Париж, Тампль, 12 октября 1307 года, поздний вечер
Пламя трёх свечей, закреплённых в тяжёлом серебряном подсвечнике, металось под порывами холодного осеннего ветра. Сидевший за столом старик с трудом поднялся из кресла, поправил сутану, подошёл к окну и несколько минут смотрел на спящий Париж.
Пряный запах осенних листьев не радовал, как раньше, а навевал мысли о смерти и тлене. Тяжёлые мысли не давали ни работать, ни уснуть. Что он сделал не так? Где ошибся?
Не согласился на объединение с госпитальерами? Не был достаточно настойчив, и не сумел убедить Папу Климента снарядить новый Крестовый поход на Святую землю? Потерял остров Арвад?
Или главной ошибкой был отказ принять в Орден короля Филиппа и провозгласить его Великим магистром? И это была не ревность к своей власти - разве что совсем немного. исключительно дело принципа и веры: не способен король соблюдать Устав Ордена. Ни по характеру своему, ни по званию. Даже не говоря об обязательном одеянии тамплиера - что, король согласится его носить? Да по-хорошему, его не то что в орден принимать, с ним и разговаривать нельзя, если следовать сорок шестой статье Устава, как с любым человеком, охотящимся с помощью ястреба или другой птицы. А запрещённая тамплиерам охота с луком, как и общение с охотниками...
Да что себя обманывать. Всё это - следствия, а не причина. А настоящая причина исключительно в том, что за все эти годы он так и не сумел воспользоваться наследством Гуго де Пейна, первого магистра. То, что этого не смог ни один из его предшественников - разве что у де Божэ что-то начало получаться - служит слабым оправданием.
Магия. Та самая магия, которая могла дать власть и неуязвимость. Та магия, которую нашёл и подчинил основатель ордена. Та, которая так и не покорилась его преемникам. Как же не вовремя умер Гильом!
Он один мог призвать волшебный огонь, научился немного читать мысли и воздействовать на мысли собеседника, и даже, пусть и очень редко, предсказывать будущее. Жаль, что своё он предвидеть не смог. Погибнуть от стрелы в грудь! А Акра всё равно пала под атакой мамелюков. Да магический дар магистра де Божэ был для ордена дороже десятка крепостей Леванта!
Лишь Гильома полностью признал перстень, давал ему силу, уверенность и здоровье, пробуждал магию. Его перстень не принял, оттягивал палец, обжигал холодом. Магистр поднял к глазам руку и всмотрелся в огромный красный камень. Отсвет вздрагивающего пламени свечей пробудил в его глубине багровые всполохи, и это показалось дурным предзнаменованием.
Дурные предчувствия преследовали магистра всю последнюю неделю. Месяц назад королевскую казну перенесли из Тампля в Лувр. А Филипп Красивый внезапно стал невероятно ласков, и слишком уж осыпал его знаками приязни и дружеского расположения. Лишь вчера - называл братом, попросил - не приказал - возглавить процессию на погребении графини Валуа, королевской невестки.
Ещё раз всмотрелся в зловещий блеск камня. Да, похоже, времени уже не осталось. Пора.
Жак де Моле вернулся к столу, позвонил в колокольчик. Приказал бесшумно возникшему слуге немедленно разыскать и привести магистра Гуго де Шалона: - Бегом!
Уселся за стол, положил перед собой лист бумаги и начал быстро писать, не задумываясь, брызгая чернилами:
Дорогой Гишар! Не знаю, что станется с Орденом и со мной завтра или послезавтра. В последнюю нашу встречу я не мог открыть тебе всего. К сожалению, тот день, о котором мы говорили, настал, или настанет в ближайшее время. Поэтому вот что ты должен знать, чтобы с честью исполнить свою клятву.
В могиле твоего дяди, Великого магистра де Боже, нет его останков. В ней находятся тайные архивы ордена. Вместе с архивами хранятся реликвии: корона иерусалимских царей и четыре золотые фигуры евангелистов, которые украшали гроб Христа в Иерусалиме и не достались мусульманам.
Остальные драгоценности находятся внутри двух колонн, против входа и крипту. Капители этих колонн вращаются вокруг своей оси и открывают отверстие тайника.
Ты знаешь, что должен сделать с архивами и драгоценностями. Но это - не главное. Главное - в резной шкатулке сандалового дерева с гербом ордена, которая находится в гробу. В ней ты найдёшь подвеску с большим красным камнем в форме капли, и браслет с двенадцатью такими же малыми каплевидными камнями. Это - главное сокровище и главная тайна Ордена.
Вместе с перстнем, который я тебе сейчас посылаю, они способны пробудить, вернуть ту магию, которой владели основатель Ордена нашего и твой отец. Я уверен, ты знаешь, что Гийом де Боже был твоим отцом. Нарушив Заповеди Господни и устав Ордена, он дал нам надежду, что его дар не пропал бесследно и, может быть, в одном из последующих поколений, вспыхнет вновь и изменит наш погрязший в грехах, неверии и нищете мир.
Эти драгоценности должны остаться в твоём роду и передаваться по наследству, по мужской линии. Однако в возрасте четырнадцати лет каждый из твоих потомков, и их потомков, в том числе и женского пола, должен быть подвержен простому испытанию: надеть этот перстень. Если он ощутит жжение, холод, тяжесть, боль - хранителем остается наследник. Если же появится ощущение лёгкого тепла, бодрости, может выть - видения, дальнейшее наследование идёт по линии этого потомка. И ему следует незамедлительно последовать указаниям из свитка, перевязанного белой лентой, который ты тоже достанешь из могилы. Единственного, который ты оставишь себе из всего архива.
