- Рад вас приветствовать, Лев Александрович! Я знал, что вы обязательно появитесь.
    Сверюгин рванул мне навстречу так, будто увидел горячо любимого родственника. Он протянул мне свою руку, чтобы пожать мою. И мне как всегда пришлось остановить его мягким взглядом и ладонью в перчатке.
    - Ах, да, - хлопнул он себя по лбу. - Я так забывчив. Простите, Лев Александрович.
    - Уже, - улыбнулся я, хотя улыбаться сейчас мне хотелось меньше всего. - Что же у вас случилось, Семён?
    - Всё очень запутано. Но я уверен, мастер Серебир, что вы... то есть ваше...
    - Понятно, - я резко предложил ему продолжить по существу.
    Хотелось ещё резче, но воспитание не позволило.
    Когда организация 'Визуализация' из всех моих талантов предпочитает мастера Серебира, то напортачили здесь не только с мыслями и людьми. И я не ошибся. Сверюгин почти на цыпочках подошел к своему столу и включил стену-монитор. Мониторил Сверюгин одну из комнат подземной части здания 'Визуализации'. Туда попадали не часто, и весьма редкие экземпляры людей, плохо реагирующих на материальные проекции мыслей. Время от времени мне приходится возвращать целостность разуму пострадавших, а истории - куски идей, плотно засевшие в том самом разуме.
    - Ну, вот, Лев Александрович, вы можете видеть лишь часть нашей ужаснейшей неудачи. И вы только подумайте, ничто не предвещало грозы.
    - Есть у меня предощущение, Семён, что эта гроза принесёт ливень, способный стереть некую часть исторического процесса. Кто этот несчастный, угодивший в сети ваших мыслесборников?
    - Лев Александрович! Уважаемый... нет... Безмерно уважаемый мастер Серебир, очень вас прошу! Помогите! Человек в той комнате - Савелий Владимирович Шустер. Он бухгалтер. Заказал у нас услугу на визуализацию Китая эпохи, известной под названием пяти династий и десяти царств. Он всего лишь хотел провести увлекательный двухнедельный отпуск. Но так получилось, что уже вторую неделю усилия всех наших врачей-психотерапевтов терпят крах. Савелий упорно не хочет вспоминать русский язык. Сегодня пятница. Через два дня ему выходить на работу. Может, сразу и не хватятся, он человек одинокий. Но, я уверен, его будут искать. У нас два дня, чтобы все назревающие проблемы рассосались сами собой. Просто пусть этот человек вспомнит свою сегодняшнюю жизнь, бухучёт, фамилию Шустер и папу Владимира. И пусть перестанет говорить на этом ужасном непонятном языке. Вы наша единственная надежда.
    - Сверюгин, Сверюгин, - тяжесть укора в моих интонациях заставила управляющего ощутить пустоту собственной головы. - Предупреждал я совет директоров 'Визуализации', что не стоит шутить с миром идей. Ты только представь себе, Семён, что какой-то Шустер сквозь тысячу лет захочет воспроизвести реальность из собранных в пространстве остаточных мыслей о тебе. И вдруг почудится Шустеру, что он это ты. И станет тобой. Что случится с реальным Шустером? Это не обычное сумасшествие, ты ведь понимаешь меня.
    Я не стал напоминать о слипании идей, о дырах и воронках. Я об этом уже говорил им здесь и раньше.
    Голос управляющего задрожал:
    - Я понимаю, на что вы намекаете. Но ведь это нонсенс. Это всё безосновательные теоризмы. Такого не может быть.
    - Не может быть, говоришь, - я был безупречно спокоен. - А что в вашем понимании вообще может быть? Миры, которые вы создаёте, уплотняя идеи, это не имитация в мозге. Твердолобым в совете директоров пора понять, что единожды воссозданный мир прошлого продолжает жить своей жизнью. Сколько параллельных миров вы уже создали? Скажи мне, сколько времени провёл твой бухгалтер в воссозданном из мыслей мире древнего Китая?
