Федотов Александр Алексеевич : другие произведения.

Макароны по-флотски

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все события, о которых я рассказываю в этой книге, происходили в реальной жизни. Я сам был участником или свидетелем описываемых событий во время своей службы матросом на ракетном крейсере Тихоокеанского Флота, или я по свежей памяти записал рассказы очевидцев, чьим словам я полностью доверяю. Мне ничего особо и не надо было выдумывать: жизнь ярче и выразительнее любой выдумки

  
  
  
  

МАКАРОНЫ ПО-ФЛОТСКИ

Записки матроса с "Адмирала Фокина"

  
  
  
  
  

Александр Федотов

  
  
  
  
  
  
  
  
   Сборник Рассказов
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Посвящается моим замечательным родителям:

Татьяне и Алексею

Федотовым

  
  
  
  
   Жизнь, она, как тельняшка, состоит из множества полос: черных и белых. В жизни бывает, что черная полоса подчас уже, а белая шире, или наоборот. А на флоте, у матроса, всего две одинаковые по ширине полосы. Черная и белая. Первая половина службы - черная полоса, а вторая половина службы - белая. И если у кого-то эти полосы по ширине разные, то это неправильный матрос)...

Роман Фролов.

Матрос с ракетного крейсера "Адмирал Фокин".

Внучатый племянник Командующего Тихоокеанским Флотом, Адмирала В. А. Фокина.

  

ВСЁ, О ЧЁМ РАССКАЗЫВАЮ...

  
   Матросы - отродье хамское, но дело своё разумеют. А посему!
   Жалование платить, в кабаки пускать, девкам любить.
   Пособие из сукна выдавать. Будучи за границей, на берег не спущать.
   Ибо он умного слова не скажет и драку учинит.
   Петр I
  
