Обычным погожим осенним вечерком из Москвы куда-то в область ехала электричка, наполненная людьми не так чтобы до отказа, но и полупустой её назвать было нельзя. В одном из вагонов друг напротив друга располагались пассажиры: худосочная дама лет сорока, высокая, с прямым выдающимся носом, придававшим римский профиль её лицу, такими же выдающимися скулами, маленькими глазками и губками, сложенными, что называется, бантиком; молодая пара, по виду до тридцати лет - улыбчивая девушка с мягкими чертами лица и её парень или муж, коренастый, с короткой стрижкой, который всё время что-то шептал своей пассии, отчего та время от времени выдавала короткие смешки, смущённо оглядывая окружающих; и обычный оборванец неопределённого возраста, заросший, в слегка пованивающих обносках, явно найденных на помойке, так как по стилю всё на нём разнилось: от футболки непонятного цвета и пиджака с чуть надорванным рукавом до молодёжных джинсов с модными прорезями на коленях и зимних ботинок на ногах. Молодые же были одеты вполне просто, скромно, но со вкусом, чего нельзя было сказать о даме, одетой слишком респектабельно для обычной электрички.
Софья, так звали даму, исподтишка, короткими взглядами посматривала на нищего. Её взгляд выражал какую-то глубокую тоску, отражавшуюся и на лице, разливавшуюся по нему тенью от неверного мерцающего света потолочных светильников. Она покачивалась, как и все, в такт движения состава, когда, внезапно замерев на секунду, раскрыла сумочку, немного покопавшись в ней, достала дорогой кожаный розового цвета бумажник. Рыжая сотенная купюра, слегка помятая, быстро и ловко сменила кошелёк на ладонь дамы.
Нищий резко поднял голову и с удивлением посмотрел на женщину, переводя взгляд на предложенную сотку. Конечно, радости от этой манны небесной стало хоть отбавляй, о чём свидетельствовал полубеззубый с гнилью рот, растянутый в широкой улыбке. Однако неожиданность, с которой были поданы деньги, не позволила ему забрать их сразу. Лишь спустя несколько секунд оборванец протянул руку, молча, с наигранным достоинством взял купюру, положив её в карман своего пиджака.
В это время электричка остановилась на очередной станции. Бездомный огляделся по сторонам, на окна и, резко вскочив, выбежал на перрон. Поезд снова тронулся в путь.
- Зря вы ему дали деньги, - сказал парень или муж, обращаясь к даме. - Конечно, дело не моё, просто он их всё равно пропьёт! Я вот им не подаю, попрошайкам.
Софья спокойно, с едва заметным пренебрежением взглянула на молодого человека.
- Я знаю, что он их пропьёт. Но мне жалко таких, как он. Смотрела на него и думала: наверное, как и все, ходил в садик, в школу. Может, и в армии был... Что же пошло у него в жизни не так, почему он так опустился? Может, жена стерва попалась, - дама на мгновение перевела взгляд на девушку. - Или трагедия в семье? Или друзья такие попались, собутыльники? Не знаю! Мне стало его жаль, вот я и подала.
- Ну, дело ваше. Какая там уже станция? - заканчивая разговор, сказал парень или муж, оглядываясь по сторонам.
- Моя, - тихо произнесла дама, вставая, направляясь к выходу.
На перроне было тихо и пусто. Густые сумерки, почти ночь, и осенний холод вносили некую грусть в настроение. Внезапный звонок мобильного телефона заставил Софью засуетиться, ища в глубинах женской сумочки источник беспокойства.
- Да, дорогой! Почему ты так поздно? Я целый день ждала твоего звонка! Ты приедешь? А?.. Что?!
Глаза женщины стали наполняться солёной влагой. Восковая маска её лица сделала внешний вид пугающим, застывшим. Мобильный, казалось, приклеился к уху, а рука, держащая его, задрожала, словно пытаясь оторвать ненавистное переговорное устройство.
"Бросил!.. Вот так просто, по телефону! После двух лет отношений! За что?! Почему?! Разве я пилила его?! Просила денег?! Да у меня у самой их!.." - терзала свою душу дама, задавая себе эти и другие вопросы. И вдруг блеск озарения мелькнул в глазах будто луч, пронзая пространство за перроном:
- Вот кто на самом деле жалок! Я! Дом, деньги, машина, богатые родители... А за душой-то что? Счастлива ли я?! Нет! Тот нищий сотке моей обрадовался, сидит сейчас с чекушкой под забором и радуется жизни. Ну и чем мы отличаемся? Шмотками? Как я могла считать его ниже себя, жалкая брошенка?! Он завтра возьмёт и работу найдёт, найдёт смысл. Найду ли его я со всеми своими деньгами и положением?.. Кто бы мне сейчас подал хоть рублик счастья?!
И она пошла по тропинке, что вела от станции до виднеющихся вдалеке частных построек разного стиля и достатка, идя по привычке гордо, заливая, однако, лицо слезами, которые катились по её щекам, пока холодный ветерок, набегающий порывами, не уносил их куда-то в окрестное поле.
Вдруг за спиной послышался топоток чьих-то ножек. Софья обернулась. Это была девчушка лет десяти. Увидев лицо дамы, девочка улыбнулась.
- Здрасьте! А я вас узнала! Мы на одной улице живём. Можно я с вами пойду? А то я опоздала на раннюю электричку, теперь в темноте боюсь одна. Ох, от мамки попадёт мне!
- Конечно, милая, пойдём.
