Послышался звук открывающейся двери и я раздался до боли родной голос мамы:
- Юра-а-а! Ты дома?
Потом раздалось папино покашливание.
- Бух-бух-бух.
Сдерживая слезы я выкрикнул бодрым голосом:
- Дома, мам! Я...я...я на кухне...ужинаю.
Вскоре я услышал шарканье маминых тапочек. Когда она появилась на кухне, я непроизвольно вскочил из за стола. Мама была одета в простенькое платье в горошек с откладным воротником.
- Ты, что, сынок, весь день голодным был?! Разве так можно? - запричитала она.
Мама умерла много лет назад. Ей было шестьдесят пять. Память стерла черты ее лица. Увидев живую маму молодой я не смог сдержаться. Выскочив из-за стола, бросился к ней, упал на колени, уткнулся в платье и разрыдался.
Она растерялась, обхватила мою голову и стала быстро гладить.
- Ты, что, сынок? Что с тобой? Я же не ругаю тебя, Юра, сыночек, я... я просто спросила... Коля! Коля! Иди же сюда! - громко позвала она папу. - С Юрой что-то случилось!!!
На кухню вошел папа. Я успел рассмотреть его салатовую рубашку и серые широкие послевоенные брюки, которые он носил до сих пор.
Увидев сквозь слезы папу, я еще громче завыл. Внутренний голос подсказывал мне, чтобы я немедленно перестал плакать, но я ничего не мог с собой поделать. Слезы потоком стекали по щекам.
Отец видя меня в таком состоянии, тоже растерялся.
- Марусь, да что случилось-то тут? - срывающимся голосом произнес он, - отчего он так плачет? Что ты ему сказала?
- Ничего не сказала. Только спросила почему он ужинает так поздно, а он сразу в слезы! - стала оправдываться мама.
Она обхватила мою голову и прижала к груди.
- Ох, да что же это такое? - запричитала она.
Потом оторвала от себя и пристально посмотрела в глаза.
- Может тебя кто обидел, сынок? А? Ты скажи, не бойся...я...я..я...
Увидев родное мамино лицо так близко, я разревелся еще сильнее.
Мама крепче прижала мою голову к себе и раскачивалась.
- Ох, горюшко ты мое. Да что же с тобой случилось-то?
Вдруг она внезапно остановилась и повернув мое лицо к себе спросила:
- Сынок, а почему у тебя правое ухо такое горячее и... красное?
От неожиданного вопроса, я замолчал, не понимая почему мама спрашивает об этом. Каким цветом было мое ухо я не видел, но то что оно было горячим - почувствовал.
- Ты посмотри, Коль, какое у него красное ухо, как будто кто-то драл его! - произнесла она так громко, как будто папа был не рядом с ней, а находился где-то далеко.
- Юра, кто трепал тебя за ухо? - вкрадчиво спросила мама.
- Никто не трепал...может... я просто натер ухо рукой!
- Ох, нет, сынок, рукой так не натрешь! Скажи мне правду, сынок. Не бойся. С кем ты играл во дворе? - продолжала допрос мама.
Я не знал что ей ответить, но понимал, что мама на этом не остановится.
- Я жду ответа, Юра.
- Сначала я сидел в грибке с Витей Колупаевым, потом... потом пошел к Вовке домой. - Про поход в кино и вылазку в "зону" я не стал упоминать.
- Который Вова? Как его фамилия? Петров? - перебила мама.
Странно, но фамилия Вовки, с которым я сидел за одной партой до пятого класса, напрочь выскочила из головы.
- Это был Вова Петров? Да?
Я кивнул, в надежде что на этом допрос закончится.
- Так, - продолжила мама, - и что вы делали дома?
- Играли.
- Понятно, - констатировала мама. - Вы там набедокурили, значит. Да, да я знаю ваши игры. Не смотри так на меня. Пришла тетя Люба на Вовку спустила собак...а тебя потрепала за ухо. Так было дело?
Плакать я уже перестал и с трудом держался, чтобы не разреветься, поэтому опять кивнул. Что я мог еще сказать? Если ухо было красным, значит кто-то его драл. И этим "кто-то", конечно, должна была быть тетя Люба, не Вовка же. Притом я видел, что маме почему-то очень хотелось, чтобы это была именно тетя Люба.
