Филатик Светик : другие произведения.

О сенечке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  

1

  
   На далекой-далекой планете в густом зеленом лесу жил маленький сенечка. Иногда он купался в реке, иногда смотрел, как звезды падают в камыши. Если лето выдавалось жаркое, он часами лежал на дне ручья и смотрел, как стрекозы срываются с тростника и ловко хватают мелких мошек, чтобы снова вернуться на стебли и греться на солнышке. Осенью он залезал на ветки раскидистых деревьев и срывал тыквы. Тыквы сенечка не ел, но из них получались отличные кувшины для меда. Мед был желтым, и тыквы оранжевыми, а листья рыжими, они танцевали и шептались на ветру.
   Осенью шерстка сенечки становилась совсем золотой, и ветер мягко перебирал прядь за прядью. Когда кроны обнажались и, словно рваная черная паутина, плавно колыхались в небе, сенечка залезал на тонкие ветки и прощался с птицами, которые стая за стаей растворялись в небе. А иные и не думали улетать - одни делали запасы, которые перепадали порой и сенечке, все равно они о них забывали, а другие лакомились вдосталь семенами и злаками, пока не выпадал снег.
   Зимой сенечка уходил из гнезда, где больше не было уютно, и возвращался в теплую нору под корнями его любимого вяза. Нора частично использовалась как берлога старым хозяином, поэтому при входе был небольшой зал, а дальше - укромная спальня и кладовая. В зале главной мебелью было кресло-качалка, которую сенечка сплел сам. Длинный клетчатый плед свисал с подлокотников на пол. Стол был маленький и стоял у стены, гости заходили редко, а на самом краю торжественно поблескивал большой фонарь с кружевными стенками. Когда в нем зажигали свечу, по стенам комнатки плясали диковинные тени, вытягивались деревья да шептались лесные духи. Но сердцем норы был очаг, в котором горел огонь, потрескивали и лопались дровишки, и серая зола медленно и нежно осыпалась на дно.
   Иногда в гости заходил деловитый барсук, которому не спалось, иногда братья-гномы. А иногда белки-летяги, а сколько их было точно - никто никогда не знал. Собираясь вечером за чашкой душистого чая и очередной банкой варенья, гости болтали о разном, но чаще слушали одного из гномов, Гордезеля. Тот мастер был сочинять истории, даже повторяя старые, он всегда поворачивал дело иначе, концовка была неожиданной, и полночный лес взрывало улюлюканье и хохот. А второй гном только одобрительно посматривал на брата, да подливал тому в чашку заварки или кипятку. А однажды пришел в гости один, Гордезель уехал на соревнования оленьих упряжек, Бертензеля с собой не взял.
   Гостей собралось неожиданно много, заглянула даже чета хорьков с другого края леса, все хотели сказку. Но рассказать ее было некому, Бертензель смущенно покашливал, словно был в чем виноват, белки отчаянно зевали. Поделившись последними новостями, все напряженно замолкли, только носик чайника иногда звякал об очередную чашку - Бертензель своей привычки не забывал.
   - А слыхали ли вы о дубовой дороге? - спросил вдруг сенечка.
   Никто и никогда не слышал, чтобы он рассказывал что-то, но каково же бедному Бертензелю, думал он. Гости оживились, барсук даже уронил чашку, и в нее немедленно спряталась одна из белок - от возбуждения.
   - Если зимой долго идти по лесу, - продолжал Сенечка, - да так, чтобы замерзнуть... Чтобы вас пробрало до печенок, а потом поднимается поземка, небо становится серым, и уже не знаешь, куда идти, можно услышать тонкий перезвон. Некоторые думают, что кто-то едет на упряжке. Некоторые оглядываются в поисках колокольчика у норы или дупла. А то звенят желуди небесного дуба. Но разве разберешь их в такую хмарь? Иной раз и пальцев на вытянутой лапе не видно, да и не чувствуется почти. Но если зазвенели желуди над твоей головой, если ты уткнулся носом в теплую кору, то вот он - небесный дуб. Тебе кажется, корень изогнулся - а это ступенька. А выше еще одна. И еще. Дуб этот таков, что вовсе не нужно быть сенечкой, чтобы по нему лазить. Я знавал даже одного кабанчика, который залез до самого верха. Рассказывали даже о чете лосей, но это враки. Фрау Лось нипочем бы туда не забралась, как же ее выходные юбки? И ступень за ступенью ты поднимаешься туда, где прямо в кронах деревьев ветки сплетают настоящий тоннель. И там уже не так холодно, да и снег не метет. Он блестит в щелях, но, клянусь хвостом, никому и ничего не отморозил. Кажется, что кто-то плачет, но это поют соки в ветвях небесного дуба, который не засыпает зимой. И по этой дороге можно добраться до любого дома в лесу. Прямо к дверям, к любой норе, к любому гнезду - дорога сама выводит тебя. А вот вернуться назад - никак, ты оборачиваешься, а никакой дороги и нет, только ветер шумит в ветвях, да снег сечет нос.
   И сенечка замолчал. Надолго, словно бы погрузился в какие-то мысли или воспоминания. Замолчали и гости. Каждый думал, как пригодилась бы ему однажды дубовая дорога.
   - А ты, ты сам ее видел? Ну хоть издали? - спросила вдруг молодая хорьчиха.
   Барсук неодобрительно на нее посмотрел. Сенечка поднялся, наполнил котелок и повесил его над огнем снова.
   - Мне неинтересно было искать дом... Чего я там не видел? - небрежно проронил он.
   - Я так и знала! - воскликнула хорьчиха.
   - Я полез выше, - не обращая на нее внимания, продолжал сенечка. - Там, где потолок, ветки не такие густые, можно протиснуться.
   - И? И? - все подались вперед, забыв про котелок, в котором заскакали пузыри.
   - На ветках сверху живые почки, а кое-где и листья зеленые пробиваются.
   - Не может быть, - крякнул Бертензель.
   - Именно поэтому туда приходят пастись небесные косули - белые, синие, голубые, а пух у них... Гладить их можно вечно, кроткие, большеглазые, а до чего хороши козлята!
   - Врешь! - не выдержал барсук.
   На это сенечка лишь пожал плечами, да вытянул поближе к огню лапки в пушистых синих носках...
  
   Волшебных снов тебе, ласковый сенечка, такой же как все сенечки, только самый чудесный. С самой шелковой шерсткой, самыми синими глазами, самым добрым сердцем и самой светлой головой. Пускай ветви за стенами твоей норки поют ночные песни. Пускай, как большие сизые волы бредут по небу облака, и круглая желтая луна цепляется за их рога. Пускай звезды мигают, словно ноты на протянутых в небе лесках, и позванивают колокольчиками. Плыви в сны, легкий и ясный как перышко, целую тебя.
  
  

2

  
   А когда сенечки зимой распускают гриву, в нее набиваются снежинки, и это воистину сказочное зрелище, потому что в солнечных кудрях сияют белые звезды. Ну кто еще видел, как вьются влажные солнечные лучи?
   Ух, какие белые мухи полетели! Быстрые, крупные, верткие! Точно как тогда, когда сенечка ходил в лес за хворостом, и было тот хворост пойди-найди - весь засыпан! Приходилось ломать верхние ветки упавших деревьев, чуть ли не по шею в снегу, широкие лыжи для ходьбы по снегу уже мало помогали, потому что с веток рушились целые лавины. Но шерстка распушилась и заблестела. А под одной упавшей сосной внезапно обнаружились санки! Сначала ветки просто зацепились за что-то, это была пеньковая веревка, а потом она поддалась, и оп! - на снежный наст вылетели почти новенькие синие санки.
   Это была отличная находка. Тот, кто ходил в лес за хворостом, сразу поймет. Сенечка навьючил на санки вязанку и потянул за собой по небольшой прогалине. Сенечкина спина благодарно вздохнула. Весь лес был забросан снегом, черные ветки обвели белым карандашом, у долговязых сосен вместо нижних веток торчали только короткие сучки, и белые пятна на них походили на треугольные флажки.
   Сенечка не спеша шлепал на лыжах - на широких лыжах, да с санками за спиной не забалуешься, а потом вышел на бровку леса, внизу расстилалась глубокая ложбина, поросшая редкими кустами. Скользить с горки на лыжах было ему не впервой, а вот при санках он был первый раз, поэтому вязанка полетела в сугроб, лыжи были сняты и...
   Ложбина оказалась на редкость удачной. Широкая, она полна была плотного снега, наст на котором блестел льдистой коркой. Санки летели стрелой. Правда, потом их приходилось затаскивать снова, но дело того стоило. Увлекшись, сенечка не замечал ни голода, ни усталости, ни того, что уже подступили быстрые зимние сумерки. Воздух между деревьев налился таинственной синевой, потемнело и небо, сплошной облачный покров разорвался на отдельные облака, и в них проглядывало синее как озеро небо с редкими первыми звездочками.
   Однозначно стоило собираться домой, и сенечка со вздохом сожаления вернулся к оставленной вязанке. Но пока он снова привязывал ее к санкам, то неловко задел лыжи, брошенные на снег. Лыжи очень обрадовались и бодро заскользили вниз. Наст, как мы знаем, был отличный. Поэтому лыжи, наконец-то свободные и счастливые, ускоряясь, уносились вниз. И выбрали они для этого самый крутой спуск.
   Выбора особого не было, и сенечка, чтобы не терять их из вида, шустро отвязал хворост, оседлал санки и пустился в погоню. Где-то уже ближе к середине ложбины снег провисал карнизом, лыжи пролетели его, не задумываясь, а вот санки проломили насквозь и вместе с сенечкой ухнули в снежный колодец.
   Сенечка лежал на спине и смотрел на звезды. Ближе к краям колодца снег мягко просвечивал, и он был очень далеко. Упал сенечка без последствий, ведь он был самым мягким и гибким сенечкой, но подниматься ему не хотелось, он лежал и думал. Время было вечерним, снег глубоким, кричать и звать на помощь казалось бессмысленным. Мысли, часто совершенно не по делу, одна за другой посещали его и также стремительно удалялись, он даже не успевал ухватить их за хвостик.
   И тут его великолепный нос сам по себе задергался и потянул своего обладателя в строго определенную сторону. Сенечка почуял Запах! И Запах шел через снежную стену, и противиться ему не было ни сил, ни желания. Сенечка проворно заработал лапками, он прорывался как крот, снежные пласты веером летели ему за спину.
   Наконец он дошел до небольшой ниши, повозился и откопал в ней ставни, прикрывавшие небольшое окно. В том, что это ставни, не было никакого сомнения, он тщательно изучил их, проверил на прочность и счел за лучшее просто постучаться. Их открыли изнутри, и какое-то время он стоял ослепленный, привыкая к свету. А Запах восторжествовал и заполнил собой все в сенечке, вытесняя прочие мысли. Сенечка легко вспрыгнул на подоконник, и хозяева помогли ему и пригласили внутрь. Ими оказались барсук, уже знакомый сенечке, и его молодая жена. Жена пекла блины. И они одуряюще пахли!
   - У мужа сегодня день рождения, - ласково сказала она. Обычно зимой мы спим, но в этот день решили проснуться и отпраздновать.
   - Блины! - только и сказал сенечка. - То есть, поздравляю! - поправился он.
   Это были не просто блины, а самый настоящий пир. Печеные каштаны, груши, сваренные в красном вине - сенечку угостили на славу. А когда он рассказал, как попал - да еще так вовремя - в гости, хозяйка только лапами всплеснула:
   - Санки! Да это же наши! Муж их так любовно выстругал, а я, растяпа, потеряла!
   Невзирая на темноту и холод за окном, санки были найдены и возвращены в кладовку, а лыжи - хозяину. В барсучьей норе оказалась тьма всяких ответвлений, дверей и ходов, и петляя по ним, веселая чета, укутавшись в пледы и забавно размахивая фонарями, проводила сенечку до самого дома - ну, мало ли?
   Теперь запах воцарился и в сенечкиной норке - на столе стояла горка блинов.
  
  

3

  
   Две недели подряд шли дожди, лето не баловало, наконец, небо перестало без конца умывать отмытую до непролазной грязи землю, утро выдалось серым и скучным, но дождь перестал. Сенечка подождал, пока самые глубокие лужи уменьшатся вдвое, собрал в рюкзачок еды и отправился путешествовать. Он был рад любой перемене, лишь бы без дождя, без этого вынужденного сидения под крышей. Знакомые места его мало интересовали, поэтому он сразу взял бодрый темп и углубился в те края, которых еще не исследовал. Сначала идти по лесу было неприятно, вода то и дело скатывалась с листьев на золотистую шерстку, но потом ветер осушил ветви, и сенечка, насвистывая, пришел в бодрое состояние духа. Он не ставил целью собирать грибы, но самые молодые и крепкие не обходил, закидывал в рюкзак. Главное было не терять направления.
   Новый лес отделял от известного глубокий овраг, практически трещина в земле, полная жидкой грязи. Сенечка выбрал молоденькое деревце, примерился и полез вверх к макушке, стараясь склонить его в нужную сторону. Этого как раз хватило, чтобы спрыгнуть на другой берег. Серые ели возвышались вокруг. Седые, мышиные, словно клочья пыли, и неприветливые, и таинственные, оттого манящие. Сенечка петлял между ними, пока ему не стало совсем тоскливо - лес был мрачным. Потом он сделал привал, перекусил из своих немудреных запасов и долго размышлял, идти ли вперед или правильнее будет возвращаться?
   Ели давно уже не казались серыми, они были черными как сажа, повисшая на трубе, где-то между высокими верхушками плескалось бледное небо. Сенечке стало жутко, и от этого он принялся еще беззаботнее насвистывать и твердо решил идти дальше. Раньше между стволов было привольно, только изредка колючей веткой хлестнет по носу. Теперь же елки почти сомкнулись, и между ними появились лиственные деревья, почти такие же черные и странные, шерстка на загривке вставала дыбом сама собой.
   Сенечка не был уверен, видел ли он раньше такую поросль, пробирался практически ощупью, небо скрылось. Мужество покинуло маленького сенечку, а надоевший дом показался нереально уютным и желанным. И только наш отважный герой собрался повернуть назад, впереди посветлело.
   Приободрившись, сенечка отважно рванулся навстречу свету, не обращая внимания на вырванную шерсть. Он сражался как молодой лев, пока не замер на опушке... Поляна была огромна, и всю ее покрывали светящиеся папоротники, да какие! Намного выше сенечки, не папоротники, а самая настоящая роща. Похожие на морозные узоры, они были прекрасны, и мягко пульсировали белым, лиловым и голубым сиянием. Их сложные резные листья, будто перья, покачивались и с шелестом гладили соседние. Отчаянье и восторг поровну поделили сердце сенечки. Он приблизился, протянул лапу и легонько погладил крепкую ость листа... Потом смелее, потом, словно заснеженную ель, с наслаждение потряс. Ему показалось, что свет скатывается каплями, и они повисают в воздухе.
   Сенечка вздохнул поглубже и пошел, подпрыгивая, через рощу, раскачивая листья, танцуя в призрачном свете, и ему казалось, что вокруг бушует метель. Ближе к центру поляны папортники стояли поникшие, погасшие, сизые, серые, и его это опечалило, он робко потянул за склонившийся до земли лист, и внезапно тот легко спружинил вверх, а весь его груз стремительно срывался и взмывал, тучи, толпы радужных бабочек распахивали крылышки и потоками разлетались по поляне.
   И войдя во вкус, сенечка перебегал от одного куста к другому, тревожил сонное царство, и испуганные бабочки садились на стволы и ветки деревьев, на листья, и листья перенимали от них цвета. Роща озарилась изумрудными дубами, желтыми осинами, рдяными кленами, ветки менялись, на них распускались огненные цветы, папоротники показались лишь жалким отблеском такого великолепия.
   И когда распрямились последние ветки, сенечка вышел на середину поляны. Там, под тонкой ледяной коркой лежало маленькое лесное озеро. Он стоял и смотрел на тонкий лед, который окружали разноцветные перья папоротников, смотрел, как бабочки маленькими огоньками отражаются в хрупком зеркале. Было немыслимым схулиганить и бросить камень, но внезапно сенечка оступился и соскользнул на край льда. Тот незамедлительно хрустнул, пошел трещинами и затейливо раскололся. Острые стекла разошлись и упали в пустоту. Воды подо льдом не было. Там было что-то иное. Что-то большое и неукротимое поднималось из глубины, вот уже оно показалось над обломанными ледяными краями, все выше и выше. Сенечка подумал, что таких огромных бутонов не бывает, и быть не может, это обманывают глаза. Но цветок упрямо вытянулся выше макушек осин, выше пристыженных кленов, раскрутил спираль лепестков, так быстро, за считанные минуты, словно освободилась пружина.
   И бабочки цветными облаками устремились к нему, только к нему. И когда они все нашли в нем приют, он засиял как солнце. И сенечка не смог бы сказать, стал ли он солнцем, или просто настолько вырос. Но на поляне благоденствовал солнечный день, было далеко до заката, летние разморенные от жары деревья сонно шевелили зелеными листьями и бурые папоротники шептались на ветру.
  
