку Силантия.
   - Пива нельзя, так хоть квасом чокнемся. Ну, рассказывай, как прошло? Припугнул ты их?
   - Припугнул. Только... - Силантий замялся. - Дело у меня там осталось. Сегодня ночью прикроешь?
   - Не вопрос. А что за дело? - Антон сально улыбнулся.
   - Встреча у меня. С цыганкой одной. Обещала погадать, коли приду. - Силантий посмотрел на него.
   - Ты смотри. Еще приворожит. А когда встретиться-то собрался?
   - На закате. Так прикроешь?
   - Конечно, друг.
   - Вот и славно!
   Силантий одним глотком осушил кружку, грохнул ею об стол. Затем резко поднялся, едва не опрокинув тяжелый стул, и вышел прочь. Антон посмотрел ему в след, и на тонких губах появилась злая улыбка.
   Или сегодня, или никогда!
   План он вынашивал долго, да только военных действий не намечалось, чтобы саботировать смерть дорогого друга. А тут... сам бог велел! Как только он узнал о цыганах, сразу понял - это шанс! Спланировать нападение на табор помог староста. Он прям аж весь засветился, когда Антон сказал, что не доверяет мирным переговорам, и хочет выжить цыган с этих мест. А коли не послушают, сжечь пару кибиток.
   Но с условием!
   На помощь его нескольким лихим товарищам, истосковавшимся в мирной глуши без ратного дела, староста пошлет с десяток крепких парней. Чтоб наверняка убедить кочевое племя убраться.
   То, что Силантий отравился бы с ним выгнать это племя, Антон не беспокоился. Тот всегда принимал его сторону. Сперва Антон гордился такой преданной дружбой, пока ее на корню не сожгла безответная любовь к Софье....
   Хорошо, что вышло иначе. Силантий отправился на встречу с Дариной. Это как пить дать. Видать сдержала цыганка слово. Но рисковать нельзя! Даже если Силантий забудет о Софье, о ней не забудут его родители, мечтающие породниться с высокородными.
   А в сваре многое может случиться. Был Силантий - нет Силантия....
   Дверь открылась, и в трактир шагнули пятеро сослуживцев. Увидев Антона, они направились к нему и окружили.
   - Ну что, когда выступаем?
   Антон сделал глоток и с улыбкой указал на свободные табуреты.
   - Пропустим пару кружечек, господа. Надо дождаться деревенских.
  
  
    Ночь была теплой, напоенной ароматом цветов и свежескошенной травы. В прозрачном небе висели крупные звезды, а в спокойной глади реки отражалась почти полная луна, оставляя на поверхности серебряную дорожку. Силантий был здесь еще до заката, только в пустую.
   Дарина обманула. Не явилась. Силантий прождал ее до полуночи и только потом решил вернуться в деревню. Но прежде захотел хоть одним глазком взглянуть на НЕЕ. Шел и думал, как сейчас придет в табор и скажет все как есть. Пусть даже цыганка его не любит, только он теперь не отступится и за счастье свое бороться станет.
   Родители, конечно, будут против такого брака. Они уже сосватали ему графскую дочку, на которую засматривались все, даже Антон, но он все для себя решил. Служба идет хорошо. Годок, другой и в звании повысят да заживут они душа в душу.
   Яркие сполохи Силантий заприметил задолго до подхода к табору.
   Пожар?
   Ноги сами понесли его по знакомой тропинке. Да только поздно было. Из трех шатров, два выгорели полностью, кибитки полыхали, вздымая к небу рыжие языки. Лошади разбежались, испугавшись пламени. Повсюду крики, плач и ругань. Среди обожженных мертвых тел, бегали вооруженные топорами да вилами рослые мужики, сгоняя оставшихся в живых цыган в освещенный пожарищем круг, да гарцевали на жеребцах драгуны.
   - Силантий?
   Знакомый голос, заставил его обернуться. Он узнал в подъехавшем драгуне Антона. Тот спрыгнул с жеребца и направился к нему.
   - Где тебя носит? Пропустил все веселье! Старосте твой мирный подход не понравился, и он отправил своих выселять это воровское племя, а мы с ребятами за ними поехали. Чтобы до смертоубийства дело не дошло, да как видишь - опоздали. Видать сильно это ворье деревенским докучали. Не рассчитали силенок.... - Он почти кричал, но поручику словно шапку на уши натянули, звук доходил до него глухо, как сквозь толщу воды.
   Силантий не желал верить в происходящее. Как теперь смотреть в глаза Дарине? Как вымолить прощение за такое? Господи, да о чем он думает? Жива ли она?
   Оттолкнув Антона, он бросился бежать, вглядываясь в тела раненых и убитых, заглядывая в горящие ненавистью глаза оставшихся в живых. Силантий нашел ее не сразу. Она сидела рядом с телом убитого чернобородого цыгана, что угощал его давеча похлебкой, и, прижимая к себе какую-то картину, выла, точно раненая волчица, запрокидывая голову к небу. Силантий рванулся к ней, но остановился, наткнувшись на черный, полный невысказанной боли взгляд.
   Слова покаяния, что он хотел ей сказать встали в горле колючим ежом.
   - Прости....
   - А все эти смерти, загубленные души моего рода - кто простит? На беду я встретила огневолосого и тебя! Позарилась на счастье!
   - Прости, Дарина!
   - Кровь....Слишком много крови пролито. Она не даст прощения ни тебе, ни мне! Дарине все видит! Она поможет мне... Но ни тебе! Ни огневолосому помощи от нее не сыскать! - Она снова завыла как помешенная. - Смерть! Я вижу смерть вас всех! Смерть и проклятие!
   - О чем ты? Что ты такое говоришь?
   - Мой отец убит. - Голос ее стал тише, но от него мороз шел по коже, пробирая до самых костей. - Скоро умру и я, да только и тебе не познать ни жизни, ни счастья. Ни тебе, ни детям твоим. Все кто будут с тобой рядом, умрут. Это я увидела сегодня на твоей ладони. Я готова принять свою судьбу, только расскажу тебе все, о чем умолчала!
   Дарина положила картину на грудь мертвого отца, поднялась и точно пьяная шагнула к нему.
   - Силантий! - Окрик Антона заставил Силантия посмотреть в сторону. Друг шел к нему, держа в руках залитую кровью саблю, в лезвии которой отражались блики затихающего пожара. - Куда ты снова поделся? Помощь твоя нужна, чтобы оставшихся ворюг с конвоем сопроводить подальше от деревни. А местные пока пожар потушат. - Заметив цыганку, не сводящую с него глаз, прибавил шагу. - А она что тут делает? Гони в шею эту воровку!
   Вдруг Дарина вцепилась в руку Силантия и торопливо заговорила.
   - Это он, твой друг и твой враг! Он любит твою нелюбимую и потому заставил меня-а-а...
   Антон не дал ей договорить. Послышался хруст прорываемой ткани. Черные глаза девушки широко раскрылись, а руки сжали пробившее грудь окровавленное лезвие сабли.
   Тонкая струйка крови побежала из уголка, распахнувшегося в беззвучном крике рта. Девушка рухнула на колени. Роза на ее плече вспыхнула и словно сгорела, стала черной, как уголь в костровищах. Но она улыбалась.
   - Короткая у нас была любовь, поручик, - выдохнула она. - Только все в жизни повторяется. Не трогай Дарине, иначе тоже будешь стоять на коленях, и тоже потеряешь все, как и я сегодня...
   Безжизненное тело девушки рухнуло к ногам Силантия. Тот поднял глаза на Антона.
   - Зачем? Что ты наделал? - И встретил его взгляд, злой, полный ненависти.
   Тот промолчал. Выдернул саблю, отер лезвие о цветастую юбку цыганки, и шагнул было к Силантию, но тут послышался шорох, и из кустов показалась вихрастая голова одного из сослуживцев.
   - Вот вы где! Антон, там тебя наши ждут. Командуй, куда ворюг вести?
   Антон еще какое-то время буравил взглядом ничего не понимающего Силантия, одним движением вернул саблю в ножны и направился к посыльному.
   - Пошли.
   Русалов проводил их взглядом и опустился рядом с Дариной. Такая красивая... За что? Зачем небесам было угодно свести их на день и разлучить навсегда?
   И тут его внимание привлекла картина, изображенная на деревяшке. Точнее это можно было бы считать картиной, но Силантий вдруг осознал ее значимость, ее святость. Икона, вот что она успела положить отцу на грудь! Подойдя ближе, Силантий присел рядом с мертвым цыганом, поднял икону и едва сдержал стон. С темной, отполированной до блеска гладкой деревянной поверхности, на него, печально, но с бесконечной любовью смотрела она! Дарина!
   Повинуясь тому, что сейчас творилось у него в душе, Силантий с силой прижал к себе икону, точно в последний раз обнимая несбывшуюся любовь.
   Вот и все, что ему осталось от нее...
   Вот и все!
  
   Глава 2
    
    
   - Ну, здравствуйте гости столичные! Рад знакомству! Надолго ль к нам?
   Федор распахнул глаза и недовольно поморщился. У них что, в деревне, так принято: приходить в гости ни свет, ни заря и радостно вопить? Посмотрел бы он на этого "трубогласа", если бы к нему домой ворвался, ну например Кир, и начал орать что-то подобное. Как бы он среагировал, если бы до этого вторжения спал от силы часа четыре?
   Кстати, а кто это там надрывается?
   Стиснув руками виски, наверное для того чтобы не лопнула голова, Федя сделал над собой усилие и сел. Еще одним героическим поступком было повернуть голову и сфокусировать глаза. К его удивлению обладатель счастливого до омерзения баритона был невысокий, невероятно толстый и совершенно лысый человечек. Зато на гладком, лоснящемся лице колосились невероятно пышные усы пшеничного цвета.
   - Сегодня дождь обещали, - продолжил тот без перехода, смерив просыпающийся народ благожелательным взглядом крошечных глазок, - вот и пришел вас поторопить! Тихон уже и грузовик свой прикатил. Вас ждет!
   - Нормально. - хохотнул Макс, усаживаясь на матрасе. - Сам спрашивает - сам отвечает: надолго ль к нам - уже и грузовик ждет!
   - Языкатов, а тебе слово не давали! - проснулся Михалыч, не спеша поднялся и отчаянно зевая, подошел к гостю. - Доброго утречка, уважаемый. Не знаю, как звать-величать...
   - Да какое, к чертям, утречко? - Толстяк расплылся в счастливой улыбке, словно тот сказал как минимум шутку. Протянул руку и крепко пожал Михалычу руку. - Уже скоро полдень будет. А небо тучи замели. Вот и беспокоюсь о вас. Мало ли, вдруг времечко жмет?
   - Ничего нам и нигде не жмет! - Режиссер с недовольной миной с трудом выдернул руку из крепкого рукопожатия незнакомца и смерил того подозрительным взглядом. - А вы собственно кто?
   - Ох, ну да! Простите, не представился. Русальчиков. Староста я в нашей деревне!
   - А-а-а! - Михалыч снова смерил того уже оценивающим взглядом и расплылся в фальшивой улыбке. - Очень приятно! А я смотрю - явно большой человек пришел! Так и подумал что вы из начальства.
   - Вот же сука, - шепнул на ухо Федору Петр. - Даже тут умудрился человека унизить. Смешно, такого коротышку назвать большим человеком.
   - Но кажется наш "большой человек" этого даже не заметил. - Кир украдкой кивнул на улыбчивого старосту.
   - Ну тогда, гости дорогие, выходите во двор, и грузитесь в машину. Я вас там подожду. - Русальчиков уже развернулся, чтобы выйти, но его остановил вопрос Гены, словно тень появившего позади Михалыча.
   - А куда поедем, шеф? Мне людей куда попало селить нельзя!
   - Зачем куда попало? - Толстячок обернулся и даже задрал голову, чтобы посмотреть верзиле в лицо. - Я куда попало и сам вас не определю! Как же - гости из самой Москвы! В монастырь поедем. Там уже и комнаты для вас подготовлены. И хранитель ждет, предупрежден.
   - В монастырь? - от такой новости даже Альбина подняла свои телеса и встала рядом с начальством. - Это который разрушенный?!
   - Ну конечно, красавица! Только он не совсем разрушен. Там живут несколько человек, и я подумал, что вам будет удобно жить там, где вы будете работать. А деревня рядом! Километрах в двух будет, если через поле. Вечером у нас и клуб работает, и столовая, и даже пивная. Таверной назвали!
   - Вы правы, дорогой! Монастырь можно и изнутри изучить, и историю его выспросить! Все просто идеально! - принялся расшаркиваться Михалыч. - Спасибо большое!
   - Большое пожалуйста! - закивал староста и колобком выкатился за дверь.
   - Слышали, Лентяевы? - Михалыч обернулся и оглядел всех. - Даю на сборы пять минут. Ехать надо! Быстрее материал отснимем - быстрее из этой дыры вырвемся!
   За пять минут они конечно не управились, но за полчаса вытащили и погрузили все оборудование, затем Альбину с Михалычем, ну а после в грузовике допотопного тарантаса поместились и остальные.
   - Если честно, впечатление что мы на съемках фильма. А этот грузовик - реквизит. - Федор оглядел местное отделение милиции с высоты некрытого грузовика, домики, разбросанные между цветущих садов. Даже оценил желтую ленту дороги, теряющуюся из вида где-то между пестреющих цветами лугов.
   - Скорее реквизит это мы! Потому что, именно мы выглядим чужими на этом празднике жизни. - возразил Петя, и почему-то тоскливо вздохнул.
   - Вы устраивайтесь, а я завтра к вам подъеду. Посмотрю как расположились. Тимофей вас довезет и проводит. Все будет в лучшем виде. Да же, Тимофей Игнатьевич? - Староста заглянул в кабину.
   - А то как же, Иван Матвеич. Все в лучшем виде. С вас бутылка! - ответила кабина. На что Русальчиков густо покраснел, и грозно прорычал. - Ты что, идиот, меня перед гостями позоришь?
   - А я что? - возмутилась кабина. - Не за бесплатно же должен гонять, в то чертово место! К тому же мы ее родимую употребляем по-культурному! Вечером! Дома! - и добавила жару. - Можно подумать гости сами никогда в жизни магарыч не получали...
   - Да вы не волнуйтесь! - отмахнулся Михалыч, явно предчувствуя, что после всех разборок на постой им сегодня не добраться. - Нам ваши системы расчетов до лампочки. Вы уже везите нас.... Куда-нибудь....
   Русальчиков грозно погрозил кабине кулаком, посмотрел на столичных гостей - будь они не ладны - и расцвел в улыбке.
   - Ага! Всенепременно! Вы уж извиняйте, ежели чего... - и тут же рявкнул в кабину. - Ехай уже!
   Федор с облегчением вздохнул, когда грузовичок хрюкнул, пукнул выхлопным газом, и резво почухал мимо садов по единственной укатанной дороге.
   - Фух, даже не верится, что скоро будем на месте... - Кирилл покосился на Михалыча, а тот, как ни в чем не бывало о чем-то тихо беседовал со своим заместителем, и успевал отвечать на редкие вопросы сидевшей рядом Альбины.
   - Что-то мне то место нравится все меньше и меньше! - покривился Макс. - А слышали как водила заявил что-то о проклятом месте? И хранитель какой-то... Хранитель чего? Монастыря? Знаний? Руин?
   Федор даже подобрался. Друг словно считал его мысли!
   - Да что ты сейчас-то голову греешь? - хмыкнул Петр. - Вот доедем, а после на месте разберемся.
   Оставшуюся дорогу парни молчали, размышляя каждый о своем, а когда показались каменные стены обещанного монастыря - зарядил дождик. И хотя он был не особо сильный и совсем не холодный, помятые коробки с оборудованием занесли под навес у ворот за пару минут. Грузовичок, почувствовав свободу, на прощание фыркнул и на всех парах рванул обратно в деревню.
   Михалыч прошагал к добротной дубовой двери, и заглядывая в прорезь, прокричал.
   - Есть кто живой? Открывайте! Мы приехали снять материал о вашем монастыре!
   Не получив ответа сразу, он упражнялся в воплях минуты три, а когда обиженно затих, дверь с тихим скрипом распахнулась, и оттуда выглянул высокий, худой мужчина. Возраст не понять из-за скрывавшей половину лица растительности. Внизу побитая сединой борода, вверху челка спадающая до косматых бровей. Только по глазам, ясным и живым, можно было дать встретившему их мужчине лет тридцать пять - сорок. Не больше.
   Хотя опять-таки Федор в то утро не был готов поручиться даже за себя, не говоря уже о незнакомом монахе. А может и не о монахе. Только одежка у него все равно странная: черное платье до пола. Как там ее называют? Сутана?
   Дядя смерил их цепким взглядом, особенно остановился взглядом на лицах неразлучных друзей, и сдержанно улыбнулся.
   - Москвичи? Наслышан о вашем визите. Я - Никодим. Прошу в нашу обитель. Чем богаты, как говорится. Но не пакостить! - развернулся и скрылся за дверью.
   Михалыч даже рот открыл от такого простодушия, развернулся к подчиненным, и замахал руками, задирижировал, поторапливая их.
   Чтобы все перетащить и устроиться на новом месте хватило полчаса. Может быть справились и быстрее, если бы не невыносимо длинные коридоры, в которых не смотря на жаркое лето, пахло холодом, сыростью и запустением; если бы не молчаливые, живущие тут люди, которые не объясняли куда идти, а просто стояли и безучастно смотрели на снующих туда-сюда незнакомцев.
   Федору вначале даже грешным делом подумалось, что это не люди, а кто-то... на вроде той девчонки, что привиделась ему за стеклом автобуса. А точнее - глюки. Но после того, как один "глюк" зычно крикнул Гене с треногами: "куда прешь", сомнений не осталось. Это жители монастыря. Только не очень общительные, угрюмые бородачи. Федор насчитал их семь человек, включая того, кто открыл им двери.
   Наконец, все заняли предоставленные им комнаты, которые располагались в самом конце левого крыла. Правое крыло, и часть фасада оказались совершенно не пригодными для жизни. Кое-где обрушена крыша, провалы в стене. Точно здание пытались снести, но что-то вдруг помешало рабочим.
   - А мрачновато тут! - первым делом выдал Кирюха, едва за ними закрылась дверь.
   - А ты думал, что попадешь в женский монастырь? - ухмыльнулся Макс.
   - Я думал, что тут будут хотя бы кровати, а не эти лежанки!
    Друзья тоскливо оглядели более чем скромное убранство комнаты: вдоль четырех стен, располагались четыре довольно широких лавки, в центре крепко сбитый стол и одно единственное оконце с видом на серое небо и такой же серый лес.
   - Как тюрьма!
   - Так это же монастырь! Как ты хотел? - вдруг вступился Петр. - Здесь люди годами смысл жизни искали, грехи замаливали!
   - А причем тут мы? - Макс поддержал Кирюху. - Я вообще-то в командировку приехал, а не грехи замаливать!
   - Ой, да все тут просто! - не выдержал Федор, легонько пнул валявшийся на дороге чей-то рюкзак и сел на лавку рядом с узкой дверью. - Михалычу наверняка выписали на всех хорошие командировочные, включающие в себя приличные посадочные места, а он, падла, видать деньги экономит. Вот и запер нас, так сказать, поближе к рабочему месту, чтобы материал собирали. А сам эти рублики по приезду в карман положит.
   - Скорее всего! - вздохнул Кирюха, а парни согласно покивали. - Как бы только его на чистую воду вывести.... Может начальству жалобу на него настрочить?
   - Была бы охота руки марать! - покривился Петр, и принялся выставлять на стол прихваченный из дома провиант. - Сам когда-нибудь спалится.
   - Эт точно! "Змеев" еще тот! - поржал Макс, передразнивая режиссера.
   - Не, ни Змеев. Козлов! - улыбнулся Федор. Следующие минут пятнадцать парни изгалялись как могли, придумывая фамилии, которые бы точно могли определить саму суть Михалыча. В итоге им пришлось признать что Бог шельму метит: Пальцапупа и в Африке Пальцапупа.
   После, как нельзя более кстати подошла поговорка: помяни черта, он и появится. Дверь в комнату друзей без стука распахнулась, и на пороге, с видом "не ждали", замер Михалыч.
   - Спускайтесь вниз, братцы Тунеядовы. Будем знакомиться с гражданами монахами. А потом распределю задания на неделю. Помните! Чем быстрее отснимем материал, тем скорее вернемся домой!
   - Виктор Михалыч, а чего мы в деревне не остались? - поднялся с лежанки Кирилл. - Тут же недалеко! Пешком до монастыря можно дойти.
   - Скажи спасибо палаточный городок в поле не разбили! - буркнул режиссер и взвился. - Нет, ну каковы Нахаловы? О них переживаешь, заботишься, а они еще и недовольны!
   - А матрасы? - поддержал друга Петя. - Мы что, из-за вашей заботы будем спать на этих деревяшках?
   - Все! Спускайтесь вниз, ко входу, там и поговорим! - Михалыч решил не вступать в дебаты с недовольным большинством, и спасся бегством, с громким хлопком закрыв за собой дверь.
   - Знает кошка, чье сало сперла! - буркнул в закрытую дверь Максим.
   - Чтоб она еще тем салом подавилась! - от души пожелал Кир, обвел тоскливым взглядом келью и посмотрел на товарищей. - Ну что? Пойдем? Послушаем, чего нового он нам скажет?
   - Топор брать? - ухмыльнулся Петя, выудив из рюкзака походный топорик.
   - Эх, кабы помогло.... - махнул рукой Кирюха, первым скрываясь за дверью.
    
   Еще на лестнице друзья услышали голоса. Точно улей рассерженных пчел. Сравнение подошло как нельзя более верно. Коллеги были, мягко скажем, недовольны. Причем у каждого повод для недовольства был свой.
   - У нас матрасов нет и подушек тоже! Про одеяло я вообще молчу!
   - Почему меня поселили одну? Я может крыс боюсь! А здесь точно есть эти твари!
   - А кормить-то будут? Я не собираюсь свои кровные тратить! Выдавайте нам командировочные, если не в состоянии обеспечить всем необходимым!
   - Мы будем жаловаться руководству!
   - А ну замолчали! - бас Гены тут же возродил тишину, какая первозданно обитала в этих древних монастырских стенах. - Кому не нравится что-то, пишите заявление по собственному и топайте на электричку. Остальным - внимание! - и обернулся к обиженно замершему за его спиной режиссеру. - Прошу, говори Вить.
   - А чего говорить? Этим Тупороговым что в лоб, что об стену! - соизволил процедить тот и шагнул вперед. - Значит, что касается матрасов и прочих спальных принадлежностей, вот, Фома Григорьевич, местный завхоз, вас снабдит всем необходимым. - Он указал на высоченного монаха, который молчаливо подпирал стенку. - После собрания пройдете с ним. Второе! Кормить будут. Я узнал, в монастыре кормят хоть и просто, но сытно. Финансы я на неделю кормежки уже отдал. Ну и последнее! Альбина, золотце, ты спишь не одна, а со мной. И не ржать! - тут же рявкнул он, убив на корню зарождающиеся смешки, и пояснил. - Просто мне места не хватило. Пока.
   Альбина окинула того оценивающим взглядом и кокетливо улыбнулась.
   - А вы крыс не боитесь?
   - Я боюсь только не сдать работу в срок. А из крыс я в Кандагаре шашлык делал.
   - Врет и не краснеет! - шепнул Федор парням.
   - А вдруг не врет? - Кир сделал страшные глаза. - Тогда диагноз "пуля в голове" объясняет его задвиги.
   Друзья уткнулись в пол, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, а Михалыч напоследок порадовал.
   - Сейчас товарищ Никодим проводит вас в столовую. План на сегодня: все собирают оборудование, расселяются и можете даже сходить в деревню. Там есть магазин и даже пивнушка. - Он поднял палец вверх, привлекая внимание, выдержал паузу и предупредил. - Но не увлекайтесь! Помните - быстрее отснимемся, быстрее вернемся в цивилизацию! Кстати там есть клуб, и, насколько мне известно, сегодня там какая-то культурная программа.
   От такого заявления народ и думать забыл о прежних обидах и радостно загудел.
   - Вот же, Гадов, выкрутился! - Петр почесал подбородок. - А я думал уже сегодня обратно в город поедем.
   - Еда будет, кровать тоже, даже деревенский магазин в нашем распоряжении, а может и красивые доярочки... - Макс мечтательно закатил глаза. - Мне здесь уже нравится!
    
   День покатился дальше примерно так, как его и предсказал Михалыч. Сперва народ накормили обалденно вкусной гречневой кашей с молоком, затем каждый получил сверток, состоящий из ватного матраса, постельного белья, подушки и одеяла. После, когда комнаты более или мене стали выглядеть по-человечески, все принялись доставать из коробок оборудование и готовиться к первому дню съемок.
   Федор управился первым. Камера в чехле, тренога - что еще нужно для дешевого документального фильма? Посмотрев на мучения друзей, Макса - заряжающего батарейку к осветительным приборам, Петра - пытающегося на коленке состряпать план-сценарий, Кирилла, настраивавшие микрофоны портативной студии, Федя решил не мешаться под ногами, вызывая приступ здоровой зависти, и вышел за дверь.
   Направившись по коридору, он вслушался в шаги, эхом отражающиеся от каменных стен, и даже невольно поежился. Интересно, сколько лет этому монастырю? Сто? Двести? Сколько тайн было погребено в этих стенах? Сколько людей здесь перебывало?
   - О! Разгильдяев! - позади хлопнула дверь. Федя поморщился, услышав довольный голос режиссера. Недаром в их съемочной группе ходит верная примета: если Михалыч счастливый - жди беды! - А ты что тут слоняешься?
   Федор усмехнулся, нехотя оборачиваясь.Озадачить что ли товарища? Почему в слове "слоняться" - корень слон, а означает оно "ходить без дела"? Такие веселые шарады любила загадывать мама, пока он еще жил дома.
   - Незнаю, Вить, наверное, слон во мне проснулся.
   Михалыч тут же помрачнел и направился к нему.
   - Ты чего, паразит, опять водку пьянствуешь? Уже заговариваться начал. Или чего растительного употребил?
   - Вить, ты ел их гречку? - Нееет, если идиот, это надолго!
   - Ну? - окончательно впал в ступор режиссер. - И че?
   - А то, что с такой едой, никаких допингов не требуется! - Федор развернулся и уже хотел сбежать по лестнице, но дотошный Михалыч решил его без напутствия не отпускать, видимо, чтобы показать кто в доме хозяин.
   - Ты себя самым умным тут не считай! Если делать нечего, сходи на кухню и принеси мне чай с бутербродами. Да побыстрее!
   - А чего тут считать, если так оно и есть на самом деле? - тихо буркнул Федя и вытянулся во фрунт под подозрительным взглядом начальника. - Есть, мой генерал! Я могу идти?
   - И желательно бегом! - рявкнул Михалыч и бросил ему в след. - Тупорогов!
   Да хоть Горшков, лишь бы не в печку!
   Федор спустился в холл монастыря, подсвеченный только тусклыми лампами, подозрительно покосился на серую ткань, ниспадающую с потолка до пола там, где по идее должен быть ход в разрушенное крыло, подошел к двери где столовой, где они обедали и заглянул.
   - Эй? - Никого! Как будто все вымерли. может на кухне кто есть? - Мне бы чаю...
   Подождав для верности несколько секунд, он пересек быстрым шагом столовую, или как тут ее называли - обеднюю, и толкнулся плечом в неприметную дверь кухни. Если честно он не ждал что она откроется, но дверца скрипнув, с неохотой приоткрылась. Федор заглянул и даже присвистнул, разглядывая здоровенную русскую печку с открытой заслонкой, рядом два холодильника, напротив длинный стол и обычная электрическая плита. Мельком оглядев стоявшие вдоль дальней стены шкафы с всевозможными кастрюлями и банками с крупами, Федя наконец-то заметил на верхней полке ярко-оранжевую упаковку со слоником и надписью "Индийский чай". Подставить табурет, и сдернуть желанную добычу было делом одной секунды. Вот только вместе с упаковкой заварки на пол шлепнулась толстенная книга.
   Подобрав, Федор положил упаковку чая на стол, и бережно поднял книгу. Тяжелая! Обтянута потемневшей кожей. Желтые от времени страницы. Текст написан чернилами.
   В голове тут же зароились мысли. Раритет! Сколько же такая будет стоить, если ее отвезти в антикварную лавку? Или может сразу в музей?
   - Эй, мирянин, тебе чаво тут нужно? - добродушный бас, внезапно раздавшийся позади, заставил Федора вздрогнуть и поспешно обернуться. В дверях стоял монах: коренастый бородач с пронзительно синими глазами, которые внезапно потемнели, когда тот увидел в руках Федора книгу. - А енту вещь положь! И трогать не моги! Потому как ценная она весьма. Для дома нашего и для смотрителя.
   - Да я чай искал... а тут книга упала. Я только хотел ее назад положить, - непонятно с чего вдруг принялся оправдывать Федя, но книгу из рук не выпустил.
   - Чай? - Монах тяжело протопал к плите, щелкнул переключателем и бухнул на нее здоровенный чайник. - Сейчас сварю. А книгу отдай!
   - А что это за книга? - Вместо того, чтобы торжественно вручить книгу в протянутую руку детинушки, Федя отступил, и небрежно перелистнул несколько страниц. - Наверное, псалмы ваши? Сами придумывали?
   Монаха аж перекосило.
   - Не трожь тебе говорят! Еще порвешь! Книга-то бесценная!
   - Значит псалмы! - Федя пробежал глазами строчки. - Как вы ее читаете? Половина чернил стерлась, и еще завитушки какие-то...
   - Кому надо, тому понятно! - Бородач наконец-то сцапал книгу, смерил Федора мрачным взглядом, и буркнул. - Эта книга написана в конце девятнадцатого века генералом Русаловым.
   - Ух ты! - Парень посмотрел на раритет уже совсем другим взглядом. - А чего пишет?
   - Всего помаленьку! - отрезал монах. Хотел было положить книгу на верхнюю полку шкафа, где собственно Федя ее и нашел, но посмотрел на любопытного гостя, и сунул ее себе под мышку. - Жди, покуда чайник не скипит. Потом туда брось три ложки заварки и пользуй! А еще раз увижу, что суешь свой нос, куда не надо - оторву!
   Федя проводил взглядом грозного монаха. Ну и ладно!
   Усевшись на стул, он стал ждать, когда вскипит чайник.
   Вскоре дверь в кухню приоткрылась и на пороге появился Кирилл. Увидев друга он расплылся в улыбке.
   - Так и знал что ты тут! Заходил Пальцапупа, обозвал всех Лентяевыми и сообщил что только Романов пользу обществу приносит.
   - Ну да! Чай ему кипячу, - фыркнул Федор и поманил Киррила. - Я тут пока общественно полезной работой занимался, раритет один надыбал. Книга написанна в девятнадцатом веке. Как тебе?
   - Да ладно? - восхитился тот. - Так это же... А если ее в Москву привести?
   - Мои мысли читаешь! - усмехнулся Федор и помрачнел. - Только ее монах один забрал. Бугай такой. Не видел?
   - Не. Монастырь как вымер! Только мы, вместо привидений. - Кир оглядел кухню. - А ничего так у них. Жить можно. Слушай, а я подумал, может сходим на разведку? Посмотрим, где можно камеру поставить. Ракурс выберем?
   - Да не вопрос. - Федор и сам был не рад выслуживаться перед режиссером. - Пойдем. Только сейчас чайник выключу.
   Помятуя слова монаха, он всыпал полпачки чая в весело булькавший чайник и повернул ручку. Если Пальцапупе так нужно, пусть идет за чаем сам!
   Парни вышли в коридор.
   - Слушай, а ты в то крыло заглядывал? - Кир кивнул на закрывающую вход завесу. - Может, чего интересного нароем?
   Не сговариваясь, они подошли и отдернули ткань.
   - Ничего себе! - Федор шагнул вперед. В принципе ничего интересного интересного там не было. Такая же лестница уходящая на второй этаж. Каменные стены скрывались под истершимися от времени гобеленами, окна затянуты целлофаном. Каменный пол выложен цветной мозаикой изображавшей каких-то людей и даже события из жизни. Вот сцена сражения, вот женщина с ребенком на руках, вот лик какого-то старика, затянутого в сутану. Но больше всего парней заинтересовал ход вниз.
   - Интересно, что там?
   - Подвал. - Федя пожал плечами. - Или винный погреб. А чего? Монахи тоже люди.
   - Вот где нужно снимать! Пойдем? - Кир посмотрел на друга.
   Тот помялся.
   - Может завтра? Возьмем фонарей.
   - И где мы их возьмем?
   - В деревню слетаем. - пожал плечами Федор. - Тем более, что мы туда сегодня собирались?
   - А вы тут что делаете? - грозный окрик заставил парней поспешно сбежать по лестнице и оказаться лицом к лицу с Никодимом - мрачным типом, что открывал им ворота.
   - Материал изучаем!
   - Завтра съемка у нас. Забыли? - Федор, как говорила мама, включил начальника.
   - К сожалению не забыл! - Монах внимательно оглядел все, будто проверяя все ли в порядке, вытолкнул незванных гостей за ткань, и строго заявил. - Только снимать я вам позволил снаружи.
   - Но чем больше интересного материала мы сможем собрать, тем больше вероятности, что ваш монастырь смогут отреставрировать и сделать памятником старины! - ввернул Кир.
   Только этот аргумент на Никодима не подействовал.
   - Не нужна нам реставрация. И вообще! Опасно тут.
   - Вы думаете, что мы заблудимся в ваших катакомбах? - улыбнулся Кирилл, но его улыбка тут же потухла от мрачного взгляда монаха.
   - Я знаю что не один человек пропал тут без вести. И не хочу, чтобы вас постигла та же участь.
   - Пропал? - нахмурился Федор. - У вас тут что, лабиринт?
   - У нас тут хуже.... - неопределенно заявил тот. - Кстати, скоро в деревню поедет один из наших братьев. Вы не хотите с ним?
   Парни переглянулись.
   - Можно...
   - Ну мы тогда пойдем.... На улице подождем. - Кирилл цапнул Федора за руку и потянул к выходу.
   Выйдя на высокое крыльцо монастыря, парни вдохнули полной грудью свежий, пахнувший озоном воздух. Дождь уже закончился, но небо хмурилось рваными тучами, сквозь которые пробивались лучи закатного солнца.
   - Ну и что скажешь? - Федя посмотрел на друга.
   - Мутно у них все. - Тот покусал губы. - А мне все больше и больше хочется попасть в их катакомбы. Только надо хорошо подготовиться.
   - О! Вот вы где! - На улицу вышли Макс и Петр. - В деревню поедем? С доярками знакомиться.
   - Поедем. - кивнул Федя, переглянулся с Кириллом и поманил к себе друзей. - Тут такая тема....
    