   Все события, о которых я рассказываю в этой книге, происходили в реальной жизни. Я сам был участником или свидетелем описываемых событий во время своей службы матросом на ракетном крейсере Тихоокеанского Флота, или я по свежей памяти записал рассказы очевидцев, чьим словам я полностью доверяю. Мне ничего особо и не надо было выдумывать: жизнь ярче и выразительнее любой выдумки.
   В эту книгу я включил дополненные и расширенные истории, вошедшие в мой первый сборник морских, вернее флотских рассказов ("Записки матроса с "Адмирала Фокина", Москва, "Ленор", 2008 г.), и добавил к ним много новых... В том числе те истории, которые рассказали мне мои друзья и сослуживцы: Дмитрий Голиков и Роман Фролов, а так же мой брат Митяй Федотов, служивший не на флоте, а радистом в Заполярье, на берегу холодного Карского моря. Я очень благодарен им за их чувство юмора и за ту помощь, которую они оказали мне в подготовке материала для этой книги. Вместе мы провели не один долгий вечер, сидя на кухне и воспоминая весёлые, трагичные, курьезные и всегда очень характерные истории, произошедшие с нами во время нашей службы. Эти вот истории и легли в основу моего нового сборника.
   Армию и флот называют школой жизни. Это действительно так. Служба в наших вооруженных силах - это зачастую испытание всей сущности человека в условиях, максимально приближенных к экстремальным... Это школа жизни, которая на моих глазах некоторых людей ломала физически и, самое страшное, ломала морально, но она же воспитывала и характер, открывала человеку глаза, заставляла по-новому взглянуть на людей, на привычные вещи и произвести реальную переоценку, казалось бы, незыблемых ценностей. На корабле я видел и закоренелых пролетчиков, а по сути - честных, справедливых людей, настоящих мужчин, и передовиков-отличников, которые, на поверку, по своим моральным качествам этим пролетчикам и в подметки не годились. И эта книга о том, как я и мои друзья проходили эту школу жизни.
   До службы я, наивный призывник, знал об армии и флоте только по советским военным фильмам и телевизионной программе "Служу Советскому Союзу!". Ну и по героическим рассказам ветеранов, выступавших перед школьниками по случаю очередной годовщины Победы. Я свято верил, что так оно и есть на самом деле, что в наших доблестных вооруженных силах дисциплина и порядок, что опытный наставник, старослужащий, обращаясь к молодому матросу, всегда отдаёт ему честь и уважительно говорит: "Товарищ матрос..." Мне тогда было восемнадцать лет. И я тоже, как те ребята из телепередачи, хотел увлекательно и с пользой, провести три года своей жизни, честно служа неделимому и навеки сплоченному Советскому Союзу. В то время у меня, как и у большинства моих сверстников, и в мыслях не было "косить" от армии. Почему и ожидал меня на флоте, как бы это помягче выразиться, маленький сюрприз.
   В любом замкнутом и изолированном на долгое время от остального общества коллективе со временем возникают свои законы, нормы поведения, своя иерархия, свой неуставной табель о рангах, и армейская/флотская жизнь самая подходящая среда для таких проявлений. Как и положено всякой иерархии, она построена по принципу пирамиды, вертикали власти, где нижние "чины" беспрекословно подчиняются высшим под угрозой физической и моральной расправы, так называемой "годковщины" на флоте или "дедовщины" в армии. Те, кто прошел три года службы на флоте, знают эти законы неуставной иерархии, как свои пять пальцев. Там этой науке обучают быстро, и запоминается она на всю жизнь. Обучение начинается с первой же секунды, как молодой матрос вступает в свое первое, пусть даже мимолетное, непосредственное соприкосновение со старослужащими.
   Важно понимать, что при отсутствии нормальной контрактной вольнонаёмной армии, когда у солдат и матросов нет реальных человеческих и гражданских прав, на этой пресловутой годковщине, в основном, и держится вся воинская дисциплина. Получить по морде от годка за недобросовестно выполненный приказ караси бояться куда больше офицерского "наряда вне очереди". Офицеры это знают, и многие этим пользуются...
   В этой книге я, однако, пишу не о годковщине как таковой. Она составляет лишь одну, хоть и очень существенную, часть флотской действительности. Я пишу о жизни. Пишу о том, как мы, восемнадцатилетние пацаны, вырванные не по своей воле, а в рамках всеобщей воинской повинности, из комфортабельной, привычной домашней обстановки и втянутые, как в омут, в инородную казенную среду, вынуждены были приспосабливаться там жить. Жить по совершенно новым, непонятным нормальному человеку законам и понятиям, зачастую чуждым логике и здравому смыслу. Я пишу о том, как даже в тех условиях мы находили возможность радоваться этой жизни. Пишу о людях, с кем мне довелось служить, рассказываю об отношениях, с которыми мне и моим друзьям пришлось столкнуться.
   Я служил на флоте три года, с 1986 по 1989. С тех пор много воды утекло в Тихий океан. Сейчас срок службы сократили до одного года. На первый взгляд кажется - какая ерунда! Один год! Какая теперь-то тут может быть годковщина? Спать вечером "карасём" ляжешь, а утром уже дембелем проснешься. Но это только на первый взгляд...
   Когда я уже дописывал последние страницы этой книги, мне неожиданно позвонил мой друг, состоятельный бизнесмен из Владивостока. Два месяца назад он отдал служить в армию своего младшего сына. "Отмазать" его от службы, если бы он захотел, ему не составило бы большого труда: связи и деньги имелись. Но он принципиально сказал сыну: "Ты пойдёшь служить. Из-за того, что всякие уроды сейчас косят от армии, и бардак такой в стране. И 59-ю статью Конституции России, которая гласит: "Защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина", ещё никто не отменял. А раз ты гражданин России, то будь добр - иди и служи честно."
   И вот через два месяца растерянный и потрепанный новобранец-сын вырывается на выходные домой и рассказывает ему о таких армейских реалиях, что у отца волосы на голове зашевелились. Сын в конце сказал, что, узнав кто у него отец, удивленные офицеры и годки спросили его: "Ты как сюда попал? Почему твой крутой папаша тебя не отмазал?! Неужели денег пожалел?"
   Сын, ответил словами отца, что-то про честность, долг и Конституцию... Офицеры и сослуживцы смеялись долго, от души: "И ты придурок, и отец твой мудак..." - выдали они своё однозначное заключение.
   Теперь у моего друга задача одна - поскорее положить конец этому неудачному эксперименту.
   Что же получается: со времени моей службы на флоте прошли годы, а там ничего по сути не изменилось. Всё стало только более концентрированным, сжатым по времени. Ясно одно, эта книга актуальна и сегодня. Пока матросы и солдаты в наших вооруженных силах остаются бесправной и бесплатной рабочей силой, бардак и годковщина там будут продолжаться.
   Как правильно сказал мой друг, Рома Фролов: "Служба на флоте она как тельняшка", а там, где есть черное, всегда, конечно, есть и белое. Надо понимать, что за три года службы на флоте было много и положительных моментов, и веселых историй. И самое главное: мне посчастливилось служить на корабле вместе со многими настоящими людьми. И эта книга тоже об этом. Хотя... если подумать о весёлых историях, то большинство из них пришлось всё-таки на последний год службы. По "карасевке" было не до веселья...
   И именно по этому, добавив в новый сборник много смешных рассказов, я специально не делал из этой книги просто коллекцию флотских баек. Я хотел, чтобы моя книга дала читателю возможность задуматься о сути многих вещей, которые до сих пор происходят в наших вооруженных силах, в условиях изоляции от правового и гражданского общества. И есть слабая надежда, что это поможет изменить что-нибудь к лучшему.
   Три года срочной службы на ракетном крейсере Тихоокеанского флота до сих пор остаются одновременно одними из самых трудных и самых памятных в моей жизни. Они оставили в моей жизни неизгладимый и неоднозначный след. И первый год службы занимает там своё отдельное, особое место. Но... каждое последнее воскресенье июля мы, бывшие сослуживцы-друзья, вместе с семьями идём на набережную Невы к Медному Всаднику праздновать день ВМФ.
   А летом, когда мы дружной ватагой отправляемся в наш ежегодный поход на Карельский перешеек, то, выстроившись на берегу лесного озера, неизменно начинаем поход с торжественного подъема военно-морского флага. И наши дети тоже с особенным чувством гордости надевают по этому торжественному поводу полосатые тельняшки и строго следят за тем, чтобы не коснулся земли развевающийся на ветру краснозвездный военно-морской флаг...
  

Автор.

28 Марта, 2012 года.

Санкт-Петербург.