  

4

  
   Да, именно сегодня стоило пойти искать вершину, как сенечка давно собирался. Утро было отмытым и ясным, солнышко ласковым, далеко до полуденной жары. Тропинка под скалами петляла и ветвилась, и надо быть очень внимательным, чтобы не запутаться по дороге домой.
   Но никаких разломов и щелей, чтобы подняться наверх, сенечка притомился, путь казался бесполезным. Отчаявшись, сенечка присмотрел небольшую полку, с которой можно было перебраться на другую и так далее, насколько позволит эта стена. Главное, чтобы спуститься было так же легко, как и подняться. То, что он видел, особых трудностей не обещало.
   Надо быть гибким сенечкой, чтобы лезть словно ласка по теплым прогретым камням, вцепляться в трещины, подтягиваться, за ступенью ступень. Стена кончилась, он перевалился через край, который оказался широкой террасой, а скалы уходили дальше вверх. Но прямо перед ним была пещера! Жизнь наполнялась новыми красками. Пещера!
   Сенечка почувствовал себя бодрым и сильным, и рванул вперед в поисках сокровищ. За довольно узким ходом в мордочку ему пахнул ветер, принес запахи шалфея и чабреца, горькие, бодрящие. Сенечка задрал голову и увидел, что потолок пещеры резко уходит вверх и расходится пополам щелью голубого неба. Вокруг него было темно, но ощупью он осторожно шел и шел, пока не увидел свет, и в этот момент споткнулся и полетел кувырком. Упал на удивление мягко, будто на пуховую перину, и на него сразу зашипели, зафыркали, и вот уже он, отдуваясь, стоит и щурится от солнца на широком карнизе по ту сторону хода, а следом за ним выходят боком, распушившись и сверкая глазами... Вы не поверите, да и сенечка не поверил глазам своим - котята. Возможно, это были горные коты, но выглядели они именно как котята, большеголовые, с крупными лапами, даром, что намного выше сенечки. Все как один рыжие, только некоторые темнее и с полосками. При виде сенечки шерсть на загривке у них опустилась, в глазах вместо боевой ярости появилось сомнение.
   - Кто ты? - спросил тот, что был дальше остальных. - Чего скачешь по мне?
   Сенечка лишь пожал плечами.
   - Не знаешь, кто ты? - насмешливо фыркнул котенок с кисточками на ушах. - Неудивительно! Любой бы на твоем месте задумался.
   - Зато вас каждый опознает, - приосанился сенечка. - Кто котят не видел? - и тут же пожалел о сказанном, но слово не воробей.
   - Да? - неожиданно мирно отозвался кистеухий. - Ну тогда будем дружить, нас ты знаешь, а ты...
   - Сенечка, - только и оставалось, что добавить ему.
   И вокруг замелькали улыбки, лукавые, добрые и не очень, котята сразу же затеяли возню. И совершали при этом чудеса акробатики, потому что не весили вовсе ничего. Они кувыркались в воздухе, отталкивались от стен и гонялись друг за другом, пихались, прыгали, словно взбесившиеся воздушные шары. Нелегко пришлось сенечке в такой кутерьме, пару раз его оцарапали, да несколько раз серьезно приложили об стену. В конце концов они собрались вокруг, недоуменно его изучая:
   - Ты не умеешь пружинить?
   - Это как? - поморщился сенечка, которому было не очень хорошо, но не хотелось их сердить.
   - Ух, он не пьет солнечное молоко! - загалдели котята. - Надо его отвести! Пойдем, пойдем с нами! Идти-то сможешь?
   - Смогу! - гордо ответил тот и заковылял следом.
   Они миновали карниз, сделали пару поворотов, и сенечка застыл перед бурлящим белым озером:
   - Что это?
   - Это солнечное молоко, говорят же! - зависая в воздухе, запрыгали котята. - Когда солнце светит, озеро наполняется, когда его нет - пустеет потихоньку, там в дне дырка, говорят, его пьет сама гора, чтобы все на ней росло. Выпьешь молока - будешь пружинить, как мы.
   И они с готовностью запрыгали, соревнуясь в трюках.
   - Да нет же! Куда? Не туда! Из озера пить нельзя! А то молоко скиснет. Только там, видишь? Где порог.
   С одной стороны молоко сбегало по камням, и зачерпывая его горстями, сенечка жадно напился.
   Ощущение было ни на что не похожее, ему показалось, что его разрывает в разные стороны, растягивает, но не больно, а весело. Он оттолкнулся и подлетел на несколько метров вверх, чтобы плавно опускаться вниз, словно отпущенное перо.
   - Да смотри же, двигай лапами и хвостом! Вот так!
   Учителей было слишком много, но сенечка быстро освоился, и с ним затеяли повторную возню. На сей раз он ни в чем не уступил, и прошло довольно много времени, пока все повалились хором на теплые скалы отдохнуть. Они пили молоко и сонно болтали.
   - Хорошо вы здесь устроились, - мягко мурлыкнул сенечка.
   И котята закивали.
   - А когда была лунная рыба! Даааа, когда была лунная рыба... Вот это была жизнь!
   - Лунная рыба?
   - Речная дева в дружбе с нами, и если позвонить в колокол на полную луну, она придет и принесет нам рыбу, которая живет в лунной дорожке. Там внизу, на реке. Сами-то мы не спускаемся. Это рыба из лунного света. Ах как она прекрасна! Еще вкуснее солнечного молока. Мы всегда будем помнить ее вкус.
   - Так в чем же дело? Скоро полная луна.
   - Луна-то скоро, да звонить не получится, колокол оторвался и утонул, может, мы слишком сильно звонили? Погоди-ка, а ты умеешь плавать?
   Сенечка посомневался и кивнул.
   - О! Ты не боишься воды! Скорее!
   Ему пришлось обнять за шею одного из котят, и словно золотистые шмели, они обогнули карниз и начали спускаться по спирали. Сенечка заулюлюкал от восторга, котята издали грозный боевой клич и захихикали, глядя, как всполошились на скальных полках птицы. Вскоре прямо внизу показалось изумрудное горное озеро. Сверху по черной стене в него отвесно струился водопад.
   - Здесь на карнизе он висел, а покатился туда, там и надо искать, - послышалось со всех сторон.
   На вид вода была холодная. На ощупь обжигающе-ледяная. Сенечка пожалел, что он умеет плавать. Но на него так умоляюще смотрели, что он походил по берегу, поискал спуск, и нырнул, стараясь не думать, что делает.
   Дыхание перехватило, громадным усилием воли он заставил себя открыть глаза и плыть не вверх, а вниз. И ему повезло. Стоит, почерневший и к счастью совсем небольшой. Сенечка вцепился в колокол и изо всех сил оттолкнулся от дна. Силы рывка не хватило, он понял, что снова опускается, напрягся и толкнулся снова. В глазах уже плясали мошки, но множество когтистых лап подцепило его вместе с его ношей и вытянуло на берег.
   А дальше сенечку грели. Вас грели когда-нибудь огромные пушистые рыжие котята, теплые, мурчащие? Словно укутанный в меховой кокон, сенечка лежал между ними, обсыхал и приходил в себя, долго и со вкусом.
   - Вы бы подыскали для колокола место поспокойнее, - вставать не хотелось.
   Но позднее он все же помог повесить колокол на уютной террасе над самой рекой.
   - Да, - приговаривали котята. - Оттуда она обычно приходит!
   Речная дева. С лунной рыбой. Интересно! - подумал он.
  
  

5

  
   Обычно сенечка спал крепко и не помнил снов. Стоило ему лечь на левый бок, устроиться поудобнее и оп! - уже утро. Но только не сегодня. Как назло, он проснулся ближе к полуночи, и сколько ни вертелся, сколько ни устраивался - сон не приходил. Было что-то постороннее в этой душной ночи, что-то, что звало и требовало - немедленно вставай!
   Сенечка обреченно вздохнул и распахнул ставни. Над поляной, над ручьем стояла полная луна. Все заливало сияние, которое словно чай с молоком текло по еловым лапам, капало в траву. Полной грудью сенечка вдохнул свежий ночной воздух и перемахнул через подоконник.
   Все быстрее и быстрее, через темные кусты,  кружась вокруг тонких березок, обхватывая гладкие стволы цепкими лапами, он петлял по лесу, понарошку пугался коряг, ставших незнакомыми в лунном свете. Все пьянило и радовало, все было восторгающе острым, необычным, загадочным.
   На обрыве у реки, в которую впадал его ручей, он замер, захлебнулся ветром и стоял, безмолвно впитывая ночь. Было в ней что-то еще, какое-то желание, какая-то неявная цель. Не зря он тут очутился. Он медленно пошел вдоль освещенных скал, попутно оглаживая их, все выше и выше, и оказался на поляне с колоколом.
   Тот висел высоковато, сенечка достал его в прыжке, и гулкое эхо пошло гулять по стенам. Внезапно сенечке стало не шуточно - по-настоящему страшно. Ему давно хотелось увидеть речную деву, не раз он представлял себе, как подходит и звонит, а сейчас это случилось само собой. Но одно мучительное мгновенье проходило за другим, а на зов никто не появлялся. И сенечка почувствовал облегчение, засмеялся, помрачнел, подосадовал, пнул камень, зашипел и уже развернулся, чтобы уйти - ночь утратила свое волшебство, как над краем обрыва показалась тень. От неожиданности сенечка даже отпрыгнул, хотя она была ниже его ростом - речная дева.
   В подоле платья что-то переливалось серебрянными бликами, как лунная дорожка.
   - Что-то вы сегодня рано, - нараспев произнесла дева. - Не спится на полную луну? - подняла глаза и отшатнулась от сенечки.
   - Привет, - буркнул он. - Это всего лишь я.
   - Ты голоден? - она стояла и изумленно изучала его, а вскоре стала улыбаться.
   - Вроде нет, - хрипло ответил сенечка, и вдруг понял, что ужасно, ужасно голоден. - Ты фея?
   - Я мавка. А таких зверей, как ты, тоже никогда не видела. Возьми! Котятам, если понадобится, я еще принесу.
   Сенечка собирался объяснить, что не ест рыбу, и уж точно сырую, но обнаружил себя уплетающим это необычное лакомство прямо из фартука. Рыбки были серебристыми и полупрозрачными, они слабо трепыхались, когда их брали за хвост и совали в рот, и таяли во рту, превращаясь в крепкую и сытную уху. Сил прибавилось мгновенно, сенечку накрыло благодушие.
   - Спасибо, - смущенно пробормотал он, облизывая пальцы.
   Мавка выпустила остаток рыбок из подола прямо в траву и снова улыбнулась:
   - Все-таки, ты очень странный зверь!
   - А после них можно летать? - сенечка уже вовсю подпрыгивал в поисках полезных последствий.
   - Нет, но можно дышать под водой.
   Сенечку это почему-то не впечатлило, и мавка задумалась:
   - Ладно, я пойду, доброй ночи!
   - Уже уходишь?
   Они сидели на травяном краю у водопада и болтали, порою его перекрикивая. Где-то внизу щебетали птицы, занимался рассвет. И уже можно было разглядеть, что волосы у мавки каштановые, с теплым красным отливом, что мелкие цветочки в них не белые, как показалось сенечке в темноте, а бледнозеленые и розовые. Она сидела и расправляла вышивку на подоле, закручивала ее, раскручивала. Сенечка придвинулся поближе, и это не понравилось влажному берегу, он обломился и заскользил по глине вниз, увлекая за собой обоих. Не успели они свалиться в воду, как их стала костерить на все корки выдра, которой обрушили козырек над входом в нору. От помощи отказалась, но ругаться не перестала.
   Устав ее слушать, сенечка и мавка отмывали друг друга в холодной воде, а затем вылезли на другой берег.
   Его страшно было и топтать, у самой воды всю бровку покрывали крупные белые цветы - земли не видно - которые одуряюще пахли.
   - Это мои, - с гордостью повела рукой речная дева.
   - А у моего ручья не растут, - вздохнул сенечка.
   - Хочешь, я выкопаю тебе несколько с луковицами? - мавка с готовностью достала из кармана маленькую лопатку.
   - Нет-нет, - замахал лапами сенечка. - Я и посадить-то не сумею! Может, ты меня проводишь? И покажешь, как.
   - Ну нет, - засмеялась мавка. - Да и луна уже зашла, я спать пойду.  А ты живешь в верховьях ручья?
   - Да, почти у самого ключа, - вздохнул сенечка. - Значит, пойдешь спать?
   - Как-нибудь увидимся, - она спрятала лопатку и отбросила за спину кудри. - Поднимайся вон там, сразу выйдешь на тропинку, - помахала лапкой и скользнула за прибрежные кусты.
   - Увидимся. Когда-нибудь, - сердито бубнил он себе под нос по дороге домой.
   Солнышко уже встало.
   - Когда-нибудь, - и улыбнулся.
  