   Вскоре, как Никодим и обещал, откуда-то с заднего двора послышался шум мотора и к крыльцу подъехал видавший виды ГАЗик. Розовощекий паренек оценивающе оглядел столичных гостей.
   - Ну? Кто тут со мной до деревни поедет? Забирайтесь в кузов.
   Парней не надо было долго уговаривать. Вскоре они сидели под брезентовой крышей, и, трясясь на ухабах, негромко переговаривались.
   - А если ночью? Днем нас по любому спалят. - Макс всегда был расчетлив и осторожен. - Только фонарики прикупим, веревку, зажигалку и свечи на всякий случай.
   - Зачем тебе свечи? Злых духов отпугивать? - Кир усмехнулся. - Если судить по тому, что мы видели, неплохо было бы еще и лестницу прикупить. Мало ли!
   - И как ты эту лестницу протащишь? - Петр, все это время не проронивший ни слова, помолчал и предложил. - Лучше не торопиться. У нас есть неделя на съемки. Надо выяснить что за книга, и что за тайну скрывают монахи. Почему они не хотят, чтобы мы отсняли монастырь изнутри? И вообще, что произошло с монастырем? Почему одно крыло не пострадало, а в другом точно бомба взорвалась? Кстати, я тут поговорил с одним из братьев. Так он рассказал мне прелюбопытные детали. Оказывается, монастырь долгое время был заброшен. А лет пять назад, пришел хранитель Никодим и с тех пор там живет, попутно позволяя жить бродягам и погорельцам.
   - Ну и что? Может ему податься некуда? А так и сам при деле и людям помогает. - хмыкнул Кир.
   - Тогда почему он не хочет, чтобы монастырь реставрировали? И почему его называют хранителем? И откуда он спрашивается, взялся? - Петя качнул головой. - Нет. Тут что-то другое. Может он хранитель, потому что хранит какую-нибудь тайну?
   - Тогда почему нас пустил? - нахмурился Макс.
   - Пустил-то он нас отснять фасад и не более. Может ему денег дали? А в подвалы-то он нас не пускает. Почему?
   - Да может действительно переживает! Еще обвал произойдет, здание-то древнее, а ему отвечай за столичных гостей. - Федор пожал плечами. - Тогда план такой. Все выясняем, а попутно попытаемся пробраться в подвал. У меня в случае чего, есть еще одна портативная камера, можно прямо там и отсняться.
   За разговорами парни не заметили как лес, а затем и поле остались позади. Газик чихнул и остановился. Хлопнула дверца, и к ним в кузов заглянула мордаха водителя.
   - Прибыли. Давайте все покажу, расскажу.
   Парни спрыгнули в мокрую от дождя траву и огляделись. Действительно прибыли. Улочка, возможно одна асфальтированная во всей Сухаревке, тянулась вдаль, а по обе стороны красовались разноцветные домики, окруженные яблоневыми садами.
   - В общем, если хотите в клуб, то пройдете вперед три дома и повернете направо. Там же найдете и пивнушку. Магазин чуть дальше, не доходя милиции. А я съезжу по делам, и тут вас дожидаться буду.
   - Не вопрос.
   - Найдем.
   Друзья отсалютовали парнишке и направились прочь.
    
   Вскоре они действительно вышли к перекрестку, и послушно повернули направо. Клуб, старинное двухэтажное здание с колоннами, они увидели сразу. Возле невысокого крыльца уже стояли парни и наряженные девушки, а из клуба доносилась танцевальная музыка.
   - Вон ваши доярки! - усмехнулся Федор.
   - А ничего такие... - оценил Макс.
   - Смотри только чтобы их дояры тебе морду не начистили. - Петя, верный семьянин, только качнул головой, скрывая улыбку.
   - Это мы еще посмотрим, кто, кому и что начистит! - хмыкнул Кир.
   Местные парни, заметив чужаков, встретили их появление настороженно. А вот девушки наоборот принялись поправлять прически, постреливать глазками и о чем-то шептаться.
   - Кажется, мы произвели фурор! - тихо отметил Кирилл.
   - Вот этого я и боялся! - вздохнул Петя.
   В клубе было накурено, и играла до боли знакомая попсовая песенка, под которую и отрывалась местная молодежь.
   - В общем, делать тут нечего! - констатировал Федор. - Пойдемте лучше в магазин.
   - А мне нравится! - Кирилл довольно огляделся.
   - Да. Вы идите, а мы тут пока побудем. Все разузнаем! - поддержал его Макс, выуживая деньги. - Вот моя доля.
   - Отдай еще и за меня. - попросил Кир, ввинчиваясь в разгоряченную толпу танцующих.
   - Вот вечно он так! А отдавать, кто будет? Если я его друг с незапамятных времен, это еще не значит, что у меня под кроватью стоит печатный станок! - Макс с вздохом протянул Федору еще одну десятку, и вслед за Киром бросился в толпу.
   Петя какое-то время смотрел на дергающихся в танце товарищей.
   - Как бы с ними чего не случилось... - и, хлопнув Федора по плечу, направился к выходу.
   - Да мы же скоро вернемся! - успокоил тот не то друга, не то себя.
    
   Магазин они нашли быстро. Просто поинтересовались у шедшей навстречу женщины, и она их буквально за ручку привела к длинной деревянной постройке, с гордой вывеской "Универсам".
   - Здесь у нас все! И порошки, и мыло, и даже недавно модный шампунь завезли "Видал сосун вши вон" называется! - болтала без умолку она. - Так у нас вся деревня его раскупила. Хоть вшей и нету, да мало ли! Говорят волосы он делает пышными и шелковистыми. Я даже на своем старике попробовала. У него уже тридцать лет лысина. Вот жду! Вдруг волосы появятся?
   - Обязательно появятся! - едва сдерживая улыбку, уверил ее Федя, и вслед за другом юркнул в темное чрево магазина.
   К несчастью, из того что они хотели купить, в магазине оказались только свечи, бельевая веревка и один единственный фонарик. Но продавец уверил, что к концу недели обязательно завезут все, что им необходимо.
   - Куда теперь? - спросил Петя, выходя из магазина. - Пойдем плясунов наших искать?
   - А может, зайдем в местный "трактир"? - Федор посмотрел на медленно темнеющее небо. - Вечер еще только начался. Вряд ли ты сейчас утащишь этих павлинов. Они только распустили крылышки.
   - Ну... - Петя тоже огляделся и пожал плечами. - За полчасика точно ничего не произойдет, пойдем.
   Местное питейное заведение вполне себе соответствовало и своему названию и местоположению. Большой бревенчатый дом со ставенками в деревенском стиле, внутри действительно очень напоминал третьесортный средневековый трактир. Внутри было жарко, людно и пахло застарелым пивом, табаком и жареным луком, но эти запахи ничуть не портили впечатления. Наоборот появилась какая-то непонятная ностальгия. Вроде бы и в деревне никогда не жил, и даже в гости не ездил, а вот поди ж ты, разбери....
   На темных брусчатых стенах висели гирлянды сушеной рыбы, лука и даже грибов. Конечно, Федор понимал, что этим никто не пользовался, и все это висело здесь исключительно для антуражу, но так зачесались руки все это запечатлеть на пленку. Когда еще такую красоту увидишь?
   Петр, меж тем, времени даром не терял. Бросив Федору, чтобы тот взял пива и что-нибудь "на закусь", он углядел в темном углу свободный столик, и, не замечая внимательных взглядов старожилов, потопал к нему.
   Дородная тетка улыбнулась Феде как родному и тут же принялась частить.
   - Что желаете? У нас свежее Жигулевское, Хмельное и Пенный бочонок.
   - Давайте что-нибудь на ваш вкус. И какой-нибудь рыбки.
   - Да вы садитесь! Я принесу! И откуда же такие красивые мальчики к нам пожаловали? А рыбки какой? Лещика, сома, окунька или может чего подороже?
   - Без разницы. - Федор бросил на прилавок деньги и направился к другу. Хотелось сесть за столик и ни о чем не думать, да только из головы все никак не шел дневник Русалова, и потемневшая от времени дверь подвала из разрушенного крыла. Что-то там не так. И монах был нервным, когда пытался их выпроводить.
   - Хорошо тут... - Петр поднял на него задумчивый взгляд. Видимо тоже не шла из головы вся эта история.
   - Ага. Хороши тайны под пиво.... - Федор выдвинул гладкий, отполированный задами посетителей табурет и уселся напротив. - Ты говорил, что находил какой-то материал по этому монастырю?
   Петр кивнул.
   - Не поверишь, ничего сверхъестественного. Банальная история создания. Наш генерал был весьма зажиточным и набожным, вот и построил неподалеку от своего имения монастырь, а при монастыре церковь. Затем случилась революция. Наш генерал не то свалил за границу, не то погиб. Короче история это умалчивает. И вот, примерно в то же время и был частично разрушен монастырь. Все.
   - Ну да, ничего интересного. - Федор понаблюдал, как улыбчивая тетка уставляет столик внушительными кружками, доверху наполненными золотистой жидкостью с пышной пенной шапкой. В центре появилась большая тарелка с уже очищенными окуньками и луковыми кольцами.
   Даже сдачу принесла!
   - Сдачу не надо. - Петр словно прочитал его мысли. - Благотворительность для вашего роскошного заведения!
   Толстуха зарумянилась. По-девичьи хохотнув, смахнула рубли в ладонь и ретировалась, покачивая бедрами.
   - Сервис, блин! - Федя подхватил кружку и двумя глотками ополовинил ее. - Ух ты! Такое пиво в столице не найдешь!
   - Что верно, то верно! - кивнул друг, надолго припав к пенному напитку. - Надеюсь, здесь его водкой не заправляют?
   - И порошка не сыплют. И вообще, это пиво - одно такое на всю страну. - К ним подсел вихрастый улыбчивый паренек, только светлые глаза смотрели настороженно оценивающе. - А вы... дайте угадаю... гости из столицы, что приехали к нам снимать фильм про монастырь. Так?
   - А вы, как я погляжу, местный Аниськин? - Федор смерил его недовольным взглядом. Ну вот! А так хотелось посидеть в тишине и покое! Сейчас еще начнет на пиво разводить...
   - Не! Я местный Захаров. - Парень растянул тонкие губы в улыбке. С чувством юмора. Уже хорошо! - Лесничий я. А надолго к нам?
   - Как получится. - буркнул Федя и снова припал к напитку.
   - А с чего к нам? Что, других монастырей не нашлось? - парень точно не заметил прохладного отношения, и как ни в чем не бывало, продолжал с улыбкой поглядывать на парней.
   - Видимо не нашлось. - Петр тоже уткнулся в кружку, и когда пиво закончилось, с сожалением поглядел на дно. - Черт. Про рыбу-то мы и позабыли...
   - А у меня предложение! - "местный Захаров" оживился. - Если вы не торопитесь, конечно... Я возьму еще пивка и расскажу вам преинтересную историю о нашей достопримечательности....
   - Вы о монастыре? - парни переглянулись и заинтересованно посмотрели на лесничего.
   - И не только! - Он еще лучезарнее улыбнулся и поднял указательный палец. - Одну минутку!
   - И что ты обо всем этом думаешь? - Петр посмотрел на друга, когда нечаянный собеседник направился к барной стойке.
   - Посмотрим. Надо еще узнать, с чего это вдруг он решил с нами тайнами поделиться? - Федор нервно покусал губы.
   - Ну, может он из раздела болтунов, которые очень любят рассказывать страшные тайны, а так как в деревне кроме нас нет никого, кто не знал бы этой страшной тайны, то... - Петя развел руками, - делай выводы! У нас же на рожах написано: "сами мы не местные"! У тебя, вон, из всей растительности, только испанская бородка появляется, и то, если неделю не бреешься, а у меня вообще борода не растет! Видимо все ресурсы головы ушли в мозг. А рожи местных уже на вторые сутки после бритья становятся похожими на собаку Баскервилей.
   - Ну, допустим! - согласился Федор. - Он принял нас за незнакомцев, кем мы по сути и являемся, и решил навязать нам свою компанию. Но пиво-то он нам зачем покупает? По меркам Москвы - это подкуп заинтересованных лиц!
   - А вот это ты у него сам спроси! - тихо буркнул Петр, не сводя глаз с подходившего к ним лесничего.
   - Не заждались? - Он поставил в центр стола поднос с аж шестью кружками пива и парой "фанерок" сушеного леща. - А я тут подумал - куда торопиться, время еще детское, да и за вами, небось, автомобиль приставлен?
   - Правильно подумал! - одобрил ход его мыслей Федор и уставившись в светло-зеленые глаза Захарова, холодно поинтересовался. - Как зовут-то местного историка?
   - Захар Егорович. - представился тот.
   - И чего тебе Захар Егорович от нас надо? На вверенной тебе территории мы не были, и бывать не собираемся!
   - Вот и правильно! - обрадовался лесничий. - Чего там делать?
   - Тогда говори, что именно ты нам хочешь рассказать или мы пойдем. Нам еще друзей забирать. Они в клубе, тут, за углом!
   - А. Ну, если вам так не интересно услышать о сокровище, которое сторожит хранитель монастыря - на здоровье. Не смею задерживать.... - Захар надолго припал к кружке. Потягивая пиво, он будто ничего не замечал. Парни переглянулись, Федор стиснул зубы так, что заходили желваки, а Петя тихо матюкнулся. И, конечно же, никто никуда не пошел. Видимо, местный хранитель тайн ожидал именно такую реакцию. Ополовинив кружку, он стер рукавом пенные усы и продолжил. - Но если вам все же интересно, могу кое на что открыть глаза. Вы же люди не местные, тайн наших не знаете, и если не я, то никогда и не узнаете. В монастыре научились скрывать тайны от туристов....
   - Хватит уже тянуть кота за яйца! - не выдержал Петр. - Говори, что тебе нужно, или проваливай к черту со своими тайнами!
   - Правильно подметил, товарищ! - улыбнулся в тридцать два зуба Захар Егорович. - Сейчас за так и прыщ не вскочит! Но свой интерес я вам выскажу чуть позже.
   Снова отхлебнул пива и заговорил.
   - Все вы знаете, что монастырь наш, Русалочий, был построен с легкой руки генерала Русалова, царя и бога этих мест. Но это знает любой. А вот как он его построил и с чего ради - другой вопрос. Значится, начну сначала. Как мне эту историю батя рассказывал. Не всегда генерал, как вы понимаете, был генералом, но вояка, оказался, боевой, ни бога, ни черта не боялся и лез всегда в самое пекло. Оттого начальство его любило, и одарило деньгами и званием на восьмой год безупречной службы. Однажды, уже в мирное время, пошел генерал на охоту, да чуть было не сгинул. Напали на него волки. К счастью рядом проходил монах, и божьим словом разогнал волков. Генерала, понятное дело на закорки и до дома. Чуть живого к ночи допер. Да мало того что допер, он с ним месяц валандался, но молитвами, да отварами на ноги вояку поднял. Ну а тот, в благодарность за помощь и исцеление, повелел построить Монастырь Чудотворцев, а при нем - церковь Благодати. Сказано - сделано. Монах остался при монастыре хранителем, да говорят не только монастыря. Якобы в подвалах генерал сбережения свои немалые прятал, да икону чудотворную, что исцеляет и даже оживить может. Так гласит легенда, - добавил рассказчик, оглядев перекошенные лица парней. - Но, сами понимаете, проверять мне это было негде, потому что ни клад, ни икону с революции никто не видел, так как генерал, чтобы пережить восстание, решил укрыться в подвалах монастыря вместе с сокровищами и семьей. Видать думал, что большевики быстро сдуются, а едва наступит снова мирное время, рванет за кордон. Но его мечте не суждено было сбыться. В тот же день на монастырь напали, и сгинул генерал в подвалах вместе с дочкой.
   Парни какое-то время молча продолжали сидеть, не сводя с лесничего глаз. Наконец, Федор отмер.
   - Хочешь сказать, в подвале монастыря до сих пор спрятаны сокровища?
   - Хочу. И говорю! И даже уже сказал! - прищурился рассказчик и белозубо улыбнулся.
   - А нафига сказал? - Петр сидел мрачнее тучи, с подозрением поглядывая на рассказчика. - Зачем первым встречным раскрывать такую тайну?
   - Ха-ха! - театрально бросил Захар, и, качнув головой, обвел рукой зал. - Да здесь, каждый второй знает ее в моем исполнении и каждый первый в общих чертах. Потому что неинтересно! Никому!
   - Что значит неинтересно? - друзья даже переглянулись.
   Федя наклонился к новому знакомому и трагичным шепотом заявил:
   - Как могут быть не интересны исторические ценности? Даже если мы найдем этот клад и никому не скажем, можно будет до старости сдавать по чуть-чуть в комиссионку, или по-честному отдать государству и жить на проценты.
   - Все дело в том, что эта история так навязла на зубах, что люди попросту не верят, а если даже верят - не хотят рисковать!
   - Рисковать? Чем? Сломать шею в подвале? - Петр устал смотреть на принесенное пиво, и, взяв кружку, сделал несколько жадных глотков. - Так можно подготовиться. В чем трудности?
   Лесничий тоже придвинулся ближе.
   - У нас были странные случаи. Когда монастырь пустовал, я жил там, и оберегал его от любопытных, но не раз в подвалы проникали туристы и либо не выходили, либо их находили совершенно спятивших. - Захар прихлебнул пиво и буднично закончил. - Потом в монастырь пришел хранитель, и вся эта чертовщина прекратилась....
   - А что за хранитель? Никодим?
   - Откуда он взялся? Почему не нашел клад?
   - Почему ты не остался? - друзья забросали Захара вопросами, но тот отвечать не спешил. Взял с подноса вторую кружку и пояснил.
   - Хранители - это потомки того первого монаха, что спас генерала. Это вроде как их семейное гнездышко.... - Захар недобро усмехнулся, но, заметив взгляд Федора, только махнул рукой. - Бесит меня новый хранитель! Пока батя монастырь от разворовывания спасал, этот бездарь искал лучшей доли в чужих краях, а как только смутное время закончилось - нарисовался! А клад ему не нужен. Трус он! Знает, что без разрешения призрака, ходу в подземелья нету. Сгинешь, как и все!
   - Призрака? - парни снова переглянулись, только теперь в их взглядах сквозило одно - псих.
   - Ну да. - Захар будто не заметил их взглядов. - Говорят, что клад откроется тому, кого призрак встретит, да чуть ли не за ручку к сокровищам проведет.
   - И? - Петр демонстративно посмотрел на наручные часы и перевел взгляд в уже изрядно потемневшее окно. - Кого-нибудь он уже провел? Ну, призрак монастырский?
   - А ты читал об этом в газетах? - Вопросом на вопрос ответил лесничий. Разделался с кружкой пива и поднялся. - Не знаю, есть призрак или нет, но... будь я в монастыре, не стал бы ждать приглашения. Такие богатства не каждый день встретишь.
   - Так кто мешает? - Федя тоже поднялся.
   - Так хранитель и мешает. После того как он в монастыре воцарился, ни я, ни мой батяня туда ходу не имеют.... А вы осмотритесь! Очень хорошо осмотритесь... - Захар задержал взгляд на Петре, перевел на Федора и, не прощаясь, направился к выходу.
   - С ума сойти! - выдохнул Петя, когда за странным лесничим захлопнулась дверь. - А может парень... того?
   Он выразительно покрутил пальцем у виска.
   - Может... да больно у него все гладко выходит. - Федор, подумав, прихватил со стола нетронутую рыбу. - А если он нам только что заказал ограбление монастыря, и смягчил все это историческими фактами?
   - А мы типа ни сном не духом. Повелись как два городских лоха на сказочку! - хохотнул Петро и тут же помрачнел. - А ведь так оно и есть! Повелись! И поймал он нас на любопытство и жадность!
   - Я уже грешным делом думаю, а не подмешал ли он какую дрянь в наше пиво?
   - Но тогда он рисковал. Мы ведь могли и отказаться от его угощения....
   - Пятьдесят на пятьдесят...
   - Но мы выпили....
   - А может, сегодня слазаем? Глянем.... Черт! - сообразив, что он только что сказал, Федя зажал руками рот и, не ответив на прощание толстухи продавщицы, выбежал на улицу.
   - Да... Федь, а он и вправду нас зацепил. Я думаю о том же! - Петр торопливо вышел следом. - И что нам делать?
   - Ладно, потом порешаем. Пойдем парней вытаскивать из этого гнезда порока. - Федя направился к двухэтажной махине клуба сияющей яркими огнями окон.
    
   Глава 3
    
    1880 год. Генерал Русалов.
    
   Поместье с самого утра дышало праздником. Зал для приема гостей был украшен живыми цветами и лентами, расставлены круглые столики с накрахмаленными белоснежными скатертями. На широких подоконниках разложены колоды карт для любителей преферанса и курительные принадлежности.
   Основное празднество должно пройти в саду, но торжественный обед намечен на проведение в доме. При входе поставили огромный стол, на котором гости будут оставлять подарки и записки с пожеланиями имениннице.
   Силантий в который раз осмотрел приготовления и остался доволен. Присел отдохнуть, и сразу же к нему подбежала белокурая девчушка. Доченька!
   - Папенька, красивое у меня платье? - Она посмотрела на него голубыми глазенками, наполненными чистейшим счастьем. - Похожа я на принцессу?
   - Ты и есть моя принцесса, Марьюшка, - Силантий подхватил дочку и усадил себе на колени.
   - Папенька, вы мне платье помнете. - Девчушка нахмурила белесые бровки, но в тот же миг заулыбалась. Чмокнула отца в щеку и сморщила прелестный носик. - Вы, колючий.
   Марья спрыгнула на пол и закружилась, показывая отцу свой наряд.
   Силантий знал, что дочка не злиться, только вид делает. Если злиться начинает, глаза из голубых становятся темно-синими, что небо в летний полдень. Эта особенность ей от матери досталась. От Софьи Михайловны.
   - Не молчите, папенька, мне важно знать о платье.
   Силантий вдруг подумал, что дочка слишком быстро повзрослела. Десять лет пролетели, как и не было. Словно вчера он ее в колыбели качал и ночью прислушивался, дышит ли. Он и не знал, что младенцы спят так тихо, что и не услышить дыхания. Софья Михайловна улыбалась снисходительно и успокаивала супруга, но ему все равно было боязно. Нянькам Силантий не доверял. Как можно чужой бабе родное дите оставить? Потому и просиживал ночи напролет рядом с кровинушкой.
   А сегодня вот, день рождения у его ангелочка. Десять годков. И ведь не успеешь оглянуться, как замуж выйдет, отчий дом покинет.
   Марья вдруг перестала кружиться и кинулась к отцу.
   - Папенька, что с вами? Не грустите. Если платье не нравится, я прикажу Настасье немедленно другое подать. У меня на сегодня три смены будут. Но я вам по секрету скажу, - Марья огляделась по сторонам, словно боялась шпионов, - это платье - мое самое любимое, потому как маменька его смастерила.
   Платье и правда было красивым. Струящийся атлас, нежно-бирюзового цвета, расшитый серебром и мелким, похожим на капли росы, жемчугом. Рюши и оборки придавали ему необходимой праздничности, но в тоже время выглядели скромно.
   - Это самое красивое платье из всех, что я видел, - честно ответил Русалов.
   - Папенька, я вас люблю.
   Марья послала родителю воздушный поцелуй и устремилась по лестнице вверх, где ее ждал цирюльник.
   - Силантий Матвеевич, скоро гости начнут собираться, а ты все не одет. - В залу вошла Софья Михайловна. Как всегда величава, царственна. На этот праздник она выбрала бархатное платье бордового цвета, которое показалось Русалову очень тяжелым, похожим едва ли не на доспехи. Корсет подчеркивал и без того тонкую талию супруги и поддерживал полную высокую грудь. Из украшений, на шее змейкой блестела скромная серебряная цепочка, с блестящей слезинкой топаза и серьги из того же гарнитура. На запястье легкий браслет.
   - Прислуга готова, повара в срок управились. Вот только гувернера Марии я отпустила на сегодня. Ему нужно навестить больную тетку, и он очень извинялся, что не сможет присутствовать на празднике. И знаешь, Силантий, меня беспокоит французский Марии. Произношение все еще хромает, а ведь ей пора к балу готовиться.
   Софья всегда называла дочь именно Марией. Никаких сокращений и ласкательных имен. Злилась, когда Силантий обращался к дочери Марья, говорила, что так кличут деревенских девок. Но он, когда супруга не слышала, все равно называл своего ангелочка Марья. Это имя мягче и подходит дочери куда больше.
   - Софьюшка, ей всего десять, еще поднатореет.
   Супруга расстроено поморщилась, но быстро взяла себя в руки и, улыбнувшись, ответила:
   - В ее возрасте я была гораздо способнее и усидчивее. А Мария, - на имени особый акцент, - чисто егоза. Уроки учить не желает, с прислугой общается как с ровней и даже нагрубила преподавателю арифметики. Я уже молчу про танцы и обучение манерам. Она и трех часов в день не проводит за репетициями. На балу нам за нее будет стыдно, так и знай!
   Силантий едва сдержал улыбку. Он вспомнил себя в детстве. Марья пошла в него. И даже лучше, что на мать характером не похожа, хватит в доме и одной снежной королевы. Хотя внешне Марья и Софья были, что родные сестры. Если бы ни разница в возрасте, никто и никогда бы не смог угадать, что перед ними мать и дочь.
   - Все образуется, душа моя. Время по своим местам расставит. А до ее первого бала еще не один год.
   - Тебе виднее. - Женщина поправила и без того безупречную прическу с вплетенными в нее лентами и цветами. - Я прослежу за приготовлениями. - И добавила невпопад, - не прохладно ли в саду, Силантий Матвеевич? Может, все же в доме останемся?
   - Софья, август на дворе. Дождя уже неделю не было, солнце печет.
   - Тебе виднее, - повторила она и, сделав легкий реверанс, покинула залу.
   Силантий остался один и как это обычно с ним бывало, предался воспоминаниям.
   Перед глазами встала та страшная ночь, когда его товарищи вырезали и сожгли половину цыганского табора. Воспоминания, даже по прошествии лет, были такими яркими, что он снова почувствовал запах гари и услышал детский плач.
   Как ни старался, как ни гнал от себя страшные мысли, забыть ничего не получалось. Первое время просыпался среди ночи с криками, мокрый как мышь и долго потом не мог заснуть.
   А все она, Дарина. Приходила во сне почти каждую ночь, вставала перед ним и смотрела бездонными черными глазищами. Рана на груди сочилась кровью, а она улыбалась и не говорила ничего. Только во взгляде все читалось без труда. Боль, страх и ненависть. Лютая, ледяная ненависть.
   И роза на плече. Почерневшая, прогоревшая.
   Она прокляла его тогда, страшно прокляла. Да только видать, не настолько сильно оказалось цыганское проклятье.
   После этого происшествия их полк перевели в Санкт-Петербург. За следующие восемь лет карьера Силантия взлетела до небес. Он дослужился до генерала, получил ордена за доблесть и героем вернулся домой, а там Русалова уже ждала новость. Родители таки добились согласия о браке с дочкой графа Соломатина - Софьей.
   Он не хотел этого брака, не было у Силантия любви к этой холодной, надменной красавице, но родительское слово закон и против пойти, что в душу им плюнуть. К тому же возраст уже приближался к тридцати, пора и семьей обзавестись. Да и полюбить уже никого больше не сможет. Дарина точно душу выжгла!
   Порой казалось, что Софья Михайловна все это по взглядам и прикосновениям его читает. Любила ли его жена? Силантия это не заботило. А уж когда супруга родила дочку, то совсем все просто стало. Спальни у них с тех пор были разные, что обоих вполне устраивало.
   Марьюшку Силантий любил беззаветно, и она отвечала ему тем же. А вот Софья -- снежная королева, к дочери относилась снисходительно. Может и любила, но как-то отстраненно, не материнской любовью. Точно одолжение делала.
   Марья всеми силами тянулась к матери, но всегда как на стену натыкалась и не понимала, почему же так происходит. Все же матушка родная. Не раз Силантий заставал дочку в рыданиях, но на все расспросы она отвечала односложно: грустно, ушиблась, живот болит... Он гладил ее пшеничные локоны, заглядывал в глазенки, которые в такие моменты почти теряли цвет и были серыми как тучи перед дождем. Успокаивал, как мог. Старался радовать обновками, на ярмарку в город возил. Да только понимал, что материнскую любовь ничем не подменишь.
   Пробовал говорить с Софьей. Она отвечала, что это вздор и его выдумки. Дочь она любит и жизнь отдаст за нее не задумываясь.
   Не в этом ли проклятье цыганки? В жене нелюбимой и дочери обездоленной?
   Да разве же несчастна Марья по-настоящему? Может и права Софья Михайловна -- вздор и выдумки, и он сам себе все это накручивает.
   Он потряс головой, отгоняя наваждение, и достал из кармана халата, который до сих пор не сменил на праздничный костюм, бархатную коробочку. На белой подушечке, вспыхивая кровавыми всполохами, лежало ожерелье. Тончайшая паутина благородной платины, крепко держала рубиновые капли, выложенные причудливым узором. Марьюшке ожерелье обязательно понравится. Позже подберутся и серьги, к рождеству уж обязательно.
   Месяц назад Силантий поехал к ювелиру и заказал эту вещицу. Рубины редчайшей чистоты, были похожи на благородное вино, в котором навсегда утонули солнечные блики.
   - Ваша супруга непременно будет довольна, - расшаркивался ювелир, древний старик, который не растерял мастерства и слыл кудесником на всю округу, - а вам могу предложить изготовить перстень с таким же камнем.
   - Это не для супруги, для дочери, - при упоминании о Марье, Силантий расплылся в улыбке, - а перстень, пожалуй, закажу. Может когда-нибудь родится у нее сын, я ему по наследству передам.
   - Мудрое решение, - похвалил заказчика мастер, - собирая в кошель монеты и ассигнации.
    
   Гости прибывали и прибывали. И встречал их у ворот, окромя лакея, сам Силантий Русалов в генеральском мундире, обвешанном орденами, что елка в Рождество. Супруга с именинницей находились здесь же и принимали поздравления.
   - Мария, ты очаровательна, - к маленькой ручке приложился губами седой граф Соломатин.
   - Благодарю, вас, дедушка, - Марья присела в реверансе и улыбнулась.
   Софья Михайловна, стоявшая рядом, одобрительно кивнула.
   Графиня Евдокия Соломатина положила на плечо внучки затянутую в перчатку ладонь и коротко поклонилась.
   Наблюдавший за всем этим Русалов, поморщился и отвернулся. Он, человек военный, не понимал, зачем расшаркиваться перед родней, но этикет диктовал свои правила.
   Очень скоро Силантий начал уставать и сбился со счета, принимая гостей. А когда, наконец, подъехала богато украшенная карета, он едва ли не вздохнул с облегчением. Этот экипаж прибыл последним. Князь Геннадий Тихонов с супругой Еленой и сыном Евгением.
   - Силантий Матвеевич, голубчик, давно не виделись. - расплылся в фальшивой улыбке князь, высокий седой мужчина с военной выправкой. - Не надоело сидеть в этой глуши? Может, на службу вернешься?
   - Еще успеется, Геннадий Андреевич, вот дочку замуж выдам и тогда подумаю.
   Князь улыбнулся Марье, и тут же обратился к Силантию:
   - Красавица растет! А не сделать ли нам нашу дружбу еще крепче, дорогой вы мой, Силантий Матвеевич? У вас, как говорится товар, а у нас купец.
   "Купец" стоял уцепившись в юбку матери одной рукой, а второй крепко сжимал игрушечную саблю. Вид у него был неважный. Слишком худ, на бледном лице огромные серые глаза, которые не придавали очарования, а скорее делали его похожим на филина. Тонкие губы, чересчур крупный рот и вздернутый нос. Вот, пожалуй, и весь портрет молодого князя...
   - Евгений, подойди, поздравь именинницу.
   Тихонов младший нехотя оторвался от матери и, скривив губы, направился к Марье.
   Силантий интуитивно встал рядом, как бы стараясь защитить дочь. Геннадию этот жест не понравился, о чем он не преминул сообщить.
   - Что-то вы, Силантий Матвеевич, словно не рады будущему родству?
   - Рано о родстве толковать, - отбрил его Русалов, - и вы ошибочно приняли мое поведение за недовольство.
   - А мне кажется, из них получится прекрасная пара, - вмешалась Софья Михайловна, - Мария, иди, поиграй с Евгением?
   - Как скажете, маменька, - покорно отозвалась та.
   - Вот и порешили! - Князь протянул генералу руку. - Зовите на четырнадцатилетие, заодно и помолвку объявим.
   - Пройдемте в сад, гости дорогие, - холодно улыбнувшись, пригласила Софья, - горячее стынет.
   Силантий посмотрел на дочку и понял, что праздник для нее испорчен бесповоротно, а если не защитит ее от этого брака, то может и вся жизнь...
    
