Дон Филиппе считался храбрейшим тосканцем и дорожил репутацией, потому не вызвал всю домашнюю охрану, не приказал держать под прицелом двадцати стволов одного человека, что бы тот ни натворил, - пусть так поступают малодушные американские главари. Тем более, что этот скромного вида молодой путешественник, объявленный в розыск по семи коммунам, вдруг сам приходит - не то чтобы с повинной, но безоружный и спокойный.
- Тебя рекомендовали как благовоспитанного, надёжного, исполнительного служащего, - начал подпольный герцог, - Тебе было поручено разведать успехи наших конкурентов в Пистое, а не ополовинивать население этого славного города.
Пауза не предполагала какой-либо ответной реплики; говорить перед лицом его сиятельства можно только по знаку советника, стоящего о правую руку.
- Как я понял, всё началось у Сандро Сангвинеро, троюродного брата моей невестки, который должен был стать твоим покровителем и координатором. Почему ты отсёк ему кисть, вырвал язык и свернул шею?
Консильери кивнул, и ослушник поведал:
- Сеньор Сангвинеро пригласил портного, указал на меня пальцем и сказал ровно следующее: "Сшей ему приличный костюм".
- ... Так. Что тебя не устроило?
- Мне категорически не понравился жест покойного и то, что он применил ко мне местоимение.
- Объясни подробнее.
- В присутствии человека его, независимо от возраста и статуса, следует называть собственным именем или же подобающим словесным оборотом, например, этот господин, этот субъект... ("Этот бесноватый выродок!" - пронеслось в мыслях дона Филиппе) Голое местоимение приравнивает человека даже не к животному - к неодушевлённому предмету. Кроме того, говоря о ком-либо, полагается на него и смотреть. Сеньор Сангвинеро пренебрёг сразу тремя правилами хорошего тона.
- ... Так. А его подручных ты убрал как ненужных свидетелей своего позора?
- Нет. Исключительно из самозащиты.
- Скольких положил?
- Одиннадцать.
- Мне докладывали о семнадцати.
- Я не учёл наёмников почтеннейшей вдовы.
- Ты ещё тяжело ранил её старшего сына.
- Его жизнь вне опасности.
Визирь склонился к уху властелина и шепнул: "Два диплома по медицине".
- Так. ... Затем ты за неделю вырезал мужской состав шести семейств.
- Все они работали на Густавильяни, - напомнил осмелевший советник.
- Значит, это было что-то вроде компенсации?
- Да, - просто сказал истребитель, улыбнувшись, словно речь шла о корзине винограда.
Дон Филиппе пощипывал седой ус и задумчиво вздыхал.
- Сколько тебе лет, Аннибале? - спросил наконец.
- Двадцать семь.
- Два диплома, восемь или девять языков, - шелестел благоразумный помощник, - Всё выполнено чисто. Если болонцы предъявят иск, мы скажем, что их люди напали первые.
- Да, историю пишут победители.
- Выжившие, - тихо проронил нарушитель спокойствия, гадая, не просочилась ли кровь сквозь бинты на верхнюю одежду.
Второе лицо клана сделало ему страшные глаза. Дон Филиппе притворился, что не услышал поправки, а сам решил отныне изрекать этот афоризм в новой редакции.
- Что ж... Мы не дикари, чтоб рубить пальцы нашим детям, а умирать тебе ещё рано. Но ты должен дать мне слово, что впредь никогда не будешь убивать человека в первый час знакомства.
- Даю слово - никогда.
- Риголетти, выплати... этому ("окаянному беспредельщику, вскормленному спорыньёй и мухоморами") гражданину пять, нет, десять тысяч, чтоб хватило на новый костюм и чтоб этот ("сукин сын") субъект больше не вламывался ко мне после полуночи.
Аудиенция завершилась.
Вне хозяйского кабинета консильери часто бывает крайне болтлив. Вот и Риголетти взял слово надолго:
- Неотёсанный сопляк. Говоришь о хороших манерах, а сам даже не попросил у дона Филиппе руку для поцелуя. Он простил тебя только ради твоего сиротства: он сам потерял отца в Первую Мировую. Если преступишь его завет, я самолично тебя прикончу. Сандро был достойным, добрым человеком. Когда я пригласил его на свадьбу моей дочки Джильды, он подарил немецкий холодильник. Новый! Кстати, племяннице Джованне недавно исполнилось восемнадцать. За ней дают двухкомнатную квартиру. Посватаешься - поспособствую.