    - Пару часов. Точнее сто одну минуту и пять секунд.
    - Не хочешь же ты сказать, Семён, что он за неполных два часа выучил цзяндунский диалект. - Меня самого это немало задумало, - Сверюгин, а ты уверен, что бухгалтер Шустер не знал этого языка до того, как пришёл к вам?
    - Понятия не имею, - удивился управляющий.
    Меня, как мастера идей, уже не трогает человеческая беспечность, но, как человека, угнетает отсутствие прозорливости у людей науки.
    - О, ну как такое могло прийти тебе в голову! Простите, господин управляющий, спросил и не подумал. Сеня, шунгит в твоей голове, огонь следует держать подальше от соломы. Нельзя в визуализации внедрять людей, склонных ассоциировать себя с какими бы то ни было историческими личностями. Все ваши клиенты просто гости. Слышишь меня? Гости! Так мы договаривались.
    - А мы и не думали нарушать договорённостей, Лев Александрович.
    - Охотно верю, - произнесло моё честное лицо.
    Я больше не стал тратить времени на того, кто не способен вникать в детали процессов собственной деятельности. Более того, сложно не презреть человека, не понимающего последствий. Семёна Сверюгина я никогда не звал по отчеству, но он был склонен понимать свою несостоятельность в некоторых вопросах, и это оправдывало его в моих глазах. Не могу испытывать тёплых чувств к учёным мужам. Они никогда не знают, что конкретно ищут, а когда находят, так и умирают, не поняв, что нашли. Когда несколько лет назад некий... А какая разница, кем он был и что делал. Он всего лишь хотел создать цифровую модель поведения общества. Но научился сам и научил других моделировать куски прошлого, концентрируя и уплотняя мыслеформы. Пространство вокруг нас содержит абсолют информации обо всём, что происходило, происходит или будет происходить. Как испарившаяся вода никуда не исчезает, так и любая материя, утерявшая свою форму, не перестаёт существовать. Материя - лишь уплотнённое состояние энергетических информационных слоёв. Если уметь аккуратно сконцентрировать принадлежащие друг другу невесомые идеи, то появляется возможность воссоздать реалистичные осязаемые формы. Мир учёных ликовал, поняв неограниченные возможности этого открытия. Я, мастер материи и хранитель целостности мира идей, не мог долго оставаться лишь наблюдателем. В определённый момент мне пришлось вмешаться и рассказать им об избирательном подходе. Иначе из разно-пластовых и разновременных кусков тонкой материи они такого бы намоделировали! Потом пришло время убедить их не связываться с будущим. И не потому, что пути господни неисповедимы, а потому что я обладаю серьёзными методами убеждения. Всё под моим контролем!
    Я вошёл в комнату с условно пострадавшим. Условно, потому как, чем больше я углублял свои размышления, тем яснее мне представлялась потерпевшей стороной бригада учёных-халтурщиков.
    Мне показалось неуместным представляться тому, о ком я ещё так мало знал, и сразу же задал вопрос на том языке, что был удобен на данный момент моему собеседнику:
    - А скажи мне, Савелий, зачем тебе понадобилось самое, пожалуй, никчёмное время в истории Китая.
    Он посмотрел на меня счастливыми глазами. Я стал единственным, кто заговорил на доступном ему диалекте. Он ответил ещё проще, чем я ожидал:
    - Нужно было убить Чжу Вэня.
    - И всё?
    Хотя он ответил утвердительно, мы оба знали, что это не всё. Медленно описав полукруг, я подошёл к Шустеру со спины, наклонился к его уху, прикрыл ладонью губы, чтоб и немому не прочесть, и произнёс на грани беззвучия:
    - Я знаю, что ты не убил Чжу Вэня. Ты и не собирался. Наоборот, ты позволил ему убить последнего императора династии Тан. Зачем?