   Полуденный зной спал, но духота еще не отступила. Дамы обмахивались веерами, их кавалеры сняли тесные пиджаки и щеголяли в жилетах. Очень скоро гости разделились на группы, пили вино и переговаривались о чем-то своем.
   Прислуга уже не суетилась, меняя гостям блюда, а лениво бродила по саду, иногда подавая напитки и легкие закуски.
   Силантий нашел взглядом стоявшую у клумбы Марью и подозвал к себе. Он не желал, чтобы кто-то видел его подарок. Это будет их с дочерью тайна. Софья Михайловна не любит подобных украшений, считает их вычурными и безвкусными. Не хотелось бы, чтобы своим недовольством она окончательно испортила Марьюшке настроение.
   - Ангел мой, у меня для тебя подарок. Только прошу пока сохранить его в тайне, матушка может не одобрить.
   - Неужели котенок? - глаза Марьи заблестели радостью. - Такой, как у моей подруги Аннушки? Персидской породы? А я то уж думала, что вы забыли о моем желании, папенька. Только как же я спрячу его от матушки?
   У Силантия сжалось сердце.
   Котенок! Дочка уже год твердила о нем, после того как увидела это пушистое чудо у графа Добролюбова. Тот как раз привез котенка заморской породы на день рождение своей дочки Анюты. Эх, как же он мог забыть? Не подумал, что девочке в этом возрасте не интересны драгоценности. Она ведь совсем дитя. Да только обратного пути нет.
   - Прости, милая, котенка я тебе обязательно подарю, очень скоро, но не сегодня. Договорились?
   Марья кивнула и потупилась, скрывая разочарование. Стремясь загладить неловкость, генерал протянул дочери бархатный футляр. Та помедлила, но взяла.
   - Открывай! - улыбнулся Силантий, глядя как маленькие пальчики, развязывают бантик.
   На милом личике дочки заиграла улыбка, когда она открыла коробочку, и за эту улыбку, Силантий мог отдать все, что угодно. Завтра же поедет к графу Добролюбову узнавать, как заполучить котейку персидской породы.
   - Благодарю, папенька. Очень красиво. Камни так и светятся! Обещаю надеть это ожерелье на мой первый бал. Дайте я вас поцелую.
   - Рад, что угодил. - Силантий сжал ее в объятиях. - А теперь беги и спрячь это в спальне. Я буду ждать тебя здесь, а после мы с гостями перейдем в дом, будем резать торт. Я поручаю тебе угостить наших гостей. Справишься?
   - Можно только Женьку не буду угощать? - бесхитростно выпалила девчушка. - Он противный и мне совсем не нравится.
   - А чтобы на это сказал твой учитель по этикету?
   - Благочестивой барышне не престало вести себя подобающим образом. - Марья даже попыталась спародировать фальцет немца, который обучал ее манерам, и даже поправила невидимые очки на носу.
   Выглядело это до того потешно, что Силантий не выдержал и рассмеялся.
   - Похоже. А теперь беги!
    
   Пока Марьи не было, Силантий лениво рассматривал гуляющих по саду гостей. Ему совсем не хотелось их развлекать и поддерживать дружеские беседы, как сейчас это делала супруга. И не важно, удастся ли потом избежать пересудов, мол, Русалов - плохой хозяин. Как слыл он нелюдимым солдафоном, так и останется, старайся, не старайся.
   Взгляд наткнулся на Тихонова младшего. Мелкий поганец увлеченно рубил игрушечной саблей розовый куст, на который Софья Михайловна потратила почти все лето. Надо бы остановить, но глядя на это безобразие Силантий в какой-то момент испытал нечто похожее на удовольствие. Розы супруга любила сильнее, чем родную дочь, и в саду проводила времени больше, чем с Марьей, даже когда та болела. А ведь нет лучшего лекарства, чем материнская забота.
   Русалов посмотрел на погибающий куст, развернулся и пошел к дому, куда уже спешили гости, услышав зов Софьи Михайловны.
   Он успел вовремя. Супруга решила, что пришло время вручить свой подарок Марьюшке, и подозвала к себе дочь.
   - Мария, настало время моего подарка. Закрой глаза.
   - Я в предвкушении, матушка. - Марья послушно выполнила ее просьбу.
   Софья довольно улыбнулась и махнула кучеру Акиму.
   - Зови!
   Тот поспешно кивнул и бросился к воротам.
   Все заинтересованно обернулись. Какое-то время ничего не происходило, но вот до гостей донеслись первые гитарные аккорды, а за ними низкий женский голос.
   Силантия как ледяной водой окатили. В сад цветной каруселью ворвался цыганский табор. Женщины в цветастых юбках закружили вокруг гостей, в руках каждой бились бубны, издавая заливистый звон, и под эту какофонию, ярко накрашенная немолодая цыганка выводила залихватскую песню.
   Вот только как генерал ни старался, не смог разобрать слов. Все звуки доносились до него будто через стяжённое одеяло. Он хотел зайти в дом, но опасаясь, что ставшие ватными ноги не выдержат, обреченно продолжен стоять, глядя на цыганские пляски.
   Трое чернявых мужчин вывели здоровенного медведя на цепи. Зверь неуклюже пританцовывал и разевал розовую пасть. Марья заливалась счастливым смехом, кружась вместе с цыганками.
   Когда слух постепенно вернулся, Силантий добрел до крыльца и с тихим стоном осел на длинную лавку. Руки дрожали, в горле стоял ком. Внезапно заметив взгляд супруги, генерал вздрогнул. Она смотрела холодно и с такой неизбывной бесконечной тоской, что стало страшно.
   Сообразив, что привлекла внимание мужа, она попыталась улыбнуться, но не смогла. Отвернулась. Силантий мог поклясться, что Софья прятала слезы. Было неловко видеть как она, сильная женщина, которая умела сдерживать себя в любой ситуации, сейчас бессильно ссутулилась. Ее плечи едва заметно вздрогнули, но вот прошло несколько мгновений, и Софья обернулась. Не сводя взгляда с мужа, она быстрым шагом подошла к нему и едва слышно выдохнула:
   - Так это правда, Силантий Матвеевич?
   - Что - правда, Софьюшка?
   - А правда в том, что не любил ты меня никогда!
   - Что ты такое говоришь? - Силантий не в силах смотреть на нее снизу вверх, поднялся.
   - Помнишь Антона? Сослуживца твоего? Он заезжал, когда ты на охоте был. И рассказал мне и о цыганке, и о любви твоей.
   Силантий сглотнул колючий комок. И тут стервец успел напортить!
   - Что ты молчишь? - Софья прищурился.
   - Прости....
   Может и не любил он ее, как Дарину, но уважал. Благодарен был, больше жизни, за доченьку, ангела светлого!
   - Значит, правда. - Софья смахнула слезинку и сказала, как отрезала. - Поздно прощения просить, Силантий. Я ведь всегда надеялась и верила тебе, но видимо не судьба. Завтра же я отбуду к родителям, не пытайся меня остановить. Я все для себя решила. - И тут же, как ни в чем, ни бывало бросила. - Приглашай гостей в дом, дождь вот-вот начнется. Не будем портить праздник гостям. Я сменю платье и присоединюсь к вам.
   Софья Михайловна холодно улыбнулась ему, точно и не было сейчас между ними этого разговора. Эх, а ведь он даже не знал что она такая. Умеет чувствовать, обижаться... а может даже любит его, дурака старого?
    
   По стеклам вовсю барабанил проливной дождь. Цыгане, слава тебе боженька, уехали, и гости разместились в теплом, большом зале. Приглашенные из столицы музыканты негромко играли вальс, и по паркетному полу кружили прекрасные пары.
   А может, придумал он себе любовь? Не любовь то была, а наваждение цыганское. А настоящая любовь, жизнь - вот она! Софья и доченька. Каким же он дураком был, что не видел свою судьбу! Сам свою душу в кандалы тоски и вины заковал!
   - Папенька, а отчего не торопится мама? Я скоро стану резать торт! - голос Марьюшки вырвал Селанития из мучительных дум.
   Силантий улыбнулся дочери.
   - Не беспокойся. Пойду, позову твою матушку.
   Поднявшись в спальню, он помялся у закрытой двери. Точно школяр, ей богу! И робко постучал. Дверь с тихим скрипом, генералу показалось - со стоном, приоткрылась, являя его взору пустые покои жены.
   Паника навалилась внезапно. Липкий страх обвил тело, делая ноги ватными.
   Он бросился вниз, успокаивая сам себя. Что может случиться? Дома? В родном имении?
   Спустившись, он первым делом позвал прислугу. Три горничные, испуганно заикаясь и бледнея, хором поведали, что хозяйка уже полчаса как вышла в сад, и с тех пор не возвращалась. Русалов, не дожидаясь помощи участливых гостей и меланхоличных слуг, вырвался под проливной дождь. Неведомо, каким чутьем, но он точно понял, где искать супругу. В усадьбе было только одно место, куда она могла пойти после их недолгого разговора. Пруд.
   Силантий повелел вырыть его в день их свадьбы. По желанию супруги было изготовлено каменное ограждение берегов. Позаботились о том, чтобы их будущие дети не упали в воду, когда станут здесь играть. Только в одном месте, вода подходила к каменистому борту. Там стояла почерневшая от времени беседка и качалась на волнах прогулочная лодка.
   От непогоды, вода в пруду покрылась рябью, и сейчас казалась темной, почти черной. Генерал с облегчением увидел статную фигуру жены. Она стояла у самых волн. Высокая прическа намокла от проливного дождя, платье липло к телу, а Софья, будто не замечая ничего из этого, стояла, закрыв лицо руками.
   - Софья, - окликнул ее Силантий, подходя ближе, - почему ты ушла? Марья скоро будет резать торт, да и гости заскучали.
   - Силантий, не мучь ты меня! Уйди! - Она даже не обернулась. - Ступай к гостям. Дай побыть одной.
   Силантий помялся, не решаясь прикоснуться к жене. А прикоснуться надо было бы! Не оставлять же ее под проливным дождем! Решено! Сейчас этот муторный день закончится, и он попытается все исправить! Ведь не каменный он и полюбить сможет. Обязательно сможет. А если и Софья к дочери так относится, потому, как его пустоту сердечную чувствует? Не от любви дитя родилось, а потому как так надо.
   Силантий сделал шаг.
   Эх, давно надо было покаяться, попросить прощения. Ведь не заслужила она такой доли. Кабы не он, могла и по любви замуж выйти, и прожить совсем иную, счастливую жизнь. Ту, которую он ей не смог дать. Да и не старался Русалов этого сделать. Любил как проклятый цыганку. Может и впрямь она его тогда приворожила? Только Дарина умерла, а Софья - вот она, теплая, живая. Не заслужил он ее, ох не заслужил.
   - Софья, скажи только, в чем винишь меня? Верным был тебе все годы. Заботился.
   - Силантий, ты ведь и сам все знаешь, понимаешь. - Она резко обернулась и уставилась ему в глаза. Силантию отчего-то стало по-настоящему страшно. И не хотелось ему услышать то, о чем он просил, но он понимал - уже не остановить, и не исправить! - Но раз хочешь от меня слышать, пожалуйста. Помнишь, как ты к моим родителям свататься пришел? Столько лет прошло с тех пор, а я помню тот день как сейчас. Как увидела тебя - в тот же самый миг полюбила!
   Сердце Русалова пропустило удар и замерло, словно боялось биться дальше.
   - А помнишь, ты уехал от турок отбиваться? Меня одну оставил. Я ведь даже не знала, вернешься ты живым или нет. Но верила и молилась каждый день. Минуты считала до встречи с тобой.
   Силантий невесело усмехнулся. Отвел взгляд от глаз жены, разглядывая потемневшие волны пруда. Как он мог не помнить? В тех боях, генерал надеялся, что его найдет шальной штык, или сабля турка. Избавит от горечи тоски. В бою погибнуть не зазорно. Да только вражьи клинки и пули от него как от заговоренного уходили. В самое пекло лез, а все как с гуся вода. Русалов тогда маленько успокоился. Решил, что цыганское проклятие не работает, и раз судьба его бережет, то не стоит ее лишний раз искушать. А раз решено, значит сделано. Вернулся домой с орденами. Родилась Марья. Жизнь пошла своим чередом.
   - Пока ты воевал, ко мне тоже приходил твой товарищ. Антон. Замуж меня он звал, Силантий. Говорил, что не любишь, а только о цыганке своей и мечтаешь. Увезти меня обещал туда, где ты бы нас не нашел. - На ее красивом лице скользнула дьявольская улыбка. - Отказалась я, потому как тебя одного любила.
   От упоминания имени предателя, Русалов непроизвольно сжал кулаки.
   Даже не знал, какие слова подобрать. Да и нужны ли они? Ведь Софья уверена, что он ее не любит и не полюбит никогда. Эх, если бы Антон не погиб тогда, пару лет назад, то он бы голыми руками придушил его сейчас.
   И тут же закралась крамольная мысль. А что если бы Софья не отказалась? Может, лучше бы ей с Антоном было? Ведь, любил он ее, выходит? Или просто больно ему сделать хотел?
   Гадать уже бесполезно.
   - Софья, прости меня за все. Да, не разглядел я твоей любви, но ведь все еще может поменяться! Сколько лет мы уже вместе? Дочка подрастает. - Он шагнул к ней с намерением обнять, но София отпрянула от него как от прокаженного и шагнула в воду. Точно безумная, она принялась пятиться от него, заходя все глубже. А когда черные воды пруда скрыли ее по пояс, остановилась, замерла, уставившись на свое отражение.
   - Силантий, что это? Кто это?!
   Русалов обомлел. Вместо лица супруги, в мелкой ряби воды явно угадывались жгучие черты Дарины.
   Черные волосы рассыпались по плечам, глаза горят дьявольским огнем. И улыбка... Улыбка палача, пришедшего за жертвой, и то была бы сострадательней!
   Чтобы не видеть этого кошмара Силантий крепко зажмурился, и почти сразу же услышал вскрик жены и громкий плеск. Распахнув глаза, он не увидел Софьи. Только круги по воде идут, а в них расплывается отражение Дарины и слышен ее смех....
   Не раздумывая, Силантий бросился в воду, но как не искал, так и не смог разглядеть в черной воде тела жены. Пруд был неглубок, но сейчас у него словно вообще дна не оказалось. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он услышал крик Марьи.
   - Папенька! Вернись! Мне страшно! Папенька!
   Марья стояла на берегу и ревела в голос. Бирюзовое платье перепачкано. Видимо упала, пока бежала сюда. Она размазывала слезы по лицу и никак не могла успокоиться.
   Вдруг возле отражения дочери, генерал снова увидел проявляющийся из глубины облик цыганки.
   - Не трожь! - взревел он и в несколько гребков достиг берега. Выбравшись на камни, он крепко прижал к себе дочь. Единственное, что теперь связывало его с жизнью, с реальностью...
   Тело Софьи нашли только через два дня. Дворовые шептались, будто за корягу платьем зацепилась, а после бури, тело илом занесло, но генерал знал, что всему виной Дарина. Проклятие нашло его. И теперь главная задача защитить Марьюшку.
  
    
    
   Глава 4
    
   Федор как из болота, медленно и с надрывом, выплывал из тревожного сна. Да будто и не из сна, а из воспоминания... Генерал... Цыгане...Что за бред?
   Рывком поднявшись, он сел на матрасе и старательно подержался за раскалывающуюся голову, старательно пытаясь избавится от картинок сна, и хоть что-то вспомнить из реальной жизни. А точнее события прошлого вечера. Нет, общение в пивнушке с местным лесничим, он помнил отчетливо, а вот потом...
   Кажется они пошли за друзьями... Нет, точно пошли! И даже нашли их распивающих с местными какую-то мутную жидкость. И даже поддались на уговоры местных, отведать их чистейший первачок! А потом?
   Федор обвел мутным взглядом мирно похрапывающих друзей, крошечную комнатку, окно, скромно завешанное белой шторкой, из которого пробивался яркий утренний свет.
   Мм... Как же хреново-то?
   Где-то снизу уже раздавались бодрые командные выкрики Пальцапупы.
   Черт! Сегодня же первый съемочный день!
   Заставив непослушное, ноющее тело принять вертикальное положение, Федор подошел к столику, и сдернул полотенце, которым были укрыты их припасы.
   Кувшин!
   Вода!!!
   Он с жадностью припал к прохладной чистой воде. Такой вкусной, что хотелось ее пить и пить!
   - Эй, водохлеб! Оставь водички! - очнулся Кир и чертыхнулся. - Из чего тут народ самогонку гонит? Из мухоморов?
   - Лично мы с Петро вполне себе цивильно сидели! - Федор передал другу изрядно полегчавший кувшин. - Пока вас искать не пошли! Вот и скрестили ежа с ужом.
   - А не надо было мешать! - Макс оказывается, тоже уже проснулся и просто лежал с закрытыми глазами. - Кто ж знал, что на твой неокрепший юношеский организм эта огненная вода так повлияет!
   - Че-го? - У Федора даже голова болеть перестала. - Да я тебя на два года старше!
   - Но глючило почему-то тебя, а не меня! - Макс посмотрел на него, откинул одеяло, сел. - Кто вчера вальс удумал танцевать под "Бони М" да еще в одного? Но после вальса ты упорно пытался познакомить нас со своей невидимой подружкой! Как там ее?
   - Настя? - оживился Кир.
   - Оля! - возразил Макс.
   - Маша! - отрезал Петр и посмотрел на растерянно моргавшего Федора. - Опять!
   - В смысле - опять?
   - Ну, помнишь, в автобусе? Ты во сне говорил с какой-то Машей, а потом орать взялся.
   Федя сел.
   - Кажется что-то было... Только имени не помню. И лица...
   - Ты бы пьянствовать завязывал... - Петр поднялся и взялся за одежду.
   Остальные тоже принялись одеваться.
   - Ничего не помню! - Федор зажмурился, помассировал виски и замер, увидев перед внутренним взором симпатичное лицо светловолосой девушки. Причем не незнакомой, а ТОЙ САМОЙ! Той, что привиделась ему в автобусе. Той что танцевала с ним вальс вчера... И ни под какой-то там "Бони М", а под самый настоящий струнный оркестр.
   Память подсовывала ему такие картинки, что впору идти к психиатру!
   Стоп!
   Откуда струнный оркестр в деревенском клубе? А может и вправду местные алкаши чего веселого подмешали в самогонку?
   Его мысли перебил зычный голос Михалыча, точно лавина катящийся по коридору.
   - Лентяевы, Засонькины и Алкашульцы! По-о-одье-о-о-ом! Общий сбор через пять минут в столовой!
   Парни с опаской уставились на дверь, но трубный глас режиссера покатился дальше.
   - Пронесло! - переглянулись Кир с Максом, но Петр вернул их с небес на землю.
   - Он сейчас обратно пойдет!
   Эти слова решили все. Парни выскочили из комнаты и рысцой потрусили к пункту назначения. Зато, каково же было их удовлетворение, когда они, заняв лучшие места, принялись разглядывать вереницу входивших в столовую не выспавшихся, злых, исподтишка матюгающихся коллег. Завершала процессию ноющая Альбина.
   - И чего ему не спится? Ведь сам же с Геной в дурака до полпятого играл, да еще и меня за чаем гонял каждые полчаса!
   - А потому, Альбиночка, что из вас, Тунеядькиных, кто-то должен сделать активных, работоспособных и творческих личностей! И этот кто-то - я! - следом за ней вошел и сам Пальцапупа, оглядел всех, и махнул рукой выглянувшему из кухни уже знакомому пацаненку. - Тащи завтрак. И чай сделай покрепче.
   Следующие полчаса коллеги недовольно переговариваясь, ковыряли ложками овсянку, щедро размазанную по дну тарелок и налегали на хлеб с маслом и чай.
   Наконец Михалыч решил, что "не все скоту масленица", и бодрыми воплями выгнал всех в коридор. Там, дав приказ "через пятнадцать минут быть с оборудованием у крыльца", сам быстрым шагом вышел во двор.
   Вскоре, вся съемочная бригада, морщась от недосыпа и яркого утреннего солнца, занялась поиском места для съемок.
   - О! А давайте тут? - Макс, как главный по освещению, расплылся в довольной улыбке, указывая на разрушенное крыло. - Смотрите! Солнечные лучи отражаясь в стеклах, как нельзя более кстати, создают мотив надежды.
   - Какой надежды? - Режиссер сначала внимательно изучил разбитые, частично затянутые пленкой квадраты окон, и обернулся к Максиму. - Тут же, как будто Хиросима взорвалась!
   - Тем более! - поддержал друга Петр. - У меня по сценарию идет сначала ознакомление зрителя со всеми разрушенными частями монастыря, а после показывается целое крыло. Ну и в конце воззвание к народу и стране: спасем от вымирания памятники культуры!
   - Я помню! - отмахнулся Михалыч и задумчиво уставился на щербатую дырами стену. - Как вот только все это преподать... Мм... А может ты, Петя, напишешь вступительную речь, которая будет звучать за кадром, как предыстория создания этого памятника культуры?
   - До завтра все сделаю, Виктор Михайлович! - козырнул Петр.
   - А мне чего делать? Ждать когда он напишет? - Федор уже выбрал место для треноги и, закрепив камеру, заглянул в объектив.
   Хм... в оставшихся кое-где стеклах, отражающиеся лучи явно вырисовывали едва заметные фрагменты икон или... картин? Точно они были нарисованы пальцем на вековой пыли! Вот танцующие пары. Вот озеро. Вот девичье лицо. Вот двое...
   Интересно!
   К нему подошел Михалыч.
   - Тебе, Романов, работать с камерой. Сегодня и до конца недели! Чем больше материала отснимем, тем качественнее можно будет смонтировать фильм.
   - А я бы не советовал снимать разрушенную часть здания... - К ним незаметно подошел монах Никодим. По тому, как он себя держал со столичными гостями, и как отчитал Федора за желание пробраться внутрь разрушенного крыла, было ясно. Дядя тут главный.
   - И с чего это? - Тут же нахмурился Михалыч. Он не любил, когда посторонние лезли в таинство его работы, ограничивая или запрещая.
   - А с того, что, сколько бы туристы тут не снимали, все кадры порушенного крыла испорчены, - бесстрастно выдал монах. - Мое дело вас предупредить.
   Развернулся, и больше ничего не объясняя, направился прочь.
   - Начинается! - взбесился режиссер. - Понапускают к себе всяких бездарей, а потом предупреждают нас, профессионалов, что у них руки из... растут! Так это не наша беда!
   И накинулся на Федора.
   - А ты чего уши развесил?! Пока солнце не ушло - снимай!
   Тот пожал плечами, мол хозяин - барин, нажал на кнопку и прищурился заглядывая в объектив.
   Пыльные картины на окнах никуда не делись. Но Федор готов был поклясться, что картины изменились. Девичье лицо сменил портрет какого-то усача, а вместо танцующих пар, появилась кудрявая девушка в пышных юбках с гитарой в руке. Цыганка?
   Он так увлекся процессом съемки, что чуть не протер глаза, заметив в одном из окон шевеление. Приблизив картинку, Федор пожалел, что в камере нет преимуществ бинокля, и двумя глазами в нее не посмотришь! Но как бы то ни было, оператор четко увидел девушку, на высокую грудь которой падала толстенная коса цвета пшеницы.
   Федор оторвался от камеры и старательно проморгался, а после, посмотрел в окно невооруженным взглядом. Но, то ли солнце ушло, то ли с такого расстояния за слоем пыли было трудно что-то разглядеть, но девушки он не увидел. Заглянув вновь в камеру, он с каким-то тоскливым разочарованием понял, что его подозрения подтвердились и незнакомка ушла.
   Съемки продолжались еще три часа, пока солнце окончательно не перебралось на другую сторону монастыря, после чего Михалыч соизволил объявить, что "на сегодня рабочий день закончен, но не для всех", и с торжественным видом поручил Петру и Кириллу заняться подборкой музыкального сопровождения и написанием текста для "голоса за кадром".
   Остальные разбрелись кто - куда, в ожидании обещанного - "через полчаса" - обеда.
   Федор тоже решил времени не терять и проявить полученный материал, отчасти, чтобы убедиться в отсутствии помех, о которых предупреждал хранитель Никодим, а отчасти для того, чтобы на отснятых кадрах лучше разглядеть лицо девушки. Если честно, Федя боялся признаться самому себе, что девица невероятно напоминает ему ту, кого он видел во сне. Но почему она ему сниться? Он готов был поклясться, что никаких амуров с ней, или даже похожими на нее девушками у него не случалось. Ни-ко-гда! А это значит, что воспаленную совесть и игры подсознания можно исключить.
   Тогда в чем секрет этой чертовщины?
   - Макс, пойдем, поможешь пленку проявить? - окликнул он друга.
   Тот обернулся, поджидая Федю.
   - Давай. Все равно еще полчаса ждать обеда. Помочь? - Он подхватил треногу на плечо и распахнул перед Федором дверь. Тот благодарно кивнул, и протиснул вперед себя кофр с камерой.
   В комнате никого не было. "С другой стороны это и к лучшему", - подумалось Феде. Поручив Максу нарисовать и вывесить за дверь табличку "Не входить!!!", он принялся за дело и спустя минут сорок, стал счастливым обладателем нескольких десятков метров отснятой пленки.
   - Ну, все! Пусть сушится. А завтра я тебе покажу такое... - Федор стянул с окна одеяло, запуская в маленькое оконце день. Солнце уже ушло, но лазурные небеса обещали, что вечер наступит еще ох, как не скоро!
   - Разрушенные стены? А то я их не видел! - хмыкнул Макс и кивнул на дверь. - Может, пойдем в столовку? А потом, чтобы Михалычу не попадаться, можно прогуляться до деревни.... Вдруг фонарики завезли?
   - Хм, можно и прогуляться. - Федор вышел вслед за ним. - А что касается пленки... На разрушенной части монастыря кто-то живет! И этот кто-то - девушка!
   - Че-го?! - Макс даже остановился. - Ты что, ее видел?
   - Ага. Сегодня в окне!
   - Значит, нам нужно найти этого... - Макс прищелкнул пальцами, сел на широкие перила и съехал вниз. - Никодима!
   - Логично! - Федор попытался повторить его трюк, но чуть не сверзился на каменные плиты. Спрыгнув на лестницу, он преодолел одним прыжком оставшиеся ступеньки и подошел к другу. - А вот и он.
   Высокая худощавая фигура, одетая в черную сутану, будто выткалась из полумрака, царившего у полотнища ткани, скрывающей вход в разрушенное крыло и направилась к ним.
   - Отчего вы не идете обедать? Все ваши уже там. - Когда он подошел ближе, Федор понял, что ненамного он его и выше, да и в годах разница невеликая.
   - А мы вас искали. - С места в карьер начал Федя. - Сегодня я заснял девушку. Светленькую, лет восемнадцати. Она находилась на втором этаже разрушенного крыла. А еще она рисовала на стеклах картины. Кто она? Разве ей не опасно там находиться? А что если... Что... Что с вами?!
   Монах покрылся мертвенной бледностью, ухватился за горло, будто его что-то душило, и часто-часто задышал.
   - Помоги... те... Там.... - Он вытаращил глаза, указывая на что-то перед собой.
   Парни растерянно переглянулись.
   - Чем помочь?
   - Что там?
   - Ин... - Свистящий вдох. - Ингалятор! В обеденной!!!
   Макс, не теряя времени, бросился за помощью, а Федор осторожно поддерживая монаха, усадил того на пол и прислонил к стене, приговаривая.
   - Сейчас вам помогут! Обязательно!
   Но монах его похоже не услышал. Пробормотав: "Ты вернулся! Как это может быть?" закатил глаза и потерял сознание.
   Вскоре вся съемочная бригада с участием монахов занималась реанимацией хранителя Никодима. Только Федя, понимая бесполезность этой суеты, скрылся в обеденной. Налил сладкого чаю, взял бутерброд, и уселся за крайний столик.
   Что за бред здесь творится?
   Дверь приоткрылась, и к нему заглянул Максим.
   - Вот ты где! - Срисовав меню друга, он взял себе на кухне того же, только в двойном количестве и подсел к нему.
   - Ну, что там с Никодимом? - поинтересовался Федор.
   - Уже оклемался. - отмахнулся Максим. - Монахи сказали, что он страдает астмой. И приступы довольно странны. То их нет долгое время, то возникают непонятно от чего.
   - Возможно, причины их возникновения напрямую зависят от его душевного покоя, - Федор не задумываясь выдал диагноз, припомнив нелегкое детство в семье медиков.
   - Ага. Или от нечистой совести. Я даже было подумал, что он этот приступ симулировал! А все почему?
   - Почему? - сжевав бутерброд, Федя запил чаем и уставился на него.
   - Потому! Может ему не хотелось говорить, что за девицу он здесь прячет! Вдруг это его любовница?
   - Да ну, скажешь тоже! А я тогда ему кто?
   - В смысле? - удивился Макс.
   - В прямом. Когда ты ушел, он мне выдал что-то типа: "Зачем ты вернулся!" и отрубился!
   - Та-а-ак! - Друг побарабанил по столу и прищурился. - А тебе эта девица не знакома? Может она его дочь, а ты ее....
   - Сдурел? - Федора аж подкинуло. - Я что - маньяк-затейник? Специально в секс-туры по деревням езжу?
   - Да не! Ну, может, где в Москве пересекались?
   - Пересекались! - не стал долго отпираться Федя. - Только не в Москве, а во сне! Помнишь, вы еще ржали надо мной в автобусе? Так вот! Это она мне снилась!
   - Значит, ты по любому ее... - замявшись под злым взглядом друга, Максим закончил, - знаешь.
   - Ладно. - Тот отмахнулся. - Давай мы этот вопрос отложим и попытаемся что-нибудь узнать. Например у того же Никодима. Не всегда же он будет так реагировать на наши вопросы! Еще, как вариант, можно расспросить других монахов и деревенских.
   Макс успокаивающе положил руку другу на плечо.
   - Не переживай! Кто-нибудь, что-нибудь да знает! - Тут дверь открылась, и в обеденный зал грузно шагнул монах, с которым Федор уже имел честь пообщаться вчера. Максим оживился. - Кстати, давай начнем с него!
   - Нет, лучше с этим не общаться. Он какой-то... дикий! - не придумав иного эпитета, шёпотом закончил Федя. - И кстати, это он унес дневник Русалова.
   - Надо узнать, где его комната... - Макс задумчиво почесал заросший щетиной подбородок, и будто не услышав предупреждение друга, окликнул здоровяка. - Эй, уважаемый! А можно задать вопрос?
   Бугай остановился, точно напоролся на невидимую стену и, не оборачиваясь, буркнул:
   - Ну?
   - Как зовут девушку, что живет в монастыре?
   Монах молчал несколько минут, а когда друзья пришли к негласному мнению, что с этой девушкой точно что-то нечисто, заговорил.
   - Две деревенских приходят к нам три раза в неделю постираться, прибраться, помочь с хозяйством. Но они тут НЕ живут.
   Затем решив, что беседа окончена, в два шага преодолел расстояние до двери в кухню, и с громким хлопком закрыл ее за собой.
   - Угу. Ну вот! Мы почти выяснили кто она такая. - Макс решительно отодвинул кружку, и поднялся. - Ладно, убедил. Пошли в деревню.
    
   В коридоре никого не было, зато у входа в разрушенное крыло стоял, сверкая плешью, невысокий, поджарый, одетый в черную сутану монах. Стоял, сосредоточенно заведя руки за спину, явно с заданием никого не впускать и не выпускать. Кажется, именно он, по приезду, выдавал им постельные принадлежности.
   - Здрасти. - Макс решил не откладывать в долгий ящик опрос потенциальных свидетелей. - А не будете ли вы так любезны, назвать имена и фамилии тех гражданок, что подрабатывают в монастыре? Они нам очень нужны для завтрашней съемки.
   Монах недоуменно поморгал, разглядывая нахального юношу, смерил взглядом подошедшего следом Федора и буркнул.
   - Фамилий не знаю. Одну Танькой кличут, другую - Машкой.
   - А как часто они тут бывают? - не отставал Максим.
   Монах сердито передернул плечами.
   - Раза два. Когда три в неделю.
   - Что делают?
   - А вот это вы у них и узнайте! - окончательно разозлился постовой и отвернулся, раздраженно бурча. - Совсем оборзели! Мало того что всякую шурушню столичную тащат, так еще и следи за ними. Карауль всякий хлам!
   - Эй, слышь, это ты нас, что ли, шурушней и хламом назвал? - Макс не собирался так просто сдаваться. - Да я тебя....
   - Макс, остынь! - Федя зная вспыльчивый характер друга, вцепился ему в плечи и едва ли не силком вытащил на улицу. Эх, если бы он видел взгляд, каким на прощание проводил их монах, то может быть решил и не вмешиваться в назревающий скандал. - Чего ты до него докопался? Ну стоит себе и стоит. Главное, мы узнали имена.
   - Ага! - Максим тотчас забыл о ссоре и подмигнул другу. - Наверное, не зря тебе девушка снится... Только не пойму, в чем подвох? Ты реально ее не знаешь?
   - Реально! - Федор пятерней встопорщил волосы и усмехнулся. - А может это судьба?
   - Вот мы сейчас и узнаем! - Друг хлопнул его по плечу и решительно направился к воротам. - Только до деревни доберемся.
   - А может, попросим местных довезти? - Федор с опаской посмотрел на затягивающееся тучами небо.
   - Да ну их! - отмахнулся Макс. - Видишь, не сильно жалуют они гостей... Стерегут, как собаки, свои тайны. Не. Мы сами... Больше достанется!
   Ладно. Сами, так сами!
   Какое-то время они, молча, шагали по пыльной колее дороги. По обе стороны шелестела на ветру высокая, по колено, сочная трава, в которой пестрели крапинки луговых цветов.
   Вдали, пестрели дома, почти спрятавшиеся в белом кружеве садов. Точно невесты. А над всем этим великолепием начинающегося лета и жизни, как предупреждение повисла сизая туча, сквозь которую - вот тоже парадокс - пробивались солнечные лучи, как апофеоз окончательной победы добра над затаившимся злом.
   От таких сравнений, Федя даже старательно потряс головой.
   Ну и бред иногда приходит в голову! Ну - сады. Ну - поле. Ну - туча! Какой нахрен апофеоз?
   - Ты чего? - заметил его настроение Максим и расшифровал по-своему. - Страшно?
   - В смысле? - нахмурился Федор.
   - Ну... нравится она тебе?
   - Кто?!
   - Ну Маша эта... Все-таки ты, друг, что-то не договариваешь!
   Начинается!
   - Как она может мне нравится, если я ее даже толком и не видел! - Федор прибавил шаг. Вот только на горку подняться и деревня! И хоть какие-то ответы на миллион вопросов! И первый из них конечно же - кто такая Маша!
   - Или видел? - А Максим, видимо, решил во что бы то ни стало уже сейчас если не найти, так придумать ответы на свои вопросы!
   - Макс. - Федя обернулся к нему. - Замяли! Чем хочешь поклянусь, что никакую Машу я не знаю!
   - Хорошо! А что думаешь о кладе? Не наврал вам вчера тот... лесничий? Зачем ему подкатывать к вам с темой клада? А вдруг это подстава? Решил на лохов сыграть.
   Все ясно. Другу захотелось поговорить. Ладно....
   - Честно? Может и подстава.
   - Угу. - Макс ненадолго задумался и тут же вернулся к прежней теме. - А откуда думаешь поиски начать? Ведь Маш и Тань в деревне более чем достаточно!
   Федор пожал плечами. А то он над этим не думал....
   - Значит пойдем в отдел местной власти. - решил за него друг. - Уж наверняка, наш знакомый дядя милиционер знает все и обо всех. К тому же деревенька не больно-то большая.
    
