Запах жженого табака, въевшийся в пальцы, не давал забыть о прошедшем. Низко склонившиеся над Эшем пятиэтажки казались ему сволочно-угрожающими. Он был совершенно одинок в этом царстве малолетней уличной шпаны, быдла и пятиэтажек. Запах табака и спирта проедал мозг и хотелось блевать. Левая нога правою, шаг за шагом ускоряя шаг, Эш направлялся к проспекту. Все ускоряясь, он сунул себе в рот ментоловый леденец, от которого рот свело судорогой, по телу пробежали мурашки; Эш поправил шарф, ветер усиливался. Под напряженно дерзкими взглядами малолетних ублюдков, распивающих пиво по темным углам, Эш шел в перед, а в его голове, как в паровозной топке, клубились и смешивались сивушные пары и табачный дым.
Ветер развевал полы его пальто, норовил проникнуть под свитер и водолазку, норовил вынуть душу, вывернуть ее на изнанку, а в горле стоит все тоже ощущение желчи, и тошнота не думает отступать, напротив, она предательски крадется, накатывает все выше и выше.
Похолодало. Эша била дрожь, и он прятался все глубже и глубже в себя - туда, где теплее - куда-нибудь между сердцем и желудком, а, может, и печенью.
Голос, раздавшийся извне он почувствовал сначала кожей, а потом уже слухом. К нему вернулось зрение, и он увидел скрюченную желтую руку, потянутую к нему.
--
На хлебушек... - прошептала еще отчетливее старушка - сгорбленная, в легком осеннем плаще, она стояла в коричневой снежной каше.
Эш оставался в тени фонаря, свет освещал только носы его ботинок. Старуха стояла, почти прижавшись горбом к фонарному столбу. Коричнево-желтые белки глаз, желтая кожа и зубы, сиплый голос и почти пустая пачка "Явы", торчащая из кармана усилили вкус горелой травы во рту. Эш достал из заднего кармана смятый "Parlament" с пачкой сотенных купюр под целлофаном - сдача с бутылки водки (чертов перегар!).
Шум за его спиной отчетливо обратился в голос. Один из тех ублюдков, что неотрывно следили за ним с разных углов улицы писклявым голосом тараторил:
--
Это моя бабушка. Она не берет денег от мамы с папой. Они дают - она не берет... - пареньку на вид лет двенадцать-тринадцать. Бутылка дешевого пива торчит у него из кармана.
--
Тебе чего, пацан? Иди-ка к своей своре. - автоматически, мягко, даже ласково произнес Эш и повернулся к старухе.
Но ее уже не было. Пачка "Явы" валялась на грязном асфальте. Он наклонился и достал из нее последнюю сигарету. Прислонившись спиной к столбу, достал из кармана спички и с отвращением закурил. Ему было как-то наплевать на смесь перегара и дыма в его голове.
II
Призраки старушки и малолетнего ублюдка... хотя почему ублюдка? Что сделал ему этот юный представитель поколения Пива и Поп-корма? Тем, что повелся? Дык, все ведутся. Так надо. Это следующий шаг развития цивилизации. А потом - смерть.
Снежинки правильной формы, плавно кружась, опускаются с серых небес на спящую в электрической иллюминации землю. Голова Эша прояснилась, запах дыма уже не смущает его. Недокуренный остаток "Явы" валяется у него под ногами. Ненормальная собака крутится на месте, пытаясь укусить себя за хвост. Небо на востоке просветлело. По улице едет одинокий кэб и Эш поднимает руку.
* * *
--
Давно не виделись, Эш! Надо за это дело выпить.
--
Выпить - так выпить, Лилит. Деньги есть. Что будем пить?