    Я пытался увидеть хотя бы канву мыслей сидящего против меня человека. Но только белый нефритовый диск слепил моё внутреннее зрение. И, наконец, я понял.
    - Наследная печать китайских императоров! Ты нашёл её?
    Он обернулся ко мне и к дикому страху в его пустых глазах прибавился щекочущий ноздри запах безысходности.
    В истории Китая был только один диск власти из редкого белого нефрита. Забавно знать, что, изготовив из диска печать для государственных целей, люди исключили главную ценность этого материала. Не обладающему знаниями других миров трудно понять использование нефрита в космических технологиях. Не скрою, мне спокойнее думать о печати, чем о диске в руках неумелых. Поэтому продолжил я даже несколько иронично:
    - Позволю себе усомниться в добропорядочности твоих мыслей. И предполагаю, что совершу ошибку, если решу, что ты вернул печать запретном городу императоров.
    - В пурпурном дворце Пекина уже более ста лет нет императора. Я - великий китайский император! - в этих словах бухгалтер Шустер выразил великое презрение миру. И добавил, - Наследная печать будет принадлежать мне и моим наследникам. Я хотел напомнить милому Шустеру, что семьи у него нет, но не было желания спорить. К тому же я вдруг ощутил, как желание побеседовать с одним из императоров великого Китая возобладало над желанием вернуть реки в русла свои. Это означало, что пора прибегнуть к моим милым успокоительным - вдохнуть паров розового масла и взять в руки яшмовые чётки. Наследная печать из белого нефрита меня вовсе не интересовала, больше всего я хотел знать, какого рода лярва из мира идей грызёт бухгалтерский мозг. Несколько вип-персон прошлого одновременно попали в мой список. В атмосфере взаимного недоверия есть только один добропорядочный подход узнать правду. Собеседника моего пришлось вести в нефритовую комнату.
    Описание нефритовой комнаты - это особое блюдо, которому я отведу больше подробностей в более подходящей тому обстановке. Сейчас лишь скажу, что это единственное место на Земле, где душа способна стать девственно и единородно вашей.
    Нефрит - уникальное соединение, способное создать в мозге человека, и не только, безыдейный вакуум. Если горный хрусталь заставляет идеи петь, то нефрит усыпляет и меняет их форму. В окружении нефрита вы сами определяете, как будут выглядеть идеи. Это небезопасно. Допустив полное перераспределение мыслей, ваше 'я' перестанет принадлежать вам единолично. Есть только один способ вернуть себя себе, это внимательно слушать голос собственной души. Всё, что не ваше, необходимо поместить в устойчивую материальную форму. Другими словами, все лишние идеи сублимируются в творчество, как говорил один мой знакомый психолог. Нефрит стимулирует в вас Творца. Неожиданно вы находите в себе талант художника, скульптора, конструктора, изобретателя. Происходит воплощение духовного в плотные идейные слои материи.
    Расставив необходимое акценты и дав пояснения великому императору, я предложил ему время сосредоточиться на избрании способа очищения. Мне не нравилось, что мой собеседник слишком податливо на всё соглашался. По сути, самого Шустера в теле, беседующем со мной, не ощущалось, и говорил я с идейной сущностью того, кто давно перестал принадлежать миру живых. Он... 'А может она', - внезапно поразило моё воображение. Но эту мысль пришлось отбросить. Наследная печать никогда не принадлежала женщине. Я сомневался, сомневался и тот, кто должен был уйти.
    Когда он был готов, я задал вопрос:
    - Какого насыщения и качества материя способна отразить идеи, волнующие твою душу? Дерево, стекло, золото, камень...
    - Медь, - прервал он мои перечисления.
    - Способ? Литьё, травление...
    - Гравировка. Сухой иглой.
    - Достойно, - идея меня заинтриговала. - Ты немедленно получишь всё, что требуется для работы. Результат должен создать идею, способную восстановить брешь между мирами. Удиви меня, или сам станешь заплаткой в дыре времён.