  

6

  
   Рядом с домиком на свежей весенней грязи отпечатались следы чьи-то маленьких лапок, следы были изящные и раздумчивые, как если бы кто-то кружился и бродил, и вообще не решил, куда же он собирается. Сенечка постоял над этими цепочками, потянул носом - запах был славный, приглашающий. Следы спускались к ручью.
   Утро только наливалось силой, птицы старались перекричать ручей, и это им почти удалось. На буках раскрывались острые длинные почки.
   Над самой водой на бережку, на уютном маленьком взгорке землю взрыхлили и полили, и торчали из нее ростки тех самых цветов, которыми хвасталась мавка. Сердце у сенечке заторопилось куда-то, полезло в горло или еще выше. В общем, сенечка решил, что завтракать сегодня не обязательно и заспешил к водопаду - ну чтобы сказать "спасибо", он же был очень вежливым сенечкой.
   Старая луна еще цеплялась за верхушки веток, она была рыхлой, бледной, и всем своим видом говорила, что хочет спать. Сенечка споро шагал, пока она размышляет, встреченным знакомым отрешенно кивал.
   На обрыве пахло весной и водой, травой, мокрой корой и глиной, водопад грохотал во всю свою утреннюю весеннюю мощь, вода кокетливо отвечала ему на перекатах, по веткам прыгали серые крапчатые рябинники... А мавки не было. Нигде.
   Спрашивать о ней было глупо, по крайней мере, причина поблагодарить за цветы показалась сенечке жалкой и неубедительной, будто он ее выдумал. Вздыхая, он обошел все места, где они раньше беседовали, потом те места, где она вообще могла быть.  Ликующее настроение ушло в тень, как и луна. Надо было что-то предпринять, вопреки всему, спросить кого-то. Вот к примеру, он подходит к дроздам, вежливо кланяется и говорит "а не подскажете ли?" или "не видали вы..." Ммм, нет, они тогда спросят, что он хотел? Или кем она ему приходится? Или что ей передать, если встретят. Или, что еще хуже - они вообще не знают, кто она. Мысль об этом показалась сенечке ужасной и кощунственной, хотя сам он довольно долго и счастливо прожил не зная ни о каких мавках. Дело зашло в тупик. Сенечка подпрыгнул и покачался, уцепившись за ветку, как обычно размышлял. Солнце согрело золотистый животик, и он намекающе заурчал. Сегодня о нем совсем забыли.
   - Опять качаешься? - раздался неприветливый голос. - Покою нет от вас!
   Это была выдра. Та самая. Она сидела на кочке у воды и очень быстро ела рыбу, только усы мелькали.
   Сенечка не хотел рыбу. Животик был иного мнения. Он всячески пытался до нее дотянуться, подпрыгивал и подмигивал сенечке.
   - Здравствуйте, тетенька, - сенечка не знал, как себя с ней вести, сложно было надеяться на что-то хорошее.
   - Что смотришь? Небось еще и голодный? - также недовольно буркнула выдра и принялась за очередную рыбину. - На! - после минутного раздумья протянула она одну из вяло трепыхающейся горки.
   Сенечка был еще и очень гордым сенечкой, и он никогда бы не стал принимать подачки. Но животик был иного мнения, и через некоторое время сенечка обнаружил себя доедающим рыбу, облизывающим пальцы и невнятно благодарящим.
   - Подружку свою небось ищешь? - утвердительно высказалась подобревшая усатая соседка.
   Сенечка молчал.
   - Так спит она, наверное. В это время - всегда спит, - и она ткнула когтем в сторону деревьев, за которые успела спрятаться луна.  - Домой к ней заходил?
   Сенечка отрицательно помотал головой.
   - А чего? Да брось ты! Тоже мне, скромный нашелся. Вредно столько спать!
   Выдра ухватила сенечку цепкой лапой и потащила за собой по берегу. Он и не пошел бы, с какой это стати сенечкам слушаться выдр, но где-то там был домик, и в нем спала мавка. Нет, заходить он, разумеется, не станет! Но хотя бы посмотрит издалека.
   Крыльцо было вовсе неприметным, оно пряталось в сухих камышах за отвалами глины, весной тут было не на шутку грязно, вода принесла сломанных веток, старых листьев.
   - Мавка! - басом прогудела выдра и застучала в дверь. - Эй! Хорош спать, к тебе пришли!
   Сенечка попятился в кусты, он вовсю проклинал свое любопытство, он хотел ее увидеть, но совсем не так. Больше всего на свете он ненавидел попадать в неловкие ситуации, иногда ему казалось, что вот теперь-то он научился их избегать, но каждый следующий раз все было как всегда!
   - А ее и нету, - раздался в норе недовольный голос выдры, а скоро из камышей показалась ее мордочка. - Ты читать умеешь? Иди-ка сюда.
   Вопреки данному себе обещанию, сенечка подошел.
   - Да иди же! - выдра опять ухватила лапой нерешительного зверька и втянула за собой в небольшую комнату. - Здесь должна быть записка. Она всегда их оставляет.
   Долго искать не пришлось, записка лежала на столе. "Как обычно, к морю. Дорогие друзья, обнимаю вас!" - гласила она. Сенечка озвучил это вслух, на слове "дорогие друзья" горло у него перехватило.
   - Аа... - промычала выдра. - Ну так все мавки хоть раз в год должны сходить на море. Вернется! Не повезло тебе, братишка.
   Она грузно развернулась и ловко выскочила на улицу, забыв попрощаться. Сенечка шагнул за ней следом и остановился. Он стоял посередине комнаты, смотрел по сторонам, ему казалось, что комната разговаривает с ним. Картинки на стенах, вышитые занавески и корзинка для рукоделия под ними, круглое уютное кресло, расписные шкафчики со всякой всячиной, стол, закутанный скатертью - все это погружало сенечку в сонное уютное состояние, и он стоял и ждал, когда появится желание уйти.
   На стене висели ходики. Вот здесь, в этом кресле мавка сидела с вязанием и смотрела на них. Или когда они начинали бить? Да, она поднимала на них глаза, опустив вязание. Или она чаще смотрела на картины? Или в окошко? А вечером, когда за окном темно и зажигают лампу? Долгими безлунными ночами она сидела и вязала, и раз за разом смотрела на эти часы, а они отвечали ей каждый час "бом, мы здесь, не грусти!"
   Сенечка подошел к часам - он никогда не трогал чужие вещи, но сейчас не думал, как правильно. Он отворил створку, взял лежащий внутри ключ и завел часы. Внутри что-то безнадежно вздохнуло, потревоженный маятник прошелся из стороны в сторону и замер. Часы не шли. Вот здесь в этом кресле она сидела и вязала, и иногда смотрела на часы, забыв, что они уже не ходят. И сразу отводила взгляд...
   Сенечка потоптался и вышел из домика. Он шел вдоль реки, выбирая места посуше, река иногда подкрадывалась и веером плескала ему на лапы. Сенечка забыл о том, как вероломно и невовремя мавка ушлепала к своему морю,  он думал про часы. Как это грустно, когда часы сломаны, и их некому починить.
   Сенечка никогда бы не зашел в чужое жилище без приглашения, это вышло случайно. И вот он снова стоит в маленькой комнатке, слева кресло, справа стол, тишина.
   - Ничего, гномы разберутся, - громко сказал сенечка этой тишине, снял часы со стены и вышел из дома.
  
  

7

  
   Свить веревку из липового лыка - не самое быстрое дело. Сенечка занимался этим уже не первый день,  но сегодня решил закончить. Вышло что надо! Гибкая, длинная, крепкая, легкая.
   На откосе река вынесла по весне молоденьких липок, свалила грудой. И теперь сенечкины коготки раздирали светлые полосы лыка на ленточки, а ловкие пальцы терли, свивали, скручивали. Какой поход в горы без веревки?
   Вершина оставалась непокоренной, она смеялась сенечке в лицо, и сейчас, очень серьезный и терпеливый, он сидел на взгорке среди бурелома. Солнце сияло во всю прыть, просто жарило, но снежный наст в низине был еще блестящим и крепким. По краю прогуливались зубры. Быкам тоже хотелось липовой коры.
   - Фу! То есть, тпру! - устало, но внушительно припугнул сенечка теленка, которому веревка показалась слаще моркови. - Слышь, брось! Эй!
   Зубренок притопнул ножкой. Сделал по снегу несколько игривых па, выразительно, боком.
   Сенечка потянул веревку на себя, теленок на себя.
   Сенечка встал и хлопнул себя по бокам на правах взрослого, будто его укоризненный вид мог смутить крепыша. Словно веселый щенок, зубренок отпрыгнул, побрыкался вокруг себя, покозлил, похлопал ушами. Видно было, что настроение у него прекрасное, не в пример сенечкиному. Сенечка покрепче перехватил веревку - упрет еще, чего доброго! Столько трудов! Теленок в свою очередь почувствовал, что окончательно в ней запутался и припустил галопом по лугу.
   Они представляли прекрасное зрелище - неукротимый скакун и молчаливый сенечка, на пузе рассекающий снежное поле. Правда, поначалу, сенечка не мог этого оценить и лишь отплевывался от снега, залепляющего мордочку. Но потом он сгрупировался, поднялся на колени и даже на пятки, и восторженное "йоху!" разнеслось над лесом.
   Когда теленок выдохся и остановился, сенечка, постанывая, враскачку пошел к нему - "стой, чума!", чтобы распутать. Но тому явно понравилось, он толкался кудрявым лбом, подныривал под сенечкины лапы и всячески приглашал продолжить игру. Сияло солнце, ветер пах путешествиями и приключениями, и отказываться было глупо. Сенечка катался, пока окончательно не стер шерстку с пяток.
   - Что это тут у вас? - Бунька как всегда появился неожиданно.
   Был Бунька лаской, белый-белый, он выделялся даже на фоне снега, только глаза чернели как два уголька.
   - Веревку проверяем, - нашелся сенечка. - Пойдешь со мной в горы?
   Бунька пошел юзом от восторга, перекувырнулся через себя. Приключения он любил.
   - Веревку проверять! Веревку... - бубнил он.
   Сенечка распутывал теленка, когда тот снова пустился вскачь. Бунька же старательно проверял веревку,  и как камень из пращи,  только стремительней, красивей и легче, ушел в небо.
   Нелегко искать белую ласку на белом снегу, маленький зубр очень огорчился, поняв что произошло, и сразу же позвал на помощь стадо. И напрасно сенечка уговаривал, умолял зубров не беспокоиться,  все стадо сочло своим долгом Буньку найти, и бродило по поляне, обнюхивая и перемешивая снег. Видят зубры не очень хорошо, вес имеют внушительный. Вера в лучшее постепенно потерялась в этой толчее. Сенечка уже не радовался весне,  он бесконечно устал.
   Так устал, что даже не очень обратил внимания на вопрос:
   - Что же, что же они делают? - и Бунькино возбужденное попискивание над головой.
   Тот сидел, спрятавшись в косматой холке могучего быка, печально обнюхивающего снег.
   - Не знаю, - хмыкнул сенечка, повесил бухту веревки на плечо и поманил друга за собой.
  
  

8

  
   Первым в комнату ворвалось солнышко,  оно пролезло через ставни и осветило угол над кроватью, намекая, что скоро доберется и до сенечкиного носа. А следом за ним в дом ворвался Бунька, возбужденно тарахтящий про хорошую погоду и обещанный поход. Спорить с ними обоими сонному сенечке было затруднительно, поэтому он просто молча развел огонь и поставил чайник.
   Но по дороге к горе сенечка окончательно развеялся и лихо насвистывал, а синицы возмущенно с ним соревновались. Небо было синее, как васильки,  скалы золотисто-розовые, и можно было даже не замечать снующую белую молнию - тут и там. А потом Бунька устал и научно обосновал, что сенечка должен его немного понести. Это же он затеял поход, и все такое. Спорить сенечка не стал, а лишь обмотал друга вокруг шеи, как воротник, пообещав себе спустить его на землю при первом удобном случае.
   Случай вскоре представился, друзья нашли пологий склон и вдвоем пошли наверх, где-то пешком, а где-то ползком, страхуя друг друга.
   Водопадов с этого склона не было, стены становились все круче, деревья остались далеко внизу. Шаря лапами по выпуклым бокам, по дыркам и трещинам, сенечка то и дело предостерегал Буньку, но тому было хоть бы хны. Он балансировал на камнях, полагаясь только на свой страх и риск.
   На полках тянулись к небу живые букеты цветов, сенечка тянул носом и жмурился, солнце поднялось так высоко, как только смогло. Внезапно его затянула серая дымка, так, что оно лишь едва проступало сквозь белесый туман. Поднялся ветер.
   - Не нравится мне это, - раздумчиво протянул сенечка.
   А вокруг уже летели рваные мелкие тучки и волочили за собой огромную, синюю, тяжелую. Ливень влупил без предупреждения, сразу. Деваться было некуда, и успокаивая подвывающего Буньку, сенечка двинул быстрее вверх, пока стена окончательно не вымокла, под неширокий карниз.
   Вот где пригодилась прочность веревки. Обмотавшись ей и вцепившись друг в друга, чтобы не терять драгоценное тепло, друзья мелко дрожали, а ливень хлестал их по спинам, шерсть промокла и слиплась, по хвостам текли потоки воды.
   Так продолжалось где-то полчаса, но эти полчаса показались сенечке самыми длинными в его жизни. Постоянно разминая лапы, напряженно удерживающие его над пропастью, он старался не терять бдительности, страховал и оберегал Буньку.
   Гроза погрохотала на прощание и ушла, в разрывах туч показалось солнце, которое сразу принялось вылизывать мокрую шерстку и посеревшие скалы.
   - Ну что будем делать? Дальше пойдем или домой? - ласке было стыдно, что он так не по-мужски себя вел, и он напустил на себя деловитый вид.
   - Если ты в порядке - пойдем дальше? - предложил сенечка.
   И едва скалы подсохли, они полезли дальше. Ветер не унялся, но он сушил наравне с солнцем влажную шерстку, да и дул в спину, так что с ним было даже легче. Много раз друзьям казалось, что уже за этим гребнем все, вершина. И столько же раз она обманывала их. Но вот за неприметной полкой ветер взвыл и стал дуть в мордочку, резко и агрессивно, так, что приходилось ползти, собирая остатки сил, да и те уже были на исходе. Это была она. Вершина.
   Относительно ровная площадка, небольшая. Но у сенечки захватило дух от открывшего вида. Словно внутри елочного шара блистали поля и реки, горы и холмы. Над ними царило голубое небо, промытое до самых кончиков, весь мир опоясывала радуга, опирающаяся на раскинувшиеся долины. Радуга была тройная, сложенная из большой, средней и той, что поменьше. Чуть сгибаясь под порывами ветра, сенечка стоял над миром и любовался им.
   - Иди-ка сюда, - Бунька возился у какого-то камня. - Смотри, что тут есть! Да что ты там стоишь?
   Преодолев очарование, сенечка медленно, борясь с ветром, подошел к нему. За камнем стоял неприметный деревянный ящик с крышкой, затянутой кожаным ремешком с пряжкой. Открыть его Бунькиным лапам было не под силу. Если только зубкам. На ящике была и надпись, простая и незамысловатая, как на соли или крупе. "Каждому свое" - гласила она.
   - Сенечка, сень-сень-сень, что там может быть? - юлой вертелся Бунька.
   - Ну ты же грамотный, - солидно ответствовал сенечка. - Написано же! Что каждому положено, то и есть. Ни лишнего, ни чужого не возьмешь.
   - А что там для меня? Небось... - и маленький ласка мечтательно зажмурился.
   - Скорее всего, - улыбнулся сенечка. - Ты первый. Давай!
   И он расстегнул пряжку и открыл ящик. В ящике лежала книга.
   - Черт! - пискнул Бунька и попятился. - Черт-черт-черт-черт-черт!
   - Что?
   - Это наша, фамильная. Меня мой дедушка по ней учил, в конце концов, мне это надоело, и я оттащил ее в болото, то-то он потом искал! Зато дурацкие наставления кончились.
   - Ну уж нет, твое - значит, твое, забирай. Моя очередь!
   Со стонами и вздохами Бунька вытащил солидный талмуд и уселся над ним с обреченным видом.
   - А знаешь, - сказал он. - Дедушка обрадуется...
   Сенечка подошел к ящику, зажмурился. Ему было волнительно и страшно немного. Рывком он распахнул крышку, склонился - и отшатнулся. В ящике была галька. Мокрая галька! Нет, не галька, а целый берег. Целый берег мокрой гальки, и его облизывала волна. Пенная такая. Ленивая белая волна облизывала берег, а за ней было море, сверкающее, синее, золотое. А по воде бродили маленькие лапки, и волочили за собой тяжелый подол. К подолу прилагалась круглая попа и каштановые кудри с цветочками.
   - Море! - всхлипнул сенечка. - Беру!
   И раскинул лапы.
  
