Аннотация: Рассказ-продолжение-альтернатива по рассказу "К вопросу о циклотации". Конкурс фантастики памяти Б.Н. Стругацкого. 31 место из 42
И все-таки он был прав
В меру ухоженный и довольно симпатичный мужчина одним мощным рывком запрыгнул на сидение. Огляделся, щелкнул красным тумблером под потолком - панель у штурвала жалобно пискнула, моргнула диодами, люк автоматически захлопнулся, и громадина медленно, но неумолимо верно рванула к звездам. Еще переключатель - автопилот никогда не бывает лишним. Биоробот, казалось, возник из воздуха, зеленый и скользкий, как грязь, что облепила сапоги. Слизь, из которой он состоял, была такой же мокрой, мерзкой, до одури противной на взгляд и на ощупь. Но трогать как раз таки и не нужно. Да и не стоит. Сгусток молниеносно вцепился в штурвал, всосал его в себя, поглотил целиком и тихо-тихо утробно зажужжал. Что же, водит он на порядок лучше, трясти корабль моментально перестало. Теперь-то можно и подумать.
Мужчина брезгливо глянул на ноги. Модная прическа, дорогой костюм и выглаженная белоснежная рубашка - идеальный внешний вид по местным планетарным меркам - все вызывающе контрастировало с ужасными резиновыми сапогами. Смой с них грязь и глину, и ничего не изменится. Безвкусица и серость. Немного подумав, он ткнул пальцем в большую мигающую кнопку, крохотный экран бортового компьютера завис в воздухе на уровне глаз. Еще кнопка - пошла запись:
- Мда. Звезды исследуют, а у самих сапоги резиновые на ногах. Ученые. Как опрометчиво. Зато с ТЭМ-140 или как его там. Странные они, эти астрономы. И для них это совершенно не имеет значения. Только звезды и космос, звезды и космос! Ничего более.
Под сидением собралась уже довольно большая лужица. Вся эта маскировка и ненужная оболочка мужчину заметно раздражали. Он щелкнул пальцами, и острые лакированные туфли тут же забористо застучали начищенными каблуками по полу.
- Доложите обстановку на планете. - Механический голос, походивший по сладости и мягкости больше на женский, но в то же время резкий и холодный, выстрелил из динамиков.
- Двухступенчатая циклотация с трехмерным выходом дала сбой. Эволюция закрутила такой виток, что грядущий цикл попросту убьет все живое на планете. Они обречены.
- Диссипация неизбежна, - бессердечная, но отнюдь не безмозглая машина пропела страшные слова с прежней интонацией, - это заложено программой.
- Я хотел совсем другого! Как же досадно и обидно получилось. Какой-то час в лаборатории, ничтожный временной кусок, обрывок, огрызок! И все пошло наоборот. Перевернулось с ног на голову. База псевдожизни непредсказуемо обрела разум, кто мог предположить?
- Вполне ожидаемо.
- Тем не менее, я даже и не мог подумать! Чудеса. Рассчитывал, что к концу эксперимента псевдожизнь на планете достигнет уровня биоробота, - он брезгливо ткнул пальцем в сгусток напротив, - да и то при лучшем, оптимальном раскладе. Ладно - простейшие, растения - тоже ничего, но астрономы! Миллиметры, телескопы, чехлы! Это нечто!
- Разложение, распад, рассинхронизация, циклотация, - безжизненная машина повторяла слова снова и снова.
- Они такие смешные, - мужчина устало опустил голову и обреченно закрыл испуганные глаза, - летим домой, им уже не помочь.
- Уже прибыли.
- Эта обозримая вселенная преподнесла мне первый сюрприз. А дома еще сотня проектов, стоит проверить их немедленно, а то вдруг...
- Диссипация. - Все тот же ледяной голос перебил на полуслове.
Обжигающий яркий свет болезненно прорвался напрямую в сознание, выворачивая его наизнанку. Вспышка, взрыв, разложение, распад, диссипация. Боли он совсем не почувствовал. Все произошло молниеносно.
***
Чай в жестяной кружке, казалось, замерз, стал вязким и густым. Даже в термосе каким-то чудом остыл. Я выбрался из палатки на свежий воздух, глаза от книги жутко болели, а суставы в стареющих конечностях уже плохо справлялись с компораторами и прочей громоздкой аппаратурой. Отчего уверенно ныли на погоду и по-старчески занудно гудели. Зачем оно мне все на исходе лет? Не знаю. Нужно, и все тут. Это же так увлекательно.
