В воскресенье 19 июля 1994 года Григорич с утра должен был ехать на картошку. Теща приказала опрыскать ботву препаратом от колорадских жуков. Проснувшись, он, стараясь не разбудить домочадцев, позавтракал, подхватил собранную с вечера сумку и вышел из квартиры. В подъезде он вынул из кармана пачку сигарет и с наслаждением закурил. Первая утренняя затяжка всегда казалась ему самой сладкой. Сигаретный дым, после ночного воздержания от курения, доставлял ему истинное наслаждение. Григорич курил и не торопясь, спускался по лестнице.
На нижней площадке он встретил соседа, профессора медицинских наук Александра Сергеевича. Григорич вежливо поздоровался.
- Здравствуй! - Ответил сосед: - Бросай курить! Вставай на лыжи! Здоровьем будешь не обижен! - продекламировал он древнюю речевку.
- Здоровье в порядке! Спасибо зарядке! - В тон ему ответил Григорич.
- Поверь мне как врачу. У тебя сейчас самый рисковый возраст! - продолжил сосед более серьезно: - После сорока лет мужчинам нужно бросать курить! В это время очень сильно возрастает риск получить инфаркт.
- Меня это не коснется! - усмехнулся Григорич: - Вы же знаете - я тренером работаю, и все время поддерживаю себя в отличной спортивной форме. Так, что пара сигарет в день меня не свалит.
- Будем на это надеяться! - недовольно пробормотал Александр Сергеевич, и продолжил возиться с дверными замками.
Григорич вышел из подъезда и увидел свежевырытую траншею пересекающую двор. Он заглянул в канаву и разглядел толстые, ржавые трубы. - Или водопровод, или теплотрасса. - подумал Григорич и вспомнил как полгода назад здесь копались связисты. Он тогда подошел к ним и поинтересовался, что это они тут прокладывают. Один из парней, видимо уже не в первый раз, ответил: - Ваш район телефонизируем.
--
А как мне можно провести телефон в свою квартиру? - поинтересовался Григорич: -
А то мы уже лет двадцать на очереди стоим.
--
Напишите заявление на телефонную станцию и обоснуйте свою просьбу тем, что по
роду вашей работы вам необходим телефон. - Неохотно пояснил связист: - И приложите справку с места работы с ходатайством от предприятия.
Григорич поблагодарил парня и помчался на работу. В школе ему написали справку о том, что он работает тренером и ему жизненно необходим телефон для связи с учениками и родителями. К письму приложили просьбу от предприятия к телефонной станции о скорейшей установке телефона, столь ценному для страны специалисту. Григорич сразу же отвез бумаги в телефонный узел. Через три месяца свершилось чудо, в их квартиру провели телефон. Минуя очередь. Больше всех этому обрадовалась жена. Григорич телефоном практически не пользовался.
Доехал до дачи Григорич очень быстро. Сделал там все, что было велено тещей, и пошел опрыскивать картошку. Солнце к тому времени поднялось уже высоко. Ветерок стих, и жара резко усилилась. Григорич взял распылитель и принялся за работу. Препарат от жука оказался на редкость вонючим. Под солнечными лучами капли разбрызганной жидкости тут же испарялись. Вскоре над ботвой повисло облако ядовитой взвеси.
--
От такой химии жуки точно сдохнут! - подумал Григорич. Дело уже подвигалось к
концу, когда он почувствовал легкое головокружение: - Как бы самому тут копыта не отбросить! - забеспокоился он и ускорил темп. Минут через десять Григорич закончил опрыскивать картошку и вернулся на дачу. В тени под деревьями было гораздо прохладней, да
и химией почти не пахло. Григорич с облегчением плюхнулся на лавочку. Головокружение не проходило. Григорич выкурил пару сигарет, но и это не помогло.