- Ты уроки сделал? - вдруг спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
- Вот и ладно, - произнесла она в задумчивости. Вытерла ладонью слезы с моих щек.
- Давай-ка, садись за уроки, а я... я кой куда схожу и быстро вернусь.
Когда дверь за мамой закрылась, я посмотрел на папу. По его лицу я понял, что он не одобрял ее уход. Мы немного помолчали.
- Что случилось? Что-нибудь серьезное?
- Нет. Все нормально. Просто я...ну вообщем, не знаю сам...
- Папа улыбнулся и погладил меня по голове.
- Три к носу сынок, все пройдет. У меня тоже такое было...когда был в твоем возрасте. Не переживай. Все утрясется.
Папа посмотрел на сковороду.
- Ты, что котлеты холодными ел?
- Да. Я люблю холодные котлеты.
- Правда? Что-то не замечал.
Он подошел к окну и открыл форточку.
- Теплынь-то какая. Вот тебе и сентябрь. Температура воды в Волге двадцать градусов! Когда такое было, уж и не помню. Ладно. Соловья баснями не кормят. Вон, темнеет уже. Уроков то много задали?
- Средне.
- Ну, тогда пошли делать уроки.
У дверей в комнату на полу стояла хозяйственная сумка из которой торчала свекольная ботва рядом стоял трехлитровый бидончик.
- Должно быть подарки от Тети Кати, - догадался я.
Тетя Катя Давыдова была близким другом нашей семьи. Она работала с мамой в "шарашке" где варили квас. Мне случалось бывать у мамы на работе. Многое я уже забыл, но как мама ловко справлялась со своими обязанностями в котельне - помню хорошо. В маленьком цеху варили не только квас, еще изготовляли грушевый напиток "Дюшес". Я обожал его. В цеху работало несколько человек, они же разливали в цистерны квас. В конце смены каждый из работников шарашки "прихватывал" домой бидончик с квасом и несколько бутылок грушевого напитка. Мама с тетей Катей были не исключением. Начальник квасного производства Нестор Иванович Гуда, смотрел на это сквозь пальцы. Такое уж это было время. К "несунам" относились снисходительно.
Тетя Катя и ее муж Павел Иванович, судья всесоюзной категории по хоккею, были гостеприимными людьми и щедро одаривали моих родителей. Иногда и мне что-то перепадало от них. Помнится, Павел Иванович подарил мне коньки "канадки". По тем временам это был бесценный подарок. На таких коньках катались только мастера спорта. Купить "канадки" было невозможно так как их не было в продаже. Коньки были на несколько размеров больше, но это меня нисколько не смущало. Я натягивал три шерстяных носка, потуже зашнуровывал ботинки и шел на площадку играть в хоккей. Все дворовые мальчишки завидовали мне. Несмотря на тройной носок, коньки все же болтались на ноге. При резких поворотах маленькая ступня предательски вылазила из ботинка. Но разве можно было сравнить эти коньки, с тем, на чем я катался раньше. Играть в хоккей я начинал на "снегурочках" потом на "ножах", коньках, которые мне купила мама в комиссионке. Из за "ножей" меня не принимали играть, так как после разгона я не мог остановиться и врезался сугроб или в кого-нибудь из играющих, чем всех приводил в страх.
Вернувшись с кухни, папа включил свет и все вокруг осветилось в розово-желтый цвет придав всей комнате праздничный вид. Стало уютно и тепло.
- Садись за уроки, сынок, а я пока разберу подарочки от тети Кати.
Он взял хозяйственную сумку и пошел с ней на кухню. Я стал озираться по сторонам в надежде найти школьный портфель. В комнате его не было. Я вспомнил что видел его у вешалки.
Выложив все школьные принадлежности из портфеля на стол я поймал себя на мысли что эти вещи принадлежали не мне теперешнему, а какому - то другому мальчику. Рассматривая пенал я не заметил как в комнату вошел отец. В руках он держал кружку и небольшой газетный сверток.
- Это тебе подарок от Тети Кати. Дюшес с двойным сиропом!
Я отлебнул из кружки и зажмурился от удовольствия. Вкус был изумительный. Я осушил кружку залпом.
- Еще? - улыбаясь, спросил он.
Я кивнул. Вторую кружку пил не торопясь, смакуя каждый глоток.
