Зима. Морозно. Плотные сугробы - местами человеку по грудь. И ветер не на шутку свирепствует, бросая в лицо мелкий колючий снег. Коля Сумотин повернулся спиной к злому ветру, снял рукавицы и полез в карман за гвоздями. Пальцы слушались плохо, но отступать некуда. Раз взялся за гуж... Коля развернул лист бумаги, локтем руки, той самой где гвозди, прижал бумагу к стене избы, другой рукой достал из кармана молоток. Один гвоздь вбил удачно, а вот со следующим случилась неприятность. Дрогнула рука - и вместо гвоздя угодил Коля по пальцу.
- Ух, ё..., - застонал Сумотин от боли, роняя молоток в снег.
- У-у-у, - будто в насмешку, завыла возле крыши вьюга. - У-у-у...
Проказник ветер хотел ещё и лист бумаги погонять по деревенской улице, но гвоздь удержал его. Коля пошарил рукой в сугробе, нащупал молоток, потом полез в карман за гвоздём, благо не все за один раз вытащил. Второй гвоздь тоже на месте, а дальше всё пошло как по маслу.
И вот уже у избы собрался народ, читая объявление:
"Завтра в десять часов в избе-читальне будет вечер по встрече нового 1927 года. Десятого года пролетарской революции.
1. Сперва товарищ Гимаев - красный герой из райкома прочтёт лекцию о том, что плевать хотел пролетариат на всякую религию.
2. Потом силами драмкружка будет показана постановка "Не всё попу масленица". Постановка с частушками. На гармошке поиграет Вася Брыкин.
3. Ближе двенадцати будем есть мясо назло попам и поздравлять друг друга.
4. Дальше прочие гуляния до утра, кто хочет.
Ячейка".
Возле объявления быстро собралась толпа - человек двадцать. Читали наперебой и вслух, при этом смеялись, то и дело, перебивая друг друга.
"Пока я мучился и прибивал, - подумал Коля, облизывая окровавленный палец, - ни одна собака не подошла помочь, а теперь ржут".
- А мясо-то где комсомольцы возьмут? - весело обсуждал объявление народ.
- Так, комсомольцы все с ножами ходят: прирежут собаку - вот тебе и мясо. Га-га-га!
- Чего ты врёшь? - мигом бросился на защиту чести своей организации Сумотин. - Ещё на той неделе мы половину телёнка вскладчину вон у Евпалова на этот случай купили.
- Коли так, то надо сходить... У Петра Дмитрича телята упитанные.
- И мы пойдём мясца пожрать! Ха-ха-ха!
- Девки, семечек не забудьте! Полузгаем!
- И не вздумайте прятать! Каждую лично ощупаю с головы до пяток! Всех пощекочу, как Санька Маньку! Ха-ха-ха!
- Председатель на собрании говорит, старается, а его жена за баней с кем-то обнимается! Видят это все помимо недотёпы Клима! Хи-хи-хи!
- Так их, девки! Частушкой крой! Гы-гы-гы!
- Ха-ха-ха!
- Самогонки надо ещё прихватить! Для веселья! Какой праздник без веселья! Как насчёт самогонки, комсомол? Га-га-га!
К объявлению подошла и старуха Лухтина, порасспросила - в чём дело, потом подняла к серому небу морщинистые в коричневых пятнах кулаки и завопила.
- Ироды! Покарает вас Господь! Пост, ведь! Христом Богом прошу вас, люди, не ходите в этот вертеп бесовский! Покарает ослушников Господь! Ждите гиены огненной!
И так противно кричала старуха, что все мигом от объявления разбежались. Последними отступили два степенных мужика.
- Митрич, а ты вправду им мяса продал?
- А куда денешься, Акимыч? В убыток вошёл, но продал. Керосину ещё бидон дал. Они, ведь, чуть что, в райком свой бегут. Я летом заартачился малость, так райком этот мигом фининспектора с милиционером прислал. Еле откупился... С ними лучше не связываться.... Да и сын у меня... Сам знаешь...
- Вот бы всю эту свору завтра единым махом, - Акимыч повернул кулак, словно гусю шею свернул.
- С ума сошёл? - завертел головой Митрич. - Разве можно такое вслух. Меньше говори, больше делай... Чтоб всё было тихо - как договорились...
К назначенному сроку в избе стал собираться народ. Под избу-читальню комсомольцам отдали дом священника. Самого священника с семьёй ещё в октябре в сторожку церковную переселили, а жильё их к нужному делу приспособили. Дом просторный. Есть - где разгуляться. И светло - шесть керосиновых ламп со стен светят.
Коля Сумотин с Иваном Петровым топили печь, первый деревенский силач Сашка Литвинов на улице, сбросив на перила крыльца красноармейскую шинель, мясо рубил, Васька Брыкин точил нож, а девчонки - Лиза Лухтина с Клавой Чепуриной чистили картошку.
