Ренцен Фло. Глава 7. Синева

ГЛАВА 7 Синева

- А-а-андрю-у-у-у-ха-а-а-а, это кру-у-у-ть, а-а-а-а-а! - верещит она мне в ухо, а разрисованную в виде деревянной бочки с чертиками вагонетку с нами бешено-резко долбит на развороте, а потом, на спуске со всей дури плюхает в воду. Мы вылезаем мокрые, но счастливые, по крайней мере, она.

Начинает темнеть, и тысячелампочковые неоновотрубные огни, мелькая вокруг нас повсюду, словно горят ярче и будоражат наиболее восприимчивых. Ими усеяны, утыканы, из них состоят стенды, карусели, горки, ларьки и весь-весь этот пришлый, шумящий, звенящий, играющий, орущий, пропахший попкорном и сахарной ватой городок, выстроенный на Спортивной площади, куда на этой неделе, раз в полгода, привезли огромную ярмарку Шеббефесс. Это искаженное на местном наречии ее название "Шербенфест", то есть, праздник черепков, потому что раньше, в Средневековье это была огромная ярмарка, на которой продавали разную глиняную утварь.

О ней она как-то не подумала, когда я попросил ее сесть на метро и доехать до Центрального парка, только не подниматься наверх, а ждать меня на станции. Конечно, можно было бы встретиться и прямо возле Дворца Спорта, но тогда она лишилась бы сюрприза. А мне хотелось, мне так хотелось посмотреть, как лихорадочно заблестят ее глазки, по-детски приоткроется ротик и она восхищенно воскликнет: "Ух ты-ы-ы-ы, ни-ифи-и-гасе-бе-е-е!" И не ошибся, так и было.

Только для этого я извратился: когда мы встретились и нацеловались, завязал ей глаза (да, в натуре, так и сделал) и вставил наушники в уши, а сам поддерживал ее за ручку, вез еще остановочку на метро, поднимал на эскалаторе - люди вокруг смотрели на нас с неподдельным интересом. Переживал, что еще пересекая проспект, она просечет все по запаху жареного миндаля и сладостей, который бил в нос чуть ли не на километр от злачного места. Но я зря переживал. Она настолько отдалась этой таинственности, что не пыталась разгадать, куда ее ведут, а только пребывала от нее в сладостно-волнительном напряжении до того самого момента.

К горкам и аттракционам я с возрастом становлюсь все равнодушнее, а она - нет. Но ее эйфория передалась тогда мне в том смысле, что я был рад просто находиться с ней рядом и наблюдать за ней в ее очередной коротюсенькой, местами продранной джинсовой юбочке и белеьнкой маечке с изображением полосатого котенка с несоразмерно большими глазками, всего в пирсингах, с бутылкой пива в одной татуированной лапке, недокуренной сигаретой - в другой и надписью: "Are you kiddin` me, dude?" Чувак, ты че, прикалываешься?

После "Чертовых бочек", на которых мы как следует вымокли, она потянула меня на гигантскую восьмидесятиметровую "ромашку" с цепочками, почти насильно затащив на нее со словами: "Это не "Фрифолл", не боись, она только крутит". Бояться там оказалось действительно нечего, зато холодина была неописуемая, и я как можно крепче прижал ее к себе, пытаясь согреть. А на колесе обозрения мы просто и банально целовались всю дорогу, краем глаза отмечая раскинувшийся под нами во всей своей вечереющей красе город.

Я твердо решил напичкать ее всей ярмарочной снедью, которая только душе ее будет угодна, и вот после катания мы с ней поглощаем жареные колбаски с картошкой-фри, грызем засахаренный миндаль, догоняемся бананами в горьком шоколаде: "Кайф, Андрюха... ой, а купи мне еще вот эту сладкую, липкую, резиновую гадость..." - и после того, как я, недоверчиво качая головой, покупаю зеленые и красные кисло-сладкие резиновые шнурки: "О-о-о, м-м-м..." - закатывает от наслаждения глаза, а меня умиляет наблюдать, как она его выражает.

- Ну что, теперь не хватает одного: я должен заработать для тебя какого-нибудь гигантского медведя или зайца?

Она хохочет, это, мол, уже слишком, но я неумолимо тащу ее к стенду, где предлагается заработать вышеупомянутую зверюгу, сбив энное количество жестяных баночек. Но то ли я слишком уж пренебрегал своей спортивной жилкой последнее время, то ли ее присутствие попросту выводит меня из равновесия - моих успехов хватает только на какой-то брелок. Она хочет утешить меня и прямо перед стендом дарит мне свой самый страстный, самый утешительный поцелуй, на что чувак, работающий там, совершает нечто неслыханное для меркантильной сферы его деятельности: снимает нам с крючка огроменную черную овцу с белой мордой и вручает ее Оксанке, взяв с нас честное слово о неразглашении того, что в его стенде можно сорвать главный куш, стоит лишь как следует перед ним пососаться.

Скорость, адреналин, огни, музыка, овца под мышкой - Оксанка счастлива необъятным, бескрайним детским счастьем, а я не могу скрыть улыбки умиления, наблюдая за ней, за ее вертящейся, подпрыгивающей фигуркой, пританцовывающей в такт Usher, под его Yeah, yeah, yeah и прочему ярмарочному дэнсу, что гремит на нас со всех аттракционов. А ей пофигу, что это не ее любимый рокешник, она как заводная сейчас. Ой, слишком заводная что-то. Перевозбудился ребенок. А надо ли нам сейчас это. Моя улыбка, что скользит сейчас по ней, становится задумчивой. Я размышляю о том, что с ней теперь делать.

- Что, глупо себя веду, да? По-детски? Как маленькая? - смеется она, особо, впрочем, не смущаясь.

- Абсолютно, - подтверждаю я. - Ма-а-а-ленькая моя, - что-то пауза после последнего поцелуя слишком затянулась. А ну, сюда иди... - Ну что, довольна? Угодил? - бормочу ей в губы, то сливаясь с ними, то от них отрываясь, глажу ее по головке, как маленькую девочку, ласкаю ее личико и носик.

- Спра-а-ашиваешь! Горки-то я и так люблю, но ярмарка - это особое волшебство... Детство... Стоит мне ее только увидеть, и я в него возвращаюсь.

- Неужели в Ростове тоже бывали такие ярмарки?

- В Ростове, мой друг, -на-Дону были луна-парки, а в них - не просто волшебство, а в каждом - своя сказочная страна, - говорит она мечтательно, и в широко распахнутых ее глазах отражаются тысячи лампочек. - Ну, так мне тогда казалось...

- Сказочница моя, - прижимаю ее к себе. - Теперь куда хочешь? Желай... - несмотря на размах, предполагающий, что мероприятие сие длится до самого утра, Шеббефесс каждый день кончается четко в десять, а сейчас только около девяти.

- Остынь, бешеный! Ты чего - не нагулялся еще? Или у тебя сегодня энерджайзер в разнос пошел? Отдыхать не собираешься?

Целую ее звонко в губки: - Ты, Оксаночка, хоть и дольше моего у "больших" работаешь, но вот скажи мне по-честному, тебе уже случалось недельку подряд до четырех утра вкалывать? А потом опять являться к девяти?

- Ну нет, чтоб неделю...

- Вот видишь, а у меня ж закалка...

- Ну и на фига себя сейчас так мучить?

- А у меня такой измученный вид?

- Нет, хороший вид...

- О - комплимент, спасибо!..

