Федотов Александр Борисович : другие произведения.

Летние Грёзы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    и ревльность становится сном, и сон может быть ни в дугу...

   ЛЕТНИЕ ГРЁЗЫ
  
   рассказ
  
   В то лето совсем не писалось.
   И тема была, и сюжет вырисовывался. Но рука, сама собой, бродила по воздуху и опускалась в бессилии.
   Алексей маялся. Потоки кофе, чая, прогулки по Крюкову каналу до Мариинского театра и обратно, - не радовали его. Он стоял над парапетом, опираясь животом о чугунину, смотрел в воду канала и курил. Дым уходил куда-то вверх, а пуховая поверхность воды отражала только тлеющий огонёк сигареты. Так и мысли его тлели, не решаясь развернуться в нечто ощутимо-конкретное, с видимым результатом.
   А написать не пишущуюся повесть уже пришло время. И не потому что кто-то её ждёт, что где-то и с кем-то конкретно договорился и сроки, становятся именно фатальными сроками. А потому пришла пора графически изобразить на бумаге то, что в душе перебродило и готово вылиться в конечный результат. А вот не получалось. И может из-за того, что в душе именно, всё уже перебродило, материал перестал интересовать Алексея, как и сам процесс творческого порыва.
   Гуляя, как-то ночью, в районе Театральной площади, Алексей понял, что в Ленинграде он не напишет больше ни одной строчки. И пришла пора сменить не только обстановку, но и само место пребывания в этом относительном и планово прощитаном компьютерами мире.
   Решение пришло. Но и встал вопрос: "А куда ехать?"
   Лето висело над Невой, и белые ночи приводили то на Балтийский вокзал, а то на Финляндский. Алексей стоял у расписания железнодорожного движения, потом шёл на платформы и провожал отходящие поезда.
   Однажды, он даже не заметил, как переместился из кассового зала на платформу, и ощутил себя осознанно уже едущим, по-билету, в нужном кому-то направлении. Но ехал он почему-то одетый в костюм, с бельём в пакете и дипломатом рукописей, а в рундучке, под ним стояла пишущая машинка.
   Но почему он ехал к тётке на Урал, зная, что тётка уехала, и всё лето будет отдыхать где-то в Краснодарском крае? Надежда поменять одно одиночество на другое? Или только расчёт на возможные изменения в поиске внутреннего себя?
   А в купе шла пьянка. Из отпусков возвращались Уральские пролетарии, которые истосковались на кабачковой икре и макаронах и сейчас уплетали в обе щеки колбасу и сыр, и всю дорогу, от того времени, как сели в вагон, и до той секунды, пока из этого вагона не выходили на своей станции, - пили водку. Пили её столько, сколь привыкли пить из поколения в поколение, всю свою жизнь, - то есть без меры.
   Да. А вот что там с героями повести в это время происходило? Может они тоже двинулись в путь и стоит только записывать за всеми ихними тело- и душе-движениями?
   Алексей лежал на полке, отвернувшись к перегородке, и делал вид, что спит.
   А в тамбуре курили. В вагоне-ресторане пили. Где-то цыгане ходили по поезду, и профессиональные картёжники добивались своего сладкими речами.
   Поезд подошёл к вокзалу вечером. Алексей, вместе со своими вещами, сел на припозднившийся автобус. Он знал адрес своей двоюродной сестры.
   Объяснения Алексея родственники восприняли осторожно, но ключ от тёткиного дома дали, правда, предупредив, что продуктов в доме нет, а соседи иногда в "поддатом виде" не прочь и на огород чужой сходить за закуской. Но Алексей со всем высказанным ему был согласен, и на любое замечание только широко улыбался.
   Стояла глубокая ночь, когда Алексей добрался до пригородного посёлка, нашёл нужную улицу и нужный дом. Ключом он умел пользоваться. И затягивающая в себя пустота распахнулась перед Алексеем в притихшем пространстве.
   Пустой дом. Сумерки белых ночей. Туман над стоящим за окном лесом.
   Алексей поставил вещи в комнате на пол. Сам сел на кровать. Закрыл глаза.
   И, почему-то, легко думалось. Ромбики и кубики складывались в затейливую картину, а застоявшийся запах необитаемого дома только бодрил воображение.
   И приснился Алексею этот же самый дом в котором он поселился, только несуществующая лестница вела из дома на чердак. А на чердаке открывались перед ним комнаты, одна за другой, стоявшие и открывающиеся буквой "г". Но не своим расположением примечательны были комнаты, а тем, что в них, как раз, и находились те самые вещи, которые нужны были Алексею, и, почему-то, в обычной жизни, которые у него отсутствовали. Но что же, конкретно, это были за вещи, - утром Алексей так и не смог вспомнить.
   Звенящая тишина стояла в доме. Утренняя свежесть дурманистым потоком врывалась в открытую форточку и взбадривала сознание.
   Алексей встал, умылся, слегка физически размялся, перекурил. Потом он разложил нехитрые свои вещи, а пишущую машинку поставил на стол - на её новое рабочее место.
   Да. Думалось легко. И рука сама взяла лист бумаги и вставила в пишущую машинку.
   "...И кто знает: сижу ли я на улице Горького, в подземном переходе нга Невском или пристроился в метро с булкой хлеба в руках, кто знает, - о чём я сейчас думаю. И никто мне ничего не скажет, если я открою тетрадь и буду тут - при всех посторонних что-то записывать, пляшущим почерком. И никто мне ничего не скажет. А я буду писать свою маленькую повесть, которую, почему-то, хочется назвать последней..."
   Алексей прервался. Встал. Вышел из дома в крытый двор и прошёл к задним дверям, которые вели в огород. Открыл двери. Дурман травы обволакивал голову. Дышалось легко.
   "Вот, наверное, от чего легко думается, - заметил сам себе Алексей, - живая трава веселит сознание. Может, и напишу свою вещь здесь, на чистом воздухе. Дай бог. Давно пора".
   Он потянулся, сделал пару шагов по направлению к скамейке. Сел на зелёной краской крашенные доски. Рука нащупала сигареты, спички. Алексей закурил и откинулся головой на стену дома.
   "Благодать!"
   Неделя прошло. И другая неделя окончилась.
   Стали подходить к концу деньги, которые Алексей взял с собой из Питера. И творческий запал, кажется, кончался, быстро истощив свои возможности.
   Повесть остановилась на втором десятке страниц, и дальше герои не хотели двигаться, словно их сковало чем-то клейким и аморфным.
   Алексей попробовал поменять сюжет. Нет. Не в сюжете, оказалось дело. Тогда он вместе со своими героями, прошёлся по фабуле. Да. Фабула. Возможно, в фабуле всё и дело. Надо посмотреть, как это делали местера, производя из одного дыхания невиданные шедевры и словопредставления.
   Алексей сидел за деревянным столом во дворе, и читал однотомним Иво Андрича, а в частности повесть "Проклятый двор".
   Вроде бы всё так просто и сюжета никакого, а как читается и какое мастерство!
   Алексей так увлёкся словесной игрой мастера, и разбором фабулы, что совсем не заметил, как к забору подошла соседка, что жила через пару домов, и которую звали, как узнал, совсем недавно Алексей, Машей.
   Маше было лет тридцать пять. Алексей уже знал, что её муж таксист, и они любили оба кирнуть. Вот, по поводу любимого дела, Маша и подошла вплотную к забору.
  -- Эй, сосед!
   Алексей неохотно оторвал глаза от интересной книги.
  -- Сосед, занимаешься? - спросила Маша.
  -- Занимаюсь, - растягивая буквы, ответил Алексей.
  -- Я, сосед, чего к тебе, - взялась руками за планку забора Маша, -
   Ты деньгами не богат?
  -- Нет, - покачал головой Алексей.
  -- Может, займёшь, сколько-нибудь?
  -- Нет. Нету денег.
  -- Ну, хоть немного, - не унималась Маша, - А мы тебе с получки
   отдадим.
  -- Ну, нет у меня.
   Алексей закрыл книгу, сложил в кучу все свои бумаги и ушёл в дом.
  -- Мы всегда отдаём, - неслось из-за забора, - Нам только до
   зарплаты перехватить.
   Алексей закрылся в доме, сел за пишущую машинку.
   "Может так и писать? - подумал он, - Герои всколыхнулись и захотели не того, что хотели раньше, а захотели они выпить".
   Пришлось набросать мысли на бумаге.
   А потом, уже лёжа в кровати, Алексей, читая Андрича, подумал:
   "И что надо было этой Маше? Денег? Или выпить? Или ей всё равно?"
   И опять энергичные сны преследовали его. А во сне повесть писалась сама собой, и логически ложились на листы слова, и предложения не заканчивались многоточиями...
   Резкий звонок всколыхнул сознание. Алексей дёрнулся и проснулся. Длинный протяжный звонок повторился.
   "Кто это?" - подумалось сразу.
   Нет. Надо вставать. Тут гадай, - ни гадай, - толку не будет.
   Алексей вышел в крытый двор.
  -- Кто там? - спросил он.
  -- Это я, - послышался хриплый шёпот из-за дверей.
  -- Кто я? - уточнил Алексей.
  -- Я. Не кричи. Соседка.
  -- Что надо?
  -- Не кричи. Открой. Я одна.
   Алексей, ничего не понимая, запахнул рубаху, спустился с крыльца и открыл дверь.
   В проёме стояла Маша. Она шатнулась и вошла во двор.
  -- Закрой двери.
   От Маши пахло лёгким перегаром и сигаретным дымом.
  -- Ну?..
   Алексей закрыл дверь на засов.
  -- Что надо? - спросил тихим голосом.
