Пополняемый сборник классических стихотворений об осени, составленный из произведений, принесенных в комментарии.
Леопольд Стафф. Осенний дождь
Звенит дождь осенний, звенит монотонно... Стеклянные всхлипы... стеклянные стоны... И тянется плач - и унять его нечем,
А стекла слезятся... и плач бесконечен...
И сумрак сочится свинцово и сонно...
Звенит дождь осенний, звенит монотонно...
Вечерних видений русалочьи тени
Просвета искали в пустыне осенней,
И в серую мглу, в нелюдимые дали,
Пошли под лохмотьями черной печали -
Ненастного мира нездешние гостьи -
Искать себе места на тихом погосте.
А лица в дожде все грустней и туманней...
В печаль и кочевье, в сиротство скитаний
Понурою цепью уходят без звука -
Лишь катятся слезы... Так плачет разлука...
То льет дождь осенний, звенит монотонно...
Стеклянные всхлипы... стеклянные стоны...
И тянется плач - и унять его нечем,
А стекла слезятся... и плач бесконечен...
И сумрак сочится свинцово и сонно...
Звенит дождь осенний, звенит монотонно...
Кого-то утратил я в ночь эту злую...
Кого?.. Кто-то умер, по ком я тоскую.
Но кто?.. Вспоминаю я снова и снова...
Кого схоронил я?.. Кого-то родного...
Да... Шло ко мне счастье, но сгинуло в поле.
Любил меня кто-то - не вытерпел боли,
Понявши, что искру в меня не заронит...
Угас сирота - и чужие хоронят...
А где-то пожаром спалило лачуги...
И дети сгорели... Как плачут в округе...
То льет дождь осенний, звенит монотонно...
Стеклянные всхлипы... стеклянные стоны...
И тянется плач - и унять его нечем,
А стекла слезятся... и плач бесконечен...
И сумрак сочится свинцово и сонно...
Звенит дождь осенний, звенит монотонно...
Шел демон угрюмый к нездешним пределам
И сделал мой сад пустырем погорелым -
Обуглив деревья, побрел по тропинке
И пеплом засыпал живые барвинки
И, бросив на гряды по каменной груде,
Смертельной тревогой засеял безлюдье...
И, сам растревоженный, в гущу бурьяна
Ничком повалился, звеня оловянно,
И замер на камне, чтоб выплакать, мучась,
Запекшихся слез покаянную жгучесть...
То льет дождь осенний, звенит монотонно...
Стеклянные всхлипы... стеклянные стоны...
И тянется плач - и унять его нечем,
А стекла слезятся... и плач бесконечен...
И сумрак сочится свинцово и сонно...
Звенит дождь осенний, звенит монотонно...
Перевод А. Гелескула
Ван Вэй в переводе А.Гитовича:
Посылаю губернатору Вэй Чжи
Лежит старинный городок - В развалинах, в пыли.
Вокруг него пустынно все На много тысяч ли.
Бледна осенняя заря - И слышу я, старик,
Лишь бормотанье ветерка Да лебединый крик.
И возле хижины моей Осыпалась листва,
И отражается в пруду Увядшая трава.
Так день за днем влачу в глуши Скупую жизнь свою,
И о "Печальном старике" Я песенку пою.
И даже ты, мой старый друг, Представить бы не смог,
Как я теперь, на склоне лет, Печально-одинок.
Су Ши:
Ночная дума
Ветер что-то шепчет в тростнике, Этот шепот - та же тишина.
Дверь открыл и вижу: под дождем В озере купается луна.
Спит рыбак, и чайка тоже спит, - Может быть, у них похожи сны?
Вынырнула рыба из воды - Словно демон в проблеске луны.
Ночь всё глубже, и людей пути Не пересекаются сейчас,
Только тень, когда иду один, Следует за мною веселясь...
То нахлынет на песок волна, То, следы оставив, отойдет,
В ивняке луна, собрав лучи, Паутину тонкую плетет...
Наша жизнь стремительна, быстра, Соткана тревогой и тоской,
А отдохновенье - только миг, Незаметный в суете мирской.
Вот пропел петух, а вслед за ним - Колокольный звон и птичий гам.
Барабан вещает, что пора Паруса расправить рыбакам!