- Жарко, - утёрла ладошкой лоб Лиза.
- Это разве жарко? - засмеялся Петров. - Ты ещё жары настоящей не видела. Такая жара бывает, что яйцо в песке можно испечь до крутости.
- Неужто правда? - удивилась Лиза.
- И ты тоже яйца пёк? - засмеялась Клава. - Испёк до крутости?
- Ты, давай, это..., - погрозил девушке пальцем Иван. - Хватит лясы точить, тебе ещё картошки чистить да чистить...
Иван Петров приехал в деревню навестить мать погибшего товарища, хотел, уж было, уезжать, но увидел Клаву Чепурину и влюбился, как говорится, без памяти. Теперь жил Иван в избе-читальне, за порядком здесь следил и всячески подбивал клинья к Клавдии: слова красивые говорил, на подарки не скупился, но та пока даже намёка на обратное чувство не обозначила. Видимо, кто-то другой у неё на уме. Вот и страдал Иван от неразделённой любви, попутно участвуя в комсомольской жизни деревни. Сегодня он помог Литвинову стол для президиума устроить, потом командовал лампами керосиновыми и русской печью, натопил так, что хоть руду в печи плавь. Сосед Илья Акимыч, почуяв, по всей видимости, хорошее угощение, тоже взялся помогать, хотя из комсомольского возраста давно вышел. Он принёс охапку дров и положил её возле печки.
- Вот, длиной поменьше выбирал, - стал объяснять мужик Лизе. - Для подтопка. На плите подтопка мясо жарить сподручнее.
- Да, знаем мы всё, дядя Илья, - засмеялась Лиза. - Знаем. Не первый же раз жарим...
- Ну, знаете, и хорошо, - вздохнул Илья Акимыч. - Я погреюсь у вас тут. Скучно мне дома одному. Не прогоните? Очень хочется товарища из райкома послушать. Давайте я дрова в подтопок положу...
- Не надо, - Клавдия быстро отстранила мужика от печи. - Мы сами, не маленькие уже, а ты вон на табуреточке посиди.
На улице истошно залаяли собаки, и на крыльце занялась суета - председатель сельсовета Клим Сергеев привел товарища из райкома. Девчонки в прихожую выглянули. Лицо у товарища весёлое, красное от мороза, глаза блестят. Одна рука у него на перевязи, а вторую - ладонью к печи приложил.
- Дровишек не жалейте, ребята! - крикнул товарищ истопникам из-за загородки. - Дрова сухие да печь жаркая, вот что главное зимой в наших краях! Лучше топите, приду проверю!
- Нужна ему, больно, печь эта, он тебя придёт проверять, - подмигнула Лизе Клава. - В город, чай, скоро увезёт...
Васька перестал точить нож и протолкался сквозь толпу у дверей на улицу.
Коля хотел выйти да поздороваться с райкомовцем за руку, но, глянул на испачканные сажей ладони, отступил ближе к печке да подальше от прихожей, где городской гость весело ручкался с местной молодёжью.
- Куда прёшь, дубина?! - шепнул Коле Петров, пряча за печку серую коробку. - Патефон раздавишь...
- А откуда он здесь? - Коля удивлённо глянул на диковинный инструмент.
- Благонравов принёс.
- Сенька? Попович?
- Ну, кто ж ещё?
- Чего это вдруг?
- Ты чего, не понимаешь?
- Нет...
- Лизке он угодить хочет. Втюрился в неё по уши... Даже с Брыкиным на днях от любви своей подрался. Крепко ему Вася накостылял.... За милую душу... Думал, не сунется он больше сюда, а он пришёл, помогать стал, потом говорит: хотите я вам патефон на вечер дам. Я говорю - давай, нам музыка не помешает. Вот он и принёс... Пластинки обещал попозже принести, как отец в храм на службу уйдёт... А потом Васька пришёл...
- А я, товарищи, третьего дня из Москвы приехал, - рассказывал деревенской молодёжи райкомовец. - Операцию мне на руке делали в госпитале военном.
- А чего с рукой-то? - поинтересовались сразу несколько голосов.
- От Джунаида подарочек...
- От кого?
- От контры подлой ... Мы его там прижали чуток, а он огрызаться стал. Да ещё один гад, из наших, кстати сказать, ему помог... Хороший, вроде, парень, а вот на золото польстился... Позже доложу активу о повышении бдительности... Да, ладно, чего об этой гниде говорить, чести много, давайте я вам лучше расскажу, как товарища Калинина в Москве встретил... Пошёл я, значит, на Красную площадь, к мавзолею вождя нашего... Иду, значит, клювом щёлкаю...
Дальше товарищ Гимаев рассказал такую смешную историю, что большинство слушателей за живот схватились, а кое-кто, чуть было, на пол от смеха не сел. Такой хохот в избе стоял, что даже пара пауков свалилась с паутины на крытый красной скатертью стол президиума.
А вот на кухне было не до смеха.