  -- Пойдём в дом.
  -- Пойдём, - не понимая, почему согласился, решил Алексей.
   Они поднялись на крыльцо и вошли в кухонную комнату.
  -- Что надо? - ещё раз спросил Алексей.
   Маша села на стул возле умывальника.
  -- Не кричи, - сказала она.
  -- Что, - не кричи. Сейчас ночь...
  -- Ну, и что ночь... Выпить хочешь?
   Вот ещё чего не хватало - пьянки на бытовой почве.
  -- Нет.
   Алексей взял со стола пачку сигарет и прикурил.
  -- Говори, что надо.
   Маша тоже взяла сигарету из пачки Алексея и прикурила от своей зажигалки.
  -- Ну, что ты стоишь, - сказала она, - Садись, что ли, рядом.
   На стол перед собой Маша выставила бутылку водки, в которой ещё колыхалось, что-то около половины веселящей жидкости.
  -- Давай знакомиться, - сказала она, - А то живёшь, а мы о тебе ничего
   не знаем.
   "Ничего себе, - подумал Алексей, - уединению и покою приходит конец. Если бутылка появилась на столе, значит ловить вдохновение завтра не придётся".
  -- Ну, что ты?
   Маша изящно стряхнула пепел в умывальник и провела свободной рукой по воротнику своей джинсовой рубахи. Две верхние пуговицы, как бы сами отстегнулись, и белый разрез вспыхнул своей неожиданностью в ночной темноте.
  -- Ты кем приходишься Андреевне? - спросила Маша, - Жилец?
  -- Племянник, - пожал плечами Алексей и сел рядом с Машей на
   стул, - А ты из милиции?
  -- Нет, не из милиции, - усмехнулась Маша, - Я так... соседка. А у
   тебя стакан хоть есть? - спросила она со вздохом.
  -- Стакан есть, - согласился Алексей, - Но сейчас ночь. Спать пора.
  -- Давай стакан.
   Алексей поморщился, но встал и достал из кухонного шкафа стакан.
  -- А себе? - настороженно спросила Маша.
   "Ну и чёрт с ним, - подумал Алексей, - Всё равно литература уже не клеится".
   Они сидели рядом.
   Маша разлила водку по стаканам.
  -- Ну, за знакомство, - сказала она, - тебя как зовут?
  -- Алексеем.
  -- А меня Машей.
   Стаканы встретились, звякнули в полной тишине. Алексей ещё успел подумать на тему своих смотрящих в этот момент на него героев, а потом забыл о них, вспомнил о Фолкнере, который даже за Нобелевской премией отправился в Стокгольм в пьяном виде, и выдохнув из себя воздух, осушил содержимое.
  -- Покурим?
  -- Покурим.
   Дым заволок всю кухню. Далёкие звёзды уныло мигали в ночи за окнами. "Какого чёрта?..."
   И рука у Маши скользнула опять по рубашке, и ещё несколько пуговиц отстегнулось. А другая рука, почему-то легла Алексею на колено.
   "Может она дура?"
   Или половицы в доме скрипят.
   Легко, конечно, было Дюма-отцу. Он как пишущая машина писал, а жил как локомотив - на полных парах.
   "А, была, ни была!"
   Алексей медленно поднёс свою руку к подбородку Маши и опустил её на белую кожу.
   Маша не вздрогнула и не напряглась. Она спокойно затянулась сигаретой и стряхнула ногтем пепел в умывальник.
   Алексей повёл ладонью по Машиной коже, спускаясь ниже. Кожа оказалась мягкой, шелковистой. Ладонь свободно разглаживала тонкие жировые складки и дошла до возвышенности грудей. Алексей захватил правую грудь в ладонь и осторожно провёл большим пальцем по соску. Сосок стал твердеть.
  -- Выпьем, что ли.
   Маша взяла в руки бутылку и разлила водку по стаканам. Но от объятий Алексея она не стала освобождаться.
   Свободной рукой Алексей взял стакан. Они чокнулись.
   Тишина стояла в доме. Просто в воздухе стояла тишина.
   Ладонь двигалась ниже и ниже. А потом поднималась выше.
   Так они курили, говорили короткими фразами, и пили водку.
   Когда водка была выпита, Маша потянулась, медленно встала и так же медленно пошла в комнату.
  -- Где тут у тебя можно отдохнуть?
  -- Да где, - там, - несколько растерялся Алексей.
   Она дошла до кровати, скинула с себя туфли и не раздеваясь, плюхнулась на одеяло.
  -- Я это...
  -- Принеси пепельницу, - затухающим голосом попросила Маша.
   В доме стояла полная тишина. Занавески плотно закрывали окна. Лишь летняя прохлада проникала через открытую форточку.
  -- Ну, ты как?
   Маша курила, стряхивала пепел в стоящую на полу пепельницу.
  -- Давай, ложись, подремлем...
   Алексей в темноте разделся и как-то не совсем ловко перескочил Машу, улёгся у окна и стал укрываться одеялом.
  -- Давай спать.
   Маша докурила, потушила окурок, перевернулась на бок, и скоро Алексей услышал ровный сап, нечто среднее между дыханием и вздохами.
   "Вот история, - подумал Алексей, - Как тут не разыграться фантазиям, достойным Мопассана?"
   За окном стояла тишина.
   Лёгкое дыхание ветра шевелило нечто во дворе. Старый дом погрузился в тотальную тишину и молчал.
   Со вздохом скрипнула половица в соседней комнате.
   Алексей лежал, думал неизвестно о чём, и покалывающий трепет пробегал по его телу.
   Сколько прошло времени в возбуждённом ожидании предполагаемых событий, - не знал никто. Может прошёл час, а может и больше.
   Алексей несмело зашевелился под одеялом, и его рука двинулась в сторону Маши. Он добрался до её плеча, мягкими подушечками пальцев прошёлся вдоль руки. Маша не реагировала. Её равномерное дыхание говорило о спокойном сне.
   Пальцы Алексея спустились ниже. Он осторожными, волнообразными движениями проник под складки Машиной рубахи и ощутил мягкий податливый живот, который приятно завибрировал под подушками пальцев.
   Движения становились ритмичней и настойчивей. Круговые движения пальцами то поднимались, то опускались по животу.
   Маша спала.
   Алексей придвинулся ближе. Его пальцы опускались всё ниже и ниже. Мягкая ткань нижнего белья подалась легко и непринуждённо. Вот пальцы скользнули ещё ниже, и Алексей ощутил жёсткую растительность, вольготно распушившуюся на жировом бугорке нижней части живота.
   Мягкими массирующими движениями он прошёлся по этой растительности и спустился пальцами ещё ниже.
   Длины руки уже не хватало и Алексей, стараясь не шуметь, всем своим телом сполз с подушки и оказался лицом рядом с Машиной подмышкой.
   Пальцы пошли по кожным складкам, провалились в них и попали в густую тёплую патоку. И сразу же Алексей ощутил, всем своим существом, одуряющий запах цветов, пыльцы, морского прибоя из которого выросло желание, которое будило все клетки тела, напрягая внутренние и внешние органы.
   Алексей прошёлся средним пальцем по патоке, дошёл до низа, вернулся, ещё раз прошёлся. Дурман заполнял голову, посылал сигналы, и оторваться от магического действия уже не было никакой возможности.
   Палец медленно и ритмично ходил по внутренней стороне кожных складок, со временем ускоряя и стабилизируя свой ритм.
   Прошло ещё какое-то время. Алексей не видел часов, да и не до часов ему было сейчас.
   Маша вздрогнула, напряглась, тело её выгнулось дугой, и совершенно не сонный голос её тихо и отчётливо произнёс:
  -- Как нежно. Как хорошо.
   Её рука нашла Алексея, легла ему на бедро.
   Они медленно ласкали друг друга. Потом куда-то подевалось одеяло, пропала одежда.
  -- Только медленно, - попросила Маша, - Очень медленно.
   И Алексей медленно вошёл горячим желанием и медленно стал двигаться в ритмичном оцепенении.
  -- Ещё, ещё...
   Ночь куда-то делась. Летние ночи, вообще-то, коротки. И за окном пробивались первые признаки рассвета.
  -- Ещё, ещё...
   И где-то в мире существовала музыка, где-то учёные мудрили над разрешимыми загадками и жила Великая литература. А в комнате старого дома ничего этого не было. В комнате стоял аромат опыляемых цветов и тонкий запах сигаретного дыма.
   Мягкая кожа Маши поддавалась под руками, и все её складочки поддавались рукам Алексея.
   И может кольцо времени возвращает всё на свои места, и небо в звёздах опускается на землю, а лебёдушки плывут по облакам, только потрясение охватывает тела неизвестно какой энергией и фейерверк огней разлетается во все стороны, заполняя собой всё пространство.
   Алексей напрягся до наивысшего предела, и всё его напряжение хлынуло водопадом, освобождая и от проблем, и от мыслей, и от ощущения реальности.
   Маша дрожала. Она прижималась к Алексею и молчала.
   За окном запела птица. По дороге проехала ранняя машина.
  -- Дай сигарету, - слабым голосом попросила Маша.
   Алексей оторвался, неуверенно встал на ноги, сделал пару шагов. Сигареты лежали на столе. Где-то тут лежала и зажигалка.
   Они закурили.
  -- Ты хороший, - сказала Маша.
  -- Ты тоже, - эхом отозвался Алексей.
   Мысли пропали. Да. Мысли пропали.
   Он водил рукой по Машиной груди, животу, спускался ниже.
   И снова появилось желание. И снова аромат земной благодати наполнил собой комнату.
   За занавеской уже совсем посветало.
   Маша, не стесняясь своей наготы, встала с кровати и стала одеваться.
  -- Спасибо тебе, - сказала она, - Мы соседи. Ещё встретимся.
   Они ещё покурили. Потом Маша ушла. Алексей закрыл за ней двери, вернулся в дом, очумело сел на стул в комнате, увидел перед собой пишущую машинку и глубоко зевнул.
   "Творческий процесс пошёл, - подумал он, - первая глава написана". И улыбнулся.
  