М.Волошин
ОСЕНЬЮ
Рдяны краски,
Воздух чист;
Вьется в пляске
Красный лист,-
Это осень,
Далей просинь,
Гулы сосен,
Веток свист.
Ветер клонит
Ряд ракит,
Листья гонит
И вихрит
Вихрей рати,
И на скате
Перекати-
Поле мчит.
Воды мутит,
Гомит гам,
Рыщет, крутит
Здесь и там -
По нагорьям,
Плоскогорьям,
Лукоморьям
И морям.
Заверть пыли
Чрез поля
Вихри взвили,
Пепеля;
Чьи-то руки
Напружили,
Точно луки,
Тополя.
В море прянет -
Вир встает,
Воды стянет,
Загудёт,
Рвет на части
Лодок снасти,
Дышит в пасти
Пенных вод.
Ввысь, в червленый
Солнца диск -
Миллионы
Алых брызг!
Гребней взвивы,
Струй отливы,
Коней гривы,
Пены взвизг...
Вэнь Идо в переводе Г.Ярославцева
ДУМЫ О ХРИЗАНТЕМЕ
Пишу накануне дня "двойной
девятки" - праздника осени.
Хризантемы в зеленой фарфоровой вазе,
Хризантемы в хрустальном граненом сосуде,
И в плетеной корзиночке феи небесной,
И с кувшином вина на эмалевом блюде;
Хризантемы средь тонких бокалов и крабов...
Хризантемами часто любуемся все мы:
Вот бутоны, вот те, что едва приоткрылись,
А подальше - там в полном цвету хризантемы!
Здесь "куриные лапки" кровавого цвета
Смотрят в небо, блестя золотистой каймою;
Пышный "праздничный шар" над землею склонился
Розоватой причудливой бахромою.
Рядом - сонно-ленивые желтые астры,
Как пчелиные соты у них сердцевины;
Лепестки их, что тесно прижались друг к другу,
Прикрывают цветок занавескою длинной.
Хризантема - цветок и прекрасный и гордый -
Тяо Цяня великой души воплощенье!
Ты на празднике осени с нами ликуешь,
Это день твоего, хризантема, рожденья.
Не напомнишь ты нам сладострастную розу,
Незаметной фиалке с тобой не сравниться.
Прославляли тебя поколенья поэтов,
Ты - великой истории нашей частица.
О цветок благородный! Ты - сердце поэта!
Я пою о тебе - и душа оживает,
А когда я в раздумье о родине нашей -
Хризантемой надежды мои расцветают.
Вей же, вей над Китаем, о ветер осенний!
Я желаю воспеть - нет прекраснее темы! -
Хризантему - красу моей милой отчизны,
И отчизну, прекрасную, как хризантема!
Я прошу тебя, ветер, лети над Китаем,
Пронеси над отчизною думы поэта;
Пусть слова мои станут твоим дуновеньем,
Разбросай их цветами по целому свету.
Вей же, вей над Китаем, о ветер осенний!
Воспеваю я в строках горячих поэмы
Хризантему - красу моей славной отчизны,
И отчизну, прекрасную, как хризантема!
Н.Заболоцкий
Когда минует день и освещение
Природа выбирает не сама,
Осенних рощ большие помещения
Стоят на воздухе, как чистые дома.
В них ястребы живут, вороны в них ночуют,
И облака вверху, как призраки, кочуют.
Осенних листьев ссохлось вещество
И землю всю устлало. В отдалении
На четырех ногах большое существо
Идет, мыча, в туманное селение.
Бык, бык! Ужели больше ты не царь?
Кленовый лист напоминает нам янтарь.
Дух Осени, дай силу мне владеть пером!
В строенье воздуха - присутствие алмаза.
Бык скрылся за углом,
И солнечная масса
Туманным шаром над землей висит,
И край земли, мерцая, кровенит.
Вращая круглым глазом из-под век,
Летит внизу большая птица.
В ее движенье чувствуется человек.
По крайней мере, он таится
В своем зародыше меж двух широких крыл.
Жук домик между листьев приоткрыл.
Архитектура Осени. Расположенье в ней
Воздушного пространства, рощи, речки,
Расположение животных и людей,
Когда летят по воздуху колечки
И завитушки листьев, и особый свет,-
Вот то, что выберем среди других примет.