- На чём жарить будем? - всплеснула руками Лиза. - Сала нет... Вот здесь утром горшочек с топлёным салом стоял... Спёр, поди, кто-то... Не кухня, а проходной двор...
- Кажется, в подполах сало было, - поднял половицу Петров и нырнул в подпол, но скоро выглянул оттуда и развёл руками.
- Чего же делать-то? - захлопала пушистыми ресницами Клава.
- Не боись, Клавонька, - подмигнул девушке Иван. - Будет сало. Для тебя в огонь и в воду! К Евпалову сбегаю, и всё образуется. А вы пока мясо внесите. Порежьте помельче да пусть погреется у печки. Давай, Клавдия, командуй. Колька, помоги девчонкам.
Петров надел тулуп, и, чуть ссутулившись, поспешил к порогу. Клавдия взяла из корзины бересту и подожгла дрова в подтопке.
- Лизка, давай поскорей, - прикрикнула Клава. - И ты, Колька, пошли, там Сашка уж, поди, оба таза наполнил. Скорее!
Клавдия с Ильёй Акимовичем вышли на крыльцо, остановились на секунду и... бегом во всю мочь. Там, где Сашка рубил мясо, стояли два полных таза, а тазы те окружали собаки. Целая стая. Сашки около мяса не было. Собаки оскалились и громко залаяли. Пока Клавдия с помощником отбивали от наглых ворюг общественный продукт, в избе начиналась лекция.
Товарищ Гимаев откашлялся, Лиза вздохнула, пристраивая на плите чугунок с водой, Колька щёлкнул замком патефонной коробки и стал открывать крышку.
- Итак, товарищи! - громогласно возвестил лектор. - Бога нет!
И именно после этих слов, кто-то завопил истошно, а следом, сразу же - страшнейший взрыв разнёс печку. Горячие, разорванные на куски кирпичи, крушили людей, словно пушечные ядра на поле боя. Одно такое ядро угодило в бидон с керосином, бидон упал, керосин разлился, а летевшие вместе с кирпичами раскалённые угли мигом подожгли его. Будто порох, вспыхнуло сено, положенное на полу возле стен для тепла и духа приятного. В один момент дом обратился в печь адову. А тут ещё давка у дверей да окон... Выбраться из горящей избы удалось не всем. Далеко не всем. Тем повезло, кто подальше от печи да поближе к двери стоял, а остальные...
На следующий день к пожарищу пришли уполномоченный ГПУ товарищ Мохов и начальник уездной милиции Дорофеев.
- Вот, сволочи, - поморщился Дорофеев и мельком глянул назад, где около обгоревших останков стояли женщины. - Почти двадцать душ людских единым махом загубили. И каких душ: второй секретарь райкома Гимаев, председатель сельсовета Сергеев и актив комсомольский... Точно, контра подлая опять зубы свои показывает... Мало мы их давили...
То, что осталось от людей, на людей никак не походило. На ослепительно белом снеге чёрные, скорчившиеся тела, больше походили на обгоревших птиц или летучих мышей. Женщины, тоже все в чёрном, над погибшими - то причитали, то слёзы лили, а то и выли - тем страшным воем, от какого мороз по коже и волос дыбом.
- Всех, кто успел из избы горящей выскочить, собирай в сельсовете, - приказал Мохов. - Допрашивать буду.
- Всех не получится, - вздохнул начмил. - Некоторые встать не могут.
- Тащи тех, кто может...
Первым перед уполномоченным сел коренастый парень с широким лицом, крупным носом и маленькими мышиными глазками.
- Не знаю я ничего, - мотал парень головой. - Припоздал я маленько. Стал пробираться поближе, Серёньку Сергеева случайно толкнул, тот ругаться стал, я ответил, потом все замолчали, а этот из райкома сказал, что Бога нет, и тут кто-то как заорёт, потом громыхнуло так, что я не помню, как я на улице оказался...
- Чего кричал это "кто-то"? - строго посмотрел на свидетеля Мохов.
- Не разобрал я.
- Мужчина кричал или женщина?
- Кажись, баба... Орала, будто гадюку у себя на подушке увидела.
Серёнька Сергеев тоже уцелел, и показания первого свидетеля подтвердил.
- Схватился я с Мишкой Пыжовым. Наглый, сволочь, лезет напропалую... Хотел его прямо там отбуцкать, а тут выступление началось да крик этот... Потом взрыв...
- Где кричали? - прищурился уполномоченный.
- С кухни, вроде... Тут, разве поймёшь? Жахнуло крепко...
- Там уже никого не спросишь, - вздохнул Дорофеев. - Всех там...
- Как всех? - Серёнька быстро обернулся к начальнику милиции. - Клавку Чепурину утром сегодня видел.
- Кого?
- Клавку. Полюбовницу сына лавочника... Евпалова... Его посадили... А она, видишь ли, к комсомолу теперь льнёт... Нынче Ванька Петров за ней ухлёстывает...
