|
|
||
*** У Маши большие глаза и маленькие уши. Золотистые волосы. Маша очень красива. Я иногда говорю ей: - Мария, вы очень красивы. Но она нетерпеливо взмахивает рукой и заводит разговор о Флобере, прерафаэлитах, сюрреализме или искусстве Возрождения. Я сосредоточенно молчу, иногда вставляя задумчивое междометие в цепь ее блестящих рассуждений. Мадонна Рафаэля проплывает передо мной на уровне бровей, у нее улыбка Маши. Мадам Бовари поворачивает ко мне нахмуренное лицо, вздрагивают каштановые локоны возле маленьких розовых ушей. - Мария, что вы делаете сегодня вечером? - пытаюсь я направить разговор в нужное мне русло. - Не знаю. Почитаю что-нибудь. А не правда ли, Джорджоне... Я в ответ тихо вздыхаю, какое мне дело до "Спящей Венеры". В институте ей на третий этаж, мне на четвертый. - Маша, сколько у вас сегодня пар? - Четыре. - Жаль. У меня только три. Подождать вас? - Ну что вы, не нужно. До завтра? Но я все-таки слоняюсь полтора часа по пустым, полутемным коридорам. Разглядываю мутные портреты на стенах. Толстой хмурится, провожает меня взглядом, у Лермонтова треснуло стекло. Два раза здороваюсь с деканом. После твержу небрежно: - Решил посидеть немного в библиотеке. Кстати прочел любопытную вещь... Думаю, раз уж не смог увлечь ее разговором о вечернем досуге, пусть Юрий Михайлович поработает за меня. Медленно возвращаемся домой. Маша задумчива. Когда пересекаем трамвайную линию, я слышу, как у нее тихонько урчит в животе. Странное чувство охватывает меня. Все мои ощущения необыкновенно обостряются. Я ловлю порыв теплого ветра, налетающий сзади, слышу птичий гомон в недалеком садике и трамвай, дребезжащий за углом. С широтой почти необъяснимой я охватываю взглядом плывущие над нашими головами облака и паутинные трещинки в старом асфальте, разбегающиеся из-под ног. Все это, молниеносно запечатленное, вливается в меня, весь этот чудесный, пестро-солнечный день, мгновенно отображенный, становится безраздельно моим, как воспоминание о былом торжестве, как ожидание грядущего счастья.
|