   Вскоре они миновали пригорок, и вышли на единственную асфальтированную улицу деревни Сухаревка. Найти уже знакомый дом, где располагалось отделение милиции, оказалось плевым делом. Просто остановили плетущегося впереди колоритного мужичонку в соломенной шляпе с розочкой. На ногах - кирзачи. Из одежды серые холщевые портки и широченная облезлая майка.
   Узнав, что парни из Москвы и хотят навестить участкового, мужик согласился их отвести, предварительно назначив цену - три рубля. Как раз на четыре кружки пива.
   - А вы где, говорите, живете? В монастыре? - мужичок оказался общительным, что вызвало радость у Макса и недовольную мину у Федора. Хотя... Если он будет только слушателем, вполне сможет отделить зерна от плевел.
   - Ага. В монастыре. Он же долгое время заброшенным был. Вот мы и приехали отснять фильм. Хотите и вы в кадр попадете?
   - В телевизер что ли? - придирчиво уточнил собеседник.
   - Точно. Туда. - С будто приклеенной улыбкой покивал Макс. - Только надо честно ответить на наши вопросы.
   Мужик с готовностью кивнул, для страховки придержав рукой шляпу.
   - Давайте, коль не врете!
   - Отлично! - В глазах Макса зажегся азарт. - Вопрос первый. Что вы знаете о кладе находящимся в подвалах монастыря?
   - Мм... - новая телезвезда сосредоточенно пожевала сморщенными губами. - А чего знаю... то же, что и все! Говорят, есть клад. Генерал Русалов спрятал его там перед самой революцией. Да вроде только и не воспользовался им. Сгинул. А дочка его наложила на клад проклятие. Кажись, она ведьмой была.
   - Ага. Замечательно! - Максим едва не потер руки. - А клад точно в монастыре? Может его уже забрал кто?
   - Не-е-е. В монастыре. - убежденно кивнул дядька. - Если бы забрали клад, то и этих бы не было...
   - Кого? - не выдержал Федор.
   - Да Нестора с его кодлой. - Мужик сплюнул. - Как он уехал из Сухаревки, так его отец, старый хранитель монастыря, тоже долго не прожил. Хоть и не старый был. Оставил все на старшего сынка. Потом туда заселился Захаров, не иначе как по старой памяти. Сейчас вот Нестор вернулся, да не один. Ясное дело зачем - Захара турнул, теперь клад искать будет. Да только боится он. Как и все - боится.
   - Чего боится? - парни не сводили с проводника азартно загоревшихся глаз, а тот шагал себе по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, и как ни в чем не бывало, меланхолично рассуждал.
   - Не чего, а кого. Призрака. В монастыре призрак обитает. Сам я его не видел, но слышал, что люди говорят. И призрак, вроде как, тот клад сторожит. Говорят, что те, кто без позволения призрака за кладом спускались, все умерли. А те, кого призрак позвал, хоть клад и не нашли, зато живыми вышли. И даже с золотыми безделушками, в подземельях найденными. Вроде как наградил он их. Так то!
   Макс немного замедлил шаг, пропуская мужичка вперед, и поглядывая на друга, старательно покрутил пальцем у виска. Федор развел руками. Мол, а ты чего хотел?
   Вскоре мужик свернул в переулок и кивнул на длинный дом с памятной вывеской "Милиция".
   - Пришли.
   - Держи. - Макс положил в грязную, протянутую ладонь мужичонка смятую трешку и направился к распахнутой двери.
   - И пока призрак не позовет, лучше клад не искать! - закаркал ему вслед мужик. - Подвалы те прокляты! Душ там много загублено!
   Федор вроде направился вместе с другом, но остановился и обернулся.
   - Кстати, а не знаете, что за девушка Маша там работает?
   В ответ на это мужик сплюнул, перекрестился, и ничего не отвечая, торопливо закачался в сторону пивной.
   - Да ты что, не понял? Дядя - того! Призрак, клад, хранитель, души загубленные.... - Макс подождал его на пороге и посторонился пропуская. - Но про Никодима ценная инфа. Оказывается, он сын предыдущего смотрителя монастыря. Надо бы узнать, почему он ушел. А еще выяснить - зачем вернулся. Чует мое сердце, дело не в открытой им богадельни, а как мужик говорит - именно в кладе.
   - По рассказам местных, он уже лет пять как вернулся. И что? До сих пор не нашли?
   - Все может быть, - хмыкнул Макс и шагнул в открытый кабинет с вывеской над дверью - "Участковый". - Здрасте!
   Страж порядка сладко похрапывал, примостив голову на руки, но после его "здрасти" проснулся, и осоловело моргая, почесал заросшую щетиной, помятую щеку.
   - Здрасте... А... - В глазах появилось узнавание. - Это вы! Что-то случилось?
   - Да нет. Не совсем.... - Макс замялся, выдвинул стул и сел. - Дело в том, что нам надо узнать, что за женщины приходят в монастырь. Знаем только, что зовут их Маша и Таня.
   - А зачем вам? - прищурился участковый, видимо уже окончательно проснувшись.
   - Для фильма! - лучезарно улыбнулся Федор. - Исключительно. Мы ведь снимаем быт жильцов заброшенного ранее монастыря. А так же нам интересны все, кто приносит монастырю хоть какую-нибудь помощь.
   - Да! - покивал Макс. Посмотрел на друга и едва удержался, чтобы не показать ему большой палец.
   - А-а-а... - участковый задумался. - Знаю, что ходит к ним туда Тимохина. Татьяна Михайловна. У нее пекарня, вот и носит парням хлеб. А Маша... не знаю... Может дочку свою берет? У нас в деревне пятнадцать Маш. Поди, узнай...
   Он что-то накарябал ручкой у себя в блокноте, вырвал лист и протянул.
   - Тут адрес ее.
   - Так бы и давно! - Макс поднялся и, толкнув плечом друга, вышел из кабинета. Федя взял листок, сложил в карман джинсов и помедлил.
   - А может подскажете по описанию? Лет восемнадцать. Блондинка. Волосы волнистые. Сама стройная. Глаза голубые, нос прямой, чуть вздернутый. Губы пухлые, четко очерченные.
   - Хм... - Милиционер задумался. Выдвинул ящик стола. Покопался и шлепнул перед парнем фото. - Она?
   Федор даже сглотнул.
   - Она... - Перед ним лежало фото той, что преследовала его во сне. Той, кого он видел в монастыре. - А кто она?
   - Такая красавица у нас одна... Ты как описывать начал, я прям понял что она... - Участковый развернул фото, поласкал взглядом девичье лицо и снова смахнул фото в стол. - Это Лена, единственная дочь нашего председателя. Русальчикова. А тебе она зачем?
   - Я ее сегодня в монастыре видел. А так как мы снимаем не только здание, но и людей, историю... Просто хотели позвать ее завтра на съемки. Может, расскажет чего?
   - Сегодня? - Участковый поднялся. - Я ее сегодня утром сам возил в город. Час назад как вернулись...
   - А-а-а... - Федор вскочил и растерянно попятился к двери. - Значит ошибочка вышла... До свидания.
   Макс ждал его на крыльце.
   - Чего задержался?
   Федор прошел мимо него.
   - Я нашел ее.
   - Кого? Машу? - Макс бросился за ним.
   - Нет. Лену....
   - Какую Лену?
   - В окне я видел Лену. Кажется, наш участковый имеет на нее виды, и что-то не договаривает.... Он мне ее фото показал. Пойдем к ней.
   - А ты ее адрес знаешь?
   - Она дочь местного председателя. - Федор огляделся, выискивая нового проводника. - А значит, все должны знать, где она живет!
   - Ладно. Как хочешь. - Макс взъерошил черные кудри. - О!
   Заметив вывернувшую из проулка дородную тетку, он поспешил к ней.
   - Здрасте, уважаемая! Мы ищем дом председателя. Не подскажете, куда нам идти?
   Женщина остановилась.
   - Русалыча, что ли?
   - Точно! - Макс улыбнулся в тридцать два белоснежных зуба, чем окончательно покорил женское сердце.
   - Так знаю. - Тетка заулыбалась в ответ. - Пойдемте. Провожу. Хоть тут и недалеко, да мало ли. Вдруг заблудитесь? Вы же из Москвы?
   - Ага! - Макс подмигнул Федору, и они заторопились за провожатой. К тому же та оказалась разговорчивой, и к тому моменту, как они подошли к председательскому дому, который находился, как оказалось, недалеко от магазина, парни уже знали все что хотели и даже немного больше.
   - А вы в курсе, что наш монастырь имеет историческую ценность? Хотели снести, но старый председатель не дал. Сказал, что пока жив его род, будет стоять эта историческая реликвия. Хватает того, что церковь большевики сожгли. Не знали? А она рядом с монастырем стояла. Как раз с того левого крыла, что теперь разрушено. Кажется, взорвали ее, вот подземелье и порушилось. И крыло тоже. А еще говорят, что там водится призрак генерала. Будто он сторожит золото. Поэтому никто и не может его найти, хотя желающих полно было. Да всякие несчастья с ними приключились. Так что вы осторожнее с этим. Не поддавайтесь на искушение. Найдете чего или нет - неизвестно, а шею в тех катакомбах сломите. А оно вам надо? Вон какие красивые, молодые! Лучше невест у нас в деревне себе найдите. Получше будет сокровище, чем желтые побрякушки. - Подведя парней к высокому забору, женщина остановилась. - Ну все, пришли! А к Русалычу вам зачем?
   - Да так, на сокровище его полюбоваться хотели... - ухмыльнулся Макс и пихнул зардевшегося Федора. - А то, кое-кто тут по этому сокровищу уже с ума сходит.
   - Вы про Ленку, что ль? - тетка нахмурилась и вдруг поплевала себе через левое плечо. - Вот уж нашли сокровище! Лучше мою Машку приглядите! Я и приданное ей уже все собрала!
   Федор шагнул вперед.
   - А что не так с Леной?
   Тетка оглянулась, словно боялась, что ее могут услышать, приблизилась к Феде и в полголоса заговорила.
   - Несчастливая она. Род у них порченый! Бабы долго не живут! Ее бабка, ее мать - умерли до тридцати. И ее тоже ждет. Отец хоть и бережет свою кровиночку, да только не в его это силах. Проклятие над ними висит.
   - А они случайно не родственники генералу Русалову? - Федор прищурился. Ну а что? Фамилия Русаловы вполне может со временем превратиться в Русальчиковы.
   - Точно не скажу. Но... не связывались бы вы с ними. - Тетка перекрестилась и, не прощаясь, заторопилась прочь.
   - Вот так оказия! - Макс положил руку на плечо товарищу. - Все еще хочешь ее... увидеть?
   Федор дернул плечом.
   - На дворе двадцатый век заканчивается! Если нравится верить в бабкины сказки - на здоровье, а я пошел.
   Шагнув к железным воротам, он решительно постучал. Тут же из-за ограды раздалось противное тявканье.
   - Стучи еще. Может, не слышат. - Макс подпрыгнул, зацепился за ворота, подтянулся и заглянул во двор. - Ого! Хоромы! Слышь, а кажется дома-то никого. Только кабыздох лохматый надрывается. А нет.... кто-то идет...
   Он спрыгнул и встал рядом с Федором. Вскоре зашуршал гравий, а за воротами раздался девичий голос, приказавший злобной псине.
   - На место, Пушок!
   В воротах открылось окошечко и на парней уставились ярко синие, с фиолетовой искоркой глаза.
   - Вы что-то хотели? - Девушка смерила быстрым взглядом Федора и точно испугавшись, перевела взгляд на Максима, и точно выбрав для переговоров именно его, снова спросила. - Так вы к кому?
   - К вам! - Он оттеснил друга и, широко улыбаясь, принялся очаровывать девчонку. - Специально зашли к участковому, чтобы узнать, где живет самая красивая девушка во всей Сухаревке!
   - Что? - Вот только вместо того чтобы очароваться, девушка побледнела. - Кто вы? Кто вас прислал?
   - Вообще-то мы съемочная группа из Москвы. - Теперь Федор оттолкнул друга, и заговорил, стараясь успокоить девушку. - Снимаем фильм о вашем монастыре и хотели бы услышать историю, так сказать, из глубины веков. Вы же потомок славного генерала Русалова? Может у вас есть фото или дневники старинные?
   Девушка растерянно поморгала, не сводя с него испуганного взгляда.
   - Я не знаю.... Вы у отца спросите. - И захлопнула окошечко.
   Федор забарабанил в дверь.
   - Девушка? Лена! Приходите сегодня в клуб на танцы! Я буду вас ждать! У меня есть для вас очень важная информация! Вы слышите меня? Лена?
   Ответом ему стало тихое шуршание гравия.
   Ушла....
   - Дура какая-то. - буркнул Макс и мечтательно улыбнулся. - Но красивая. Я б с ней...
   Федор вдруг почувствовал ярость, застилающую мир и требующую немедленного выхода.
   - Федька?! Ты че? Пусти! Пусти, говорю! Сдурел, что ли?
   Когда кровавый туман рассеялся, Федор с трудом разжал сцепленные на шее друга пальцы и крепко ругнулся.
   - Ты чего? - жалобно пискнул Макс и отшатнулся, потирая шею. - Совсем, да?
   - Прости... - бросил он, и, покачиваясь как пьяный, направился, куда глаза глядят. Свернул в переулок, прошел до перекрестка. Снова свернул.
   - Что значит - прости? - догнал его Максим.
   Федор обернулся.
   - Прости - значит прости. Я не знаю, что на меня нашло.... И вообще... Мне нужно кое-куда сходить. Жди меня в пивнушке.
   - Так может, вместе? - Макс кашлянул и снова коснулся красных отметин на шее.
   - Я сказал, жди меня в пивнушке! - отрезал Федор и прибавил шагу.
   - Ну и ладно! Ну и пошел ты! - Донеслись до него возмущенные крики друга, но он не обернулся. Дошел до конца переулка и снова свернул на ту улицу, где находился председательский дом. Огляделся, и, не заметив слежки со стороны Максима, быстрым шагом направился к дому Русальчиковых.
   Возле ворот он постоял, пытаясь решить, как начать разговор с непреступной красавицей, а главное понять, что ему от нее нужно? То, что он искал именно ее - не было никаких сомнений. И то, что он никогда прежде ее не встречал - тоже. Тогда почему она ему видется? Там, в монастыре она не просто смотрела в окно. Она смотрела на него! Не отрывая глаз! И при этом рисовала пальцем на пыльных стеклах.
   Нет! Он не он будет, если не узнает что ей нужно! И почему она его так зацепила!
   Подпрыгнув, он заглянул во двор. Посыпанная гравием дорожка вела прямиком к двухэтажному дому с пристроенной к нему верандой. Вокруг дома росли цветущие деревья и радовали глаз красиво разбитые клумбы.
   - Молодой человек, если желаете зайти к нам в гости, не обязательно делать это через ограду, - раздавшийся рядом усталый голос, заставил Федора похолодеть, и чуть ли не рухнуть к ногам стоявшего у ворот председателя Русальчикова. Он прищурился, цепко оглядел гостя и улыбнулся. - А я вас знаю. Вы, кажется, один из тех молодых ребят, что приехали снимать наш монастырь?
   - Ага... - только и смог выдавить тот.
   - А что ко мне пожаловали? - Председатель побуравил его взглядом и помрачнел. - Что-то серьезное? Я могу вам помочь? Зайдете?
   Федор кивнул, но тут же покачал головой.
   - Нет. Я... Я хотел чтобы ваша дочь согласилась рассказать завтра на съемках о ваших предках. Ведь генерал Русалов вам кем-то приходится?
   - Моя дочь? - председатель и вовсе стал мрачнее тучи. - Вы извините, но я никогда не подпущу Аленушку к монастырю. Это... это опасное место. Старое здание... вы понимаете? Поэтому... нет. Но, спасибо за предложение.
   Ага. А папа-то не в курсе, где любит проводить время его дочь.... Ладно, не будем выдавать девушку.
   - Вы только передайте ей то, что я вам сказал. - Федор уже окончательно успокоился и даже улыбнулся. - А вы действительно приходитесь родней генералу?
   Русальчиков, понимая, что так просто от этого московского щеголя не избавиться, натянуто улыбнулся и сложил руки на груди.
   - Да. Самой непосредственной.
   - А отчего изменили фамилию? - понимая, что председатель уже почти сдался, Федя продолжил допрос.
   Тот пожал плечами.
   - Не я. Мой дед. Время, знаете ли, тогда было тревожное. За родство со знатью могли и расстрелять...
   - Ясно... А может, вы сами завтра расскажете вашу родословную?
   - Я, молодой человек, знаете ли, не пес. А что касается семейной истории... может и расскажу. Как-нибудь потом. Вы кстати у нас надолго?
   Федор смутился, но в ошибке признаваться не стал. Выбрал хамоватый тон. Ведь всем известно, что лучшая защита - это нападение.
   - Да как получится, папаша. Управимся за неделю, значит быстрее уедем. Что в ваших трущобах делать?
   - И я так думаю. А сейчас позвольте пройти. Устал, знаете ли... - Русалов, нажал на потайной рычаг, и, отодвинув плечом Федора, скрылся за приоткрывшейся дверью.
   Федор сжал кулаки, едва удержавшись от желания побиться головой о железные ворота. Как можно было так все бездарно испортить?
   А может еще не поздно извиниться?
   Подпрыгнув, он повис на воротах, подтянулся и снова заглянул во двор. Русальчикова во дворе уже не было, зато на веранде он увидел Лену. Она стояла и смотрела прямо на него.
   А он...
   А он ведет себя как обезьяна!
   Федор в растерянности повисел еще немного, играя с девушкой в гляделки и спрыгнул, ругая себя последними словами.
   Дурак! Идиот! Обезьяна и есть! И что теперь? Хотел все узнать - не смог. Хотя она бы и не ответила! Или ответила бы?
   Им бы наедине увидеться. Чтобы ни Макс не мешался, ни папаша ее...
   И участковый тоже зачем-то врет. Знает, где она была и покрывает ее. А может и вправду с ней шашни крутит?
   От таких мыслей тут же сжались кулаки, и злость плеснула в сердце.
   Федор еще раз посмотрел на видневшуюся из-за забора крышу и направился к пивнушке, гоня прочь такие мысли. Особенно ту, что не давала ему быть тем, кем он привык быть: человеком без мечты, без будущего. Да чего там. Он даже влюблен ни разу не был за все свои двадцать шесть лет. Он даже не знает что это! Может поэтому он так запал на эту... Машу... Лену? Потому, что она ему невероятно нравится....
   Стоп. А действительно, почему он решил, что ее зовут Маша? Да он и не решал вовсе. Парни сказали.
   Кстати... а не навестить ли ему Татьяну, чей адрес дал участковый? Может он еще что-нибудь узнает? К тому же до танцев время есть. Если конечно Лена послушает его и придет....
    
    

Глава 5

    
    
   Дверь открыла сморщенная бабка, долго пыталась понять кто он и что ему нужно, подставляя к уху ладонь, пока ее не сменила дородная женщина.
   - Мам, ну чего вы? Я и сама открыть могу. Идите, отдыхайте! - задвинув бабульку в дом, она закрыла за ней дверь и вышла на скрипнувшее крыльцо.
   - Кто такой? Чего надо?
   Федя не стал тянуть время.
   - Вы Татьяна? Вы приезжаете в монастырь. Так?
   - Ну так. - толстуха подбоченилась. - А тебе что за печаль?
   - Я оператор. Из съемочной бригады. Хотите, чтобы вас все узнали? Совершенно бесплатно.
   - Да ладно! - прищурилась тетка. - Бесплатно только кошки рожают. Говори, чего надо.
   - Ну, хорошо, - не стал отпираться Федор. - Скажите как часто в монастыре бывает Русальчикова Лена? Мне ее тоже отснять нужно.
   - Ленка? - Будущая звезда экрана выпучила заплывшие жиром глазки. - А чего ей там делать? Наш председатель вообще - ку-ку! Из дома ее не выпускает. Когда школьницей была, к ней учителя сами домой ходили. Прям как в фильмах!
   - Но я ее вчера там видел! - уперся Федя. - На втором этаже заброшенного крыла! Честно!
   Тетка вдруг часто-часто заморгала, резво развернулась и, Федор даже слова не успел сказать, как она исчезла за дверью.
   - Твою ж мать! - не выдержав, он от всей души пнул всхлипнувшую дверь и зашагал к калитке.
   Что за чертовщина? Почему все так реагируют? То пытаются убедить, что Лена в монастырь не ходит, но стоит ему сказать, что он ее видел там, тут же соглашаются и прекращают разговор.
   Федор покосился на раскрашенные багрянцем заката редкие тучи, и прибавил шагу. Ему еще надо найти Макса, попросить прощение, а потом уговорить его пойти на танцы. Все-таки надежда умирает последней, особенно надежда снова сегодня увидеть Лену.
    
   - Добро пожаловать! Прошу, к нашему шалашу! - раздался знакомый певучий голос, едва он шагнул в пивную. Хозяйка улыбнулась ему как родному.
   - Здрасте. Меня друг тут ждать должен. - Федор подслеповато огляделся, привыкая к царившему тут полумраку. - Не видели?
   - Были. Но ушли.
   - Были? А... сколько их тут было?
   - Трое. С ними еще Захарка пиво пил. Что-то долго шушукались и только что ушли. - Женщина поняла, что как клиент Федя - ноль, и вернулась за стойку.
   - А куда ушли, не говорили? - Федору тоже совершенно не улыбалось тут торчать, к тому же из клуба уже доносились ритмичные позывные.
   - Да кто их знает? Может вон, в клуб! - женщина точно угадала его мысли.
   - Спасибо! - Федор вышел и прикрыл за собой дверь. В любом случае он хотел сегодня там быть. Подождет Лену часиков до десяти, даже если парней там не будет. А потом до монастыря прогуляется. Благо недалеко, да и дорога прямая. Любо дорого! Лишь бы дождь не зарядил.
    
   - О-о-о-о!!! - встретили его появление несколько куривших на крыльце клуба местных громил. - Псих из Москвы приперся!
   - После того как он вчера тебе за свой глюк нос расквасил, Игнат, я бы не лез к нему. Еще пырнет воображаемым ножиком...
   - Ребят. - Федор поднял в примирительном жесте руки. - Вчера перепили. С кем не бывает. Не видели, мои друзья приходили?
   - А мы что им - пастухи?
   - Может и приходили.
   - Точно. Сходи да сам проверь!
   А и вправду! Может и Лена уже пришла.
   Мысль о том, что девушка не придет, Федор старался гнать, но она нет-нет да нагоняла тоску.
   Поднявшись по ступеням, Федор толкнулся в тяжелую дверь, и на него тяжелой волной накатилась громкая музыка, полумрак с танцующими пятнами света, и жар изгибающихся в ритме тел.
   Он не понял, как оказался в чреве этого огромного зала и, повинуясь пробуждающимся инстинктам, задергался в ритме возле какой-то девчонки. Музыка лилась без остановки, и вскоре он забыл, зачем пришел сюда. Забыл о том, что кого-то ждет, ищет. Сколько мимо него хороводом пролетело девичьих лиц, сколько рук старательно прижималось к нему, стремясь ненадолго избавиться от одиночества, почувствовать власть обладания Федор не знал, полностью растворившись в этом сумасшедшем вечере.
   Вдруг в какофонию попсовых песенок вплелись звуки Венского вальса. Федор ошарашено огляделся и замер точно парализованный, глядя как к нему, лавируя сквозь сонм дергающихся тел, пробирается Лена. В длинном, ниже колен светлом платьишке, накинутой по-деревенски на плечи шалью-паутинкой. Волосы распущены, золотом стекают до талии. В руках цветы. Сирень кажется....
   - Ты искал меня? - Она остановилась так близко, что у Федора зачесались руки сжать ее, почувствовать тепло ее хрупкого тела. Закружить в танце.... Но вместо этого он спрятал руки за спину и хрипло выдохнул.
   - Да. Надо поговорить.
   Она улыбнулась.
   - Ну, говори....
   - Здесь? - Он оглянулся.
   - Здесь... - Она завела за ухо непокорную прядь. И не просто завела, а сделала это так, что Федор чуть не умер от охватившего его желания.
   - Ладно. - Господи! Хорошо, что тут темно! - Я сегодня видел тебя в монастыре. В крыле, куда никого из нас не пускают, но без этого материала, полноценного фильма не снять. Я хотел тебя попросить. Завтра договорись с местными, чтобы нас пропустили. Очень надо! Мы в долгу не останемся. Или я объясню, как снимать, дам портативную камеру, нажмешь на кнопочку и порядок!
   Лена рассмеялась.
   - Там же опасно...
   - Ну, видимо не так уж и сильно, если ты там прогуливаешься. - Федя тоже улыбнулся, понимая, что безумие, охватившее его исчезло, едва он заговорил о работе.
   - Ну... я это я! - Девушка покачивалась в ритме вальса, не сводя с Федора ярко-синих глаз. - Может, потанцуем, красивый?
   Федор шагнул ближе, обнял ее за талию и притянул к себе. Как легко она может стать другой. Еще сегодня испуганно смотрела на него и даже разговаривать отказалась, а сейчас...
   Следующие несколько минут оказались для него райским блаженством. Он не видел никого, кроме Лены и не слышал ничего, кроме этой невероятной, фантастической музыки и голоса девушки, вплетающегося в сердце.
   - Ты любишь меня, хороший мой?
   - Да! Больше жизни!
   - Ты помнишь меня, Алешенька?
   - Помню, Машенька! Всегда помнил....
   Машенька?
   А, не важно!
   Ах какие у нее нежные губы... Как же он по ним истосковался!
   Хорошая оплеуха заставила его отпрянуть от девушки и оглядеться. В ушах снова загремела танцевальная музыка, а вместо Лены рядом скалился Максим.
   - Так и знал, что ты ко мне не равнодушен! Сначала потанцевать дернул, потом обниматься начал. Нет, я, конечно, дорожу твоей дружбой, но, знаете ли, вольности терпеть не согласен!
   - Чего?! - Федор отпрянул от него и завертелся как сумасшедший, стараясь разглядеть среди танцующих белое платье Лены. Не найдя, принялся трясти друга как липку. - Где она? Где?!
   - Ты совсем сбрендил? - Макс отпихнул его и помрачнел. - И вообще! За твое поведение, я, вместо того чтобы искать тебя по деревне, совершенно спокойно мог бы уйти в монастырь вместе с друзьями и...
   - И? - Федор взял товарища за плечи и потащил к выходу, совершенно не обращая внимания на взгляды и перешептывания. Когда за ними захлопнулась тяжелая дверь, в голове прояснилось. - Как ты здесь оказался? Куда ушла Лена?
   - Ладно. - Макс выдернулся из его рук и нервно закурил. - Я расскажу тебе правду. Самую что ни на есть правду. То есть то, что видел сам. И если моя правда вдруг как-то не срастется с твоей, ты не будешь орать, душить меня и вообще выделывать какие-нибудь подобные штучки. Хорошо?
   Федор помолчал. Забрал у него сигарету и глубоко затянувшись, выдохнул.
   - Хорошо. - Как человек, выросший в семье медиков, он знал все о вреде курения и старался не курить, а если и курить, то очень редко. Но после такого предисловия друга - сам бог велел.
   - Ладно. - Макс с сожалением посмотрел на сигарету, полез за второй, но так ее и не прикурил. - Когда я пришел в клуб, ты танцевал с какой-то девицей. Я направился к тебе. Увидев меня, ты подошел, начал что-то говорить о втором этаже, а потом сцапал меня за филейные места и начал так отчебучивать, что боюсь после такого танца, местные доярки на нас больше и не посмотрят. А потом еще и целоваться полез. Ты уж извини, за оплеуху, но как по мне, это был перебор! - давясь смехом, Макс посмотрел на мрачную физиономию друга, и тоже стал серьезным. - Федь, Федька! Что с тобой, а?
   - Да хрен бы знал! - Федор сделал еще одну затяжку и щелчком откинул сигарету в темноту. - Понимаешь, вместо тебя мне привиделась Лена. Ну, к которой мы ходили... Я попросил ее, чтобы завтра она провела нас в левое крыло. И она согласилась. Потом мы потанцевали, ну и... потом случился ты. Макс, только честно! Реально было, как ты говоришь, и все это время вместо Ленки был ты?
   - Мамой клянусь! - Он выпучил глаза в доказательство своих слов и хлопнул друга по плечу. - Не переживай. Может на тебя так местный воздух действует? Вчера ты тоже гнал, будь здоров, но вчера мы напробовались местной самогонки с пивом. Сегодня ты же ничего не пил?
   Федя искренне помотал головой.
   - Абсолютно!
   - Угу. И у местных ничего не ел.
   - Ну ты же со мной был.
   - Не всегда!
   - Не ел!
   - Цветочки не нюхал?
   - Нет.
   - Мухоморы не употреблял?
   - Что, совсем уже?
   - Да ладно ты, не злись! - Макс хлопнул друга по спине и спустился вслед за ним по лестнице. - Слушай, пойдем домой? Точнее в монастырь... Раз уж все равно доярки в нас разочаровались?
    
