Лучезаров ждал письменного сообщения от неизвестного лица женского пола. Неизвестно было не только лицо, но и цвет волос, глаз, кожи, рост, конструкция фигуры, темперамент, периодичность менструаций, семейное положение и т.д. А кислотность желудка? Может ли она съедать по лимону в день только чуть-чуть поморщившись? Известны были только имя и фамилия - Татьяна Великолепнова и её голос. Этот голос...
Всё сошлось так, что он не мог не позвонить и не выяснить, есть ли у неё его адрес в одной из западноевропейских стран. Этот голос... Она явно волновалась, назвала его по имени и отчеству \какая память! отметил про себя Лучезаров\, почти сразу раскололась, призналась, задохнулась, объяснилась, что была несколько раз на его выставке, на его исторической родине, в его любимом, страшном и великолепном городе, где он много раз был готов подохнуть в юности, много, много лет тому назад. Этот город, где всадники из бронзы топочут по булыжной мостовой \а что делал змей, пока всадник пугал народ?\; носы болтаются без присмотра; молодые люди из университета с Наполеонишкой в голове и с рычащими инициалами Р-Р-Р, лущат старушек-вшей топором в самое темя, а бандиты выскочившие из запломбированного вагона устраивают резню по всей стране, шестьдесят миллионов, да всё лучших .
В разговоре Лучезаров упомянул о возможности выхода его фотоальбома и она молниеобразно спросила: "А фото такие же, как графика?" "Разные", - ответил Лучезаров. Потом, уже позже, на работе, отложив в сторону тяжелую швабру с красной синтетической щетиной, он подумал, а где же взять сегодня Минотавра - сына Пасифаи и священного быка бога Посейдона, в которого она влюбилась и которому отдалась? Нет сегодня Минотавров на Земле, поэтому фотографии в альбоме будут иные, но не менее разящие, чем его графика. В этом он был совершенно уверен.
Её голос... Он был тонкий, почти детский, взволнованный, сексуальный? трудно сказать. Но это ничего не говорило о её лице и возрасте. Такие голоса бывают у зрелых и даже у старых женщин. Они иногда кокетничают этим голосом, тогда контраст голоса и дряблой кожи вокруг губ, под подбородком, да и везде, становится невыносим. Но с какой любовью, волнением и восторгом он все эти складочки фотографировал! "Красота старости" - это он познал в США. Возраст моделей для него лимитировался только уголовным кодексом, разным в разных странах мира. В некоторых - казнят за "обнаженку" даже сегодня, в 21 веке.
Разница во времени между западноевропейской страной где жил Лучезаров и бывшей столицей, бывшей великой империи, где императоры строили дворцы и наполняли их шедеврами мирового искусства, была всего два часа. За два часа человек может пройти примерно восемь километров, бегун пробежать гораздо больше, разумеется; телефонный сигнал пробегал с ещё большей скоростью, с какой? - лень рыться в энциклопедии. Разговор закончился, почти детский голос перестал звучать в трубке немаркого холодного серого цвета.
Лучезаров, взволнованный, пил свой вечерний зелёный китайский чай из кувшина-термоса, спектрального красного цвета. Красным был и стульчак с крышкой на его унитазе, но более густого холодноватого цвета. Красными были и стаканы для зубных щёток, симметрично покоившихся под зеркалом в ванной. Но это не главное, хотя там ещё спектрально веселились сине-жёлто-зелёно-красные зубные щётки.
В эту ночь, после разговора с Т.В., Лучезаров плохо спал, ворочался с боку на бок, пил холодную воду присосавшись к водопроводному крану губами, мочился, смотрел в ночь за окном, ложился, ворочался, пил воду. В 5 часов 15 минут отвратительный звон электронного будильника вырвал его из полузабытья. На работу он не проспал. Лучезаров посмеивался внутренне над собой и по старинному обычаю своему - безжалостного самоанализа, пытался понять причину лёгкого расстройства сна прошедшей ночью. Одно из главных достоинств его работы садовником, - а в саду есть и дорожки, которые надо подметать, и мусорные корзины, которые надо вытрясать, ну и розы, конечно, которые надо подстригать пару раз в год, - было то, что он видел восход солнца целый год! Это не мало для солнцепоклонника с жадность смотрящего на малиновый блин восходящего солнца и печально знающего, что через пару-тройку миллиардов лет потухнет и оно.
В эту позднюю ночь или раннее утро, зависит... \от чего зависит?\ Лучезарова, на пустнынной улице, встретила полная Луна. Её лик, цвета красной охры, стремительно и тревожно поднимался над острыми черепичными крышами, чёрными, на фоне лунного сияния. Теперь он мог выбирать, что было причиной бессонницы: луна или разговор? Но так-как в каждое полнолуние, или почти в каждое, Лучезаров спал плохо, в полном противоречии с выводами материалистической современной науки о том, что Луна на сон не влияет, только на мировой океан, то он склонялся в сторону Луны. Тем более, что Луна была лучшей причиной, она избавляла его от сентиментальных размышлений. Но, честно признавшись, без влияния тонкого женско-детского голоса тут не обошлось, хотя некий цензор внутри и пытался замазать чёрной тушью этот факт. Теперь Лучезаров стал ждать письмо от Т.В., которое он почти вынудил у неё.