  

ПРИПИСКА

  
   До службы спал хорошо,
   потому что знал, что меня охраняют.
   Во время службы спал плохо, так как сам охранял.
   После службы вообще не сплю, так как знаю, как охраняют...
   (Шутка)
  
   Раздетый до трусов, я стоял, переминаясь с ноги на ногу, в обшарпанном коридоре Ленинградского Военкомата, расположенного символично невдалеке от знаменитой питерской тюрьмы "Кресты". На дворе был теплый солнечный день весны "доперестроечного" 1986 года, а здесь с военкоматского потолка на меня тускло светили моргающим холодным светом запыленные лампы дневного света.
   Я стоял, замирая в ожидании, то и дело, прислушивался к звукам, доносившимся из-за массивной, покрытой облупившейся белой краской деревянной двери. Позади меня возбужденно гудела толпа таких же, как я, полуголых восемнадцатилетних пацанов. Вот-вот из-за этой двери раздастся голос и меня вызовут на заключительный этап медкомиссии - "Приписку". О! - это был ответственный день. Я уже прошел уйму врачей: глазников, хирургов, всяких там ухо-горло-носов и сейчас предстояло подвести итог. Мне должны были окончательно определить род войск, где мне предстояло служить. Должны были назвать то место, где, как я надеялся, увлекательно и с пользой проведу последующие два, а то и три года своей жизни.
   Я уже давно для себя решил: буду проситься в морскую пехоту. Я не хотел идти в обычные войска, связь или там мотострелки: как-то скучно; стройбат - вообще отстой; не хотел на флот: форма-то красивая и романтика, но служить-то три года! "ВДВ, Воздушно- десантные войска!" - звучит круто, но ведь можно и в Афганистан загреметь... А вот морская пехота - это и круто, и форма красивая, и романтика, и всего два года - чего ещё надо?
   В голове бились всего две мысли: "Как мне правильнее всего попроситься служить в морскую пехоту?.." и "Откажут мне или нет?". Сегодня у меня будет только один шанс, и его никак нельзя упустить.
   - Сле-е-едующий! - раздался протяжно равнодушный окрик из-за двери.
   Мое сердце бешено забилось: "Вот оно - сейчас все решится!" Я приоткрыл скрипучую дверь и осторожно протиснулся в залитый дневным светом просторный кабинет. Передо мной, за длинным, составленным из разнородных частей столом, сидели и окидывали меня безразличными взглядами шесть человек. Четверо мужчин и две женщины. Все они были в белых халатах, у мужчин халаты были накинуты на военную форму. Перед ними в разнородных стопках в форме организованного беспорядка, были разложены папки с медкартами и личными делами призывников. Я прикрыл за собой дверь и, собравшись с духом, сделал два четких строевых шага, по направлению к столу. Вытянувшись по стойке смирно, я замер, стоя на всеобщее обозрение в застиранных семейных трусах посередине комнаты, как александрийской столп. Некоторое время, члены комиссии соблюдали молчание, пробегая по мне скучающими взглядами. Один из военврачей, видимо старший в комиссии, полковник медицинской службы, взял в руки мою медицинскую карту и стал бегло пролистывать ее, шевеля толстыми губами и негромко озвучивая разбросанные по разным страницам отметки: Пэ-Лэ (что означало: "подводная лодка" или "годен без ограничений"). Полковник долистал мою карту до конца, поднял голову и, зевая в кулак, спросил:
   - Есть вопросы к комиссии?
   Это был он - мой шанс! Я сделал шаг вперёд, звонко впечатав голую пятку в потертый линолеум.
   Полковник напрягся.
   - Товарищ полковник! Прошу направить меня служить в морскую пехоту! Я спортсмен, имею второй юношеский разряд по борьбе.
   Про борьбу и второй юношеский разряд я, конечно, малость приврал (я всю жизнь вообще-то прыжками с трамплина на лыжах занимался), но "второй юношеский" был не особо то и разряд. Члены комиссии переглянулись, явно не ожидая такого рвения.
   - Боец, здесь кричать не положено. Не в атаку идёшь. - медленно протирая золотые очки, сказал старший в комиссии.
   - Я хотел как лучше, товарищ...
   - Не надо как лучше, надо как положено.
   Члены комиссии посовещались. Полковник сделал в моей карточке какую-то отметку, встал и торжественно произнёс:
   - Комиссия сочла возможным удовлетворить просьбу призывника Федотова и направить его на службу в военно-морской флот. Дату призыва вам сообщат повесткой.
   - Спасибо, товарищ полковник! - радостно выкрикнул я.
   Скрипнув босыми пятками по линолеуму, я лихо развернулся на месте и строевым шагом вышел в коридор. Все мое существо ликовало.
   - Сле-е-дующий! - раздался дежурный голос.
   - Ну как? Куда тебя? - посыпались на меня со всех сторон вопросы.
   - В морскую пехоту! - гордо выпалил я.
   - Вот это да!.. Повезло!... - завидовали ребята
   Одно обстоятельство, всё же, немного омрачало мое ликование. По правде говоря, я не совсем понимал, что произошло. Почему полковник сказал просто: "военно-морской флот"? Я же просился в морскую пехоту! Перепутал? Но я же ясно просил. Нет, не может быть, чтобы он перепутал. Морская пехота хоть и относится к морскому флоту, но это - не три, а два года. Это большая разница! "Разберутся. Не могут не разобраться", - успокаивал я сам себя. Я же просил...
   Это сейчас, отслужив три года на флоте, я грустно улыбаюсь своей тогдашней наивности, а тогда... Тогда мне просто было восемнадцать лет.
  