   Шепчут листья среди незрелых яблок. Они переговариваются между собой, с солнцем, с природой, и землёй. Интересно - о чём они говорят. Кошки вот тоже о чём-то мурлычат. Узнать бы точно: о чём. Может, они с космическим разумом беседуют, а на нас - людей, - смотрят прищуренными глазами, как на недоразвитых, и лишённых совершенства. А мы ходим среди них как профаны среди философов и городим собственные глупости, ни на что не годные, как только для газет, разговоров в трамвае и по телефону.
   Но и пару мыслей о сущности или бытие, - кого они интересуют? Ведь стихи читают поэты, которые эти стихи написаны, а художников подбивают на рисование исключительно той плоской иллюстрации, коей рады обыватели - пейзаж под родным окном или портрет любимого кота, именно низкий вкус этих самых обывателей и те деньги, которые они готовы выложить за созерцание любимой рисованной фотографии.
   Да. Опять вернулись к котам.
   Алексей сидел за столом и строчил на листах бумаги. Он старался, а у него ничего не получалось.
   Герои разбегались в разные стороны. Он хотел своих героев направить по пути своего сюжета. А они строили свой сюжет и нисколько не считались с желанием автора. Да и с фабулой происходило нечто совсем другое, чем было задумано по плану. Герои разговаривали, как им вздумается, вещи вытворяли ими же самими придуманные.
   Алексей сидел, курил и думал.
   Хорошо быть, конечно, реалистом. Всё тебе ясно. Вот люди, вот события. Бери их и описывай, только про законы драмы или комедии не забывай. Но как же подходить к тем же самым событиям в экспериментальном ракурсе? Например, в модернизме. Теперь события начинают колоться и герою могут высказываться на одной странице словами из разных эпох. Да и не только словами они могут высказываться.
   Вот герой открывает дверь, делает шаг и проваливается в своё прошлое. А в прошлом он находит будущее. Так может, за ненадобностью, выкинуть всё настоящее?
   Алексей посмотрел на окно. За окном стояла чернота.
   "Поздно уже, - подумал Алексей, - Надо спать ложиться".
   И резкий треск звонка поднял Алексея со стула.
   "Кого там ещё принесло?" - подумал он.
   Конечно, герои Алексеевой повести, встали и пошли открывать дверь вместе с ним, что совершенно не говорило о согласии их на это.
  -- Кто там? - спросил Алексей.
  -- Это я! Открывай.
   Язык у соседки заплетался и Алексей понял, что она снова пришла "под газом".
   "А стоит ли её пускать и продолжать новеллу?" - подумал Алексей. Но ноги уже сами собой спустились со ступенек и руки, с усиливающимся импульсом отодвинули щеколду.
   За порогом стояла Маша. Она качнулась и шагнула вперёд. Её губы нашли губы Алексея. Язык прошёлся по губам и властно ворвался в обиталище такого же, только мужского чувствительного органа.
   Алексей только и успел, что захлопнуть входную дверь.
  -- Я тебя хочу.
   Маша перестала целоваться и прильнула своим телом к Алексею.
   От Маши пахло перегаром, но Алексей почему-то закрыл дверь и они пошли в дом.
  -- Выпить есть?
   Маша, не раздумывая, прошла в комнату и рухнула на расправленную ко сну кровать.
  -- Нет? Ну - и не надо.
   Её плащ распахнулся. А под плащом - ничего не было.
  -- Ну, что же ты, милый. Видишь, - я готова.
   Маша достала откуда-то сигарету и щёлкнула зажигалкой.
   Алексей выключил свет. Встал посреди комнаты.
  -- Ну, иди сюда, иди.
   И, смело, распахнув плащ, Маша развела в разные стороны белые ноги.
  -- Видишь, - как я хочу. Я даже, трусики не одела. Иди...
   Дурман ударил в голову. И только странный рисунок смотрел с обоев отблеском уличного фонаря. Сигаретный дым наполнил комнату. А невидимые энергетические силы потянули Алексея к белой в темноте кровати и белым, в той же темноте ногам.
   Волна теплоты пробежала от середины живота вверх и вниз по телу, и лёгкое напряжение застучало часами в области нижних чакр.
   "Ситуация, как у солдата Швейка, - подумал Алексей, - Жена лейтенанта сама не решает проблемы природы. Ей нужен верный солдат".
  