Да пребудет с тобой Господь и сила нашего Ордена!
Магистр подписал письмо, присыпал песком, отряхнул и положил в замшевый мешочек. С трудом, причиняя боль распухшему суставу, снял с пальца перстень. Долго смотрел на него, вздохнул, и приложтл к письму, затянул завязки. и как раз вовремя - наклонившись, чтобы не задеть за низкую притолоку, в комнату вошёл встревоженный магистр де Шалон.
Великий магистр встал навстречу, обнял друга, и тихо сказал: - Пора. Вы отбываете прямо сейчас.
- Но ведь мы планировали на завтра...
- У меня плохие предчувствия. Сейчас, и как можно скорее. Пойдёте через Северные ворота, там пока ещё стоят наши люди, пропустят. Возьмёшь всех рыцарей, кого только успеешь собрать. Как можно больше, наверняка вас попытаются остановить. А дальне сам знаешь, на Руан. И сразу пошли гонца вперёд, чтобы к вашему прибытию корабли уже стояли под парусами. Да что тебя учить, сам знаешь. И что бы не случилось - не смей возвращаться.
Перекрестил склонившего магистра: - Всё, иди.
Немного посидел в кресле, перекатывая по столу мешочек с письмом. Подошёл к окну, вернулся. Опять сел за стол, побарабанил пальцами по сукну, ощущая непривычную лёгкость - ах, да, кольцо.
За спиной неслышно возник слуга: - Вы звали?
- Нет. Но ты, вовремя. Вот это письмо отнесёшь Гишару де Боже. Знаешь, куда? И отдашь незаметно.
Слуга взял мешочек, спрятал за пазухой, поклонился, и уже собирался выйти, но магистр остановил его. Достал из шкатулки небольшой свёрточек, протянул:
- Вот, Пьер, держи. Здесь десяь турских ливров. Это тебе. Отнесёшь письмо и уходи из Парижа, спрячься где-нибудь в деревне. Этих денег хватит на неплохое хозяйство. И, надеюсь, ты не не откажешь в помощи нашим братьям - если встретишь тех, кому она будет нужна. Не благодари, иди. И помни, что письмо должно быть доставлено, хотя бы ценой твоей жизни.
Не слушая слов признательности, Жак де Моле вернулся к окну, дождался стука захлопнувшейся двери, и застыл. Ни о чём не думая, ни на что не надеясь. Лишь время от времени машинально пытаясь нащупать большим пальцем отсутствующий перстень.
Там его и застал рассвет. На ворвавшегося в комнату вместе с толпой воинов Гийома де Ногарэ посмотрел спокойно и достоинством.
***
Юный граф Гишар де Боже несколько раз перечитал письмо, переданное незнакомцем в тёмном плаще прямо у порога его дома. Померил перстень. Ощутил... Трудно описать это чувство - когда кто-то опасный и озлобленный пытается заглянуть тебе в душу. Холод, отвращение, страх...
Потрясённый, упал на колени и долго молился, прося Господа подсказать ему верный путь.
***
В Руане было спокойно. Семнадцать кораблей-когов стояли на рейде, готовые к отплытию. Приняв на борт больше сорока рыцарей, лошадей и груз трёх больших повозок, они снялись с якоря, и быстро пошли к побережью, подгоняемые попутным ветром. Не задерживаясь, миновали Гавр, вышли в Ла-Манш...
***
За семь лет пыток Жак де Моле признался во многих грехах: поклонении идолу с кошачей головой, плевках на Святое распятие, заговоре против папы и короля, содомском грехе... Но даже на дыбе, когда кости выходили из суставов и рвались мышцы, он не открыл, куда ушла эскадра, увозящая значительную часть сокровищ Ордена.
Наверняка рано или поздно он бы сдался. Есть пытки, которые не в силах выдержать человек, особенно если попадётся столь умелый палач как Гийом де Ногарэ. Советник короля, будь он проклят вместе со своим сюзереном! Но того больше всего интересовала магия. Пожалуй, больше ничего его и не интересовало. Знали король с папой про тайную магию тамплиеров, знали... Вот только не догадывались, что магия эта давно ушла. Или ушли те, кто мог ей управлять.
В занятиях магией да, сознался. И в колдовстве тоже. Если бы спросили на дыбе - сознался бы и в поедании младенцев, и в полётах на метле. А вот про перстень и письмо молодому де Боже и словом не обмолвился. Скорее всего потому, что об этом его никто не спрашивал.
ГЛАВА 1. ПЕРЕВОДЧИЦА
Ливерпуль, 2 сентября 1939 года, 15.00
Утро второго сентября выдалось тёплым и солнечным, а к обеду неожиданно похолодало. Тяжелые тучи нависли над ливерпульским портом, скрыв не только дальний Альберт-док, но и "Три грации". Здание порта и Кунард-билдинг вообще не просматривались, а громада башни Роял Лайвер просвечивала через сгущающийся мрак лишь бесформенными светлыми пятнами.
Чёрный Роллс-Ройс, припаркованный у ограды, тоже был почти не виден, как и массивная фигура мужчины в дождевике, стоящего у приоткрытой задней дверцы. Мужчина курил сигару, наблюдая за суетой на причале, и время от времени поглядывал в сторону Дюк-стрит, как будто ожидая кого-то.