  

9

  
   Мавка сидела на берегу и вязала. Шерсть была бурая, не шерсть, а нежный мягкий подшерсток, который зубры с таким наслаждением вычесывали по весне о шершавые стволы. Мавка спряла ее еще дома и взяла с собой в путешествие, чтобы везде быть как дома. Море под ногами покрывало солнечное полотно, оно было бело-золотое, по нему гуляли волны тепла. Мавка думала о такой же золотистой шерстке, и у нее внутри тоже бродили волны тепла, хотелось сунуть в это тепло нос, а после нырнуть с головой.
   Пряжа, неяркая, словно песок под берегом, петля за петлей ложилась на спицы, а их концы ярились и сверкали, и ветер, сильный и свежий, срывал с концов крохотные цветки, похожие на незабудки. Цветочки текли со спиц голубым ручьем, и ветер радостно уносил их прочь, морской, буйный, хохочущий. Мавка безмятежно прикидывала в уме, за какое время он донесет их до ее дома. Может быть, и уронит там, где она недавно сажала цветы, поспешно, ночью, перед тем, как отправиться в путешествие.
   Над морем потянулась белесая дымка, солнце заволокло, и вязать стало неуютно. Поймав убежавшие с ветром клубки и водворив их в корзинку, мавка спрыгнула с обрыва и пошла искать камни. Не было смысла уносить их с собой, самые красивые были мокрые, в полосе прибоя. Полосатые, с красными, серыми и охристыми боками, они самодовольно блестели и подмигивали. Мавка бродила по взморью, совершенно погруженная в это занятие, поэтому когда на нее налетели сзади, совершенно не была готова и ухнула в море, холодное море, путаясь в ворохе юбок, а на нее сверху упал кто-то теплый и испуганный. И не просто упал, а крепко схватил, а она от изумления даже не думала вырываться.
   - Ты всегда будешь ронять меня в воду? - спросила она сенечку часом позже, когда они сидели рядом и смотрели на небо.
   - Это же твоя стихия, - с готовностью он белозубо улыбнулся. - Тебе должно нравиться!
   - А ты нахальный зверь, - так мягко сказала она, что он ни капли не обиделся, а лишь польщенно улыбнулся.
   - Что ты вяжешь?
   - Там видно будет, - застенчиво потупилась мавка.
  
  

10

  
   На вершине Красной горы была поляна, куда иной раз по осени наведывался сенечка. И она того стоила! Лет пять назад дракон, тащивший в свою нору добычу, просыпал там мешок семечек. Семечки очень этому делу обрадовались и на следующее лето распустились веселыми желтыми солнышками. Птицы, белки никогда не упускали случая навестить поляну, прочим же лесным жителям она была закрыта. Но не сенечке - он всегда изловчался принести домой мешочек-другой. Какое чаепитие без козинаков?
   Мавка хлопотала по хозяйству, а сенечка в который раз изучал дом. Все в ее доме было интересным, вплоть до мелочей. И рисунок на занавесках, где вперемешку с диковинными и самыми обычными цветами отыскивались волшебные вещи и существа, и даже сами тростниковые кольца этих занавесок. И цветные оконные стекла в частых переплетах, где наравне с прозрачными чередовались теплые желтые и густые синие. Сенечка стоял у полки и разглядывал фонарь для греющей свечи, на его боках раскинули лапы густые деревья дремучего леса, а стекол не было вовсе.
   - Интересная штука, - промолвил он, когда мавка с подносом вошла в комнату.
   - Погоди до вечера! - улыбнулась она. - Этому светильнику нужно вечернее волшебство.
   Сумерки вот-вот собирались окутать все мягким одеялом, за окном толклись вежливые снежинки, не решаясь постучать. Но время будто заморозили. Сенечка даже начал нервно поглядывать на ходики, но и те никуда не торопились, может, снова испортились? Давно уже был выпит чай, и снова выпит,  съедены почти все пирожки, а вечер не наступал. Сенечка задумался и смотрел в окно, а мавка его не тревожила, она сидела в кресле и вязала, и чуть слышно мурлыкала что-то про себя. Наконец, она встала и сказала:
   - Пора!
   И сенечка с удивлением заметил, что окно совсем синее, а желтые стекла померкли. Мавка сняла с полки фонарь и поставила на подоконник.
   - Садись ко мне, - пригласила она. - Тебе и отсюда будет хорошо видно.
   Кресло было старым, но широким и очень уютным, и под боком у мавки было тепло. Сначала ничего не происходило, и сенечку начало клонить в сон. Но вдруг он заметил, что по тонким веткам, по абрисам стволов на фонаре медленно двигаются изумрудные огоньки. Их становилось все больше, фонарь разгорался, в нем перетекали волны салатовых оттенков и зеленого мха, будто солнце запуталось в траве. И в этот миг огоньки разлетелись веером, кто куда - по комнате кружили светлячки, выписывая петли, врезаясь в стены и занавеси, ползая по предметам, падая на пол. Сенечке казалось, что вокруг шевелится полог звездного неба, меняется, движется складками. Светлячки разлетелись, а фонарь становился все ярче, он светился уже сам по себе веселым зеленым пламенем. Стенки его, прикрепленные к крыше как лепестки на петлях сверху, начали подрагивать, словно он равномерно дышал. Они то приподнимались, то опадали, и по стенам ползли тени - корни, ветви и стволы.
   Сенечка почувствовал, что мавка нежно гладит его по спине, и осознал, что шесть на нем давно встала дыбом, волосок к волоску. Он перевел дыхание и немного расслабился, а мавка его обняла.
   - Самое обычное лесное волшебство, - сказала она. - Ты увидишь Ирну. Зимой это особенно приятно.
   Створки фонаря резко взметнулись вверх, свет выплеснулся, и тени стали деревьями, от маленькой комнаты не осталось и следа. Вдвоем с мавкой сидели они на пушистом взгорке, заросшем брусникой. Вокруг поднимались стволы. Нет, даже не стоило пытаться называть их стволами, это были колонны во много сенечек в обхвате, и на них держался небесный свод. Не свод, а потолок из листьев и толстых сучьев где-то высоко-высоко, ни солнца, ни даже кусочка синего неба не было видно. Между необъятных стволов свободно росли изящные деревца, и они испускали свет, розовый, зеленоватый, белый, лиловый. Мавка потянула сенечку за лапу, они сбежали с брусничного холма и утонули по грудь в зарослях пушистых метелок, рассыпавших при прикосновении яркие сиреневые искры. Эта мерцающая пыльца оседала на шерстке, и пробирающиеся через заросли, мавка и сенечка походили на чудо-зверей, светящихся в нижней своей половине. Особенно гордились новым обликом хвосты.
   - Бьянка, Бьянка! - звонко пропела мавка. - А то мы надолго тут застрянем, - извиняясь, добавила она вполголоса. - Бьяночка!
   Земля задрожала, грохот нарастал, и сенечка уже был готов ко всему, к тому, что словно костяшки домино повалятся деревья-великаны, что земля раздастся трещинами, но из-за ближайших деревьев выметнулось белое нечто и застыло над ним. Это была огромная свинья, покрытая белоснежной шерстью, волнами ниспадавшей до самой земли. Бока ее вздымались, но глаза смотрели умно и добродушно. Она опустилась на колени, и сенечке пришлось вслед за мавкой взбираться на крутой загривок. Свинья развернулась и пошла враскачку, шагом. Казалось, она игриво насвистывает. Сидеть на загривке было уютно и тепло, сенечка поймал себя на мысли, что отлично устроился. Он даже приобнял мавку, и та улыбнулась в ответ. По сторонам проплывали тонкие ветки со светящейся листвой. Над ними выписывали кривые или устремлялись вдаль круглые блестящие жуки. Резкий визг прорезал пространство, от неожиданности оба чуть не свалились на землю. На поляну впереди выметнулась целая волна полосатых поросят, они толкались, кувыркались и поддевали друг друга пятачками, они бросились в ноги матери и от радости и волнения любовно их покусывали. Свинья усмиряюще хрюкнула и продолжила путь, а мелкие хрюшки увязались хвостом. В сопровождении этого эскорта сенечка и мавка вьехали в рощу деревьев, сплетающихся ветвями. Землю внизу устилала золотистая трава. Развернуться в этих  зарослях свинье было  уже не под силу, и с провожатой пришлось распрощаться, мавка ласково погладила ее по шелковистому боку и на мгновенье благодарно прижалась к мощной ноге. В ветках, раскинувшихся над головой, утробно пел ветер. И он же раскачивал крупные рубиновые вишни, свисавшие тут и там. Мавка первой начала их собирать, протянула горсть сенечке, и он не заставил себя ждать, они ловили их прямо в рот, подныривая под щедрые грозди, они кормили друг друга, перемазавшиеся в липком соке и абсолютно счастливые. Вишни были необыкновенно вкусные, сладкие настолько, что скоро обоим захотелось пить.
   - Здесь родник недалеко, - мавка с сожалением уходила из рощи, как будто первый раз лакомилась ягодами. - Пойдем.
   Родник притаился на склоне холма,  он едва слышно ворчал что-то родниковое, а вокруг стеной раскинулись белые душистые цветы, очень знакомые, те, что росли у дома мавки, а теперь и у сенечкиного ручья.
   - Я нигде в нашем лесу больше таких не видел, - недоверчиво поморщился сенечка от сильного аромата.
   - Их и нет, - спокойно согласилась мавка, утоляя жажду и умывая мордочку.
   - Ты хочешь сказать, что посадила у порога цветы из придуманного леса?
   Она изумленно подняла глаза.
   - Придуманного? Ты только что сейчас объедался вишнями.
   - Придуманными вишнями, - задумчиво уточнил он и похлопал себя по набитому животу.
   Глядя на него, она так и прыснула. И незамедлила обрызгать его из придуманного родника придуманной водой.
   - Ты такой волшебный зверь, - она сосредоточенно наблюдала, как он, не принявший игры, стоит и утирает капли, стекающие с ушей по мягким кудрявым прядкам. - Если что и стоило придумать, так это тебя! Можно привыкнуть к Бьянке и здешним вишням, можно каждый день вдыхать запах родниковых цветов и позабыть о том, как почувствовала его впервые. Но привыкнуть к тебе никак нельзя.
   Она поднялась на мысочки и поцеловала сенечку, прямо в мокрую мордочку. Так сразу и вот.
  
  

11

  
   Настоящие вишни или ненастоящие? Придуманные или непридуманные? - сенечка широко шагал следом за мавкой, снова продираясь сквозь заросли светящихся метелок. Почва была неровная, каждый раз ногу надо было ставить с размаху, топая, чтобы не оступиться, попадая в очередную ямку. Иногда ему казалось, что он крутит педали велосипеда - забавной игрушки, на которой любил кататься Бунька.
   Мавка шла чуть впереди, она пританцовывала и напевала, чувствовалось, что настроение у нее прекрасное, а сенечке не давали покоя вишни. Он понимал, что не может реально присутствовать в этом лесу, что скорее всего он, а точнее его спящее тело находится в норке мавки, а  это - мир снов, значит, и вишни тоже ненастоящие. Но тяжесть в желудке была. То есть, снилась очень явственно. Это натолкнуло его на мысль разглядеть вишни снова. Во сне детали обычно уплывают, стоит приглядеться получше.
   - Вернемся в вишневую рощу? - хрипло предложил он.
   - Ты голоден? - споткнулась мавка. - Или тебе понравилось кормить меня вишнями? - тут же улыбнулась уже мечтательно.
   - И это тоже, - торопливо кивнул сенечка, и они круто повернули вправо.
   Потом влево, петля за петлей выписывали они круги, пока он не фырнул:
   - Признайся, ты заблудилась?
   Он никогда не стал бы разговаривать с ней таким тоном, сенечка был очень терпеливым сенечкой, но во сне реально ощущалась усталость. Больше того - отчаянно хотелось спать. Лапы ныли, в шерстку набились репьи, это был не самый сказочный лес, ему стоило работать и работать над собой.
   - Нет, - бедняжка, она боялась признаться! - Я в полном порядке. Это роща заблудилась, с ней такое бывает.
   Сенечка фыркнул вновь.
   - Мы поднимались от источника по склону, а пришли справа. Отчего ты не пошла напрямик?
   - Оттого, что на том месте мы в роще уже были, чтобы снова попасть, нужно и искать в новом месте.
   - Это полная чушь! - у сенечки даже усы встали дыбом. - Ты сама понимаешь, что сейчас сказала?
   Она кивнула, глаза у нее наполнились слезами, не стоило так, сенечка отчаянно жалел о своей несдержанности, но ведь он был прав! Где-то поблизости пряталась роща, в которой была разгадка, она  положила бы конец  двусмысленности положения. Принести цветы из сна и посадить в реальном мире - шутка ли! Если все так будут делать, что же начнется?
   - Я думала, тебе понравится, - робко начала мавка. Нижняя губа у нее предательски дрожала, и она закусила ее.
   - Я думала, тебе нравится гулять здесь, со мной, - настойчиво продолжила она. - Я думала, я тебе нравлюсь...
   От неожиданности он даже поперхнулся:
   - Причем здесь это?
   Они спорили о важных вещах, она чисто по-женски переводила все в иное русло!
   - А разве непричем? - мавка решила не отступать и стояла как молодой бычок на лужку, широко расставив ножки и пристально глядя сенечке в глаза.
   - Да и с чего ты это взяла? Я никогда этого не говорил. Да, я рад гулять с тобой, но давай серьезно - если ты не можешь найти рощу - можешь ли ты найти выход? Неплохо бы и домой попасть.
   Он был вежлив и сдержан, она могла бы и оценить, но вместо этого слезы брызнули у нее из глаз, также стремительно она развернулась и убежала - сквозь заросли, колючки и высокую траву. Она бежала так быстро, как только могли барабанить ее маленькие ножки, ей казалось, что она горит, и тотчас сгорит, если  остановится.
   А сенечка стоял ошарашенный. Вот это фокус - завести неизвестно куда и бросить. Разве он это заслужил? Немного поостыв, он попробовал идти по ее следам, но из этого ничего не вышло, метелки уже распрямились, трава поднялась. В этом странном лесу он был совершенно один.
   - Это не она не в своем уме, это я был не в своем уме, когда связался с ней, - подытожил сенечка, сгреб траву в уютное гнездышко и свернулся калачиком. Уж что-что, а инструкции по выживанию он знал назубок. Если ты потерялся - не пытайся отыскаться самостоятельно, жди помощи.
  