Лучезаров всегда напряженно творил. К пятидесяти годам, непроницаемая дверь в бессознательное была проломлена, появилась почти необъяснимая свобода выражения во всех областях его многогранного творчества. Образы целиком и сразу рождались изнутри или требовали лишь легчайшего внешнего намёка. Три магистрали пролегали перед ним: живопись с графикой, фотография во всей её полноте и писательство, которое как-то подспудно проросло зелёным раздвоенным ростком фасоли и заветвилось в целое дерево устремлённое к небу. Теперь он воспринимал некоторые события внутренней и внешней жизни чисто литературно, сразу как текст, который надо было сразу же записывать. Теперь он мог иногда восклицать вслед за русским курчавым гением, ростом в метр с шапкой: "Ай да Лучезаров, ай да сукин сын!". Он творил, а времени и желания на устройство выставок у него не было. Появлялись кое-какие публикации в толстенных книгах с фотографиями со всего света и этого было ему достаточно.
Лучезаров твердил: "Будь непривязан, будь непривязан..." и зависал в безвоздушном пространстве своего одиночества, которым наслаждался. Он творил ради Бога, он творил как пчела производящая мёд и воск, как змея - яд, не нуждаясь в пожирателях произведённого - зрителях. Он сам мог разглядывать и анализировать свои работы как чужой. Но со временем становилось ясно, что это творчество для людей и нужен хоть один зритель. Лучезаров знал, что где-то есть такой зритель или зрительница, но где?
Родственница в бывшей северной столице предложила устроить выставку. В страну где жил Лучезаров приехала в гости к своей подруге его бывшая жена. Лучезаров подыхал, нет! как-то удивительно легко переносил самое жаркое лето в Европе за последние 250 лет. Он косил траву, мёл дорожки, собирал мусор под палящим солнцем, стараясь не ступать в собачье изобильное дерьмо. В тени было за сорок градусов, сколько под солнцем - лучше не думать. На нём был только зелёный хлопчатобумажный комбинезон, трусы, носки, бутсы со стальными носами и белая панамка. Плечи, руки, спина, бока бронзовели под солнцем и он чувствовал себя во всех отношениях лучше, чем тридцатилетний.
Ему не хотелось делать выставку, он знал о бестолковщине, алчности и непрофессионализме на его бывшей родине. Но в какой-то момент, в сорокаградусную жару в квартире, голый, обливаясь водой из-под крана каждую четверть часа, он раскрыл папки и стал отбирать рисунки для выставки. Отобрал 63 работы, составил список, отснял всё на негативную плёнку, заказал фото, упаковал работы и отдал их свой бывшей жене. Он провожал свои работы и экс в аэтопорту. Казалось, что это его дети идут на войну с тупостью. Название выствки "Последнее просветление" прилетело откуда-то само по себе, без объяснений, толкуй как хочешь. Лучезарову это понравилось.
Выставка открылась, прошла, закрылась. Он получил фотографии экспозиции, не всей, и с ужасом увидел две работы повешенные боком. Этои мудаки, эти доморощенные "кураторы", эти козлы драные прохлопали своим постсоветским хлебалом, проморгали совиными глазками, не смогли увидеть монументальную задницу на стуле. Предметные композиции, датированные и помеченные монограммой, нет! повесили, суки, боком. Лучезаров был в ярости. И за такую халтуру они ещё хотели содрать с него деньги! Хрен им в грызло, а не твёрдая валюта. Он был уверен, что от подбного разъебайства и атомные подлодки тонут, и люди гибнут, и ни с бандитизмом, ни с наркоманией не могут справиться, не говоря уже о терроризме и СПИД,е.
Утешением был звонок от родственницы, сообщившей, что одна девица оказалась в восторге от выствки. Почти не верилось, но стало любопытно, кто она, что она увидела в его работах? Как она сама, в конце-концов, выглядит?
И вот теперь Лучезаров ждал от неё письмо. Возвращаясь с работы заглядывал в почтовый ящик: пусто, пусто, пусто, счёт от Телекома, пусто, пусто, письмо от домовладелицы - очередное повышение квартплаты, пусто, расчётный лист с работы - зарплата раз в месяц \в США - каждую пятницу чек, соблазн для алкоголика\, опять и опять пусто. Эта пустота не имела ничего общего с вакуумом, который не такой уж и вакуум из-за возникающих в нём спонтанно виртуальных частиц. Тем более это не было Ничто из которого рождается всё. Это была деревянная пустота почтового ящика на входной двери, холодная зимой и прохладная летом. Пустота эта как-то пронзительно подчёркивалась узкой щелью внизу ящика, которая всегда светилась стальным лезвием ножа с картины Босха, ножа повёрнутого обухом в профиль. Деревянная пустота, в мгновения, когда Лучезаров открывал ящик и окидывал взглядом нутро, пыталась вторгнуться в душу художника, но он запирал ящик и пустота оставалась там. Он поднимался на свой третий этаж по-русски, а по-немецки - на второй. По пути он успевал, хотя и иронически, но с драматическим оттенком, проанализировать свои впечатления от пустого ящика и пустого ожидания. "Что я жду? Что мне нужно от Т.В.? Хорошо, я знаю, что опыт общения с людьми мало чему учит и всегда остаётся опасность рецедива новых отношений. И я же знаю ценность одиночества для моего творчества. Ни в тёплом семейном кругу, ни на рыночной площади невозможно создать произведения, которыми полон я. Но я не древнекитайский мудрец, не дзэн-буддистский, не православный монах. Просветление - состояние духа, просветление не избавляет ни от насморка, ни от рака, ни от смерти, ни от вожделений. Хорошо, будем жить дальше, будем творить новые образы. Я уверен, что где-то живёт мой зритель или зрительница, а Т.В. молчит - прочитав телепатически мои тайные помыслы и планы", - примерно так страдал Лучезаров.