Он немного посидел, и не дождавшись облегчения стал собираться домой. До станции он шел быстрым шагом, рассчитывая на то, что так он быстрее продышится. Противный запах химии скоро выветрился из легких, но самочувствие не улучшалось. Вдалеке послышался шум приближающейся электрички, и Григорич пришлось ускорить шаг. На платформу он и электропоезд прибыли одновременно.
Григорич ввалился в вагон, показал контролеру сезонку и без сил упал на скамью. По проходу шел малолетний циганенок и приставал ко всем пассажирам с одной и той же фразой: - Дай денег на хлеб. - Кто-то давал мелочь, кто-то просто отмахивался от попрошайки.
Григорич вспомнил, что не съел обед, который захватил с собой на дачу. Он полез в сумку и достал из полиэтиленового пакета свежую городскую булку. Когда циганенок подошел к нему со своей просьбой, Григорич протянул попрошайке булку. Пацан машинально взял протянутый ему хлеб, потом вдруг ощерился и швырнул его на пол.
- Я говорю, денег дай! - заорал гаденыш.
Григорич даже опешил от его действий. Потом встал и попытался схватить наглеца за шиворот. Циганенок резво отскочил в сторону и начал грязно материться на чистом русском языке. Григорич сделал шаг к мерзавцу, но тот не дожидаясь пока его схватят, развернулся и выскочил в тамбур, а оттуда в следующий вагон.
Григорич вернулся на место. Мнения пассажиров вагона сразу же разделились, одни хаяли цыганенка, другие, как ни странно стали клеймить позором Григорич. Мол, вот бугай пожалел для бедного мальчика пары медяков. Кто-то в ответ припомнил, что у этого бедняка все передние зубы золотые, не смотря на то, что гаденышу не более семи лет. Спор закипел и продолжался, не стихая до самого вокзала. Григорич в перепалку не вступал, а молча сидел и чувствовал себя как оплеванным.
С вокзала до дома Григорич добрался быстро. Но его самочувствие так и не улучшилось. Возле подъезда Григорич вдруг почувствовал резкую боль за грудиной. В глазах неожиданно потемнело, и нахлынула дурнота. Григорич остановился. Боль в груди стремительно нарастала, становясь с каждой секундой все сильней. Григорич почувствовал, что в груди словно образовался огненный сгусток. Нестерпимо жгучая волна, словно раскаленная жидкость, стала заполнять левое плечо, а за тем просочилась в спину между лопатками, в шею и нижнюю челюсть.
Внезапно появилась одышка, и Григорич ощутил, что ему не хватает воздуха. Все тело покрылось холодным потом. Голова закружилась, и он понял, что находится на грани обморока. В месте с сильной болью Григорич почувствовал невероятную слабость и беспокойство. Беспокойство стремительно нарастало до тех пор, пока не превратилось в дикий, животный страх. Страх смерти.
Григорич с огромным трудом поднялся на третий этаж и позвонил в свою квартиру. Дома ни кого не было. Превозмогая боль, он достал ключи, отпер замки и вошел в прихожую. Бросил на пол сумку и захлопнул за собой дверь. Телефон висел на стене прихожей. Григорич снял трубку и набрал ноль три. На том конце провода словно ждали его звонка: - Станция скорой помощи слушает! - послышался женский голос.
Григорич как мог, рассказал о своем самочувствии. Говорить он пытался спокойно и уверенно, но страх постоянно пытался прорваться в его речь и заставить дрожать его голос. Наконец на том конце провода сказали: - Машина выехала, ждите. - Потом женщина добавила: - Лягте поудобней, и постарайтесь не двигаться. - В трубке послышались гудки.
На стене висели большие часы, и как ни в чем не бывало громко тикали. Григорич разулся, прошел в комнату, лег на диван и приготовился ждать не менее получаса. Боль все не ослабевала. Найти удобное положение на диване тоже ни как не удавалось. От боли и страха Григорич начал тихо стонать.