- А вот это ты никогда не видел. - Папа развернул газету и положил на стол связку из трех зеленых бананов. - Знаешь какое название у этого заморского фрукта?
- Конечно знаю - это бананы! - с улыбкой сказал я. Отец и представить не мог, что через пятьдесят лет бананы будут продаваться на всех углах и стоить намного дешевле картошки.
- Молодец! Угадал. Это подарок от Павла Ивановича. Он привез бананы с юга. Они пока не съедобны, потому что еще зеленые. Я их сейчас заверну в мамину косынку и... положу куда нибудь в темное место. Через несколько дней бананы дозреют и мы попробуем их. - Отец посмотрел на меня. - Ладно, не буду тебя отвлекать. Давай занимайся.
16.
Я разложил учебники и тетради на столе. Справа от себя поставил чернильницу непроливайку и пенал. Взял новенький дневник синего цвета. На титульном листе было написано.
ДНЕВНИК
Ученика 3 "Б" класса
88 средней школы Кировского района.
Кашкина Юры
на 1961/1962 учебный год
Открыв дневник, я увидел два столбца с перечислением предметов и именами и фамилиями преподавателей:
1. Русский язык Нина Григорьевна Скивко
2. Пропись Нина Григорьевна Скивко
3. Чтение Нина Григорьевна Скивко
4. Математика Нина Григорьевна Скивко
5. Рисование Жанна Сергеевна Суркова.
6. Пение Эльвира Борисовна Эстрина
6. Труд Владимир Иванович Сидоренко
7. Физкультура Сергей Иванович Максимов.
Информация была бесценной, поскольку я смутно помнил имена учителей.
Левая страница оказалась пустой - на правой заполнено только два дня.
1 сентября Пятница.
Торжественная линейка. Классный час.
2 сентября Суббота
Чтение,
Русский,
Пение.
Физ-ра
Шестидневка! Воскресенье - выходной. Ладно, посмотрим как прошла прошлая неделя. Переворачивая страницу, я знал что ничего хорошего там не увижу. И точно - страница пестрела красным цветом, замечаниями классной ...Нины Григорьевны Скивко. Так, посмотрим, что она пишет.
А ведь и правда, каракули еще те и как она их разбирает?
Четверг. Опоздал на физкультуру. Не принес форму.
Суббота. Где белая бумага, клей и ножницы?" - это писала уже не Нина Григорьевна, подчерк другой. Скорее всего эта запись учителя по труду. Последняя запись была написана не красными чернилами: "РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ. 16 СЕНТЯБРЯ. ПЯТНИЦА, роспись родителей обязательна. Н.Г."
Да, для первой недели замечаний многовато. Оценки тоже плохие, нечем похвастаться. Четыре тройки. Одна даже с минусом за пропись. Четверка за физкультуру. Завтра пойдет третья неделя. Переворачиваю еще страницу.
Что нам задали я знаю. Больше половины домашки мы сделали с Вовкой, остается переписать в тетради. Вот на этом этапе придется попотеть, так как перьевую ручку я не держал в руках аж полвека! Звучит внушительно. "ПОЛВЕКА!"
В комнату с книжкой в руках вошел отец. Чтение книг было его страстью. Как только появлялась у него свободная минутка, он брал в руки какой нибудь потрепанный детективчик и начинал читать.
- Что-то не так? - спросил отец.
- Нет, все нормально. Просто думаю с чего начать?
- А чего тут думать. Начни с того что полегче.
Он подошел к столу и взял дневник, сел напротив меня, открыл и стал читать.
- Вижу у тебя, сынок, "красная неделя" была. - сказал он глядя в дневник, - замечаний воз и маленькая тележка: "дверь держишь, форму не взял, "труд" прошел в холостую. Не многовато ли за неделю, а?
Я молчу.
Отец опять смотрит в дневник.
- Вот в пятницу родительском собрание. Опять краснеть придется, - Подай ка карандаш.
Я беру из пенала карандаш и протягиваю ему. Отец размашисто расписывается. Вкладывает его в дневник и кладет передо мной.
Выжидательно смотрит на меня. Я сижу опустив голову, сдерживая себя чтобы не заплакать.
- Постой, уж не из-за этого ли ты так разревелся, а?