А на причале только что пришедшая из Глазго "Атения" уже стояла под погрузкой. Докеры, подгоняемые усиливающимся дождем, торопливо таскали ящики и мешки, отгоняя крутящихся под ногами мальчишек. Очередь же пассажиров, выстроившаяся у дальнего трапа, двигалась медленно. Стояли семьями, чутко оберегая багаж. Дети прижимались к матерям, напуганные суетой, грохотом, резкими запахами и видимо, самой перспективой морского путешествия. Потрепанная одежда, унылый вид и покорность, с которой ожидающие выполняли указания любого пробегающего мимо матроса, явно указывали на будущих обитателей третьего класса.
Измотанный пассажирский помощник сверялся с какими-то списками, отходил консультироваться, наконец, поднял над головой скрещенные руки и крикнул: - Всё, мест больше нет.
Очередь заволновалась, загудела, и надвинулась на трап, который торопливо перегородили два дюжих матроса. Раздвинув толпу, вперёд выдвинулась группа крепких мужчин. Их предводитель, потрясая официального вида бумагой, поднялся на трап и, перекрывая шум толпы, командным голосом с резким немецким акцентом заявил: - Вы обязаны посадить нас. Вот указание от Форин-оффиса.
Помощник с несчастным видом сделал матросам знак, те посторонились, и человек в чёрном кожаном плаще, не скрывавшем явной офицерской выправки, поднялся на палубу, слегка наклонил голову с тщательно пробритым пробором в коротких блондинистых волосах, и представился: - Барон фон Таубе, сопровождаю группу немецких беженцев.
Пробормотав: - Ричард Диксон, пассажирский помощник, - офицер начал перебирать бумаги. Нашёл нужную строчку и обрадовался: - Барон, для вас зарезервирована каюта первого класса. Вы можете взять с собой одного спутника. Но это всё - у нас и так почти сто пятьдесят лишних пассажиров на борту.
Глядя точно в переносицу несчастного Диксона, барон сухо сообщил: - Мы должны отбыть в Монреаль на "Атении". Сегодня. Все двадцать человек. Это не обсуждается.
После десяти минут беготни и консультаций немцы сплочённой группой поднялись на борт и отправились к каютам третьего класса, барон, в сопровождении звероватого вида громилы, поднялся на вторую палубу, опёрся на поручни палубы и начал внимательно осматривать порт.
Толстяк в дождевике, внимательно наблюдавший за разворачивающимся действием, недовольно хмыкнул и вернулся в машину, оставив дверцу полуоткрытой.
В этот момент на причал со скрипом покрышек вылетел ярко-красный, лакированный, с традиционным чёрным капотом Хиллман Минкс. Водитель остановился почти у трапа, затем сдал назад и припарковался у стены, скрывшись в тени. Вышел, помог пассажиру доставать багаж, хотя багажа того было всего-то два скромных чемодана, развернулся и тем же грохотом уехал.
Пассажир оглядел причал, "Атению", очередь у трапа, пожал плечами и нетерпеливо притопнул ногой. Ещё раз оглядел окрестности и увидел скрывающийся в тени Роллс-ройс. Подхватил чемоданы и обрадованно двинулся к машине. Поставил багаж у заднего колеса, наклонился к приоткрытой дверце: - Граф Олсуфьев. Вы хотели со мной переговорить перед отплытием?
Его собеседник с некоторым трудом выбрался из авто, посмотрел на слега прояснившееся небо, снял дождевик и бросил его в салон, оставшись в классическом твидовом пиджаке. Закурил новую сигару и с некоторым сомнением осмотрел графа. Одобрительно кивнул - вид вполне достойный. Седоватые волосы, консервативное пальто, и, главное, лицо: располагающее и внушающее безотчётное доверие.
- Удачно, что вы тоже оказались на этом рейсе. Думаю, вы мне подойдёте. У вас неплохая репутация исполнителя деликатных поручений. В этот раз всё просто. Вы ведь хорошо знакомы с графиней де Божэ?
- О, да. Графиня Елизавета - очаровательная женщина, весьма влиятельная в свете. Я постоянно бываю в её салоне, в том числе и на закрытых суаре.
- Она тоже плывёт на "Атении" - если не опоздает к отходу. Ваша задача - познакомить нас, представив меня как старого друга и большого знатока истории и старинных украшений. В пакете - описание моей ювелирной коллекции и замка. Естественно, и небольшая сумма денег в качестве компенсации за беспокойство. Если всё пройдёт хорошо - мои люди помогут вам устроиться в Монреале или куда вы там собираетесь.
- Благодарю вас. Разумеется, я с согласен и приложу все усилия... Кстати, вот и графиня.
На причал торжественно въехал белоснежный Роллс-ройс. Портовые беспризорники тут же перестали вертеться вокруг грузчиков и тоскливой очереди пассажиров, и окружили машину. Явный лидер банды, в надвинутой на глаза кепке, восторженно выдохнул: - Надо же, это ведь третий Фантом, их только что выпускать начали.
Водитель, величественный, как лорд Адмиралтейства, с поклоном открыл пассажирскую дверь, и на причал выпорхнуло неземное создание - меха, шелка, водопад золотых локонов из-под экстравагантной шляпы. Фея с явным отвращением оглядела причал, повернулась к машине и раздраженно спросила: - Мари, тебе особое приглашение нужно?
В салоне тихо ойкнули и с переднего сиденья неловко выбралась серая девица - серый сиротский плащик, серая убогая шляпка, из-под неё торчит светлая косичка, короткая, всего до лопаток, бледное лицо с серо-голубыми водянистыми глазами. Девица застыла, ошеломленная грохотом порта и многолюдьем. Приоткрыв рот, уставилась на двухмачтовую громаду "Атении", и только бесцеремонный толчок, полученный от водителя, и новый окрик хозяйки заставили её очнуться. Девушка засуетилась, вытаскивая из машины многочисленные сумки и укладки.