   Крик они услышали внезапно. Вот еще только что играла музыка, и раздавался смех, но стоило им свернуть на другую улицу, как их объяла тишина. И этот крик, точно нож вонзился в сердце. Федор понял, что уже не идет, а бежит туда, откуда доносились звуки борьбы, и женский голосок что-то неразборчиво бормотал и снова срывался в крик.
   Белое пятно он увидел издалека. Подбежав ближе, понял, что это не пятно, а белое платьишко, которое к тому же оказалось не чем иным как девушкой, а вот двое, нависших над ней, явно портили пасторальную картину и были здесь не к месту.
   Цапнув одного за шиворот, Федор с разворота врезал тому в скулу, оттолкнул и развернулся ко второму. Но тот уже катался с Максом по траве, дубася друг друга и рыча как голодные волки. О том, что подбитый им бандюган окажется не из робкого десятка и захочет мести, Федя как-то не подумал, за что и схлопотал кулаком в челюсть. Ярость поднялась тяжелой волной, отключая разум. Кулаки без устали принялись молотить неведомого врага. Кажется, ему тоже порядком досталось, но он этого даже не почувствовал.
   Откуда-то из очень далекого прошлого пришли слова: "Есть семья, а есть враги. И враг должен быть уничтожен, если не хочешь чтобы уничтожили тебя и все то, что ты любишь...."
   А потом все исчезло. Куда делись те, с кем он дрался, Федор не знал. Да ему это было безразлично. Рядом чертыхнулся Макс. Хорошо! Значит жив. Значит все хорошо! Они победили....
   Где-то внизу, под ногами послышался всхлип, шорох.
   Федор упал на колени, и, раздвигая траву, пополз вперед, пытаясь разглядеть хоть что-то, в чернильной ночи. Светлое платьице появилось внезапно. Дернулось, прячась в траву, но было остановлено Федором. Сжав брыкающееся девичье тело, он подмял его под себя, и, путаясь пальцами в волосах, зашептал незнакомке на ухо.
   - Я тебя не трону. Пожалуйста. Не кричи. Я сейчас встану, подниму тебя и отведу домой. Поняла?
   Девушка что-то промычала, но брыкаться перестала.
   Федор встал, помог подняться девчонке, и попытался, как мог отряхнуть ее платье от налипшей земли.
   - Где ты живешь? Как тебя зо... - Он развел спутанные пряди волос и замер, глядя спасенной в полные слез глаза. - Лена?
   - Нет! Нет-нет-нет-нет! - откуда-то сбоку послышался голос Макса. - Федя, если ты скажешь, что мы только что огребли из-за твоего глюка, я сам тебе врежу. Для чистоты мыслей, так сказать!
   - Макс! Это Лена! - Не выпуская девушку из объятий, Федор снова заглянул ей в лицо. - Что случилось? Что ты тут делаешь? Кто это был?
   - Я... - Она всхлипнула, но взяла себя в руки и путано принялась рассказывать. - Я хотела пойти в клуб. Вы же меня позвали.... Вы сказали, что хотите мне что-то сказать. Что-то важное. А сегодня пятница. Отец уехал в город до утра. У него там тетя Света. Я понимаю, он после смерти мамы не женился, но одному плохо. А я с бабой Груней. Она уснула. А я пошла в клуб. А потом... Кто-то напал на меня. Надели мешок на голову и куда-то понесли. А потом пришли вы... - Синие глаза наполнились слезами, мордашка скривилась, точно у обиженного ребенка. - Я так испуга-а-ала-а-ась!
   У Федора снова сжались кулаки. Завтра специально прочешет всю деревню, но найдет этих ублюдков! Найдет и... и убьет! Пусть не физически, но морально точно! Натравит на них участкового. Тем более, он кажется, неровно дышит к девчонке.
   - Так, ну все! - Федя снова вытер сбитыми в кровь руками мокрые щеки девчонки и прижал к себе, с каким-то невероятным чувством восторга ощущая на своей талии ее холодные руки. Не хочется, но придется спросить. - Они что-нибудь с тобой сделали? Что-нибудь... плохое?
   К его невероятному облегчению Ленка отчаянно помотала головой.
   - Нет! Они только принесли меня сюда и бросили в траву. Сели рядом и начали говорить... какой-то бред! Что меня нужно привести к Никодиму, запереть в монастыре и тогда он согласится им все отдать.... Какой-то бред!
   Чувствуя, что девчонка снова на грани истерики, Федор прижал ее к себе, и касаясь губами волос, заговорил.
   - Ничего такого с тобой не произойдет! Ты больше никуда не выйдешь из дома, пока мы не найдем этих упырей. А потом они больше не смогут тебя напугать. Это обещаю тебе я.
   Просто удивительно! Как можно быть настолько счастливым, когда у тебя болят все косточки?
   - Это мы тебе обещаем! - до них, пошатываясь, наконец-то добрел Макс. - Пойдем, отведем тебя домой?
   Девчонка только кивнула, развернулась и пошла вперед. Федор догнал ее и чуть замешкавшись, обнял за плечи. Она не противилась. Ее рука снова скользнула ему на талию так привычно, точно она делала это миллион раз.
   А потом случилась еще одна странность. Федору казалось, что до ее дома еще идти и идти, а тут, бац, и вот они уже перед высокой оградой. И где-то лениво потявкивает Бобик. Или нет! Пушок!
   - Пришли... - Черт! Лучше бы они заблудились! Хотя где тут блудить? Две улицы, три переулка....
   Она с неохотой отстранилась, и заглянула ему в глаза.
   - Спасибо....
   - Да не за что! - буркнул Макс. Видимо он тоже хотел благодарности, но Алена смотрела только на Федю и казалось, не видела и не слышала больше никого.
   - Ты придешь завтра ко мне? Ты же хотел мне что-то рассказать....
   - Приду! - Федор сам не понимал, что творит, гладил ее по волосам, и смотрел, смотрел в синие, с фиолетовыми искорками глаза. Хорошо что поднялась луна, и эти искорки стали видны... Хотя... Ему не нужно смотреть на нее, чтобы видеть эти искорки....
   Что с ним?
   - Тогда до завтра?! - Она спрашивает, а сама точно молит взглядом, чтобы он ее остановил. Остался с ней...
   Или ни о чем таком она не молит, а все это ему кажется?
   Вот будет весело, если завтра выяснится, что ни от кого они ее не спасали. Да и вообще никого не спасали. А синяки им наставили местные.
   - До завтра... - шепчут губы.
   Пусть, даже если этого завтра нет. Такого счастья он еще не испытывал. Никогда....
   - Да! До завтра, Леночка, - не выдержал и вмешался Макс. - А сегодня уже отпустите нас. Нам бы до дому доковылять, и раны зализать до следующего рабочего дня.
   - Ой... - девушка смутилась, и, буркнув "извините", исчезла за оградой.
   Федя побуравил взглядом ворота и обернулся к другу.
   - Макс....
   - Не надо благодарностей! Самого уже достала!
   - Я тебя сейчас убью!
   Друг, потирая под глазом набухающий синяк, сделал выражение искреннего удивления, и указал на закрывшиеся ворота.
   - Что, она реально тебе вкатывает? Она же, как кукла! - И прихрамывая бросился бежать. - Все-все-все! Я понял! Можешь хоть жениться на ней, только не заставляй бегать побитого жизнью, больного друга.... Так! Все! Если не успокоишься, я обо всем расскажу Киру и Петьке! Ну да, ты прав. По любому рассказать придется, когда они увидят твою рожу... а еще как вариант, можно сказать, что ты опять поймал гусей, и они тебя затоптали....
   Федор шел, в пол уха слушая болтовню друга, и улыбался, глядя на усыпанное звездами, точно фиолетовыми искорками, ночное небо.
   Хорошо, что будет завтра! Хорошо!
    
   Монастырь точно вымер. Под светом луны, он казался необитаемым, и разбитые окна левого крыла еще больше усугубляли впечатление.
   - Не. Похоже, нам не откроют, - махнул рукой Макс, после того как они все руки отбили колотя в ворота.
   - Что предлагаешь? - Нет, ну почему "хорошо" не может продолжаться вечно?
   Друг кивнул на выщербленные временем каменные стены.
   - Как по лестнице можно забраться. А с той стороны сенник. Я видел. Скатимся по крыше как по горке.
   - Лишь бы там вил не было. - Федор вздохнул, вставил ногу в щель и подтянулся, метя рукой в выбоину. Хорошо, что в институте вместе с друзьями ходил на тренировки по скалолазанию. Пригодились...
   Пыхтя и тихо матерясь, за ним принялся подниматься Макс. На заборе они оказались почти одновременно. Под ними метра четыре... если рассудить - не очень-то и высоко. Главное перед прыжком сгруппироваться.
   - Ну что? Полезли на сенник? Там днем сбоку стояла лестница. - Макс кивнул на покрытую оцинковкой крышу сенника, но Федя мотнул головой.
   - Не. Прыгаем! - и сиганул в темноту.
   - Ну, как всегда! Мы легких путей не ищем! Зачем они нам... - Макс для проформы поворчал и в следующую секунду приземлился вслед за другом.
   - Все нормально?
   - Порядок! - Макс похромал к двери.
   - А вон, на втором этаже свет. Кто-то не спит... - Федор оглядел здание и указал на едва пробивающийся из-за занавески свет.
   - Наши? - На крыльце Максим остановился и запрокинул голову, разглядывая единственное освещенное окно.
   - Не. У нас комната за выступом. Отсюда не увидишь. - Федор сжал кованную ручку массивной двери, и дернул. Не удивление дверь бесшумно открылась, словно приглашая уставших путников обрести покой.
   Монастырь спал. Тишина стояла такая, что казалось, будто эти холодные каменные стены пережили людей и теперь в них живут только призраки.
   - Мертвая какая-то тишина! - неожиданно громко прошипел Макс. Федя едва не подпрыгнул от неожиданности и смачно матюкнулся.
   - Твою ж.... Ты чего, охренел?
   - Не. Пока. Холодно и страшно только....
   - Мы вдвоем уделали тех гавнюков, и страшно не было! А тут под крышей очко давит?
   - Те гавнюки были из плоти и крови! Чего их бояться?
   - Это ты о чем? - Федор поморщился. Сейчас начнется!
   Из-за того, что у него в родне были цыгане, Макс почему-то считал себя экспертом в отношении паранормального. Даже предложил Михалычу снять о нем передачу, где он лично будет заряжать амулеты удачей и лечить страждущих. Тот естественно его послал далеко и надолго, но Макс затаил на него обиду, и целый месяц с начальником случались невероятные вещи. То его обольет машина, то в кофе нальют кислые сливки, то окажется пересоленным суп в столовке, то в командировке у него под боком обнаружится дохлая крыса. Надо ли говорить, что в аномальных происшествиях принимала участие вся группа за исключением Гены и Альбинки, которые всегда были любимыми и единственными лизоблюдами Пальцапупы.
   В конце концов, тот сдался, прилюдно пообещал Максу эфир и на этом все забылось. Как и обещание.
   - Это я о настоящих хозяевах монастыря! - издалека начал Максим. - Вот мы сегодня с народом поговорили, какое было ключевое слово? Призрак! Все о нем упоминали, а значит, он есть! И может, даже, не совсем миролюбиво настроенный!
   - Макс, да нет никаких призраков! Есть люди и их не очень хорошие намерения! А призраков нет! А если и есть, то безобидные. С ножом не кинутся!
   - Значит, и ты туда же? - в голос взвыл друг, но Федор его осадил. Приложил палец к губам и указал на дверь столовой, возле которой из воздуха соткалась мерцающая фигура и, поманив, исчезла.
   - Ты видел?
   - Что?
   - Кажется там стояла женщина... Пойдем, посмотрим? - и не дожидаясь Макса, он направился к обеденной. Остановился у двери и осторожно дернул. - Не заперто!
   - Опять тебе кто-то мерещится! - проворчал тот, но все же пошел за ним. - Ладно, столовая это тебе не подвал! Хоть перекусить что-нибудь найдем. Может быть...
   В обеденной было темно.
   - Сейчас... Где-то тут... - Федор пошарил ладонью по стене, и под потолком над дверью вспыхнула тусклая лампочка, но призрачный силуэт никуда не делся. Теперь он стоял уже у двери в кухню, но как только Федор его заметил, снова исчез. - Стой здесь. Если кто-то пойдет, предупреди. Я сейчас.
   Федор уже сообразил, что никакое это не видение, а то самое - непознанное, о котором говорил Максим. Только вот что этой неупокоенной душе нужно? Может предупредить хочет? Вдруг монахи чайник забыли выключить?
   Он быстрым шагом пересек столовую, толкнулся в дверь кухни и зло поморщился.
   - Закрыто? - Макс и не подумали ждать его у двери. - Ну-ка, дай посмотреть.
   Подвинув друга, он присел, разглядывая замок. Затем встал, выудил из кармана коротенькую проволоку, и сосредоточенно поковырялся в скважине. Наконец раздался щелчок и дверь открылась.
   - Да ты, медвежатник, брат! - Федор хлопнул того по плечу, проскользнув на кухню.
   - Просто у меня корни цыганские, - буркнул Макс, направляясь следом. - Может, расскажешь, что тебе тут понадобилось? Хотя я догадываюсь и тоже не отказался бы от бутерброда.
   - Если честно... - Федя честно хотел рассказать о видении, что привело его сюда, но заметив у дальнего шкафа собирающееся в фигуру уже знакомое мерцание, указал на холодильник. - Посмотри, что там есть, но сильно не борзей!
   Пока Макс с интересом разглядывал содержимое холодильника, Федя не отрывал взгляда от призрака. Тот вдруг указал куда-то вверх и исчез, как и не было.
   Хм...
   Федор, чувствуя, как на загривке шевелятся волосы, подошел к шкафу. Интересно, что ему, хотя скорее ей - от него и от этого шкафа нужно? Открыв дверцы, он тщательно оглядел крупы, чаи.
   Вдруг что-то упало на пол. Федя испуганно обернулся, разглядывая уже знакомый дневник.
   Так вот куда вел его призрак. А он-то был уверен, что дневник забрал монах. Хотя... может чудес и не бывает, но бывают педанты, которые привыкли, чтобы вещи лежали на своих местах.
   - Ты чего там роняешь? - обернулся Макс нагруженный тарелкой с нарезкой сыра и колбасы.
   - Ты не представляешь что это такое! - Федор поднял небольшую, в кожаном переплете тетрадку и улыбнулся. - Это тот самый рукописный дневник Русалова! Я просто мечтаю его прочитать!
   - Тогда наши действия - умышленное ограбление со взломом!
   - Да ладно! - хмыкнул Федр. - Пусть докажут, что здесь были мы! Давай уходить....
   - А дверь? - Макс посмотрел на него. - Я не умею закрывать!
   - Проще простого! - решил Федр, направляясь к выходу. - Прикроем входную дверь, да и все. Все решат, что сами забыли ее закрыть. А мы в это время изучим дневник, а потом вернем его на место! Нам чужого не надо!
   Выключив свет, он выглянул в коридор и замаячил.
   - Быстрее!
   Следом за ним, бесшумной тенью, выскользнул Макс. У лестницы Феде на миг показалось, будто он видит движение, возле закрытого тканью от любопытных глаз входа в аварийное крыло. Он даже остановился, старательно вглядываясь вполне себе обычную, не мерцающую женскую фигуру и тихо спросил.
   - Лена?
   - Ты сдурел? - тут же обернулся Макс. - Или последствия сегодняшнего дня сказываются?
   - Вон, там. Видишь? - Федор взглянул на друга и поднял руку, чтобы указать на стоявшую у ткани фигуру, но тут же растерянно опустил. - Она там была. Мне подумалось, что это Лена.... Пойду, посмотрю.
   - Никуда ты не пойдешь! А если твоя Лена сошла с ума, чтобы ходить тут ночью - на здоровье!
   - Но...
   - Никаких "но"! - Максим не поленился спуститься, ухватил его за руку и чуть ли не волоком потащил его вверх по лестнице.
   В коридоре они встретили друзей, откуда-то возвращающихся в комнату.
   - Федька? Макс! Ну, наконец-то!
   - А вы где вы были?
   - С Пальцапупой в карты играли.
   - Ага. Скучно стало. А вы что так поздно? - Кир присмотрелся и присвистнул. - И такие красивые.
   - Давайте такие вопросы обсуждать с закрытой дверью. - Петр первым вошел в комнату. Парни не отставали. Мгновением позже они с наслаждением переступили порог, закрыли на щеколду дверь и попадали на лежанки.
   - Так что случилось? - Петр, как самый старший из квартета, сначала посмотрел на Макса, затем перевел взгляд на Федора, отрешенно разглядывающего дневник. - Откуда вы такие красивые нарисовались? Куда вы сегодня вечером запропастились? И что это за книга?
   - Да, местные наваляли, - отмахнулся Макс и пошутил. - Там, "куда запропастились"... А если честно, пострадали из-за девушки.
   - А книга эта - дневник Русалова. - поспешил перевести тему Федор. - Мы ее ненадолго одолжили...
   - Интересно... - Петр задумчиво покусал губы и посмотрел на светлеющее окно. - Давайте обо всем этом поговорим завтра! Уже небо светлеет. Спать осталось часа четыре.
   - Наконец-то! - Кир, не раздеваясь, довольно растянулся на матрасе и закрыл глаза. - Считайте, что меня уже с вами нет.
   Федор смотрел, как друзья ложатся спать, но продолжал сидеть, не выпуская из рук дневник.
   - Ты чего? - Макс скинул на пол джинсы и присел на краешек кровати. - Спать не хочешь? А завтра как будешь? Съемки с утра.
   - Макс, дай мне свечку, - вдруг попросил Федя.
   Тот сонно посмотрел на дневник, затем на друга и выразительно покрутил у виска.
   - Ну ты точно - ку-ку! - Заглянув в стол, он выудил свечку, поджег и протянул Федору. - На. Только смотри, не спали нас! - улегся на матрас, и уже засыпая, восхитился. - А ты точно двинутый!
   Федор оглядел посапывающих друзей, примостил свечку на табурет и с каким-то странным волнением открыл дневник на первой попавшейся странице.
    
   1896 год. Силантий Русалов.
    
   Зверь застыл в дюжине локтей от него. Припал на передние лапы, оскалился, но нападать не спешил.
   Страха не было. С такого расстояния болт арбалета пробьет волчий череп как спелый арбуз. Надо только выждать момент, иначе не получить удовольствия от охоты.
   Зверь нервничал, шерсть на холке вздыбилась, рык стал настойчивым и громким. У мужчины на лбу выступила испарина. Это плохо. Волчий нюх необычайно остер, а уж страх они чувствуют за версту. Что же зверь медлит? Почему не нападает? На мгновение мелькнула крамола спровоцировать волка на бросок, но этак можно испугать коня. Пусть верный Буян приучен к охоте и ведет себя спокойно, но рисковать не стоило.
   За этими мыслями он едва не пропустил момент, когда волк атаковал. Он распластался в прыжке, оскалив пасть, из которой падали хлопья пены.
   Мышцы охотника сработали сами, палец дернулся, и тяжелый болт арбалета, со свистом разрезав воздух, нашел цель. Зверь взвизгнул, как самый обычный пес, и рухнул к копытам Буяна. Вороной конь покосился на поверженного врага и презрительно фыркнул, изрыгая из ноздрей плотные клубы пара.
   Осень в этот год пришла рано. Сентябрь еще только начинал красить деревья в позолоту и охру, а по утрам уже поскрипывал лед в мерзлых лужицах, а на ветках серебрился иней. День катился к закату, в лесу темнело рано. Силантий даже не заметил, как на землю упали сумерки, будто кто-то покрывало накинул.
   - Эх, Буянушка, - всадник потрепал коня по загривку, - не та нынче охота. Думы мои не здесь, а далеко в Петербурге. Как там моей доченьке, Марьюшке, с дедом и бабкой живется? Люблю ее беззаветно. Скорее бы свидеться. Слышишь меня, Буян?
   Конь успокаивающе пофыркал, точно понимал речь хозяина, и вдруг настороженно замер истуканом каменным, только ушами прядет. Дурной знак. Силантий не был трусом, но сейчас все его тело сковал мороз. Да не тот, что крепчал с каждым часом, другой.... Словно чары наложили, что пошевелиться не дают.
   В серой мгле стали загораться зловещие угольки глаз. Закружились в страшном танце, завораживая смертельной красотой. Волки подступали бесшумно, даже листва не шелестела под их мягкой поступью.
   Звенящую тишину разорвал леденящий кровь вой. Буян заржал и встал на дыбы. Волки словно только этого и ждали, кинулись к всаднику. Одного Силантий успел сбить из арбалета, еще одному жеребец размозжил череп копытом. Но их все равно было еще слишком много. Серое кольцо, переливающееся золотистыми огоньками глаз, начало смыкаться. В ушах стояло злобное рычание.
   - Прощай, Буянушка и прости за все.
   Всадник перезарядив арбалет соскочил с коня, и вот еще одна туша упала замертво.
   Арбалет Русалову достался от отца, а тому от деда. Таким оружием уже почти не пользовались, но Силантий никак не мог отказать себе в удовольствии, почувствовать мощь предков: их злость, азарт. Вырезанный из черного дерева, украшенный серебряным кружевом, он был похож на смертоносный цветок, что выстреливает ядовитыми иглами. Арбалет ложился в руку, срастаясь с ней в единое целое, и еще никогда не подводил своего хозяина. Потому Силантий не признавал ружей и винтовок, хотя и не раз становился объектом насмешек со стороны приятелей. А маменька хваталась за сердце всякий раз, когда они с отцом собирались охотиться.
   Родителей давно нет, а он и сейчас слышит обеспокоенный голос матушки:
   "- Матвей, ты чему сына учишь? Может, завтра на медведя с голыми руками его пошлешь?
   - Жизнь пострашнее охоты будет, потому, как сам дичью можешь оказаться, - грозно отвечал отец, хотя уголки его губ предательски дрожали и тянулись вверх. - Не всегда при нем будет оружие, потому надо уметь обороняться. И не перечь мне, Анастасия!"
   А может вовсе не чудятся голоса. Может он так близко к черте подошел, что почивших слышит?
   И такая вдруг злость захлестнула сердце, прибавляя сил и нетерпения. Да что же он раскис, как тесто в бадье? Тому ли его отец учил? Разве можно вот так взять и сдаться, не попытавшись даже? Ну уж нет! Свою жизнь он за грош не отдаст!
   Волки подобрались совсем близко. Силантий без труда вычислил вожака в стае - белого, крупного волка с порванным на двое ухом и нацелил на него острие арбалетного болта.
   - Я тебя винить не могу, ты зверь и ума у тебя вовсе никакого, одни инстинкты. Да только драться буду до последней капли крови.
   Вожак казалось, понимал его, склонил голову на бок, только оскала не спрятал. Но и нападать не спешил.
   - Ах ты, тварь бестолковая, - Силантий усмехнулся и перехватил поудобнее арбалет, - неужели разумеешь, о чем толкую?
   Волк зарычал и шагнул вперед.
   Вот она настоящая охота. Теперь и он может стать жертвой. И здесь уже кто кого. Шансы на спасение хоть и не равны, но вот именно сейчас он счастлив по-настоящему. Один против целой стаи.
   Палец привычно лег на спусковой крючок и... ничего, осечка.
   Волк рванул вперед и, ударив лапами в грудь, уронил человека на покрытую палой листвой землю. В лицо ударило горячее дыхание. Тяжесть звериного тела не позволяла вдохнуть полной грудью.
   - Ну же, рви меня! - голос вырывался сдавленным хрипом. В последний миг Силантий все же испугался и прикрыл глаза. Тут же левый бок обожгла боль, а потом вдруг стало легко. На грудь больше ничего не давило.
   Неужели он умер? Так вот как оно бывает? Только что было мучительно тяжко от навалившихся волчьих тел и вдруг свободен? Словно паришь. Паришь? Неет! Не это испытывал сейчас Силантий. Бок жгло и дергало, в спину впились острые камни и ветви. А еще было очень холодно. Но мертвым не бывает холодно! Тогда что же это? Что с ним?
   Силантий с трудом разлепил ставшие свинцовыми веки, и какое-то время смотрел в сгустившиеся сумерки, пока глаза не привыкли. Поляна, на которой он охотился, была пуста. Волки пропали, как и не было их, но Силантий чувствовал чье-то присутствие. Казалось, что темнота вокруг ожила. Она клубилась, тянулась к нему, что-то шептала... Можно даже различить слова.
   - Встать можете? Давайте руку.
   С чего бы темноте ему помогать?
   Попытался нащупать арбалет - не получилось. Видать далеко отбросило, когда напал волк.
   Да не один!
   Куда они делись?
   Силантий попытался подняться, но бок пронзила сильнейшая боль, и он со стоном рухнул без сил.
   Из темноты вдруг вылепился человек, и склонился над ним, тревожно вглядываясь в лицо. Его спасителем оказался еще совсем безусый паренек. Аристократическая внешность. Темные, почти черные глаза. Как чернил кто плеснул. Наглухо застегнутый ворот черной рясы выдал в незнакомце семинариста. Что юнец делает в такое время в лесу? Скоро ночь, а до ближайшей семинарии верст двадцать! Не пешком же он сюда пришел.
   - Мою лошадь волки погнали, - семинарист словно прочитал его мысли. Голос у него оказался неожиданно низким, густым и совершенно не вязался с тщедушной внешностью.
   - Буян! - Силантий снова попытался сесть, да только боль, снова припечатала к земле.
   - Будьте покойны, здесь ваш жеребец. Умная животина, не забоялась. Давайте помогу вам подняться. - И словно извиняясь, добавил. - Я травы здесь собираю. Некоторые только ночью и можно взять.
   - А волки где?
   - Ушли.
   - И кто их прогнал?
   - Я.
   - Не смеши меня, юнец! Боюсь, вся кровь от натуги выйдет.
   - У меня волчья пыль при себе. Беру всякий раз, как в лес идти. - Казалось, он совсем не обиделся, лишь постарался все вежливо объяснить.
   Силантий хотел сказать что-то еще, но закашлялся. Рот наполнился соленой кровью, и он вдруг понял, что умирает. Рана оказалась слишком глубокой.
   - Слушай меня, семинарист, - прохрипел он, прокашлявшись, - мое поместье в пяти верстах на север. Русаловы мы. Поезжай туда, расскажешь, как меня отыскать. Тебе хорошее вознаграждение за меня дадут, только поспеши.
   В теле почти не осталось сил. Силантий вцепился в плечо семинариста и забормотал, глядя ему прямо в черные глаза.
   - Дочь в Петербурге. Три года мы с ней не видались, да теперь уже видимо и не судьба. Всего-то пару неделек до радости такой не доживу...
   - Одному богу знамо, когда последний час придет. - В голосе семинариста было что-то успокаивающее, убаюкивающее. - Меня Павел зовут.
   Имя свое он добавил как-то невпопад. Казалось бы, зачем ему, Силантию, знать его теперь? Какой в том прок?
   - Не верую, я, Павлуша. Грешен, да не верую ни в бога, ни в черта с рогами. До седин дожил, а так и не помолился ни разу. Всегда на себя только и надеялся.
   - Все с божьей помощью! - гнул свое семинарист.
   - Может и прав ты, да нынче поздно бога поминать. При жизни не знал его, так может, на том свете свидимся. Если есть он, тот свет-то.
   - Всякому по вере его да воздастся.
   - По вере говоришь? Знать, не получится поверить уже. Верь или нет, все к одному идет. А уж как не хочется от волчьих когтей сгинуть!
   Силантий и сам не заметил, как оказался в седле. Верный Буян одобрительно фыркнул и ткнулся мордой в плечо семинариста. Благодарил, не иначе.
   И откуда в этом доходяге сила такая? Неужто, и правда, с божьей помощью?
   - Брось ты меня, Павлуша, не дотяну до поместья.
   - Никак не могу, доехали почти. Держитесь.
   - Волки на кровь пойдут, тогда уж никому не спастись. Брось, тебе говорю, да беги.
   - Да что же вы говорите такое? Что я на суде страшном потом отвечать стану? Бросил умирать посреди леса, хотя выходить мог?
   Монах шел пешком, а генерал едва в седле держался, качался, что хмельной. Приходилось поддерживать. Кровь из рваной раны уже не пульсировала, не пузырилась черными волдырями, но останавливаться не желала. До поместья пять верст всего, полпути уже пройдено. Выходит он раненого.
   - Эх, кабы выжить.... - снова завел тот. - За дочку пекусь лишь, о себе нисколько. Марья - чистый ангел, не виновата она ни в чем, а уж натерпелась в свои юные годы такого, что не каждый старик вынесет. Павлуша, коли не выживу, ступай к Степану конюху, скажи, Силантий Матвеевич повелел тебе тайник открыть. Как получишь то, что в нем, позаботься о доченьке моей. А коли обманешь, с того света тебя достану!
   - Силантий Матвеевич, да что вы...
   - Не перебивай. Чую смерть рядом идет, времени не остается совсем. Виноват я, Павлуша, ой как виноват. Ты как прибудешь в поместье...
   Его покаянную речь прервал надрывный волчий вой. Жеребец под генералом заржал и понес, монах едва успел в седло вскочить. Когда подъехали к поместью, темень стояла беспросветная.
   - Хэй, есть кто дома! Выходите, я господина вашего привез! - гаркнул семинарист, придерживая генерала.
   Ворота открылись, и, подсвечивая факелом, показался парнишка лет семнадцати, в беленой простой рубахе и широких портках.
   - Прибыли? - заулыбался он, но увидев хрипящего генерала и незнакомца, сидящего с ним рядом, осекся. - Что стряслось, Матвеич?
   Строгий Силантий Матвеевич никому не позволял обращаться к себе так. Только по имени и отчеству, а вот пацаненку этому прощал многое. Ему даже нравилось, что тот его не боится, хотя и знал точно - уважает.
   - Степка, помоги... - прохрипел он. - зови подмогу...
   Придерживая раненого, Павел спешился.
   - Некогда лясы точить, надо Силантия Матвеевича до дома донести. А мне лошадку резвую подсуропь, эту загнали совсем. За лекарствами метнусь.
   - Неужто, снова волки? - Паренек истово перекрестился.
   - Знать согрешили мы, коли господь посылает испытания. - Лицо монаха на мгновение застыло скорбной маской. - Да полно тебе, помоги.
   Вместе они сняли раненного с седла, подхватили под руки, и не без труда потащили в поместье. Уложили на шитый парчой диван, и пока монах снимал с раненого одежду, Степан убежал звать подмогу.
   - Фекла! Катька! Где вас носит, шельмы? А ну подь сюды!
   На его крик выбежала девушка, не более шестнадцати лет от роду. Вытерев мокрые руки о фартук, она недобро зыркнула на Степку.
   - Ты чего орешь, командуешь, точно барин! Вот хозяин вернется, я ведь не смолчу.
   - Помирает генерал наш. Вот-вот богу душу отдаст!
   - Ты чего мелишь, черт языкатый? На охоте он! Вернуться вот-вот должон...
   - Пойдем! - Схватив за руку, он поволок ее в зал. - Смотри!
   Увидев раненного господина, девушка на миг замерла, но тут же принялась действовать. Резво оттолкнула Степана и зло зыркнула на монаха.
   - Отпевать, что ли уже пришел? Так ты смерть не зови раньше сроку, сама знает, когда подоспеть. Силантий Матвеич, а Силантий Матвеич, слышишь меня?
   - В беспамятстве он, - ответил за генерала монах и посмотрел на Степана. - Я лошадь просил. В город мне надо. Обернусь мигом.
   Фекла тем временем во все глаза смотрела на хозяина, следя за едва слышным дыханием.
   - Вроде и не дышит уже... - вдруг всхлипнула она, прижав ручонки к груди.
   - А ну пошла прочь, кликуша окаянная! - рявкнул на нее Степан и приказал. - Лучше Катьку приведи. Воды теплой пусть принесет, да тряпок побольше. - Когда девчонка убежала, посмотрел на монаха. - Бери лошадь, на которой прибыли, некогда мне уже новых седлать. Буян - он сильный! Выдюжит.
   Павел кивнул и вышел в духоту летней ночи.
   Когда стих перестук копыт, Степан подошел к генералу, прислушался. Дышит. Говорят монахи из семинарии городской, едва ли не с того света людей доставали. И его господину помогут. Иначе и быть не может. Непременно помогу. Только уж больно лицо, у надежи Силантия Матвеевича, бледное. В гроб и то краше кладут. Степан наклонился ближе, и в ту же минуту генерал распахнул глаза.
   Парень отпрянул и перекрестился. Ему вдруг почудилось, что они полыхнули недобрым красным отблеском.
   - Степан. - едва слышно позвал его генерал. - Отойду я к рассвету. Чую недолго осталось. Где Павел? Монах, что привез меня?
   - В город он поехал, батюшка! Может за лекарством каким для тебя! Обещал быстро вернуться.
   - Ежели к тому часу я преставлюсь, веди его в мой кабинет. За шторой комната тайная. В ней богатства мои и Марьюшкины. Дай ему то, что попросит за помощь бесценную, да сам о мародёрстве не помышляй! У меня все в завещание записано! Службу свою для Марьюшки сохрани. Она тебя не обидит. Ангел она...
   - Ой, ангел, Силантий Матвеевич, чистый ангел, - запричитала Фекла, вернувшаяся в зал уже вместе с дородной кухаркой Катькой.
   - Да на кого же ты нас покидаешь, отец родной? - присоединилась ты.
   - Угомонитесь! - выдохнул генерал едва слышно. На губах запеклась кровь. Закашлялся и попытался привстать на подушках, но тут же рухнул обратно. Зубы сжал до скрежета, но не показал, как больно ему.
   Еще чего, перед челядью выть да стенать!
   - Матвеич, да куда же ты собрался? Лежать надо, силы беречь, скоро спаситель твой вернется. Дождись его, Матвеич.
   - Дождусь. Исповедь пусть у меня примет. Не верил в Бога пока жил. Знать помереть надо, чтобы веру обрести. А пока ступайте на двор. Чудиться мне, вроде подъехал кто-то?
   В ту же минуту в дом стремительно шагнул Павел. На плече дорожная сумка, а в ней позвякивает что-то. Увидев генерала, он испуганно сглотнул. Синюшная бледность уже залила все лицо и грудь. А множественные укусы и развороченный бок почернели. Только бы волки не оказались больными, да не занесли заразу в генеральское тело.
   - Нагрейте воды, чтобы теплая была. Да тряпок чистых побольше.
   Всхлипывающие служанки, вздрогнули и заметались, исполняя. Катерина принесла две бадейки с водой, от которой шел пар. Фекла охапку простыней барских.
   - Степан, раны прижечь придется. Неси кочергу, да только наколи хорошенько. Я пока спиртом да водой грязь с ран уберу. Горячки вроде нет, а крови потерял много.
   - В своем ли ты уме, монах? - В глазах Степана полыхнула ярость. - Генерала как жеребца прижигать вздумал? Да он мне как отец родной, я же любому за него глотку порву. Так и знай!
   - Если раны не закрыть, особливо ту, большую, огонь по крови пойдет, и тогда точно поминай, как звали. А ну как, волчара какой, бешеный был?
   - Послушай знающего человека, остолоп необразованный, - набросилась на парня Катерина. - Вот вода теплая и тряпки. Как просили. Сама недавно с печи сняла. А кочергу я сейчас нагрею, не беспокойтесь. Надо, так надо! Лишь бы господин выжил!
   Павел коротко кивнул, и аккуратно стал промывать укусы лечебной настойкой на ромашке да шалфее. Немного смочил генералу губы, но тот тут же зашелся в кашле.
   Плохо дело.
   Вскоре подоспела Катерина с кочергой.
   - Степан, подержи господина своего. - Павел взял кочергу, глядя на пышущий жаром наконечник. - Хоть и без памяти он сейчас, да кто же знает, как тело себя поведет на боль адскую.
   Парень сжал кулаки до белых костяшек, но просьбу выполнил. Приподняв хозяина, он крепко стиснул ему руки и сам навалился, не вырваться и здоровому. Эх, выжил бы, хозяин-батюшка...
   - Слышь, монах, Матвеич об исповеди просил. Примет ли его господь, коли без исповеди-то?
   - Господь всех примет, Степан. Но за грехи всякий ответит. Готов?
   Степка кивнул и отвернулся. Чтобы не видеть, как раскаленное железо будет мучить его кормильца. Чтобы не чувствовать тошнотный запах горелой плоти.
   Кровь зашипела. Тело генерала затряслось, выгнулось дугой, из горла вырвался сдавленный стон и все закончилось. Силантий Матвеевич обмяк, точно душа покинула растерзанное тело. Степан встретился взглядом с монахом. Тот, помедлив, приложился ухом к груди раненого и кивнул, мол, отпускай. Парень разжал ручищи, поднялся и быстро вышел во двор.
   Когда монах наказал ему накалить кочергу, он едва ума не лишился. Да разве можно так с человеком-то поступать? Неужели это и есть там самая наука со страшным названием "медицина"? Слово он услышал от заезжего эскулапа, который был в их краях по делу крайней важности - изучал у ребятишек вшей. Местные его на смех подняли, а тот знай свое гнет, мол, через букашек этих разные страшные болезни передаются. Чумой пугал и проказой. Штуку с собой странную приволок - "микранскоп" называется. Никакого прока, безделица.
   Так тот заезжий эскулап ни разу не приказал всем волосья спалить, дабы вошей выгнать. Поливал чем-то и в баню велел ходить чаще. А монах ишь чего удумал, железом генерала! прижигать. Не зря Степка в церкву не ходит, бог он ведь не там, а в сердце каждого. Помолиться можно и в конюшне.
   Эх, пусть так, чего уж.... Лишь бы помогло.
   Матвеич...
   Степка и сейчас от боли содрогнулся, как вспомнил. Эк, скрутило генерала, хоть и без памяти был. Какую же боль, сердешному, стерпеть пришлось! А монаху - что? Не сам же себя железом каленым приложил.
   Да чего там... Матвеича он как отца родного любил и всякая боль его, Степану, как острый нож. Точно тело у них одно на двоих. Не у каждой родни такая любовь бывает, а вот Степка за генерала жизнь отдаст не задумываясь. Вот скажи сейчас монах, что оживет генерал, если Степку плетьми забить. Глазом не моргнет, пойдет на казнь.
   - Степка! Где ты, оглоед?
   Голос Феклы взволнованный и радостный в то же время звал его, а у Степана ноги, как корни, в землю вросли. И рад бы побежать на зов, да с места сойти не может.
   - Где ты, говорю? Иди уже, господин в себя пришел. Бредит только.
   Неведомая сила, удерживающая на месте, вдруг отпустила Степана и он со всех ног помчался в дом.
   Матвеич лежал на том же месте. Бледность с лица еще не сошла, но уже заполнялась розовыми пятнами. Степка не знал хорошо это или нет, но радовался любому изменению. Розовеет, значит оживает. Только мечется, как при лихорадке.
   Увидев Степана, генерал перестал метаться и посмотрел на него в упор. Тот сделал пару робких шагов, упал на колени перед лежанкой и взвыл в голос:
   - Жив! Жив батюшка-кормилец!
   - Полно те, Степка, не блажи. Ты же не баба. Не таким я тебя воспитать хотел! Другим. Ты же мне как сын был с той поры, как здесь поселился! Так и будь сыном! Вырастишь, поместье на тебя останется!
   - Бредит! - тихо вздохнула Фекла, и посмотрела на монаха, стоявшего в изголовье дивана. - Степка в поместье родился и вырос. Его отец конюхом тут служил, вот и приглядел себе горничную. А когда помер, господин наш, Степана на его место определил. Видел, что старается парень и работу свою знает. Степке тогда всего пятнадцать годков и стукнуло.
   - Права ты, Фекла, - генерал улыбнулся синюшными губами, - бред все это и есть. И то что я тебе про тайник, Степан, говорил - тоже бред! Забудь. Думал, помру, вот и шла из меня глупость всякая. А теперь ступайте. Павлу постелите в гостевой. Накормить не забудьте. Он теперь тут жить станет, пока я не поправлюсь. Ведь не откажешь мне? - Силантий нашел его мутным взглядом. - Награжу щедро.... Хотя бы до приезда дочери...
   - Не откажу. - Он ступил вперед. - Только не за золото ваше, а за совесть мою.
    