- Но если мы еще куда-нибудь повалим...

- А-а-а, так я тебе сегодня вечером бодреньким нужен, - хохочу я, тиская ее.

- Нет, ты мне нужен...

- Я тебе нужен? Давай-давай, начало уже хорошее...

- Всяким...

Обрушиваю на нее новый шквал поцелуев, на этот раз от распирающей меня радости: - Солнышко, а ведь это - самые нежные слова, которые я от тебя слышал.

Она огорченно удивляется: - Неужели я такая неласковая?

- Ласковая, только сюсюкаешь со мной мало, - жалуюсь я.

- Да неужели тебе это нравится?

- Да вот, прикинь, есть такие мужики, которым это в кайф, чтоб их так обхаживали, оглаживали, сюсю-мусю с ними. Чтоб как водичка журчали, омывали их... Короче, научишься еще, - завершаю я со смехом, решительно пресекая проснувшиеся в ней протесты. - Итак, куда пойдем? - она мнется, но я непреклонен: - Ладно, тогда предлагаю совместный брэйн-сторминг: Силк? Что-то ар-эн-би, по-моему, не совсем то на сегодня, как думаешь? ТайфунКлаб? Кисляк после ярмарки? Само по себе неплохо, но как-то слишком уж вычурно для банального похода "потанцевать".

- Да уж, - соглашается она. - Тайфун элитарный дюже, там и фейс не пройти не слабо. - Смеется: - Как-то подорвались мы с двумя девочками туда, идем такие, нас нагоняют чуваки на машине, че, мол, девчонки, подвезти вас в Тайфун? Мы, мол, да нет, двадцать метров дойдем как-нибудь. Они разозлились дико. А потому что это мы им нужны были, чтобы повернее пройти. Одиноких мужиков без сопровождения туда могут и не впустить, чтоб стресса не было.

- Все с тобой ясно, анти-стресс ты мой. Так, продолжаем брэйн-сторминг. Ловинг...

- ...закрывают же... Ой, блин...

- Не боись, только ленивый не знает, что ваша команда в проекте по ре-девелопменту этого тауэра мутит. Да, Ловинг тоже в пролете. А жаль, там было неплохо. Но вот в Скай-лаунже Майль-галереи сегодня вечером русская вечеринка, там будет именно русский рок, так что предлагаю нам сейчас перекусить...

- ...переодеться?

- Но ты и так красивая...

- Ну уж не-е-ет, я в этом танцевать не пойду!

- Так, ладно, понял. Спорить с бабами по поводу шмоток - гиблое дело.

***

- Алло, Андрюш, привет.

- Привет, котик. Ну как ты, долго еще?

- Да нет, готова уже.

- Иду.

- Слышишь, прямо в лаунж иди тогда...

- То есть?

- Да я уже там...

А вот это уже интересно. Но я предпочитаю оставить разъяснения на потом, потом определиться и с мерой наказания для непослушного ребенка, вздумавшего своевольничать. А сейчас надо найти ее в лаунж.

И как это ей удалось так обскакать меня по сборам, ведь всякий знает, что девчонкам на них надо ровно вдвое больше времени, чем они изначально говорят? Да просто я... берлогу свою убирал. Ну, готовил к ее приходу.

А здесь уже народу битком. Да, точно, сегодня же пятница. Русскоязычные девчонки, все расфуфыренные, одна круче другой, от такого изобилия и блеска слепит в глазах. Но мне наплевать на всех, я пришел сюда ради нее, я везде ищу ее. Меня бесит, что она самовольно вошла сюда одна, а от того, что не сразу нахожу ее, у меня начинается какой-то непонятный зуд. Так, увижу - за руку схватить и - рвать отсюда. Попу бить. Или набить прямо здесь.

Она стоит ко мне спиной, а я офигеваю, завидев ее. Вот охреневаю реально и подскакиваю к ней.

- А глаза у тебя такие красивые в папу или в маму?

Что за... - внезапно до меня доходит, что перед ней стоит какой-то чувак и клеит ее. Странно, потому что публика здесь вполне приличная и цивилизованная - преуспевающие русскоязычные яппи из финансовой или подобной сферы. Слышь, мудило, откуда взялся? Или она его знает? Не-е-ет, быть не может.

Прежде чем его взгляд успевает упасть на меня, она чувствует меня спиной и оборачивается:

- Привет.

- Привет, - краем глаза зырю на субъекта, он фыркает и отваливает.

К моему желанию отшлепать ее прямо здесь примешивается еще покалывающая собственническая ревность и злющая веселость. Да-да, сейчас меня разберет смех. Ну не чертовка ли? Специально затем одна зашла? Распалить меня? Беззвучно угорает, так бы по губам и отшлепал. Но е-мое-е, красивая же какая... Так, хоть немножко приструнить ее надо, а то это ну ни в какие ворота...

- Вот бессовестная, - наезжаю легонечко так, - не успела войти - уже глазки строит. Меня не могла подождать?

- Ниче я не строила, - передергивает плечиком. - И вообще - что, на поводке меня держать собирался?

- А уж это, - прижимая ее к себе, убирая прядь волос с ее личика, - сугубо мое дело, что я там собирался и отчитываться перед тобой я не намерен, - вопреки шутливо-предъявляющему тону, целую ее нежно, закрывая глаза, вижу, что и она тоже свои закрыла. М-м-м-м, красивая, вкусная, нежная моя. Хулиганка.

На ней коротенькое платьице из серебристой мягкой ткани с голубым отливом. Оно играет вокруг ее тела волнами ночного моря, посеребренного лунной дорожкой. У нее полностью открыты руки, плечи, на которые тоже блестящими волнами спадают ее волосы. Длинные ее стройные ножки в блестящих босоножечках. Она как-то по-особенному подвела глаза, и от этого - или просто так, сами по себе - они сияют в неоновом полумраке лаунж, как две звездочки.

- Красавица... моя красавица, - бормочу ей, целуя. - Потрясающая моя... Сногсшибательная... С ума меня сводишь ...

- Спасибо, - шепчет она со счастливой улыбкой. - Рада, что тебе нравится.

- Будешь чего-нибудь?

- Нет. А ты может хотел?

- Нет.

Тебя хотел. Хочу. А так - I'm comfy, thanks. Нормалек мне, спасибо. - Пойдем танцевать?

- Пойдем.

Вечеринка русская, поэтому треки ставят тоже русские, но я в них все равно не разбираюсь да особенно ничего и не слышу, потому что занят ей. Она танцует по-другому, не так, как тогда, в Уил. Меньше движений и больше секса. Или я просто уже готов? Да, давно. Меня сводят с ума ее извивающиеся бедра, ее волнительная попа... съем сейчас... черт, ну не могу не держать постоянно на ней руки. А ее хитрые, смеющиеся глазки, манящие губы... Да, манящие... сколько всего можно с ними сделать. Вот хулинганка... С огнем же играет, думает, до бесконечности можно так меня мурыжить... По-до-жди...

Посматривает на меня иногда с улыбкой:

- Ты хорошо танцуешь, оказывается.

Не задумывался. И редко ходил куда-либо.

- Мне здесь нравится, - продолжает она.

А мне нравишься ты. Нравишься - это еще мягко сказано. Я ничего вокруг не вижу, только тебя. Мы танцуем довольно долго, она отдается любой музыке так, словно окунается в нее. А я окунаюсь в нее.