Не оглядываясь ни на водителя с чемоданами, не на семенящую за ней горничную, прелестная пассажирка проследовала к главному трапу, где была с поклонами и расшаркиваниями встречена первым помощником капитана.
- Счастливы приветствовать вас на борту. Чай будет подан в пассажирском салоне ровно в пять, через полчаса после отплытия. Сейчас вас проводят в каюту...
- Каюты. Я заказывала две смежные каюты.
- Миледи, я сожалею, но у нас почти двести лишних пассажиров - капитан только что распорядился посадить всех ожидающих. У вас лучшая каюта, большая, ваша горничная вполне сможет там спать.
- Я, в одной каюте с горничной? Это, видимо, и есть знаменитый английский юмор? И где я буду принимать гостей? Вы, как вас там...
- Джеймс Фарвел, к вашим услуга, миледи.
Не успела графиня разразиться гневной тирадой, как подошедший седовласый джентльмен мягко коснулся её руки и, перейдя на русский, тихо проговорил:- Ваша светлость, ничего не поделаешь, "Атения" переполнена, все бегут от войны. Не переживайте, я сейчас всё устрою.
- Александэр, какое счастье, что вы здесь. Хоть один приличный человек на борту.
- Я буду счастлив развеять вашу скуку. И, мистер Фарвел, я уверен, вы найдёте место в третьем классе для горничной миледи.
- Но как же я без горничной...
- Не волнуйтесь, всё можно организовать наилучшим образом. Да, и с нами плывут ещё несколько достойных людей. Я вас уверяю, это будет незабываемое путешествие.
***
Войдя в пассажирский салон, графиня поморщилась - видно было, что чай сервировали впопыхах. Что ж поделаешь, придётся терпеть. Оглянулась - к ней уже спешил верный Александэр.
- Не расстраивайтесь, не всё так плохо. Всё-таки "Атения" когда-то была круизным лайнером, хоть какой-то нормальный персонал должен же остаться. А сейчас я вас познакомлю со своим другом - вот он как раз за капитанским столом.
Грузный пожилой джентльмен с неожиданной лёгкостью поднялся им навстречу. Запечатлев символический поцелуй на унизанной перстнями ручке графини, обернулся к Олсуфьеву: - Представьте же меня, граф.
- Миледи, позвольте вам представить моего давнего друга, лорда Ливена. Он практически никогда не выезжает из родового замка в шотландских пустошах. Подозреваю, что просто не может оторваться от своей коллекции драгоценностей.
- Ах, я столько о ней слышала. Неужели вы никогда её не выставляли?
Полное розовое лицо, какое бывает у младенцев, а в зрелом возрасте выдает любовь к свежему воздуху и виски, расцвело польщённой улыбкой:
- К сожалению, она далеко не полна. Я и в Америку собрался только потому, что мне обещали пару непревзойдённых экземпляров. Уверяют, что они из сокровищницы тамплиеров.
- Не может быть! Все их драгоценности наперечёт. Мой покойный супруг - прямой потомок Великого магистра, он много мне о них рассказывал. И в семье из поколения в поколение передаются несколько таких драгоценностей. Но они не продаются.
- Но хотя бы увидеть их будет возможно? Или вы оставили их в Париже?
Графиня недовольно отодвинула чашку - чай был ужасен - и с улыбкой ответила: - Разумеется. Я надену подвеску завтра на ужин. Только для вас - она на меня как-то странно действует, неприятно. Временами кажется, что камень обжигает - хотя на ощупь совершенно холодный.
Олсуфьев заволновался: - В таком случае, наверное, не стоит? А что за камень? Какой-то особенный?
- Обыкновенный рубин, правда, довольно, крупный. Завтра сами увидите. Всё, господа, я устала. Не уверена, что выйду к ужину.
У дверей салона хозяйку дожидалась всё та же унылая горничная с придурковато приоткрытым ртом. Зачем-то сделав неуклюжий реверанс, она быстро засеменила за хозяйкой.
Подойдя к каюте, графиня распорядилась: - Возьми где-нибудь табуретку и сиди под дверью. Если мне что-нибудь понадобится - я позову.
- Простите, миледи, а долго сидеть?
- Всю ночь. Днём отоспишься.
Дверь каюты захлопнулась. Девушка немного пометалась, раздобыла у какого-то матроса маленькую скамеечку и уселась на своём посту. Прислонилась к двери и задремала. Правда, заснуть ей не удалось - и сидеть неудобно, и народ всё время по коридору ходит. Сначала прошествовал высокий немец, громко стуча сапогами. Почему-то остановился и внимательно на неё посмотрел. Потом почти неслышно прошмыгнул слуга того толстого английского лорда. Минул через пять они же прошли обратно. За ними прошествовал сам лорд. Жалостливо вздохнул и скрылся в свей каюте в конце коридора.
Ближе к утру объявился русский граф. Бесцеремонно потряс Марию за плечо, спросил на русском: - Ты зачем здесь сидишь?
- Её светлость приказала.
- Так она давно уже спит, шла бы уже к себе.
Горничная привычно приоткрыла рот, шмыгнула носом и повторила: - Её светлость приказала.
Олсуфьев возмущённо фыркнул, и пошёл дальше, но не к своей каюте, прямо напротив, а куда-то в конец коридора.
Мария вытянула занемевшие ноги, поёрзала спиной по двери, и опять провалилась в тревожную дрёму.