Через пять минут в дверь позвонили. Григорич собрал все оставшиеся у него силы и сполз с дивана. С трудом поднялся на ноги, покачиваясь прошел в прихожую и открыл дверь. Вошли два врача. Они взглянули на Григорич и не слова не говоря, взяли его под руки и отвели назад в комнату. Уложили на диван и принялись над ним колдовать. Через минуту один из врачей заявил: - Инфаркт! Вы едите с нами. Вас нужно срочно госпитализировать!
Григорич кивнул и попытался встать с дивана.
- Лежите, лежите! - вскинулся врач: - В машину вас отнесут на носилках.
Григорич попытался, что-то возразить.
- Я запрещаю вам двигаться! - прикрикнул врач, и Григорич покорно лег. Врач быстро и ловко сделал ему несколько уколов. Скоро появился второй врач с носилками. С ним пришли трое крепких мужчин, в которых Григорич узнал соседей по подъезду.
Машина скорой помощи мчалась по городу, распугивая окружающие автомобили звуком сирены. По дороге Григорич рассказал врачу о том, как он опрыскивал картошку и надышался какой-то вонючей дрянью.
- Возможно, химикат и послужил последним толчком к инфаркту, - сказал врач: - но, скорее всего, ваше сердце уже было на пределе. Вот организм и не выдержал.
Доехали минут за семь, восемь. В приемном покое Григорич переложили на каталку и бегом повезли по коридору. Дурнота и слабость вновь накатили с неудержимой силой. Сознание стало понемногу покидать Григорич. Мелькающие над головой лампы неожиданно стали расплываться, пока не слились в одно большое радужное пятно. Из этого нестерпимого сияния вдруг выплыло встревоженное лицо врача и последнее, что услышал Григорич, были слова: - Морфин, две сотых грамма, внутривенно... .
По сгибу руки скользнуло, что-то холодное, игла пробила кожу, и в вену хлынул морфин. Место где, только что была боль от иглы, вдруг наполнилось приятной теплотой. Словно парное молоко растеклось по руке и затопило все существо Григорич. Покидающее Григорич сознание вдруг вернулось. Только теперь оно стало необыкновенно ясным и как бы хрустальным. Все, что происходило вокруг, стало необыкновенно интересным и ярким.
Приятный мелодичный звон хрусталя сопровождал каждый звук, доносящийся до Григорича. Голоса врачей хлопотавших вокруг него, обрели таинственную глубину и объемность. Смысл самых простых слов преисполнился глубочайшим содержанием и цветом. Волны райских запахов окутали Григорича, словно тугие струи и понесли в горние выси.
Душу Григорича заполнили радостная беззаботность и приятная расслабленность. Затем пришли сладкие сны. Снов было сразу несколько, сколько, определить почему-то ни как не удавалось. Казалось, что их будет столько, сколько Григорич захочет, и содержание снов тоже можно стало изменять по желанию. Сны не только перетекали один в другой и самым причудливым образом сплетались с явью и другими снами. По этим снам можно было путешествовать во всех направлениях и временах. Можно было перемещаться не только по земле, воздуху и в глубине вод, но и перелетать в другие, еще более, прекрасные миры.
Параллельно снам Григорич прекрасно чувствовал время и знал, сколько часов он уже находится в реанимации. К концу третьих суток сны стали истончаться и выцветать. Явь постепенно начала проступать сквозь хрустальный флер наркотического опьянения. С каждой минутой реальность становилась все более шершавой и грубой. В один воистину ужасный миг сны вовсе покинули Григорич, и он оказался на жесткой больничной кровати.
Врач осмотрел Григорича и заявил медсестре: - Кризис миновал! Переводите в палату. Санитары погрузили Григоричу на каталку, и он покинул реанимацию. Проехав десяток метров по коридору, каталка свернула в открытую дверь палаты. Там его переложили на свободную кровать. Врач наблюдал за переездом Жени и перед тем как выйти из палаты сообщил ему: - Вам очень повезло, что мы ваш инфаркт так быстро купировали. Опоздай скорая на десять минут, и вы бы стали инвалидом на всю жизнь! И это в лучшем случае! - Врач открыл дверь и добавил: - Можете вставать. Только осторожно и не надолго.
