Аннотация: Экватор "Вороного лица" - рассказ-наблюдение из жизни посетителей кафе
Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь
Владимир Маяковский, "Хорошее отношение к лошадям"
Утром я был Хемингуэем. Карман оттягивал кошелек - денег достаточно, чтобы выпить, но маловато, чтобы по-человечески жить. Да и понятие "по-человечески" казалось очень расплывчатым, как у Хемингуэя. Меня устраивало положение вещей, количество денег, и даже неудобная щетина не портила настроение этим утром.
Уютная двухэтажная кафешка была еще полупуста, а половина моего столика уже занята - пепельница, подставка для салфеток, пачка сигарет и бокал мартини. Сидевший справа от меня негр в шляпе с узкими полями уже смолил первую утреннюю. Он тоже напоминал о Хемингуэе, хоть и не был рабом, рыбаком или преступником. Он был таким же посетителем, как и я: те же права и свободы, такой же бокал мартини, а на столе - пачка сигарет. Правда, другой марки. Мне кажется, и негры, и женщины в свое время боролись не за равноправие, а только за то, чтобы сидеть в любимом кафе, когда им заблагорассудится, и, прерываясь на сигаретку-другую, потягивать хмельной напиток.
Завибрировал карман. С экрана телефона расплылся в довольной ухмылке друг. Он сказал, что опоздает: только-только вышел с работы. Ладно, подожду - в кафе тепло, а официантки радуют глаз. Забыв про метро, он стал расспрашивать о девушках. Поставил меня в тупик своей излюбленной просьбой: опиши её. Фартук, говорю, меню, светлые волосы. "Ну а дальше?" Он был недоволен. Конечно, фартук и меню его не интересовали. Вряд ли ему приглянулся бы цвет её волос или даже глаз. Друг мой был из тех, кто смотрит в глаза девушке только в одном случае. Бейдж, отвечаю, красивый. Зовут Валя. Чувствую, как его перекосило. В трубке раздосадовано запел турникет. Слышу: "Советщина какая. Сажусь в вагон".
Думаю, с каких пор эскалатор стали называть вагоном, и, не прощаясь, кладу трубку. Оперся на подлокотник кресла и жду свой кофе.
Официантки на первом этаже поприветствовали запыхавшегося молодого человека в черном пальто. Тот махнул им рукой - то ли ответил, то ли показал, где его ждут. За столиком в углу сидела девушка пепельного оттенка. Блеклые волосы, серая водолазка и даже глаза, я уверен, у нее были серые или выцветшие голубые. Он протянул ей букет цветов - похожие на астры, красные, - скинул пальто и развалился в кресле. Они оба казались неинтересными: у него - скучная одышка, у неё столь же утомительная радость.
К счастью, от образцовой парочки зануд меня отвлекли чашка кофе и фотография в газете. Пока я маленькими глотками будил себя, над входной дверью кафе взвизгнул колокольчик - вбежал мой друг. Красочная фотография, на которой трое омоновцев лихо несли завернутую в ковер старушку, легла лицом в стол. Оказавшаяся сверху газетная полоса была украшена кроссвордом и схематичным прогнозом погоды.
Пока друг поднимался, я успел отгадать столицу Мадагаскара, чемпиона мира по шахматам 1973 года, имя первого космонавта и автора одного четверостишия. Не здороваясь, он схватил купленный ему бокал мартини, сделал внушительный глоток и повалился в кресло. Как не расплескал ни капли - загадка для меня до сих пор.
- Разва-а-а-ал, - выдохнул он.
- Много работы? - поинтересовался я, хотя меньше всего хотелось слушать про скучную офисную рутину.
- И это тоже, - теперь икнул.
Про работу мой друг не любит рассказывать. Она для денег, а для души - стихи, горячая ванна и бутерброды с ломтиками яблока. Странный человек, очень эксцентричный, но настолько же и занудный. Чтобы стать интересным, ему нужно выпить. Или увидеть красивую девушку.
- Девушка, - он защелкал пальцами, озираясь в поисках официантки. - Мне, пожалуйста, тирамису.
Щелчки привлекли внимание негра, сидевшего за соседним столом. Он усмехнулся, наблюдая за моим низкорослым другом, затянулся и выпустил струю дыма сквозь белоснежные зубы. Разговор о работе оказался неизбежным:
- Ты же не работаешь, откуда у тебя деньги?
- Убил одного грабителя банков.
- Не валяй дурака. Я тебя знаю с пятого класса. И даже тогда ты не умел врать. Да и шутил лучше.