3 сентября, 12.20. Атлантика, 150 морских миль западнее Белфаста
Первый день плаванья прошёл спокойно - если не считать сильной качки. Из-за неё большинство пассажиров так и не выходили из своих кают. За ланчем собралось от силы десять человек, да и те не стремились поддерживать разговор.
Графиня де Божэ, измученная морской болезнью, к полудню заснула, распорядившись до ужина её не будить. Мария тихонечко проверила свою сумочку, припрятанную под столиком от загребущих рук соседей по каюте. Открыла, вытащила потрёпанного плюшевого медвежонка, погладила по свалявшейся шёрстке. Убрала всё обратно и радостно выскочила из каюты. По крайней мере, немного свободного времени у неё есть, как минимум - до ужина. Может, поспать удастся?
Спустилась к каютам третьего класса и застала там безудержное веселье. Мужчины играли в карты, женщины сплетничали и громко смеялись, дети носились по узким загроможденным проходам и орали. Разноязыкое многоголосье оглушало. Да, поспать явно не получится. И что теперь, плакать?
Получив пирожок с мясом от толстой итальянской матроны, и ломоть хлеба с холодным мясом от пьяноватого немца, Мария включилась в незапланированный праздник по случаю вступления Англии в войну. Спать уже расхотелось, и она начала активно общаться с соседями, переходя с английского на немецкий, переводя шутки с английского на французский, не забывая откусывать от пирожка. Куда делись глупое выражение лица, сутулость и забитость? За столом сидела симпатичная, даже красивая молодая девушка, с гордо посаженной головой, роскошной белокурой косой и огромными серо-голубыми глазами. Она смеялась, весело болтала, казалось, на всех языках сразу, и явно наслаждалась жизнью.
И именно в тот момент, когда развеселившаяся компания запела явно фривольного содержания немецкую песню, а Мария, хихикая, пытала в рифму переводить её на английский, на пороге возник английский лорд. Песня смолкла, Мария ссутулилась и попыталась спрятаться в углу.
Лорд с усмешкой посмотрел на безуспешные попытки и поманил Марию пальцем. Встав, она покорно вышла в коридор и уставилась на него ничего не выражающими глазами. Лорд ухмыльнулся ещё противнее и с интересом спросил на английском: - И сколько ты языков знаешь?
- Моя быть говорить французский... - забормотала девушка на английском.
- Не нужно, девочка. Я уже пять минут твой мастерский перевод слушаю. Блестяще. Забавно - искал своего слугу, а нашёл тебя. Так сколько языков и откуда?
Мария выпрямилась, жёстко взглянула и без колебаний ответила: - Много. И китайский тоже. Всегда быстро языки схватывала - пару дней пообщаюсь, и уже понимаю, через неделю говорю.
- Китайский?
- Лавочку овощную китаец рядом с домом держал.
- Итальянский?
Мария погрустнела: - С мамой в Италии жили.
- Так, картина понятна. В Монреале пойдёшь ко мне переводчицей?
- Я подумаю. - Взглянула на скептически поднявшего бровь собеседника и твёрдо ответила: - Да.
Лорд Ливен довольно кивнул, развернулся и каблуках и неожиданно легко взбежал наверх по трапу.
Глава 2. ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС
3 сентября, 16.30. Атлантика, 30 миль южнее скалы Роколл, 200 миль к западу от Гебридских островов, подводная лодка U-30
Командир подводной лодки U-30 обер-лейтенант цур зее Фриц-Юлиус Лемп прижался к окулярам перископа. Пакет от адмирала Деница, распечатанный ещё днём, сразу после поступления радиограммы о вступлении Англии в войну, полностью развязывал ему руки. Для его подлодки был определён операционный район: от 54 до 57 градусов северной широты, от 12 до 18 градусов западной долготы. Один из самых оживлённых, который пересекали приктически все маршруты из Британии в Северную Америку. В зоне своей ответственности U-30, как и все корабли Кригсмарине, должен атаковать все вражеские боевые корабли, а торговые - захватывать в соответствии с "призовым" правом.
Это означало, что торговое или пассажирское судно можно уничтожить только в том случае, если оно не останновилось после предупреждения, сопротивлялось досмотру, или его груз был признан контрабандой. И топить его разрешалось только после того, как пассажиры и экипаж окажутся в безопасном месте. Смешно, но шлюпки безопасным местом не признавались.
Обер-лейтентан поймал себя на том, что пытается вспомнить положения призового права и насколько творчески он применял их во время морской блокады республиканской Испании - даже получил за это Бронзовый Испанский крест как командир удачливой U-28 - лишь для того, чтобы оттянуть исполнение ещё одного приказа. Исходящего отнюдь не от командования Кригсмарине, а от совсем, совсем других сил.
Оторвался от окуляров, немного постоял, тяжело вздохнул, и приказал вызвать подрывника Адольфа Швидта. Почему-то лишь один вид этого невысокого спокойного человек вызывал у него головную боль. Вот и сейчас, не успел Швидт подойти, как как болезненно заныло за ушами, боль стрельнула вниз, по позвоночнику, и вверх, к вискам. Левый глаз задёргался.
Швидт приблизился, неприятно улыбнулся, и тихим монотонным голосом приказал: - Сейчас доложат о дыме на горизонте. Сближайтесь. Дождитесь сингала: красный, три длинных, два коротких, два длинных. Судно потопить. Никого не спасать. Меня в кратчайшие сроки после атаки высадить в Исландии под предлогом травмы.
- А если сигнала не будет? - с надеждой спросил Лемп.
- Значит, вам позже дадут другую возможность отработать долг. Но он будет. И вы ни при каких обстоятельствах его не пропустите.
