...и окунаюсь лишь в позднюю, темную, жаркую страсть...
Жаркую... темную... Интересно, какого цвета страсть? У нее вообще цвет есть? Свой, особенный оттенок? И если есть, то что - постоянный он или что же, страсть и окрас может менять, подобно хамелеону? Вообще-то, я не задумываюсь над подобными вопросами.
Вот что я знаю: она ведь не только в штанах у меня, страсть эта, нет, не только. Она ведь и мозги мне кипятит, и сердце прыгать заставляет, как на трамплине...
Да, ведь с тех пор, как мы с ней сказали друг другу те самые слова: "Я люблю тебя", между нами не сказать, чтобы что-нибудь ощутимо поменялось. и все-таки, смешно, но... теплее трахаться стало, что ли? Раньше - ну, убойно было, а теперь она меня будто еще и умилять стала. Будто мы приобрели какой-то новый, нежный, трогательный оттенок. Как описать его? Да не знаю.
Во всяком случае, теперь вроде все стало на круги своя, и я думал, что теперь мы всего достигли, и я все постиг. В плане - понял ее, полностью понял ее отношение ко мне. Нежное, страстное, когда я рядом, ждущее меня, когда меня рядом нет. С заскоками своими, конечно, но - как мне казалось - ничего глобального.
А уж свое-то чувство к ней я давно сформулировал и для себя уяснил. А поскольку я - человек постоянный, то и чувства мои к кому или чему бы то ни было тоже постоянны. К Оксанке - тем более. Люблю - какие уж там оттенки, все равномерного цвета. Так?..
- Так, улыбаемся! Еще раз! Еще! На меня! На меня смотрим! Еще разок! Молодцы, хорошо. Сейчас получите распечатку. Следующий!
И мы с Оксанкой получаем наше фото, на котором мы сидим на шпале на фоне плаката, изображающего скайлайн нашего города.
Сегодня воскресенье, в Гринхиллз - день открытых дверей, и всех нас пригласили показать фирму своей семье, родителям или significant other - кому-нибудь другому важному. Наглядно продемонстрировать, где это мы, на хрен, пашем с утра до ночи - нет, с утра до утра, а потом - опять с утра.
Оксанка - моя significant other, чем не упускаю случая подколоть ее, трахая перед зеркалом в прихожке перед тем, как мы отправляемся ко мне на работу.
Здесь она и так знает все с "тех времен". Кроме конференц-этажей нам "своих" никуда водить не разрешается. На двадцать седьмом этаже - зона отдыха для сотрудников. Здесь есть терраса с видом на Театральную, на парк Европы, да вообще, весь банковский квартал, всю Зюдзайте. Есть тут и каминный зал с роялем, столовка с барной стойкой, комнатка с настольным футболом и тому подобными "аттракционами", каким вообще-то нечего делать в том месте, куда люди приходят поработать, чтобы затем уйти домой.
Этажом ниже устроили фотосессию, а рядышком поставили гоночную мини-авто-трассу для детей. Их немало, но могло быть гораздо больше, учитывая, что в нашем офисе работает около пятисот человек. Просто не у всех есть дети. Пацаны толпятся вокруг машинок да и девчонки - тоже. Шум, гам. Мы с Оксанкой стоим поодаль и угораем, наблюдая за толчеей джуниоров.
Мы уже успели потрындеть с Эльти. Наш без пяти минут верховно-административный судья оживлен. Вчера он официально сообщил о своем уходе с фирмы и долго сегодня оставаться не планирует, в качестве significant other припер с собой какую-то девушку, про которую Оксанка незамедлительно шепчет мне по секрету на ушко, что ее "Йетте зовут" и что она "милая"... На вид она не имеет никакого отношения к юриспруденции, а потому "мила вдвойне", "учительница наверняка - на мою Ленку смахивает".
Мельком знакомлю Оксанку с Канненбеккером, который шутливо-укоризненно качает головой: - И как только вы могли перебежать в Бергхаузен! - чему мы все втроем смеемся.
А Вольфинг, сутулясь, в своих джинсах, кроссах и клетчатой "рубашке дровосека", как говорят здесь, похож скорее на реального дровосека, чем на партнера из Гринхиллз. Вот идет кому-то кэжуэл, а кто-то однозначно спасается в костюмах.