   Стояла тишина. И ветра не было слышно, и мыши, почему-то притихли в этот полуночный час.
   Алексей открыл глаза и замер под одеялом. На него смотрел в упор человек, трёхметровой высоты, в шляпе. Он внимательно и изучающе смотрел на Алексея, и непонятно-сильная энергия исходила от него. Человек был в чёрном плаще, очках и с кривой улыбкой. Он смотрел.
   Алексей, превозмогая парализующую силу, пошевелил рукой и потянулся к этому человеку. И человек стал таять, распадаться на составные части, и, вскоре, растаял дымом в комнатной ночи.
   "Что это было?"
   Стояла ночь.
   И никого больше не было в доме, кроме Алексея.
   Он встал, прошёл на кухню, заглянул в соседнюю комнату, - нет никого. Закурил.
   "Дописался", - подумалось, само собой.
   И старый дом молчанием ответил на его не прозвучавший вопрос.
  
   Казалось, что работа вообще никуда не движется, и по прошествии недели, и по прошествии десяти дней.
   "Лучше бы в кино я работал, - думал Алексей, - там сценарий по заданной теме писать надо. Сюжет, герои. Завязка, выходы сюжетные на основную сцену. Кульминация. И развязка. Хэпи энд. Или трагическое молчание. Смотря по тому, что за кино будет. Всё проще. А проза... Проза, как оковы на ногах и руках... Да и в голове".
   Почему-то думалось о Уильяме Фолкнере. Тот в своём творчестве всё хотел повторить библию, а повторил нечто более древнее и истинное. Например, Еврепида и Софокла. А может быть оно, - более древнее, - и есть самое настоящее, а та Библия, - газетная статья, по сравнению с Ведами и Шумерскими табличками, писанными на древнерусском языке?
   Фолкнер придумал Мир в выдуманной им же местности. И этот Мир стал тем домом, в котором поселились Добро и Зло, Человек и помои человеческие.
   Но почему же, точно такой же Мир не селится на страницах его, Алексея, книги? Что не хватает? Отчего всё разъезжается?
   Алексей оделся, вышел из дома.
   Светло. Дорога, мимо дома, уходит вдаль. Там, за двумя автобусными остановками, заканчивается посёлок. И Алексей пошёл.
   Думалось легко. Да всё, почему-то не по теме.
   ...Вчера Алексей ехал в автобусе. Автобус был переполнен людьми. И сидел на сидении пьяный мужик и спал. А между ног его стояла сумка, из которой торчали пустые бутылки.
  -- Спит.
   Алексей повернул голову и увидел, блаженно улыбающееся лицо другого мужика, который подмигнул Алексею.
  -- А у него одна целая есть.
   И он ободряюще пихнул Алексея локтём.
  -- Возьмём? Всё равно спит. Украдут у него...
   Алексей отвернулся и отступил на пару шагов в сторону.
   Автобус остановился.
   А когда Алексей посмотрел в сторону всё ещё спящего на сидении мужика, то увидел, что сумки рядом с ним не было...
   Высокая трава стояла в поле за посёлком. В небе летала птаха и пела свою песню.
   "Такие люди книг не читают, - подумал Алексей, - А что им по телевизору показывают, - им всё равно. Хуже жизнь или лучше, - они везде приспособятся. Тогда для кого писать? Для просвещённой Африки?"
   Трава задевала за ноги, укорачивала их бег, отвлекала и рисовались в сознании картинки, которых никогда не было наяву, и в никаких фантазиях.
   ...Длинный поезд тянется неизвестно откуда и неизвестно куда. Река преграждает ему путь. Но есть мост. А за мостом город. И вот поезд подходит к вокзалу. Алексей выходит на перрон, а там вокзал и надо Алексею что-то на этом вокзале. Он забегает туда. Потом выбегает. А поезд уже ушёл. И дежурный по вокзалу предлагает Алексею билет на другой поезд и он едет. И, - такого, точно, не бывает в реальной жизни, - догоняет свой поезд. И поезд его привозит в город, где он и хотел всегда жить. А вокруг живут люди, с которыми Алексей мечтал никогда не разлучаться. А там...
   Опять запела птица. И какая-то колючка впилась в палец. Алексей встал, прищурился, выдернул колючку.
   Лето.
  -- Корову не видели?
   К Алексею подошла озабоченная женщина.
  -- Нет.
  -- Коричневая такая, с пятном на боку.
  -- Нет, не видел.
  -- Десять минут назад была тут. Привязана. Только за травой
   отошла, а её нет. Не видели корову? Вот тут паслась, привязанная...
   Алексей пошёл дальше, свернул на дорогу, вышел на асфальт и повернул обратно, в сторону посёлка. Коровы он действительно не видел. Да и до коровы ли ему сейчас...
   Рядом с конечной остановкой автобуса, на асфальте, сидел пьяный мужик, курил сигарету "Прима" и отсутствующим взглядом смотрел в пространство, так ничего в нём и не замечая.
   "И о чём писать, и для чего?" - вновь подумалось Алексею.
  