Вот ставят какой-то медленный трек, она прижимается ко мне, а я целую ее долго, страстно, не будучи в силах оторваться от нее, ласкаю ее тело сквозь легкую ткань платья. Интересно, она долго одевалась? Отдавала ли себе отчет в том, что недолго в нем пробудет? Мне безумно хочется сорвать его с нее, порозовевшей, потеплевшей, посмотреть, что там на ней под ним, есть ли что-нибудь. Что она надела сегодня? Мое воображение мигом включается, рисуя горячие картинки Оксанки в одних трусиках - чулочков, как тогда в моем порно-сне, на ней сегодня нет, жарко слишком. Надо будет как-нибудь самому на нее их надеть. От представления того, как она напяливает на себя самые умопомрачительные вещи, только бы возбудить меня, на мою физиономию сама собой наползает сладострастная ухмылка.

- Чего смешного? - спрашивает она.

- Так. Это ты хорошо танцуешь, - улыбаюсь ей и затем предлагаю: - Пойдем на воздух?

Надо срочно вытащить ее отсюда, если только мы не собираемся устраиваить показное порно на танцполе. А на приличные, нормальные танцы я уже не способен.

На террасе, где народ пьет и общается за столиками среди пальм в кадках и электрогирлянд, я веду ее к перилам, и мы смотрим на скайлайн ночного города. Вернее, она может и смотрит краем глаза, я же просто ее ласкаю - губами, руками, прижимаясь к ней, прижимая ее к себе. Даю ей, пусть хоть сквозь одежду, почувствовать все свое пылающее тело, все его части, даже те, которыми взрослый, воспитанный человек не будет тыкаться в девушку, по крайней мере, на людях. Она отдается моим ласкам, как только что отдавалась музыке, только сейчас я улавливаю в ее теле, ее взгляде какое-то напряжение.

- Чего боишься? - шепчу ей, задыхаясь. - Меня боишься? Не надо меня бояться. Все, все сделаю, как захочешь. Не захочешь - не сделаю. Только ты уж лучше захоти, пожалуйста, а?

Она тихонько смеется, но недолго, смех замирает у нее на губах, и вот уже она приглушенно стонет от моих поцелуев.

- Да, - продолжаю я, - а то я просто не выживу... Не вынесу больше это...

- Что - это? - спрашивает она, так же задыхаясь. - Что?.. что?..

- Это - самая долгая прелюдия в моей жизни.

Вроде ничего такого не сказал, но она, кажется, вздрагивает. А я продолжаю, целуя ее в упоении:

- Оксаночка... Ты даже представить себе не можешь, как давно она для меня началась...

Мой задыхающийся голос, мои лихорадочные ласки ее, похоже, возбуждают? Да, я это чувствую, трогая ее податливое тело и - боже, как передать словами это чувство, ощущение того, что и ты сводишь с ума, что и ты желанный, что тебя хочет желаемая тобой девушка?

- Оксана... Оксан... Ну пойдем со мной... Пойдем... - зову ее страстно, настойчиво, уже почти жалобно. И ответ ее на отчаянный мой призыв взрывает мне мозг:

- Да... Пойдем...

Впервые услышав "да" из ее уст, я хватаю воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Хотя нет, ведь сейчас меня как раз-таки бросили в воду. Наконец-то.

И я веду, увлекаю ее за собой.

Идти ко мне каких-то пять минут, но я словно в полусне, будто это не со мной происходит. Мне хочется нести ее на руках, уложить ее в них поудобнее, закрыть, схоронить от всех-всех вокруг, всех ценителей красивых глазок, всех существ мужского пола - или женского, если она и им нравится. Она моя, и я ревную ее к ночи, к темноте, что окутала ее, подобно покрывалу, к ночному небу, что сейчас у нее над головой и отражается в ее нежных, бездонных глазах, к луне, что смотрит на нее так спокойно и равнодушно, как будто ей все равно и все дозволено.

Нет, ночь, нельзя, не отдам. Мои руки станут ее покрывалом, ее одеждой. Она моя, небо. Мои глаза будут смотреть на нее, Луна, я буду отражаться в ней и упиваться ее обликом. Мое тело сольется с ее телом. Я так хочу. Я так хочу уже давно, и сдерживать это желание нет уже никакой возможности. Да, я забираю ее себе, как должен был сделать уже давно.

***

Вот она, дверь дома, в котором живу, куда привел ее. Пропуская ее вперед, продолжаю держать за руку, целую в затылок, пока она проходит. Вспыхнул автоматический свет, стоило нам войти. Она здесь впервые, возможно, при всем волнении, ей любопытно осмотреть все повнимательней, но я не могу... Я сейчас не могу... Это все - потом...

Видимо, такая энергетика у лифтов, что тянет на бесстыдства. Целуемся мы уже до того, как он приходит, но стоит нам оказаться в нем, как я подхватываю ее. Проведя по ее ножкам, раздвигаю их, задрав ее платьице, поднимаю, вешаю ее на себя. На ее личике удивление, она смотрит вопросительно - неужели я это серьезно? Да, секс в лифте - это заманчиво. Нет, я не хочу, чтобы наш первый секс был таким. Первый, да, первый, говорю себе. Только сегодня, сейчас - это и есть то... Нет, лифт оставим на заметку... Успеем...

Целуясь, как сумасшедшие, вываливаемся из лифта, выношу ее, несу к квартире, держа под попку. Вот будет видуха, если сейчас вывалит кто... Скорее занести ее внутрь...

- Держись за меня, малыш, - шепчу ей, одной рукой лихорадочно заталкивая ключ, целуя ее длинную, голенькую шейку, плечики... Даже на секунду не хочу отпускать... А она даже на секунду не хочет слезать... Уцепилась в меня крепче... Откидывается назад, сидя на мне, подставляет себя моим губам, ухитряется одной рукой еще и волосы мне лохматить...

Я заношу ее в свой дом. В мое жилище. Туда, где живу сам, туда, где до сих пор не хватало только одного - ее. Моего сознания хватает на то, чтобы где-то, в каких-то отдаленных закоулках отметить, заценить еще какие-то обрывки чувств, ощущений... Что то, что я принес ее сюда, к себе - это сюрреально, невероятно, словно мне снится очередной сон... Ведь только она их во мне вызывала... Но и закономерно. Так должно было быть, иначе зачем тогда все... И это сбылось. Я - дома. Она - дома.

Я распален до предела, распалил и ее, я же чувствую. Да, я обещал ей... Обещал, что все будет, как она захочет... Что все будет хорошо.

- М-м-м-м-м... - не в силах сдержать я сквозь стиснутые зубы приглушенного стона, когда в зеркало в прихожей смотрю на нас, на нее, на ее офигительную попу в моих ладонях, а темненькая полосочка стрингов у нее посрединке взводит меня покруче любого спускового крючка. Сейчас... Сейчас рассмотрю поближе, какого они цвета...

Она, вероятно, думает слезть, но я шепчу ей: - Постой, милая... Подожди... Вот сюда... - и несу ее в спальню.

Перед тем, как принести ее к себе, я старался подготовить это жилище к ее приходу... Я мог не напрягаться... Какой бы там порядок я у себя ни наводил, моя комната, ее, наша комната сделала все за меня... Синее... Тут все синее... Кровать, стены, вся комната погружена в синий свет... Синий свет на ней... В нем ее кожа кажется бархатно-смуглой... Ее волосы мерцают, переливаются... В ее глазах сияют звезды... Волшебный свет моей синей комнаты поразил ее, она прониклась волшебством сразу же, стоило ей в него окунуться, страстная, чувственная моя девочка... Ее дыхание учащается, а в глазках вспыхивают возбужденные, восхищенные искорки.