  

12

  
   Может тому причиной был сладкий аромат волшебного леса, а может просто сенечка перенервничал и устал, но проспал он долго, так ему по крайней мере показалось. Проснувшись, он еще некоторое время соблюдал инструкцию, а потом сенечкин животик стал намекать ему - сперва деликатно и тонко, но по нарастающей, что неплохо бы отыскиваться самому.. Или отыскивать пропитание, за что животик голосовал особенно активно. Золотистый зверек вздохнул и побрел наугад. Время, казалось, совершенно не сдвинулось с места, не стало ни темнее, ни светлее, и где в этом лесу стороны света - кто знает?
   - С дороги!
   Сенечку властно пихнули боком, он успел заметить только мелькнувший солидный синий рюкзак. Сенечка даже не обиделся, хоть и не понял, где тут дорога, и почему его обязательно было с нее сталкивать - он просто бросился вдогонку.
   - Погодите! Не могли бы вы... Постойте же!
   Рюкзак недовольно обернулся. Его хозяйка - плотненькая упитанная мышь с прищуром глянула на сенечку:
   - Чего тебе?
   - Понимаете... - объяснить все внезапно оказалось очень трудно. - Я заблудился, - вздохнул он. - Где здесь выход?
   - Разумеется, там, где вход! - отчеканила мышь.
   - А где он? - оживился сенечка.
   Мышь скептически смерила его взглядом.
   - Вы первый раз? - смирилась и скисла она. - Халатно и недобросовестно, неуважительно к Ирне вести себя подобным образом. Ориентиры не берете, конкретных целей не имеете. Разумеется, вернуться вы можете только там, где вошли. А как мне узнать, откуда вас принесло?
   - Я был с подругой, - признался сенечка. - Это она меня привела.
   - Завела и бросила? - возмутилась мышь. - Да как же...
   - Все было не так, - поспешил возразить сенечка. - Мы просто разминулись, наверное, сейчас она ищет меня...
   И он почувствовал, как продрог, и как отчаянно важно ему, чтобы это было правдой. Чтобы она действительно искала его. А может быть, ей все равно? Может быть, она пожалела и, что привела его сюда, в лес, который дано увидеть не каждому. Может, она жалела и о том, что вообще звала его в гости? Это была абсолютно невыносимая мысль. Сенечка сел на землю и плотно обнял себя за колени. А вдруг с ней что-нибудь случилось, когда она бежала как сумасшедшая? Нет, эту мысль он решительно прогнал. Мавка не первый раз в Ирне, она, можно считать, здесь у себя дома, Ирна - дом всех лесных духов, мавка наверняка знает ее вдоль и поперек. Милая и уютная, спит она сейчас у себя в постельке или пьет чай. При этой мысли ему стало и тепло, и обидно разом.
   - Мавка, - сказал он. - Это мавка. Вы ее знаете?
   Мышь надменно пискнула и неопределенно повела лапой. Было понятно, что мавки в Ирне кишмя кишат. Правда, в округе не наблюдалось ни одной.
   - Если бы Я потеряла кого-нибудь в Ирне, - это "Я" мышь особенно выделила. - Я бы сочла разумным встречаться в центре.
   - Здесь есть центр? - изумился сенечка.
   - Разумеется, я имею в виду Дерево Всего. Или вы и его  не видели? - внезапно усомнилась она.
   И сенечка с сожалением был вынужден признать, что - да, и брести следом за синим рюкзаком, выслушивая подробности здешнего устройства, полезные и не очень.
   Трава стала короче, будто ее специально заботливо подстригали, тут и там поляны пересекали ручьи, чьи берега расцвечивали мелкие желтые цветочки. Сенечка воспрял духом, он шел и думал, какая толковая ему попалась мышь. Что мавка, разумеется, ждет его под Деревом. Что он вполне может быть с нею мил, и они легко замнут это недоразумение. Чтобы не сбиваться с шага, он внимательно глядел под ноги, в траве попадались белые и розовые маргаритки, так неуместно и мило выглядевшие в светящемся лесу. Наверное, мавка любит маргаритки - подумалось ему. В этом он был практически уверен. Мавка любит маргаритки, надо набрать букет и принести на встречу, туда, под Дерево. Выглядело безупречно. Сенечка порой наклонялся за самыми крупными, букетик рос.
   - Стоп, куда? - зашипела невесть как оказавшаяся сзади мышь и оттащила сенечку от берега, с которого он чуть не продолжил шагать и собирать маргаритки.
   Впереди зеркальной гладью раскинулось озеро, а из его середины точеной колонной, величественной скалой поднимался ствол Дерева Всего. Невысоко от воды ветви змеились во все стороны, подныривали друг под друга, будто играли в чехарду. Крона кудрявилась блестящей шапкой и уходила за лесной потолок. В озере отражалось точно такое же дерево, только видимое изнутри, снизу, ветви как тропинки так и шныряли туда-сюда, опрокидываясь в бесконечность.
   Смотреть на Дерево тоже можно было до бесконечности, но животик урчал и подпрыгивал, да и кроме него накопилось нерешенных проблем.
   - Как же здесь встречаются? - растерянно оглянулся сенечка. - Одна вода кругом.
   Мышь насмешливо поцокала зубами и бодрой походкой направилась по берегу.
   Мост был кованный, тонкий и изящный, как наброшенная на лист паутина. Как выведенный чернилами вензель, он висел над спокойной водой, через равные промежутки на нем горели фонарики - разноцветные шары с мягким жемчужным свечением. Он слегка пружинил под лапами, и сенечка сразу же взялся за перила - на всякий случай. Перегнулся и заглянул в озеро - дно внезапно оказалось от поверхности очень близко, на ширину ладони, не больше. Его во много слоев устилали опавшие листья. Сенечка таких и не видел. Все они были разной формы, но диковинней были рисунки - на каждом из них обязательно было нарисованно что-то или написано - да, никаких сомнений, на листьях под водой явственно читались слова! Сенечка задрал голову - и его догадка подтвердилась, на ветвях все листья тоже были украшены символами и картинками. Но они были живые, золотисто-зеленые, а те под водой - серые, грустные-грустные.
   - Что это? - только и смог спросить он у мыши, и для наглядности ткнул лапой вниз.
   Мост тоже шел невысоко, и легшие на дно листы можно было долго и вдумчиво изучать.
   Мышь покачала головой:
   - Сказано же - Дерево Всего. Или ты думал, что это Всего Лишь Дерево? Все, что было в мире, есть и будет, все - лишь идеи. И все они на этих листьях. А те, что внизу - позабытые идеи. Их время прошло. Но, куда они денутся,  вырастут вновь,  и будут кому-то нужны. Дерево никого не забывает.
   Иные рисунки были легки и понятны. Порой на листках было просто слово или даже буква. Встречались портреты, и от них, безмолвно и пристально смотревших из водяной витрины, делалось особенно жутко, и беспомощность брала когтями за горло. Они были, и, может быть, будут еще.
   - Пойдем же, что толку тут стоять? - поторопила мышь. - Под деревом есть скамейки, скорее всего, тебя там ждут. Давно ли вы потерялись?
   - Я не знаю, - промямлил сенечка, не в силах отвести взгляд от утопленников. - Я потом заснул...
   - Ты... что - сделал? - мышь развернулась к нему всем телом и застыла посередь моста.
   - Спал, - наконец-то поднялся сенечка.
   - Ты спал в Ирне? Час от часу не легче, - мышь устало прислонилась к перилам, но рюкзак потянул ее вниз, и она тотчас выпрямилась. - Я теперь даже и не знаю.
   - Это что - как в сказке о волшебной пещере? Снаружи могли пройти столетия? - недоверчиво поморщился сенечка, подходя к ней.
   - Я не знаю, - буркнула мышь. - Никто еще, насколько мне известно, не спал в Ирне. Ну из тех, кто приходит как ты и я.
   Все это попросту не могло случиться с ним. Но чувство, что мавку он видел невозможно давно и никогда больше не увидит нахлынуло со всей неизбежностью. Шаг за шагом он мерил мост по направлению к Дереву, но уже чисто механически. Он ЗНАЛ, что никого там не встретит. Мышь в растерянности так и осталась стоять где-то на середине, она разом растеряла всю спесь и просто смотрела вслед.
  
  

13

  
   Ствол опоясывала неширокая полоска берега, опушенная мягкой травой. Уже спрыгивая на нее, он напоследок ухватился за перила, и прыжок его оборвался. Сенечка вскрикнул и присел на край моста, неотрывно глядя в воду. На крепком еще, почти не пожелтевшем листе он увидел собственную мордочку. Ошибки быть не могло, те же распахнутые глаза, словно вместившие мир, те же мягкие ушки торчком, те же кудрявые бакенбарды и торчащие усы. Подбежавшая на его возглас мышь стояла за плечом и, горестно вздыхая, оценивала схожесть.
   - Да-а-а-а, - протянула она. - Никогда не видела, чтобы спали тут. Да-а-а-а.
   - Что вы привязались? - внезапно набросился он на нее. - Да-а-а-а-а, да-а-а-а-а. Не лезьте не в свое дело! - и с размаху поддал воду ногой.
   Брызги разлетелись веером, мышь попятилась. Она даже не возмутилась, она смотрела с жалостью и всепрощением, и как бы сквозь. Он сейчас для нее был не серьезнее утопшего листа.
   Сенечка развернулся и зашагал по берегу, решительно и целеустремленно,  идти так можно было долго,  благо по кругу, да и остров не был мал. А когда окончательно выдохся, сенечка сел на кочке, но не стал смотреть на воду - он поднял голову вверх, на рыжие ветви, на резные листья, в которых жил свой ветер. Он гулял от ветки к ветке, чем-то шебуршал, наводил порядок. Сенечка мысленно погладил его, как игривого котенка.
   На все возможности, когда все случается не так, найдется куча возможностей, когда все как надо! - подумал он. Он не стал говорить это вслух, это было слишком важно, это было такое личное колдовство, первое колдовство, которое сенечка захотел для себя, позвал. Пускай все сложится именно так, как хорошо, - и он покрепче сжал лапы. - Просто хорошо - и все! Как там мавка это делала? Беззаботность? Я беззаботный нынче! - подмигнул он шмелю, рывшемуся в траве.
   - О, как я нынче беззаботен! Беззабо-о-отен! - покатал он уже на языке. - Я беззаботен, беззабо-О-о-О!-о-О-тен, - и он упал на спину, раскинув лапы. Над ним пестрело Дерево.
   - Господи! Где ж тебя носит? Я уже с ума сошла! - она упала прямо на него, задыхаясь, вцепилась, прижалась, казалось невероятным, что на нем рассыпались каштановые кудри с розовыми бутонами, он положил лапу сверху и боялся пошевелиться, слушая, как стучится сердце - прямо в нее.
   - Ты невозможный зверь! - она оттолкнулась и снова упала сверху, и тоже затихла. - Как же так можно? Кто же так делает? - изредко всхлипывая, приговаривала она.
   Сенечка пошарил лапой вокруг себя, подгреб остатки букета и подсунул куда-то под вьющиеся пряди:
   - Вот. Это тебе, - и всхлипывания перешли во всхрюкивания, но встать она так и не встала.
   - Прости меня, я ни за что-ни за что не хотела тебя бросать, я ж и вернулась почти сразу, - покаянно выдохнула она куда-то в район солнечного сплетения. - Но тебя уже не было. Не было нигде! Где ты был?
   - Я спал, - поморщился сенечка.
   Потянулся, вдруг почувствовав, как все в нем отлежали.
   - Спал? Тогда понятно, - снова расслабилась она и растеклась по нему.
   Почему-то это было очень приятно.
   - Тебе понятно? - чуть приподнялся он.
   - Ну да, когда ты спишь, тебя в Ирне просто нет и быть не может. Оттого я и бегала как сумасшедшая.
   - Как ты меня нашла? - заинтересовался он.
   - Мне сказали, что я должна тебя тут ждать.
   - Кто сказал?
   - Дерево сказало, - мавка наконец села и принялась приводить себя в порядок.
   - Ах, Дерево, - сенечка помрачнел и тоже сел. - Я тут видел в воде лист, на котором был я сам. Так что, может, спать в Ирне не так безопасно, как ты думаешь.
   - Глупости, - фыркнула она. - Пойдем, где он - твой лист?
   - Надо ли, - снова поморщился сенечка, дернул носом. - Брось. Да и где его сейчас найдешь?
   - Нет, пойдем! - упрямству ее завидовали и ослы.
   Она ухватила его за лапу и рывком подняла, он смутно подивился, откуда силенки-то, но покорно пошел обратно к мосту. Лист нашелся на удивление быстро. Ветра над водой не было.
   - Похож, - спокойно кивнула мавка. - Но не до конца.
   - Как это? - изумился сенечка и нагнулся следом за ней.
   - Смотри, тут глаза зеленые, а у тебя голубые.
   - Глаза! Как ты можешь разглядеть цвет под водой, ерунда какая-то.
   - Не ерунда! Говорю тебе - зеленые глаза там. И брови темнее, да они практически сходятся. Нос другой. У тебя нос намного красивее! Правда-правда!
   Сенечка зарделся.
   - Но как это может быть? Такое сходство!
   - У Дерева никто не исчезает насовсем, - как по-писанному повторила мавка. - И, как видишь, доработали на славу, голубые мне нравятся намного больше. Такого зверя точно стоило как следует придумать. Пойдем!
   - Куда еще? - она повела его в другую сторону по берегу, а он сразу и резко почувствовал, что безумно устал, что шагу не в силах сделать.
   - Тебе нужно согреться, иначе на самом деле можешь навсегда остаться в Ирне.
   Он присмотрелся к ней, ожидая, что дразнит, но она была серьезна:
   - Потерпи немного, то, что тебе  нужно, может дать только солнце.
  
  

14

  
   За поворотом открылась поляна с лавочками, все они предоставляли вид на озерную гладь. Сенечку передернуло. Мавка уверенно прошла мимо, поманила друга за собой, некоторое время прохаживалась, оглаживая кору и внезапно нырнула в щель. Сенечка неуверенно протиснулся следом.
   - Нащупай, тут ступеньки, - предупредила она.
   И была в этом чудовищная несправедливость - из последних сил ползти вверх по ступенькам, но впереди маячили круглые пяточки, шелестели мешающиеся юбки. Свет прибывал, и уже скоро сенечка вполне ясно видел, что они карабкаются по ступенькам внутри ствола.
   - Знаешь, мне не по себе, что мы внутри Дерева, - на одной из площадок поделился он. - Это как-то нехорошо по отношению к нему. Как непрошенные гости.
   - Не тревожься, - вздохнула она и продолжила путь. - Оно так устроено, ему не больно - это я точно знаю, и мы  не вредим. Просто в Ирне солнца не бывает.
   - А где мы сейчас? - опешил сенечка.
   - Мы - вне.
   - Мы - внутри! Внутри ствола.
   - Откуда смотреть, - пыхтя возразила мавка. - Сейчас мы именно вне. Вот то, что снаружи - Ирна. Давай лапу!
   И она помогла ему вылезти на террасу между ветвей. Ее заливало солнце.
   Сенечка даже не думал, что настолько соскучился по нему. Он понял, что не столько голоден, и не столько устал - он рад ощущать всем телом ласковые лучи, отогревающие до самых далеких уголков души, рад быть, бездумно - и беззаботно!  Смотри-ка, оно все-таки нашло меня, мое "беззаботно", лениво подумал он, щурясь на солнце.
   Ветви разбегались горизонтально и служили отличными лавочками, а между ними был сколочен самый настоящий стол. Над ним висели подвески с цветными стеклышками, и было очень здорово наблюдать через коричневое, как мавка раздобыв в кладовой чайник воды, кипятит ее на небольшом очаге,  через оранжево-желтое, как она собирает на стол, а через синее и зеленое, как она смотрит на жующего сенечку, внимательно и с одобрением.
   - Хорошее место для пикника, - величественно кивнул он, и она засмеялась, он вскинулся:
   - Я серьезно!
   - И ты готов был бы все повторить?
   - А почему бы и нет?... Вот, правда, бегать тебе необязательно.
   - Знаешь, чего бы мне больше всего хотелось сейчас? - протянула она и на немой вопрос крикнула:
   - Спа-а-а-ать! Это же ты дрых, я-то все это время не спала. Может, будем возвращаться?
   - А мне уступят на ночь кресло? - поторговался для приличия он, и она снова засмеялась.
   Здесь, наверху ветер был совсем иным, чувствовалось, что он ворочает глыбы воздуха, ну и задевает ветки иногда. Листва в солнечных лучах блестела нежно-оливковыми переливами, вспыхивала бело-голубыми бликами, а в тенях набирала густой фиолетовый тон. Ее покачивание, тепло и накормленный животик сообща работали против сенечки.
   - Если мы сейчас не спустимся, ночевать придется прямо здесь, - сообщил он.
   Мавка что-то негромко запела, провела лапкой по листве, сенечке сначало показалось, что его обманывают глаза, но солнечные искры остались на лапке. Они ползали в рыжей шерстке, иногда взлетали. Мавка запела громче, и сенечка увидел, что весь воздух вокруг кишмя кишит разноцветными искрами. Больше всего было изумрудно-зеленых. Они облепили и его, это было разом странно и щекотно. А мавка сидела и смотрела, как путаются огоньки в его волосах, он был словно светящееся облако, такой необычный, вроде только что сидел и шутил, и был самым обыкновенным зверем, милым, нахальным и домашним, но сейчас светились не светлячки, светился он сам, это было его естественное, и она сидела завороженная, забыв, куда собиралась и зачем.
   А сенечка смотрел на ветки, обнимающие беседку, на листву, что беспокойно моталась по ветру, вбирал ветер в себя, полной грудью. Ему казалось, что он был тут всегда, и всегда пьет чай в этой беседке. Был в узорах ветвей знакомый рисунок. И по ним также ползали светлячки. Он смотрел на фонарь на окне в небольшой комнате мавки, по-прежнему вздымалась его грудь, по-прежнему изящно раздувались ноздри, хотя ветер выл за окном, над рекой. И несся снег, который в темноте было почти не разглядеть.
   - И это все? - с грустью обернулся он от окна. - Мы туда вернемся?
   Мавка не ответила, она спала, свернувшись клубочком на своей кровати. Он осторожно вытянул из-под нее одеяло, заботливо укрыл и уселся в кресле. Ему казалось хорошей идеей поразмыслить обо всем, глядя в окно, но не прошло и минуты, как он тоже глубоко и спокойно уснул.
  