   " - Бъём-бъём-бъём! бьём-лбом, бъём-лбом! - били-били-лбом! - белым лбом... бъём... бъём!... - били колокола, ранили слух, луч сквозь мглу, мгла сквозь свет. - Били-бъём!.. Би-ли-бъём! Бъём-бъём... белым-белым-лбом... бъём! бъём! бъём!"
   Алексей читал и наслаждался. Эпос, есть эпос и понятие вечного: Земля и матери-Лебедя, которая порождает и пожирает этого змея, остались в памяти людской только благодаря эпосу. А Астуриас переводил "Пополь-Ву", - и значит знал он откуда что возникло и почему яйцо с космосом внутри было пробуравлено Змеем. А она - мать - почему она любит всех своих детей и там и тут? Не потому ли, что всё вокруг и есть её порождение, ибо она - Вселенная, а её дети - только энергии, которые при помощи карпускул и атомов складываются в тела. И тогда понятным становится, почему водород даёт импульс именно на 21 деление, а не больше, но и не меньше.
   " - Это же неестественно! - удивился дон Бенхамон.
  -- Очень даже естественно! - возражала донья Бенхамон.
  -- Неестественно! Противоестественно!
  -- Естественно! Естественно! Преестественно!
  -- Не будем спорить! - предлагал дон Бенхамон.
  -- Не будем, - соглашалась она...
  -- Но всё же это неестественно...
  -- Естественно, говорю! Естественно-преестественно-рас-пре-
   Естественно!
   Когда донья Бенхамон ругалась с мужем, она пользовалась лишними слогами, как клапанами, чтобы не взорваться.
  -- Не-не-не-не-естественно! - вопил кукольник, хватаясь за голову в
   бессильной ярости.
  -- Естественно! Преестественно! Препереестественно! Пре-пе-пе-пе-
   реестественно!
   Как бы то ни было, кукольный театр у Портала господня долго пользовался клизмой, благодаря которой плакали куклы и хохотали дети".
   Опять, не написав ничего нужного, Алексей лёг спать.
   "А бумаги сколько перемарал, бумаги", - подумал он перед сном.
  
   И глубокая ночь стояла в доме, когда затрещал звонок.
   "Ну, вот..."
   Алексей встал, устало протёр глаза.
   Звонок опять затрещал и, словно, не собирался больше никогда выключаться.
   "Опять Машка"...
   Алексей накинул на себя рубаху, вышел из дома.
  -- Кто там?
  -- Я, Виктор, сосед, - послышался из-за дверей хриплый голос.
  -- Что надо?
  -- Да открой, не бойся.
   Алексей спустился со ступенек, открыл дверь.
   На пороге действительно стоял сосед, что жил в доме напротив, - большой детина. Он устало провёл рукой по своим волосам.
  -- Можно войти?
  -- Ну, входи.
   Сосед зашёл. Алексей закрыл дверь.
  -- Пойдём в дом.
  -- Пойдём.
   Они прошли на кухню. Алексей включил свет.
   Сосед достал из внутреннего кармана пиджака и поставил на стол бутылку водки.
  -- Пить будешь?
   Алексей, внутренне, покривился, но вслух согласился:
  -- Буду.
   Нашли два чистых стакана. Из закуски у Алексея в эту ночь оказался один только чёрный хлеб.
  -- Не густо, - заметил сосед.
  -- Ночь на улице...
  -- Ну и ладно. Обойдёмся.
   Сосед решительно сорвал с бутылки алюминевую пробку и разлил водку по стаканам.
  -- Со знакомством, - сказал он, выливая содержимое своего стакана
   себе в рот.
   Алексей выпил молча, и поставил пустой стакан тихо на стол.
   Виктор утёр рот, занюхал куском хлеба.
  -- Закурю? - спросил отрывисто.
  -- Кури.
   Чиркнула спичка.
  -- Кто ты есть? - пуская дым в потолок, спросил Виктор.
  -- Как, кто? - не понял Алексей.
  -- Ну, чем занимаешься.
   Алексей понимающе кивнул головой.
  -- Литератор, - коротко ответил он.
   Виктор некоторое время помолчал, потом предложил:
  -- Давай, по второй.
   Они выпили.
  -- Значит, в газете работаешь, или книжки пишешь, - заключил, куря,
   Виктор.
  -- Да.
  -- Трепотнёй занимаешься.
   Наступило молчание.
  -- И пожрать у тебя путнего ничего нет, - перед третьим приёмом,
   заметил Виктор.
  -- Да так, - не ждал никого, - решил открыто намекнуть Алексей.
  -- И понеслась...
   Они выпили.
  -- Живи проще, - говорил Виктор, - Живи, как я. Я тоже был
   Начальником цеха. А сейчас у меня своя фирма. Произвожу, торгую. И кто против меня, что скажет? Хочу - водку пью, хочу - на рыбалку еду. Вот только сегодня со своей бабой поругался. Да и пошла она... Давай, ещё по одной.
   Потом они ещё пили и играли в шахматы, и Виктор всё учил Алексея жизни:
  -- Ну, что ты для себя сделал? Что? Так живут олухи... Бери пример с
   людей. Я вот...
   Ушёл сосед под самое утро, когда голоса природы забурлили за окном и первые машины, и автобусы проехали на свои места.
  -- Живи правильно, - сказал Виктор, уходя, - По понятиям.
   Алексей вернулся в дом, открыл форточку и лёг на смятую, освещённую первым солнечным светом, кровать.
   И его герои ложились с ним, вот только на бумажные страницы они никак не хотели помещаться.
   "А надо ли писать для таких, как Виктор?" - подумал Алексей, засыпая.
  