Жук домик между листьев приоткрыл
И рожки выставив, выглядывает,
Жук разных корешков себе нарыл
И в кучку складывает,
Потом трубит в свой маленький рожок
И вновь скрывается, как маленький божок.
Но вот приходит вечер. Все, что было чистым,
Пространственным, светящимся, сухим,-
Все стало серым, неприятным, мглистым,
Неразличимым. Ветер гонит дым,
Вращает воздух, листья валит ворохом
И верх земли взрывает порохом.
И вся природа начинает леденеть.
Лист клена, словно медь,
Звенит, ударившись о маленький сучок.
И мы должны понять, что это есть значок,
Который посылает нам природа,
Вступившая в другое время года.
И.Г.Эренбург
* * *
Есть в севере чрезмерность, человеку
Она невыносима, но сродни -
И торопливость летнего рассвета,
И декабря огрызки, а не дни,
И сада вид, когда приходит осень:
Едва цветы успели расцвести,
Их заморозки скручивают, косят,
А ветер ухмыляется, свистит,
И только в пестроте листвы кричащей,
Календарю и кумушкам назло,
Горит последнее большое счастье,
Что сдуру, курам на смех, расцвело.
1957
Р. Грейвз (в переводе И.Озеровой)
ЗАСТУПНИЧЕСТВО В КОНЦЕ ОКТЯБРЯ
Как трудно умирает год; мороза нет.
Мидас на желтые пески облокотился,
Не слыша стонов камыша и волн.
Еще крепка, душиста ежевика
И бабочками старый плющ цветет.
Его ты пощади чуть-чуть, Старуха,
За чистоту надежд, за искреннюю страсть.
В. Шаламов
Здесь морозы сушат реки,
Убивая рыб,
И к зиме лицо стареет
Молодой горы.
С лиственниц не вся упала
Рыжая хвоя.
Дятел марши бьет на память,
Чтоб бодрился я.
Снега нет еще в распадках.
Не желая ждать,
Побелели куропатки,
Веря в календарь.
Рвет хвою осенний ветер,
Сотрясая лес.
День - и даже память лета
Стерта на земле.
Николай Рубцов
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Ах, кто не любит первый снег
В замерзших руслах тихих рек,
В полях, в селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру!
В деревне празднуют дожинки,
И на гармонь летят снежинки.
И весь в светящемся снегу,
Лось замирает на бегу
На отдаленном берегу.
Зачем ты держишь кнут в ладони?
Легко в упряжке скачут кони,
И по дорогам меж полей,
Как стаи белых голубей,
Взлетает снег из-под саней...
Ах, кто не любит первый снег
В замерзших руслах тихих рек,
В полях, в селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру!
1955
НАГРЯНУЛИ
Не было собак - и вдруг залаяли.
Поздно ночью - что за чудеса!-
Кто-то едет в поле за сараями.
Раздаются чьи-то голоса...
Не было гостей - и вот нагрянули.
Не было вестей - так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.
Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестер:
Может, мы за все свое бывалое
Разожгли последний наш костер.
Может быть, последний раз нагрянули,
Может быть, не скоро навестят...
Как по саду, садику багряному
Грустно-грустно листья шелестят.
Под луной, под гаснущими ивами
Посмотрели мой любимый край
И опять умчались, торопливые,
И пропал вдали собачий лай...
1966
Данте Габриэль Россетти
Sonnet LXIX.
Autumn Idleness
This sunlight shames November where he grieves
In dead red leaves, and will not let him shun
The day, though bough with bough be over-run.
But with a blessing every glade receives
High salutation; while from hillock-eaves
The deer gaze calling, dappled white and dun,
As if, being foresters of old, the sun
Had marked them with the shade of forest-leaves.
Here dawn to-day unveiled her magic glass;
Here noon now gives the thirst and takes the dew;
Till eve bring rest when other good things pass.
And here the lost hours the lost hours renew
While I still lead my shadow o'er the grass,
Nor know, for longing, that which I should do.
Праздность осени
В лесу багряном прячется уныло
Ноябрь, причём лучи к нему летят
И сквозь деревья толщиной в обхват.
Сияньем все прогалины залило.