- Ай, да папа!" - думаю я. - Лучшего объяснения моей слезной истерики не придумать. Не знаю, поверит ли этому мама? Конечно, нехорошо врать, но кто не врал в детстве?"
- Из-за этого, - говорю я.
- Понятно. - Отец встает, обходит вокруг стола и опять садится.
- Давай сделаем так. Маме, про твои "геройства" в школе, говорить не будем, но и ты меня, сынок, не подведи. Следующую неделю отучись так, чтобы мне не стыдно было идти на собрание. Договорились?
- Договорились, - говорю я. - Хорошо, что папа не спросил про ухо.
А правда, отчего вдруг ухо покраснело? Я стал вспоминать, что делал весь день. Поход в кино, вылазка в "зону," геройское возвращение, обнимашки. Стоп! А ведь кто-то из ребят на радостях прикладывал к моему уху большую морскую раковину - послушать прибой! Кто же это был? Худой как жердь. Как же его имя? Кажется, Валька. Точно! Валька Иванов. Я еще отмахивался тогда, не до того было. А что? Все выходит! Если большую раковину прикладывать к уху несколько раз, то, конечно же ухо покраснеет. Вот и ответ на мамин вопрос.
Я положил перед собой тетрадь , открыл пенал, достал коробку "пионер" с новыми перьями. Писать при папе не решился, побоялся что он увидит как я сажаю кляксы. Надо потянуть время и дождаться, когда он займется чем нибудь. Я достал из пенала точилку "рыбка" и стал точить карандаш. После нескольких движений стержень сломался. Папа перевел взгляд с книжки на меня. Встал из-за стола и ушел в другую комнату. Через минуту вышел с перочинным ножичком. Я вспомнил, как в детстве он учил меня точить карандаши ножом. Может сейчас я как раз присутствую при этом историческом событии. Отец взял в руки карандаш.
- Смотри как надо точить. - Кладешь карандаш на
подушечку указательного пальца левой руки и аккуратно лезвием ножичка стачиваешь верхнюю часть карандаша.
Я с интересом наблюдал за его работой. Отец любил все делать обстоятельно. Чтобы придать "товарный вид" карандашу, он сдул пыль и протер заточенную поверхность большим пальцем так, что она заблестела, как будто ее натерли маслом.
- Ну как? Принимаешь работу?
Я прикоснулся к острому как игла стержню:
- Здоровецки, пап, садись, пятерка! - Отец засмеялся.
- Это что-то новенькое. Такого я еще не слышал. Ну, давай теперь ты попробуй. - сказал он, усаживаясь на свое место.
Я вытащил из пенала новый карандаш, закрепил его между тонкими детскими пальчиками, взял отцовский ножик и начал осторожно точить. Отец внимательно наблюдал за моей работой.
- Помогай большим пальцем, сильно не дави, - подсказывал он.
Делаю вид, что мне дается это нелегко, хотя могу заточить любой карандаш не хуже чем он, потому что всю жизнь точил карандаши ножиком, по его примеру. Жалко, что не могу сказать ему об этом сейчас.
Папа взял карандаш из моих рук придирчиво стал рассматривать его.
- Карандаши всегда точи ножиком. Все эти точилки одно баловство. Из-за них карандашей не напасешься. - сказал он, протягивая мне карандаш. - Пятерку не могу поставить, но для первого раза неплохо. Ставлю твердую четверку! Ножичек можешь оставить себе. Храни его дома, в школу не бери, а то нам с тобой от матери достанется.
Отец встал из-за стола и ушел на кухню.
У меня появился шанс опробовать перьевую ручку. Я обмакнул перо в чернила и стал писать. В первом же предложении сделал несколько мелких клякс и одну большую, дугообразную кляксу, напоминающую по форме озеро Байкал. Вспомнил что кляксу можно убрать промокашкой. Свернув нежную бумажку уголком, приставил к кляксе. Промокашка медленно впитала чернила и не позволила кляксе расползтись. За обезвоживанием чернильной кляксы "Байкал", вспомнилось как мы использовали промокашку в школе. Рисовали рожицы на ней, писали записки, делали шарики и плевались через трубочки.
Своей работой я был доволен. Конечно, клякса в размере не уменьшилась, но зато поблекла, потеряла сочный цвет и стала не очень заметной.