Не прекращая бубнить, он вынул десять бумажных пачек из старинного резного комода и вручил устроителю пистойской бойни, к которому не имел какого-то определённого отношения, просто очень уж нравилось управлять чужими жизнями...
Первые сутки после бурной недели Ганнибал отлёживался в гостинице, переваривая события, давая ранам зарасти, а постиранным тряпкам - высохнуть. Ещё через день он посетил лучшее ателье, с порога показав пальцами знак приближённости к клану Содерини, выбрал из готовых вещей белую рубашку, кремовую тройку, насыщенно-сиреневый галстук и такого же цвета платок.
При таком параде расположился завтракать в уличном кафе на набережной. Стоял тёплый июньский денёк. Флоренцию наводнили туристы. Ганнибал рассматривал девушек: мысль о браке впилась ему в душу, но, конечно, без мещанских расчётов на приданое; возродилась мечта о любви. Вот только взгляд уже был охлаждён и критичен - все улыбчивые лица сливались в нечто заурядное, внутренне блеклое. Поэты сравнивают губы с розами, но эти даже на растоптанный клевер не тянут; глаз не видно из-за макияжа, волосы измучены завивками...
- Здравствуйте, прелестное создание! - прозвучало негромко, но совсем близко, - Что вы делаете сегодня вечером?
К молодому человеку подсел нарядный, надушенный мужчина лет сорока. Ганнибал окинул взором мясистую фигуру и решил не ходить вокруг да около.
- Предлагаете составить вам компанию?
- Был бы счастлив.
- Встретимся после заката у вас дома, без свидетелей. Согласны?
- О, вы просто читаете мои мысли! Угостить вас чем-нибудь прямо сейчас? Может, семифреддо?
- Не откажусь.
Обречённый заказал мороженое, оставил визитную карточку и удалился со сладкой улыбкой, а маньяк, над которым Фортуна перевернула рог изобилия, открыл самодельный блокнот, чтоб зарисовать новую фантазию - бабочку, вонзившую иглу-хоботок в брюхо опрокинутого на спину тарантула.
Принесли десерт, увенчанный половинкой крупной клубники. От её вида у Ганнибала заныли губы. Он обвёл зубцом вилки нежно-розовую, мягко-ворсистую щёлку, подумал: а не всё ли равно?...
И тут где-то слева крикнули: "Эй, красотка!".
По набережной небыстрыми, но твёрдыми шагами шла женщина в чёрном кителе. Её кожа имела цвет молочного шоколада, густые чёрные волосы сами собой свивались в мелкие спирали, от них веяло сандалом, мёдом и мускусом; смоляные глаза восхищали, как дождевая туча над пустыней; губы без прикрас и преувеличений выглядели бутоном пунцовой розы. Среди пёстрых, кривляющихся обезьянок появилась гордая пантера.
Семифреддо растечётся по блюдцу, капнет белым на сотенную купюру, сунутую под чашку недопитого кофе.
- Синьорина, разрешите вас сопровождать.
- Вовсе необязательно.
- Мне это нужно. Я влюблён в вас.
- С первого взгляда?
- Да. Ваш облик поразителен. Я никогда ещё не видел женщин вашей масти, но думаю, что даже среди них...
- Ты сказал МАСТИ!?
- Или окраски. Не хочу использовать термин раса, опороченный лженаукой.
- Но так говорят только о животных!
- Мы тоже живые существа. Белая и вороная лошадь равны по красоте...
- Я похожа на кобылу!?
- Вы могли бы сказать о себе словами Суламифи: "Черна я, но прекрасна". Позвольте прочитать вам сто двадцать седьмой сонет Шекспира, в котором объясняется, почему чёрный цвет благородней и честней всех прочих.
- Нет, спасибо! Ваш Шекспир был первым расистом: у него негр Отелло убил ни в чём не повинную жену! Выходит, мы - просто жестокие, безумные звери!?
- Но ведь Дездемона искренне полюбила своего мавра. Так и я вижу в вас совершенство...
- Тебе просто надоели белые девки, банкирский сынок! Захотелось... экзотики!?
- Нет, исконности. Палеонтологи доказали, что всё человечество вышло из Африки, и праматерь Ева была ничуть не бледнее вас. Как вас зовут?
