- Знакомьтесь, это ваш рабочий, Геннадий Алексеевич Милованов.
Невысокий чернявый мужчина лет сорока с небольшим протягивает левую руку:
- Женя.
- Дмитрий. А почему Женя? Сказано было Геннадий.
- Привык. Зовите Женей.
Пожимаю руку и смотрю на правый рукав. Пусто до самого плеча.
- Да вы не волнуйтесь, я и левой справляюсь.
Улыбка открытая, взгляд чуть испытующий, с добрым теплом изнутри. Стальные фиксы находятся именно там, где надо. Дань времени, мода мужская, знак причастия к миру блатных и тянувших срок. Ну, что ж, в работе познакомимся поближе.
- Сегодня на полигоны не едем? - Женя не столько спрашивает, сколько утверждает, констатирует факт. - Тогда я пошёл. Заготовлю колышков. Если вдруг понадоблюсь - барачный дом у магазина, пятая квартира.
Понятно, что, даже имея теоретическую подготовку, одной левой невозможно вычерчивать схемы, а, тем более, горные планы, или заполнять таблицы вычислений. Но почему инвалида держат на работе?
- Не хочет Женя сидеть на пенсии, - Анна Алексеевна, главный маркшейдер прииска, машет рукой. - Говорит, что от безделья сопьётся. А держим не только из жалости. Сами увидите, как он работает на полигоне. Молодому и двурукому не угнаться.
- А как он потерял руку?
- Работал на промприборе, залез куда-то под вращающийся барабан. Вырвало с корнем. Он здесь смолоду, всю жизнь на одном прииске. Вылечился, выходить на инвалидную пенсию и уезжать отсюда не захотел. С одной рукой научился выполнять практически любую работу не хуже здоровых. Года три назад пришёл в маркотдел. Чуть полегче всё-таки.
Первый выезд и сразу далеко. Один из участков первого карьера отрабатывает месторождение за девяносто километров от посёлка. В конце месяца замер объёмов, съёмка отработанных площадей.
Приисковая "хозяйка" - старенький бортовой ЗиЛ - дотелепала до места назначения к вечеру. Ещё светло, но приступать к съёмке нет смысла. Не успеешь дотемна. До утра свободны.
- Петрович, я схожу на актировку, - Женя приволок откуда-то геологический лоток для промывки песков, сунул за голенище болотного сапога скребок.
- Что делать?
- Я же вольноприносительством занимаюсь. Подрабатываю маленько. Схожу пополощу.
- Можно и я с тобой? Ни разу ещё золота не видел. Интересно посмотреть как его моют. Может и помогу чем?
- Пошли.
Вольноприносительство - индивидуальная добыча золота. Законная. Работникам приисков разрешается в свободное время промывать пески на отработанных площадях. Добытое золото сдаётся в кассу. По рублю за грамм. Наличными.
Для этого надо написать заявление и получить документ, удостоверяющий твоё право на этот вид деятельности. И работнику приработок и прииску подмога в выполнении плана.
- Не забудь "Дэтой" намазаться, - Женя протягивает пузырёк с прозрачной, чуть маслянистой жидкостью, - сожрут комары.
Это точно. На полигонах, где открытые водоёмы большие и маленькие, вонючая болотная грязь вскрытых торфов, этих душегубов - мириады! И каждый, (точнее, каждая, комары-самцы питаются нектаром - джентльмены!), летит жалом вперёд, поджав коленки, чтобы приземлиться (или прикожиться?) на это, уже всаженное по самое некуда, орудие пытки. Ещё не села, а уже пьёт. "Дэта" ненадолго спасает. Правда, от неё мутнеют и трескаются стёкла наручных часов, но и комары чего-то боятся. На свежую "намазку" не садятся.
Идём напрямую, через реденький лесок тощих лиственниц, полянки кипрея на склонах отвалов, кустики голубики, между моховых кочек. Ковырни такую - под ней лёд из мёртвой воды. Вечная мерзлота. Поэтому и лёд считается мёртвым. Однако из такого льда получается замечательно вкусный чай. И вода необычная на вкус. Уж точно стерильная.