Переписывание задания "В лесу" меня захватило не на шутку. Появился азарт. Я заметил что при переписывании мой язык повторял движения выводимых пером букв. Детские пальчики быстро вспомнили чему их учили много лет назад. Когда перо опускалось вниз, они делали "нажим"- верх выводили тонкие "волосяные" линии. За все время переписывания я не поставил ни одной кляксы, потому что сообразил, что после макания в чернильницу надо поднять перышко и подождать пока лишние чернила стекают в чернильницу и только потом приступать к написанию слов.
17.
За переписыванием я не заметил прихода мамы. Она стояла на пороге комнаты и смотрела на меня. При виде мамы у меня из глаз поползли слезы. Чтобы не разреветься опять я выскочил из-за стола, бросился к ней, уткнулся ей в живот и затараторил:
- Мам, мам, я вспомнил почему ухо стало красным. Вальке Иванову папа привез с юга большую морскую раковину, и он всем ребятам прикладывал ее к уху, чтобы мы могли послушать шум морского прибоя. Мне он прикладывал раковину к уху больше всех. Вот ухо, наверно, и покраснело от этого ...и стало теплым! - закончил я.
Мама продолжала смотрела на меня сверху вниз и молчала, потом вздохнула и покачала головой.
- Честное пионерское, мам, - сказал я и отдал честь.
- Так ты еще не пионер! - удивилась мама, - ты октябренок. В пионеры вас будут принимать только в апреле.
- А...а ...пионерская клятва сильнее октябренской в тысячу раз! Я нарочно так сказал, чтобы ты поверила мне.
- Ладно, - устало сказала мама, - Раковина, так раковина. А почему ты так разревелся!?
- Не знаю мам. Просто сильно соскучился по тебе и по папе.
- Ох, Юра, Юра, что-то ты хитришь! - сказала она и направилась к шифоньеру. - Давай заканчивай делать домашнюю работу и спатеньки. Нам с папой завтра рано вставать на работу.
Она сняла с вешалки мою школьную форму, подошла к столу, пододвинула ближайший ко мне стул и аккуратно повесила ее на спинку. На сиденье положила ремень и фуражку с кокардой. Я вспомнил, что это был ежевечерний мамин ритуал. Она чистила мою гимнастерку от многочисленных клякс и школьной грязи, гладила брюки и следила за чистотой воротничка. Мне вдруг стало жалко маму, за то что я ей в детстве доставлял столько хлопот. Потом она взяла с тумбочки будильник, привычным движением завела его и поставила около меня на стол.
- Ну, я пошла спать. Раскладушку сам разберешь. Спокойной ночи. - Она чмокнула меня в щеку и ушла в спальню, а я с любопытством уставился на школьную форму серого - голубого цвета. Сейчас такой формы и в музее не сыщешь. На гимнастерке, с белым чистым воротничком и тремя блестящими пуговками, слева красовалась металлическая октябрятская звездочка, а на потемневшей латунной бляхе и кокарде была символика - листьев какого-то дерева и буква "Ш". Буква могла означать "Школу", а что означали листья я не знал. Завтра в этой форме мне предстоит идти в школу.
Будильник был заведен на пол восьмого. Значит начала уроков в восемь или в полдевятого? Скорее всего в восемь. Мама не будет заводить будильник с таким запасом. У меня на все про все будет полчаса. Придется подсуетиться. Думаю, что уложусь в "норматив".
Из кухни с кружкой чая и книгой под мышкой, вернулся отец.
- Ну, как уроки, продвигаются?
- Продвигаются, - пробубнил я.
- Ну, вот и хорошо, - отец открыл книгу, отложил в сторону закладку и не отрываясь от чтения стал помешивать ложкой чай. Мешание затянулось. Меня оно не раздражало, даже наоборот радовало. Я готов был слушать его хоть весь вечер. Когда я досчитал до пятидесяти, из спальни донесся недовольный мамин голос:
- Ко-о-о-ль, иди сюда.
Папа встал и пошел в комнату. Послышалось мамино шипение. Потом все стихло.
Папа вышел из комнаты, взял кружку и книгу.
- Давай не засиживайся. Заканчивай и спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, пап.
В спальне скрипнул стул, несколько раз звякнула ложечка и наступила тишина. Мамин разговор не прошел бесследно.