ПИТЕРСКИЙ ПРИЗЫВ

  
   Когда государство от тебя что-то хочет,
   оно называет себя Родиной.
   (Поговорка)
  
   С высоких сопок Дальнего Востока,
   Где раньше всех встречаем мы рассвет,
   С прекрасной бухты Золотого Рога,
   Шлю вам матросский пламенный привет!
   (Флотский фольклор)
  
   В указанный на повестке день, заранее бритый наголо, я в сопровождении взволнованных родителей добровольно явился в военкомат для прохождения воинской службы. Настроение было веселое и приподнятое; какое обычно бывает перед началом увлекательного приключения. Весело перешучиваясь с другими призывниками, я пригнулся к окошку дежурного, протянул паспорт и назвал свою фамилию.
   В ответ майор, довольно потертого вида, протянул мне из окошка листок бумаги, вроде квитанции: "Вот здесь фамилию свою напиши. И инициалы напиши, только сокращенно, и распишись." Я расписался и передал бумагу обратно вглубь окошка.
   - Получишь после службы Родине, - ухмыльнулся, майор, пряча в ящик стола мой паспорт.
   - Чтобы не сбежал, - пояснил кто-то поблизости.
   Неплохо устроено. Без паспорта ты ноль: ни на работу не устроишься, ни на учебу. Впрочем, тогда я не придал этому обстоятельству особого значения: порядок есть порядок. Армия!
   Я вышел во двор. Возле военкомата гудела разномастная толпа призывников и родителей. Все ожидали "покупателей", так здесь все называли офицеров, откомандированных от разных воинских частей за, так называемым, "молодым пополнением". Моим "покупателем" оказался флотский капитан-лейтенант, его сопровождали два матроса.
   В толпе шумели, смеялись, утирали глаза платочками и уже в который раз на прощанье обнимались и говорили напутствия: ожидалось, что вот-вот начнётся отправка. Наконец, во двор вышел военком, полнолицый и важный подполковник. В фуражке, прозванной "аэродромом" из-за огромного круглого верха, он выглядел очень воинственно, за что тут же получил кличку "Пистон".
   Пистон вышел на середину двора в сопровождении тощего долговязого капитана и приказал построить призывников на перекличку.
   - Становис-с-с-с-с-сь! - с долгим подсвистом прокричал капитан.
   Толпа немного присмирела, но на команду не среагировала.
   - Бойцы! - зычно гаркнул Пистон. - Команда "становись" выполняется бегом!
   В разномастной толпе началось броуновское движение, из неё поодиночке и кучками отделялись призывники и постепенно сбивались в нечто похожее на строй. "Капитан, доложите о наличии призывников", - распорядился военком. После переклички выяснилось, что отсутствует один призывник по фамилии Бакурадзе. Родители начали поиски.
   Пистон двинулся вдоль неровного, шевелящегося строя, придирчиво осматривая наш внешний вид. Выражение на его лице сложилось такое, как если бы он только что откусил кусок недозрелого лимона. Он остановился напротив белобрысого парня в солнцезащитных очках-капельках, одетого в модные голубые джинсы с красной надписью "USA", красиво вышитой на накладном кармане. Фуражка-аэродром подпрыгнула на красной пистоновой лысине.
   - Товарищ призывник! - Пистон гневно вытаращил глаза на иностранную надпись. - Что у вас с формой одежды!?
   Паренёк с недоумением поглядел на свои джинсы: не испачкался ли где по неосторожности:
   - А что?
   - "Что?!!" Он говорит мне: "А что?"!.. Вы почему явились на призыв в масштабе Советских Вооруженных Сил в штанах наиболее предполагаемого противника!?
   - Джинсы как джинсы... - новобранец продолжал растерянно осматривать себя то спереди, то сзади, крутя стриженной головой.
   - Товарищ призывник, я вижу, что через эти штаны мировой империализм уже проник к вам в голову!
   Наконец до паренька дошло, в чём дело, и он с готовностью пояснил:
   - ЮСА - это просто название страны. По-английски.
   - По стойке "смирно" стоять не умеет, а разговаривает! - обратился Пистон к притихшему строю. - Товарищ призывник, если вы хотите что-то умное сказать, то лучше молчите. Причина неуставных отношений в армии и начинается с ношения таких вот штанов неустановленного образца.
   С выражением полного морального превосходства на лице военком, продолжил движение вдоль строя, переходя к следующей жертве.
   - А у вас, товарищ призывник, - обратился он к смуглому кудрявому парню в широких тренировочных шароварах, - что у вас из карманов топорщится?
   - Естественная неровность одежды, товарищ дважды майор!
   Пистон на какое-то время задумался, но ненадолго: - Ещё один клоун нашелся. Я вам, товарищ призывник, не дважды майор, а одиножды подполковник Советской армии! Для тех, кто не разбирается в звездных отличиях, поясняю: это над майором и под полковником. Ясно?
   Кучерявый кивнул головой, понятливо улыбаясь.
   - Разболтались в гражданских условиях. Ну, ничего. Другие офицеры нашей армии, - Пистон сделал неопределённый жест рукой в сторону "покупателей", - не такие добрые папы Карло, как я!.. Стешут вам все естественные и неестественные неровности по самое "не балуй"!
   И тут перед строем вытолкнули худенького и испуганного недостающего Бакурадзе.
   - Как фамилия? - грозно вопросил Пистон.
   - Бакурадзе...
   - Почему отсутствуете, товарищ призывник?
   - Я в туалет ходил.
   - В туалет! Вы бы еще в театр сходили!.. Ничего, в армии вас быстро отучат оправляться в неуставные моменты времени... Встаньте в строй!
   Бакурадзе, потупившись, протиснулся в самую глубь строя, подальше от начальственных глаз.
   Военком прекратил осмотр, вышел на середину двора, многозначительно вскинул голову и, дождавшись полной тишины, торжественно провозгласил:
   - Служба Родине, товарищи, - священный долг каждого советского юноши! Идеальные солдаты нам не нужны. Наше дело их воспитать. Из вас, мальчиков-призывников, мы сделаем мужчин-защитников Родины!..
  