- О! - вот все, что она при этом говорит.

А я... Лишь краем своего разума я способен о чем-то думать, и мысль эта, что молнией бьет в мой мозг: "Так это же - тоже для нее. Нет, это - она. Твоя, ваша комната ее ждала, и теперь все в сборе." И правда, стоило появиться здесь, в этой комнате этому созданию, чье голубое сияние, однажды поразив меня, так и не отпустило с тех пор, как все преобразилось, и я допер, что живу, оказывается, в сказочной стране.

Опускаю ее на кровать, опускаюсь на нее, не отрывая от нее своих губ. С наслаждением ощущаю, что очутился между ее ножек, и она обвивает ими меня. Ласкает меня пальчиками, трогает мои волосы, спускается вниз. Я вновь и вновь сплетаю свой язык с ее язычком, зацеловываю ее до стонов, она то и дело выгибается, запрокидывая назад голову. А я уже спускаюсь губами к ее шейке, поднимая до подмышек, снимаю с нее платьице, пожирая взглядом ее бархатно-смуглое в синем свете тело... Красивый животик, талия не особо тонкая... Бедра какие, твою ж мать... Что это там, в лифчике, а? Не так много всего... А вот сейчас разберемся, ухмыляюсь я... Трусики кажутся синенькими, так ведь сейчас все синее, все, все...

Едва сдерживаю сладостный стон, когда чувствую, как и она своими пальчиками раздевает меня... Этот робкий, вопрошающий взгляд - можно, милый? Простишь мне эту вольность? Я не слишком распущенно себя веду? Смехотворность этого вопроса очевидна, но в ее взгляде он настолько искренен, что я воспринимаю его абсолютно всерьез и своим же взглядом, радостным, нежным, без тени подкола подтверждаю ей: "Давай, давай, детка..." Я ж взорвусь сейчас от прикосновения твоих сладких, тонких пальчиков к моей обнаженной, обнажаемой тобой коже... Душу ты мне обнажаешь, если хочешь знать.

Заводят меня ее робость и нерешительность, заводят до предела. Они подобны ласково плещущей водичке тихого, спокойного ночного моря, которую так и хочется взбаламутить с нещадным остервенением, обрушив на нее всю ярость ревущего во мне тайфуна. Будит она во мне зверя, что и говорить.

Она не решается, побаивается снять с меня все... А вот мне к счастью не надо строить из себя наивную целочку. Для нее настал какой-то особенный, заветный момент. А я не хочу быть с ней осторожным... С усмешкой, наслаждаясь ее робостью, снимаю с нее лифчик... Чувствую ее напряжение, почти перерастающее в страх, а сам издеваюсь над этим со жгучим наслаждением:

- Ой, ма-а-а-аленькие какие... Сладенькие мои... А ну, сюда идите...

Делая вид, что не замечаю ее стыда за ее маленькие сисечки, набрасываюсь на них, словно голодный волчара. Они и вправду маленькие, как у девочки, но нежные какие... Не задумываюсь, является ли это признаком склонности к педофилии, если меня прет от такого. А еще... Я ж не знал, что на таких маленьких грудках такие большие соски бывают. И они стоят, торчат мне навстречу, бесстыжие, влекущие, красивые какие, и я не жду приглашения дважды. Сначала тискаю ее груди, наслаждаюсь тем, что каждая из них как раз умещается в одной моей руке, потом лижу сосочки, тереблю их, покусываю, играюсь с ними, а они горячеют... Как бьет ее током от моих прикосновений, от моих страстных ласк...

Это какое-то особое место у нее. Меня и умиляет, и заводит одновременно, что она, бедненькая, комплексует из-за них, словно она там увечная, но напрочь забывает о своих комплексах, дрожит в моих руках, извивается, выгибается мне навстречу, когда ласкаю их по-настоящему. Теперь ее тело в моих руках подобно теплому, сладкому, созревшему, нагретому, налитому солнцем плоду. Неужели, ее солнце - это я?

Лаская ее, вижу, как она доходит до исступления, гладит мое пылающее тело... О, да она тоже умеет ласкать, и это кайф... Проводит по затылку, по спине, ее руки проникают к моим ягодицам и сдавливают их... А затем она стягивает с меня остатки одежды и первая обнажает меня, открывает меня, его своему томному, помутневшему, далеко уже не робкому взору.

Ну что, милая, увидела? Нравится? Взгляд ее переходит с него на меня - вот это глазюки... Жадные... Охренеть, неужели нравится... Неужели... Она протягивает руку, чтобы взять его, словно ребенок, что тянется к влекущей его игрушке... Вот только она не ребенок совсем... Она - женщина... моя женщина... О-о-о-о... да-а-а-а... А ведь я еще даже не снял с нее трусиков... Так в чем же дело... Как же это я так... Я обнажаю сладенькое место у нее между ножек - голенькое какое - и склоняюсь над ним, но она вдруг дергается от меня... Да ну на фиг, эти мне еще их, бабские комплексы... Вот реально не понимаю... То есть, понимаю, конечно, не совсем же тормоз, но не разделяю...

- Ну чего ты... - смеюсь я, приподнимая ее на руках, - ...думаешь, это для меня имеет сейчас какое-нибудь значение? - она зажимается, мечется, ей неудобно, стыдно, что я вообще заговорил на эту тему. А меня же возбуждает вызывать у нее чувство стыда, и я усугубляю: - А мне может грязненькие нравятся... - после чего ее глазки округляются от ужаса.

- Ладно... Расслабься, слышь, - усмехаюсь, несу ее в ванную, - Давай помогу, - уговариваю ее там, угорая.

- Ты чего... Я сама, - вырывается она.

- Так, - шлепая ее по голенькой попке - а-а-а-ах, сладко, вот, на тебе, на еще; блин, ей нравится, она подрагивает, а мне вставляет, - тебя никто и не спрашивает - а ну, подставляй все сюда...

Насильно мою ее, посмеиваясь, заглушая ее протесты поцелуями, тискаю ее разгоряченное тело - другая-то рука свободна... Она сдается, как и почти на все, к чему вынуждаю ее, более или менее. Она даже ласкает его мокренькими ручками, пока я стараюсь над ней. Ах ты ж, умничка... Так, все, сейчас, сейчас...

- Ну что, теперь мы чистенькие?.. Теперь можно?.. А?.. - шепчу ей, задыхаясь, тут же провожу по ней пальцами, потом вхожу в нее рукой. Она надламывается со стоном, а я ей: "Слабачо-о-о-к..." - и подхватываю ее и несу обратно на кровать.

Там я уже долго не чикаюсь с ней - вот она вся передо мной, сладкая, теплая, голенькая... И я пробую ее на вкус, и у меня кружится, пульсирует все от ее сладости. А ведь в моих порнухах я ни разу не целовал ее там. Видимо, даже мое больное воображение спасовало, признав, что все равно не в силах представить себе, как это может быть. И правильно сделало.

Может, ерунда это, но лизать ее - это неземное блаженство. Кайф не только касаться ее там, мокрой - ах, развратница, вкупе с ее маленькими сиськами она, там, голенькая - это вообще нереальное что-то. Но еще то, что я с ней делаю - от этого чувствуешь себя богом. Ее богом. Она тает от моих губ, моего языка, словно воск, и она там такая же горячая... Я чувствую ее, чувствую ее всю, как она раскрывается навстречу мне, какая она бездонная, и какое бездонное ее вожделение, открытое мной...

