Мы лежали в палате вдвоём: я родила в восемь, Инка - минут на десять раньше.
Холодные майские праздники!
Она мне кого-то напоминала. Вроде как прежде встречались, или видела в кино. Де жа вю.
- А правда, что роженицам молоко в голову ударяет?- вдруг спросила она. - Одна в окно младенца кинула. С девятого этажа. Насмерть! Судили. Потом отправили в сумасшедший дом. Потому что молоко в голову ударило.
- Может, ей пиво в голову ударило? - подсказала я деревенской дремучести.
Помолчали.
- А я видела всё-всё, как ты рожала, - сказала вдруг Инка, округлив глаза. Ей хотелось продолжить беседу. - Ага. В родильном зале, напротив.
- Разве тебе не велели отвернуться?
- Велели. А мне было интересно.
- Ладно, - сказала я, хоть мне стало не по себе от такого поворота. Подглядывала, зараза, как прокалывали иголкой мою нежную промежность и завязывали узлы в тайных местах.
- Рано ты замуж выскочила. Сколько тебе?
- Восемнадцать.
- И не жила совсем. Надо было предохраняться! Презервативы на селе в дефиците? Вот я: десять лет таблетки пила, а когда захотела - и родила. Всё нужно делать по плану. А ты и не жила вовсе. И никакого образования?
- Не-а. Лёшка говорит: "Жду не дождусь, когда у тебя молочко будет. Так хочется попробовать".
Инка заулыбалась расплывчато, задумалась.
Эти деревенские... дикарки! В кого им быть умными?
От осинки не родятся апельсинки.
Остались там одни алкоголики и дегенераты.
У Инкиной малышки глаза голубовато-молочные. Я думала, у всех так, но нет - у моей - чёрные, как маслины.
Инка держит девочку столбиком, чтоб срыгнула.
Родители есть у неё?
- Отец есть у тебя?
- Да. Батя пашет. Мамка по хозяйству. А раньше работала на ферме. Ветеринар. Я у них одна... была. Ни сестрёнки, ни братишки. А теперь - во! - гордо кивает на кулёк. - А у тебя?
Зачем тебе знать? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Я сделала вид, что не слышу, и занялась доченькой.
Моя всё спит и спит. Хорошо ли это? Я похлопала по носику: "Привет!" Спит.
- А тебе сколько? - Инка кладёт свою куколку рядом.
Могла бы и "на Вы"!
- Тридцать два.
- Не скажешь.
- Сколько скажешь?
- Ну... двадцать пять. Твой сегодня придёт?
Я пожала плечами.
- Ой, посмотри! - сказала она. - Не твой?
На крышу пристройки карабкался молодой человек.
- Нет, не мой, - сказала я.
- Прямо очумевают от счастья, да? - захохотала Инка. - У них прям крышу сносит. Во-во, и этот! Глянь, ща скатится.
Очумевал ли мой отец, когда я родилась в этом самом роддоме?
Маме едва стукнуло восемнадцать.
Они учились в одном классе. Сбегали с уроков и мчались домой.
Взрослые вкалывали на заводе. Школьники были предоставлены самим себе.
Но у мамы уже начался токсикоз. И она не смогла нарисовать даже "О", у неё из головы вылетело, и потемнело в глазах, и спёрло дыхание, и она грохнулась в обморок - словно ей пол по лбу стукнул. Учителя знали: школьница беременна с месяц. И поставили три. Папу проводили в армию. Потом папу осенью вызвали из армии, и они поженились. Папе посчастливилось - приехать в отпуск, иначе как жениться, его бы ни за какие пряники не отпустили.
Так много раз рассказывала мама.
Потом родилась я.
У меня были самые молодые и самые красивые родители в классе.
И папа сам сшил мне мешок для обуви.
- Алёша! - Инка полезла на подоконник, высунулась головой в окно.
- Простудишься, - дёрнула её за край халата. - Слезай, бестолочь. Застудишь грудь, получишь мастит.
Инка нехотя послушалась. Подхватила кулёк с малышкой и стала в окно показывать.
- Видишь, носик твой? И ротик. И глазки тоже.
Инкин супруг неуклюже прыгал внизу и зачем-то подкидывал шапку. Он ничего не слышал. Но страшно радовался. Как в немом кино.
- Что бы ты сделала, если бы муж тебе изменил? - спросила перед сном Инка.
- Не знаю, - ответила я.
- Развелась бы? - подперла щёку и уставилась испытующе.
- Не знаю, - ответила я.
- Я бы в клочья разорвала! - сказала Инка. - Разлучницу.
Каюта погружалась в пучину. Вода доходила почти до шеи. Мелькнул за иллюминатором равнодушный дельфин. Сейчас я захлебнусь. Меня не станет!
Я подскочила и проснулась в крови. В пакете ничего не осталось. Я разорвала простынь пополам и засунула между ног. Стянула пододеяльник, накрыла матрац, сбросила липкую ночнушку к рваной простыни на пол, натянула одеяло до ушей и заснула.