Нередко при вскрыше вечной мерзлоты обнаруживаются маленькие, похожие на ящериц, тритоны. Неизвестно, сколько тысячелетий провели они в замороженном состоянии, но, отогревшись под солнцем, оживают. Только долго жить не хотят. Все попытки удержать их в жизни терпят крах. Пробовали поместить их и в тёплую и в холодную воду - сутки, максимум, поплавают неторопливо и ...
Спускаемся к ручью. Называется он "Три медведя", хотя мишек здесь куда как больше. Вон на илистом бережке свежие следы. Мамаша со старшим сыном или дочерью бродили. Один след с хорошую столовую тарелку, другой поменьше. Рядом полевая горняцкая столовая: дощатая загородка на полозьях. С одного угла несколько досок вырвано небрежной медвежьей лапой - поленилась, видно, зверюга обойти загородку и войти внутрь через вход, по-человечески. Что поделаешь, она здесь дома, ей виднее. Пестун забавлялся несколькими забытыми алюминиевыми мисками - измятые, с глубокими задирами от зубов, они валяются рядом. Не исключено, что сейчас хозяева тайги разглядывают нас, укрывшись в ближайших зарослях кедрового стланика. Горняки рассказывают, что на один из полигонов каждое утро приходил молодой медведь, усаживался на борту и подолгу наблюдал за людьми. Прямо студент горного техникума на практике.
Полигон отработан чисто. Чётко очерченные контуры, плотик (ударение на втором слоге - поверхность коренных пород) зачищен до скалы. Только кое-где в углублениях сохранилась каменистая щётка. Эта щётка и есть вольноприносительский фарт. В таких местах могло остаться немного золота.
Женя упирает лоток одной стороной в камень, другую прижимает ногой и быстро нагребает в него пески. Потом, прижав к животу, несёт к ближайшей луже. Наполовину погрузив лоток в воду, начинает пробуторивать (размешивать с водой). Очистив большие камни, выбрасывает их. Снова работает нога. Прижав к ней лоток, он делает резкие возвратно-поступательные движения, размывая в жидкую грязь содержимое. Аккуратно слив воду, скребком счищает верхний слой. Постепенно в лотке остаётся совсем немного грунта. Движения становятся всё более бережными, лоток совершает замысловатые круговые движения, иногда выплёскивая наружу промытые пески. И вот финал: в поперечной борозде посередине лотка блеснули несколько крупинок! Размером с гречневое зёрнышко неправильной формы, с тусклым жёлто-красным блеском золотины не производят на меня никакого впечатления. Много позже, когда я увидел, как разгорелись глаза у молодого кавказца при виде горки золота в несколько килограммов, мне растолковали причину индифферентности: "Ты никогда не был богатым, не представляешь, что это такое. Поэтому тебе всё равно". Наверное, это правда. Женя достаёт из кармана латунную ружейную гильзу, заткнутую тряпочкой, открывает и ссыпает туда добычу.
- Ну и сколько, примерно, ты сейчас намыл?
- Грамма полтора-два. Не больше.
Поскольку лоток один, меня к промывке не допускают. Помогаю набирать пески, подношу к воде, иногда буторю самый верхний слой. Попробовал один раз промыть до конца - выплеснул в лужу всю добычу. Сноровка нужна немалая.
Женя упарился, снял рубашку, работает голым по пояс. Комарихи покрыли его сплошным серым слоем. Мне уже не помогает ни "Дэта", ни одежда, машу руками, хлещу себя сорванной веткой, не столько работаю, сколько отбиваюсь. А Жене хоть бы хны! Похоже, у него с этими кровожадными дамами полный консенсус!
- Как ты терпишь?! - недоумеваю, со страхом взирая на копошащуюся толстую живую рубаху.
- Не кусают они меня, - невозмутимо отвечает старатель, продолжая спокойно своё дело, - у меня, наверное, не столько крови, сколько спирта. А они непьющие.
Не знаю, не знаю... Недавний случай: на Таскане мужик по пьяной лавочке решил наказать жену за то, что пила, от него не отставая. Вывел в тайгу и привязал к дереву. Допив остатки в одиночку, сжалился, пошёл освобождать. Опоздал. Крылатые подружки высосали из жены всё жидкое, вместе со спиртом.