   Говорил Пистон долго и эмоционально, а закончил свою речь приподнято-призывно: "По машинам, товарищи!"
   Поехали! - пронеслось у меня в голове. Я обнялся с родителями и не мешкая полез в крытый грузовик. Я тогда ещё не отдавал себе отчета в том, что увижу их только через три долгих года. Мы не знали, ни куда нас везут, в Сибирь или в Афганистан, ни в какой род войск нас действительно приписали: то ли в десантники, то ли во флот, то ли в стройбат. Наши провожатые молчали, строго храня только им понятную военную тайну. Наконец, я не выдержал и спросил главного из них:
   - Товарищ, капитан-лейтенант, а куда нас везут? В чем военная тайна-то?
   - Военная тайна не в том, куда вас везут, товарищ призывник, а в том, что везут именно вас, - загадочно ответил офицер и замолчал.
   Я понял: спрашивать бесполезно. Почему нам ничего этого не говорили, мы не знали, но как-то слепо верили в глубокий смысл всего происходящего. Это теперь я понимаю, что вся военная логика и весь глубокий смысл заключаются в одном единственном ёмком слове начинающемся на "долбо" и кончающимся на "изм", а тогда... тогда я свято верил: раз не говорят, значит так надо.
   Впрочем, если честно, то тогда мы по этому поводу особо не напрягались. Мы весело перешучивались и глушили зашхеренные по разным местам горячительные напитки. Хоть на предмет спиртного нас и обыскивали в Военкомате, но куда им до нашей молодой здоровой смекалки. Мой сосед, слева, засунул резиновый шарик во флягу, заполнил его водкой, завязал и протолкнул внутрь, а сверху залил клюквенным соком. Хочешь - проверяй, даже попробуй, сок как сок, а проколи шарик иголкой - вот тебе и вечный кайф! Некоторые из будущих защитников Родины уже с трудом держали свои туловища в вертикальном положении.
   - Не понимаю, как можно так пить? - возмущался сопровождающий нас офицер. - Ну, выпил одну стопку, ну две, ну литр, но зачем же так напиваться?..
   - Не боись, товарищ военный, - успокаивал его, заплетаясь языком, щербатый парень в зелёном вязаном свитере, - перед армией святое дело выпить-закусить... Даже песня такая есть ...- и вязаный свитер уныло затянул:
  
   Мама, не ругай меня, я пьяный,
   Я сегодня пил и буду пить.
  
   Мы дружно подхватили:
  
   Потому что завтра утром ранним
   Повезут нас в армию служить.
  
   - Отставить песню! - приказал офицер; и добавил: - И везут вас не в армию, а на флот.
  
   Мы переглянулись: на флот! Так мы на шаг продвинулись к разгадке "военной тайны". Осталось догадаться, где находится конечный пункт нашего следования.
   - Хилое поколение растёт, - не унимался сопровождающий офицер, - пьёте, курите, безобразия безобразничаете... Вот, посмотрите, даже девушки курят, - он указал на проходившую по тротуару пару. - Парень идёт, курит, девушка идёт, курит... А потом у них такие же дети появляются...
   - Мода такая.
   - Что мода!.. Вот я не курю и в рот не беру...
   Молодой хохот потряс грузовик, а офицер уточнил:
   - ...Спиртного... Отставить нарушение субординации смехом!
   Разомлев от горячительных напитков, мы понемногу начали собирать остальные части головоломки. Вторым ключом стали написанные золотыми буквами на ленточках бескозырок сопровождающих нас и молчащих всю дорогу матросов слова - "Тихоокеанский флот". А уже в аэропорту мы увидели высвеченное на электронном табло рядом с номером нашего рейса название города - Владивосток.
  

ВНУЧАТЫЙ ПЛЕМЯННИК

  
   Попал на флот гордись, не попал - радуйся.
   (Поговорка)
  
   Справка:
   внучатый двоюродный племянник -
   внук двоюродного брата или сын двоюродной племянницы
   или троюродный внук.
   Обратным отношением является троюродный дед.
  