   Вот Нагиб Махфуз жил себе в Египте, жил и писал там на разные местные темы разные романы и рассказы. Но захотелось ему нечто большего и решил он переписать всю книгу Бытия на свой манер. И сказано - сделано. Был переписан арабский Коран, как история одной улицы, на которой от времени росли кварталы, а суть человеческой жизни измерялась человеческой подлостью и попустительством Большого Отца, что жил за стенами самого первого дома на улице, в окружении райского сада, и неприступного забора, и никогда не выходил за ворота, то есть туда, где жили потомки его, то есть его порождение. И что же вы думали? Обвинили Нагиба Махфуза мусульманские деятели в некоем кощунстве и пожелали его изгнать из страны. Хорошо, что народно-демократическая революция помешала, а то бы быть Нобелевскому лауреату изгнанником, и как вечному жиду, да Виктору Гюго, скитаться по землям Мира, не находя себе пристанища, только за то, что хотел немного правды рассказать, да чуть-чуть творчеством побаловаться.
   Алексей днём хорошо поработал. Повесть продвинулась у него на две страницы и назавтра обещала продолжиться в таких же ускоренных темпах.
   Дверной звонок уже привычно отвлёк Алексея от творческих дел и заставил обратиться к крытому двору и входным дверям.
  -- Привет.
   За порогом стояла Маша.
  -- Пускаешь?
  -- Проходи.
   Алексей отступил в сторону, пропустил Машу, закрыл дверь и проследовал в дом.
  -- Что так?
   Маша уселась на кухне на стул и закинула ногу за ногу.
  -- Как?
  -- Встречаешь так.
  -- Как?
   Маша достала из кармана рубахи пачку сигарет, положила её на стол.
  -- Разлюбил, что ли?
   Алексей пожал плечами.
  -- Любовь? - сказал он, - Ты о чём?
   Маша закурила и левой рукой стала расстёгивать на рубахе пуговицы: одну за другой.
  -- Вот об этом.
   Рубашка была расстёгнута, и Алексей увидел белую, упругую, бархатистую кожу, которая волновала и заставляла позабыть всё остальное, что существует в мире.
   ... Комната вибрировала. Ритмичные покачивания поднимали потолок, раздвигали стены, приближали и удаляли звёзды, что светили за окнами.
   Маша увлеклась, она шла за движениями Алексея, обгоняла его, предвосхищала события, а потом отдавалась на волю играющей стихии. Когда первые конвульсии перешли в оцепенение, а оцепенение расслабило все мышцы, Маша стала бёдрами помогать Алексею в его стремлении перейти к ослепительному финалу. Пока он шёл вперёд, одно бедро поднималось, и другое шло за ним. А на выходе они не давали ему остановиться. И грудь подрагивала от упругих толчков. И хотелось двигаться и двигаться в океане вечного успокоения и отчуждённости от всего остального постороннего Мира.
   Маша стонала, из неё текла теплота, и цветочный запах повис в доме.
   А потом они лежали успокоенные и опустошённые. Молчали и курили.
   Утро застало, заглянув в комнату лучом солнца.
   Маша толкнула задремавшего Алексея в бок.
  -- Что?
  -- Ничего.
   Алексей протёр глаза.
  -- Слушай, писатель, - сказала Маша, - А ведь что-то давать надо?
  -- За что? - удивился Алексей.
  -- За это.
   Маша скинула на пол одеяло и совершенно оголилась перед Алексеем.
  -- Хоть что-то.
   И она провела рукой по грудям, животу, складкам и бугоркам, раздвинула и подняла ноги.
  -- За это.
   Алексей встал, накинул на себя рубаху, закурил. Сел на стул.
  -- Ты что - блядь? - спросил он тихим голосом.
  -- Я женщина, - ответила Маша, - А базар свой фильтруй. За язык...
   Алексей молчал и курил.
   Маша тоже курила и молчала.
  -- И что ты хочешь? - помолчав, спросил Алексей.
   Маша выпустила дым, посмотрела на Алексея и сказала:
  -- Сто рублей, для начала. И купи мне сейчас бутылку.
  -- Где ж я тебе в такую рань бутылку возьму? Магазины все закрыты, -
   сказал Алексей.
  -- А Синдикат круглые сутки работает, - сказала Маша, - Сходи.
   Найдёшь, если надо станет.
   Алексей оделся, подошёл к кровати, опустил руку и провёл ей по Машиной груди, животу, бугоркам и складкам, остановился пальцем в расщелине между ног. Потрогал. Из Маши текло. Она источала эту Миру, запахом которой наполнился весь дом.
  -- Пошла вон, - отчётливо и тихо сказал Алексей.
   Он отвернулся и вышел из комнаты на кухню. Поставил на плиту чайник.
   Минут через пять на кухню вышла одетая Маша. Она покачивала бёдрами и в упор смотрела на Алексея.
  -- Значит, на бутылку не дашь? - сухо спросила она.
  -- Нет, - коротко ответил Алексей.
  -- Смотри, что бы пожалеть не пришлось.
   Маша, не прощаясь, вышла из дома, спустилась со ступенек, открыла входную дверь в крытом дворе и не оборачиваясь, и не закрывая дверь, пошла одной ведомой ей дорогой.
   Алексей выругался, пошёл, закрыл дверь, и вернулся в дом.
  -- Любовь, - сказал он вслух, и добавил, - Вот и вся любовь...
   проститутки.
  