Катились в небытие неделя за неделей. Земля полнилась убийствами, ложью и насилием, о которых ТВ спешило отрыгнуть с цветного экрана . Лучезаров изредка поглядывал на стену с фотографиями экспозиции, натыкался взглядом на повешенные боком работы и внутренне ненормативно-лексически выражался. Эта ненормативная лексика, по-русски - мат, были античастицами языка, как двоица мира не могла стоять без негативного мира, так и произведения Лучезарова без мата.
В четверг, 11 марта 2004 года, вернувшись с работы, Лучезаров открыл почтовый ящик и обнаружил, что промёрзшая деревянная путота светится содержанием конверта в пол-листа. Он разобрал на почтовом штемпеле "Эрмитаж" и его душа вместе с сердцем подпрыгнули вверх, перевернулись в весёлом лёгком пируэте, сверкнули каким-то белым лучистым светом. Это были не искры со звёздочками, как у бенгальских огней, а именно лучи и явно не материального свойства. Они походили и на щель света в почтовом ящике, но уже без ножа Босха, и на пробела света в иконе "Преображение", поражающие Апостолов, одного так даже в зад.
Лучезаров почти фрейдистски растягивал ожидание, разглядывал почерк на конверте, отметил тончайшую, шариковую фирмы BIC? ручку, подсчитал стоимость марок - ничего, чуть больше одного евро. Отключил автоответчик с нулевой информацией. Выложил продукты из кошелки, что в холодильник, что под стол на полку, что в буфет. Конверт светился белым. Лучезаров вскрыл его швейцарским офицерским ножом с красной ручкой и белым крестом на ней. Письмо было на трёх листах исписанных с обоих сторон и ксерокопией фотоиндекса с его графикой. Слава Богу! почерк был разборчивый...
Лучезаров читал орудуя прямо по письму красным карандашом и синей шариковой ручкой - готовил ответ. Это было собственно не письмо, а статья готовая к печати в рубрике "После выставки". Это было самостоятельное произведение с глубоким анализом, проницательными замечаниями и кучей комплиментов.Отлично, что Т.В. увидела в стандартном формате графики "общий модуль", Лучезаров опасался, что возникнет монотонность. Он читал и поражался, откуда у этой особы такое тонкое проникновение в его мучительные работы? Сродство душ? Любовь, которой всё под силу? Академическое образование и самообразование в библиотеках? Или всё это вместе взятое? Как ужасно, что он не знает цвета её глаз, а спросить постеснялся. И уже совсем героически Т.В. вбила "гвоздик, стержень" в свою статью, объявив работой N1 его "Спонтанную эрекцию". Хотя эта работа и была спонтанной, но подготавливалась целым рядом других работ, а сама эта тема уже полтора десятка лет занимала его. В этой работе был технический секрет, который Лучезаров пока не хотел раскрывать. Талантливый зритель, соучастник-сотворец, мог бы заметить, что тушь-то чёрная, но местами, в каплях, например, границы чёрные, а внутри какой-то тёплый, розовато-ржавый цвет. Как это произошло? Как это создано? Если Т.В. не догадается, если они когда-нибудь встретяться, если наконец-то он приедет в этот чудовищный город навестить свою слепую мать, то он обязательно расскажет ей и даже покажет, если под рукой окажутся необходимые материалы. Вот бы Лучезарову такую ученицу! Как бы она схватывала всё на лету, но...
Отличная статья, вот только эти пункты: N1, N2, N3 почему-то смешили Лучезарова и напоминали ему иронию Толстого над немецкими генералам с их "Диспозицией": "Первая колонна марширует, вторая колонна марширует, третья колонна марширует...". Но об этом он, разумеется, не скажет Т.В., чтобы не обидеть такого замечательного автора.
Лучезаров подыхал с голода, но не хотел хватать сухомятку, а поставил вариться картошку к свиному шницелю \а если она свинину не ест?! Тогда полный пиздец и хуец всему на свете\ и стал набрасывать ответ: "Лучезаров ждал письменного сообщения от неизвестного лица женского пола. Неизвестно было не только лицо, но и...".
Змея не свернулась клубком, а ухватила себя за хвост и покатилась в бесконечность, которая, как мы знаем, ничем не отличается от конечного.