   В октябре 1983 года, ученику лесотехнического техникума города Ухты Роману Фролову пришла, наконец, долгожданная повестка из Военкомата. Он давно и с нетерпением ждал этого момента и даже волновался, что повестка не приходила. Как и все его друзья, Рома даже не думал "косить" от армии. Служить считалось, нормальным, правильным, обычным делом. На тех, кто не служил, смотрели как на каких-то неполноценных, дефективных. Все знали, что освобождают от службы, как правило, только по какой-нибудь болезни.
   В это время, шел разгар военных действий СССР в Афганистане, а на телевизионных экранах в программе "Служу Советскому Союзу!": сменяли друг друга бодрые репортажи из воинских частей и гарнизонов; улыбающиеся статные и бравые солдаты и матросы красиво ходили строем, лихо преодолевали полосы препятствий и бодро рассказывали о том, как им повезло, как много нового они узнали и чему интересному научились в своей новой дружной армейской семье. Об Афганистане телевизор не распространялся. Правда, изредка проскакивали короткие и неизменно оптимистические вставки о выполнении где-то, кем-то интернационального долга. И снова красивые картинки - бравые солдаты и увлекательные патриотичные репортажи.
   Обрадованный, с повесткой в руках Рома в назначенный день явился в местный военкомат. В тесном казенном помещении собралось ровно двадцать восемь призывников: явились все, кто получил повестку. Бросилось в глаза, что все были крепкие, спортивные, как на подбор. Многих Рома знал в лицо. Ухта - город маленький, и все эти ребята мелькали в единственном на весь город Дворце спорта, в разных спортивных секциях, вроде бокса или легкой атлетики. Рома и сам с третьего класса занимался там и самбо, и плаванием, и даже лыжами. Жилистый и спортивный, он, однако, оказался среди собравшихся здесь крепышей чуть ли не самым мелким.
   Ребята в военкомате в этот день собрались сообразительные и сразу смекнули, что это неспроста, если вызвали одновременно почти всех спортсменов-одногодков города...
   К ним в коридор вышел широкоплечий прапорщик и без всяких обиняков, прямо и заявил:
   - Ну, что, пацаны, в Афганистан готовы?
   В Афганистан! Ещё бы, не приобщиться к такому интересному мероприятию! Кто же не хочет? Приключение, да ещё какое! Да и, кроме всего, отличная возможность на халяву из Ухты выбраться, на мир посмотреть. Будет, что потом вспоминать-рассказывать!..
   - А почему бы нет. Конечно. Можно и послужить! - послышалось со всех сторон.
   -Товарищ прапорщик, а отбор по росту будет проводиться? - забеспокоился Рома. - У меня, например, только метр шестьдесят девять?.. Меня возьмут?..
   - Не дрейфь, браток. Там вытянут! - прапорщик похлопал Рому по плечу. - Короче, если возражений нет, вы все причисляетесь к афганской команде номер 54К... Говорить родителям или нет, решайте сами...
   Рома про себя твердо решил, что матери про Афганистан говорить точно ничего не будет. Скажет просто: команда 54К - и всё. Зачем человека зря тревожить. Страшного-то ведь ничего нет.
   Через неделю началась подготовка. В подвальчике одной из жилых пятиэтажек для них создали специальную парашютную школу. От ДОСААФ выделили инструктора. Занималась команда 54К полгода по два-три раза в неделю. К концу занятий со стандартным десантным парашютом Д-5, именуемом в простонародии: "Дуб", когда на его укладку по нормативу отводилось сорок пять минут на двоих укладчиков, Рома один, с закрытыми глазами, управлялся за пятнадцать. Но сколько же можно укладывать! Уже хотелось, наконец, хоть разок и прыгнуть.
   Вскоре начались и прыжки. Три прыжка с временным прибором, когда парашют раскрывался автоматически через назначенные секунды. И два прыжка с высотным прибором, где самому дёргать за кольцо приходилось, а прибор только страховал, если кто потерял сознание или з-заикаться с-стал, от-тсчит-т-тывая с-сек-кунды. Для таких прыжков их специально два раза в Сыктывкар возили на базу ДОСААФ.
   На этой самой базе они в первый раз и услышали странное название - "Спецназ ГРУ". Оба слова в начале восьмидесятых были словами неизвестными, интригующими своей таинственностью: На базе выяснилась и расшифровка: Войска Специального Назначения, Главное Разведывательное Управление. Вот, оказывается, куда их все полгода так усиленно готовили! Спецназ - элита! Не какая-нибудь там обычная десантура.
   Подготовка наконец закончилась, и будущим спецназовцам оставалось теперь только ждать следующей повестки. А вскоре ребята из афганской команды стали эти повестки получать. Требовалось явиться для окончательной "приписки" к определённому роду войск. В военкомате всех ребят из пятьдесят четвёртой команды назначили в Спецназ ГРУ (армейская разведка), но соблюдая режим секретности, озвучили, что приписали к погранвойскам КГБ. Всем назначали один день призыва - 28 апреля 1984 года. Ну, вот и дождались! В Афганистан! На войну!
   Роман Фролов тоже явился по повестке в военкомат - за своей, уже решенной за него судьбой.
   - Держи! - сказал дежурный капитан и вручил Роме приписной талон.
   Рома глянул и не поверил своим глазам: в документе стояла совсем другая дата призыва: 9 мая 1984 года. Как раз День Победы.
   - Не понял? - опешил Роман. - А как же ребята? Они же все 28 апреля?
   - Ты пойдёшь служить на Флот, - не стал вдаваться в подробности капитан. - Всё. Иди. Поздравляю!.. Следующий!
   Что за чертовщина?!.. Всё рушилось! Все ожидания - к черту! Как же ребята? Как же Афган? Нас же полгода готовили! Как же Спецназ ГРУ?! Какой флот?! Какие ещё, на фиг, три года?!
   - Да ладно, пацан, не переживай, - успокаивал расстроенного призывника военкоматовский прапорщик, - может, тебя ещё в морскую пехоту определят... Там два года...
   - Какая, там, Морская пехота?! Там в штурмовых бригадах у всех рост 186 сантиметров - минимум! Это в десантуре всего 172...
   Так прапорщик и не успокоил.
   Вернулся Рома домой, подавленный, грустный. Как всё объяснить матери и про команду 54К, и про флот, и про три года? А ей и самой было что своему сыну поведать. Оказывается, у неё на работе была подруга. А у подруги работал в военкомате муж заместителем начальника! Когда Ромина мама рассказала своей подруге про команду 54К, та, разузнав у мужа подробности, всё ей быстренько в деталях и красках расшифровала. И про спецназ, и про ГРУ, и про Афганистан.
   Получив такую неожиданную, исчерпывающую и интересную, а главное, своевременную информацию, Ромина мама, недолго думая и никому ни о чем не говоря, тихой сапой, нанесла визит в военкомат:
   - Как так? - говорит. - Какой ещё 54К?! Он же внучатый племянник! У него же целый дедушка адмирал! Бывший командующий Тихоокеанским Флотом! В честь него корабль назван! Фокин Виталий Алексеевич - он ведь двоюродный брат моего отца! У меня же девичья фамилия - Фокина!
   Ну, в военкомате, сначала в ступор впали, а потом суета поднялась. Не на шутку. Н-да, ничего себе промашка вышла!.. Адмирал!.. Командующий!.. И даже корабль назван!.. Это же политический момент! Внучатый племянник служит на корабле имени своего легендарного деда! А мы что? Чуть не оскандалились! Едва флотскую династию не прервали!
   - Очень хорошо, что вы гражданочка к нам так своевременно зашли. Где красная ручка?!!
   Так в Роминой учетно-послужной карточке появилась, выведенная красной ручкой, жирная и окончательная резолюция: "Только 51288".
   И призывник Роман Фролов, внучатый двоюродный племянник своего знаменитого троюродного деда, отбыл служить в воинскую часть 51288, что в расшифровке означало корабль Тихоокеанского флота - ракетный крейсер "Адмирал Фокин".
  