   Прошло две недели. Пролетели, будто и не было. Павел жил в имении генерала Русалова, только иногда уезжал в город, чтобы привезти чудодейственных настоев, от которых Силантию Матвеевичу становилось только лучше. Уже и раны затянулись, и бледность прошла. К тому же из столицы вернулась его дочь, Марья и заменила тому сиделку.
   Павел смотрел на их крошечную семью и улыбался. Правда, то, что Силантий говорил. Его дочь, Марьюшка - ангел! И ему очень с ней повезло. Когда они вместе, с лица старого генерала не сходит счастливая улыбка. Но когда дочь уходит, все меняется. Какое горе он пережил? Какие страхи его пытают и заставляют кричать во сне?
    
   Силантий каждый день ходил к пруду. Он не знал, почему это проклятое место его притягивает. Уже и раны затянулись, и душа почти не болит, а чуть свет, спешил генерал на проклятое место. На что надеялся и сам не понимал.
   Сегодня все было иначе.
   Пруд точно светился изнутри малахитовым светом, раскрашенный утренними лучами. Тина и разросшиеся по берегам камыши куда-то волшебным образом исчезли. Может тому заслуга Павла? Или Степки?
   И чувство вины, что с годами становилось только сильнее, исчезло, будто и не было.
   Она стояла на берегу, и смотрела в воду. В том же платье нежного голубого цвета. И высокая прическа с лентами, как она всегда любила, была неизменной...
   - Софья! - Он со всех ног кинулся с ней. - Софья, я знал, что ты жива! Не тебя тогда из пруда достали! Где ты была? Марьюшка уже выросла! Бал скоро! Она будет счастлива...
   Софья повернулась и Силантий оторопел, застыл на месте, уставившись в черные глаза Дарины.
   - Ну, вот и свиделись, поручик. - Она сама к нему подошла. Неспешно, точно плыла по стелящемуся у озера туману. - Сколько лет прошло, а ни тебе, ни мне покоя нет. Помнишь песню мою? Уходи -- не уходи, все равно вернешься...
   Цыганка улыбалась, а по щекам Силантия текли слезы.
   Как же она красива.... И... как такое может быть!
   - Ты умерла! - Русалов, цеплялся за здравый смысл, пытаясь оправдать появление той, при мысли о которой все еще замирало сердце.
   - Умерла. - Дарина нахмурилась. - И все еще помню, кто был тому виной. Ты забрал тех, кого я любила, а я заберу твоих любимых!
   - Ты забрала Софию! Но ты ошиблась! Я всегда любил только тебя!
   - Ты любил не меня, а недосягаемую мечту. А Софию... Как ты мог не любить ту, что подарила тебе единственную дочь? И однажды это до тебя бы дошло.... Ты был бы с ней счастлив....
   - Прости! - и тут Русалов рухнул перед ней на колени. - Я виноват перед тобой. Очень виноват, но неужели ты до сих пор таишь на меня злобу? Ты забрала Софию. Довольно! Отмени проклятье! Умоляю!
   - А ведь я говорила, что ты станешь молить о прощении, поручик. - Утреннюю тишину вспугнул ее тихий смех. Миг и она вновь печальна. - Да только проклятье не отменить. Когда-нибудь оно само рассеется. Я над ним более не властна. А зла на тебя я не держу. Там, где сейчас я, все иначе.
   - Да ведь вот ты! Передо мной стоишь! - Силантий не выдержал, вцепился в подол красавицы, да только руки прошли сквозь ткань ее платья, точно сквозь воду.
   - То не я перед тобой, а совесть твоя, душа почерневшая. Помнишь, той ночью, я тебя у реки ждать обещала? Не успела. Они пришли в табор тебя искать, а когда не нашли, никого, кто на пути им встретился, не пожалели. Даже ребятишек невинных.
   - Они не могли этого сделать! - Силантий поднялся, схватился за шею, будто что-то его душило, и прохрипел: - Ты врешь! Пусть отсохнет твой язык, ведьма!
   - Мне не страшны твои проклятия, поручик! Небо мне свидетель, - Дарина посмотрела на отчего-то потемневшие небеса и вновь перевела взгляд на Русалова, - и икона, что ты забрал у моего рода!
   - Прости, я сам не понимаю, что говорю. Отпусти меня! Не мучай!
   - Я уже давно тебя отпустила, Силантий. Она тебя держит.... Отдай и приходи. Я буду ждать тебя, поручик.
   - Она? Кто она? - Силантий хватался руками за исчезающее облако тумана, в который превратилась цыганка. - Дарина! Не уходи! Дарина-а-а!
    
   - Силантий Матвеевич, проснитесь! Силантий! - Знакомый голос звал его, вытаскивая из вязкой трясины кошмара. Генерал распахнул глаза и обрадованно выдохнул, увидев перед собой встревоженного Павла. - Слава тебе, господи! Вы так кричали!
   Сон!
   Это был сон. Ведь он после обеда присел с книгой отдохнуть и... уснул?
   Ему все приснилось!
   Только до сих пор в голове звучат слова цыганки:
   - Отдай и приходи. Я буду ждать тебя, поручик.
   А может это был вещий сон?
   Генерал вытер рукавом лоб, и сжал в кулаки пальцы, чтобы не дрожали.
   - Павлуша, где Марья? Приведи ее ко мне. - Голос сорвался на крик. - Немедленно!
   - Мария Силантьевна у пруда гуляет. - Монах отпрянул.
   - Что? - Русалов вскочил на ноги, намереваясь бежать за дочерью, но комната закружилась и в глазах потемнело. Силантий тяжело рухнул на тахту, борясь с приступом тошноты и слабости.
   - Опять ты мне трав сонных дал! - выдохнул он, недобро посмотрев на Павла. - Что же ты за мной, как за ребенком несмышлёным ходишь!
   - Силантий Матвеевич, я и без того уже глаза закрываю на то, что вы у пруда как завороженный часами сидите, хотя вам больше лежать надо. - Он невольно сжал в руке распятье, точно оно могло его защитить от всего странного происходившее в этом доме. - Никакого сладу с вами, вот чаями и успокаиваю. - Павел хоть и говорил спокойно, но все же нервничал, зная взрывной норов генерала.
   - Куда я хожу, не твое дело! Вылечил, на том и спасибо. Решил уйти, держать не стану. Получи оплату и ступай. Хоть сейчас.
   - Мое дело пока не окончено. - Павел посмотрел на генерала долгим, тяжким взглядом. - Я знаю, что нужен вам.
   Черные глаза монаха всегда заставляли генерала отводить взгляд, прожигая душу, что каленое железо.
   - И для чего ты мне сдался? - Силантий посмотрел в окно, и облегченно вздохнул, заметив входившую в дом Марью.
   - Сны, - коротко ответил монах. - Вас истязают бесы. Кошмары просто так не приходят и не уходят.
   - Бесы, - усмехнулся Русалов, - да кабы бесы, я бы их не боялся. Здесь дело посерьезнее.
   - Так расскажите. Облегчите душу. От одного этого только легче станет. Я, конечно, бесов изгонять не умею, не получил еще дозволения такого. Но помогу чем смогу.
   - Судить не станешь, Павел? - Русалов тяжело вздохнул и отмахнулся. - Да не боюсь я больше суда людского. Вот Марью замуж выдам, и можно на тот свет отправляться. Ничего меня больше на земле этой не держит, кроме кровиночки моей.
   - Людского суда бояться не стоит, Силантий Матвеевич, все это пустое. Божьего суда страшитесь. Но хоть и страшен он, зато милосерден. По грехам воздаст, а без вины не оговорит.
   Головокружение прошло. Русалов сел на краю тахты и жестом велел Павлу присоединиться. Монах взял стул, уселся напротив генерала и приготовился слушать.
   И Русалов рассказал. Все как на духу рассказал. О цыганке, в которую влюбился с первого взгляда, о том, какую медвежью услугу оказали ему друзья. Об иконе обмолвился и сон не забыл.
   Павел слушал его и ни разу не перебил. Лишь изредка кивал и хмурил брови.
   - Вот такая петрушка со мной случилась, Павлуша. Никак не забыть мне цыганку, хотя уже черт знает сколько лет прошло. Что ей от меня нужно? Как успокоить ее душу?
   - Если душа ее места на небе найти не может, значит, дело у нее какое-то на земле осталось. Может службу заупокойную по ней отвести?
   У генерала загорелись глаза.
   - Прав ты, божий человек! Как есть - прав! И судьба мне тебя не зря подарила! Теперь я знаю, как разрушить ее проклятие! К шестнадцатилетию дочери поставлю я храм рядом с имением. Это и будет искупление моих грехов!
    
   Глава 6.
    
    
   - Федь... Федя? - за плечо настойчиво потрясли.
   Федор открыл глаза, потянулся.
   - Чего тебе, Кир?
   Неужели он уснул? Ведь, кажется, на миг закрыл глаза и.... И ведь сон такой красочный! Волки... поместье... генерал... Черт! Ему что, приснился тот самый генерал Русалов?
   - Да так-то ничего. Только наши уже все на улице. Ракурс подбирают. Пальцапупе уже часа два мозг пудрят, чтобы он о тебе подольше не вспоминал. Так что, вставай. Если хочешь завтракать, дуй вниз. Может чего и обломится.
   - А вода есть? - Федор огляделся, и, заметив дневник, лежавший на полу, видимо свалился во сне, поднял его и машинально пролистал. Его взгляд замер на вклеенной на первой странице фотографии, явно сделанной современным фотоаппаратом, с пожелтевшей газетной страницы или картины. - Черт!
   - Да есть вода, есть! Не кипятись! - Кир протянул ему глиняный кувшин, полный холодной колодезной воды. - На! Пей и выходи. Через полчаса если не начнем снимать, Пальцапупа займется каннибализмом и начнет с Петра.
   - А? - Федор пропустил всю пламенную речь друга, с трудом оторвал взгляд от снимка и покивал, желая только, чтобы Кир оставил его одного. - Да. Я понял. Спасибо за воду.
   - Не, Федь, ты что-то точно не выспался... - Кир озадаченно нахмурился, разглядывая его и бросив - "Я предупредил!", скрылся да дверью.
   Федор этого, кажется, даже не услышал. С пожелтевшей, покрытой сетью морщинок матовой поверхности, на него смотрела, нежно улыбаясь, Лена, а рядом с ней, хмурился седой суровый дядька. Тот, что привиделся во сне.
   Естественно, завтракать Федор не пошел. Не потому, что не хотел. Просто любопытство, что выворачивало его наизнанку, делало голод каким-то неважным. Выхлебав половину кувшина, Федя, прислушиваясь к голосам, снова принялся листать дневник, вглядываясь в мелкие, иногда стершиеся от времени буквы. Несколько раз он наткнулся на сделанные чернилами чертежи и рисунки здания, очень похожего на монастырь, в котором они сейчас и находились. Рядом с разрушенным в реальности крылом, на рисунке возвышалась невысокая церковь. А забор, что окружал постройку, имел ворота не там, где они были сейчас, а рядом с церковью.
   Странно... Если все это было, то куда делось сейчас? Федор был там, где на рисунке красовалась церковь, но не увидел ничего. Во всем дворе монастыря зеленеет травка.
   Надо поговорить с ребятами. А для начала все осмотреть, на основе полученных исторических данных. Возможно, получится выяснить у монахов, была ли там церковь или может ее только собирались строить?
   - Романов! Если ты сейчас же не появишься, ты - уволен! И можешь хоть сегодня возвращаться в столицу на своих двоих! - яростный рев Михалыча вырвал Федора из размышлений. Старательно засунув дневник под матрас, он впрыгнул в кроссовки и бросился очертя голову вниз.
   - А! Явился! - Михалыч точно имел глаза на затылке, и обернулся, едва Федор вышел во двор. - Ну? Работать собираемся, или мы сюда пожаловали в сортирах просиживать?
   Альбина по-идиотски хихикнула. Гена смерил Федора ехидным взглядом.
   - Наконец-то! - поприветствовал его Петр. А Макс только приветственно поднял руку, настраивая камеру. - Я тебя отмазал. Сказал, что у тебя живот прихватило. А до этого, мы все утро меняли сценарий.
   - Спасибо за отмазку! - буркнул Федя и шагнул к режиссеру. - Ну чего, Михалыч, приступаем?
   - Приступай! - хмыкнул Пальцапупа и перешел на деловой лад, указывая на монастырь. - Смотри. Бери крупный план крыла, потом переключись на панораму, а потом покружи. Ясно? Делай! - И тут же переключился на помрежа. - Гена! Ты куда смотришь? Где реквизит? А если мы захотим снять крупным планом иконы и псалтыри? Ты договорился? Нет? А на нет и зарплаты нет!
   Не слушая ненавязчивый гомон коллег, Федор, как и было сказано, навел камеру на разрушенное крыло и замер, разглядывая прятавшуюся за пыльным стеклом Лену.
   Опять? Точнее снова! Что она тут делает?! Нет! Решено! Надо будет вечером снова наведаться в деревню и хорошенько все у нее выспросить!
   Отведя взгляд от камеры, Федор невооруженным взглядом посмотрел в окно, но девушки там уже не было. Ясно. Испугалась?
   - Романов, ворон не лови! Солнце уходит! И это бы тебе сказал Макс, если бы не чесал язык с Кирой! - тут же налетел режиссер.
   Федор послушно посмотрел в камеру. Лена снова была там!
   Помахав рукой, он поднял голову и чертыхнулся. Никого!
   Что за....
   Может ей нравится с ним играть, но ему совершенно не радует, когда из него делают дурака!
   - Романов, что с тобой?! - Возле него снова оказался Пальцапупа. - Не смотри ты в камеру так, точно у нее выросли зубы! Что не так, Федь?
   - Михалыч, глянь в камеру. В разрушенном крыле девушка на втором этаже. Видишь?
   - Где? - режиссер старательно зажмурил один глаз, прильнул к камере и замер. Через минуту стало казаться, что он уснул.
   - Видите? - Федор тем временем старательно вглядывался в окна, и как результат, никого там не видел.
   - Вижу! - наконец режиссер отмер и посмотрел на него. - И даже знаю, как ее зовут!
   - Как?! - Федор даже забыл о гнусном характере режиссера, за что и был наказан.
   - Горячка Белая. Если я еще хоть раз узнаю, что кто-то из вас ходил в деревню пьянствовать, - Михалыч устрашающе замолчал, разглядывая подчиненных, - то этот "кто-то" будет уволен! Без суда и следствия! Всем понятно?
   Он оглядел притихших сотрудников и уставил палец на Петра.
   - Короче так! Твой сценарий - тебе и рулить, но чтобы к вечеру необходимый материал был! Ясно?
   Петр пожал плечами.
   - Ясно. Только прошу мне в помощь оставить Федора, Макса и Кира. Остальные мне не нужны!
   - А как же я? - выплыла вперед Альбина.
   - Хлопушка пока тоже, - отрезал тот, и незаметно переглянулся с друзьями.
   Его хитрости никто не заметил. Кому охота добровольно стоять под парящим солнцем в летний день, когда душа требует речки и пива? Ну, на худой конец рыбалки и тенька с бутылочкой "Байкала".
   - Да и ладно! - Альбина первая осознала халяву и направилась к двери. Явно полдничать и отдыхать. Пальцапупа догнал ее у крыльца и приобняв за едва угадывающуюся талию, утянул в тень монастыря. Остальные позубоскалили и, оказавшиеся не у дел, тоже разбрелись кто куда.
   - Здорово ты придумал! - поморщился Кир, одним глазом разглядывая синее небо. - Но я бы тоже не отказался свалить.
   - В деревню днем не свалишь, а здесь некуда, - осадил его Макс. - Лучше на месте, пока никто не мешает, оглядеться. Федь, что там опять у тебя стряслось?
   - А вот ты мне это и скажи. Видишь те крайние окна? - он указал на пыльные стекла.
   - Ну? - ответил вместо Макса, Петр.
   - Посмотри, есть там кто-нибудь?
   Парни, как три богатыря, приставили ладони ко лбу, разглядывая "кого-нибудь".
   - Вроде нету, - наконец ответил за всех Кир.
   - А теперь смотрите через камеру. - Федор отступил, позволяя друзьям заглянуть в объектив. - Видите ее?
   Все, прежде чем ответить, заглянули в камеру, и отошли, подозрительно поглядывая на Федора.
   - Видим. - наконец хмыкнул Петр. - Паутину! - И, глядя в помрачневшее лицо друга, серьезно кивнул. - Рассказывай! А ты кого снова видишь?
   Тот пожал плечами, мол, все равно уже от дурдома не отвертеться, и выпалил.
   - Девушку. Лену. А еще она очень похожа на дочь Русалова.
   - Откуда ты это знаешь?
   - В дневнике фотку нашел.
   - Ага. И она тебе видится в окне? - сообразил Кир.
   - Да, но только через камеру! - Федор словно в доказательство заглянул в объектив, затем посмотрел невооруженным взглядом и разочарованно развел руками. - Ничего не понимаю! Я ее только что видел!
   - Небось, позировать надоело!
   - Или обиделась, что ты ее тайну нам выдал. - Макс хлопнул друга по плечу.
   - Ребята, а давайте пленку проявим и просмотрим, есть там она или нет? - осадил их Петр.
   - Еще один момент меня беспокоит. - Федор отвел камеру от разрушенного фасада и старательно принялся снимать двор, старательно ища хоть намек на старые ворота и церковь. - В дневнике есть чертеж монастыря. К левому крылу пририсована церковь, но тут ею и не пахнет!
   - Может, не построили? - пожал плечами Кир.
   - Или построили, но потом разрушили! - Федя оторвался от камеры и оглядел друзей.
   - И сравняли землей, чтобы никто о ней и не знал. - Первым догадался Петр.
   - Идеальное место для клада! - азартно потер руки Макс.
   - Федя, ты голова! - Кир хлопнул друга по плечу и поинтересовался. - А чего мы тут стоим? Пойдем изучать дневник! Наверняка найдем что-нибудь и о кладе!
   - А как быть с Пальцапупой? - Федор тоскливо посмотрел на друзей.
   - Так никто ничего тебе и не говорит! - ухмыльнулся Петр. - Вот сценарий. Снимай! А мы пока с ребятами приобщимся к тайне.
   - Издеваетесь? - взвился Федор.
   - Полчаса по фасаду будет достаточно! - утешил его друг. - Все равно солнце скоро перевалит на ту сторону.
   - Мы все утро тебя от Пальцапупы спасали, теперь твоя очередь! - на прощание подмигнул Кир и направился вслед за друзьями к монастырю.
   Федор вздохнул и с опаской заглянул в камеру. Лены не было. Ни с камерой, ни без нее.
   Ничего! Сегодня вечером он заглянет к ней и все выяснит.
   Отсняв для начала, а так же для сравнения фасад жилого крыла, он не забыл запечатлеть двор, брусчатку, которой он был покрыт у здания, а так же забор, баню, поленницу, сенник и нескольких нелюдимого вида монахов. Так же под прицел камеры попал парадный вход, крыльцо и даже вывеска "Сухаревский монастырь - музей".
   В голову закралась мысль. Если это музей, то отчего так мало, точнее вообще нет посетителей? Более того! Кажется, местные просто боятся приближаться к этому, так сказать "музею".
   - Работаете? - Тихий голос заставил Федора вздрогнуть и поспешно обернуться. Стоявший позади Никодим едва заметно улыбнулся. - Напугал?
   - Да... нет. - Федор пожал плечами, выключил камеру и закинул треногу на плечо. - Уже закончил. Как здоровье?
   - Спасибо. Лучше. - Никодим кивнул и замялся. - Спасибо за помощь....
   - Какая уж тут помощь? - Федор усмехнулся. - Кажется из-за меня вам и поплохело... Кстати... Хотел спросить.... Мне показалось, что вы во время приступа мне что-то сказали... Что-то вроде... "ты вернулся". Нет?
   - Гм... - Никодим поспешно отвел глаза. - Сожалею, что вам пришлось увидеть меня во время приступа... Понимаете... нехватка кислорода... можно сказать галлюцинации. Забудьте! - Он прошел мимо Федора и уже взялся за ручку двери, но тот его остановил.
   - А можно пару вопросов?
   Никодим помедлил, но обернулся.
   - Конечно.
   - Я так понимаю что этот монастырь историческая ценность?
   - Совершенно верно понимаете. - вежливо кивнул служитель.
   - А вы, живущие здесь скорее не священнослужители, а скорее хранители этой исторической ценности. Верно?
   - Хранитель - я один. Мой отец был хранителем, и дед и прадед. Но это скорее мой долг, чем обуза. - На лице Никодима промелькнула едва уловимая улыбка. - Остальные, все кого вы видели, это мои друзья. Когда-то они мне помогли, теперь я помогаю им кровом и хлебом. А к чему весь этот интерес, молодой человек?
   - Да так... Для фильма. - Федор замялся не зная как подвести тему к главному вопросу, и не придумав ничего лучше, рубанул с плеча. - Вы знаете Захарова Захара Егоровича?
   Уж очень хотелось посмотреть на реакцию монаха, и он ее увидел.
   Никодим сглотнул, помолчал, разглядывая Федора в упор, и поинтересовался.
   - Знаю. Это наш лесничий. А что случилось?
   Федя почесал щеку. Ведь что-то скрывает, это ясно. Вон как побледнел!
   - Дело в том, что мы с ним встретились... - А была, не была!
   - И что говорит? - В светлых глазах священника мелькнул интерес.
   - Да ерунду всякую. О кладе Русалова. О том, что раньше тут мертвых пачками находили. И еще всякое разное. - Федя равнодушно пожал плечами, исподтишка наблюдая за Никодимом. Тот покусал губы и криво усмехнулся.
   - Действительно ерунда.
   - А еще о том, что раньше он был здесь хранителем со своим отцом. А потом приехали вы и попросили их убраться. - Федор посмотрел на монаха, которому уже снова становилось нехорошо. - И о призраке, который может показать клад. Что из этого правда?
   Никодим трясущимися руками достал откуда-то из сутаны баллончик с лекарством и сделал жадный вдох. Еще. И потянул дверь на себя. Прежде чем перешагнуть порог он обернулся, и все еще судорожно дыша, просипел.
   - Ничего! Не слушайте его. Что бы он ни говорил, все это ложь! Он вор и мошенник! Он до сих пор не может мне простить, что я уберег монастырь от разорения!
   Федор еще какое-то время стоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, и направился вслед за монахом, но того уже и след простыл. Черт! Ведь хотел же еще спросить какое отношение к монастырю, а может и к кому-нибудь в монастыре, имеет дочка Русальчикова.
   Лена....
   При мысли о том, что у нее может быть парень, сжались кулаки.
   Хотя... нет! Вряд ли! Федор явственно вспомнил ее взгляд, и смущение, и робкое "до завтра".
   До сегодня! Ему определенно надо с ней встретиться!
   Он сам не заметил, как ноги принесли его к комнате. За дверью царила гробовая тишина. Сердце екнуло. А вдруг парни направились в подвалы? Без него?!
   Но распахнув дверь, Федор с облегчением вздохнул. Друзья сидели оккупировав Петькину кровать и читали дневник! Его появления они даже не заметили, пока он не взял табурет и не сел перед ними.
   - О!
   - Уже отснял?
   - Свет не загораживай!
   - Чего вычитали интересного? - Федя и ухом не повел, чтобы исполнить просьбу Кира.
   - Короче там какая-то фигня с проклятием. Конкретно про клад не нашли. Пока. Но чую, наш знакомый лесничий не зря трепался. Надо бы его найти. Переговорить. - задумчиво проговорил Петр.
   - Только без дневника. Сказать, что мы его прочитали и все знаем, а там глядишь, может он и сам расколется? - влез с предложением Макс.
   - Только, если он сам этот дневник читал, - пожал плечами Кир.
   - Попытка не пытка, но поговорить точно надо! - кивнул Федор и рассказал о разговоре с Никодимом. Парни слушали молча.
   - Значит, этот гад хотел стравить нас с Никодимом? - нахмурился Макс. - Вопрос, что ему нужно? Чтобы мы принесли ему клад на блюде с голубой каёмкой?
   - Ничего это не значит! - отрезал Петр. - Еще неизвестно, что скрывает наш дорогой хранитель монастыря! Ведь не зря же с ним приступ случился.
   - Это я узнаю, - мрачно кивнул Федор. - А еще мне надо встретиться с лесничим.
   - Думаешь, будет толк? - недоверчиво приподнял бровь Кир. - Или ты у нас - Шерлок Холмс? Дедукция и никакого детектора лжи?
   - Нет, просто появилась одна идея, на которую он может купиться.
   - И какая? - Петр не сводил с него глаз.
   - Призрак! - Федя с улыбкой развел руками и посмотрел на друга. - Помнишь, как он нам лечил о призраке?
   - Было дело, - кивнул Петя.
   - Представляешь, что с ним будет, если я скажу, что видел призрака и он указал мне на клад?
   - Если это конечно не развод! - хмыкнул Макс.
   - Вот и узнаем. - пожал плечами Федор и кивнул на дневник в руках Петра. - Что-нибудь нашли о церкви?
   - Не знаем то или не то, но.... - Петр пролистнул несколько страниц и развернул дневник к Федору. - Вот.
   Федя старательно принялся разглядывать увиденный утром план.
   - Здесь церковь есть. А здесь.... - Петя старательно поискал и снова развернул дневник к Федору, - уже нет. Но есть вот эта линия и кружок. Как думаешь, что это?
   Федя нахмурился, вглядываясь в знакомые линии.
   - Так это же план монастыря! Вот правое крыло, вот левое.
   - Ага. Вот забор, а церкви нет.
   - И ограда на этом рисунке не там, где она находится сейчас! - вставил свои пять копеек Макс.
   - Скорее всего, в подвалах, где стояла церковь и хранится клад Русалова! - поддакнул Кирилл.
   - Мы предполагаем, - кивнул Петр. - Но надо найти того, кто действительно знает, как туда пробраться!
   - Например, лесника. Помнишь, он говорил, что много времени жил тут, пока не вернулся Никодим?
   - Попытка не пытка, - согласился Петр и спросил. - Кто-нибудь желает составить мне компанию и прогуляться в деревню? Там есть незабываемая пивнушка, в которой подают шикарное пиво!
   - Опять? - покривился Кир.
   - Не нравится, не ходи! - осадил его Макс.
   - У меня предложение. - Федор поднялся. - Пойдем мы с Петро. А вы прикрывайте нас тут от Пальцапупы. Если уйдем все - завтра будет грандиозный скандал!
   - Тоже верно, - охотно согласился Кир. - А мы пока пленку проявим.
   - Ладно! - проворчал Макс. - Но с условием, что вы принесете нам того хваленого пива!
   - Договорились! - подытожил Петр.
   Идти решили часов в шесть. Пальцапупа их словно ждал. Стоял на крыльце и орал на Гену. За что, правда, друзья так и не поняли, так как все претензии сводились на подбор новой фамилии своему помрежу.
   - Дебилов! Идиотов! Растеряхин! Криворучкин!
   Заметив Федора первым, тот быстро переключился на него.
   - Лентяев-Тупорогов нарисовался! Отснял все, что я тебе сказал?
   - Так точно, мой генерал! - вытянулся Федор, изо всех сил изображая рвение. - Макс с Кирой проявляют!
   - Угу... - Видимо не ожидая такого, режиссер даже поморщился. Гена под шумок сбежал, оставив вместо себя вышедшего на крыльцо Петра. - И куда собрались?
   - В деревню, - сообщил Петр как о состоявшимся факте.
   Пальцапупа тут же прищурился.
   - Надеюсь, вы помните мое предупреждение! Если придете позже десяти и под мухой - можете сразу топать в столицу и писать заявление об уходе!
   - Да ты что, Михалыч! - Федя хлопнул того по плечу и не замечая перекосившуюся от такой фамильярности рожу режиссера, уверил. - Пьянству - бой! Мухи нас не вдохновляют. Но без девушек прожить долгих семь дней - это перебор!
   - Хотите, чтобы рожу начистили, как вчера Максиму? - хохотнул тот. - Видел я его фуфел. Альбинка жаловалась, что весь тональный крем у нее извел, а толку? Все равно рожа кривая. Кстати, Романов, у тебя тоже не все гладко с физиономией...
   Федор коснулся рассеченной брови.
   - Да это я об дверь...
   - Ага... знаем мы такие двери... - не поверил режиссер.
   - Михалыч, все будет тип-топ! Мы там познакомились кое с кем, - соврал, не моргнув глазом Петр. - О встрече договорились.
   - Ладно... идите... - смилостивился Пальцапупа и напомнил. - В десять чтобы были здесь как штык! И чтоб ни-ни!
   Почувствовав свободу парни бросились к воротам, и едва не столкнулись с розовощеким парнишкой, что подвозил их до деревни в первый день.
   - Куда-то торопитесь? - улыбнулся он, разглядывая взмыленных парней.
   - Подальше от того Козлова! - буркнул Петр, кинув косой взгляд на стоявшего на крыльце режиссера.
   - Нам бы до деревни, - Федор, не дожидаясь ответа, запрыгнул в кабину стоявшей у ворот машины, и, высунувшись из окна, спросил для проформы. - Подвезешь?
   - Да легко! - тут же согласился парнишка и, обогнув машину, буркнул. - Всяк лучше, чем на этих... батрачить.
   Петр последовал примеру друга и в следующую минуту уже сидел рядом. Зилок радостно зафыркал, закашлял и резво потрусил по пыльной дороге к прятавшимся в цветущих садах разноцветным крышам.
   - Кстати, а как ты тут оказался? - Петр посмотрел на паренька, бодро крутившего баранку.
   - Конкретно в машине или в Сухаревке? - насмешливо уточнил тот.
   - Конкретно в монастыре. Вроде рано тебе еще грехи замаливать.
   Парень пожал плечами.
   - Да как оказался... Никодим меня из колонии для несовершеннолетних вытащил. Вот и отрабатываю долг уже три года.
   - А сам - местный?
   - Из Иваново.
   - А что-нибудь интересного тут замечал? - влез Федор. - Типа призраков? Или может, про Русалова и его клад чего знаешь? - И заметив насмешливый взгляд водилы, отчего-то принялся оправдываться. - Это я для фильма интересуюсь. А то все ваши молчат, как рыбы об лед. А нам сенсацию надо! Понимаешь, брат?
   - Ага... - Парень уставился на дорогу. - Понимаю... Только это не ко мне. Никодим что-то знает, но нам в его знания ходу нет. Он и набрал нас для своей охраны. Ну, или охраны того, о чем знает....
   - Охраны от кого?
   Парень снова пожал плечами. Зилок заухал, затрясся вкатываясь на пригорок. Еще немного проехал и встал.
   - Прибыли.... - Парень улыбнулся, точно радуясь, что смог избежать неприятного разговора, но не тут-то было. Федор, точно гончая, уже взял след.
   - Охраны от кого?
   - Парень, не томи! - поддержал друга Петро. - Раньше скажешь - раньше выйдем.
   - От брата его, - выпалил монашенок. - Говорят, раньше он тут раскопки вел. Да только неспокойные времена тогда были. А потом Никодим вернулся. Уж не знаю, как он братца приструнил, да только ушел он и больше носа сюда не кажет. Зато помощников у него более чем нужно, чтобы что-то узнать, да напакостить. В прошлом годе церква разрушенная сгорела. А кто помог? Ясное дело, дружки братика!
   - При монастыре была церковь? - уточнил Федор.
   - А то! Сейчас-то нету. Сгорела. Мы месяца три завалы разбирали, а потом землей заравнивали. Чтобы туристы ноги не поломали....
   - А у вас и туристы имеются? - хмыкнул Петя.
   - Не много, но бывает. Типа вас. Только надолго их не хватает. Призрака боятся... - водила, сообразив, что ляпнул лишнего, нахмурился и заторопил. - Некогда мне байки вам рассказывать. Идите с богом. Если надо, тут буду ждать в девять вечера.
   - Не. Не надо! - Петр открыл дверь и спрыгнул в траву. - Сами дойдем.
   - Ну, как знаете. - Паренек, захлопнул дверь, нажал на газ и "Зилок" покатил вперед, пока не скрылся между домами.
   - Вот мы и церковь нашли. Надо будет вернуться, еще дневник полистать. - Федор радостно потер руки. - И все-таки есть какой-то призрак!
   - Мне кажется, я знаю кто этот призрак... - Петр постоял, отрешенно глядя на поднятую машиной пыль.
   - И? - Федор насторожился.
   - Смотри! - Друг посмотрел на него и принялся загибать пальцы. - Клад. Тайна. Туристы. Призрак. Не прослеживаешь логическую цепочку?
   - Хочешь сказать, что призрак появился после того, как сюда стали приезжать туристы?
   - Точно! - Петр победно улыбнулся. - Призрака нет. Точнее есть кто-то, кто играет роль призрака и отваживает любопытных!
   - Думаешь, наш призрак - человек?
   - Уверен! И человек, знающий старый монастырь, как свои пять пальцев!
   - Никодим? - Федор растерянно почесал лоб.
   - Или его брат, о котором только что упомянул наш провожатый. Он тоже долго жил в монастыре и что-то искал.... - Петрдовольно прищурился, разглядывая недоуменное Федькино лицо.
   - И? Значит брат - один из монахов? - тот помрачнел, понимая, что еще чуть-чуть и врежет другу по его лучащемуся счастьем и превосходством лицу. - Колись, давай! Хватит тянуть кота за яйца!
   - Снова не угадал! - будто не услышал Петр. - Он сказал что брат ушел после того, как в монастыре поселился Никодим. А кто из наших знакомых говорил, что жил в монастыре "до возвращения хранителя"?
   Черт!
   Федя даже подержался за голову пытаясь уловить ускользающий ответ.
   Нет. Не вспомнить...
   - Кто?
   - Захаров, не далее как позавчера!
   Федор даже присвистнул.
   - Лесничий!
   - Не прошло и года! - похвалил Петр.
   - И он нам же почти все это и рассказал тогда... в пивнушке...
   - Точно!
   - И он по-любому знает больше, чем сказал нам!
   - Ну... а если попытаться его найти и как следует поговорить? - Петр сжал немаленькую лапищу в кулак.
   - Тогда может чего и узнаем. - согласился Федя.
   Парни, не сговариваясь, развернулись и направились по главной улице к пивнушке.
   - Заодно пиво наберем Максу. - вспомнил Федор, остановившись перед знакомой деревянной дверью.
   Внутри местного паба было все так же: тепло, темно, уютно и шумно. Местные работяги спеша домой, не могли отказать себе в парочке кружечек пенного напитка.
   Появления парней никто особенно и не заметил. Только подошла толстуха-продавщица и, перекрикивая монотонный гомон, поинтересовалась из-за прилавка.
   - Чего налить, мальчишки?
   Друзья переглянулись.
   - Нам бы с собой....
   - Не вопрос! - улыбчивая тетка выудила из-под прилавка трехлитровую банку и поинтересовалась. - Столько хватит?
   - Вполне! - одобрил Петр и огляделся. - А не знаете, как нам Захара найти? Очень надо!
   - Знаю. Он здесь завсегдатай. - Женщина внимательно огляделась и удивленно хмыкнула. - Странно... пока нету.... А вы вон, к тем двум мужикам садитесь. - Она махнула в сторону стоявшего у крошечного окна столика. - Это его друзья. Уж наверняка должны знать, где он. А вот и ваше пиво. А авоська, чтобы нести удобно было.
   Федор подхватил сетку, в которой, точно в невесомости, покачивалась банка с темным, пенным пивом и начал пробираться вслед за Петром.
   - Добрый день. - Тот ногой подтянул от соседнего стола табурет и опустился на него. - Не помешаем?
   - Мы ищем Захара... - Федя повторил его маневр и поставил на стол банку с пивом. - Не знаете где он?
   - А чего вам от него надо? - ответил вопросом на вопрос мрачный, заросший щетиной тип, с подбитым сине-фиолетовым глазом.
   Второй, невысокий, с расквашенным носом улыбнулся щербатым ртом.
   - А вы, кажись, не местные?
   - Точно! Не местные. Мы из кинобригады остановившейся в вашем монастыре, - кивнул Федор, нечаянно заметив у того капельку крови, застывшую рубином у рассеченной брови. - Он нас кое о чем просил.
   - Это о чем же? - насторожился парень с фингалом.
   - Вот дождемся его и расскажем. - хмыкнул Федя, не спеша открыл банку и сделал хороший глоток. - А я смотрю у вас тут люди буйные. Часто стенка на стенку ходите?
   - Да не чаще чем вы... - противно заухал-захохотал мелкий, намекая на еще не зажившие ссадины на лице собеседника.
   - С волками жить... - глубокомысленно фыркнул тот и снова приложился к холодному напитку.
   - Кстати, все хотел спросить, кто это вас так? - Петр смерил цепким взглядом местных и вопросительно посмотрел на друга.
   - Да... уроды одни... - отмахнулся Федор, прекрасно понимая что его сейчас волнует. - Честь девушки защищали...
   - Девушки? Это какой? - заинтересовались деревенские.
   - А что? - прищурился Федор.
   - Да ничего! - переглянулись те. - У нас есть такие девушки - клейма ставить негде! Так что, как бы вам, ребятки, своими красивыми рожами за пройду какую рисковать не пришлось.
   - Я сейчас сам из тебя пройду сделаю! - Федор почувствовал, как ярость пенным вином замутила разум. Поднялся. - Да я за Ленку любому горло перегрызу!
   - Федь, ты чего? - Петр встал рядом с другом.
   - Это за какую Ленку? За блаженную что ли? - точно специально принялся дразнить мелкий. - Русальчиху?
   - Да, парень! Тут ты прав. Она не лярва, она дура! - поддержал того небритый. - Да еще и продажная!
   Федор не стал спорить.
   Правильно, чего с уродами связываться? Их убивать надо!
   Подхватил табуретку и опустил на голову здоровяка. Тот хрюкнул и принялся заваливаться на пол. Мелкий бросился к выходу, вереща как поросенок, а попивающие пиво местные мужики дружно поднялись и окружили друзей.
   Готовое вот-вот начаться побоище остановил знакомый голос.
   - Ребят, вам чего, жить надоело?
   Мужчины расступились, пропуская к друзьям лесничего.
   - Захарка, знаешь их, что ли? - заговорил седой широкоплечий мужчина лет сорока.
   - Знаю Матвеич. А Косой правильно получил. Он всегда сначала сболтнет, а потом подумает. Сам через часик очнется. Отпустите парней.
   - Да забирай, - кивнул седой и вернулся к столику, где его ждала недопитая кружка пива. Вскоре мужчины разбрелись по местам. Захар оглядел их цепким взглядом и направился к выходу.
   Федор закрыл чудом уцелевшую в побоище банку с пивом, сцапал сетку, и они вместе с Петром вышли вслед за лесничим.
   Тот уже поджидал их, усевшись на поваленное у забора бревно.
   - Ну? Как живется - можется? Чего-нибудь узнали интересное?
   - А то!
   - Искали тебя, чтобы поговорить по душам.
   - Будешь врать или не договаривать - поймем, и тогда ищи других!
   - Понял - понял! - примирительно поднял руки Захар. - Ну? Давайте. Выкладывайте!
   - Мы знаем, что твой брат - Никодим.
   - Почему ты ушел, когда он вернулся в монастырь?
   Лесничий пожал плечами.
   - Да это и не секрет. Никодим мой сводный брат. А ушел потому, что он грубо говоря свихнулся. Сами понимаете с сумасшедшим общаться радости мало. Считал себя чуть ли не мессией и спасителем рода Русаловых. Дело в том, что его предок - отец Павел, спас от смерти генерала и тот в его честь возвел церковь и монастырь. По преданию, все в роду отца Павла завязаны на том, чтобы спасать Русаловых. Вот он и посвятил себя миссии по восстановлению монастыря и слежки за Русальчиковыми. Председатель и его дочка - единственные потомки нашего славного генерала. Меня он с позором выгнал, так как я не занимался всеми этими бреднями, а искал клад, который наш бравый генерал, перед тем как исчезнуть, спрятал где-то в подвалах монастыря.
   Федор переглянулся с другом и начал.
   - Короче, тема такая. Мы нашли дневник генерала. Там есть любопытный чертеж. По нему выходит, что в монастыре есть тайной ход и ведет он в разрушенную церковь. К сожалению, чертежи в дневнике не законченные. Мы бы хотели увидеть полную карту владений Русалова. Тогда можно и клад поискать.
   - Но только договоримся на берегу, - вмешался Петр. - Поделим сокровища пятьдесят на пятьдесят или ищи сам.
   - Угу... - Захаров задумался. - Вообще-то, карту монастыря хранит Русальчиков. Только боюсь, мне он ее не даст. Мы с ним не в мирных отношениях.
   - У него есть карта? - Федор насторожился точно гончая, что взяла след.
   - И не только! У него очень много документов этой семейки, но он почти никому их не показывает. Наверное, только его Леночка и знает точно, что в них. От дочери он ничего не скрывает, но чтобы она доверила кому-то семейные тайны - это еще надо постараться! - Захар вдруг тоскливо усмехнулся.
   - Вас что-то связывает? - Федя не отводил от него глаз, изо всех сил стараясь сдержать просыпающееся бешенство.
   - Нас? С Леночкой? - улыбка Захарова стала мечтательной. - Очень много. Но она, глупая, этого не хочет понимать. Даже участкового попросила, чтобы тот охранял ее от меня.... Как будто я предлагал ей когда-либо что-то плохое...
   - А знаете, у меня предложение! - Петр понял по глазам друга, что сейчас снова начнется битва и поспешил того отвлечь. - Мы с Захаром пока пообщаемся на интересующую нас тему, а ты, Федя, сходи к Елене. Насколько я знаю, ты хотел с ней поговорить. Я буду ждать тебя здесь, а после вместе пойдем в монастырь.
   Федор пожал плечами.
   - Хорошо. Тогда дождись меня, - и, не прощаясь с Захаром, направился прочь.
    