Девчушка много ещё чего говорила, щебетала воробьём, перемежая улыбку со смехом.
Софья слушала спутницу также с улыбкой, когда далёкие детские воспоминания стали проникать в её память. Она вспомнила себя, как в том же возрасте, что и девочка, бегала по этому полю, радуясь всему: солнцу, грибному дождику, цветам... Не было ни тревог, ни забот, только радость от того, что ты есть в этом прекрасном солнечном мире.
На небе отчётливо засияли звёзды. Две фигуры, маленькая и высокая, шли по тропе среди поля в свете нарастающего месяца. Просто разговаривая и смеясь. Не жалея ни о чём.
Эпизод 2. Сочувствие
У старых обшарпанных мусорных баков копошился юнец лет шестнадцати, плохо одетый, чумазый, с растрёпанной шевелюрой. Не найдя ничего стоящего, как ему показалось, около контейнеров юноша переключился на их внутреннее содержимое.
Через несколько минут он извлёк оттуда грязную поношенную куртку, которую тут же не преминул примерить. Она была ему великовата, однако улыбка, появившаяся на лице беспризорника, ясно давала понять, как он рад этой находке.
- Эй, Серёжка! Иди-ка сюда! - послышался спокойный, чуть властный мужской голос со стороны вытоптанной тропки, что вела к помойке.
Серёжка замер на секунду и резко повернул голову в сторону голоса. Он узнал человека, подзывавшего его, и сразу успокоился. Это был дядя Роман, один из жителей близлежащих домов.
- Здрасте, дядя Рома.
- Слушай! У меня к тебе предложение есть. Надоело, небось, по подвалам ночевать? Ты ел сегодня?
Дядя Роман развернулся и не спеша направился к своему дому. Серёжка не верил своей удаче: неужели сегодня он будет сытым, не говоря о домашнем тепле, которого он уже и не помнил? Он всё стоял и пускал слюни, думая о щах или макаронах.
- Ну ты идёшь, нет?! - позвал мужчина, и они один за другим побрели по тропе.
На пороге квартиры Серёжа замялся, оглядывая свои грязные рваные полуботинки.
- Дорогой, это ты? - из кухни послышался голос Натальи, жены Романа. - Мой руки, проходи, борщ готов!
Запах домашнего борща сводил юношу с ума. Он с трудом сдерживал себя в предвкушении ужина.
- Ну, чего встал? Проходи!
Мужчина провёл Серёжку в ванную комнату, а сам пропал где-то в закоулках квартиры. Юноша стоял в нерешительности, не зная, что ему делать. Дядя Роман снова появился в дверном проёме.
- Вот полотенце и одежда, моя, старая, стираная, должна подойти. Ванной-то помнишь, как пользоваться? - мужчина улыбнулся. - Мойся, вон мыло и шампунь, и приходи на кухню. Там скажу, что у меня к тебе за предложение.
Роман вышел из ванной, закрыв дверь. Придя на кухню и сев за стол, вместо борща он увидел непонимающее сердитое лицо супруги.
- Ты чего его к нам припёр? Он мне тут загадит всё! Я ещё с порога вонь помойную почувствовала! Хочешь беспризорников привечать?! Ладно! Где хочешь это делай, но чтобы я его в нашем доме не видела! Да ещё и в ванну его посадил! Мне теперь её выкинуть, что ли?! Как я теперь там мыться, стирать буду? Чего он тебе сдался, а?!
Роман чувствовал, что вскипает сам. Усилием воли он заставил себя успокоиться, но это выходило у него как-то не очень:
- Ты, мать, рот-то свой прикрой! Ты чего тут раскудахталась, курица? На склад я его себе хочу устроить, сторожем. У меня Митрич помер сегодня утром, а заменить некем. Я сразу о Серёге подумал, его каждая собака во дворах знает, каждая бабка! Они ему деньги доверяют за хлебом сходить... Мужики в гаражах радуются помощнику, всегда пособит и даже не просит ничего. Не обманет никогда! Ты сама-то забыла, что до бизнеса моего я сам в девяностых вот так же чуть не на помойке жил? Мне кто бы так помог тогда, я бы не отказался!..
- Всех ты жалеешь вечно!.. - перебила жена. Она уже не сердилась, чувствуя правоту мужа, но всё ещё была недовольна.
- Я его не жалею! - продолжил Роман. - Я ему сочувствую. Я это сам прошёл. Если бы жалел, бросал бы ему кусок хлеба, как псу, да и всё. Помнишь поговорку - хочешь накормить голодного, не давай ему рыбу, дай ему удочку? Вот я ему и хочу дать удочку. На складах бытовка тёплая с диваном да телевизором. Хоть не в подвале ночевать будет. И деньги заработает мальчонка, будет хлеб свой, а не помоечный есть...
На кухне стало тихо. Вдруг тишину нарушил голос Серёжки:
- Я согласен на сторожа, дядя Рома!
- А-а, ты слышал всё! Ну, тогда завтра приступаешь. А сейчас садись есть.
Серёжа не двигался с места, глядя на жену Романа.
- Иди садись, чего встал в дверях? - сказала Наталья беззлобно и даже чуть улыбнувшись. - Что уж с тобой сделаешь-то?!
В небольшой двухкомнатной квартире на кухне горел свет. Три человека - мужчина, женщина и юноша - пили чай и беседовали о завтрашнем дне и планах на будущее. И одному из них, самому младшему, меньше всего хотелось, чтобы этот вечер когда-нибудь закончился.