Палата оказалась трехместной. Одно место занимал крупный, дородный мужчина, лет пятидесяти, с красным лицом. Третья койка пустовала. Едва за врачом закрылась дверь, сосед по палате осторожно сел на кровати и спросил: - Мужик ты куришь?
Григорич кивнул и только тут почувствовал, как ему сильно хочется затянуться сигаретой. За три дня проведенные в реанимации он так истосковался по табачному дыму, что от желания закурить даже голова закружилась.
- Меня только перед тобой привезли. - Продолжал сосед: - Я уже четыре дня не курил. Все уши опухли. У тебя сигареты есть?
- Нет!
- У меня тоже нет, но я послал приятеля в магазин за сигаретами. Сейчас принесет.
Палата располагалась на первом этаже. Окна были открыты и выходили на северную сторону. Через несколько минут, к окну подошел посланец и протянул сквозь решетку пачку сигарет и коробок спичек. Сосед взял передачку, перекинулся несколькими словами с приятелем и тот ушел.
- Встань у двери на стреме, чтобы не застукали! - распорядился сосед: - Я покурю у окна, а потом ты курнешь. Григорич с готовностью выполнил приказ. Он осторожно встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Там было пусто, ни медиков, ни больных. Григорич встал в проеме и кивнул соседу. Тот с нетерпением вскрыл пачку, вытащил сигарету и с наслаждением закурил. Затянулся, задержал табачный дым в легких и удовольствием выдыхнул в белую струю в окно. Пачку сигарет и спички он положил в карман халата. Григорич смотрел на соседа с нескрываемой завистью.
Мужчина сделал несколько глубоких затяжек. Лицо его сияло крайней степенью блаженства. Вдруг счастливое выражение на его лице сменилось недоумением. Потом недоумение стремительно перешло в выражение испуга, а затем нестерпимой боли. Сосед захрипел, уронил сигарету на пол и схватился руками за грудь. Огромный дородный мужчина обмякал, словно из него выдернули стержень, благодаря которому он держался прямо. Сосед подогнул колени, повернулся спиной к окну и сполз на пол. Оказавшись на линолеуме, он завалился на бок и затих.
Григорич заорал во весь голос: - Врача! Человек умирает!
В дальнем конце коридора послышался громкий топот. Буквально через несколько секунд, в дверь влетело несколько человек в белых халатах. Они бросились к соседу. Григорич прижался спиной к стене и испуганно наблюдал за происходящим. По коридору загрохотала каталка. Два санитара вкатили ее в палату. Медики подняли с пола мужчину и положили его на каталку. Прибежала медсестра с иглой внутривенной системы в одной руке и флаконом какой-то жидкости в другой. Кто-то из врачей воткнул систему в вену соседу, и каталка в сопровождении медиков помчалась в сторону палаты реанимации.
- Как в американских фильмах! - отрешенно подумал Григорич, когда остался в палате один. Он медленно подошел к своей кровати и осторожно присел. Сердце трепыхалось так, что казалось, оно сейчас разорвется на куски. Григорича стало колотить от страха. Его взгляд упал на, лежащую на полу, сигарету.
- Нужно ее выкинуть в окно! - подумал он, но притронуться к дымящемуся окурку он почему-то не мог. Так сигарета и дотлела до самого фильтра, превратившись в колбаску светло серого пепла.
Через полчаса в палату вошел врач и стал деловито осматривать Григорич.
- Как там мой сосед? - спросил Григорич.
Врач не ответил, продолжая внимательно слушать стетоскопом его сердце. Григорич повторил свой вопрос, во второй раз, а затем и в третий. Врач закончил осмотр и задумчиво произнес : - Не спасли мы его... .