   Вот Гарсиа Маркес в своих "Сто лет одиночества" в какой-то одной деревушке, затерянной в джунглях Латинской Америки описал всю человеческую историю и всю человеческую космическую философию. И бесконечные циклы, сменяемые Аурелиано Буэндиа, Хосе Аркадио Буэндиа и Урсулой, и Хосе Аркадио Вторым перетекают в смысл обессмысленности, а бессмыссленность становится смыслом. И жизнь, - только цикл, который повторяет сам себя, следуя из одного пространства в другое. И знания - высшие - постигнутые из книг и магии индийских евреев (цыган) не стоит ничего, ибо сам цикл вечен, а их знания приходящи и уходящи.
   И герои Алексея циклично живут в своей - собственной - жизни, на своих собственных бумажных страницах.
   Жизнь - она необратима и обитает сама по себе, а человек живёт сам по себе. Когда три гуны управляют человеком, он не ощущает ничего. А когда его голову пудрят всевозможные философские течения м естественно-научная мысль - человек задумывается, начинает брыкаться в идеях искусственной культуры и принимает иллюзию, рождённую вымышленными мыслями, за нечто реальное, во что надо бездоказательно верить и других призывать к тому же (будь то любая религия, или любое материалистически-научное объяснение принципов бытия).
   А оно ведь, на самом деле, всё просто и не надо ни по какому поводу волноваться или думать о чём-нибудь запредельном. Надо просто жить. А циклы они сам по себе будут сменять один другого, как осень и лето, столетие и эпоха, циклы Луны и циклы вращения Большого Дракона - Млечного пути.
   И что делать, куда теперь податься героям Алексеевой повести?
   Внешняя жизнь всегда подчиняется внутренней. И главный герой должен подчиниться своему предназначению. Но он не знает, что ему делать. А когда узнаёт, то не хочет пойти по указанной и простой дороге. И тогда обстоятельства заставляют его подчиниться высшей воле.
   Вот и другие Алексеевы герои ощущают на себе посыл Высшей воли, при этом, своими действиями организуя этот посыл. И идут они туда, куда они должны идти. Но ментальный двойник живёт своей жизнью. Он живёт и воспринимает всё так как должно быть, а не так как поступает тело, мучимое воспалённым, ничего не знающим сознанием.
   И так они - герои - и живут в реальном и не реальном мире. В мире ментального полёта и повседневных куролесящих инстинктах живого организма.
   Только вот логической развязки у Алексея не получается никак. Ведь - в конце концов - герои должны вернуться в Природу, то есть в то, из чего все и вышли, и то, что ими управляет. Слиться, найти унисон Гармонии и звенеть, как нота, настраиваясь на космическое подобие. А вот не получается никак такое решение. А без этого ключевого решения и повесть дальше не пишется.
   Только смотрят глаза Алексея на штукатурку потолка и видят там одно только ощущение неудачи.
   Хотя, если, конечно, обратиться к рассуждениям Альбера Камю, то неудача, - она и есть успех. Ибо само действие, сам труд Сизифа имеет смысл, а результат труда - сплошное поражение мысли.
   Бред творчества медленно переходит в сумерки сознания.
  
   Маша пришла под вечер. Она долго звонила, а когда Алексей открыл ей двери, бесцеремонно прошла в дом, и встала в проёме комнаты.
  -- Ну, что, - сказала она, - поговорим?
  -- О чём? - устало проговорил Алексей, уже по привычке доставая
   из кармана пачку сигарет.
  -- О оплате.
   Алексей сел на стул и молча смотрел на Машу.
   Маша выгнула фигуру, развернулась в проёме и расстегнула до половины синюю олимпийку. Круглые, упругие, обтянутые футболкой груди заколыхались в сумрачном освещении.
  -- А это? - спросила она.
  -- Что это? - уточнил Алексей.
  -- Это ты хочешь?
  -- Ну.
  -- Таскал и пользовался?
  -- Так что ты хочешь? - уточнил Алексей.
  -- Оплаты.
  -- Какой?
  -- Во-первых...
  -- У меня ничего нет, - напомнил Алексей.
  -- Найдёшь, - тихо прошипела Маша.
   В это время в двери позвонили.
  -- А это кто?
  -- А это ко мне, - торжествующе сообщила Маша
   Алексей тяжело поднялся, Маша последовала за ним.
   За дверями стоял Машин муж в летней кепочке, и сверлил Алексея глазами.
  -- На бутылку заняла? - после короткого молчания спросил он.
   Маша вышла из дома. Повернулась.
  -- Ну? - спросила оно.
  -- У меня нет денег, - безразлично сообщил Алексей.
  -- Ты ещё пожалеешь про ту ночь, - сказала Маша.
   Алексей молчал.
  -- И пожалеешь, что меня обманул, - добавила Маша.
   Алексей закрыл дверь. Вернулся в дом.
   "Глупость, какая-то, - подумал он, - И к чему она? Всё так просто и так глупо".
   Наступила ночь, и пора было ложиться спать.
   Алексей ещё посидел над своими бумагами, рядом с пишущей машинкой, потом выключил свет и расправил кровать.
  
   Дверь отворилась и громадный коридор повёл Алексея вперёд, туда где открывались комнаты и по обе стороны коридора анфилады уводили вглубь и вдаль. И картины висели на стенах и какая-то инкрустация свисала сверху. Но чем дальше шёл Алексей, тем становилось холодней, и в дальнем конце коридора совсем потянуло вьюгой.
   "Надо закрыть дверь", - щёлкнуло в голове, и Алексей проснулся.
   Он встал и прошёл к входной двери из крытого двора в дом. Дверь была открыта, и из неё действительно тянуло прохладой. Алексей закрыл дверь и пристегнул её крючком, чтобы она - на всякий случай - не открылась от движения воздуха. Так же, в темноте, он вернулся на свою кровать, лёг и снова уснул.
  