- Посадили Евпалова в прошлом году, - подхватил мысль Дорофеев. - За сопротивление. Он моему сотруднику...
- Подожди, - перебил начальника милиции Мохов, и к свидетелю с вопросом. - Эта Клавка на кухне была?
- Конечно, они там с Лизкой Лухтиной стряпали, а комсомолец наш главный - Сумотин командовал ими...
Дорофеев передал команду дальше, Серёнька вызвался проводить милиционера и через десять минут Клавдия Чепурина сидела перед уполномоченным, еле сдерживая рыдания.
- Рассказывай, Клава, как ты из горящей избы выбраться смогла? - внимательно оглядев девушку, приступил к допросу Мохов.
- Так, мы с дядей Ильёй за минуту до того, как грохнуло, на улицу вышли, - подняла на уполномоченного красные заплаканные глаза Клава.
- С кем вышли?
- С дядей Ильёй... С Сорокиным... Он вдовый, по соседству от избы-читальни живёт. Заходит к нам часто... Помогает... Дров принёс... Вот он и вызвался мне мясо помочь внести... Сашка Литвинов на улице мясо кусками порубил, а мы хотели его в дом внести, порезать помельче да разморозить. Вышли из избы, а там собаки к мясу пристраиваются, мы их прогонять стали. И тут как бухнет! А я и Лизку звала, и Кольку... А они... Они вдвоём у печки остались...
Клава уронила голову на ладони и заплакала.
- Клава, а какие дрова Сорокин принёс? - тронул девушку за плечо начальник милиции.
- Для подтопка, - всхлипывая, ответила девушка. - Сказал, что не особо длинных охапку набрал. Длинные в подтопок порой и не засунешь никак. Вот дядя Илья и подобрал...
Дорофеев приказал стоящему у двери милиционеру отвести Клаву в соседнюю избу, где всем свидетелям было велено ждать вызова, и до особого распоряжения не расходиться. Впрочем, никто расходиться и не собирался. Вместе легче переживать горе, свалившееся на деревню в новогоднюю ночь.
- А я, кажется, понял, товарищ Мохов, как эта контра взрыв устроила, - как только за свидетельницей закрылась дверь, стал высказывать свою версию начальник милиции. - И кто исполнитель догадываюсь...
- Кто?
- Илюха Сорокин. Это же первый прихлебатель лавочника Евпалова и попа местного - Благонравова. Одна шайка-лейка! Ещё с молодости здесь фертами ходили. Все из себя - поддёвка плисовая, сюртук камлотовый, сапоги хромовые, часы на цепочке. Зажиточные, едри их в корень. Я же здешний, хотя под стол пешком тогда ходил, но всё помню. Они и теперь точат зубы против советской власти, поминая житьё своё вольготное. И как взрыв устроили - я понял.
- Как?
- Я по осени в Казани у деверя был, и он рассказал мне - как они воров на чистую воду выводят. Дрова у них воровали, прямо, спасу не было. И вот они чего придумали. Сверлят в полене дырку, туда динамитный патрон суют и деревянной пробочкой дыру закрывают, заметят как-то по тайному да в поленницу. Вор, как то полено в печку свою положит, патрон там разогревается и взрывается. Печка в трещинах, а то и кирпичей с десяток вылетит. Так они всех воров к ногтю и прижали. Я как услышал, что Илюха Сорокин дрова принёс, так мне в голову и тюкнуло. Он, падаль, взрыв устроил. Выдолбил в полене дыру, сунул туда гранату, а сверху смолой с опилками замазал. Надо сейчас же его брать, а с ним и всю эту шатию-братию.
- Складно, - протёр пальцами лоб Мохов. - Положил полено, и уходи. Точно не сразу рванёт. Только одно меня тут малость смущает...
- Чего?
- Крик. Все про него говорят. Просто так никто кричать не будет. Скорее всего, кричащая увидела что-то страшное. Сам понимаешь, гранату в печке при твоём раскладе она никак не могла увидеть, тогда - что так напугало ту девушку на кухне... Как её?
- Лизу Лухтину. Из девок она там одна оставалась...
- Бабка её, говорят, стращала всех, и уговаривала не ходить этим вечером в читальню, - неожиданно подал голос, стоявший у двери милиционер. - Я сегодня к своим забежал, так они рассказали - как старуха гиеной огненной народ стращала. Как говорила - так и получилось...
- Подожди-ка, - Мохов потёр пальцами мочку уха, - а что если, эта Лизавета, одурманенная поповскими бреднями, и швырнула в печку гранату?
- А крик этот, - сразу же подхватил идею и начальник милиции, - предсмертный крик.
- Точно... Решила сгореть за веру свою, как в былые времена раскольники ... Только, где она гранату взяла?