Смотря с холмов на красное горнило,
Как в старину лесничие, трубят
Олени - каждый серо-беловат:
Их солнце тенью листьев испещрило.
Здесь утро дивным зеркалом блистало.
День мучит жаждой, высушив росу.
Здесь вечер даст забвению начало.
Часами пропадаю я в лесу,
Влачу по травам тень свою устало,
Не знаю, как тоску перенесу.
(переводчик - некто Вланес, не знаю, как его зовут в миру)
Э. Дикинсон (130 в корпусе стихов Э.Дикинсон)
THESE are the days when birds come back,
A very few, a bird or two,
To take a backward look.
These are the days when skies put on
The old, old sophistries of June,-
A blue and gold mistake.
Oh, fraud that cannot cheat the bee,
Almost thy plausibility
Induces my belief,
Till ranks of seeds their witness bear,
And softly through the altered air
Hurries a timed leaf!
Oh, sacrament of summer days,
Oh, last communion in the haze,
Permit a child to join,
Thy sacred emblems to partake,
Thy consecrated bread to break,
Taste thine immortal wine!
Григорий Кружков (пер.)
В такую пору - невзначай -
Одна из улетевших стай
Вдруг прилетит назад.
И солнце - нам внушая дурь -
Льет золотистую лазурь
В открытые глаза.
Тепло - но краткому теплу,
Увы, не обмануть пчелу -
Прозрачный воздух чист,
Но луга поредел букет -
И медленно сквозь зябкий свет
Слетает зыбкий лист.
О таинство закатных дней,
Причастие родных теней -
Ужель разрешено
Мне твой священный хлеб вкусить -
Принять твои дары - испить
Бессмертное вино!
перевод М.Зенкевича
Дней этих дивных позолота
Обманом манит птиц с отлёта,
С дороги к солнцу южных стран.
И небеса хрустально-зыбки,
Как будто верят по ошибке
В июньский голубой обман.
В него не верят только пчёлы,
Но с беззаботностью весёлой
Ему я тоже поддаюсь,
Когда б не озими из шелка
И шепчущая втихомолку
Листом вспорнхнувшим в ветре грусть!
О тризна золотого лета,
О праздник воздуха и света,
Да будет же и мне дано
Вкусить, как неземное счастье,
Твоё последнее причастье,
Твоё бессмертное вино!
Бродский
Новые стансы к Августе
М. Б.
I
Во вторник начался сентябрь. Дождь лил всю ночь. Все птицы улетели прочь. Лишь я так одинок и храбр, что даже не смотрел им вслед. Пустынный небосвод разрушен, дождь стягивает просвет. Мне юг не нужен.
II
Тут, захороненный живьем, я в сумерках брожу жнивьем. Сапог мой разрывает поле, бушует надо мной четверг, но срезанные стебли лезут вверх, почти не ощущая боли. И прутья верб, вонзая розоватый мыс в болото, где снята охрана, бормочут, опрокидывая вниз гнездо жулана.
III
Стучи и хлюпай, пузырись, шурши. Я шаг свой не убыстрю. Известную тебе лишь искру гаси, туши. Замерзшую ладонь прижав к бедру, бреду я от бугра к бугру, без памяти, с одним каким-то звуком, подошвой по камням стучу. Склоняясь к темному ручью, гляжу с испугом.
IV
Что ж, пусть легла бессмысленности тень в моих глазах, и пусть впиталась сырость мне в бороду, и кепка -- набекрень -- венчая этот сумрак, отразилась как та черта, которую душе не перейти -- я не стремлюсь уже за козырек, за пуговку, за ворот, за свой сапог, за свой рукав. Лишь сердце вдруг забьется, отыскав, что где-то я пропорот: холод трясет его, мне в грудь попав.
V
Бормочет предо мной вода, и тянется мороз в прореху рта. Иначе и не вымолвить: чем может быть не лицо, а место, где обрыв произошел? И смех мой крив и сумрачную гать тревожит. И крошит темноту дождя порыв. И образ мой второй, как человек, бежит от красноватых век, подскакивает на волне под соснами, потом под ивняками, мешается с другими двойниками, как никогда не затеряться мне.