А для кого-то прикид не имеет значения - как для Оксанки. Моей Оксанке. Она в одном из своих наиболее целомудренных платьиц-футляров чуть повыше колен. Оно розовенькое, телесного цвета под черным кружевом и нежно облегает ее попку, приговаривая меня к беспрестанному беззвучному скулению, потому что на большее, чем смотреть, мне рассчитывать пока не приходится. Изредка я бросаю на нее косые взгляды, соображая, как бы половчее затянуть ее в мой - и ее старый - кабинет, в который мне не разрешается ее заводить.
Когда терпеть пытку нет больше никакой возможности, я незаметно для всех увлекаю ее вниз по внутренней лестнице, по которой ко мне на этаж топать прилично - а меня это только распаляет. К счастью, у нас на этаже сейчас ни души. Проблема еще в том, что у нас у каждого рядом с дверью - сплошная от пола до потолка стеклянная полосочка в стене - контрольное окошко, чтобы всегда видели, чем ты занимаешься у себя в кабинете. Поэтому по-настоящему наедине с самим собой ты никогда не находишься. Она это помнит, да и у них, у бергов кабинеты такие же. Поэтому она и не ожидает ничего такого и в откровенном шоке, когда я завожу ее в свой кабинет, закрываю дверь, прижимаю к двери и начинаю сначала нещадно лапать, задираю платьице, а затем, раздвинув ей ножки и приподняв на руки, проникаю в нее, не снимая с нее даже трусиков.
- Сумасшедший... - задыхается она и получает полный кайф, пока я толкаюсь в нее. - Озабоченный... - с тихим смехом. - Увидят же... как пить дать... а-а-а... - стонет шепотом.
- Стопудово, - соглашаюсь с ней, пыхтя. - Так что надо - в темпе, в темпе... малыш, кончай скорее, а?
Тут взгляд мой падает на мой рабочий стол, и я тащу ее на него, а к двери приставляю стул - она, само собой, не замыкается. Так что и стул не поможет, если что, это для проформы больше. Но мне так хочется оттрахать ее на нашем с ней рабочем столе в ее любимой позе... И вот она на нем, и я делаю это с неописуемым наслаждением, а она в скором времени кончает, пока я зажимаю ей ладонью ротик:
- Красавица моя... Оксанка, ты секси такая... - шепчу ей лихорадочно, вскоре кончая и сам. - Люблю, малыш... м-м-м-м... - целую ее смачно, проглочу сейчас.
К сожалению, времени на отходняк нет совсем, потому что нам надо драпать. Высунув языки, мы топаем по лестнице на двадцать седьмой - на сей раз наверх. И мы оба счастливы.
За стеклом перед нами раскидывается Зюдзайте со всеми своими оголенными красотами. Это только трава растет здесь круглый год. День сегодня ясный, нет ни дождя, ни ветра, что в этом месяце большая редкость.
К нам то и дело кто-то подваливает - большинство, чтобы потрепаться со мной, меньшинство - с ней, потому что помнят ее. Текучка у "больших" сильная. Конкуренция по продвижению бешеная, а не продвинут - up or out. Вали, в смысле. Оксанка хитренькая, на нее, как юриста-экономиста без перспективы карьерного роста эта фигня не распространяется. А и хорошо.
Сейчас мы с ней стоим у камина, пьем дорогое французское шампанское (мое разбавлено какой-то байдой, потому что я привез ее сюда сегодня на машине и в ней же собираюсь увезти) и заедаем его изысканным фингерфудом, не всегда даже с точностью зная, что конкретно мы едим. Пианист играет на рояле нечто, что Оксанка, прислушавшись, с восхищением называет "Мечтательностью", а я, не запоминая ее пояснений о том, чье это вообще, просто с готовностью киваю ей, что, мол, мне тоже нравится.
Когда он переходит на спокойный, ненавязчивый джаз, мы оба с улыбкой вспоминаем Тоху. Недавно он со своим джаз-бэндом выступал в Лемон Пиле, и мы притащили к ним на концерт как можно больше своих коллег - да там и так народу набралось нормально. Кажется, всем понравилось. Брат счастлив был до одури и после требовал у Оксанки официального пересмотра ее отношения к джазу. Она с радостью согласилась с оговоркой, что это касается джаза, исполняемого им и его командой. Затем на работе ко мне подскакала одна симпатичная девчонка из молодняка. Раньше она обращалась ко мне только за работой, а теперь же смущенно спросила, правда ли, что Антон Эккштайн, звездный джаз-пианист - мой брат и не мог бы я у него спросить не будет ли он против, если я дам ей его телефон. Она, мол, не хотела показаться групи и надеется, что я не пойму неправильно. Не знаю, что у них потом из этого вышло.