- Да, здесь, почитай, каждый гранаты в подполе прячет, - усмехнулся милиционер, тот, который из местных. - В мировую войну в лесу за деревней были склады военного резерва, а в семнадцатом охрана разбежалась, так местные мужики и тащили - кто во что горазд. А гранатой хорошо рыбу в реке глушить... Конечно, потом отобрали много, но кое-что ещё осталось... И в достаточном количестве.
- Так, - энергично потёр ладони Мохов. - Веди сюда Клавдию.
- Чего опять? - девушка удивлённо хлопала ещё чуть влажными ресницами.
- Вот что, Клавдия, - уполномоченный встал из-за стола и стал ходить по тесному кабинету погибшего председателя сельсовета, - расскажи-ка про подругу свою... Про Лизу...
- А чего рассказывать, - слёзы опять хлынули из глаз Клавдии. - Жалко её... Хорошая она... Я же её звала... А она...
- Подожди, подожди, - Мохов тронул свидетельницу за плечо. - Ты, давай, успокойся да расскажи - какое у неё настроение было.
- Хорошее настроение. Как своего увидела, так расцвела сразу как маков цвет.
- Какого ещё "своего"?
- Как какого? Гимаева. Они летом ещё на покосе сошлись, и он теперь только и искал случая, чтобы к нам в деревню приехать. На Петров день хотели свадьбу сыграть, а оно вон как...
Клавдия опять зарыдала в голос.
- Слышь, Чепурина, - подошёл к свидетельнице Дорофеев. - Кончай реветь, и отвечай. Я не буду ходить вокруг да около. Могла Лухтина по наущению бабки своей безумной гранату в печку бросить?
- Ты чего? - Клавдия вытаращила глаза на начальника милиции. - Белены объелся? Я же вам говорю, что она летом замуж собиралась. Да и бабка от них отдельно живет, поругалась она чего-то с отцом Лизы и теперь никого из их семьи на дух не переносит. Скажет тоже... Гранату... Лиза счастливая была... Зачем ей помирать?
- Значит, не могла, - уполномоченный потёр ладонью шею. - Чего она так испугалась? А? Слушай, Клавдия, давай-ка расскажи мне с подробностями, как у вас там всё на кухне было, перед тем, как ты ушла. Кто где стоял? Давай, мы схемку нарисуем... Вот окно, вот печка...
Мохов взял лист бумаги и стал рисовать. Дорофеев с Клавдией пару раз поправили его, и схема была готова.
- Лиза здесь у печки стояла, - тыкая пальцем в бумагу, показывала Клава. - А Коля вот на этом самом месте патефон разглядывал...
- Какой патефон?
- Семён Благонравов принёс...
- Эта попа сын? - нахмурившись, переспросил начальник милиции.
- Да... Только он просил никому не говорить, что это его патефон. Боялся, что отец узнает...
Начмил с уполномоченным переглянулись. Одна и та же версия родилась в их озабоченном разуме. Клавдию отпустили и стали обсуждать идею.
- А как крышку патефона открыли, - подхватил Мохов, - чека выдернулась. Девчонка гранату увидела и заорала, но поздно. Рвануло!
- Брать их надо, товарищ Мохов! И с революционной беспощадностью мордой об стол! Сразу сознаются! Упыри!
- Подожди, подожди, Дорофеев, - кому-то грозил пальцем уполномоченный. - Нельзя их сейчас вспугнуть, тут большим заговором попахивает, пусть думают, что обвели нас вокруг пальца. Проверить всё надо. Это пока только версия. И граната в полене - тоже версия. Очень хорошая, кстати сказать, версия, даже лучше, чем версия с патефоном. Если бы не крик этот... Давай-ка, не будем торопиться... Пошли на пожарище. Проверить кое-что надо.
Около сгоревшего дома Мохов достал из кармана схему, внимательно глянул на неё, потом посмотрел на развороченные кирпичи печки, взял палку и шагнул туда, где совсем недавно была кухня. Покопавшись минут пять, уполномоченный подошел к начмилу и бросил на снег закопчённые железки.
- Не подтвердилась версия с патефоном...
- Как-так?
- Была бы граната в патефоне, - уполномоченный указал пальцем на свои находки, - вся бы эта требуха по углам разлетелась, а тут всё в одной кучке лежало... Вот так вот. Чего же она орала так?
- Может, - Дорофеев подал Мохову тряпку, чтоб тот вытер грязные руки, - в окно что-то увидела?
- Может, - вздохнул уполномоченный. - Всё может... Только как нам узнать это...
Начальник милиции вздохнул за компанию и стал выбираться на дорогу, но Мохов его остановил.
- Дураки мы с тобой, Дорофеев. Полено... Патефон... Ду-ра-ки...
- Чего так?
- О самом простом способе не подумали, - уполномоченный указал на ослепительно белую крышу соседней избы, по которой важно вышагивал чёрный кот. - В трубу гранату бросили. Граната падает на шесток, катится в печь, девчонка кричит, а потом...