Она ласкает и его тоже, сжимает, гладит, мнет его своими шаловливыми пальчиками... Может, и я дождусь сейчас от нее... Но я по ходу совсем не могу уже... Да и не все ли равно... Будет же, все еще будет... А она на пределе... И ей вовсе не хочется кончать от моего рта, потому что она вдруг легонько отталкивает мое лицо от себя. Смотрит мне в глаза самым глубоким своим взглядом. В нем все сейчас - призыв, страсть, мольба, желание, синева эта бешеная и секс, секс, секс... И она просит меня тихо, низким, приглушенным голосом:

- Возьми меня, Андрей... - это как орудийный залп прямо в меня от ее простых таких слов, голоса похотливого, взгляда этого... - Возьми по-настоящему... Я хочу тебя...

Оксана... Девочка моя... Моя женщина... Я тоже хочу тебя... Давно хочу, безмерно, бесконечно... Как бьет меня от того, что это я так возбудил, взволновал тебя, что ты сама меня обо всем просишь...

Раздвигая ее ноги, вхожу в нее... Сладость... Горячее, сладкое глубокое озеро там, у нее внутри... Она стонет громче, устремляясь навстречу мне. Ее бедра, ее плоть словно приветствуют меня, когда я проникаю в нее, тоже со стоном, настолько она горяча сейчас... Настолько у меня все напрочь срывает от нее, что я тоже стону, мне не хватает воздуха... "Кайф какой, какой это кайф - быть с ней, быть в ней, двигаться в ней", - думаю я, если то, на что сейчас способен мой мозг, можно вообще назвать мыслями... А ничего более думать я просто неспособен.

Это потом уже я скажу себе, что все это - совершенно иное, все это совсем не так, как было до нее, не так, как было в самых реальных, самых явных моих снах о ней. Что никакие самые смелые мои фантазии не способны были передать ее такую - горячую, влажную, с полузакрытыми глазами выгибающую подо мной свое сладкое, упругое, податливое тело, устремляющуюся навстречу каждому моему толчку, вдавливающую меня в себя, полуоткрытыми губами шепчущую, стонущую мне: "Да... да... да... о, да-а-а-а"... И синий дурман этот вокруг нас, как он опьяняет нас, и без того уже пьяных друг другом...

Если в начале ее било током от моих ласк, то сейчас она вздымается, словно в ней внутри клокочет все, вот-вот вырвется наружу. Слегка приподнимая, я вонзаюсь в нее, наслаждаюсь ее телом и мне довольно, мне хорошо, я мог бы давно уже кончить просто так, трахая ее. Но я держусь еще, отмечая с радостью, что могу дарить своей девочке еще и еще этого наслаждения, что дарит мне она. С упоением чувствую ее всю там, обхватившую меня собой, чувствую, что она уже близко, ее стоны становятся другими, предупреждающими... Вот она... Вот... Сейчас придет ко мне... Моя... моя... моя... Какое хищное, радостное чувство обладания ею, управления ее чувствами, ощущениями... Хриплю ей:

- А, как сладенько нам... Как нам хорошо... Похотливая ты девчонка... Давай... Кончай...

А потом... Этот взрыв в ней, ее личико, искаженное почти болью... Ее необъятная в своей влажной глубине плоть... Вгрызаясь в руку, она силится заглушить свой стон, но не-е-е-ет... А ну, дай и мне послушать... Готов поспорить, что никогда в жизни не слышал ничего подобного... Правда... Не слышал... Ее: "А-а-а-а!" - это вопль, почти рыдание, оргазм сотрясает ее, подобно извержению вулкана... А кто она еще? Вулканчик мой...

Пи-пец... Я потрясен ее телом, ее чувственностью... Я и сам уже на грани. Но это опьяняет - видеть, чувствовать ее такой... И я хочу еще, хочу, чтобы она еще - так... Пока она кончает, замедляюсь, не выхожу из нее... Не могу скрыть, не хочу скрывать радостной усмешки:

- А кто сладенько кончил... Ах ты, бесстыдница...

Ей немного стыдно. Как безудержно она только что отдала мне себя. На то и был мой расчет. Козел я все-таки. Упиваюсь этой ее стыдливостью.

Целую ее с радостной насмешливостью:

- Кончила, солнышко? Хорошо тебе было, да? Ну скажи, - требую.

- Да... - слабо, несмело так...

Но она и сама целует меня, трется щекой о мое лицо, закрыв в блаженстве глазки, а я поднимаю ее. Она сидит теперь на нем. Я сажаю ее на свой письменный стол спиной к окошку, и, прежде чем она успевает разобраться, в чем дело, раздвигаю ее ножки пошире и трахаю на нем.

- Нравится так? - буравя ее - и взглядом тоже, допытываюсь между толчками и поцелуями. - Нравится? А ну, скажи... - она опять опускает глазки, неужели снова стыдно. - Как стонала сейчас, я думал, крышу мне снесет... - шепчу ей лихорадочно, жарко. - Думал, сам кончу с тобой... Давай, еще... Скажи... - целую в губы, легонечко шлепая ее по ним.

- Да... - стонет она. - Как хорошо... да... - возможно, сама не отдавая себе отчета в том, что делает, сжимает его собой.

- Ах ты, хулиганка... - вскрикиваю я. На меня мигом накатывает грозная волна... Нет, пока не входило в мои планы... Выхожу из нее. Вот безобразница... Ставлю ее на коленки, сейчас буду наказывать, как и обещал... Интересно, как она отнесется. Вот он я, в тебе опять... Вот это ох...еть... Глубже теперь... Она поддается мне.

- Не больно? - спрашиваю. Глажу по волосам... Целую шейку, спинку... Она оборачивается. На меня ее глазюками лукаво смотрит мордочка такого хитрющего, мать его, чертенка... Ах ты ж... Жадно всасываюсь в ее ротик... Звонко шлепаю ее по попке, теперь столь доступной моим посягательствам... Сжимаю ее, шлепаю еще... Еще... И... трахаю ее сзади... с наслаждением... Было ли у меня с кем-нибудь так?.. Не помню... А и пофигу...

- Скажи, если будет больно, - прошу ее.

- Немножко больно, - признается она со стоном. - Но... Приятно... ОЧЕНЬ... Ты так глубоко в ней...

Да-а-а... Это точно...

- Девочка моя, - глажу ее... - Сладкая... сексуальная самая... - глажу ее спинку... Скольжу к лопаточкам... Потом - ладонями вперед, обхватывая их, заключаю в них по теплой сисечке с очень тверденькими сосочками и мну их, пока сам шлепаюсь о ее попку, все ускоряясь, ускоряясь...

Как сладко она выгибается подо мной... Маленькая, похотливая моя кайфушка... Стонет опять, встречаясь своим телом с моим... Опять она на подходе... Знаю теперь... Может, сон это, все-таки? Самый жаркий, невероятный эротический, порнографический сон...

"Охренеть, как же повезло мне, придурку, как повезло, моя девушка в постели - жаркая, безудержная шлюха..." - вот это - сознательная мысль, и подумал я ее тогда именно так.

"Неужели у нее уже было в такой позе?" - в пелене сексуального тумана возникает в моей голове жгучий, ревнивый вопрос.