VI
Стучи и хлюпай, жуй подгнивший мост. Пусть хляби, окружив погост, высасывают краску крестовины. Но даже этак кончиком травы болоту не прибавить синевы... Топчи овины, бушуй среди густой еще листвы, вторгайся по корням в глубины! И там, в земле, как здесь, в моей груди всех призраков и мертвецов буди, и пусть они бегут, срезая угол, по жниву к опустевшим деревням и машут налетевшим дням, как шляпы пу'гал!
VII
Здесь на холмах, среди пустых небес, среди дорог, ведущих только в лес, жизнь отступает от самой себя и смотрит с изумлением на формы, шумящие вокруг. И корни вцепляются в сапог, сопя, и гаснут все огни в селе. И вот бреду я по ничьей земле и у Небытия прошу аренду, и ветер рвет из рук моих тепло, и плещет надо мной водой дупло, и скручивает грязь тропинки ленту.
VIII
Да, здесь как будто вправду нет меня, я где-то в стороне, за бортом. Топорщится и лезет вверх стерня, как волосы на теле мертвом, и над гнездом, в траве простертом, вскипает муравьев возня. Природа расправляется с былым, как водится. Но лик ее при этом -- пусть залитый закатным светом -- невольно делается злым. И всею пятернею чувств -- пятью -- отталкиваюсь я от леса: нет, Господи! в глазах завеса, и я не превращусь в судью. А если на беду свою я все-таки с собой не слажу, ты, Боже, отруби ладонь мою, как финн за кражу.
IX
Друг Полидевк, тут все слилось в пятно. Из уст моих не вырвется стенанье. Вот я стою в распахнутом пальто, и мир течет в глаза сквозь решето, сквозь решето непониманья. Я глуховат. Я, Боже, слеповат. Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт горит луна. Пусть так. По небесам я курс не проложу меж звезд и капель. Пусть эхо тут разносит по лесам не песнь, а кашель.
X
Сентябрь. Ночь. Все общество -- свеча. Но тень еще глядит из-за плеча в мои листы и роется в корнях оборванных. И призрак твой в сенях шуршит и булькает водою и улыбается звездою в распахнутых рывком дверях.
Темнеет надо мною свет. Вода затягивает след.
XI
Да, сердце рвется все сильней к тебе, и оттого оно -- все дальше. И в голосе моем все больше фальши. Но ты ее сочти за долг судьбе, за долг судьбе, не требующей крови и ранящей иглой тупой. А если ты улыбку ждешь -- постой! Я улыбнусь. Улыбка над собой могильной долговечней кровли и легче дыма над печной трубой.
XII
Эвтерпа, ты? Куда зашел я, а? И что здесь подо мной: вода? трава? отросток лиры вересковой, изогнутый такой подковой, что счастье чудится, такой, что, может быть, как перейти на иноходь с галопа так быстро и дыхания не сбить, не ведаешь ни ты, ни Каллиопа.
Юнна Мориц
Запах пены морской и горящей листвы, И цыганские взоры ворон привокзальных. Это осень, мой друг! Это волны молвы О вещах шерстяных и простудах банальных.
Кто зубами стучит в облаках октября, Кастаньетами клацает у колоколен? Это осень, мой друг! Это клюв журавля, Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.
Лишь бульварный фонарь в это время цветущ, На чугунных ветвях темноту освещая. Это осень, мой друг! Это свежая тушь Расползается, тщательно дни сокращая.
Скоро все, что способно, покроется льдом, Синей толщей классической твердой обложки. Это осень, мой друг! Это мысли от том, Как кормить стариков и младенцев из ложки,
Как дрожать одному надо всеми людьми, Словно ивовый лист, или кто его знает ... Это осень, мой друг! Это слезы любви Ко всему, что без этой любви умирает.
Эмили Дикинсон.
Besides the Autumn poets sing A few prosaic days A little this side of the snow And that side of the Haze --
A few incisive Mornings -- A few Ascetic Eves -- Gone -- Mr. Bryant's "Golden Rod" -- And Mr. Thomson's "sheaves."
Still, is the bustle in the Brook -- Sealed are the spicy valves -- Mesmeric fingers softly touch The Eyes of many Elves --
Perhaps a squirrel may remain -- My sentiments to share -- Grant me, Oh Lord, a sunny mind -- Thy windy will to bear!
1859
131
Не только осенью поют Поэты, но и в дни, Когда метели вихри вьют И трескаются пни.