  

15

  
   Однажды сенечка так далеко забрался от дома, что ночь застала его в пути, и он свернулся клубком на пятачке прогретой земли и спокойно уснул - главное было лечь на левый бок. Когда же он лениво приоткрыл глаза - над ним покачивались пронизанные солнцем колокольчики, они кланялись на ветру, танцевали, почти перезванивались. Ооо, если бы они перезванивались, это был бы глубокий и чистый звук, наполненный синевой всего июньского неба, утреннего и отмытого. Но звенеть они не умели, зато кивали за двоих. Сенечка потянулся сам, потянул носом - ничего многообещающего слышно не было. И он лежал и смотрел, как солнце переливается в синих куполах, горит сотнями точек.
   С гоготом пролетела четверка уток, роса, осыпаясь, забарабанила по сенечкиному загривку, и пришлось протестующе подпрыгнуть. Вдалеке из облаков лепилась какая-то могучая фигура, мощный столб в белоснежных разломах туч.
   - Что это? - задал вопрос самый пушистый зверь толи себе, толи пролетающему мимо кузнечику, и неожиданно получил ответ.
   Из травы по соседству появился упитанный сурок, присвистнул:
   - Э, брат, да это Шади, тот самый Шади.
   Не заметив в глазах у сенечки понимания, пожал плечами:
   - Город Шади. Не слыхал? В такие ясные утра его иногда видно.
   - Город? Он выглядит как гора, огромная гора, столб до небес!
   - Да, город, - сурок вздохнул. - Как-то забредал я туда, путь, правда, неблизкий, но это того стоит. Там много нор и ручьев, со стен свисают прямо водопады - но жарко все равно - там, где не холодно.
   И он засмеялся будто шутке.
   - Там ветер, - пояснил наконец. - Большой ветер, но стоит зайти за любую скалу, куда он не достает - и жара, прямо пекло! Скалы черные, и на площадках черная пыль, того и гляди - обожжешь лапы. Местные носят снизу белый речной песок, присыпают, чтобы не так пекло, некоторые сухую траву у крыльца стелют, да что с нее - мусор один! Цветов много, все полки в цветах, птицы поют, - он снова засмеялся и смущенно взглянул на сенечку. - Да что я тебе о птицах? Видел ты птиц! Рынки там, базары на каждом ярусе, мастерские на каждом шагу. И со всего света слетаются дирижабли, так и снуют туда-сюда, товары возят, пассажиров. Те, что попроще - и лапами топают в Шади, да их немного. То ли дело пристроиться к торговцу в гондолу - он только рад будет. Многие приходят работу искать, кто-то в ученики наняться, кто-то за шелком или джерси, тамошние ткачи на много миль вокруг славятся, да что миль - слава гудит.
   Сурок потоптался с лапы на лапу, огладил затылок:
   - Мне, правда, эти штучки не к чему, я у механика в подручных ходил, а брат мой - у кузнеца. Но там не скучно - уж поверь.
   Пока они разговаривали, поднялась дымка, небо слегка побледнело и тучи разошлись. Но никакого столба на горизонте уже не было.
   - Что ты мне рассказываешь? - возмутился сенечка. - Облака так встали, а ты уж и сводил меня туда и обратно. Некрасиво! Ну нездешний я.
   Сурок погрустнел, даже усы обвисли:
   - Говорю тебе - город есть. Не видно его сейчас из-за того, что воздух закрывает. Вроде и прозрачный, а закрывает, уж не знаю как. Сроду я над приезжими не глумился!
   Сенечка покачал головой. Пронзительно голубые небеса и неистово синие колокольчики, ветер, понурый сурок - шерсть дыбом... Только сейчас сердце неистово билось в предвкушении чудес, а осталось глухое разочарование. А вдруг город все-таки есть? Надо бы спросить птиц, - подумал сенечка, и на прощанье помахал сурку хвостом.
  
  

16

  
   В черном-черном лесу, на дне черного-пречерного оврага текла черная-черная река. На ее черных-пречерных берегах росли черные-черные деревья, их черные-пречерные корни спускались прямо в воду,  по которой плавали веселые желтые утята... Это присказка, не сказка, а сказка...
   Сенечка посмотрел на утят, пожал плечами и пошел дальше. В такой день следовало сделать что-нибудь особенное. Например, найти клад. Или хотя бы пещеру. Или и то, и другое. Совершить что-то необычное, о чем так приятно рассказывать за чаем зимним вечером, когда в очаге щелкают дрова, а слушатели цокают языками.
   Не так давно прошел весенний дождик, и от земли парило и пахло пряной свежестью и молодой травой. Солнце само не решило в каком оно настроении, то пряталось за тучи, то заливало мир безудержным сиянием, в общем, вело себя как самый настоящий сенечка.
   Из солидарности с ним сенечка подпрыгнул и подтянулся на ветке, скользнул в развилку и быстро взобрался по стволу. Лес только начал распускаться, и зеленые точки, будто мошкара, висели над ним. Еще пара дней, и все они с хлопком развернутся, и хитрые лесные тропинки скроет листва.
   На поляне Бунька запускал змея. Дело было трудное, потому что ветер постоянно менялся следом за погодой. Когда красно-синий ромб взвивался под облака, почти утягивая маленького ласку за собой, тот визжал от восторга, но почти сразу змей обреченно ложился на крыло и очертя голову кидался вниз. Стоило пойти и помочь, но сенечка только наблюдал за Бунькиной суетой, сочувственно, надо сказать.
   Внизу, в речке выдра давно разогнала утиную стаю и азартно ловила рыбу, раз за разом раздавался уверенный всплеск, и в растопыренных усах билось что-то серебристое. Сенечка постарался быть как можно незаметнее, чего ожидать от выдры - никогда неизвестно, деятельные особы - наказание для счастливых. А счастливым сенечка как раз и был, он никуда не торопился, ничего не делал через силу, вот только предчувствие особенного дня слегка лишало его обычного равновесия.
   У реки беличья малышня взялась забрасывать шишками лесного духа. Дух, весьма похожий на корявый пень, на все корки отделывал бельчат, крестил "кистеухими мартышками" и "хвостатыми сосунками", но поделать ничего не мог.
   Бунькин змей наконец-то взмыл в небеса. Конечно, Бунька последовал за ним, ласку пронесло так близко от сенечки, что он успел разглядеть и круглые, просто неземные глаза, и шерсть, вставшую дыбом. Кто-кто, а Бунька ни в чем не раскаивался. По крайней мере, пока. Вдвоем со змеем, они перемахнули через балку и нырнули куда-то за склон горы. Сенечка некоторое время следовал за ними, не спускаясь на землю, потом преодолел бегом пару полян и пошел по тропинке, выкликая Буньку. На удивление, тот быстро отозвался. Сенечка нашел его в радужной палатке - и в большой задумчивости.
   - Палатка-то у тебя откуда? - позабыл он высказать Буньке все, что о нем думает.
   - Сам удивляюсь, - пошевелил усами тот. - Но теперь есть. Заходи!
   - А змей где?
   - Где-то там. Найдется, куда он денется? Дедушка... - голос у ласки стал совсем как хвост - поникший и нервно виляющий.
   Дедушка возник из ниоткуда и навис над бедным Бунькой, был он весьма плотным - насколько это вообще можно сказать о ласке - ощетиненым и гневным. Буньке были навскидку зачитаны две дюжины правил поведения молодой ласки, произведен воспитательный укус за холку и назидательное трясение.
   - А баллон-то у вас чей?
   - Баллон?
   Дедушка нырнул в палатку, вынырнул, описал ее по окружности:
   - Баллон и есть. Воздушный шар.
   - О, - только и смог сказать Бунька.
   Сенечка тоже обошел палатку и отыскал корзину, горелку, баллоны с газом - на вид все было цело и звало в путешествие.
   Бунькин дедушка серебристой молнией обследовал корзину и окрестные кусты, извлек откуда-то порванного змея, повздыхал.
   - Без Гордезеля и Бертензеля никто никуда не полетит! - заявил он весомо. - Пущай проверят, да и купол надо чинить.
   Он брюзжал и брюзжал, Бунька виновато попискивал, а сенечка слушал их в полуха, и внутри у него поднималось, ширилось и росло ликование - вот оно, то самое, вот оно! Над ним сияла синева, именно оттуда прилетел воздушный шар, и она, как открытая дверь, звала его.
  
  

17

  
   Бертензель долго изучал ветер, слюнявил палец, вытирал бородой и снова слюнявил. Гордезель копался в корзине, проверял то форсунку, то ремни, которыми были притянуты баллоны, закреплял заново мешки с песком. Над лесом вырос шар. Сенечка видел, как растут грибы - быстро и неукротимо, но куда было им до огромного купола, вздымающегося на поляне выше крон деревьев. Низ купола сиял как радуга - лиловые полоски и бирюзовые, темно-изумрудные и алые, когда солнце просвечивало насквозь - каждого распирало ликование. А верх, яркий как желтый одуванчик, переливался самым радостным цветом.
   Прощающихся, а проще говоря - любопытствующих, поляна едва вмещала. Сенечка перестал удивляться незнакомым лицам. Да и у Буньки немеряно родни.
   Непривычно для себя, сенечка был на виду, героем этого праздника, таким же, как и Бунька, таким же, как и гномы, но все же - в центре всеобщего обожания. В лесу так редко случалось что-нибудь особенное!
   Закончив пихать в корзину под лавки разного рода подношения и гостинцы, Бертензель снова взглянул на небо:
   - Пора! - зычным басом гаркнул он на всю поляну.
   Вокруг шара сразу образовалось кольцо вытоптанной травы, толпа отхлынула. Гордезель давно уже был в корзине, сенечка быстро присоединился к нему, а Бертензель попытался подхватить Буньку, но куда там! Шелковистой молнией Бунька шарахнулся в сторону, взлетел по канату, удерживающему корзину, замер перед сенечкой:
   - Извини, я всю ночь продумал, это не мое, - и снова скользнул на землю.
   Трава, как назло, была вытоптана, но ему повезло юркнуть в ближайшие кусты.
   И вот так, во всеобщем безмолвии, Бертензель перерубил канаты,  и корзина, вслед за шаром, устремилась ввысь, унося с собой троих храбрецов.
   Сенечка смотрел на стремительно уменьшающийся лес - тот был непривычным и плоским, словно все очарование и трудности, которые он таил, стали незначительными. Он не судил Буньку - каждый выбирает дорогу сам, но ему было немного жаль, что мавка не пришла проводить. Да, она была на море, но он написал ей загодя, могла бы и успеть. На мгновение ему показалось, что он заметил ее платье на одной из лесных тропинок. Но за такой краткий миг нетрудно и ошибиться.
   Он поднял глаза - вокруг, на сколько хватало взора, расстилались горы, покрытые щеткой леса, прятались лесные озера, а горные блестели напоказ. В мире царил синий цвет, зеленый и не пытался соперничать с ним. На горизонте вздымались сливовые и белые столбы облаков, они величаво расшаркивались, встряхивая пенными шапками. Гордезель смотрел на них неодобрительно, Бертензель что-то мрачно насвистывал.
   - Погода портится? - поинтересовался сенечка.
   Братья хором пожали плечами.
   Внизу запетляла река, ее сияющие бока, местами изъеденные осокой, выжигали глаза. Ветер усилился, корзину стало ощутимо раскачивать. Бертензель сел на дно, лицо гнома приняло нежно-зеленый оттенок, глаза безжизненно закатились.
   - Тебе не здоровится, братишка? - похлопал его по плечу сенечка.
   - Да он с детства высоты боится, - сочувственно отозвался второй гном, Бертензель же только поморщился.
   - Зачем полетел? - не понял сенечка.
   - Да я тоже боюсь, - хрюкнул Гордезель. - Но мужики мы или не мужики? Это же приключение!
   Когда сенечка выпрямился - облака неожиданно оказались рядом. Вот только что были на горизонте, а сейчас обступали со всех сторон, готовы были затискать в объятьях, куда подевалась их чопорность?
   Шар потяжелел, да и все вокруг напиталось холодной водой, холодно было даже подмышкам. Туман - пока только туман, стал единственным видом - как ни крути головой. Далеко и приглушенно раздался трескучий раскат грома.
   - Еще лучше, - булькнул Бертензель, продолжая жмуриться.
   - Все, что могу посоветовать - не мечись, держись ближе к центру, - крикнул Гордезель, и его вывернуло за борт.
   Корзину плавно раскачивало, словно кто-то невидимой рукой брался за шар и наклонял его из стороны в сторону. Бертензель лежал на дне и тоненько постанывал, Гордезель вцепился в борт. Сенечка понимал, что ничего серьезного сделать не может, но решил хотя бы очень внимательно следить за обстановкой - больше было некому. В этот момент на фоне облака показались черные изломанные линии и пятна, он не сразу понял, что это были ветви. Древо Всего! Шар, накреняясь то вправо, то влево, мастерски обходил огромные изогнутые ветки, каждая из которых больше походила на черную блестящую дорогу в серой мгле. Его болтало так и эдак, сенечка дивился его смекалке и хитрости и держался - что было сил, и лапами, и хвостом. Баллон сражался так успешно, что сенечка уже поверил, что тот влегкую обставит Древо, но в этот момент шар намертво застрял в развилке. Корзину тряхнуло, но она вернулась в прежнее положение. Сенечка успел перехватить обмякшего Бертензеля и пожалел, что не привязал его раньше.
   Снасти поскрипывали на ветру, но держали крепко. Постепенно вся троица пришла в себя. Времени у них было хоть отбавляй, они сварили чай и сидели, завернувшись в одеяла, пережидая плохую погоду. Одеяла, хоть и мокрые, давали немного тепла, и незаметно для себя сенечка, собиравшийся караулить всю ночь, крепко уснул. Сидя, а вовсе не лежа на левом боку, но крепко и сладко.
   Он проснулся от того, что нежные пальчики гладили его по переносице, по щеке, мягко и плавно. Причмокнул губами, еще до конца не вернувшись в реальность:
   - Мавка!
   И с изумлением разглядел зеленые глаза, с ликованием всматривавшиеся в него. Рыже-красные кудряшки, и желтые цветочки в них.
   - Сенечкин! - она снова провела пальцем по его переносице, и в носу стало так щекотно, что он не удержался и оглушительно чихнул.
   - Тссс! - поднесла она палец к губам. - Пусть они поспят.
   И сенечка сразу вспомнил, что под боком у него похрапывают два гнома, что сидит он в плетеной корзине, и что мавка ему может только сниться. Это было грустное открытие. Он постарался не просыпаться до конца.
   С другой стороны, это был отличный сон, очень явственный, и раз это был сон, в нем можно было делать все, что захочется. Он потянулся губами к мавке, не спрашивая разрешения, и поцеловал ее, долго и вдумчиво, так, что она потом сидела с зажмуренными глазами и улыбалась, а он  просто смотрел на нее. А потом поцеловал вновь. И снова. И она ответила.
   - Я надеялся, что ты успеешь на проводы, - вопреки себе сказал сенечка, во сне-то можно.
   - Я бежала как могла, я не умею так быстро, как ты, - вздохнула она. - Я видела, как вы улетали.
   И ему стало неловко, и он снова ее поцеловал.
   - У мавок всегда не бывает имени? - спросил он, любуясь на ее дрожащие ресницы, которые тотчас распахнулись.
   - Бывает, конечно, - тихо засмеялась  она, округлив глаза. - Только мы не должны его говорить. Его можно только угадать.
   - О, -  он задумался, а она снова перебирала шерстку у него за ушами, ласкала кудрявые завитки. - А почему так?
   - Потому что тот, кто знает наши имена, получает власть над нашими душами. А угадать мое имя сможет только тот, с кем говорит мое сердце. Если сможет, конечно, - и она потупилась.
   Да, это был воистину удивительный сон! Пока под боком сердито не закашлялся Бертензель.
   - Доброе утро, - продолжил он голосом, скрипучим со сна, и приподнялся. - Каким волшебным путем пожаловала к нам прекрасная дама?
   - По ветке пришла, - не заставила она себя ждать с ответом. - Вы застряли недалеко от моей беседки, мне вороны рассказали.
   И действительно, вокруг, купаясь в розовом утреннем свете, сияли листья, шумели ветви Древа Всего. Где-то вдали, словно серая скала, рвался в облака его ствол.
   - Ну, если восхитительная мавка не боится высоты, - совершенно без эмоций продолжил гном, - не поможет ли она нам обрести свободу?
   Мавка задумалась.
   - Я ! - решительно заявил сенечка. - Это сделаю я!
   - Давай, - мягко и настойчиво возразила мавка, - сделаем это вместе!
   Ветки, стянутые веревками, согнулись будто лук, кроме того, шар рвался в небо, было очень тяжело и небезопасно ползать вдвоем по веткам, упираясь в них ногами и снимая петлю за петлей, страховочные концы тоже не добавляли работе простоты. У обоих пот заливал глаза, а лапы слабели, но в конце концов они справились, шар удерживали теперь только две веревки, привязанные загодя.
   - Ты уверен, что не хочешь взять меня с собой? - она спросила это не в первый раз, обиженно и очень тихо, но сенечка услышал.
   - Я с радостью взял бы тебя, окажись мы сейчас на нашей поляне, и это было бы глупо с моей стороны, - вздохнул он. - А после вчерашней болтанки - не возьму. Не хочу волноваться за тебя, если что-то подобное повторится. Вчера мне не было страшно. Точнее, я сейчас это понимаю. Понимаю, как может быть страшно, если ты будешь со мной.
   Она нахмурилась:
   - Ладно, пусть мальчишки сами справляются со своими приключениями. Не буду примазываться.
   Он поймал ее лапку и нежно пожал. Заправил ей за ухо выбившийся завиток:
   - Не волнуйся, все будет хорошо. Обещаю.
   Она знала, что бесполезно что-то обещать, но в его голосе было столько ласки и мужественности, что она на миг прижалась к его груди, потом резво перебралась на ветку и помахала всем.
   - Удачи!
   Гордезель перерубил канаты, и шар воодушевленно взмыл навстречу новым небесам.
  