"А и пофигу... Спрошу как-нибудь, если поговорить больше будет не о чем... Долго так, кстати, не протяну" - соображаю, "слишком уж сладкая она... Эта шлюшка, там, подо мной..."

Вдруг у меня возникает шаловливая мысль. Словно моя девочка еще недостаточно мне сегодня позволила в эту первую нашу ночь, недостаточно меня ублажила, недостаточно отработала за свою вину, если таковая вообще имела место быть. Но... Не говорил я разве, что она будит во мне зверя? Говорил же... Будит же... Побуждает измываться над ней и кайфовать... Кайфовать... Не переставая шпилить ее сзади, под звонкие шлепки моего тела о ее тело тянусь через нее, через стол и открываю окно... Двигаю ее ближе, ближе к окну... Нас теперь хорошо видно с улицы...

- А... Ты что делаешь, - задыхается она. Опять к ней подкатывает то самое... - Увидят... Услышат...

- Пусть, - также задыхаюсь я. - Пусть... - и повелительно так: - Кончай...

Я вовремя подгадал момент, ее оргазм настолько близок, что она уже ничего не может с собой поделать. И еще... Я ведь тоже не останавливаюсь... Я ведь тоже трахаю ее жестко, потому что мне так нравится... И еще потому, что это безумно нравится ей... Так надо с ней, именно так... И она кончает... И ее трясут бурные всплески оргазма... И ее жжет стыд... Условности, комплексы говорят ей, что так делать было нельзя... Но она все равно сделала... Как сжимается все в ней в этот миг... Она ничего, ничего не в силах с собой поделать... Я чувствую... Я все, все чувствую... Она - раба своего тела, моя раба... Ощущать ее беспомощность... ее бессилие... ее неумение совладать с собой... то, как она боится, не хочет кончать, но кончает, не в силах сдержать этот взрыв... с каким отчаянием... ее стыд... какой это кайф... невообразимый кайф...

И я должен - с тобой... Я с тобой... Возьми меня... Берешь... Вот круто... Да... Да-а-а... Кончив, медленно глажу ее спину... глажу ее попку... исследую пальцами ее тело... какое нежное все, какое горячее... как мерцает твоя кожа, вся в бархатно-синем...

Обессилев, она опускается, ложится на стол, прижимается к нему щекой... Уже сдавливают ее стыд, обида, уже в горле ком, закипают слезы... сейчас... сейчас они затопят наслаждение... Но я поднимаю ее, разворачиваю к себе, держу ее в своих руках... Там нет... там никого нет..., шепчу ей, сжав ее лицо, настойчиво пронзая взглядом ее ошеломленные, ошалелые глаза, - ...забыла что ли, это же торговый центр... там никто не живет... и там не было сейчас никого... нас никто не видел... не слышал...

Сказать ей, сказать поскорей, напомнить, а то обидится и удерет... ищи ее потом... а если совсем не найдешь... нельзя... нельзя отпускать... не отпускать... не отпускать воздух... задохнусь без воздуха... задохнусь без нее... целую ее губы... сла-а-адкие, припухшие губы... сколько раз целовал их сегодня... сколько раз она целовала ими меня... сколько еще будет... зачем считать... проникаю в ее рот... смакую его... поглощаю ее... ласкаю ее... ласкаю настойчивей, неистовей... еще... хочу ее еще... иди ко мне... иди еще...

- Иди ко мне! - зову ее.

Ложусь на кровать, жду. Хочу, чтобы пришла сама. Ничего не хочу доказать, просто хочу, чтобы теперь было так. Она идет. Ложится на меня. Могу обнять ее, сдавить, впихнуть в нее руку, могу просто подождать, что будет делать она. Не заставляю, не прошу, жду. Как все клокочет внутри, дыхание спирает. Вот он, стояк опять. Она прижимает свое пылающее тело к моему... Только прижимает... Скользит им по мне, глядя мне в глаза этим мутным, лукавым взглядом, за который ее раньше сожгли бы на костре... Отрывает его, касаясь потом сосками моей груди, под которой рвет наружу лава... Сейчас, сейчас все взорвется. Но я - мужик...

Терплю. Терплю еще. Терплю ее ласки, дрожу под ними, как сопляк. Она гладит меня легонечко, мое лицо... теперь шею... теперь грудь... ласкает языком губы, избегает моего языка. Еще немного и наступит удушье... Трогает языком мои соски... Ах ты, ведьма... Что делаешь... Издаю глухой стон, словно мне пощекотали ножом открытую рану... Нет, справлюсь... Я справлюсь... Захочу - трону ее, не захочу - не трону... Ее руки скользят по мне, кончики пальцев обрисовывают очертания моих вздымающихся ребер... Ниже... Ниже - но нет, она обхватывает руками мои ягодицы, а сама склоняется надо мной, чтобы поцеловать... в пупок... Потом вскидывает на меня лукаво-вопрошающий взгляд - ну как? ...хочешь? У меня в глазах туман, для меня это - риторический вопрос.

Косая, надменная ее улыбка одним лишь уголком рта... Зеленющие глаза... Пронзительный свет их затмевает даже синеву вокруг нас... Глаза ведьмы... Распять тебя, распять... И меня вместе с тобой распять... Где-нибудь у ног твоих... От ягодиц ее рука скользит к нему... Он сам прыгает к ней в руки... Вот предатель... Она гладит его... Ласкает его... Все та же дерзкая улыбка на губах ее бл...дских... Мой взгляд делается умоляющим... Возьми его... Возьми меня...

И тогда она берет его... А я делаю "о-о-о"... И еще... И еще... А потом - все... Финиш... Потом срываюсь с цепи. Какого черта. Я сам того не хотел, но ты... Ты не оставляешь мне другого выхода... Это ты во всем виновата... Ведьмы всегда во всем виноваты... Обхватываю ее лицо. Наматываю на пальцы ее волосы... Сильнее толкаю ее ротик на него... Возьми его глубже... Глубже... Вот так... Так... Та-а-ак... Хорошо-о-о, черт меня раздери... Теперь - все...

Нет, не все... В отдаленном уголке моего воспаленного мозга вспыхивает что-то, похожее на мысли... разум... Мне хочется, чтобы и ей было хорошо. Отрывая одну руку, погружаю в нее... Да ей уже хорошо... От всего этого... Сейчас... Я отстраняю ее от него, потом впиваюсь в нее языком там, внизу... Что, кто кого теперь, а?.. Ой, какие мы беспомощные вдруг... Как нежно, сладко стонем... Как мягка, податлива твоя плоть в моих руках. У меня на языке... Я ломаю твою плоть... Ломаю тебя... Крошу в мелкую крошку... Ты не принадлежишь более себе... Ты принадлежишь мне... Стони... Стони еще, я тебя сейчас разорву... Готова?.. Поехали?.. Она пытается оторвать мое лицо от себя... Потом сама меня, его в себя направляет... Эй, кто дал тебе право мной командовать... Кто разрешил... Накажу... Держись...

Не вхожу - врываюсь в нее... Я - бесноватый, а она - ведьма... Приподняв, люблю ее стоя, опуская на себя, вот так... так... так... она впилась ногтями в мои плечи, в спину... она выгнулась назад, далеко назад... она стонет, почти рыдает.

- Скажи... - хриплю я... - Скажи, что я с тобой делаю, а?.. Ну скажи... Скажи, что мне сделать с тобой еще?..

- Трахай меня... трахай еще, - стонет она.