Григорич непроизвольно бросил взгляд на истлевшую сигарету. Врач проследил за его взглядом и увидел окурок. Врач вскочил на ноги и заорал: - Он, что курил?
Григорич растерянно кивнул. Врач подскочил к кровати с такой яростью, что Григоричу показалось, что медик сейчас отвесит ему пощечину. Он опасливо отодвинулся к стене. Врач, с трудом сдерживаясь, наклонился к нему и тихим, злым голосом прошипел: - Запомни! Если будешь курить, сдохнешь как он! - и указал на пустую кровать соседа.
Григорич опять кивнул. Врач вышел из палаты и с грохотом захлопнул дверь.
На следующий день в палате появился новый больной. Сосед явно был из "новых русских". Сотовый телефон в то время стоил от пяти тысяч баксов и являлся отличительным знаком подлинных хозяев жизни. Ну как ряса у монаха, или как золотая цепь весом в полкило на шее у бандита. Сосед тут же стал звонить по сотовому телефону своим друзьям и к вечеру в палате появился огромный новый холодильник, забитый деликатесами под завязку и цветной телевизор с видиком. Третью кровать за ненадобностью вынесли из палаты.
- Я, конечно, мог бы и тебя из палаты попросить, - объяснил он Григорич: - но после инфаркта боюсь оставаться один. Да и врагов у меня полно, - добавил он: - Вдруг захотят меня порешить, а ты, я смотрю, мужик здоровый, может быть, мне чем-нибудь и поможешь.
Григорич предпочел не углубляться в эту волнующую тему. Сосед оказался нормальным мужиком, не снобом, кормил Григорича из своего холодильника, а через пару дней настолько проникся к сокамернику доверием, что рассказал историю своего взлета. Хотя он был человеком явно воспитанным и хорошо образованным, во время рассказов о своей теневой стороне жизни переходил на речь близкую к блатному жаргону. Видимо эта сторона его жизни другого языка не признавала.
- Взял я в прошлом году в аренду три сухогруза в пароходстве. - С удовольствием вспоминал сосед: - Загрузил песком, да и угнал корабли в Голландию. Там эти корыта продал, а команду посадила на самолет, и отправил домой. Получил я за все про все около десяти лимонов, баксами конечно. Часть денег перевел домой, а все остальное за бугром по банкам раскидал. Тут кому надо в лапу сунул, и оказалось, что все три сухогруза пять лет назад уже списали и на металл порезали.
После этого, жил я здесь припеваючи, но тут на меня бандюки наехали. Кто-то из дружков заложил, наколку уркам дал. Я сразу же все свои дела свернул и собрался за бугор свалить, да не успел, инфаркт меня прихватил. Врачи говорят недели три, четыре придется в больничке проваландаться. Ну а потом махну за бугор! - Он мечтательно закатил глаза.
- Да, к стати как бы нам покурить? - вдруг он сменил тему: - Я уже пять дней не курю. Правда врач категорически запретил, но я думаю, от одной сигареты ни чего не будет.
Григорич вздрогнул и рассказал соседу, про его предшественника. С тех пор о табаке они уже не говорили. Но курить Григоричу хотелось невыносимо.
Через неделю их лечащий врач сказал: - С завтрашнего дня вас будет вести новый врач. Женщина двадцати восьми лет. Ее прикрепляют, к самым тяжелым больным! - он сделал паузу и пояснил: - К мужчинам. С мужиками она добивается просто ошеломляющих результатов.
На следующий день в палату вошла красотка-врач, фотографии которых обычно помещают на обложках "Плейбоя". Высокая, красивая, на вид лет двадцати, двадцати двух от роду. С шикарной гривой каштановых волос. Грудь колесом, минимум пятый размер. Пуговички халата на груди застегнуты на самом нижнем пределе. Так, что вся эта красота видна как на ладони. Халатик в облипочку, короткий по самое не могу. Ноги точеные, длинные в туфлях лодочках, на огромных тонких каблуках.