    

Глава 8

    
   1897 год.
   Бал. Шестнадцатилетие Марии Русаловой.
    
   - Бабушка, это платье очень неудобное. - Марья одернула длинную юбку, но легче от этого ей не стало. Корсет был слишком тесным, пышные кружева похожи на взбитые сливки. Такие платья почти вышли из моды, но старая графиня придерживалась строгих взглядов и настаивала, чтобы внучка была на балу непременно в этом наряде.
   - Во-первых, не называй меня бабушка. На балу я для тебя Евдокия Петровна. Во-вторых, это платье сшито специально для тебя. Или ты хочешь сказать, что мы зря ездили на примерки последние два месяца?
   Марья вздохнула. Примерки были тем еще испытанием. Портной француз, с таким чудным именем, что она и не запомнила, заставлял ее стоять часами неподвижно. Прикладывал ткани, пришпиливал булавками какие-то лоскуты, кружева. Служанки только успевали выполнять его приказания. После примерок, девушка уставала так, словно сама сшила не меньше дюжины платьев.
   - Не крутитесь, mon ami. Вы превосходительно выглядите. - Девушка с трудом сдерживала смех, когда он делал подобные ошибки в русской речи. Пробовала его поправлять, на что портной обижался и начинал говорить исключительно на родном языке.
   Марья иногда стыдилась своих мыслей, но предстоящий бал совсем не радовал. Она никогда не мечтала блистать в светском обществе, хвастать нарядами, пытаясь перещеголять других знатных барышень. Она видела свое счастье в другом. Домик у реки, рядом любимый и свора детишек.
   Ей уже давно снился красивый, белокурый юноша. У него были глаза цвета застывшего меда, высокие скулы, мужественный подбородок и губы, что слаще любого нектара.
   В ее сне они всегда танцевали вальс.
   Марья смотрела в медовые глаза и тонула в них, как в тягучей патоке. Просыпаться после этих снов не хотелось, и она с нетерпением ждала ночи, чтобы снова увидеться с НИМ.
   О своих снах она рассказывала только Аннушке Добролюбовой, что была ее подругой с самого раннего детства. С ней можно было говорить обо всем, особенно о том, чего никогда не скажешь папеньке. Конечно, она очень любила отца, но в шестнадцать лет, некоторыми секретами можно делиться исключительно с подругами.
   Аннушка не одобряла наивной влюбленности Марьи в героя снов, но выслушивала всегда внимательно, важно кивала, а после звонко хохотала.
   - Марьюшка, наукой доказано, что сны всего лишь игра нашего воображения и не имеют с реальностью ничего общего, - говорила она, - как только встретишь своего единственного, сразу перестанет сниться этот кареглазый.
   - Он не кареглазый, - возражала Марья и смеялась вместе с подругой, - у него совершенно особенный цвет глаз. Будто густой гречишный мед, растворенный в янтаре.
   - Тебе стихи писать надо, - улыбалась Аннушка.
    
   Графиня достала из сумочки носовой платок и приложила к абсолютно сухим глазам. Марья знала, что это лишь уловка, чтобы заставить чувствовать внучку виноватой, но ничего не могла с собой поделать. Бабушка всегда добивалась цели.
   - Не плачьте, бабушка. Я буду счастлива, надеть это платье на бал.
   Марья обняла графиню за плечи и улыбнулась.
   - Вот и славно, детка, - графиня даже не обратила внимания на "бабушку", - я люблю тебя и желаю только добра. На балу я наконец-то смогу представить тебя своим друзьям. Сколько можно сидеть в заточении у твоего солдафона отца? Это просто недопустимо для юной особы.
   Марья знала, что Евдокия Петровна всегда недолюбливала папеньку, но старалась скрывать это. А после смерти матушки и вовсе пообещала не переступать порога дома Русаловых.
   Воспоминания вдруг накрыли девушку удушливой волной. Она старалась забыть тот страшный день, но не могла. Любимая маменька, и сейчас стояла перед внутренним взором как живая. Марья долго думала, что произошло тогда...
   Мать вошла в воду, словно ее кто-то позвал, и Марья увидела ее испуганные глаза. А после она упала в озеро. Марья хотела бежать к ней на помощь, но замерла как вкопанная. Словно что-то не пускало. Страшный крик отца: "Не трожь!" до сих пор стоит в ушах. От чего или от кого он тогда пытался ее спасти? Ответов не было.
   - Что с тобой, Мария? Ты побледнела. - В глазах графини читалась искренняя забота, что для нее было не свойственно. Евдокия Петровна была ярой противницей проявления чувств и хотела так же воспитать внучку, только Марья не желала становиться похожей на снежную королеву.
   - Все в порядке, просто корсет немного жмет.
   - Ты привыкнешь. - Лицо графини снова стало беспристрастной маской. - Бал через три дня, а нам еще многое нужно успеть. Кстати, у меня будет для тебя сюрприз, но об этом позже.
    
   Марья не понимала своего состояния, но нервозность нарастала с каждым днем. И чем ближе бал, тем сильнее она нервничала.
   Ее готовили к этому с раннего детства. Бесконечные уроки танцев, этикета. Она теперь могла определить любой титул по форме одежды и никогда не ошибется, выбирая столовые приборы. Не смотря на беспокойство матушки, французский знала в совершенстве.
   А может быть дело в том, что бабушка с дедушкой, устраивают бал в ее честь?
   Марья не любила излишнего внимания к своей персоне и всегда старалась находиться в стороне от шумных компаний. Свободное время проводила в саду или встречалась с единственной подругой Аннушкой. Видимо сказалось многолетнее нахождение в усадьбе отца. После смерти Софьи Сергеевны в доме больше не собирались гости, даже на партию преферанса, который безумно любил Селантий Матвеевич.
   И вот теперь придется выслушивать поздравления, комплименты. Но страшнее то, что нужно будет делать вид, что ей это нравится.
   Скорее бы все закончилось.
    
   Бал проходил в имении Соломатиных. Граф и графиня лично встречали гостей в торжественном зале. Каждому вновь прибывшему выдавалась карнавальная маска.
   При входе лакей объявлял титул гостя и его имя. Для балов это было атавизмом, но Евдокия Петровна все решила по-своему.
   Постепенно зал заполнялся людьми.
   Дамы в дорогих платьях, непременно с открытыми плечами. Кавалеры в черных фраках.
   Оркестр играл легкую, ненавязчивую музыку. Официанты разносили шампанское в высоких бокалах.
   Марья прибыла с опозданием, вместе с отцом. На ней было белоснежное платье, волосы собраны в высокую прическу, украшенную живыми цветами жасмина -- символ чистоты и невинности. На груди пламенели рубины, подарок Русалова. В левой руке веер, а в правой маленький букет из полевых цветов.
   Пока Марья под руку с Русаловым спускались по парадной лестнице, все взгляды были обращены лишь на нее. Высокая, статная фигура, тонкая талия и поистине королевская стать.
   - Ты моя принцесса, - шепнул ей на ухо генерал. - Сегодня твой вечер.
   - Спасибо, папенька. Я оказывается страшная трусиха. Еще час назад хотела сбежать.
   Русалов, стараясь успокоить, накрыл ладошку дочери своей рукой и улыбнулся.
   - Генерал Силантий Русалов с дочерью Марией. - Голос лакея пролетел эхом по залу, прозвенел в хрустале люстр и растаял где-то под потолком.
   Марья едва заметно поежилась. Лестница вдруг показалась ей бесконечной. Захотелось сбежать вниз и смешаться с толпой. Где-то далеко внизу ее ждала Евдокия Петровна. Мария шла к ней, как на свет маяка. Эту женщину никак нельзя было назвать бабушкой. Несмотря на преклонный возраст, графиня смогла сохранить прекрасную фигуру, и со спины ее не возможно было бы отличить от молодой женщины. Корсет выгодно подчеркивал осиную талию, по изящным бедрам струится шелк цвета шампанского. Из украшений лишь кулон на длинной шее.
   - Графиня, - Марья облегченно выдохнула, когда лестница осталась позади и сделала легкий реверанс.
   - С днем рождения, дорогая, - Соломатина лишь коротко кивнула внучке.
   - Благодарю за этот вечер, Евдокия Петровна.
   - Он только начинается, и я обещаю, что ты запомнишь его надолго. А вот и мой сюрприз.
   Лакей негромко стукнул тростью об пол и объявил:
   - Князь Геннадий Тихонов с супругой Еленой и сыном Евгением.
   Марья почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она уже успела позабыть о данном некогда обещании. Матушка на ее десятилетие обмолвилась о помолвке с Евгением, но после ее ухода об этом больше не говорилось, и Марья считала себя свободной. Неужели бабушка сможет так с ней поступить? Почему папенька дал свое согласие? Почему не сказал ей об этом?
   Марья бросила быстрый взгляд на отца. Тот отрицательно покачал головой.
   Значит, он ничего не знает. И Евдокия Петровна просто пригласила Тихоновых, а она уже перепугалась. Но откуда эта тревога?
   - Здравствуй, Селантий Матвеевич.
   - Здравствуй, Геннадий.
   - Мария, примите мои поздравления. Вы очаровательны. Сколько лет мы не виделись? Шесть? - Тихонов старший приложился легким поцелуем к руке Марьи.
   - Благодарю вас, Геннадий Андреевич.
   - Евгений, поздоровайся с Марией.
   Марья едва не прыснула от смеха. Вспомнился ее десятый день рождения, где Евгений держался за юбку матери. Теперь он повис у нее на руке.
   Тихонов младший хоть и повзрослел, но остался все тем, же маменьким сынком. С годами в нем не прибавилось ни красоты, ни мужественности. Все те же большие серые глаза, которые видны даже под маской и вздернутый нос. Только теперь еще прибавились юношеские прыщи.
   - Рад встрече, Мария. - Он, как и отец, поцеловал ручку имениннице. - Прекрасно выглядите.
   - Селантий Матвеевич, по мне так время самое удачное дабы обсудить объединение наших родов. Жене через месяц исполнится девятнадцать лет, пора о женитьбе задуматься.
   У Марьи сжалось сердце, воздуха стало катастрофически мало, словно кто-то затянул корсет еще туже. Она быстро замахала веером, чтобы стало хоть немного легче.
   - Невеста застеснялась, - Геннадий Тихонов расценил состояние Марь по-своему, - краской залилась. Не волнуйтесь так, любезная, Мария Силантьева. Свадьбу сыграем, когда вы сами с Евгением решите.
   - Мне кажется гости уже заскучали, - Русалов пришел на помощь дочери, - Геннадий Андреевич, давайте мы с вами это обсудим в приватной обстановке чуть позже. А Марья еще не со всеми поздоровалась.
    
   Марья передвигалась по залу, как сомнамбула. Гости поздравляли ее, восхищались красотой и статью, но она почти не разбирала слов. Улыбалась и делала реверансы, благодарила, говорила ответные комплименты, даже не понимая, кому их раздает.
   - Разрешите вас пригласить?
   Марья обернулась и увидела довольного Евгения. На его лице играла змеиная улыбка. Губы вытянулись в тонкую нить.
   - Первый танец у меня занят папенькой, - мягко отказала девушка.
   - Селантий Матвеевич с моим отцом вышли в сад. Поэтому я готов повторить свой вопрос.
   Марья обвела глазами зал. Это прохвост Тихонов мог и обмануть. Но отца нигде не было. А вот бабушка наблюдала за Марьей. Сюрприз княгини удался. Она уж точно будет помнить его очень долго.
   - На нас смотрят, - поторопил Тихонов, - это не прилично, отказываться от танца.
   - Хорошо, - выдохнула Мария, и Тихонов закружил ее по залу.
   - Почему, вы меня избегаете? - Он жестом собственника прижал ее к себе. - Я вам совсем не нравлюсь, Мари?
   - Евгений, я не готова отвечать на подобные вопросы. Давайте просто танцевать.
   - Я не привык принимать отказы от барышень. - Его губы сжались в тонкую полоску, ноздри встрепенулись, а рука на талии девушки мгновенно вспотела. - Или генерал подыскал вам более походящую, по его мнению, кандидатуру? Какого-нибудь солдата?
   Марья попыталась вырваться, но хилый внешне, Тихонов держал ее железной хваткой. Девушка снова поискала глазами отца, но, увы, тот еще не вернулся, зато бабушка, похоже, осталась довольна. Графиня смотрела на танцующую пару с умилением и, обмахиваясь веером, улыбалась.
   - Вы делаете мне больно, Евгений.
   - Сожалею, не хотел. - Тихонов чуть ослабил объятия.
   - Простите, но я не могу оставить без внимания других кавалеров. У меня еще несколько танцев на вечер.
   Марья снова попыталась высвободиться, но потерпела неудачу.
   - Вечер только начался, успеете, - улыбнулся Тихонов. - Хочу, чтобы вы знали, Мари, если я чего-то решил, то добьюсь. Это касается всего. Вы понимаете меня?
   - Не понимаю. Отпустите меня, прошу вас.
   Тихонов больше не скрывал раздражения. Он снова притянул девушку к себе и попытался коснуться губами обнаженной шеи. Марья не смогла стерпеть подобной вольности и что было сил, влепила наглецу пощечину.
   - Не смейте так поступать! Никогда!
   - Простите, не удержался. - Все так же холодно улыбаясь, процедил Евгений, приложив ладонь к полыхающей щеке.
   - Прощайте. - Девушка вскинула подбородок. Ей необходимо побыть одной! Глотнуть свежего воздуха! - Я уверена, многие из присутствующих, будут рады принять ваше приглашение на танец, но не я!
   -Женька, ты чего? - К ним подбежали два молодых человека и подхватили Тихонова под руки, - простите его, барышня, наш друг не рассчитал с алкоголем, вот и вышел конфуз. Мы сейчас выведем его, воздухом подышит и все будет хорошо. Ведь так, Жень?
   Тихонов ничего не ответил, только дернулся, требуя освободить его и не извиняясь пошел прочь, протискиваясь среди гостей. Его друзья что-то объясняли возмущенным людям, улыбались и кланялись, как заведенные. Марье не хотелось смотреть на этот цирк. Тихонов подонок, но возможно теперь наконец-то отстанет от нее навсегда. К тому же она даже слышала что кто-то обещал вызвать его на дуэль.
   Развернувшись, она бросилась к противоположному выходу. Глаза застили слезы, и с ними не было никакого сладу. Если бы только могла, то немедленно уехала бы домой. Но бабушка ей этого не простит, да и папенька расстроится. Мария не заметила, как оказалась в саду.
   - Вы окажете мне честь, приняв приглашение на танец? - послышалось совсем близко.
   Марья хотела сразу же отказаться, сославшись на плохое самочувствие, но что-то заставило ее поднять взгляд. Под черной маской блеснули глаза. Те самые, что она много раз видела во сне. Гречишный мед, растворенный в янтаре.
   Этого просто не может быть!
   Не веря в происходящее, Марья несколько долгих мгновений растерянно смотрела на незнакомца.
   Может, она спит и все это ей снится?
   Но нет! Герой снов стоял перед ней. Живой и настоящий. Русые волосы с рыжинкой, стянуты на затылке в хвост, прямой нос, красиво очерченные губы.
   -Я не хочу возвращаться в зал, - словно оправдываясь, ответила она.
   -Музыка здесь хорошо слышна, - улыбнулся герой из снов и воздух куда свежее.
   Как заколдованная, Марья подала ему руку, и в тот же самый миг зазвучал вальс. Венский! Ее любимый! В музыку вплелись голоса птиц и стрекотание цикад, образовав самый прекрасный на свете оркестр.
   Мир вокруг перестал существовать, как только его ладонь легла на ее талию. Пространство вокруг взорвалось мириадами звезд и осыпалось к ее ногам серебристой пылью. Остались только они и больше никого.
   - Я счастлив знакомству с вами, - прозвучал бархатный голос незнакомца. - Меня зовут Алексей. Алексей Романов.
   - А я...
   - Мария Русалова. - Он опередил ее с ответом. Улыбнулся. - Хозяйка сегодняшнего вечера и самая красивая девушка из всех, что я когда-либо встречал. Если честно, не надеялся на танец с вами, но мечтал о нем, с той самой минуты, как увидел вас.
   - Вы мне льстите. Здесь множество барышень, гораздо красивее меня, - смущенно произнесла Марья.
   - Для меня не существует никого, кроме вас.
   Он не проявлял грубости, не был настойчивым, как Тихонов, но Марье так хотелось быть к нему ближе. В ней боролись робость и страсть, страх и желание. Вдруг Марью кто-то толкнул. Сзади раздался виноватый голос:
   - Барышня, простите великодушно!
   Она и не знала, что здесь еще кто-то есть. Марья успела заметить, что теперь они наконец-то остались в саду одни и вдруг почувствовала, что теряет опору.
   Ни что не могло избавить ее от позорного падения. Она почувствовала, как подвернулся каблук, нога запуталась в длинном кружеве юбки, Мария беспомощно взмахнула руками, но тут сильные руки сцепились на ее талии.
   Склонившись над ней, Алексей тревожно смотрел в ее глаза. Марья чувствовала на губах его свежее дыхание и не в силах противиться какому-то безрассудству, сняла с него маску и жадно вгляделась в милые черты. Он почти не отличался от незнакомца снившегося ей. Может быть волосы чуть светлее и больше зелени в ласковых глазах. Сердце заколотилось с бешеной скоростью. Все мысли разом вылетели из головы, звуки вокруг затихли. Она снова оказалась в мире, где есть только он и она.
   В его объятиях было уютно, и когда его губы приблизились на опасное расстояние, она подалась навстречу. Поцелуй был долгим и нежным. Голова кружилась, тело казалось невесомым, в желанных и нежных объятиях. Марья потеряла счет времени, и ей хотелось только одного, чтобы это никогда не заканчивалось.
   И тут она увидела Тихонова. Он стоял и смотрел на нее, и непонятно что было в его взгляде больше обиды или злости. Отстранившись от Алексея, Мария бросилась прочь. Подальше от музыки и суеты! Подальше от призрачного счастья!
   Углубившись в сад, где уже царили сумерки, она не смогла сдержаться, и слезы хлынули ручьем. Марья плакала, понимая, что теперь не сможет жить прежней жизнью. Если до сегодняшнего дня у нее были только сны, то теперь они стали реальностью. Жаль, что так поздно! Бабушкин "сюрприз" и папенькин разговор со старшим Тихоновым теперь означают лишь одно -- за нее уже все решили. Выдадут замуж за постылого Евгения, не спрашивая согласия. Если отец настоит на своем, а бабушка его поддержит.
   Но как же теперь быть с Алексеем? Она любила его еще в своих снах, и вот теперь сон стал явью. И этот поцелуй. Властный, но не грубый, нежный, но настойчивый. Губы и теперь горели огнем, внизу живота разливалась сладкая истома.
   Марье стало страшно. Она ведь его совсем не знает, а после постыдного бегства, скорее всего и не увидит никогда. Наверняка он принял ее за истеричную особу, что при первой возможности позволяет незнакомцу поцелуй, а после сбегает без объяснений.
   Или она ошиблась? И приняла первого встречного за героя снов? Ведь такое вполне возможно.
   Могла ли она спутать ЕГО с кем-то?
   Не могла!
   Мысли мчались в голове, как борзые за лисицей и вот-вот готовы были запутаться в пестрый клубок. Марья не смогла больше сдерживаться и зарыдала в голос, обняв старую яблоню. Сад был пуст и можно было дать волю чувствам.
   Подаренное папенькой колье, вдруг стало жечь кожу. Словно рубины раскалились и превратились в угли. Марья с ненавистью сорвала его с шеи и бросила в траву.
   Мысль о предательстве отца была невыносима. Грудь сдавливали рыдания, воздуха не хватало. Не к месту подумалось, что вот так же умирала матушка в темной воде пруда. Стало еще горше. А потом разум заполнила ярость. Ледяная, чернильная ярость. Она ни за что не станет женой нелюбимого, лучше пойдет к пруду и утопится. Только сначала исповедуется в церкви.
   Папенька никогда не веровал в бога, но зачем-то распорядился построить храм недалеко от их поместья. Как он говорил, сделал это в благодарность монаху за спасение.
   Решено! Она попросит у бога прощения и уйдет из жизни.
   Без любимого ей этот свет не мил.
   Любимый. Как сладко и одновременно мучительно горько думать так об Алексее. А он, скорее всего и не вспомнит о ней после бала. Утешится в объятиях какой-нибудь красотки. Мужчины относятся к любви совершенно иначе, об этом она читала в романах, которые были под строжайшим запретом бабушки и отца, но она тайком забирала их у подруги Аннушки и зачитывалась взахлеб.
   Для нее любовь волшебное чувство, которое заставляет парить и видеть мир только в ярких красках. Но так же ли относится к любви Алексей? Вопросов было много и ни одного ответа.
    