Целебный горный воздух возвращал тело к жизни клетку за клеткой. Ночная прохлада и терпкая свежесть вековых сосен бодрили уставший организм, пуская по нему приятные волны тревожных мурашек. Громадная самодельная скамья уже который год одиноко висела над обрывом в этом месте - вид открывался воистину сказочный.
-Удивительная сегодня ночь, - слова слетели с губ, вспорхнули, сорвались с обрыва и пропали. Нет, не свалились в кусты под утесом, и не вспорхнули к звездам. И даже не рванули в недра, устремляясь к раскаленному ядру, как вы могли предположить. Нет. Тягучая, пористая мгла впитала звуки, как губка, запирая пленников навеки. Крикнешь - даже эхом не отзовется.
После той встречи тридцать лет назад я стал часто разговаривать с пустотой. Когда никого нет рядом и быть не может. Когда никто не в состоянии подслушать, и только мгла мирно наблюдает в ожидании очередной питательной порции - в такие моменты я мог себе это позволить. У палатки за спиной что-то щелкнуло. Крадется кто, или показалось? А может, и незнакомца в лакированных туфлях в тот памятный день тоже не было? Причудилось? Показалось? Померещилось? Не исключено. Да только мысли из седеющей головы никуда не делись. Остальные пропали уже бесследно - сбежали, завалились за плинтус, превратились в прах и пыль. Но только не эти. И дня не прошло, чтобы я не вспоминал разговор. Странный, пугающий, ужасный, но бесконечно завораживающий и влекущий. Эти мысли, как стальные шарики в колокольчике, что трезвонит каждое утро на посохе у пастуха, метались внутри меня из года в год. Из стороны в сторону.
- Циклотация, - проронил я в тишине.
Это чужое слово до сих пор казалось мне непонятным и зловещим. Десять тысяч, двадцать тысяч - мало нам отмерил незнакомец. Ой, как мало. И все-таки напутал?
- Что вы сказали, профессор? - взлохмаченный, помятый лаборант выскочил из кустов с кипой бумаг наперевес и грациозно плюхнулся на скамейку рядом со мной, не спросив разрешения.
- Циклотация, - протянул я вяло и кисло.
Что-то разъяснять этому наглецу мне хотелось меньше всего не свете.
- Я такого не знаю, - мальчишка задумался, зыркнул на небо, которое моментально вспыхнуло в стеклах его огромных очков россыпью маленьких мерцающих мошек, - что-то с циклами планет, определенно.
- Возможно. Ты чего ночью один бродишь? Магомед разве не рассказывал о громадном волке? - я специально сымитировал устрашающий голос.
Непреодолимо захотелось напугать юнца. Чтобы вскочил, убежал, смылся! Только оставил в покое.
- Рассказывал. Враки все это, - парнишка встал, выпрямился, будто на докладе сейчас выступает, этакий стойкий оловянный солдатик, - я что хотел. Данные пришли, сверхновая взорвалась.
- Когда рванула?! - Чуть ли не накричал я на парня. От шока даже выражаться перестал нормально и чуть не свалился со скамейки. Что уж сказать, новость всей моей жизни. Проворонил, старый осел! Скорее к телескопу!
- Пятьдесят тысяч лет назад, - юнец рванул вслед за мной, озвучивая подробности на ходу, - прямо в центре галактики!
- Что? Прямо в центре? - Я вцепился в мальчишку. - Ожидалось-то в созвездии дракона!
- Угу! В самом центре! В центральном центре, - и тут же он по-идиотски улыбнулся, сообразив, что сморозил непростительную чушь.
- В центральном центре, - эхом повторил я и замер.
Мой вскипевший разум отказывался воспринимать эту информацию трезво. Слова незнакомца, будто выжженные на сетчатке, всплыли передо мной яркой мигающей гирляндой 'Из центра. Из центрального':
- Вот тебе и рассинхронизация с диссипацией. Пятьдесят тысяч в один миг.
Почти что физически я почувствовал, как в голове разгорается пламя.
- Простите, что? - парень заглянул мне в глаза и пожал плечами.
Затем он хмыкнул и продолжил носиться вокруг аппаратуры, размахивая огромным ватманом, замаранным вдоль и поперек разнообразными кривыми, завитушками и таблицами, отчего-то казавшимися мне теперь мелочными и незначительными. Стало тошно и противно. Захотелось крикнуть 'Не мешай! Уйди'. Но я сдержался, улыбнулся и рассеянно пробормотал:
- Диссипация. Стул подай.
Не в силах устоять, я завалился на заботливо подставленный табурет и безмолвно уставился на небо, нарочно сворачивающее шею. И в ту же секунду попытался высказать все то, чем наполнилось за эти годы мое сердце:
- И все-таки он был прав.