- Точно, - ударил кулаком по ладони Дорофеев, - по целику до трубы теперь добраться - раз плюнуть. Снег плотный, не поедет под ногой. Пошли, товарищ Мохов, задний двор осмотрим.
Хрустел под ногами снег. От добротного хозяйства почти ничего и не осталось, только чуть в стороне стоял грубо сколоченный летний нужник, кривой, словно последний зуб в во рту старика. Около иссини-чёрных головешек, ещё вчера бывших стенами добротной хозяйственной постройки, нашли наполовину сгоревшую лестницу.
- И кто же эта сволочь? - начальник милиции пнул ногой обуглившуюся находку, и взглядом велел милиционеру увести от места следствия старичка, внимательно разглядывавшего чёрный топор. - Вот, гнида...
- Молодой и ловкий кто-то, - ответил уполномоченный, разглядывая крышу соседней избы, - не так уж и просто с крыши заднего двора на крышу избы перебраться... Надо свидетелей искать, может, кто видел чего?
- Если б кто видел, то слух бы уж пошёл, - Дорофеев поправил шапку. - Деревня... Говорят с уха на ухо, а слышно с угла на угол. Здесь шила в мешке не утаишь... Знаешь, кого нам в первую голову допросить надо?
- Кого?
- Сашку Литвинова. Красноармейца нашего...
- Красноармейца?
Ну, да, он летом со службы пришёл. Литвинов, по словам Клавки, мясо на улице рубил. Надо у него узнать: кто выходил из избы, после того, как товарищ Гимаев приехал? Или кто из молодых около избы вертелся, но избу не пошёл. Я так кумекаю: на Гимаева было покушение, потому этот подрывник должен был убедиться, что тот в избе...
- Согласен, - кивнул Мохов. - Тащи Литвинова на допрос.
- Никого я не видел, - насупившийся Сашка Литвинов очень походил на загнанного в западню зверя. Что-то крепко его тяготило, смотрел он только в пол, постоянно потирая заживающий шрам над бровью. Лицом Сашка здорово бледен, и губы синие, то ли от холода, то ли от страха. - Некогда мне было по сторонам смотреть, я мясо у крыльца рубил... Никого рядом со мной не было!
- Слушай, - схватил Сашку за воротник Дорофеев, - а собак ты тоже не видел?
- Каких ещё собак? Ничего я не видел!
- Литвинов, - Мохов поддел большим пальцем подбородок парня и посмотрел ему прямо в глаза, - а это не ты гранату в трубу бросил? Тащите Чепурину сюда! На очную ставку! Сейчас, если она подтвердит, что не было тебя около крыльца, то...
- Не было меня у крыльца! - попробовал вскочить с табуретки Литвинов, но начальник милиции кулаком по загривку мигом этакое желание пригасил. - Живот у меня схватило! До ветру бегал!
-Куда? - быстро переспросил Дорофеев.
- В нужник! - быстро обернулся к начальнику Сашка. - Куда ещё в этом случае бегают?! Иди проверяй! Нюхай, если хочешь!
- Я тебе сейчас проверю да понюхаю, - Дорофеев поднёс к носу Литвинова огромный кулак. - Я всё проверю, а пока проверяю, ты у меня в чулане под караулом посидишь... Небось, поубавится гонору... В чулан его!
В это время милиционер привёл Клаву Чепурину.
- Зачем меня опять? - стала возмущаться девушка. - Вам кроме меня и допрашивать больше некого?
- Тебя забыли спросить, кого допрашивать! - сердито глянул на Клавдию Дорофеев. - Сказывай, кто после вас с Сорокиным из избы выходил?
- Да, никто, вроде, - пожала плечами девушка.
- А вот в промежуток времени, когда Гимаев пришёл и вы на улицу вышли, - принялся за допрос и Мохов, - кто-то выходил из избы?
- Выходили...
- Кто?
- Вася Брыкин и Иван Петров. Вася рассердился, видно, а Иван за салом к Евпалову побежал. У нас на кухне горшок с салом кто-то украл, а мясо с картошкой надо на чём-то жарить. Вот Иван и побежал.
- А Брыкин на что рассердился?
- Тут такое дело, - Клава тяжело вздохнула. - Вася у нас гармонист, стало быть, и первый парень на деревне. И ни в чём ему отказа нет. Ещё с той зимы он стал за Лизой ухлёстывать... Вот... Но тут коса о камень споткнулась , потом Гимаев появился... Лизка в него влюбилась, а Васька, сами понимаете... Забеспокоился.. Хотя, девки его любят, он на всех всегда свысока посматривает, а тут, видно, ретивое взыграло...
Милиционера послали за Васькой. Тот скоро вернулся и огорошил всех страшной новостью.
- Повесился Брыкин!
Висел Вася на потолочном крюке для люльки. В серой рубахе, в серых портках и в чунях на босу ногу. Родители его ещё на прошлой неделе в город к старшей дочери уехали на внука новорождённого посмотреть, а Ваську домовничать оставили. Видно, зря... Тихо-тихо было в избе. Посреди избы стоял стол. На столе лежала записка.