   Это был завод из которого уходили электрички с работниками, а потом на невидимом производстве работали солдаты. Солдаты грузили лопатами сырьё и сливали грязные отходы прямо на землю. Солдаты воровали со складов всевозможные вещи и... Но среди солдат преобладало неравенство. Старослужащие не работали, а заставляли работать молодых, а молодые работали плохо, за что "старики" били их ногами. Били больно и сильно. Били до посинения и кровавого поноса. Били... "Бом-бам-бом-брям"...
   Алексей открыл глаза. В его доме что-то происходило. Торопливые шаги, говор где-то в глубине крытого двора, треск ломаемого дерева. За окном стояла вылущенная безлунной чернотой ночь.
   Алексей тихо, стараясь не шуметь, поднялся с кровати и прошёл на кухню. За закрытыми дверьми слышалось шевеление. Там кто-то был. Алексей напряг слух и медленно достал из стоящего рядом кухонного стола длинный нож.
   По крытому двору послышались твёрдые шаги и несколько пар ног поднялись на крыльцо. Видимо тот, кто шёл первым, дёрнул за ручку. Но дверь оказалась на запоре.
  -- Закрыто, - громким шёпотом сообщил нежданный гость.
  -- Будем ломать, - грубой хрипотой отозвался кто-то другой.
  -- А того, как же? - спросил первый, имея ввиду, видимо, Алексея.
  -- А что того, - сказал грубый, - Дверь и захерачим его.
   В соединение, между дверью и косяком что-то вставили и истали отжимать дверь. Видимо, - работали топором.
   Голова у Алексея стала работать в лихорадочном темпе. Бежать? И куда? И как? Окна заклеены на зиму, а через форточку не пролезешь. Так, что, - остаётся только выбить раму стулом и тогда...
   Дверь ещё раз дёрнулась.
   Алексей отступил на шаг назад и механически нажал на оба выключателя, находившихся на кухне. Свет включился одновременно на кухне и в том коридоре, за дверью, в котором копошились непрошенные гости.
   Из-за дверей послышался мат.
  -- Он не спит. Что делать?
  -- Сваливать.
  -- Уё...
   Топор выдернули из щели, прошлёпали шаги по крыльцу, половицам крытого двора. Звонко хлопнули входные ворота. Нарушители спокойствия выскочили на улицу.
   Алексей из кухни перескочил в комнату и посмотрел в окно, отогнув занавеску. Три тени удалялись от дома. И две из них были, похоже, мужскими, а одна женской. Хотя, в той сплошной темноте, ничего разобрать и подробно разглядеть было невозможно.
   Алексей вернулся на кухню, дрожащей рукой нащупал сигареты, спички. Прикурил.
   Сколько времени просидел он на кухонном стуле, никто не мог сказать. Но вот скрипнула половица и Алексей вышел из своей задумчивости, хотя внутренне напряжение с него не стало ни на сколько.
   "Что делать?"
   Алексей встал, откинул крючок, открыл дверь, вышел на крыльцо. Проём открытой двери выводил в ночь.
   "Что делать?"
   Алексей вышел за двери, в ночной сумрак и возвращаться в пустой, необитаемый дом ему, почему-то, совсем не хотелось.
   Алексей шёл и шёл, не замечая дороги, и особенно ни о чём не думая. Он шёл, пока рядом с автобусной остановкой не наткнулся на телефонный автомат, и не зашёл в лишённый стёкол железный каркас. Алексей снял трубку, набрал дрожащим пальцем 09 и стал ждать. Бесстрастный голос на другом конце провода стал перечислять всевозможные номера и службы. Когда прозвучало название магической организации, Алексей запомнил несложный номер, нажал на рычаг и набрал этот номер. Трубку подняли сразу. Спросил:
  -- Что?
  -- Ограбление.
  -- Где?
   Алексей объяснил и представился.
  -- Кто дал вам наш номер? - поинтересовался дежурный.
  -- Справочная.
  -- Странно. Выезжаем, ждите.
   Алексей повесил трубку на рычаг. Медленно побрёл к скрывающемуся в темноте дому. По дороге вновь закурил.
   Они приехали минут через десять.
   Один был в форме, другой в штатском. Тот, что в форме, держал в руках автомат. Тот, что в штатском, нёс базуку.
  -- Что у вас случилось?
   Алексей, запинаясь, рассказал, что и как произошло.
   Втроём прошли к выходу в огород. Задняя дверь была взломана и висела на одной петле.
  -- Не профессионально сработано, - заметил человек в форме.
  -- Опознать их сможете? - спросил работник с базукой.
  -- Темно было. Видел только контуры, - отрывисто пояснил Алексей.
  -- Телесные повреждения есть?
  -- Нет.
  -- Понятно.
   Они ещё раз осмотрели повреждения, и тот, что в форме, с сожалением, сообщил:
  -- Мы постоим в засаде. Но надежды на удачу у нас мало.
   Они вышли из дома. Сели в машину. В машине сидели ещё люди и машина тронулась с места и скрылась в ближайшем переулке.
   Алексей устало закрыл ворота, сел на ступеньки крыльца. Закрыл глаза.
   За закрытыми веками плыли чёрные круги. И какие-то насекомое хлопало крылышками и стучалось о стекло лампочки. Хотелось спать. А Алексей сидел, молчал и курил. Собранное в горсть всё его существо молчало и стыдилось показаться на свет человеческий, потому что весь Алексей от макушки и до кончиков пальцев был пропитан теперь страхом.
   Так и просидел он на ступеньках, пока не посветало.
  
   Они трудились во имя чего-то. Но, чаще всего, из-за денег. Великий Бальзак писал том за томом, беря аванс за вещи, которые он должен был обдумать, после того, как напишет тома тех вещей, за которые уже было уплачено. И потрачено. И, надо же, при всём, при том, из под его пера выходили шедевры.
   А Золя? Разве не он двадцать лет нуждался, в начале своей карьеры воровал еду из кошачьих банок? А потом садился за стол и писал.
   А Флобер, а Мопассан, а Стейбнек, а Гамсун, а Бунин, а Сол Беллоу?
   Но надо быть истинно великим и талантливым. А так... так просто рассуждать.
  
   Алексей всё утро чинил дверь в огород. Проверил защёлку. Закрутил её проволокой. Прибил гвоздями.
   Потом он собирал вещи. Укладывал чемодан и сумку.
   Он прибрался в доме, помыл посуду, заправил кровать.
   Потом Алексей закрыл двери в дом и основные входные двери в крытый двор на ключ.
   Автобус долго не подходил к остановке. Но, в конце концов, он появился, и Алексей поехал из посёлка в город. А частные дома и покосившиеся заборы пробегали за окном и исчезали где-то в прошлом.
  
   Двоюродная сестра молча выслушала путанное объяснение Алексея на тему взлома, милиции, творческого застоя, хорошей погоды. Она предложила Алексею зайти, попить чаю. Но Алексей отказался и после сдачи ключей, сразу поехал на железнодорожный вокзал.
   Несмотря на летнее время, билеты до Ленинграда продавались. Алексей купил за 19 рублей плацкарт. Правда, досталась ему не нижняя полка, но и - слава богу - не боковушка.
   И Алексей положил свои вещи выше себя, взял бельё, отвернулся к стенке и попытался всю дорогу проспать.
   Но всю дорогу: от станции посадки, до станции высадки, ехали в поезде, рядом с Алексеем, простые пролетарские мужики. Ехали сами, по себе, с жёнами и детьми, ехали отдыхать, набираться культурных ценностей и в командировки. И вот всю дорогу они пили водку и вино и беседовали друг с другом о том, как они до того пили водку и вино. И мечтали они о том, как в будущем будут пить водку и вино.
   "Психологическая проза, и морализаторская проза, - думал Алексей, - Что они стоят, по сравнению с реальной жизнью? Если произошло отчуждение человека от другого человека, а жизнь сложилась в узкие промежутки, между телевизионными передачами, пьянками и опохмелками, выходом на работу и ожиданием пенсии, - так стоит ли Литературе Быть, чем-то, что достойно существования, если она ничего не значит больше в этой жизни?
   Павка Корчагин и Василий Чапаев, - где вы, герои?
   И никто не читает книг, совсем никто".
   Мучительно думалось Алексею, лёжа у стены.
   А что делать? Что ещё остаётся делать?
   Ведь он думал, что едет в Мир, а на самом деле он уехал из Мира в Хаос. И пора возвращаться на остров, где его, по крайней мере, кто-то понимает. Возвращаться с поражением.
   Хотя, в чём, собственно, поражение, если не было ни сражения, нет и конфликта.
   А в том-то и дело, что нет конфликта. И есть отступление...
   Кому обо всём рассказать? Да и кто поймёт в этом поезде простые мысли?
   Незаметно, Алексей уснул, под стук колёс и пьяные вопли пассажиров.
   Проснулся он ночью, от того, что кто-то трогал его ноги и шарил руками по одежде.
   Алексей открыл глаза и увидел, что это проводница трогает его и всматривается в него своими глазами.
  -- Что? - спросил Алексей.
  -- Ничего, милый, - пропела проводница.
   И от неё несло перегаром.
  -- Ну?
  -- Пойдём со мной.
  -- Куда?
  -- Потрахаемся.
   А колёса стучали, и длинный зелёный поезд бежал по бескрайним просторам России.
  
   Дома, на Садовой, Алексей проспал сутки. Потом он распаковал все свои вещи, посмотрел на них уныло. Взял банные принадлежности, веник и пошёл на Фонарный переулок - в баню.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"