   - Мария Силантьевна? Уже вернулись? Отчего же так скоро? - Павел оторвался от молитвенника и удивленно посмотрел на девушку. Она шагнула в его келью и опустилась на лавку. Теперь, когда волны злости и отчаяния схлынули, силы покинули ее.
   - Что случилось?
   - Павел, я исповедаться хочу. Душу облегчить.
   Марья огляделась. Иконы смотрели со стен с укоризной, словно знали о ее мыслях. Казалось, что они что-то шепчут ей, обвиняют.
   Преподаватели говорили Марии, что никакого бога нет и на все воля человека, а не инфернальных высших сил. А она украдкой разговаривала с ангелами. Не зная ни одной молитвы, просила за папеньку, когда того волки в лесу погрызли и за матушку, чтобы ей на том свете было хорошо.
   - А Силантий Матвеевич, почему не приехал?
   - Задержался. - Ей совсем не хотелось разговаривать об отце, и о том, что произошло. Лишь бы поскорее все это закончилось.
   - Не мое это дело, но вы бледны и глаза покраснели. Что-то случилось? Мне можно рассказать все.
   - Для этого я и пришла! - вспылила Марья, но ей тут же стало стыдно. На Павла злиться грешно.
   Тот словно прочитал ее мысли, и, не отводя глаз, произнес:
   - Исповедь нужна грешникам, а не влюбленному сердцу.
   Марья вздрогнула. Слова Павла прожгли молнией.
   - Откуда... Как вы догадались? Я ведь ничего не сказала.
   - Не всегда нужны слова, Мария. Пойдемте. - Он указал рукой на едва заметную дверцу.
   Павел провел ее в небольшую комнатку. Здесь было чисто, светло и пахло свежим деревом. Он усадил Марью за стол и вскоре поставил перед ней чашку с ароматным чаем. Только сейчас Марья почувствовала, как сильно замерзла. Ее била дрожь, не смотря, что на дворе конец июля. Девушка обхватила руками горячую чашку и сделала большой глоток. Напиток обжег горло.
   - Аккуратнее, чай горячий.
   Марья всхлипнула, выпила чай и заговорила. Павел слушал внимательно. Ни разу не перебил, лишь кивал в такт рассказу.
   - Не нужно было уходить, - сказал он, когда Марья выплеснула на него свою боль, неуверенность и надежду. - Вы ведь не разобрались толком. Может батюшка ваш, вовсе и не о свадьбе беседы вел. С чего вы это решили?
   - Мне Евгений сказал! - всхлипнув, выпалила Мария и снова замолчала, понимая, насколько глупо и опрометчиво поступила. И как же теперь все исправить? Папенька будет гневаться, она ведь даже записки ему не оставила. И ожерелье подаренное выбросила. Что же теперь будет? - Мне обратно нужно! К папеньке! На коленях прощения просить стану! Что же я натворила-то? Ведь даже к пруду хотела пойти, чтобы утопиться, и на исповедь к вам пришла поэтому.
   - Нет греха страшнее, чем жизнь богом подаренную забрать. - Павел нахмурился, перекрестился и прошептал слова из молитвы. - А когда человек сам себя убивает, грех в стократ тяжелее.
   После этих слов, Марья, не в силах сдержать слез, кинулась к Павлу.
   - Простите меня, святой отец! Как грех мыслей этих с себя смыть? Как папеньке в глаза теперь смотреть? Как ему меня дочерью после всего называть?
   - Да полно вам, Мария Силантьевна. Подумаешь, с бала сбежала, эка невидаль. А с батюшкой вашим я сам побеседую. А вам книжицу одну дам почитать. Сейчас ступайте в дом, да спать ложитесь, а я стану генерала дожидаться. - Павел говорил спокойно, словно и не было тяжелого разговора.
   Марья кивнула, утерла слезы и вышла из кельи.
   В ту же ночь она слегла в горячке. Служанки не успевали менять на ее лбу повязки. Она почти не приходила в себя. Металась в бреду. Перед глазами вставали лица. Сначала маменька. Потом бабушка, которую держал под руку Евгений Тихонов. Молодой человек протягивал Марье золотое кольцо. Она надевала его на палец и только потом видела, что ободок изъеден ржавчиной. Евгений смеялся, а изо рта вырывался раздвоенный язык.
   Генерал пришел уже перед рассветом. Он гладил Марью по голове и обещал, что все наладится, все обязательно будет хорошо. Вот только ей нужно поправиться.
   Спустя несколько дней лихорадка спала. Марья очнулась, села и оглядела комнату. Она даже не сразу поняла, где находится. Последнее, что помнила - разговор с Павлом. Взгляд остановился на отце, спящем в кресле подле ее постели.
   Папенька! Наверное, он уже все знает! Какое изможденное у него лицо! Морщины стали глубже, вокруг глаз пролегли темные тени, и седых волос стало больше.
   Марья спустила на пол босые ноги, и сделала несколько неуверенных шагов. Голова кружилась, во рту было сухо и горько.
   Скрипнула половица.
   Генерал открыл глаза.
   - Марьюшка, ты очнулась! Радость ты моя! Как же ты напугала меня, доченька.
   Он вскочил на ноги, бросился к ней и заключил в объятия.
   - Папенька, простите меня, ради всего святого! - Она попыталась встать на колени, но Русалов ей не позволил. Взял дочь на руки и уложил обратно в постель. Но Марья вскочила и потребовала выслушать ее. - Я не могла на балу находиться. Не хочу я замуж за Тихонова! Папенька, я чуть не сделала большую глупость. Простите меня!
   - Павел все мне рассказал, Марьюшка. Это ты меня прости. Не волнуйся, Тихоновы больше не переступят порога нашего дома. Как ты могла подумать, что я ему тебя отдам? Если твоей бабке так хочется, то пусть сама за него замуж выходит.
   - У нее дед есть, - Марья рассмеялась.
   - Значит, пусть усыновит этого хлыща.
   Марья посмотрела на отца с благодарностью и обняла.
   - А что вам Павел рассказал, папенька?
   - Так все рассказал, золотце. Как ты с бала вернулась раньше времени, про то, что Тихонов к тебе приставал, и ты не смогла этого вынести. А что меня не предупредила, так испугалась, что гневаться стану. Но разве ж, я могу на тебя злиться? Я больше жизни тебя люблю. Не было бы тебя и меня бы не стало. Так и знай.
   Марья улыбнулась. Значит, папенька не знает про встреченного на балу незнакомца и про ожерелье не знает. А самое главное, что про ее мысли дурные не узнал и не узнает никогда.
   После выздоровления Марья часто стала бывать в построенной отцом церкви. Павел встречал ее с радостью. Учил молитвам, рассказывал о житие святых и иконах.
   Она просила оставлять ее одну. Говорила, что так чувствует себя ближе к богу, но на самом деле не хотела, чтобы хоть кто-то знал, о ком она молится.
   - Алешенька, родный мой. Доведется ли нам когда-нибудь встретиться? Что же я натворила? Сама счастье оттолкнула.
   В один из дней Марья вернулась с заутренней и попросила отца построить при церкви монастырь. Она твердо решила посвятить себя служению богу и уйти в монахини.
   Силатий Русалов принял решение дочери тяжело, но отказывать не стал. Видимо надеялся, что та сама когда-то одумается.
    
    
   1899 год. Алексей Романов.
    
   - Алешенька, родный мой. Доведется ли нам когда-нибудь встретиться?
   Звонкий голос еще слышался где-то далеко, и исчезал вместе с ускользающим сном. Алексей приподнялся на локтях и потряс головой, отгоняя обрывки наваждения, встал с постели и подошел к окну. Уже начинало светать. Разрисованные морозными узорами стекла были похожи на диковинные картины, а за ними, пушистыми хлопьями падал снег.
   Алексей прошел к столу и достал из ящика резную шкатулку. Эта шкатулка была его личной сокровищницей, в которой хранилось самое дорогое, что у него было - память.
   В голове зазвучала музыка. Он вспомнил бал в имении Соломатиных. Танцующие пары, разодетые по последнему слову моды. И ОНА. Словно мотылек в круге света. Мария Русалова кружила в танце с каким-то хлыщем. Он прижимал ее к себе и что-то шептал на ухо, а потом и вовсе позволил себе такое, от чего у Алексея до сих пор кулаки сжимаются в бессильной ярости. Хлыщ поцеловал ее. Только хорошее воспитание и безупречные манеры удержали его от того, чтобы набить наглецу морду.
   С трудом дождавшись, когда девушка останется одна, Алексей пригласил Марию на танец. Та хотела отказать. Он видел это по нахмуренному личику, но взглянула на него и вдруг поменяла решение.
   Она была очень близко. Непозволительно близко. Нос щекотал сладковатый запах жасмина, цветки которого запутались в ее прическе и делали похожей на лесную нимфу, что по странной случайности оказалась среди людей.
   Звучал вальс, но он слышал лишь ее прерывистое дыхание и стук сердца. Сдерживать себя не было никаких сил, она была в его руках: нежная, хрупкая, воздушная. Глаза из прозрачно-голубых вдруг сделались темно-синими и каким-то шестым чувством он понял, что напугал ее. Напугал свою нимфу. Хотел отстраниться и отпустить, но неожиданно она сама подалась навстречу. Ее рот призывно приоткрылся, и их губы встретились. Изящные тонкие руки обвили его шею, и свет вокруг померк.
   Сначала робко и нежно, потом все настойчивее он целовал ее, не в силах оторваться, словно нашел в раскаленной пустыне живительный оазис. Она отвечала неуверенно, будто это был первый в ее жизни поцелуй.
   Все закончилось неожиданно. Мария оттолкнула его и выбежала из зала. Он не посмел пойти за ней, боялся напугать еще больше. А когда решился, то в саду ее уже не было. Она исчезла, как и полагается нимфе. И подобно сказочной принцессе оставила после себя весточку - колье из кровавых рубинов. Украшение лежало в траве у яблони, камни светились, что угли. Он и сам не знал, почему сразу не отдал ожерелье генералу Русалову или старой графине Соломатиной. Решил, что передаст его лично хозяйке. Но вот уже декабрь был на исходе, а он так и не решился поехать к ней. Вдруг она его не ждет? Может и замуж уже вышла. Можно, конечно передать с посыльным, но искушение увидеть ее еще хоть раз сильнее.
   Он никогда не был трусом, а вот пред этой хрупкой нимфой робел, как студент первокурсник. И каждую ночь видел во сне ее глаза, слышал голос. Который звал его. Но Алексей все списывал на свои желания и не верил в то, что это может быть правдой.
   И каждый день теперь доставал шкатулку, в которой хранилось рубиновое ожерелье. Единственное, что связывало его с прекрасной нимфой. И пусть он совсем не знал ее, но видел ее красоту, кротость и чистоту. Этого было достаточно.
   Алексей, который привык к обществу светских дам, что похожи на фарфоровые куклы - без чувств и эмоций, влюбился в небесное создание в ту же самую минуту, когда она приняла его приглашение на танец. Мария была особенной. Она не падала в обморок, предварительно убедившись, что рядом найдется тот, кто поддержит ее. Не болтала без умолку о нарядах и кавалерах. Хотя им и поговорить толком не удалось. Но Алексей был уверен в своей правоте.
   Алексей почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. На пороге стояла матушка. В длинном бежевом платье, со светлыми волосами, заплетенными в косу. Алексей спрятал украшение и убрал шкатулку.
   - Ты давно за мной наблюдаешь? - смутился он.
   - Не хотела тебя отвлекать, - женщина понимающе улыбнулась. - Вижу, как вздыхаешь, тоскуешь.... Познакомишь меня с ней?
   - С кем?
   - С девушкой, которой ты купил ожерелье.
   И тут он понял, что все его страхи пустые. Нужно немедленно ехать к Русаловым и просить руки Марии. И будь что будет.
   - Матушка, я тебя люблю. - Алексей на радостях бросился к матери и обнял ее. - И ее люблю!
   - Я давно мечтаю о внуках, Алешенька. Приводи свою зазнобу знакомиться, что же ты ее от меня скрываешь?
   Алексей отстранился. Как сказать ей, что ожерелье куплено не им, а позабыто той самой зазнобой? Как он приведет ее знакомиться, когда еще сам не уверен, что не будет отвержен?
   Значит надо встретиться с Марией и все узнать. Может и не откажет.
   - Я скоро привезу ее, матушка. Обещаю. - Алексей сглотнул. Хоть бы все получилось! Матушка вон как радуется! Глаза светятся, морщинки разгладились. После смерти отца он впервые видел ее такой и не мог огорчить.
   - Как ее зовут, Алешенька?
   - Мария Русалова.
   - Русалова? - Женщина помрачнела. - Дочка Силантия Русалова?
   - Вы знакомы? - Алексей удивленно поднял брови.
   - Лично не знакома, но слышала о ней. Уверена, что ты сделал правильный выбор. - Глаза матушки стали печальными. Отговорившись нахлынувшей мигренью, она ушла к себе, ни что, даже странное поведение матушки, не могло сейчас омрачить его счастье. Он выбежал на улицу, даже не накинув тулупа.
   - Игнат? - заглянул он в конюшню. - Подготовь мне к утру экипаж.
   Конюх, крепкий, седовласый мужчина лет пятидесяти, не спеша засыпал овса жеребцам. Отставил ведро и подошел к Алексею.
   - Куда поедем, барин?
   - В Сухаревку, имение Русаловых.
   - Далековато, по морозу-то... - усмехнулся тот, окинул взглядом Алексея и махнул рукой. - Ступай в дом, барин. Замерзнешь. А завтра с рассветом буду ждать тебя.
    
   Всю ночь Алексей не сомкнул глаз и был несказанно рад, когда со двора послышалось ржание и зычный окрик Игната.
   Маменька тоже вышла проводить Алексея. Глаза покраснели, точно она проплакала всю ночь.
   - Матушка, что с тобой?
   - Просто беспокоюсь о тебе, Алешенька. Дорога неблизкая. Мороз.
   - Всего полдня пути, - улыбнулся Алексей. - С Игнатом не заплутаем.
   - Не извольте беспокоиться, - вклинился зардевшийся конюх, - довезу барина в лучшем виде.
   Матушка, наконец, улыбнулась, перекрестила сына и поцеловала в лоб.
   - Поезжай с богом, и возвращайся скорее.
    
   Уже на подъезде к поместью Русаловых, Алексея охватила дрожь. Ведь его никто там не ждет. Что, если Марья его прогонит? Вдруг ей уже суженого нашли? После бала прошло почти четыре месяца и за это время многое могло измениться. Может она и не помнит его уже?
   - Игнат, вроде церквушка за деревьями виднеется. Останови. Хочу зайти, свечку поставить.
   - Свечку - это хорошо, барин. И я, пожалуй, с тобой.
   За небольшим перелеском и правда расположилась небольшая церквушка. Была в ней и колокольня, но пока пустая. По всему видно, что церковь совсем новая. Ни ворот, ни забора, а чуть поодаль вовсю шло строительство. Видимо местные попы решили расширять владения.
   У входа, сидя на пушистом снегу, жмурилась серая кошка. Солнце светило ярко, отражаясь в миллионе снежинок.
   - Любезный, - Игнат поймал за руку мужика, тащившего на плече увесистое бревно, - в вашей церкви службы проводят? Али строитесь еще?
   - Церковь-то давно достроена. Вот только колокола пока не отлили. Генерал Русалов обещался к свадьбе дочери их заказать, а теперича и не знаем когда ждать. А во-о-он там, - работяга кивнул на стены, возле которых копошились люди, - монастырь возводим, по приказу дочки генеральской. И на кой он ей понадобился, ума не приложу, да у богатых свои причуды.
   Мужик уже хотел пойти дальше, но его остановил Алексей.
   - А дочку его как зовут?
   - Знамо дело как. Мария и зовут. Дочь у него одна.
   - И скоро свадьба у Марии Русаловой? - Алексей почувствовал, как надежды покидают его.
   - Да кто бы знал, - мужик сбросил ношу на землю и вытер лоб грязным рукавом, - вы гляжу, тоже из богатеев, вот сами пойдите да спросите. Дочка ихняя - вон она. - Мужик указал в сторону возвышающегося над землей фундамента.
   Алексей проследил за его рукой и нервно сглотнул, жадно вглядываясь в девичий силуэт.
   Мария стояла к нему спиной и о чем-то разговаривала с вихрастым парнем. Тот держал в руках исписанный лист и тыкал в него пальцем, что-то объясняя. На этот раз девушка была одета в короткий полушубок, отороченный мехом. Из-под него виднелось длинное серое платье, которое после памятного бального наряда, показалось Алексею мешковиной. Волосы убраны под шаль.
   - Это и есть твоя невеста, барин? - Игнат недоверчиво хмыкнул. - Монахиня какая-то, а не генеральская дочка.
   - Да она это. Не сомневайтесь, - напомнил о своем присутствии работяга. Наклонился, и, кряхтя, взвалил на плечо бревно. - Некогда мне с вами лясы точить, господа хорошие. Уж извиняйте. Работать надо.
   Некоторое время Алексей стоял неподвижно, боясь окликнуть ту, что являлась к нему каждую ночь во снах. Чей запах он помнил и сейчас. Жасмин и едва уловимый сладковатый запах кожи. Не духи, которыми было модно теперь обливаться, а естественный аромат, который хочется вздыхать снова и снова.
   - Слышь, барин? Ты пока истуканом прикидываешься, я пойду свечку запалю.
   - Стой, Игнат, я с тобой, - крикнул Алексей в спину удаляющемуся ямщику, не решаясь признаться даже самому себе, что до дрожи в коленях боится подойти к Марии.
   В церкви было тепло, пахло воском и ладаном. Шаги гулким эхом разлетались под сводами. Святые с икон смотрели строго, но не зло. Игнат перекрестился и посмотрел на Алексея. Тот неуклюже повторил его действие, потому как до сего дня не молился никогда. Хотя матушка и была верующей, но Алексея в основном воспитывал отец, считавший, что самое важное для мужчины уметь защитить себя и своих близких. А лоб перед иконами разбивать, какой в том прок?
   Игнат усмехнулся, но говорить ничего не стал.
   Навстречу им вышел высокий, бледный мужчина с блестящими черными глазами. Он был облачен в рясу священника, на груди висел массивный серебряный крест.
   - Здравствуй, святой отец, - первым начал Игнат, - дозволишь помолиться? А то смотрю, пустует обитель. Может, не рады здесь гостям?
   - И вам здравия, добрые люди. Храм божий открыт для каждого. У нас тут стройка вовсю идет, вот народ и не спешит пока. Как только монастырь возведем, даст бог к лету, так и прихожане пойдут. А вы к нам какими судьбами? Вижу не Сухаревские, а кроме усадьбы Русаловых поблизости и нет ничего.
   - А правда, что Русалов дочку замуж выдает? - Игнат не мог скрыть своего любопытства.
   - Откуда такие слухи пошли?
   - Да вот, работники ваши сообщили, - он никак не унимался и Алексей с трудом подавил в себе желание отправить его на улицу.
   - Сплетни это, - священник махнул рукой. - Вы помолиться хотели. Я мешать не буду, выйду на воздух, погода стоит хорошая, мороз вроде спал.
   - Странный он какой-то, - заговорщицки пробормотал Игнат, как только за святым отцом закрылась дверь, - глазищи видал какие черные? Как у цыгана какого-то.
   - Ты лучше за своим языком следи, а не за чужими глазищами. Как там говорится, не суди, да не судим будешь? Правильно?
   - Правильно, барин. - Игнат, кажется, обиделся и сразу перевел тему. - Ты за здоровье если просить хочешь, то вон, к Пантилеймону ступай.
   - А если не о здоровье? - Алексей взглянул на скорбный лик святого.
   - Будет здоровье, остальное приложится, - философски заявил Игнат.
   - Может, я о любви просить хочу?
   - Тогда это к Петру и Февронье, только нету здесь их иконы. Проси своими словами, барин, у всех святых и спасителя.
   Никогда Алексей не обращался к богу, а вот теперь решил, что не от кого больше помощи ждать. Говорят, он всемогущ и справедлив.
   Вспомнив, как крестился давеча Игнат, Алексей тоже осенил себя знамением. По телу пробежала едва ощутимая дрожь и где-то в груди защемило. Сердцу вдруг стало горячо. Алексей вспомнил, что в левом кармане у него лежит ожерелье Марьи. Пальцы нащупали металл и потянули. Рубины вспыхнули яркими огнями, отражая блики свечей.
   Сжав украшение в кулаке, он мысленно стал просить святых о помощи. Может они смягчат сердце юной Марии Русаловой и она не откажет ему.
   Массивная дверь за спиной едва слышно скрипнула, впуская вместе с холодом звонкий девичий голос, от которого стали ватными колени.
   - Павел, я, пожалуй, пойду домой. С архитектором все обсудили, мне его план понравился.
   Алексей медленно, точно во сне, сунул ожерелье в карман и обернулся, во все глаза разглядывая потерянную нимфу. Даже в обычной шале, даже в монашеском сером платье она не потеряла очарования. Сердце юноши колотилось так, что грозило выскочить из груди, а рубины, что он держал в кулаке в кармане, нагрелись так, что почти прожгли в нем дыру.
   - Мария, здравствуй! - тяжелый язык едва поворачивался в мгновенно пересохшем рту.
   Глаза девушки широко открылись. Мгновение она стояла рязглядывая его точно призрака, а затем бросилась к двери.
   Ну, уж нет! На этот раз он так просто ее не отпустит!
   Выбежав на морозный воздух, он на миг прикрыл рукой глаза, спасаясь от лучей солнца, а когда смог оглядеться, девушки уже нигде не было. Он, какое-то время, кружил по церковному двору, но нигде не обнаружил пропажи.
   - Барин, ты чего мечешься, как заяц меж волков? Монашку свою потерял?
   - Игнат, ты видел, куда она пошла? - Алексей подбежал к кучеру и схватил того за грудки, - отвечай.
   - Ты чего взбеленился, барин? Видел ее в окне мельком. Она церковь кругом обошла, так что во дворе не ищи.
   Алексей кинулся в указанном направлении, туда, где к церкви подступал лес. На девственно чистом снегу виднелась вереница следов. Они обрывались у белой стены, словно тот, кто здесь был, прошел сквозь стену.
   Что за чертовщина?
   Подойдя ближе, Алексей увидел, что в стене имелась незаметная дверца, вот только ни замка, ни ручки к ней не было.
   - Игнат! - обернулся Алексей к стоявшему неподалеку ямщику. - Найди мне священника.
   - Зачем искать? Вот он я. - Неожиданно потайная дверца распахнулась, выпуская священника Павла. - Выходил и слова ваши услышал. Что нужно?
   Алексей вздрогнул, обернулся.
   - Марию... - И поправился. - Я ищу Марию Силантьевну. Вот...
   Он достал из кармана ожерелье и протянул его священнику, но тот вдруг схватился за грудь и начал задыхаться. Лицо его посинело, глаза широко раскрылись. Не отрываясь, он смотрел на Алексея и наконец, прохрипел.
   - Ты... Он тебя убьет! Проклятие и... Ты...
   - Что с вами, святой отец? Чем помочь? - Алексей растерянно огляделся, не зная что делать.
   - Что же ты, барин, стоишь как кол проглотил, - Игнат казалось, совсем не испугался, - а ну хватай его под руки и в церкву заводи. Иногда на морозе такая беда может приключиться.
   На этот раз в храме Алексею было как-то не по себе. Иконы ощетинились колючими взглядами. От запах ладана замутило, голова закружилась, но священнику и впрямь здесь стало лучше.
   Не сразу, но дыхание восстановилось, лицо порозовело. Он еще держался за грудь, но стало ясно, что приступ прошел и опасность миновала.
   - Вот ведь бесовщина привиделась, прости меня, господи. - Павел, перекрестился и виновато посмотрел на свидетелей своей болезни. - Уж простите меня, что так вышло. Пора мне.
   Он развернулся, чтобы уйти, но был остановлен окриком Алексея.
   - Вы хотели мне что-то сказать, святой отец?
   - Говорю же, бес попутал, - Павел улыбнулся, но от Алексея не укрылось настороженность в его взгляде.
   - Вы сказали "Он убьет" и о каком проклятье шла речь? Я не уйду, пока не расскажете мне все.
   - Хорошо, пойдемте, - сдался Павел.
   - Барин, я тебя на улице подожду. - Игнат направился к двери и вышел, оставив их со священником наедине.
    
   Павел провел его в небольшую комнатку. Стены здесь были выкрашены в белый цвет. Стол, два стула, а в углу небольшая лампада, в которой теплился язычок пламени. Бесконечно долго священник готовил чай, потом читал молитву, прежде чем сесть за стол. Алексей почти потерял терпение, когда тот, наконец, заговорил.
   - Я знаю, зачем вы приехали. Но Марии, да и вам будет лучше, если вы уйдете и никогда больше с ней не встретитесь.
   - Не могу я так, святой отец. Люблю ее. Больше жизни люблю. Как ни старался, из сердца вырвать не смог.
   Павел опять надолго замолчал. Устав ждать ответа, Алексей поднялся.
   - Спасибо за гостеприимство.
   - Над тобой висит опасность, - будто нехотя проговорил священник, глядя в одну точку, - для Марии ты станешь проклятьем, но и избавлением. Вас разлучат, но вы снова найдете друг друга, когда собой быть перестанете.
   - Что? - Алексей нахмурился. - Я ничего не понимаю. Просто скажите, где я могу ее найти!
   Священник встал из-за стола и прошел к окну. Некоторое время смотрел вдаль, а потом изрек:
   - Силантий Матвеевич бережет дочку, как зеницу ока. Он согласился с ее решением и как только достроят монастырь, Мария примет постриг. Я дал ей свое благословение. Она теперь невеста Христа.
    -Еще нет! - выпалил Алексей, - пусть сама скажет, что не любит меня и быть со мной вместе не хочет, только тогда уйду.
   Павел нахмурился, стряхнул с рясы невидимые пылинки и холодно произнес:
   - Не мне судить. Я пытался предупредить, но знать господу так угодно. Сегодня переночуете в храме, места хватит, а завтра уезжайте!
    
   Завидев Алексея, Игнат заулыбался, пожал руку рабочему, с которым только что о чем-то горячо спорил и направился в его сторону.
   - Ну что, барин, едем дальше?
   - Нет, Игнат, сегодня остаемся здесь.
   -Как скажешь, барин, мое дело маленькое.
    
   Как ни странно, этой ночью, в маленькой келье Алексей спал крепко и без сновидений. Первый раз за долгое время ему не снилась Мария. Наверное, потому, что теперь она была совсем рядом и не призраком из снов, а живою, из плоти и крови. Утром тело болело, от непривычно жесткого ложа, он не обращал на это никакого внимания. Игнат чуть свет постучал в дверцу.
   - Едем домой, барин?
   - Нет, Игнат. - Алексей уже закончил одеваться. - Пока не увижу, пока не поговорю с Марьюшкой, нет мне возврата в отчий дом.
   - Э-э-э... - тот почесал голову. - Тогда, мож, я на стройке помогу? Сегодня как раз Илья-плотник захворал, вчера дровина на ногу упала. Мож, я за него побуду? Богоугодное дело, барин, стены святые возводить.
   - Как хочешь! - отмахнулся Алексей, выходя вслед за ним. В голове билась только одно. А если она не приедет? Если испугалась?
   Тогда и он останется здесь. Или поедет к ней в поместье!
   Время тянулось мучительно долго. Солнце висело в зените и, не смотря на мороз, Алексею было невыносимо душно. Он никак не мог дождаться ЕЕ появления. Чтобы хоть как-то себя занять, он наблюдал за строительством. Дело шло с размахом. По фундаменту было видно, что монастырь будет большим, словно туда собрались согнать целую деревню на служение богу. Да пусть хоть две деревни, но Марию он в монашки не отдаст! Он любит ее и сможет убедить, что ей себя хоронить не надо!
   Мария появилась только к вечеру, когда он уже потерял всяческое терпение и решился ехать в усадьбу Русаловых сам, но Павел отговорил.
   - Силантий Матвеевич гостей не жалует. Даже собственную тещу на порог не пускает. Он всегда был нелюдимым, а после смерти жены и вовсе затворником стал. Дочка для него единственная отрада, бережет ее генерал пуще собственных глаз. А Марья обязательно придет. Вот увидишь. - И шептал в сторону, думая, что Алексей не слышит. - Прости господи за грех, что на душу беру....
   Девушка была одета все в тот же полушубок, шаль и длинную серую юбку в пол. Заметив Алексея, она вспугнутой ланью бросилась бежать прочь, только видимо высшие силы были на стороне Алексея и девушка, запутавшись в длинной юбке, упала в снег.
   Подбежав к ней, тот подал руку. Испуганно глядя на него, Мария попыталась поправить съехавшую шаль, отчего та упала ей на плечи, открыв на всеобщее обозрение короткие белокурые локоны.
   - Что ты сделала со своими волосами? - вдруг спросил Алексей.
   - Вас это волновать не должно! - фыркнула Мария и отказалась от предложенной руки. Попыталась встать, но снова рухнула в снег.
   Склонившись, он обхватил ее за талию и поставил на ноги. Мария отпрянула от него, точно от больного проказой. Синие глазищи сверкали, глядя на него в упор. Оба молчали, не зная, что сказать.
   - Барин, так вот она какая - твоя зазноба. Красивая!
   Игнат подошел незаметно и теперь, улыбаясь, стоял рядом. От его слов Алексею захотелось провалиться сквозь землю.
   - Ты вроде на строительстве подсобить собирался, - напомнил он ямщику, - чего вдруг взялся в хозяйские дела влезать? Иди вон, - он не знал что сказать, - да бревна таскай, без тебя не справляются.
   - Так что же я железный что ли, барин? Вечер уже. Ужин у нас, вот пришел тебя пригласить, ты же за весь день и крошки в рот не положил.
   - Не хочу я, Игнат. Ступай.
   - Как знаешь. - Тот пожал плечами и, снова улыбнувшись молчавшей Марии, пошел прочь.
   Разговор никак не складывался. Сунув руку в карман, Алексей достал колье и протянул его Марии.
   - Вот, ты обронила тогда в саду. А я нашел и привез.
   В ее взгляде читалось облегчение и благодарность. Вещица явно была для нее дорога. Возможно наследство или что-то памятное.
   - Спасибо. - Она приняла украшение. От его взгляда не укрылась тоненькая голубая венка бившаяся на хрупкой, точно фарфоровой руке. - Это все? Тогда мне пора.
   - Не все, - Алексей понимал, что если сейчас не скажет, то другого шанса у него не будет, - я за тобой приехал.
   Сказал и страх, даже не страх - сомнение накрыло его. Почему он решил, что она должна его ждать? Почему уверен, что рада сейчас видеть? Может быть, она и не помнит его, а счастлива от того, что вернули ее побрякушку? С чего он решил, что она не такая, как все? В мечтах он видел их свадьбу, детишек и счастливую старость вместе, но хочет ли всего этого стоящая перед ним девушка с такими красивыми глазами?
   - Я ждала тебя, Алешенька, - неожиданно вымолвила Мария, - только поздно теперь, я больше не принадлежу этому миру. После Рождества поеду в Петербург, там приму постриг, а как построят монастырь, вернусь сюда.
   Алешенька.
   Собственное имя в ее устах звучало прекрасной песней, проливалось хмельным медом, пьянило и дурманило.
   - Еще не поздно все поменять, - Алексей обнял ее плечи и заглянул в небесные глаза, - я жениться на тебе хочу.
   Щеки девушки вспыхнули еще ярче. Она высвободилась из его объятий и покачала головой.
   - Я не могу. Дала обещание папеньке и перед иконами молилась. Теперь уже не поменять ничего! - она взглянула на него, точно ища подмоги.
   - Скажи, что не любишь меня, и я уйду. Сейчас же кучера позову, и больше никогда меня не увидишь.
   - Я не могу этого сказать, потому, как солгать придется. И отпустить тебя, нет никаких сил. Что же мы натворили, Алешенька?
   - Я все исправлю, - горячо пообещал он, - мы вместе исправим. Поедем к твоему отцу, руки твоей просить стану. - Он обернулся и зычно крикнул. - Игнат! Игнат, где ты?
   Ямщик появился так быстро, словно ждал, когда его позовут.
   - Чего шумишь, барин? Здесь я.
   - Готовь лошадей, мы уезжаем.
   - Да куда мы поедем, темнеет уже. Давай до завтра отложим.
   Алексей огляделся. Вот еще мгновение назад солнце садилось, а теперь уже и небеса потемнели, только тусклый свет луны, что заставлял пушистый снег вспыхивать мириадами блесток, да факелы, что пылали на столбах и прогоняли темноту, заставляли ночь отступать.
   - Завтра, значит завтра, - махнул рукой Алексей, - ступай, Игнат.
   Его голос заметно повеселел. Всего одна ночь отделяла его от счастья. Еще одну ночь он переждет. Лишь бы матушка не стала волноваться.
    
   Жесткая лежанка, на которой снова пришлось спать, теперь казалась пуховой периной. Игнат остался ночевать с рабочими. Алексей подозревал, что тот будет пьянствовать всю ночь, но зная своего кучера, не волновался. Утром тот будет как стеклышко.
   Хорошо бы и ему уснуть, но мысли не давали покоя. Алексей то видел радостное лицо матушки, когда он будет знакомить ее с невестой, то представлял их с Марией будущую жизнь.
   Дверь отварилась бесшумно. Затаив дыхание, он стал прислушиваться к крадущимся шагам.
   Неужели воры? Но откуда им взяться в церкви?
   Может Игнат решил вернуться?
   Впрочем, в церковных воров Алексей поверит больше, чем в ямщика, что откажется от самогона.
   В призрачном лунном свете ему удалось разглядеть невысокую фигуру, одетую во что-то бесформенное. Кто-то подходил к нему, явно не желая быть замеченным. Дождавшись, когда ночной гость подойдет совсем близко, Алексей одним неуловимым движением бросился на злодея и повалил того на пол. Тоненько ойкнув, гость затих. Лишь грудь часто-часто поднималась, да сердце колотилось как беличий хвост.
   - Алешенька... - послышался прерывистый шепот. - Это я....
   - Марьюшка?! - Он помог девушке подняться, усадил на лежанку. - Прости....
   - Это ты меня прости. - ее глаза лихорадочно блестели в ночном сумраке.
   - За что, родная? - Он привлек ее к себе.
   - За то, что испугалась. За то что умереть хотела, потому что жизнь без тебя - не жизнь.... - Она вдруг приблизилась. Чувствуя жар ее желанного тела, Алексей не удержался и нашел ее губы. Сжал девушку в объятиях.
   А дальше все было как во сне. Мария не сопротивлялась, а напротив, охотно отзывалась на жадные ласки. Серое платье, которое он успел возненавидеть, больше ничего не скрывая, упало на пол, где ему было самое место.
   Он не хотел спешить, понимая, что все это для нее впервые. Мария полностью ему доверилась, отдаваясь в его власть, и он принял ее дар. Он нежно вел ее по тропе блаженства, приближая к краю пропасти, в которой оба они должны были раствориться. Два тела стали одним целым и воспарили над землей. И преграды рухнули. Их больше ничего не сдерживало и не пугало. Их желания стали единым целым. И хотелось только одного, чтобы это никогда не заканчивалось.
   Губы искали поцелуя, руки исследовали каждый сантиметр, запоминая изгибы тела. Цветочный запах ее кожи сводил с ума. В какой-то момент Алексею показалось, что мир взорвался яркими звездами. Силы сразу же покинули его.
   - Я люблю тебя, Алешенька.
   Притянув к себе любимую, он улыбнулся.
   - Теперь мы всегда будем вместе!
    
   Утром Алексей проснулся один и поначалу даже решил, что все произошедшее ночью ему приснилось, но забытая на полу шаль, говорила об обратном.
   Наскоро одевшись, он вышел на церковный двор и огляделся. Все так же суетились строители, приветственно помахал рукой Игнат, но любимой нигде не было.
   - Она уехала... - раздалось из-за спины.
   Алексей поспешно обернулся, разглядывая Павла.
   - Куда?
   - В поместье, - ответил священник, - Силантий Матвеевич лично прибыл за дочерью, потому как она впервые не ночевала дома без его ведома.
   Алексей мысленно ругнулся. Упустил такой шанс! Ведь мог бы попросить ее руки и перестал бы терзаться. Теперь их ничто не разлучит! Сегодняшняя ночь все расставила по местам.
   - Игнат, седлай лошадей! Мы уезжаем! - раздался над стройкой его зычный крик.
    
    
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"