  

18

  
   Все в корзине пропиталось водой, она ввинчивалась за шиворот ледяными струйками, штормовки промокли насквозь. Гномы дымили без передышки, а сенечка сначала справлялся с погодой бодрее всех, а потом начал кашлять. Его знобило и ломало, он сидел, з акутавшись в спальник, полный воды, и мерз. От него валил пар. Гордезель совал ему в лапы железную кружку с липовым чаем, сдобренным коньяком. Сенечка отваживался на глоток другой, а потом снова стучал зубами. Внизу, серые и бесконечные, тянулись скалы. Их мокрые грани блестели как мутные зеркала. Некуда было спрятаться в такую непогодь, и маленький потускневший воздушный шар, тяжелый и грустный, отважно продолжал свой путь.
   Внезапно скальное плато оборвалось, под ним раскинулись зеленые пойменные луга, все в изъеденных серпах проток. Туман расступился, выглянуло солнце, и мокрая ткань баллона осветилась радужными акварельными пятнами.
   Полмира занимал гигантский каменный столб, одни его террасы устилала нежная травка, к другим лепились живописные разноцветные домики. На крутых отрогах темными облаками лежали леса или сады. На площадях толпился праздный народ.
   Шесть воронов правильным клином приблизились к шару.
   - Бросайте конец, - потребовал предводитель насмешливо.
   Они соединили канат с тонким тросом, уходившим в сторону пристани, там запела лебедка, плавно и уверенно баллон отбуксировали к деревянным мосткам, и усталые путники, побросав все как есть, ступили на землю гостеприимного города Шади.
   Гномов манили рынки, бесконечные лавочки местных искусников, а сенечке было не до здешних чудес, он свернулся калачиком на гостиничной койке под тремя одеялами и провалился в сон.
   Проснувшись, сенечка долго не мог понять, как управиться с неуклюжими лапами, встать он не мог,  полусвет, проникавший сквозь шторы, резал глаза. Безуспешно воюя с навалившейся слабостью, сенечка перевалился на левый бок и застонал. Перед ним возник стакан из зеленого стекла, услужливо наклонился, чтобы сенечке было удобно пить. В стакане была ключевая вода. Удивительно вкусная, просто невозможно оторваться. Глоток за глотком, сенечка выпил все, и стакан по дуге вернулся на тумбочку в изголовье.
   - Спасибо, - неуверенно поблагодарил сенечка, голос его сорвался.
   - Пожалуйста, - неожиданно отозвался стакан.
   - Можно еще?
   - Разумеется! - пузатый глиняный кувшин неспешно склонился над стаканом, чтобы тот подлетел вновь.
   Сенечка пил, но дух исследователя в нем уже цепко изучал диковинку, никаких приспособлений для полета или речевых устройств у стакана не было. Это был обычный прозрачный стакан из очень красивого, правда, стекла.
   - Ты согрелся? - поинтересовался стакан, возвращаясь на тумбочку. - С тебя лишние одеяла не снять?
   - Нет-нет! - вцепился сенечка в одеяла. Кто знает, что можно от таких стаканов ждать?
   - Может, грелку? - неуверенно продолжил тот. - Температуры у тебя уже вроде нет.
   Сенечка рассеянно потрогал лоб.
   - Нет, - подтвердил он.
   - Завтракать будешь? Тебе поесть бы, надо набираться сил, вон лапы дрожат.
   Сенечка нахмурился. Поесть было бы очень даже неплохо, но лапы действительно не служили, а кушать, когда тебя кормят с ложечки...
   - Ну давай начнем с бульона, - понял его колебания стакан. - Я тебе сварила хороший, на травках.
   - Сварила? Ты не мальчик? - от удивления сенечка даже приподнялся на подушках.
   - Мальчик? Где ты видел фею-мальчика?
   Голос, ему казалось, что голос принадлежит мальчику, но в этот момент фея расхохоталась, да, это действительно был кокетливый женский смех.
   - А стакан... Я думал, это стакан разговаривает, - разочарование и стыд накрыли сенечку с головой.
   - Стакан?! Ты готов поверить в говорящий стакан? Да ты должно быть, изобретатель, мой друг? К инженерам нашим приехал? Тебе тут будут рады.
   - Да какое там, - потупился сенечка, а перед ним уже призывно закачалась толстая широкая чашка с бульоном.
   Бульон был сытный и пряный, он проходил горячей волной, и боль в горле исчезла сама собой, а в голове прояснилось.
   - Значит, ты фея... - больной с благодарностью откашлялся.
   - Гостиничная фея, если быть точной, - поддакнула она.
   - А я думал, феи маленькие, хорошенькие и с крылышками, а еще вокруг них искорки...
   - Искорки есть вокруг всех, в ком волшебство, вот и вокруг тебя есть.
   - Да ладно, - ворчливо огляделся сенечка.
   - Только их надо уметь видеть. Уметь видеть - это искусство.
   - То есть, и тебя можно увидеть? - он даже дыхание задержал.
   - Конечно, - как-то грустно подтвердила фея. - Но найти человека, который тебя увидит - это счастье. Это особенное везение - найти того, кто тебя видит, видит твою красоту, видит тебя настоящую. Не - эта мне подойдет, давай супа, красотка! Если тебя видят - волшебства становится очень много, ты сияешь, как звезда, - и она снова вздохнула. - Рагу будешь?
  
  

19

  
   Утро началось с чихания. Причем, ожесточенного и непохожего на предшествующую простуду. Надо сказать, что чувствовал себя сенечка как раз отлично, но эти апчхи так и вылетали из него, как пчелы из потревоженного улья.
   - Ох, извини! - сокрушался знакомый голос.
   Ваза, полная цветов, проскользила от изголовья к дверям, ставни распахнулись, и через некоторое время в комнате стало можно дышать, а невыносимый приторный аромат выветрился. В окна ворвался свежий горный воздух, который пах почему-то цветами с сенечкиного ручья.
   Сам сенечка сидел на краю кровати, свесив лапы и наслаждался вернувшимися силами, здоровым чувством голода и предвкушением интереснейшего дня. Но была во всем этом щемящая нота, она вплеталась незаметно и остро. В глубине души, где-то совсем чуть-чуть сенечка скучал по своим белым цветам.
   - Как же ты на рынок-то пойдешь? - заохала фея. - Я гляжу, ты совсем непривычный.
   - Доброго утречка, - потянулся сенечка и застеснялся вдруг. - Чего это я непривычный?
   - Да я всего лишь цветы поставила, а ты вона как. А на рынке каких только запахов ни встретишь, каких только на продажу ни привезут. На то он и рынок - запахами торговать, - и продолжала, глядя на его округлившиеся глаза. - Ну да, запахами. Ты не слышал про шади ничего? Ну как же? Шади питаются запахами. Это те самые мохнатые шары, хозяева города, - уточнила фея. - И шади не видел? Ну, посмотришь сегодня, уж это от тебя не уйдет. Их ни с кем не спутаешь. На рынок за запахами обычно лишки ходят - они ухаживают за шади, как бы младшие члены семьи - но не все запахи хранятся. Те, что с пылу-с жару, запах раскаленного железа, варящегося варенья, оструганных досок - прямо там пьют, так что на рынке шади бу-у-удут.
   - Не думаю, что расчихаюсь от каких-то досок, - гордо молвил сенечка. В конце концов, будут его сегодня кормить или нет? - Это цветы были незнакомые.
   - Ну извини, - явно надулась фея. - Если так не терпится - на рынке и перекусишь.
   Неожиданный поворот. Сенечка натянул пояс с полным набором полезностей - от кусачек и ножа до кошелька, приосанился и зашагал навстречу неизвестному.
   Такой толкотни сенечка не видел никогда в жизни. И это была осмысленная целенаправленная река зверья, мельтешащего по своим делам. И лавочки, лавочки, навесы, козырьки, разноцветные маркизы, море запахов и шума, которое в секунды поглотило одного маленького сенечку. И конечно, шади на рынке были. Они держались вместе, если и в одиночку, то в окружении лишек, мелких всклокоченных существ с длинными чуткими лапами и носами. Лишки не доставали шади и до пояса - правда, и где тот пояс искать? Круглые или вытянутые, шади были похожи на сгустки серого тумана, на гагачий пух, и, видимо, не имели лап, а двигались подобно темным аккуратным тучкам, невысоко скользя над землей. Руки им заменяли лишки, суетящиеся стайкой вокруг каждого шади. У шади были подвижные улыбчивые рты и грустные черные глаза навыкате. Переговаривались и торговались облака на своем наречии из щебета, писка и потрескивания, сколько сенечка не вслушивался - ничего вразумительного не разобрал.
   - Ты какой-то печальный, брат, - вдруг совершенно отчетливо произнес дымчатый пушистик. -  Голодный небось?
   Сенечка просиял, мало того, что он понял сказанное, поняли и его самого.
   - Есть такое, - с облегчением согласился он. - Вы не подскажете...
   - И даже провожу! Сам туда иду, - засмеялся и подпрыгнул шар.
   У него оказались длинные уши и задние лапы.
   - Кролик? - осип сенечка.
   - Как видишь, - засмеялся тот, ловко петляя в толпе. - Сам-то какими судьбами здесь?
  
  

20

  
   Мавка поегозила лыжами по снегу, чтобы не примерзали, поудобнее перехватила палки. Над белоснежным гребнем холма оливковой тучкой приютилось Древо Всего. Казалось, это просто пушинку с семечком ветер зацепил за острый край  и сейчас понесет дальше. Древо  сияло на фоне темно-серого неба, а выше облака мягкими сливочными боками, словно кирпичи в кладке, образовывали свод,  и этот уходящий ввысь колодец накрывала крышка теплого синего неба. Ветра не было, и солнце едва ощутимо грело мавке загривок.
   Мавка припустила на горку и с горы, дорога петляла, причудливо взбираясь на холм, рядом с протоптанной стежкой тянулась лыжня. Иногда отпечаток копыта или когтистой лапы посягал на красоту лыжни, но большей частью она была аккуратная и гладкая.
   Запыхавшись и разрумянившись, мавка остановилась лишь на вершине. Древо давало густую тень, да и лес внизу лежал синий и темный, только склон да шишки на верхушках самых длинных елок были солнечно-желтыми.
   В большом дупле гордо поблескивала стенка почтового ящика. Был он покрашен голубой краской, белый почтовый рожок выведен посередине. Оба отверстия, в которые прошла бы небольшая тумбочка, прикрывали болтающиеся крышки. Мавка приподняла верхнюю и сунула в щель конверт с письмом. Затем, затаив дыхание, оттянула нижнюю и протянула лапу, пошарила неверяще, пискнула и вытащила объемистый сверток и письмо, подписанное сенечкиным почерком. Письмо она сунула за пазуху, а сверток крутила в лапках, пытаясь угадать, что же там, не новогодний ли подарок, и решить, как же его удобнее нести.
   За спиной кашлянули, мавка подпрыгнула, не теряя лыж, и смутилась. Еж и молодой хорек вместе подошли к ящику, еж пропустил друга, и тот, пыхтя, пропихивал в отправку что-то, замотанное серой бумагой. Мавка помахала им рукой, пристроила сверток под мышку и покатила с горы.
   Сверток лежал на подоконнике, письмо рядом, а на сковородке пеклись оладьи, и мавка мурлыкала над ними лыжную песенку. Иногда на сковородку падали крохотные капельки теста, которые потом становились темными родинками на щеках пригожих оладий, и мавке вспоминались мушки на сенечкиной мордочке, очень породистые такие мушки, и она улыбалась своей тайне. Когда Хозяйка Леса печет на своей сковородке новых зверят, самым счастливым достаются на щеки родинки.
   После чая и оладий, стараясь не очень расстроиться, если подарок ей вдруг не понравится, мавка разорвала упаковку. В пакете была шерсть. Много-много серебристо-сизой шерсти, которая разлетелась трескучим облаком, и ее пришлось ловить по всей комнате, а уж запихнуть в прежний мешок и вовсе не выходило.
   "Мое новое изобретение", - писал сенечка, - "позволяет собирать любой мусор в домах шади, лишки в полном восторге, от заказов нет отбоя, но приходится еще и обслуживать технику, они боятся что-нибудь сломать. ЧуднЫе! Сначала я шерсть выбрасывал, но она носится по всему дому. Ее даже в землю бесполезно закапывать - как-то пробивается наружу. Складываю в отдельный пакет под пресс. И тут подумал - ты такая рукодельница, может, она тебя заинтересует? Такой у тебя точно не было."
   Шерсть пахла горным воздухом, озоном и... розовым вареньем. Мавка чихнула. Полезла на полку за прялкой, попробовала скрутить нить. Пушинки танцевали и веселились, они желали всего, чего угодно, только не быть скрученными. Мавка вооружилась терпением и принялась за работу.
   Медленнее, чем хотелось, но пряжа получилась удивительная, крепкая, шелковистая и очень легкая. И вязать из нее было одно удовольствие, казалось, она навевает добрые мысли. Какой бы уставшей или сердитой мавка ни брала спицы в руки, стоило пару минут повязать, и она начинала улыбаться, а работа сама спорилась. За три недели свитер был готов. Мавка сочла это добрым знаком, и отнесла посылку на почту, но по-прежнему сомневалась, понравится ли сенечке, пойдет ли ему. Дома в шкафу уже лежал один незаконченный светло-песочный свитер, оставленный в таких же сомнениях. Чего-то ему не хватало. Внезапно на мавку нашло вдохновение, она поделила остатки серой пряжи и покрасила их в разные цвета, добавила ярких ниток и стала вывязывать на отложенном свитере затейливый орнамент, и на сердце у нее стало несказанно легко. Пусть уж сенечка сам решает, какой ему больше нравится.
  