Я взглянул за столик, где сидел негр. Он уже ушел, а из-под пепельницы торчали синеватые купюры чаевых. Щедрый, подумал я.
- Так откуда у тебя деньги?
- Пишу статьи.
- И тебя печатают?
- Да, не стихи же сочиняю.
- Притормози. Причем тут стихи?
- К слову пришлись. Или рассуждать о стихах можешь только ты?
- Так я же их пишу!
- А я читаю. И чем я хуже? Я даже лучше тебя, потому что никого не мучаю своей поэзией.
- Ты всех мучаешь своим жутким снобизмом.
Он закинул шарф на плечо, но от этого стал еще меньше похож на поэта. Есть люди, у которых лицо творческой личности, а есть такие, которые напоминают прорабов, учителей физкультуры, офис-менеджеров или бандитов. Мой друг даже в пальто и шляпе, с франтовским шарфом и в белоснежной рубашке напоминал уголовника. Вернее, будущего уголовника, слегка заросшего, небритого, который еще не успел себе набить где-нибудь в укромном месте "не забуду мать родную". Но внешность не мешала ему страстно обожать свои стихи.
И вот сейчас он выразительно молчал. Я выразительно прихлебывал кофе. Из колонок выразительно играла музыка.
- Есть сотня взаймы? - нарушил молчание он.
- Зачем тебе?
- На тирамису не хватает.
- Зачем тебе два?
- Мне на это не хватает, - он кивнул на тарелку, которую Валя поставила на край заваленного всяким хламом стола. Я убрал газету в портфель.
- Есть, - расщедрился я.
- А еще полтинник на сигареты?
- Угостить могу, а денег не дам.
Курить чужие сигареты всегда было моей прерогативой. Я носил пачку из-под "Мальборо": там можно было найти разной крепости "Кент", "Парламент" и "Данхил". "Мальборо" и "Пэл Мэл" расходились на раз, неприкосновенной оставалась только "Ява". Даже редакционный сторож не рискнул угоститься отголоском советского прошлого.
Я протянул другу пачку с сигаретными запасами. Он долго выискивал любимый "Лаки страйк", но, в итоге, согласился на ментоловый "Кент".
За столиком напротив двое упитанных мужчин разговаривали о бизнесе. Тот, что сидел ко мне спиной, едва не переходил на крик, постоянно размахивал руками, а каждой тираде предшествовала широкая струя дыма. Он обвинял кого-то в "откровенном свинстве", "безобразном ведении дел" и разбавлял свою речь непечатными выражениями, впрочем, довольно изобретательными.
Что ответил на громкое недовольство его собеседник, я не услышал, потому что мой друг уже погрузился в легкий сигаретный транс и был готов поболтать. Шарф выглядывал из-под пальто, повисшего на спинке кресла.
- Последние несколько месяцев меня загнали, - начал жаловаться он. Мое согласие было необязательно. - Утром я сажусь за стол, включаю компьютер, беру телефон и отколупываю свое седалище от кресла только вечером. Никакой личной жизни, никаких стихов.
- Зато платят хорошо.
- Маловато за такую-то работенку.
- Устройся в другое место.
- Да все эти места одинаковые. У меня даже времени нет, на собеседования ездить.
- То есть ты сейчас очень занят?
Мой друг оскорбленно тушил мою сигарету о край пепельницы. Маленькие искорки посыпались на стол.
- С тобой невозможно разговаривать...
Тут уже я промолчал. Два бизнесмена, которые сидели напротив, расплатились и ушли. Занудная парочка с первого этажа тоже давно отправилась по своим серым делам. Столики заполнились новыми людьми, новыми парочками, а где-то наверняка сидел еще один улыбчивый негр, поглядывал по сторонам, слушал плеер и выдыхал сигаретный дым сквозь белоснежные зубы. Это напоминало мне безумную гонку. Феерические скачки, где нельзя прийти первым, но запросто - последним. Этот мир просто не мог обойтись без Дика Фрэнсиса, но ему вряд ли были нужны Платон и Аристотель. Огромный лошадиный поток, которому заваривают, режут или даже скручивают траву, чистят шерсть и расчесывают гриву. Наша свобода - это право на рабство с ощущением собственного величия и возможности выбора. Звенит колокольчик - кто-то сделал перерыв в каждодневной скачке, еще один - кто-то вернулся на ипподром.
Этим утром я был Хемингуэем. В кармане поубавилось денег. В пачке остались только две сигареты - "Ява" и наполовину выпотрошенный "Кэмел". И пора было что-то написать, чтобы заработать на еще одну чашку кофе и тирамису.