"Не доставайся ты теперь никому"
Написано всё это было крупными печатными буквами. Буквы были разных цветов: то синие, то серые.
- Это мы по осени в драмкружке "Бесприданницу" представляли, - тихо сказал, неведомо как пробравшийся в избу Мишка Пыжов. Весь люд деревенский возле крыльца топтался, а этот просклизнул. - По книжке... Правда, Васька с Литвином её переделали немного на пролетарский манер. Литвин за лавочника богатого был, а Лизка, царство ей небесное, за...
- А ну пошёл отсюда! - рявкнул на Пыжова начальник милиции, а когда незваную персону выставили, обратился к уполномоченному. - Вот так-то, товарищ Мохов, из-за бабы таких людей... Второй секретарь райкома... Вот придурок...
Дорофеев положил записку на стол. Буквы слегка посинели.
- Что-то тут не то, - не согласился с очевидной версией Мохов и потрогал рукой печь.
- А чего не то?
- Печь ещё горячая.
- И чего?
- Если бы он с горя руки на себя наложил, то сделал бы это ещё вчера, сразу после взрыва, не стал бы ждать до утра. И на чуни его посмотри. На двор он в них не выходил, холодно на дворе в чунях. Что ж он, по-твоему, пришёл, снял валенки, надел чуни, написал записку и повесился. И всё размеренно да спокойно. Так не бывает... И ещё к тому же: скотину он утром накормил, а иначе орали бы животины на дворе от голода... Стол тоже не у места посреди дома стоит... И сыро на столе...
- А чего же тогда?
- А вот чего. Кто-то убил Василия, чтобы мы успокоились и перестали преступника искать.
- Пожалуй ты прав, товарищ Мохов, - Дорофеев нахмурился и присел на табурет. - И что же у нас теперь получается? А получаются опять одни вопросы... Откуда эта сволочь узнала, что мы начнём подозревать Брыкина?
- Скорее всего, - товарищ Мохов присел на другой табурет, - преступник знал, что Брыкин был на кухне, а потом, как Гимаев пришёл, оттуда сбежал... Кто об этом мог знать? Варианта три: Клава, этот как его... С ними ещё был...
- Иван Петров.
- Точно: Петров. А ещё мог быть некто третий, кто в нашем с тобой Дорофеев следствии - ещё не засветился. Но этого третьего мы давай пока трогать не будем, потому как не знаем кто он таков, а вот Ивана Петрова надо срочно допросить. Упустили мы с тобой эту личность...
Не нашли Петрова в деревне, но привели к товарищу Мохову Марью Сенину - мать погибшего красноармейца. Именно к ней Иван Петров и приехал.
- Хороший парень, - грустно вздыхала женщина. - О Васеньке он мне всё рассказывал. Да так хорошо рассказывал... Они же вместе в Хиве-городе на службе были. Там Васеньку моего и застрелили, а Ивана по ранению отпустили... Он приехал проведать меня. А теперь куда подевался, я не знаю. Он как на Клавку Чепурину запал, так от меня сразу и съехал. Она-то всё с комсомолами этими в читальне путалась, так вот он туда и пристроился помогать.
Опять привели Клавдию на допрос.
- Я у вас как главная преступница, - негодовала она. - Никого не допрашивают, только меня... Только меня...
- Тихо! - грохнул кулаком по столу Дорофеев. - Будет она мне тут! Говори, куда Ваньку Петрова спрятала?!
- Кого? - глаза Клава округлились, словно у совы удивлённой.
- Сама знаешь кого! - продолжал наседать начальник милиции. - Дурочку она мне тут ломает! Рассказывай, как ты с хахалем своим сговорилась товарища Гимаева погубить?! Где Петрова прячешь?!
- Никого я не прячу! - истошно завопила девушка и, уронив голову на ладони, зарыдала. - Надоели все мне! Сначала Сёмку Евпалова сватали всей деревней! Теперь Ваньку! Прохода не дают! Не нужны они мне! У меня другой есть!
- Кто такой?
- Ваше какое дело?!
- Ты, Клавдия, давай не огрызайся, - тронул девушку за плечо Мохов. - С кем ты там шуры-муры водишь, нам сейчас дела нет, а вот об Иване Петрове расскажи...
- Чего рассказать?
- Всё расскажи...
- К тёте Маше Сениной он приехал... Говорил, что с Васькой её на службе был... Потом к Коле Сумотину подластился, тот его в избу-читальню пожить пустил. Больше ничего не знаю...
- Кончай дурочку валять, - подхватил нить спроса Дорофееев. - Вся деревня говорит, что он за тобой ухлёстывал. Рассказывай: чего да как?
- А чего рассказывать? Слова разные, подарки дарил...
- Какие подарки?
- Платок, на платье отрез, брошку...
- Раз такие подарки, то и деньги у него были?