  

21

  
   Когда сенечка спит, маленькие лишки вылезают из норок и щелей и приходят любоваться на его шерстку. Они таращат черные глазенки и робко проводят маленькими горячими лапками по волосам, а те, что посмелее, перебирают золотистые блестящие пряди, пересыпают с ладони на ладонь и удивленно гукают. Завсегдатаи не могут удержаться и накручивают на палец самые длинные вихры, час за часом, поэтому у проснувшегося сенечки вид обычно всклокоченный и раскудрявый, но он с этим успешно борется. Когда сенечка моет посуду, мыла обычно не сыскать, потому что лишек с немытыми лапками старшие к волосам не подпускают...
   Зимой шади покидают город и уходят в заснеженные ущелья совсем одни, даже лишек с собой не берут. И там, в глубоких искристых сугробах, благоухающих свежестью, появляются на свет новые маленькие шади. А лишки бродят потерянные и хорохорятся изо всех сил, они толпятся на площадях, глазеют на разноцветные фонарики, развешанные от одного крыльца до другого, венки остролиста и разноцветные пряники в витринах. За стеклами горят свечи, блестят новогодние игрушки, и до солнцеворота рукой подать. Это совсем чужой для них город, будто бы и не было никогда никаких шади.
   Сенечка задернул занавеску, на столе стояло блюдо со свежими чесночными пампушками к борщу, накрытое полотенцем. Лишки сегодня расстарались. Он приподнял край полотенца, сунул мордочку, с наслаждением потянул носом.
   - Что это ты почту не забираешь? - в комнату, топая, ввалился кролик, обстучал от снега длинные лапы, поковырял льдышки, вмерзшие между пальцами, и бросил на диван толстый сверток. - Что тоскуешь, разбежалась клиентура?
   Сенечка мрачно кивнул.
   - Я тебе работу принес, - празднично, будто гном с подарками, пробасил кролик. - Твоя система полива барахлит, а милая на праздник к родным уехала, один я остался. Все время забываю про эти цветы. Так вот вернется, а дома пустые горшки.
   - А ты что с ней не поехал? - неожиданно для себя поинтересовался сенечка. - Здесь будешь солцеворот встречать?
   - Что ты! - в ужасе взмахнул ушами гость. - К родственникам! Ее! С ума сошел! Ну поскучаю немного. Вернется ведь. О, пампушки...
   - Угощайся, - машинально предложил сенечка, меряя шагами дорожку вдоль дивана, словно маятник, и постепенно сужая круг рядом с посылкой.
   В комнату заглянули сразу несколько мордочек, пискнули вопросительно насчет борща, получили согласие и скрылись.
   Почерк на пакете  был мавкин,  вместо марки как обычно штемпель с изображением Древа Всего. Сенечка покосился на кролика, который жадно припал к блюду с выпечкой. Открывать пакет при кролике было неудобно, но и думать, что там, а самому есть борщ... Или поесть? Или открыть?
   Две миски дымящегося борща, окруженные лесом лапок, проследовали к столу. Сенечка вздохнул и разорвал пакет. В пакете лежал свитер, самый невесомый и пушистый, из всех, что только бывают на свете. Восхищенный вопль заставил его выронить посылку. Повсюду были лишки, они хватали свитер за рукава и возбужденно лопотали, они набились внутрь. Раскинувшись крестом, свитер кочевал по комнате из угла в угол, его перетягивали как канат, обнимали, тискали, заливаясь от счастья, будто колокольчики.
   - Из шерсти шади связан? - понимающе присвистнул приятель, обжигаясь и не отрываясь от тарелки с борщом. - И откуда у тебя такая редкость?
   Сенечка пробормотал что-то невнятное.
   - Отобрал бы ты его у них, - прочавкал кролик. - Я слыхал, что у вещей из шерсти шади странные свойства, чаще всего они исполняют желания своих владельцев, но бывают разные, не рискуй.
   Совет кролика пришелся кстати, и уговорами и строгостями сенечка сумел отвоевать подарок. Обиженные ворчащие лишки нехотя покинули комнату.
   - На праздник то вечером к нам придешь? - подхватился округлившийся гость. - Не сидеть же в четырех стенах одному. Там глёка наварено, кардамоном разит на всю округу. Приходи, не затворничай, а?
   Сенечка кивнул.
   - А поливалку я в сенях оставил, поглядишь, да? - и кролик прыгнул за дверь, не дождавшись ответа. - Приходи!
   - Не рискуууй, - передразнил хозяин кролика. - Поосторооожней с ним!
   - Надоела ваша мистика, - продолжал он уже обычным голосом. - Вишни всякие ненастоящие, сундуки с приключениями, стаканы говорящие. Все можно объяснить. А свитер - это просто свитер. Он теплый...
   Внезапно ему несказанно захотелось надеть свитер, но он не мог, попытался найти причину и понял, что сердится на мавку. За что? Это оставалось тайной. Ничего плохого она ему не делала, регулярно писала, подарок, вон, прислала. Он представил, как она сидит в своей комнатке, стучит спицами, быстро-быстро, может быть, даже считает вслух петли... Нет, сколько он помнил, петли она никогда не считала. Потом к ней заходит в гости выдра, они сидят, пьют кофе и сплетничают. Выдра спрашивает, что вяжет мавка, мавка отвечает, для кого свитер... Нет! Сенечка даже покраснел от возмущения. Она говорит "что получится", как обычно, и улыбается. Ему стало легче. Потом к ним в гости заходит барсук. Он задохнулся, фыркнул и выгнал барсука. Потом выдру. Нечего рассиживаться, болтать и пить чужой кофе. Потом ему стало стыдно. Он надел свитер, почувствовав себя серым облачком, через силу улыбнулся и завалился спать. Ну их, с их праздниками!
   Постель была непривычно мягкой и уютной, сенечка забыл уже каково оно - спать в настоящей постели, обычно он дремал в мастерской, ненадолго отрываясь от работы, главное, успеть упасть в кресло. Но сейчас сон не шел, мастер повертелся, ощупал подушку, из-под подушки торчал острый угол. Сенечка фыркнул в сердцах - конечно же, это посылка для мавки, и конечно же, он забыл ее вовремя отнести на почту. Теперь торопиться было некуда, может полежать и до следующего нового года. Он вздохнул, лег на левый бок, размышляя, что такое "не везет" и как с ним бороться, свернулся вокруг посылки калачиком и уснул.
   Мавка потрогала шарик на еловой лапе, стоящей в вазе на окне. Шарик раскачивался и переливался, он казался то серебристо-золотым, то иссиня-малиновым, как мыльный пузырь. На сугробах внизу лежали розовые волны света из окна. Так же светились на снегу ее собственные следы, ведущие к входной двери, совсем свежие.
   Мавка уселась на подоконнике поудобнее, она вывязывала на груди свитера двух оленей по рисунку и отчаянно считала петли, громко, назидательно, вслух. Пару раз приходилось распускать и переделывать, и она решила уже, что этот свитер никогда не довяжет. Но рисунок внезапно кончился, и она принялась за разноцветный орнамент. За окном почти стемнело, и она вздрогнула, когда случайно заметила на другом берегу пару оленей, копытами разрывающих сугробы в поисках корма. Свет лампы делал их светло-песочными, как на многострадальном свитере, они играли, вытягивая длинные шеи и подрагивая куцыми хвостиками. Она смотрела на них, пока на часах не закуковала кукушка, олени прянули ушами и унеслись, взметая снежные валы. Было совсем темно.
   Мавка спустила с подоконника затекшие лапки, как следует ими пошевелила и пошла варить какао. В праздничный вечер должно быть какао, решила мавка. У кресла она за что-то запнулась и едва не упала. Это были длинные пушистые ноги, они раньше часто торчали из этого кресла. Их обладатель спал, и на нем был серый теплый свитер. Явно не стоило чем-то его укрывать.
  
  

22

  
   Сенечке снились улыбающиеся елки. Их сизые заиндевевшие бороды растягивались, будто белье на провисшей веревке, добродушно и лукаво. Солнце выхватывало зеленоватые лохмы из глубокого мрака, выбеляло, искрило. Елки подпрыгивали и проносились мимо, звенькал бубенчик, и сенечка решил, что в таком сне есть все необходимое для хорошего настроения. Но оно не приходило. Он следил за мохнатыми ветками, прикрыв глаза,  ему было тепло и бездумно. Внезапно солнце легло ему на щеку, ударило сквозь веки, словно сделало комплимент лично ему, и он счастливо засмеялся.
   - Проснулся, соня? - где-то над ухом спросила мавка. Отличный сон! И нечего его теребить, так и разбудить недолго. Он недовольно поморщился.
   - Ах так?  - зазвенел мавкин голосок.
   Плед с него неотвратимо стягивали,  он какое-то время боролся, потом рывком сел и снова чуть не опрокинулся на спину. Впереди бодро вихляли крупы герра и фрау Лось. Они тянули за собой сани, битком набитые мелким зверьем, в санях рядом был и Бунька, и чета барсуков, и ежи, и летяги, и много-много еще кого, а сзади сенечку поддержала мавка, она обхватила его за плечи и тихо промурлыкала в затылок:
   - Привет, зверь!
   Все шерстинки до единой на сенечке встали дыбом. Но это было страшно приятно.
   - Как это так? - смущенно буркнул он, оборачиваясь. - Привет! Как я здесь оказался?
   - Как вот ты оказался в моем доме? - восхищенно улыбнулась мавка. - Следы то у двери только мои! А уж в сани мы тебя затащили всей компанией. Ты наотрез отказался просыпаться. И кулек свой не выпустил, лапы у тебя стали такие сильные, прямо клещи.
   Бровки у нее встали домиком, зеленоватые глаза блестели ярче обычного. Может, в них елки отражаются, подумал сенечка. Мавка задорно сморщила нос, и сенечка опустил глаза - и правда, подарок для нее был по-прежнему в лапах. И в этот момент он почувствовал праздник, наверное,  впервые в жизни. Все прошлые были какие-то ненастоящие. А этот обещал волшебство,  и было так несказанно весело и уютно, словно отныне и навсегда мир состоял только из добрых сюрпризов.
   Лес кончился, вдоль опушки протянулось озеро,  по берегам торчали сухие заснеженные камыши, а посередине темнел и сверкал росчерками гладкий лед. У купальни горели костры, кто-то пел, кто-то плясал и прыгал. На столах и в ящиках разложили угощение. Саням радостно махали лапами,  приглашая пировать, но лоси не свернули к берегу, а продолжали взбираться на холм. Дорога была скользкой, и порой пассажирам приходилось вылезать из саней, а то и подталкивать их на очередной взгорок. Когда же холм сдался, и сани затормозили на вершине, у сенечки дух перехватило. На вершине стояло Древо Всего. На нижних сучьях кто-то развесил бусы, но они не удерживали взор - чуть выше на ветках пламенели цветы. С длинными овальными лепестками, розово-оранжевые, как облака на закате, они венчали голые ветки и наполняли зимний ветер сладким ароматом.
   - Ура! - закричали в санях. - Ура! С праздником! - и принялись обниматься. Как и в каждый солнцеворот, как и всегда, но почему-то глаза у сенечки были мокрые. Лоси церемонно обменивались подарками, снисходительно поглядывая на мелюзгу. Их примеру последовали остальные.
   - Это тебе, - протянула мавка очередной пухлый сверток. - Ты ни за что не угадаешь, что это такое! - и засмеялась над собой.
   Сенечка развернул свитер, такой уместный сейчас, такой яркий.
   - Это явно в нашу честь! - промычала у него над плечом фрау Лось, так, что он даже выронил подарок.
   - Конечно, - улыбнулась мавка. - Как бы мы сегодня так быстро сюда добрались?
   - Это олени, - шепотом уточнила она сенечке на ухо. - Если не очевидно.
   Он поспешил уверить, что все очевидно, и протянул ей угловатый пакет.
   В пакете были коньки, две пары, побольше и поменьше.
   - Ты умеешь кататься? - спросил он, и мавка отрицательно помотала головой.
   - Думаешь, мне придется на четырех лапах, - озадаченно пробормотала она. - На двух не получится?
   - Вторые мои, - с облегчением расхохотался он, уяснив причину ее поникших ушек. - Просто пусть будут у тебя. Буду тебя учить!
   - А сам кататься не будешь?
   Он фыркнул: - Делать мне больше нечего, - и бросился помогать разворачивать сани.
   На озере мавка разрумянилась, распушилась и все жаловалась, что ей жарко. Но держаться на коньках у нее вполне получалось, правда, она держалась еще и за сенечкину лапу, на всякий случай.
   - Так ты уверен, что дело в шерсти шади? Ты думаешь, тебя сюда свитер перенес?
   - Кролик говорил вполне определенно.
   - А в этом тоже есть такая шерсть, правда, я ее покрасила.
   - Не думаю, что ее достаточно, чтобы меня куда-то от тебя унесло, - хмыкнул сенечка. - Правда, может быть, это она так поднимает настроение? А может быть, и нет, - и он многозначительно пошевелил усами.
   - А ты кому-нибудь еще про тот свитер говорил? - мавка споткнулась, и он едва успел подхватить ее.
   - Только Буньке, но он же ему велик.
   - Ты в санях его оставил?
   - Да. Не думаешь же ты...
   - Может быть, пойдем, посмотрим? - перебила она.
   - Ребятки, вы внука не видели? - с берега, не решаясь выйти на лед, протявкал Бунькин дедушка. - Куда-то пропал сорванец. Лед-то вроде крепкий...
   Не сговариваясь, они заторопились к саням. Свитер отсутствовал.
   - От шалопай, - фыркнул подоспевший дедушка. - Мне то он тоже рассказывал, так я ему крепко-накрепко запретил.
   - Даже у маленькой ласки могут быть большие мечты, - задумчиво кивнул сенечка и крепко обнял мавку.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"