Присели перекурить. Женя осматривается вокруг себя, спрашивает:
- Хочешь, золотину найду? Не вставая?
- Где? Прямо здесь? На голом месте?
Усмехнувшись, Женя протягивает руку, выковыривает несколько каменных пластинок и начинает осторожно очищать их от влажного грунта.
- Смотри, - на ногте большого пальца грязно-жёлтая блёстка.
- А ещё?
- Здесь больше нет.
- Ты что, видишь сквозь землю?
- Не знаю, но я чувствую, где надо искать. Почти никогда не ошибался.
Утром идём на замеры. Для съёмки полигона надо разметить его площадь колышками на квадраты со стороной двадцать метров. С достаточно большой точностью. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что надо минимум пару раз переставить теодолит и проложить пару створов, для базиса. Женя говорит:
- Хватит одного створа. Я с него весь полигон разобью рулеткой.
Слушаюсь его, но в конце съёмки беру несколько пикетов для контроля. Потом, вычертив план, убеждаюсь: Анна Алексеевна права, с таким глазомером и сноровкой Женя - незаменимый помощник для любого маркшейдера.
Зима. Работаем на вскрыше торфов. За бортом - от сорока утром до тридцати пяти в полуденную "жару". Карандаш замерзает так, что графит не оставляет на бумаге следов, а рвёт её. Пальцы, которым положено держать этот самый карандаш, становятся на него похожими: не гнутся. Кажется, что даже глаза замёрзли и не хотят вращаться в своих орбитах. Кое-как записав несколько отсчётов, бежим в тепляк отогреваться для очередного забега. Знаете, какой чай самый вкусный? Круто заваренный в жестяной банке, накрытой рукавицей, на буржуйке в тепляке, после недолгого выхода в открытый космос.
Потягиваем маленькими глотками спасительное средство, чувствуя, как глубоко внутри возрождается тепло жизни. Женя рассказывает:
- Не знаю, или кто меня заложил, или сам засветился, только взяли со всей добычей. Ничего продать не успел.
- А кому продать-то собирался?
- Вот прям щас и расскажу, - Женя улыбается, - я их на следствии не выдал и никогда никому не скажу. Эти люди и сейчас работают на прииске. Так что голова дороже. Ну вот. Работал я тогда на съёмке золота. Ну, взяли меня, металл я сразу отдал, это дело такое: больше врёшь - больше получишь. Пришло время - повезли на следственный эксперимент. Приехали на промприбор, я залез в шлюз, пробуториваю, коврики встряхиваю, а вокруг милиция, понятые, фотограф со всех сторон щёлкает. Чтобы момент не упустить, когда я самородки припрячу. Жарко, пот льёт, а рука-то одна. Скребок брошу, пот с лица вытру и дальше. Минут через десять говорю: готово.
- Что готово? - спрашивает следователь.
- Украл.
- Как?! Где?!
- Вот, во рту.
Так и не получилось у них настоящей фотографии. Заставили потом повторить всё в замедленном темпе. Чтобы все увидели.
Я и правда ничего не скрывал, поэтому получил по минимуму - семь лет. Оттарабанил от звонка до звонка и вернулся. Куда уезжать-то? На материке ничего и никого нет. Ничего, нормально.
Женя переводит дыхание, ставит кружку с чаем на столик. Не поднимая головы, открывает висевшую прямо над ним аптечку первой помощи и выгребает несколько упаковок таблеток. Не глядя, разрывает упаковки, высыпает таблетки на ладонь. Ещё разок глубоко вздохнув, глотает все сразу, запивает глотком чифира и, откинувшись к стенке, затихает, закрыв глаза.
Я уже знаю: ближайшие полчаса Жени здесь не будет. Улетел.
Проходит время, тело моего помощника содрогается, он открывает глаза. По лицу ручьями струится пот, руки ходят ходуном, голова мелко подрагивает. Несколько минут Женя бессмысленно вертит ею, потом замечает нас.
- Щас, Петрович, щас. Ты не ругайся, всё сделаем. Щас...