Правописание заняло много времени. После длительного перерыва писать перьевой ручкой было мучение. Пожалуй, это было самым сложным для меня. Поэтому на домашку ушло больше времени, чем я предполагал. Когда все было сделано, мне пришла мысль сравнить сегодняшнюю мою мазню с предыдущим домашними заданиями. Почерки отличались. Наклон и размер букв был не такой, да и клякс больше. Если тщательно сличать, то можно заметить, что писал кто-то другой, но вряд ли кто этим будет заниматься. Не может же училка помнить почерк каждого ученика, а значит не стоит заморачиваться на такой ерунде.
Самое трудное, зубрежку стихотворения, я оставил напоследок. Открыв учебник "Родная речь"и найдя стихотворение, я был приятно удивлен. Автором "Осени" был А. Майков! Дело в том, что после ухода на пенсию у меня появились проблемы с памятью. Сначала я к этому относился с юмором, подшучивал над собой, но когда стал забывать имена знакомых, название улиц и номера телефонов, то забеспокоился. Жена посоветовала тренировать память по методике японских ученых, которые предлагали три доступных варианта. Я остановился на последнем - на ежедневном заучивании стихотворных текстов.
В домашней библиотеке нашел книжку со стихами русских поэтов и каждый вечер, перед сном, учил по одному четверостишью.
Начал с коротких стихотворений Пушкина, Лермонтова и ... дошел до стихотворения "Осень" А. Майкова. Оно мне показалось длинным, но я все же осилил его.
Прочитав знакомый мне текст я вдруг обнаружил, что стихотворение сокращено почти на половину. С одной стороны меня это обрадовало - меньше запоминать надо, но с другой - удивило. Почему текст сократили на половину? Пришлось вспоминать стихи из второй части. Первая часть была оптимистичной, радушной. Во второй, насколько мне удалось вспомнить, говорилось о печальном завершении жизни. Думаю, что авторы учебника не хотели "грузить" еще не окрепшие умы школьников строчками типа: "Смерть стелет... жатву свою." По моему правильно сократили.
Повторив стихотворение пару раз я сунул учебник в портфель. Все было сделано, пора и на покой.
Тихо, чтобы не тревожить родителей, я вышел в коридор, снял со стены раскладушку. Войдя в комнату остановился, так как не помнил куда поставить ее. У дивана? Глупо. Тогда зачем раскладушка, если можно спать на диване. Я оглядел комнату. Больше всего места было у окна. Спать удобно, я никому не мешаю, и мне, никто не мешает.
Прежде чем лечь спать, приготовил все к завтрашнему дню. Придвинул к раскладушке стул со школьной формой. Рядом с фуражкой поставил будильник. Шаровары и кофту сунул под стул. Посмотрел на ноги с обводками вокруг щиколоток. Следы от грязных кед. Хорошо что основную грязь смыл у Вовки, а то бы точно от мамы получил нагоняй. Улегся на скрипучую раскладушку и сразу почувствовал что чего-то не хватает. Конечно, же кубика. За многие годы ежедневный тренинг спидкубера стал привычкой. Вспомнив, что кубик находится в секретном сундучке в родительской спальне, расстроился. Придется засыпать без "соски".
Я лежал на спине и прислушивался к жизни за окном. По улице с шумом проезжали редкие машины. От их фар по потолку скользили уродливые световые блики. Слышалось цоканье каблуков об асфальт, проходивших под окнами редких прохожих, приглушенные разговоры и смех. Откуда то издалека донесся гудок паровоза и перестук колес движущегося состава. Звуки железной дороги слились со звуками шумной компании. Чей-то пьяный хохот перекрыл звучный голос поющей женщины. Когда подвыпившая компания достигла наших окон, я отчетливо разобрал слова песни: "Ой-ёй, в глазах туман, кружится голова...едва стою на ногах, но я ведь не пьяна". Мной вдруг овладело радостное чувство узнавания. Мне было так хорошо, как может быть только в детстве. Уличные звуки, блики бегущие по потолку комнаты, свежий осенний воздух с запахом осенней листвы, колышущиеся от легкого ветерка тюлевые занавески - убаюкали меня. Сквозь навалившуюся дремоту я услышал как на раскладушку тихо запрыгнул кот. Пуня осторожно забрался ко мне на грудь, поудобнее улегся, и включил свой "моторчик." От мурлыканья и кошачьего тепла я быстро заснул.