Она обворожительно улыбнулась и представилась. Затем приступила к осмотру Григорича. На край кровати, как это делал предыдущий врач мужчина, она садится не стала. Она просто наклонилась к Григоричу. Ее выдающаяся во всех отношения грудь оказалась возле самого его лица. Смотреть Григорич теперь мог только в одном направлении - к врачу за пазуху. Облако невыразимо сладких, модных и очень дорогих, в то время духов, окутало Григорича. Сердце у него застучало так сильно, как не стучало со времен первого свидания. В его тренировочных штанах сразу стало слишком тесно.
Врач послушала сердце Григорича и перешла к кровати соседа. Сосед лежал весь красный, с руками, скрещенными на нижней части живота. Когда она наклонилась к соседу, Григорич увидел не только ее прекрасные ноги, но и то, чем они заканчивались. Цвет и фасон трусиков он тоже разглядел во всех подробностях. Осмотр завершился, и врач вышла из
палаты. На пороге она остановилась, повернулась в талии, на пол оборота и слегка откинув голову назад, задорно улыбнулась больным.
- У меня сердце бьется как овечий хвост! - с трудом переведя дух, вымолвил сосед: - Вчера, я слышал, как врачи между собой ее обсуждали. Мол, как врач она так себе, но своим сексапильным видом пробуждает в мужиках волю к жизни. Все хотят поскорее выздороветь, надеяться ее потом закадрить.
- Обычная мужская ошибка! - поддержал его Григорич: - Принимают обычную доброжелательность, за особое расположение.
- Да, ты братец философ!
- Просто опыт, извлеченный из большого количества этих самых ошибок.
Все эти события ненадолго заставляли забывать о табаке, но тяга к сигаретам не ослабевала. Стоило пройти рядом человеку, который только что покурил, и от которого пахло дымом, как желание накатывало с сумашедшей силой.
Как-то раз Григорич встретил в коридоре своего соседа по подъезду, профессора медицины Александра Сергеевича. Он приехал к главврачу кардиоцентра по каким-то своим медицинским делам. Они поздоровались, и Григорич рассказал о своем инфаркте. Александр Сергеевич внимательно выслушал его, задал несколько вопросов, а за тем печально сказал: - Сколько же раз я тебе говорил, бросай курить!
Через три недели после инфаркта пришлось распрощаться с соседом по палате. Григорича перевели в местный санаторий для реабилитации. Перед этим красотка-врачь пригласила Григорича с женой в свой кабинет. Сначала она прочитала им лекцию о реабилитации, о питании, о допустимых нагрузках, и наконец о полном запрете на курение. Когда лекция подошла к концу, врач не снижая темпа обратилась к супруге Григорича: - И самое главное. Вы! - она показала пальцем на супругу: - Должны с ним трахаться! Минимум раз в неделю! Вашему мужу жизненно необходимы эти нагрузки! Понятно?
Супруга покраснела как маков цвет и кивнула.
Лечение в реабилитационном санатории мало, чем отличалось от лечения в кардиоцентре. Григорич принимал лекарства, лечебные процедуры, пил, ел и спал. Постепенно его самочувствие стало приходить в норму. Единственное, что отравляло ему жизнь, так это невозможность закурить. Все эти дни жажда табачного дыма терзала его день и ночь.
Вскоре лечащий врач разрешил Григоричу прогулки по парку. Санаторный парк был небольшим, но чистиньким и ухоженным. Однажды Григорич прогуливался по аллеям и наткнулся, на лежащий на асфальте, окурок сигареты. Неожиданно для себя Григорич бросился в перед и схватил бычок. Судорожно сжав пальцы, он торопливо сунул кулак с добычей в карман и воровато огляделся по сторонам, не видел ли кто. Вокруг было совершенно пусто. И тут горячая волна стыда накатила на Григорича. Кровь бросилась ему в голову, заливая краской кожу лица и шеи. Почувствовав, что краснеет, он быстрым шагом пошел с места своего "морального падения", как говорили в старых романах.