В коридоре включили свет.
Наступило утро.
- Это что? - завопила санитарка, уткнувшись взглядом в пол.
- Ааа...аах! - закричала санитарка, выскочила в коридор и понеслась. - Эта... женщина из третьей палаты! Ужас! Разодрала простыню и заткнула... заткнула её... заткнула её ...
- Марин, тебя теперь оштрафуют, - сказала испуганно Инка. - И выгонят.
- Не волнуйся. Это я её оштрафую, когда приду их проверять, - сказала я. - Знаешь, где я работаю? Я бы могла лежать в палате получше. В люксе на одно место. Если бы только захотела.
...
Отец ушёл от нас, когда мне было семь.
Пришёл с работы, сел на диван и сказал: "Сегодня я понял, что люблю одного человека" Мама обрадовалась. Подумала, что это по-настоящему, потому что отец никогда не говорил о своих чувствах, как делали в кино. Это было торжественное признание в любви, не то, что во время отпуска из армии. И у мамы в душе загорелась свеча и осветила там маленькую ещё пустую комнату. И тут папа сказал: "Не тебя". И свеча погасла. И папа был грустный, а я сидела под столом и всё слышала. И папа сказал, что летал туда сегодня на вертолёте. И вертолёт приземлился на маленьком аэродроме. И он спустился на землю, закурил и сел на взлётное поле. И сидел так долго и курил. И так никуда и не пошёл. И вернулся назад.
И папа заплакал. А мама стала его успокаивать. И проводила на лестницу. И у папы по щекам катились слёзы. И маме было его очень жалко, что он такой несчастный. И она сказала: "Прощай. Всё будет хорошо!" и погладила по волосам. И папа ещё больше заплакал и ушёл в лифт.
Я помню его запах - запах сигарет, мандарина и кожаной куртки. И голос: "Привет, крошка Ру. Как дела?"
...
На завтрак каша и компот. Это вам не шведский стол в Барселоне.
- Марин, ты где заграницей была?
- Спрашиваешь! Лучше спроси, где я не была.
- Ну, мы когда подрастём - тоже. - В Африку хочу.
- В Африку?
- Ага. Там зверей много. Тигры... жирафы... слоны...
Сменим зоологическую тему.
- В вашей Еловой больницы нет?
Я закончила медицинский и работаю в городской администрации, в высоком белом доме, который плебс именует "беде".
- Не-а, последнюю палату закрыли на пять коек. И школу тоже. Строят цементный завод.
- Кому же там работать?
- Нагонят. Узбеков. Как в городе. Грушу будешь? - спрашивает Инка и протягивает мне половину.
- Почему кольцо на пальце?
- Ой, ну ты как та врачиха! Говорит: "Снимай!" А я думаю: "Ха-ха ты его у меня снимешь!" И отвечаю: "Это никак невозможно". Так с ним и рожала. С обручальным! Приедешь к нам в деревню? Приезжай! У нас там летом здорово. Батя второй этаж надстроил. Баня. Будем с тобой вместе с колясками гулять. Молоко есть, корова и козы, обопьёшься.
Вряд ли. Я не умею общаться с крестьянами. Я горожанка до мозга костей. Мои корни в городе: предок по отцовской линии разбил пышный парк в центре - он и сейчас носит его имя - "Карташёвский сад".
И всё-таки, мне немного грустно, что больше не ощущаю биенья ножек под сердцем, не грозит изнутри кулачок. Пусто под солнечным сплетением. Ты теперь смотришь на меня со стороны.
Что я буду делать дома? Конечно, у меня полно книг, "Уход за ребёнком" - наследство бабушки. Но страшно, всё равно страшно остаться наедине.
Наверное, будешь меньше спать. Станешь ночью кричать.
Потом вырастешь и станешь кричать и возмущаться ещё громче. Говорить, что у меня нос длинный, что мама подруги красивее.
Скажешь, что я тебе не нужна.
И спросишь, кто твой отец. Навру. "Принёс аист. Из Африки".
И ты начнёшь курить. Принимать алкоголь и наркотики.
И я не смогу тебя удержать.
Понадобится мужская рука... жёсткий кулак.
Стоп!
Я справлюсь сама.
Абу не узнает. Зачем ему знать? Чтобы назвал малышку Гульнара?
Цветок граната.
Гуля... гуль-гуль-гуль.
"Любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи. Пусть лучше она будет волнующим морем между берегами ваших душ".
...
- К тебе сейчас никто не придёт? Мне срочно нужны прокладки.
- Лёша точно не придёт, - сказала растеряно Инка. - Утром был. Возьми у меня. Позвоню папке.
На карниз уселся голубь.
- Кыш! - махнула я рукой. - Кыш, разносчик туляремии.
Вот и ладно. Прокладки тракторист привезёт.
Я отложила деньги и тщательно помыла руки.
...
Смеркалось.
Внизу стоял человек под вздрагивающим неоном фонарём.