- Допустим, Филлис.
- Из какого вы региона? Из Нигерии, Зимбабве, Конго?...
- Я - американка из штата Иллинойс! Гражданка свободной страны и не собираюсь быть рабыней у тебя в гареме!
- Ни я, ни мои предки никогда не были рабовладельцами. Вам не холодно в здешних широтах?
- Слушай, смени пластинку! Если уже плетёшься за мной, то говори о чём-нибудь путном. О себе хоть расскажи.
- Вы уверены, что желаете этого? Европейские дамы не одобряют, когда мужчина демонстрирует эгоцентризм, и любят, чтоб мы больше восхваляли их достоинства: пышные волосы, бездонные глаза, бархатистую кожу и её несравненный оттенок...
- Хватит! Давай - о себе.
- ... Не знаю, с чего начать.
- Ты очень богат?
- Ничуть. У меня даже нет постоянного дохода.
- По виду не скажешь.
- Я стараюсь хорошо одеваться, но экономлю на еде.
- Не похож ты и на голодающего.
- Я не голодаю. Мой рацион добротен, но почти не отнимает денег.
- А имя у тебя есть?
- Ганнибал Лектер.
- Это что-то... из Древнего Рима?
- Распространённое заблуждение. Античный Ганнибал был военачальником Карфагена, города в Северной Африке...
- Опять ты об Африке!?
- Я рад, что моё имя связано с вашей исторической родиной, и прихожусь тёзкой ещё одному интересному историческому лицу - прадеду великого русского поэта Александра Пушкина, эфиопу по происхождению. Он был в юном возрасте вывезен царём Петром из Турции, получил дворянское звание, стал придворным и офицером. Представляете, как дивились славяне? Ведь это первый чернокожий...
- Опять чернокожие!? Ты больной что ли!?...
- Нет. Я здоров. У меня лишь несколько генетических отклонений. Вот - это называется полидактилия. И ещё зубы до сих пор молочные, потому они почти вдвое мельче ваших...
- Хрр!!...
- Стёрлись, но довольно крепки. Например, я могу перекусить фалангу пальца.
- А! Я поняла, к чему ты клонишь - намекаешь на каннибализм!
- Ъъ...
- Для вас же, белых мразей, мы все людоеды!!
- Я отнюдь не осуждаю...
Терпение Филлис лопнуло, и она дала навязчивому кавалеру оплеуху со всей злости.
- Псих ненормальный!!!
- Будьте моей женой! - выкрикнул он в ответ.
- Если ты! Ещё раз! Подойдёшь ко мне! - Ты - труп! Понятно!?
Вот, как Купидон превращает людей в зомби. На расстоянии пяти-шести метров Ганнибал следовал за неприступной красавицей, с трудом фиксируя маршрут. Несколько раз им встречались стайки задир, всегда готовых поприставать к одинокой девушке, но, уловив на себе взгляд мрачного щёголя, жестами показывающего, что он вооружён, причастен к могущественной группировке и имеет виды на эту синьорину, они тотчас шарахались в сторону. Наиболее развязные только безмолвно одобряли выбор доктора, а он машинальным кивком благодарил за понимание.
Филлис жила в отеле среднего уровня. Заходя в фойе, она обернулась на неловкого поклонника, сморщилась и хлопнула дверью.
Ганнибал вернулся в свои апартаменты, развёл огонь в небольшом камине, между прочим бросил в огонь визитку типа, который прогрустит теперь весь вечер, но зато доживёт до рассвета; сунул между поленьев хирургический зажим, затем прошёл в ванную, налил ушат холодной воды, разделся до пояса, вскрыл скальпелем вену на левом запястье и окунул руку, коснулся дна несильно сжатым кулаком. Дождавшись ощутимого головокружения, немоты во всём теле и тихого гуда в ушах, обмотал ранку старой чёрной рубашкой, извлёк из камина инструмент и прижёг порез. Варварская процедура помогла забыться, около часа бездумно просидеть в кресле, глядя на солнце в дымке тюля. Когда стемнело, доктор Лектер вколол себе новокаин и заснул, как убитый.