Уставно развернувшись, Швидт вышел, а Лемп обессиленно прислонился к переборке и с отчаянием подумал: - Только бы не пассажирсий...
3 сентября, 19.00. Атлантика, 186 морских миль западнее Белфаста, борт "Атении"
В этот раз ресторанная обслуга превзошла себя. Столы сделали бы честь лучшему парижскому ресторану. Сверкали драгоценности на дамах, парфюмерные ароматы перебивал запахи еды. Настроение немного портил практически выключенный свет, но капитан Джеймс Кук объяснил, что это ненадолго - из зоны действия немецких подлодок они практически вышли, но лучше отойти ещё на десяток миль. И вообще, хоть Англия и вступила в войну, гражданские суда никто топить не станет. Поклонился гостям, извинился - напряжённая обстановка требовала его присутствия на мостике, поэтому сегодня - увы, он должен покинуть столь приятное общество, и удалился в сопровождении старшено помощника.
Графина де Божэ блистала. Единственная дама за капитанским столом, в окружении лорда Ливена, милого друга Александра Олсуфьева и мрачноватого немецкого барона, искренне наслаждалась и изысканным ужином, и мужским вниманием.
Выполнив обещание, она надела знаменитую подвеску из сокровищницы тамплиеров - массивный, сужающийся к низу овал из перевитых листьев и королевских лилий, в центре которого сияла бриллиантовой огранкой капля огромного красного камня.
Вот видите, - просвещала графиня своих сотрапезников, - это и есть знаменитая подвеска. Оправа просто великолепна, а рубинов такого размера, говорят, больше не существует. Вообще-то в комплекте с ней должны быть ещё перстень и браслет. Перстень с таким же узором и камнем, только круглым, а браслет с двенадцатью мелкими каплями. Его ещё можно носить как фероньерку. По преданиями, если их все надеть хозяину откроются тайные сокровища и клады. Разумеется, это только легенда.
- Что же вы не носите весь гарнитур, - заинтересовался оживившийся барон. - Вдруг мы как раз над каким-нибудь подводным кладом проплываем?
Графиня огорченно вздохнула: - Браслет отошёл другой ветви нашей семьи, и след его затерялся. А перстень - увы, исчез.
- Как исчез? - воскликнул лорд Ливен.
- Ах, это была трагичная история. По традиции перстень передаётся старшему сыну в день совершеннолетия. И когда шесть лет назад Филипп, единственный сын моего обожаемого супруга, погиб - его зарезали в каком-то сомнительном районе - перстень так и не нашли. Вернее, нашли, он так и остался у несчастного на пальце - видимо, снять не смогли. И даже попытались отрезать палец ножом, но негодяев спугнули. Ах, это было ужасно: полуотрезанный палец и перстень, весь залитый кровью... Простите, эти жуткие подробности не для застольной беседы, но я любила графа Филиппа сильнее, чем могла бы любить собственного сына, которого Господь нам с супругом не дал... Обед сегодня выше всех похвал, не правда ли?
Но барон фон Таубе не дал изменить тему беседы. Слегка наклонившись вперёд, с горящими от возбуждения глазами, он настойчиво, на грани приличия, спросил: - Но всё же, что случилось с перстнем? Кровь графа как-то повредила его? Или, - барон на пару секунд замолчал, явно подбирая слова, - изменила? Кровь всего лишь из пальца? Или на камень попала кровь и из других ран?
За столом повисло недоумённое молчание. Барон замолчал, явно смущённый своей необъяснимой горячностью, выпрямился, и с каменным лицом извинился: - Простите, господа. Я иногда увлекаюсь. Просто люблю криминальные и мистические истории. А здесь и преступление, и таинственное кольцо... Ещё раз приношу извинения.
Лорд Ливен насмешливо хмыкнул: - Вы, немцы, всегда тяготели к мрачной готической мистике. Понимаю ваше волнение: как же, власть над миром, гном Альберих, Вотан... Вы теперь в каждом старинном перстне видите кольцо Нибелунга? Мните себя Зигфридом? Позволю напомнить, что судьба его незавидна. Почаще оглядывайтесь, не стоит ли за спиной Хаген.
Английский лорд противно захихикал, его пухлые розовые щёки затряслись. Немецкий барон набычился, привстал, опираясь кулаками о стол, и уже собрался резко ответить, но графиня Елизавета вовремя вмешалась: - О, милый Рудольф, вы тоже считаете, что Вагнер просто великолепен? Хотя и несколько мрачен. Моему обожаемому супругу в позапрошлом году доставили из Нью Йорка полный альбом, все четыре оперы. Я была просто потрясена Лаурицем Мельхиором в роли Зигфрида, лучшего тенора наш век не знал. А уж Кирстен Флагстад, голос столетия... Я уверена, что лучшей Брунгильды никогда не будет...
Рудольф фон Таубе успокоился, сел, откинулся на спинку стула и вполголоса довольно чисто пропел: - Leb wohl, du kühnes, herzliches Kind! (Прощай, мой светоч, гордость моя!)
Лорд Ливен понимающе улыбнулся: - Вот как, Вотан, бог, значит. Однако, ну и самомнение. Ну, посмотрим, кто здесь бог...
Тем временем немец не сдержался, и опять вернулся к старой теме: - Так всё же, графиня, снизойдите к моему любопытству. Что случилось с перстнем?
Елизавета повела роскошными плечами, и недовольно ответила: - Ничего не случилось. Оно оказалось подделкой. Оправу повторили так, что не отличишь, а камень - не рубин, а стекляшка. Кто и когда подменил - уже не узнать.