Вспомнив все это, мы чокаемся шампанским и, как повелось уже у нас, сопровождаем чоканье легким, целомудренным поцелуем "губки в губки", после которого я одними губами, беззвучно произношу ей "люблю" и "красавица".
Тут неподалеку от нас со стайкой девчонок с работы нарисовывается Джесси, и ее появление отчего-то неприятно меня цепляет. Да, она с недавних пор выпустилась и поступила к нам на работу, как адвокат уже. Мы пересекались пару раз, всякий раз здороваясь, не более. С тех пор она всегда казалась такой спокойно-равнодушной по отношению ко мне. Не уверен, что вообще ей запомнился, да мне и плевать на это было.
Теперь же она смотрит на меня и Оксанку с откровенной насмешкой, будто забавно ей видеть то, что она видит. А я впервые в жизни абсолютно незаслуженно кажусь себе долбаным ловеласом, этаким матросом, у которого, мать его, в каждом порту по невесте. Коротко киваю Джесси, хотя вовсе не обязан здороваться. Но, возможно, совсем игнорировать будет хуже. Да что ты дергаешься, как паяц на веревочке. Расслабься. Ну мало ли, что там один раз было с какой-то телкой.
Видимо, Оксанка замечает что-то. У них же, баб, нюх на это. Что, сказать ей, может быть? Да ну, на фиг, об этом даже и говорить не стоит. И не то, чтобы ревновала она меня к каждой юбке, но ведь я и повода ей не давал - вон, тогда от одной только Анушкиной фотки с велика грохнулась, а тут... - с неудовольствием подмечаю, как она тайком разглядывает Джесси, спокойно так... - а, черт, по-моему, спалила меня уже давно.
А Джесси, видимо, действительно плевать на меня. Она вскоре вообще перестает смотреть в нашу сторону, а потом и вовсе куда-то исчезает. Вот не обращал бы на хрен внимания и сам не спалился бы. Хотя Оксанка уже и забыла.
Мы стоим в каминном зале еще некоторое время и нам уже совсем хорошо - от выпитого, от музыки, друг от друга. Изначально мой незамысловатый план на этот воскресный вечер был таковым, чтобы накормить ее ужином в каком-нибудь ресторане подороже, прежде чем привезти домой и заняться там с ней любовью в уютной обстановке, неспешно, обстоятельно и растянув сие занятие до глубокой ночи. Но вечер в Гринхиллз как-то незаметно затягивается, а завтра опять на работу. И сердце мое делает радостный скачок, когда она незаметно для посторонних, но сильненько так сжав рукой мою задницу в кэжуэл-джинсе и глядя на меня абсолютно нехорошими глазками, шепчет, а что, мол, может, в ресторан в другой раз, а сейчас сразу домой?
Жду ее, пока она заскакивает "помыть ручки", треплюсь еще с кем-то о чем-то, а у самого от сладостного предвкушения нашего вечера почесываются ладони.
И вот мы выезжаем домой. В воскресенье вечером на Зюдзайте обычно мало народу, все слишком расстроены предстоящим началом рабочей недели и пытаются совладать с этим расстройством, сидя дома. И все же я офигеваю от ее дерзости, когда она прямо во время езды расстегивает на мне ширинку, и залезает туда своей ручкой, находя там все в полном порядке. За тем, одобрительно кивнув, отстегивается, а потом, склонившись надо мной, набрасывается на него, хищно так обхватывает его своими губками и начинает делать мне минет. Убойный минет. А я только по головке ее гладить да нечленораздельные звуки издавать способен:
- Окса-а-ан... ты чего-о... безобразница... о-о-о...
Вот было у вас уже такое, а? Вроде и за дорогой следить надо, опасно же, черт возьми, но... кайф, конечно... Само по себе кайф, кайф еще и от ее бесстыдства, ведь палево же - вот так вот, в центре города... А заводит-то как... Ведь она же вообще-то стыдливенькая у меня, чтоб на людях - ни-ни, ни намека. То есть, это я раньше так думал...