Не выходя из нее, опускаю нас на кровать. Замедляюсь... Я глубоко в ней... Очень глубоко... Этот синий свет на ней, он сводит меня с ума... Она сводит меня с ума... За это и я свожу ее с ума... Целую ее в открытый рот... Отстраняюсь... Хочу слышать ее... Хочу слышать, что я - в каждом ее стоне... Каждый мой толчок в ней под музыку ее "а-а-а"... Пронзаю ее медленно, вживляю свою плоть в ее плоть...

Это - мое наказание тебе... Это - моя награда тебе... Не отводи своих глаз от моих... В синем свете они тоже синие... Но я-то знаю, что они черные... И зеленые... И всякие... Я люблю их такими... Смотри мне в глаза... Смотри, когда кончаешь... Я не дам тебе отвести глаз...

Она кончает, стонет - ее глаза абсолютно пьяные, невменяемые, по щеке ползет слеза... Перед этим не устоять никому... А я и так достаточно терпел... На же, на тебе, вот тебе - я... И я извергаюсь у нее внутри со стоном... И она не дает мне отвести глаз, хотя мне так хочется закинуть назад голову...

Роняю голову на нее, она машинально гладит мои волосы... Дышим оба шумно, постанываем... Немного придя в себя, вытираю ее слезу, слизываю языком. Эта соль у меня на языке слаще нектара... Это вкус твоего экстаза... Я залюбил тебя до слез... И я не намерен останавливаться...

Затишье. Нужно восстановить силы. У нас с тобой впереди еще целая ночь. Жаркая, сумасшедшая, синяя ночь. Пьяная ночь. Пьяная тобой. Пьяная мной. Пьяная нами. И не только эта одна.

***

Утро. Когда мы уснули? Когда я перестал ощущать ее на себе? На нем? Я любил ее много раз этой ночью. Я не знал, что могу так. А этой ночью... Я даже не задумывался, я просто делал с ней, что хотел... А она позволяла мне все... Она отдавала мне себя...

Синяя ночь... Наша первая, настоящая наша ночь... Этой ночью она стала моей, моей по-настоящему. Моей женщиной. А я стал ее мужчиной. Желанным ее мужчиной. Да, она тоже хотела меня. Хотела много раз. Звала меня. Вспоминаю ее безумные слова, ее слезы, крики, стоны. Этой ночью я вдруг понял, что она никогда, никогда больше меня не оттолкнет. Что она никогда не скажет мне "нет", что будет дарить мне себя всегда, стоит мне лишь захотеть. Будет дарить, давать, отдаваться мне столько, сколько я захочу. Так, как я захочу. Она всегда будет для меня готова.

А все, что было до того - неважно. Вот оно, наше, мое первое пробуждение. Я проснулся, подразумевая пробуждение Будды. Я прозрел, я понял, как все должно быть. Понял, ради чего все было, ради чего, зачем жил.

Да, за все эти годы я не раз думал о том, далеком нашем первом слиянии, когда мы были еще совсем молодыми и другими - думал, не вспоминал, потому что не знал, не мог ничего вспомнить. Должен был бы спросить у нее, но не мог и не спрашивал. Думал я о нем - не со стыдом, нет, но с грустью и сожалением. А теперь... Нет, я не жалею ни о чем. Не случись тогда так, как случилось, возможно, мы были бы с ней вместе уже много лет. Много счастливых, благодатных лет. Но случилось - и вот мы вместе теперь. И не случись, возможно, теперь не было бы этой синей ночи. А ради нее можно и целую жизнь прожить и знать, что прожил не зря.

Мне больше не грустно думать о том, что я сделал с ней тогда. Просто я понимаю, что и то - тоже наша с ней история, и что я хочу знать все и спрошу у нее обо всем, что помнит она. А если ей будет больно, я утолю ее боль, утолю поцелуями, ласками, собой. Я теперь уже понял, я знаю, как.

Она спит, абсолютно обессилев от любви, от моей любви. Уже позднее утро, возможно, скоро - полдень. По ее спящему лицу, в ее золотистых с темной рыжинкой волосах скользят солнечные блики. Впервые смотрю на нее, такую. Спящую в моей постели. В нашей постели. Рассматриваю ее в ярких лучах солнца, а не в пьяной синеве прошедшей ночи.

Ее глаза закрыты, они лишены сейчас всей силы своего магнетизма. Вместо этого на ее розовеньком от сна лице чернющими, волнительными стрелами доминируют брови. У нее слишком выразительные глаза, чтобы чрезмерно задерживать взгляд на бровях. Но когда глаза ее не притягивают к себе, не владеют моим взглядом, то я вижу только эти черные дуги, черное, пушистое обрамление длинных ресниц, и мне кажется, что в моей постели спит сладким сном царевна из тысячи и одной ночи.

В ее облике определенно есть что-то восточное, чернявое. А этот прямой профиль, про который она уже успела нажаловаться мне, обозвав его "носярой". "Триполитовский нос", - говорила она про него. У ее бабушки фамилия в девичестве была "Триполитова", значит, объясняла она, нос греческий не только по форме. Я легонечко его трогаю, целую, едва касаясь губами; может, не проснется. А вот глаза у нее, что закрыты сейчас - это что-то отдельное, что-то из ряда вон, не поддающееся никакому описанию. Нет, не тысяча и одна ночь - тысяча и одна... она... Оксанка... Моя женщина...

Ох, намучаюсь я еще с ней, как пить дать, с ее настроениями намучаюсь. С ее переменчивостью, подобной Луне, приливам-отливам... А и ладно... Справлюсь... Приручу ее, мужик же. Зато... Как же, черт же меня раздери, сладко с ней. Кайф какой, вспомню - аж стонать, кричать хочется. Жизнь не жалко за это отдать.

Ей жарко спать, она накрылась простыней до пояса, и теперь я ласкаю взглядом ее нежные маленькие сисечки, которые она во сне выставляет напоказ с таким милым, наивным бесстыдством. Вот они, большие, темные соски, бесстыже торчащие даже во сне.

Взглядом? Взглядом ласкаю? Не-е-ет, не только взглядом, не только... Черт, я уже не понимаю, что со мной вдруг происходит. Только что боялся разбудить ее, а теперь жадно протягиваю к ней руку и с наслаждением ощущаю в своей ладони все нежное тепло вместившейся туда груди - но это только одна, а я хочу обе, вот и начинаю ласкать их, пока она спит. А она уже не спит. Что я наделал...

Я вдруг снова хочу ее и, продолжая мять ее грудь, уже присасываюсь к ней поцелуем. Я не даю ей спать, но она не сердится, поддается мне сразу и ласкает меня в ответ, сонно гладит мои волосы, ласкает меня, трется о меня... Я осознаю, что сейчас мной движет жаркое, эгоистическое желание, которому абсолютно плевать на то, выспалась ли она. Она теперь моя, она со мной, и она теперь будет мало спать, думаю я с какой-то внезапной жестокостью.

Ее груди уже пунцовые от моих терзаний, оторвавшись от ее губ, я ласкаю их по очереди языком, покусываю, несмотря на ее протесты - единственное, чего она не любит, что я делал бы с ее сиськами, и что я делаю все равно, вот такой я зверь. От всего остального ей срывает башню. Я опускаюсь ниже к ней и целую ее между ног, она мечется по кровати, а я довожу ее до полного, до полнейшего исступления, пока она сама не просит со стоном, не вводит меня в себя и не отдает мне себя, поднимаясь мне навстречу при каждом моем толчке. И мы снова тонем в море любви. А потом это новое наслаждение, наконец, выматывает меня, заставляет меня угомониться самого и дать поспать моей девочке.