ПТК

  
   Флот это школа жизни, но лучше её пройти заочно.
   (Флотская поговорка)
  
   С моим другом Димкой Голиковым, щеголявшим завидными для восемнадцатилетнего пацана усами и знающим, казалось, ответы на все вопросы, я познакомился за год до призыва. Нас обоих через Военкомат распределили в школу корабельных электриков. В течение года мы с ним три раза в неделю, после работы, дисциплинированно ездили на трамвае в пригород на обучение. В школе мы разбирали на части корабельное электрооборудование, проходили испытание в барокамере, одетые в водонепроницаемые костюмы и закупоренные в отсеке: учились затыкать пробоины в корпусе корабля, погружались с аквалангом и даже изучали болезни водолазов.
   Особенно на меня произвела впечатление болезнь под названием "полная компрессия". Как мене объяснили, это когда, в случае разгерметизации мягкого резинового костюма, весь водолаз компактно закомпрессовывался давлением воды в круглый медный шлем. Я вот только позабыл, как от этой болезни надо лечить...
   Нас призвали служить 13 Мая, как раз в Димкин день рождения. Так что, его девятнадцатилетние мы в шумной компании однопризывников справляли на высоте одиннадцати тысяч метров, летя самолетом из Ленинграда во Владивосток. Ребята со всего салона внесли свою посильную лепту в оформление праздничного стола разнообразными спиртными напитками и домашними разносолами, и долгие часы полёта пролетели незаметно.
   По прибытии во Владивосток нас из аэропорта привезли на ПТК - приемно-техническую комиссию или накопитель новобранцев регионального масштаба. Всё здесь: и забор с колючей проволокой по периметру, и деревянные бараки на 200 человек - было ново и интересно. Где-то, в каком-то фильме про людей в полосатых робах я уже видел похожую картинку... Понимая наше состояние, сопровождавшие тут же пояснили, что это на самом деле территория воинской части морской пехоты, а не то, что мы подумали...
   Нас распределили в барак N2. Я в первый раз в жизни был в настоящем бараке! Раздвинув огромные двустворчатые ворота, мы с Димкой с любопытством проследовали внутрь. В нос ударил бодрящий запах грязных носков и пота. С непривычки, поморщившись, мы осмотрелись. Три уровня длинных сплошных деревянных нар тянулись по обеим сторонам барака, оставляя проход посередине. На нарах, вплотную друг к дружке, как на стеллажах, копошились разномастные представители всех советских республик: русские, хохлы, узбеки, таджики, чеченцы, армяне и те, о существовании национальности которых я даже и не догадывался...
   - Урюки, - пояснил кто-то сбоку.
   Я не был особо силён в этнографии и с благодарностью впитал в себя эти новые интересные сведения.
   Наше появление в бараке особого интереса не вызвало. Некоторые из лежавших на нарах разглядывали нас скучающими взглядами, кто-то играл в карты, кто-то храпел, а один из урюков, прямо у нас над головой, деловито и сосредоточенно занимался самоудовлетворением. Чтобы ему не мешать, мы с Димкой вышли во двор подышать свежим воздухом.
   - А ты знаешь... - сказал вдруг Димка - Мой отец тоже здесь неподалёку служил - на Чукотке. И даже на Кубе был.
   - На Кубе?
   - Ну да. Как раз во время когда между нами и Штатами чуть ядерная война не началась.
   - "Карибский кризис" что ли?
   - Ну, да.
   - Ну и как, ему Куба понравилась?
   - Да он её и не видел совсем. Его и ещё пару тысяч таких же, как он, в гражданские костюмы переодели и в трюм гражданского сухогруза погрузили. Так их, до самой Кубы, в трюме и везли, чтобы америкосы ничего не заподозрили. Выпускали на палубу, свежим воздухом подышать, только ночью, группами по двадцать человек, когда американских разведывательных самолётов не было, а то те прямо над палубой летали.
   - Так что, их на берег так и не высадили?
   - Какой там... Они два месяца около Кубы в трюме просидели, а потом когда Хрущев с Кеннеди о чем-то договорились, их так же, не вынимая из трюма, обратно привезли...
   Мимо барака, понуро опустив голову, шёл морской пехотинец. Это был первый увиденный мной вблизи, настоящий морской пехотинец. Я с завистью смотрел на его черную форму. Он поравнялся с нами, и я, желая завязать разговор и расспросить про службу, обратился к нему с логичным, как мне казалось, вопросом:
   - Слышь, а ты не знаешь, нам постельное белье дадут?
  
   Морпех вздрогнул от неожиданности, оглянулся по сторонам и сплюнув в дорожную пыль посоветовал:
  
   - Вешайтесь, духи!
  