- Вроде, были... Говорил, за ранение ему заплатили.
- Чего ему там заплатили? - махнул рукой начальник милиции. - Врёт!
Теперь для сыщиков ситуация прояснилась, сразу всё на свои места встало. Сомнений не было - Евпалов нанял этого пришлого за деньги товарища Гимаева погубить.
- Гад забрался на крышу, - шептал Дорофеев Мохову, когда они остались вдвоём, - дождался, как Клавка выйдет, не хотел он её погубить, а потом бросил гранату в трубу. Надо Евпалова со сворой его брать за жабры... Они его, поди, причут...
Взяли Евпалова, но тот сразу в отказ.
- А чего мне с Гимаевым делить? - жал плечами лавочник. - В гражданском кодексе сказано, что разрешено создавать торговые предприятия. Вот я и создал. Скажет советская власть - закрой лавку, я закрою. Я человек простой, а власти, на то и власти, чтобы нами распоряжаться. Ко мне Ванька Петров прибежал за салом, так я ему безвозмездно хотел дать, потому как он к власти ближе.
- Подожди, - перебил Мохов лавочника, - когда к тебе Петров за салом прибегал?
- В тот же вечер и прибегал, только я дать не успел...
- Почему?
- Так грохнуло в читальне вашей, и мы туда побежали...
- Кто это мы? - переспросил Дорофеев, явно почуяв, что прочная, как железо, версия преступления слегка дала трещину.
- Так нас человек десять было, - перевёл ясный взгляд на начальника милиции лавочник Евпалов. - В лото собрались поиграть, значит, я был, сосед мой...
Не поверили Евпалову, обыскали всё его хозяйство, допросили всех, кого назвал он своими гостями. Все в один голос подтвердили, что сразу после прихода Ивана Петрова в избе-читальне что-то бухнуло и все побежали туда. Дорофеев всякими хитрыми вопросами хотел сбить гостей с панталыку, но не смог. Не врали гости лавочника. И Иван Петров гранату в трубу не кидал. Кто же тогда?
- А может и не в трубу? - уже стал сомневаться Дорофеев.
- Может, может, - Мохов обхватил голову руками.
- Это, - сыщикам заглянул милиционер, - там Маня Сергеева просится... Пустить?
Мохов вопросительно глянул на Дорофеева.
- Жена погибшего председателя сельсовета...
- Он не виноват, - прямо с порога запричитала заплаканная женщина.
- Конечно же, не виноват, - Дорофеев осторожно взял за локоток вдову и усадил её на лавку. - Откуда он мог знать, что эти сволочи гранату в печку бросят...
- А почему вы его тогда под замком держите?
- Кого держим? - в один голос изумились сыщики.
- Сашу Литвинова!
- А причём здесь Литвинов?
- Отпустите его, он со мной был, когда в читальне грохнуло... Со мной...
Еле-еле вдову успокоили, выпроводили, чтоб следствию не мешала, и стали удивляться столь необычному визиту. Удивлялись недолго, потому как милиционер, тот, который из местных, кое-что прояснил.
- Сашка с Манькой давно любились. С самого детства, можно сказать, а потом Сашку на службу военную забрали... Поговаривают, что председатель местный службу эту Сашке подсудобил, он тоже вкруг Маньки кочетом ходил... Да и с отцом её частенько якшался... Как уж они это всё обрешили, не знаю, но через год женился Клим Сергеев на Маньке. Сашка отслужил своё, этим летом вернулся и сразу к Маньке. Он парень отчаянный, своего упускать не привык. Манька поначалу супротив была, дескать, я мужняя жена, а потом, вроде как, оттаяла. И начались у них, так сказать, амуры с прочими безобразиями. Да, так они распалились, что никто и угомонить не мог. Девки про них даже частушки стали сочинять. Вот... Клим Маньку вожжами отходил пару раз, не помогло. Потом с братьями своими Саньку в овраге до полусмерти отколошматили. У него на лбу теперь шрам на всю жизнь в память останется...
- Так, ты хочешь сказать, - Мохов подошёл к милиционеру, - что не на Гимаева покушение было, а на Сергеева?
- Я ничего не хочу сказать, - приложил милиционер руки к груди. - Я только про Саньку с Манькой рассказал, а уж дальше вы сами решайте...
- Дорофеев, - уполномоченный обернулся к начальнику милиции, - мог Литвинов гранату в трубу бросить?
- Тут сразу и не скажешь, - Дорофеев почесал лоб. - Литвинов отчаянный парень... И, слухом земля полнится, на службе военной пришлось ему в людей пострелять... Стало быть, жалости у него могло и не остаться... Сам понимаешь, товарищ Мохов, зазнобу у него увели, да ещё и вожжами её, а ему колом по голове... Тут не мудрено на весь белый свет озлиться... А Манька точно врёт. На другом конце деревни она живёт, если бы Санька туда до взрыва добежал, то собаки бы всё мясо растащили...