Уже утрами иней, И светом дни скупы, На клумбе астры отцвели И собраны снопы.
Еще вода свой легкий бег Стремит -- но холодна, И эльфов золотистых век Коснулись пальцы сна.
Осталась белка зимовать, В дупло упрятов клад. О, дай мне, Господи, тепла -- Чтоб выдержать Твой хлад!
Перевод А.Гаврилова
А это вроде как "Индейское лето", которое я знаю по переводу М. Зенкевича. Оригинал пока не найду.
Григорий Кружков (пер.)
В такую пору - невзначай - Одна из улетевших стай Вдруг прилетит назад. И солнце - нам внушая дурь - Льет золотистую лазурь В открытые глаза. Тепло - но краткому теплу, Увы, не обмануть пчелу - Прозрачный воздух чист, Но луга поредел букет - И медленно сквозь зябкий свет Слетает зыбкий лист. О таинство закатных дней, Причастие родных теней - Ужель разрешено Мне твой священный хлеб вкусить - Принять твои дары - испить Бессмертное вино!
ULALUME - A BALLAD
The skies they were ashen and sober; The leaves they were crisped and sere - The leaves they were withering and sere: It was night, in the lonesome October Of my most immemorial year: It was hard by the dim lake of Auber, In the misty mid region of Weir: - It was down by the dank tarn of Auber, In the ghoul-haunted woodland of Weir.
Here once, through an alley Titanic, Of cypress, I roamed with my Soul - Of cypress, with Psyche, my Soul. These were days when my heart was volcanic As the scoriae rivers that roll - As the lavas that restlessly roll Their sulphurous currents down Yaanek, In the ultimate climes of the Pole - That groan as they roll down Mount Yaanek, In the realms of the Boreal Pole.
Our talk had been serious and sober, But our thoughts they were palsied and sere Our memories were treacherous and sere; For we knew not the month was October, And we marked not the night of the year - (Ah, night of all nights in the year!) We noted not the dim lake of Auber, (Though once we had journeyed down here) We remembered not the dank tarn of Auber, Nor the ghoul-haunted woodland of Weir.
And now, as the night was senescent, And star-dials pointed to morn - As the star-dials hinted of morn - At the end of our path a liquescent And nebulous lustre was born, Out of which a miraculous crescent Arose with a duplicate horn - Astarte's bediamonded crescent, Distinct with its duplicate horn.
And I said - "She is warmer than Dian; She rolls through an ether of sighs - She revels in a region of sighs. She has seen that the tears are not dry on These cheeks where the worm never dies, And has come past the stars of the Lion, To point us the path to the skies - To the Lethean peace of the skies - Come up, in despite of the Lion, To shine on us with her bright eyes - Come up, through the lair of the Lion, With love in her luminous eyes."
But Psyche, uplifting her finger, Said - "Sadly this star I mistrust - Her pallor I strangely mistrust - Ah, hasten! - ah, let us not linger! Ah, fly! - let us fly! - for we must." In terror she spoke; letting sink her Wings till they trailed in the dust - In agony sobbed; letting sink her Plumes till they trailed in the dust - Till they sorrowfully trailed in the dust.
I replied - "This is nothing but dreaming. Let us on, by this tremulous light! Let us bathe in this crystalline light! Its Sibyllic splendor is beaming With Hope and in Beauty to-night - See! - it flickers up the sky through the night! Ah, we safely may trust to its gleaming And be sure it will lead us aright - We surely may trust to a gleaming That cannot but guide us aright Since it flickers up to Heaven through the night."
Thus I pacified Psyche and kissed her, And tempted her out of her gloom - And conquered her scruples and gloom; And we passed to the end of the vista - But were stopped by the door of a tomb - By the door of a legended tomb: - And I said - "What is written, sweet sister, On the door of this legended tomb?" She replied - "Ulalume - Ulalume! - 'T is the vault of thy lost Ulalume!"
Then my heart it grew ashen and sober As the leaves that were crisped and sere - As the leaves that were withering and sere - And I cried - "It was surely October, On _this_ very night of last year, That I journeyed - I journeyed down here! - That I brought a dread burden down here - On this night, of all nights in the year, Ah, what demon hath tempted me here? Well I know, now, this dim lake of Auber - This misty mid region of Weir: - Well I know, now, this dank tarn of Auber - This ghoul-haunted woodland of Weir."