***

"Малыш, привет. Как ты? Извини, что не дал выспаться сегодня утром. Ничего не болит)))? Скучаю по тебе."

"Привет, Андрюш. Не болит. И не заболит, не дождешься. Тоже скучаю."

"Ненасытная. Я сейчас не могу."

"Я разочарована."

"В смысле, мне работать надо. А ты, типа, всегда хочешь? И можешь? Я зайду за тобой."

"Всегда. Ладно, тогда - frohes Schaffen. Хорошо поработать. Куда пойдем?"

"Врушка. Заливала. Бесстыжая. Пофигу. В парк? По пути чего-нибудь возьмем, на травке поваляемся и захаваем."

"Круто. Буду ждать."

"Жди. Облизываю всю."

Все те первые наши выходные мы с утра до вечера, а потом опять до утра занимались с ней любовью у меня в квартире. Когда уставали - засыпали. Когда просыпались, слонялись по комнатам голиком - в душ, где тоже помылись вместе, завершив сей ритуал омовения бурным, мокрым сексом, который перенесли из душа в ванну. Заводиться уже от одного вида ее мокрых, русалочьих волос, того, как она подставляет воде свое лицо, ее распаренного - холодный душ она даже в жару не любит - тела, по которому стекают горячие дождики, входить в нее, трахать ее такую - мокрую, похотливую, жаркую, стонущую русалку - это...

Заперлись голиком и на кухню, где она нажарила мне блинчиков, а я трахал ее, пока она их жарила - сначала сзади на нее посягнул, пока она стояла у плиты, потом завалил ее на стол, пока она, держа в одной руке деревянную лопаточку для их переворачивания, а в другой - столовый ножик для их смазывания, поучала меня со стонами:

- А... вообще... для этого... о-о-о-о,.. нужна- а-а!.. а-а-а! - кисточка...А!.. да...

- А... какая?..

- Си-... ли-... КОНОВАЯ!!!... ДА!!!

И я даже не задумывался, насколько все-таки неожиданно и фантастически волшебно свалился на меня этот безостановочный кайф, происходивший теперь постоянно, когда со мной была она, и чем я вообще его заслужил. Я просто решил для себя, что теперь все так, как должно было быть. Что иначе и быть не могло. Что, вот, блин, и ты, гребаная жизнь, пришла ко мне наконец именно такой, о какой я, дурак, и не мечтал даже. Все. Понял, принимаю. Беру тебя. Беру ее. Еще. Еще. И еще.

***

Что ж, посмотрим, как у нас все проходит среди недели. Да как? А вот как: от одних голимых сообщений, которые и писать-то время не всегда находится, от позднего утра до позднего вечера мы с ней живем в непрекращающейся ломке. Утра у нас поздние, потому что в них я со сладостной благодарностью судьбе и физиологии наконец-то нахожу применение утренним явлениям, обрушивая неиссякающую энергию на, вернее, в свою сладкую, безотказную девочку.

Не получается проводить вместе все обеденные перерывы. Иногда у меня их попросту не случается. Еще, если намечается долгий вечер в офисе, предпочитаю пропустить перерыв, только бы сократить вечернее время работы и подольше побыть с ней.

И еще. Мне ново это. Что можно так часто хотеть секса с девушкой. С моей девушкой. С ней. С Оксаной. Что у меня может встать, стоит мне лишь услышать по телефону ее сексуальный голос - как это у нее так получается? Говорить в трубку так, будто она стонет, при этом говоря абсолютно спокойно, нормально и не выпендриваясь? Неужели, кроме меня никто не замечал? Сгораю, думая, что вот, вероятно, многие, с кем она по работе говорит по телефону, себе там не бог весть что представляют, не зная ее даже, только голос ее слыша. А я ревни-и-ив, оказывается ...

А иногда эта бесстыжая чертовка, если ей нечего бывает делать - переговорить, что ли в Бергхаузен Клее с кем-нибудь, пусть ее побольше загружают? - да нет, не стоит, конечно - начинает откровенно хулиганить. Шлет мне фотки, на которых красуется или только ее ножка в хай-хиле - для меня их дома не надевает, поросенок, мол, это - в офис. Или фото своей попы в какой-нибудь юбочке. Или язык высунет и сфотографирует. Но клянусь, это - еще полбеды.

Иногда эта бессовестная катает какие-нибудь коротенькие, но беспредельные порнографические рассказики с нами в главных ролях и шлет их мне. Еще озаглавив как-нибудь на латинице, вот ненормальная, типа "Confessions of a naughty slut" - Откровения бесстыжей шлюхи. Как еще на гребаном гриновском спам-фильтре ни разу не попались... А ПОТОМ - ЧТО ХОЧЕШЬ, ТО И ДЕЛАЙ до самого позднющего вечера, вот не вру. Ведь у нее же, мать ее, так хорошо это получается, словно она на этом бабло зашибает. Если она вообще жжет, то рассказики вдобавок корябают мою ревность намеками на то, что она с кем-то заигрывает или на нее кто-то заглядывается.

И вот в такие-то беспощадные дни я потом трахаю ее особенно жестко и много раз, наказываю, довожу до умопомрачения. И неважно, что на следующий день - недосып опять. Заставляю пищать и молить прощения у своего Андрюшеньки. Ублажать его столько раз, сколько он скажет и так, как он скажет. Говорить, что она очень-очень-очень нехорошая девочка, которая очень плохо себя вела, но искренне раскаивается в своем поведении и больше так не будет. Но она шалит, смеется надо мной, кривя свои бесстыжие губки, уже когда говорит это, и - будет, естественно, еще как будет. И это - ну, кайф, само собой.

***

Саундтрек-ретроспектива

Kanye West - Lovelock down

Би-2 - Мой друг

Usher - Yeah, yeah

Андрюхин словарик к Главе 7 Синева

Бергхаузен Клее	вымышленное название юридической топ-фирмы, место работы Оксаны
Вэ-Гэ	WG, сообщество жильцов, арендующих одну квартиру, при этом договор об аренде может напрямую заключаться с владельцем одним из жильцов, который затем сдает одну из арендуемых им комнат под субаренду, как в данном случае Зузи сдает одну комнату Оксане
Гринхиллз	вымышленное название крупнейшей юридической топ-фирмы, места работы Андрея
Канненбеккер	фамилия партнера в фирме Гринхиллз, начальника и тутора Андрея
кросс-байк, кросс	вид велосипеда
партнер	здесь: компаньон, совладелец и старшее или руководящее должностное лицо крупной юридической фирмы
принсипал	здесь: продвинувшийся по должности специалист в компании
проджект, прожект	проект
хай-хил	высокий каблук, шпилька

Комментарии: 5, последний от 03/04/2019.
Размещен: 28/12/2018, изменен: 03/04/2019. 62k. Статистика.
Глава: Эротика

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"

Комментарии: 5, последний от 03/04/2019. © Copyright Ренцен Фло (flo_renzen@yahoo.com) Размещен: 28/12/2018, изменен: 03/04/2019. 62k. Статистика. Глава: Эротика Книга 2. Большой город поет о любви Иллюстрации/приложения: 8 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Книга 2. О чем песенки в большом городе. Глава 7. Синева

Ренцен Фло : другие произведения.

Глава 7. Синева