За столом воцарилась тишина. Графиня потрогала подвеску, слегка вздрогнула и поёжилась: - Вот опять, и жжёт, и как будто искрами ледяными простреливает.
Повернулась к двери и поманила пальцем стоящую там горничную. Девица подошла и застыла у стола с глупой улыбкой, преданно глядя на хозяйку.
- Господи, и за что мне такое наказание? Сними с меня подвеску, отнеси в каюту и возвращайся сюда. Нет, лорд Ливен, благодарю вас, не нужно помогать. На такое и у неё ума хватит. Да и не стоит посторонним камня касаться, он и меня-то едва выносит.
Графиня деланно засмеялась и повернулась с горничной спиной. Мария осторожно открыла замочек, завернула подвеску в вынутую из кармана салфеточку, и, держа её на открытой ладони, торопливо пошла к выходу.
Александр Олсуфьев, всё это время просидевший тихо, пытаясь, кажется, слиться с окружающей обстановкой, оживился и нежно попенял: - Миледи, у вас просто ангельское терпение. Неужели нельзя было найти горничную посмышлёнее?
- И посимпатичнее, - прокаркал барон.
- И с косой подлиннее, как у русских крестьянок на картинках, - внёс свою лепту лорд Ливен.
- О, забота о слугах - это бремя, которое вынуждены нести истинные русские дворяне. Мы бежали от революции морем, через Константинополь. И взяли с собой горничную, которая служила при мне с самого детства. В Париж добрались практически без копейки, но её не бросили. А потом я встретила моего обожаемого супруга, графа де Боже. Разумеется, он был несколько старше, мне ведь было всего восемнадцать, а его сыну от покойной первой супруги - уже двадцать, но это была любовь с первого взгляда. И представьте себе чёрную неблагодарность - не проработав в нашем особняке и года, эта негодяйка-горничная сбежала с каким-то моряком, не оставив даже записки. А я ведь планировала выдать её замуж за нашего дворецкого.
- История, конечно, весьма прискорбная, - сочувственно отозвался лорд Ливен. - Но при чём здесь ваша нынешняя горничная? Она ведь, кажется, совсем молода, несмотря на свой несколько старческий вид. И что случилось с её косой?
- О, это самое интересное. Три года назад её привела с рынка моя экономка, сказала, что, мол, сразу узнала - вылитая мамаша. Девчонка там то ли побиралась, то ли вообще воровала. Оказалось, что горничная моя бывшая давно умерла, папаша неизвестно кто и где, вот и прибилась девчонка к беспризорникам. В память о прошлом пожалела, взяла в дом, как могла - обучила. И мучаюсь теперь от своей доброты - ни говорить нормально не может, ни вести себя. Хорошо, хоть от уличного арго смогла отучить. Правда, должна признать, аккуратная и преданная. Только вот медлительная очень. Где она там пропала?
- А коса, - напомнил лорд Ливен. - С длинной косой она выглядела бы намного привлекательнее, и одеть можно в пасторальном стиле. Это теперь модно.
Графиня легко пошевилила пальчиком, указывая стюарду, что, мол, пора подавать десерт, и повернулась к собеседникам: - А косу я ей отрезала.
- Как? Зачем? За что? - несколько восклицаний слились в одно.
Елизавета легко улыбнулась, поправила безупречно уложенные локоны, и поянила: - Коса эта была до самой... длинная была. И всё время болталась туда-сюда. Очень раздражало. А подвязывать её Машка отказывалась, видите-ли, не пристало девице. И вот стою я у стола, поправляю букет, стебли подрезаю. Попросила ещё одну вазу принести, и побыстрее, она резко развернулась, и косой мою любимую мейсенскую статуэтку на пол сшибла. Изумительную. Кавалер в голубом и дама в розовом с золотом, а между ними - крошечная вазочка, на один розовый бутон. Фигурка - вдребезги, а Машка рот открыла, глаза выпучила, и стоит. Думала, что сейчас просто эту деревенщину убью. Ножницами, которыми цветы поправляла. Но сдержалась. Просто взяла её за косу и под корень обрезала. Сейчас она уже отросла, опять болтается. А до этого в чепчике очень пристойно выглядела. Я ей, чтобы утешить, уж очень рыдала, свой старый подарила, с брюссельскими кружевами.
Барон фон Таубе одобрительно кивнул: - Очень, очень правильное и рациональное решение. Собакам хвосты ведь купируют, не правда ли? А, вот и десерт несут...
3 сентября, 19.32. Атлантика, 200 морских миль западнее Белфаста
После сообщения о дыме на горизонте командир приказал погрузиться под перископ, и около 7 часов вечера, уже в глубоких сумерках, подлодка сблизилась с неизвестным судном. Сначала Лемпу показалось, что это пассажирский пароход - с борта доносится лёгкая музыка. Но поскольку он шел противолодочным зигзагом с потушенными огнями, ему легко удалось убедить себя, что никакой это не пассажирский транспортник, а явно военный, или вообще вспомогательный крейсер.
Вот он, как на ладони. Так, ещё пять минут, и, если сигнала не будет, можно со спокойной совестью отворачивать и начинать охоту за военными транспортами. А долги - ну, в другой раз расплатится. Он - человек слова.
Но нет - с борта замигал красный огонёк: три длинных, два коротких, два длинных. Что же делать - придётся выполнять приказ. А о том, чтобы отговориться, что сигнал не заметил, лучше и не задумываться, Швидт не просто так предупредил, - наказание будет страшным. Один раз он уже видел, как действует магическое проклятие. Командир глубоко вздохнул и отдал команду.