Said we, then - the two, then - "Ah, can it Have been that the woodlandish ghouls - The pitiful, the merciful ghouls, To bar up our way and to ban it From the secret that lies in these wolds - From the thing that lies hidden in these wolds
Have drawn up the spectre of a planet From the limbo of lunary souls - This sinfully scintillant planet From the Hell of the planetary souls?"
(1847-1849)
вот один из:
Было небо сурово и серо, Листья были так хрупки и сиры, Листья были так вялы и сиры... Был октябрь. Было горе без меры. Было так одиноко и сыро Возле озера духов Обера, В странах странных фантазий Уира, Там, в туманной долине Обера, В заколдованных чащах Уира. Вдоль рядов кипарисов-титанов Брел вдвоем я с душою моей, Брел с Психеей, душою моей. Что-то в сердце моем непрестанно Клокотало сильней и грозней, Бушевало сильней и грозней, Словно серный поток из вулкана, Там, где правит холодный Борей, Словно лава в утробе вулкана, Там, где полюсом правит Борей. Наша речь была ровной и серой: Мысли были так хрупки и сиры, Листья памяти - вялы и сиры; В Ночь Ночей, когда горю нет меры, Не узнали мы странного мира... (Хоть однажды из вашего мира Мы спускались в долину Обера... Был октябрь... Было мрачно и сыро...) Но забыли мы духов Обера И вампиров, и чащи Уира... Звездный круг в предрассветной тревоге... Ночь осенняя шла на ущерб, Ночь туманная шла на ущерб. И в конце нашей узкой дороги Подымался мерцающий серп, Разливая сиянье, двурогий, Странным светом сверкающий серп, Серп далекой Астарты, двурогий И алмазно блистающий серп. И сказал я: 'Так льдиста Диана - Лик Астарты теплей и добрей, В царстве вздохов она всех добрей, Видя, как эту грудь непрестанно Гложут червь и огонь всех огней. Сквозь созвездие Льва из тумана Нам открыла тропинку лучей, Путь к забвенью - тропинку лучей, Мимо злобного Льва из тумана Вышла с тихим свеченьем очей, Через логово Льва из тумана К нам с любовью в свеченье очей!' Но ответила тихо Психея: 'Я не верю сиянью вдали, Этой бледности блеска вдали, О, спеши же! Не верю звезде я, Улететь, улететь повели!' Говорила, от страха бледнея И крыла опустив, и в пыли Волочились они по аллее, Так, что перья купались в пыли, Волочились печально в пыли... Я ответил: 'Оставим сомненья! Нам навстречу блистают лучи! Окунись в голубые лучи! И поверь, что надежд возвращенье Этот свет предвещает в ночи, Посмотри - он мерцает в ночи! О, доверься, доверься свеченью, Пусть укажут дорогу лучи, О, поверь в голубое свеченье: Верный путь нам укажут лучи, Что сквозь мрак нам мерцают в ночи!' Поцелуй успокоил Психею, И сомненья покинули ум, Мрачным страхом подавленный ум, И пошли мы, и вдруг на аллее Склеп возник, несказанно угрюм. 'О, сестра, этот склеп так угрюм! Вижу надпись на створках дверей я... Почему этот склеп так угрюм?' И сказала она: 'УЛЯЛЮМ... Здесь уснула твоя Улялюм...' Стало сердце сурово и серо, Словно листья, что хрупки и сиры, Словно листья, что вялы и сиры... 'Помню! - вскрикнул я, - горю нет меры! Год назад к водам странного мира С горькой ношей из нашего мира Шел туда я, где мрачно и сыро... Что за демоны странного мира Привели нас в долину Обера, Где вампиры и чаши Уира? Это - озеро духов Обера, Это черные чащи Уира!' Мы воскликнули оба: 'Ведь это - Милосердие демонов, но Нам теперь показало оно, Что к надежде тропинки нам нет, и Никогда нам узнать не дано Тайн, которых нам знать не дано! Духи к нам донесли свет планеты, Что в инферно блуждает давно, Свет мерцающий, грешной планеты, Что в инферно блуждает давно!' (перевод В.Бетаки)