Жила-была какашка. Родилась она в укромном отхожем местечке, где и созрела как личность. Там было тепло и уютно. Там жужжали мухи, порой переводя дух в удобных паучьих гамаках. Ну ладно, не переводя, а испуская, но всё же в гамаках. Наверху постоянно менялись лица... ну ладно, не лица, но всё же менялись. Внизу - шлеп-шмяк - расширялось общество, внося свежие веяния... ну ладно, не свежие, но всё же - из обширного внешнего мира... ну ладно, из многих тесных внутренних, но всё же веяния. А главное - там незаметно накапливались новейшие журналы и газеты. Попадались и старые книги. Из всего этого какашка узнала, что за жизнь бурлит за краем очка - в мире, в десятки, а то и сотни раз шире и глубже родного сортира.
Какашка жила неторопливо. В наш беспокойный век она пользовалась редкой привилегией: не спеша заниматься самосовершенствованием. С наслаждением читала тексты, рассматривала иллюстрации, пробовала на вкус мир с глубин самого дна отхожей ямы вплоть до заснеженного пика телебашни. Какашку полностью захватила бурная и насыщенная виртуальная жизнь: реалити-шоу, балы звезд, конкурсы красоты, рекламы дезодорантов и жевательной резинки... А что до этой рекламы: та понемногу вносила в жизнь какашки смутную тревогу. Аромат пота, свежее дыхание... Казалось, вся жизнь за очком вертелась вокруг благоухания как центральной оси.
И жизнь какашки в удушливом мраке утратила смысл. Она поняла: если не вырвется из зловонной ямы и не выйдет в гламурное общество, то все ее широкие познания, вся ее начитанная интеллигентность пойдут коту под хвост. Ну ладно, не коту - но определенно под, будь там хвост...
И какашка вышла в свет. Она наряжалась и украшалась, пела и танцевала, избирала и избиралась, писала и описывалась, обвиняла и обвинялась, ею восхищались и ужасались, ее пародировали и стремились на нее походить, о какашке узнали широкие массы разных народов, на ее биографии зарабатывали деньги и теряли жизни. Какашка мелькала с телеэкранов и обложек журналов, о ней постоянно всё узнавали... даже ее соплеменницы в родной помойке. И завидовали ей.
Но горечи за ослепительной улыбкой какашки не видел никто. О ней знала только она сама. Ведь она стремилась вовсе не к тому, чего достигла. Благовоние - вот, что заставило ее выбраться из отхожей ямы и предаться неутомимым исканиям. А оказалось - врут журналы и книги, врет телевидение и радио, врет реклама и всё. Где бы какашка ни появлялась, везде почему-то... говном воняло. И какашка не сидела, сложа свои какашечьи ручки: она суетилась, рвалась, искала... Но - чем больше она шевелилась, тем сильнее воняло.
И наконец, славой и завистью обвитой, она вернулась в родной сортир, где уже сменилось много поколений.
- Ну, как там, как? - расспрашивали другие какашки, одна другой свежее, кто еще с паркóм.
- Нет ничего лучше дома, - мудро ответила какашка с многозначительной скукой в голосе. - Вроде красиво всё в этих журналах. Только на картинке и в тексте ж не видно - там то же, что у нас: говном воняет.