Утро началось с ленивой уборки в ванной, невразумительного перекуса и долгого письма к мисс Филлис о самых серьёзных намерениях, о её феноменальной красоте; о продуктивности браков между выходцами с разных континентов, которую признавал даже такой мракобес ,как Макс Нордау (перечень знаменитых мулатов и квартеронов прилагался); снова о любви и красоте. Затем был куплен огромный букет из разноцветных роз, вместе с письмом отнесён в отель для англоязычных туристов и командированных. Портье обещал передать всё по назначению, а человек с воспламенённым сердцем стал ждать на улице.
Спустя непродолжительное время к нему вышли трое парней атлетического склада. Один свирепо жевал жвачку, другой - спичку, третий заговорил:
- Эй, пижон! Ты что ли клеишься к нашей Белле?
- Кто вы, господа?
- Морские пехотинцы США.
- Морские пехотинцы - такой же нонсенс, как ладонь ноги и гастрит мозга.
Соблюдение слова, данного дону Филиппе, стоило Ганнибалу подбитого глаза, и в рёбрах прибыло трещин. Но в урочный час соперники сгинули безвозвратно, ни волоска от них не нашли.
Теперь цветы для Филлис поставлялись вечером, а она сразу же выбрасывала их с балкона на дорогу. Зато в этот момент, становящийся ритуалом, воздыхатель мог несколько секунд её лицезреть.
Его навестили полицейские, увещевали отстать от американки. Были отпущены с миром и без увечий.
Наконец наступил тот трагический день, когда королева грёз вышла гулять под руку с представителем своего племени. Проводив их покрасневшими глазами, Ганнибал подумал: "Белые лилии на листьях монстеры и финиковой пальмы".
Охота длилась пять дней, пять бессонных ночей. Но то ли парочка была так осторожна, то ли судьба противилась плану. Иногда они оказывались втроём совсем одни во мраке какого-нибудь сквера, но, стоило убийце сделать шаг по финишной прямой, как из-за угла выезжал велосипедист, выходил патруль или пьяница, светила фарами машина.
Теряя черту между скомканной явью и неподатливой дрёмой, Ганнибал воображал, будто всё уже свершилось, и вот он ложится рядом с любимой. Тот, другой, именуемый Джек, приобнимает её сзади. Но она смотрит вперёд; в чёрных линзах её зрачков влюблённый художник в последний раз увидит своё лицо; он поцелует её губы, уже уткнув под подбородок дуло Вальтера, и...
Вдруг они просто исчезли.
"Уехали домой, в Штаты" - сказал консьерж отеля.
Доктор Лектер посетил Гаспаре Риголетти, сообщил, что собирается в Америку. Тот воздел руки:
- Несчастный! Ты не представляешь, что там за житьё! Вместо братьев и сестёр по вере - еретики-лютеране, богомерзкие сектанты; вместо картинных галерей - кино; вместо оперы - мюзиклы с джазом. Не вина тебе нальют за столом, а отвратительного газированного пойла, закусить дадут картошкой пережаренной. С работы не отпросишься, с полицейскими не договоришься; налоги не заплатишь - сядешь на электрический стул! Одумайся. Познакомься с Джованной.
Но уговоры были бесполезны.
Поездом, с тремя пересадками Ганнибал добрался до Лиссабона, а там сел на первый трансатлантический лайнер. Океан штормил, и одинокому эмигранту снились чёрные узкие небоскрёбы, уходящие за облака, целые города, состоящие из вавилонских башен.
Наконец теплоход заскользил по изгибистому устью большой реки. Была полнолунная ночь; влажный воздух наполнили запахи смол и дыма, спиртов и масел, пряностей и жареной говядины, цветов и болотной тины.
Ганнибал видел с палубы скопление приземистых светлых зданий, вдалеке мерещились и многоэтажные дома, но умеренной высоты. Ощутив чьё-то присутствие, прошёлся почти до носа корабля и встретил странного человека, сидящего на мотке каната. Из-под ветхой шляпы незнакомца свисали седые волосы, искусственно свалянные в длинные плотные локоны, напоминающие червей; чёрной жилистой рукой он подносил ко рту курительную трубку. У его ног спала собака вроде добермана.
- Моё почтение, сэр, - обратился к нему европеец, - Скажите, это город - и есть Нью-Йорк?
Старый негр показал небритое лицо и весело ответил:
- Нет, приятель, это Нью-Орлеан, - и прибавил, подмигнув, - Добро пожаловать.
Доктор Лектер вернулся к борту, втянул носом дыхание Нового Света, предвкушая, что двадцать восьмое лето станет особенно жарким.