Цель была накрыта первым же пуском - торпеда попала точно в борт, раздался взрыв, корабль начал резко крениться.
***
Мария вошла в каюту, потянулась к шкатулке, чтобы положить в неё подвеску, но неожиданно покачнулась и едва не упала - корабль сотряс страшный удар. Раздался взрыв, оглушающе затрещали ломающиеся переборки, отовсюду послышались крики ужаса. Пол наклонился и начал уходить из-под ног. Схватив свою сумочку, девушка бросила подвеску в карман, выскочила из каюты и побежала к трапу, ведущему на верхнюю палубу. На первой ступеньке остановилась и оглянулась назад - показалось, что за ней кто-то идёт. И действительно, в каюту заскочил неприятный слуга английского лорда, сразу за ним - высокий немец, которого она видела в третьем классе. Через мгновение слуга вышел с шкатулкой в руках.
По всё сильнее наклоняющемуся трапу девушка вылетела на палубу и с разбега уткнулась в грудь самого графа Ливена. Он стоял облокотившись на перила, спокойно глядя на суматоху на нижней палубе, с которой спускали шлюпки. К шлюпкам ожесточённо пробивалась публика в вечерних туалетах, на них напирала толпа, поднимающаяся из кают третьего класса. Через головы передавали детей. Где-то в глубине толпы Мария заметила растрёпанную и совершенно обезумевшую графиню Елизавету.
Мария растерянно спросила удерживающего её мужчину: - Что это было?
- Как что? Торпеда с немецкой подлодки, да не одна. На плаву мы недолго останемся.
Рванувшись в сторону, Мария практически освободилась, но её перехватил поднявшийся снизу слуга. Одной рукой удерживая девушку, другой он передал хозяину знакомую шкатулку с драгоценностями.
Лорд одобрительно кивнул и распорядился: - Девицу отпусти, я её с собой заберу. А сам давай в шлюпку, о графине Елизавете позаботиться нужно. И не перестарайся, она мне живая нужна.
Слуга кивнул и стремительно исчез, как растворился. Через пару минут Мария увидела его уже на шлюпочной палубе, помогающего её хозяйке перебраться через борт, и устраивающегося рядом.
Скрипнули тали, шлюпка опустилась на воду, прямо в волну, резко накренилась. Несколько человек выпали за борт. Кого-то сразу унесла волна, кто-то уцепился за шлюпку и пытался взобраться. Оставшиеся невредимыми пытались втащить несчастных на борт. Мария отчётливо разглядела, как в общей суматохе слуга лорда резким движением столкнул за борт графиню Елизавету и, наклонившись, удерживал её голову под водой. Затем, не распрямляясь, втащил за руку какого-то мальчишку и начал суетливо его откачивать. На секунду отвлёкся, что-то сказал окружающим, и двое мужчин прыгнули за борт, чтобы почти мгновенно поднять к бору графиню, которую удержала на плаву вздувшаяся пузырём шёлковая юбка.
Повернувшись к лорду Ливену, Мария увидела ещё более шокирующее зрелище: лорд раздевался. На палубу полетели мешковатые брюки, смокинг снялся одним движением, вместе с чем-то, напоминающим объемистую подушку. Царапнув ногтями где-то под подбородком, лорд потянул кожу. Перед глазами потрясённой девушки лицо поползло наверх, отделяясь от головы. На палубе стоял незнакомый сухощавый мужчина с короткими тёмными волосами и крючковатым носом, одетый во что-то облегающее и чёрное. В его руке покачивалась смятая маска с розовыми пухлыми щеками, носом с красноватыми прожилками и жидким венчиком пушистых седых волос.
Подмигнув Марии, незнакомец связал снятую одежду в узел, засунул в него маску и какую-то подобранную на палубе железку, и выбросил всё за борт. Повернулся к остолбеневшей девушке и спросил: - Готова к новой жизни?
За бортом что-то затарахтело. Псевдо-лорд наклонился за борт, с кем-то коротко переговорил, потом одним движением схватил Марию вместе с прижатой к груди сумкой и перебросил её через перила. Не успевшая испугаться девушка через мгновение оказалась поймана прямо в воздухе и поставлена на дно катера. Страшный незнакомец спрыгнул за ней следом и повелительно крикнул рулевому: - Давай быстро отсюда.
Повернулся к Марии: - Через пять минут будем на нейтральном сухогрузе, через неделю - в Нью-Йорке. Все наши договоренности в силе. И да, можешь называть меня Мастер.
ГЛАВА 3. ВСПОМНИТЬ ВСЁ
Маленькая горничная, замотанная в плед, и крепко зажавшая в ладонях кружку с горячим чаем, с интересом наблюдала за Мастером, открывающим шкатулку. За поднятой крышкой обнаружилась масса мешочков, коробочек и футляров, перерыв которые, лже-лорд разочарованно присвистнул и вопросительно уставился на Марию.
Девушка смогла выдержать тяжёлый взгляд не дольше минуты. Выпуталась из пледа, порылась в кармане и на ладони протянула ту самую подвеску.
Мужчина взял её осторожно, стараясь не прикасаться к камню. Внимательно осмотрел и положил на стол, на расстеленную салфетку.
- И как это прикажешь понимать? Украла?
- Нет, своё забрала. Это моя подвеска.
- Это фамильная драгоценность графа де Божэ.
- И я имею на неё полное право. Потому что мой отец - сын графа, Арман де Боже. Они с мамой поженились в Италии и все документы у меня есть. - Мария нервно коснулась лежащего на коленях подмокшего плюшевого медвежонка.