Ехать домой совсем недолго, мы дома и художества ее временно прерываются, но это все временно... Когда мы входим в квартиру, она первая бросается на меня. Обычно до этого не доходит, инициатива, как правило, исходит от меня, поэтому мне чрезвычайно вставляет от того, как страстно она начинает целовать меня в дверях, а я ей лишь отвечаю. Она рвет с меня брюки и, став передо мной на коленки - такого тоже не бывало - возобновляет то, что была вынуждена прервать в машине.
Не выдерживаю, обхватываю ее головку и направляю на себя:
- Ах ты... маленькая развратница... чего пила сегодня, а?..
Да вроде ничего такого. Только она, насосавшись сама и разогрев меня до умопомрачения, тащит меня в спальню, затем толкает на кровать. А потом садится верхом на него, даже не снимая платья. И трахает меня. Она, эта маленькая шлюшка, трахает меня в позе наездницы, в которой у нас с ней это редко бывает. Почти не бывает. Вообще-то, она любит лечь на спинку и кайфовать подо мной, чтоб самой ничего не делать. Да я не жалуюсь, мне с ней по-всякому хорошо, но иногда в шутку называю ее лентяйкой. А теперь ее точно так не назовешь - так скачет на мне. Какая она горячая, пипец ... Имеет меня так сладко, вот бесстыдница...
- Да-а-а, детка-а-а, давай... - стону я. Мне удается стащить с нее платье, белье и теперь я нещадно тискаю ее бесстыжее, разгоряченное тело, прыгающее на мне. Она то и дело откидывается назад со стоном, властно двигая его своими сумасшедшими бедрами... Иногда ловлю невменяемый взгляд ее глаз... Наконец я, крепко сжав ее попку, уже сам насаживаю ее на себя, довожу до оргазма и кончаю сам - шумно, вопреки своему обыкновению. Вот это было круто...
Она падает на меня, мокрая, разгоряченная, как и я. Мы оба пыхтим, как два паровоза, а я еще и смеюсь, не в силах поверить:
- Ну, даешь... Хулиганка ты... Набросилась как на меня, а...
Отдышавшись, лежим друг рядом с другом, а потом она внезапно спрашивает:
- Андрей, а, по-твоему, она красивая?
Вот оно что. И никакого тебе, на фиг, перехода. Мол, славно потрахались. Мне хорошо с тобой. Я люблю тебя. И все такое.
Тяну с ответом, хотя, естественно, сразу понял, о ком она. Да как тут, на хрен, ответишь? Смотрю ей в глаза и вижу в них... озорство. Дерзость. Злость. Ревность. И немножечко - похоть, что ли? Твою ж мать. Эту чуму явно бесит представлять себе меня с другими телками, но и... заводит же немножко, да? Или я гоню совсем? Горячо мне от этого в любом случае. Новое что-то... какая-то... игра? Пока мы с ней ни во что не играли - и это заводит. В этой игре есть оттенок жестокости, ведь вообще-то ей больно, я же вижу... Ревнивица еще та... Но она не плачет, о, нет... Завелась не на шутку.
А она не дожидается ответа:
- У тебя же с ней было... да?
А сама опять лезет на меня. Ни х...я себе.
- Один раз, - говорю просто, а чего юлить, раз такое дело. - Как узнала?
Она снова ласкает его, упорно как-то, хочет заставить встать. Долго трудиться ей не приходится.
- В туалете слышала, как она рассказывала другой девчонке, - а сама продолжает, да еще как... Вот это да...
- Оксан, это было еще до тебя...
Избито-то как - но ведь правда.
- Знаю, - говорит она коротко, не отпуская его.
- И у меня больше ни с кем не было...
- Раз говоришь, значит правда, - рубит она коротко, по-деловому, а сама ожесточается, сейчас проглотит его... а я ж долго не протяну так...
- Ревнуешь? - спрашиваю зачем-то, а сам смотрю на нее, глажу ее волосы, не зная, на какой ответ мне надеяться.
- Убить готова, - признается она, задыхаясь, не поясняя, кого убить - меня? Ту, другую? Обоих? А мне от ее ответа становится... жесть как хорошо.