    И так, гравюра на меди. Немалых усилий стоило мне справиться с так несвойственными моей натуре любопытством и нетерпением. Я хотел знать, кто вошёл в здание 'Визуализации' почти две недели назад, потому что я был уверен, что выйдет отсюда именно Шустер.
    Творчество - процесс редко осознанный, требующий наличия вдохновения и потому невероятно медленный. Но не вблизи нефрита.
    Через не полных три часа я держал в руках совершенство, созданное руками человека. Я был восхищён, душа моя пела. Ведь сегодня мне удалось пополнить свою коллекцию ещё одной потусторонней ценностью. В такие минуты я обожаю свою работу.
    Оранжевая тигровая лилия на жёлто-красной медной пластине. Играя светом и тенью, цветок лилии казался объёмным. Удивительным было и то, что в зависимости от наклона самой пластины менялась и перспектива изображения. Я так увлёкся игрой с образом цветка, что сразу и не заметил столбик иероглифов в левом верхнем углу: 'пусть вернут его царству его'.
    Эта фраза напомнила мне один исторический момент, когда пятнадцать городов было обещано за возвращение диска власти его законному владельцу. Но нить моей мысли грубо оборвал наигранно весёлый голос из динамиков общей связи.
    Это бесновался Сверюгин:
    - Как вы себя чувствуете, господин Шустер!
    Я не мог обидеться на управляющего, он ведь не видел мысли так же ясно, как я. С бухгалтером было всё в идеальном порядке. По крайней мере, таковыми представлялись мне его немые вопросы простого обывателя. Он бегал глазками по сторонам, задумывал себя о том, кто я такой, вопрошал к цифрам о стоимости моего костюма, удивлялся своему нехорошему беспамятству. О древнем Китае у него были смутные понятия. Сущность, что прежде овладела несчастным бухгалтером, была заключена теперь в оранжевый цветок, выгравированный на медной пластине.
    - Сеня, у господина Шустера всё самое лучшее ещё впереди, - улыбнулся я бухгалтеру и громко успокоил нервничающего Сверюгина.
    Сам же Семён успокоился только тогда, когда наш подопечный, сидя в кабинете управляющего, запивая пирожные кофе, вежливо улыбался и говорил на нормальном русском без единого сюсюкающего акцента:
    - Вообще-то я предпочитаю цейлонский чай, но кофе сейчас как нельзя более кстати.
    - Дорогой Савелий Владимирович, - испускал флюиды счастья Сверюгин, - мне очень неприятно признавать, что ничего не вышло с воплощением вашей мечты посетить древний Китай. Но нет в том нашей прямой вины. Всё дело в том...
    И тут пошли длинные запутанные предложения о том, почему. Шустер не понял ровным счётом ничего. А этого и не нужно было.
    - Вы, господин Шустер, уникальны! Науке ещё только предстоит узнать о способностях и возможностях вашего организма. Но вы не волнуйтесь, мы вернём ваши деньги.
    Последние замечания Семёна произвели одухотворяющий эффект на бухгалтера.
    Безусловно, инцидент был исчерпан. И если закрыть глаза на наводнение в Пекине, то можно решить, что равновесие установлено. Личный транспорт Сверюгина увёз бухгалтера в пустую холостяцкую квартиру. Сам же управляющий, в целях поправки здоровья, на неделю погрузился в визуализацию средневековой Испании. Семён давно желал поближе узнать Торквемаду.
    Мне же ещё только предстояло раскрыть истину оранжевой лилии. Я не знал ни одного правящего в Китае императора с душой, хоть отдалённо напоминающей лилию.
    И уже сидя в мягком кресле своего стерильно-уютного кабинета, я улыбался в себя:
    - Ён, дё, труа... Ай да, Шустер! Па-де-де... Па-де-труа. Шерше ля фам! Кто-то в этом танце третий!*

  07.10.2012