Только отойдя на десяток метров, от того места Григорич, успокоился и задал себе вопрос: - Зачем он мне этот окурок? Ведь если я захочу, я выйду на улицу и в киоске куплю себе целую пачку сигарет! А если я захочу, то куплю себе целый блок сигарет! А если мне будет нужно я куплю себе два блока. Но я не хочу!
Повторив эти слова, про себя несколько раз он вытащил из кармана кулак и разжал пальцы. На ладони лежал измятый окурок сигареты. Острый запах холодного табачного дыма резко ударил в ноздри. Голова у Григорича закружилась от нестерпимого желания закурить. Он опять повторил свой вопрос: - Зачем он мне этот окурок? - с сожалением взглянул на него и растер бычок между ладонями. Замер на несколько минут и разомкнул руки. На ладонях
лежала горстка табачной пыли смешанной с папиросной бумагой. Григорич поднял руки к лицу и судорожно вдохнул запах растертого бычка. Задержал в легких воздух и с шумом выдохнул. Несколько раз ударил ладонью о ладонь, стряхивая пыль, и пошел в спальный корпус мыть руки.
Так повторялось несколько раз. Едва ему попадался на глаза окурок, как он кидался к нему, как умирающий от голода бросается к еде. Каждый раз Григоричу приходилось напоминать себе о том, что он может купить себе сколько угодно сигарет, но он этого не хочет. Постепенно он научился удерживать себя от подбирания окурков, но каких трудов это ему стоило каждый раз. А ведь раньше Григорич был убежден, что он в любой момент может бросить курить.
Иногда Григорич вспоминал о своих ощущениях, которые возникли у него от укола морфина в кардиоцентре. Обворожительные картины чудесных снов всегда прерывались заполняющим душу ужасом от мысли, что он может стать наркоманом. Уж если, как неожиданно выяснилось, он от табачной зависимости избавиться не может то, что с ним произойдет, если он еще раз попробует морфин?
Через четыре месяца Григорич вышел на работу. Первым делом он принялся за то, чтобы отучить всех от привычки курить в тренерской. Он объяснил всем, что ему противопоказан табачный дым. Но окружающие только смеялись и пожимали плечами. Мол это твои проблемы. Тогда в ход пошли более жесткие методы. Доходило не только до перебранки и скандалов, но и до рукоприкладства. Благодаря высокому росту, плотной комплекции и несокрушимой уверенности в своей правоте Григоричу удалось всех убедить. В тренерской больше не курят. Но, к сожалению мир, не ограничивается только домом и работой. В других местах тоже полно любителей табака.
Прошло уже семнадцать лет, с тех пор как Григорич перенес инфаркт. Но слова врача: - Запомни! Если будешь курить, сдохнешь как он! - навсегда врезались в его память и смерть соседа по палате с сигаретой в зубах до сих пор стоит перед глазами. Но и сейчас он с трудом сдерживается, чтобы не закурить, если рядом кто-то дымит. В таком случае Григорич старается отойти подальше, чтобы не слышать запах дыма. Тоже он делает и на улице, если рядом обнаруживается дымящий, или только что покуривший.
Судьба, однако, не сдается и подбрасывает Григоричу новые соблазны. Оба его сына стали открыто курить как только закончили школу. Все его рассказы о вреде табака и возможности получить ранний инфаркт парни пропускают мимо ушей. Печальная повесть о болезни, перенесенной Григоричем, так же не достигает их сердец. Однажды, выслушав очередную нотацию отца, младший сын сказал ему: - Меня это не коснется!
--
Будем на это надеяться! - только и смог сказать Григорич.