Меня еще никто так не ревновал - жарко, сладко, убойно. Кайф. Ее ревность дарит мне новые ощущения, не говоря уже о сопроводиловке - улечу ведь сейчас... Так какой он теперь, этот цвет, этот оттенок у страсти? Огонь?.. Да, ты пылаешь, бушуешь вся... Что, съешь меня сейчас? Звереныш ты мой. И как тут не поиздеваться?
- Да, может и красивая, - говорю внезапно. Смотрю ей прямо в глаза, а они сужаются, пока она там надо мной работает. И она ведется на это, докапывается:
- И хорошо тебе с ней было...?
...козел? - это она наверняка про себя добавила.
- Может и хорошо, - пожимаю я плечами, а сам все глажу ее по головке, как заправский мачо. - Только какая на х...й разница, если я уже ни х...я не помню? - говорю ей жарко, с усмешкой, глядя прямо в бесстыжие ее глаза самым насмешливым, похотливым взглядом, на какой способен. - Какая разница, если у меня теперь есть такая... - говорю смачно, с наслаждением, - бл...дская... такая е...ливая девка... такая... похотливая... ненасытная... с-сучка... как ты?!.. И я люблю тебя за это?!... - это я уже, взяв ее за волосы и направляя.
Что делаю?.. В какого неадекватного мужика меня превращаешь, а?.. Вот и на, получай теперь - нежно шлепаю ее по щечке... Она содрогается... - от кайфа, уверен... Что, родная, на ролевое перешли? Ты же первая начала. Ты начала, а мне прекращать-то уже не хочется, когда кайфово так. Какая же это сладкая дурь - и она в глазах твоих, которыми испепелишь меня сейчас, пока сама же... его...
- Только за это?.. Только за это любишь?.. - задыхается она в бешенстве.
Затягивает... как затягивает это... Будто использую ее, будто говорю ей, что она мне только для траха. Если б был сволочью, вообще не отвечал бы, продолжал бы использовать хладнокровно, наблюдая, как бессильно она бесится и как ей самой же от этого вставляет.
Но я люблю ее и любовь моя как огонь. Синий огонь... горит синим пламенем... И не сгорает, только сильнее разгорается... Вот такой сегодня цвет у страсти, а завтра - как знать?
- Как знать?.. - отвечаю задумчиво, без тени улыбки, и - да, по-сволочному немного: - И за это тоже...
Она трясется от возмущения, но я не даю ей возмутиться по-настоящему и насаживаю на себя ее рот, тяну ее за волосы, тяжело дыша... Что делаешь со мной... что делаешь...
Мне хочется еще немножко понаказывать ее в награду за то, что она такая... невероятная, и я добавляю: - Да, я ее трахнул... Пару раз за ночь, кажется... а пока я ее трахал, все равно представлял себе, что трахаю тебя... - ее глаза недоверчиво сужаются, негодуя. - Она ела черешню... ты ела черешню... у тебя во рту была черешня... и я вспомнил... твой рот... пока смотрел на ее рот... и вспоминал, пока трахал ее... а ну, иди сюда-а... - рву ее вдруг к себе, ее губы - к своим губам, - ...сюда иди, сказал... - и целую хищно, до боли, до крови кусаю ее бесстыжие губы, шлепаю по заднице, а ее заводит, и она слегка вздрагивает... Потом, снова легонько ударив ее по щечке, снова тяну на него: - А н-ну, дальше давай работай...
Не уверен, что мой ответ ее удовлетворил, но работать она продолжает просто ох...ительно. И я уже почти пришел... я сейчас приду, когда спрашиваю ее, как в тумане, подначивая, впрочем:
- И что там про меня говорили?
Два огненных луча. Глаза ее.
- Долго можешь, - отвечает она сухо.
И опять садится на него.
***
Саундтрек-ретроспектива
Wolf Colony - Brown Eyes
Kanye West - Love lockdown
Adele - Set fire to the rain
Dalton Harris feat. James Arthur - The power of love
Anna Nalick - Pegs
***
Андрюхин словарик
Бергхаузен - Бергхаузен Клее, вымышленное название юридической топ-фирмы, место работы Оксаны
Вольфинг - партнер, компаньон в организации Андрея
Гринхиллз - вымышленное название юридической топ-фирмы, место работы Андрея
Зюдзайте - вымышленное название банковского и бизнес-квартала в городе-месте проживания Андрея и Оксаны
![[]](/img/f/flo_rencen/glava2nakazanie/aviary-image-1557873486771_improved.jpg)