   Этот полезный совет я слышал потом много раз, особенно в первые недели службы. Позже, когда у нас на корабле, в носовом гальюне, не выдержав насмешек, повесился один из двух братьев близнецов, только что призванных к нам на корабль из подшефной Хакасии, я вспомнил этого морпеха в его потрепанной черной робе.
   Кроме нас на ПТК завезли ещё около тысячи человек. Новоприбывшие быстро разделились по группам: по явно выраженному этническому признаку или по городу призыва. У нас с Димкой в этой разноликой и разномастной обстановке тоже сработал инстинкт самосохранения: мы примкнули к "питерским".
   - Э-э-ээээ! - раздался во дворе то ли надрывный хрип, то ли протяжный вопль.
   Бледный парень, в сером измятом костюме, с перекошенным судорогой лицом, бился на пыльной земле посреди двора в эпилептическом припадке. Белая пена пузырилась у него изо рта. Все столпились вокруг, но никто не знал, что надо делать.
   - Пацаны! Чурки наших бьют!.. - чей-то призывный вопль заставил всех обернуться.
   Ошалелая славянская братия, которая, к счастью, в этот заезд на ПТК представляла большинство, моментально среагировала. Позабыв про эпилептика и не разбирая, что к чему, кто наши, кого и за что бьют, все побежали на крик, тыча по пути кулаками в морды попавшихся под руку незадачливых представителей братских народов и народностей. Впрочем, хотя урюков на ПТК было гораздо меньше, они держались сплоченней, чем мы, и в локальных потасовках давали славянам достойный отпор.
   Под вечер, усталые и полные новых впечатлений, мы вернулись в барак. Так прошел мой первый день на службе. Оставалось еще 1097.
   На третий день разнёсся слух, что нас наконец переоденут в военную форму и мы станем похожи на настоящих вояк. В ожидании скорого расставания с гражданской одеждой многие стали оригинальничать, вырезая на одежде разные фигуры и узоры. На некоторых уже висели такие фигурные лохмотья, что было непонятно, как они ещё держатся на плечах или на поясе...
   -Ты чё, салага, делаешь?! - раздался вдруг чей-то гневный вопль.
  
   Невдалеке от нас, "ПТКашный" мичман, подскочил к пареньку с красными буквами USA на голубых джинсах. Мичман застал его как раз в тот момент, когда тот закончил распускать на ленточки свои политически неправильные импортные штаны. Паренёк, хлопал глазами, держа в застывшей руке лезвие безопасной бритвы.
   - Ты чё свои глаза на меня смотришь? Когда духа ругают, он должен встать смирно и покраснеть!
   - Я думал можно...
   - Можно?!.. Тебе, дух, можно только удавиться, а форму гражданской одежды портить тебе никто добро не давал!
   - Мне никто не сказал...
   - Не сказал - ему!
   Вокруг паренька и мичмана, собралась пестрая толпа призывников.
   - До прэсяги шо хотим, тэ и дилаим ... Наша одежа... - протиснулся сквозь толпу и вступился за паренька коренастый хохол.
   Мичман сжал кулаки, но оглядевшись вокруг и оценив численный перевес и атлетическое сложение коренастого, сплюнул сквозь зубы, повернулся и поспешил ретироваться, посматривая, однако, на ходу, не портит ли кто ещё свою одежду.
   Чем ближе наступала долгожданная минута переодевания, тем четче мы ощущали на себе алчные взгляды служивших на ПТК вояк. Особенно те из нас, кто прибыл в импортных шмотках. Загоняли ли местные служивые нашу одежонку? Кому и почем? Честно скажу - не знаю. Но их ревностное отношение к порче исключительно импортных вещей иначе было сложно объяснить. Мы складывали нашу гражданскую одежду в чемоданы, надписывали адреса для отправки домой. Но куда уходили все эти посылки и уходили ли они вообще, я тоже не знаю. Знаю только, что мой чемодан, с поношенными отечественными брюками и свитером до моего дома в Питере так и не добрался...
  

КОРАБЛЬ

  
   Кто видел море, корабли
   Не на конфетных фантиках,
   Кого гоняли так, как нас,
   Тому не до романтики.
   (Флотская песенка)
  
   На третий день нашего пребывания на ПТК нас переодели в матросскую форму, а на шестой день судьба в лице равнодушного капитан-лейтенанта распорядилась так, что моего друга Димку Голикова отправили на полгода в учебку на остров Русский, а меня и еще шестерых питерских ребят прямо на корабль.
   Я наскоро попрощался с другом и в сопровождении виновато улыбающегося капитана третьего ранга Трахова, который был делегирован с корабля за молодым пополнением, вместе с шестью товарищами зашагал навстречу своей судьбе. Мне, как и моим новым приятелям, не терпелось узнать: куда нас всё-таки определила эта судьба. Понятно, что с морской пехотой я пролетел. Понятно, что из Питера - колыбели Балтийского флота нас пригнали через восемь часовых поясов служить во Владивосток, на Тихоокеанский флот. Но куда же, куда конкретно нас все-таки забирают? По дороге мы засыпали нашего сопровождающего кучей вопросов.
   - Товарищ капитан третьего ранга, а нас куда? На корабль?
   - На корабль, - смущенно улыбаясь, как если бы ему было за что перед нами извиняться, ответил наш сопровождающий.
   - А на какой корабль? Какого ранга?
   - Первого. Ракетный крейсер "Адмирал Фокин" - выдавил из себя ответ Трахов и добавил, как бы извиняясь. - Только он в некотором смысле на ремонте...
   Мы не обратили на это уточнение никакого внимания.
   - Первого ранга! Ух-ты! - мы радостно переглянулись между собой.
   К тому времени мы уже успели узнать, что на флоте все надводные корабли делились на четыре ранга - от катеров до крейсеров. К первому рангу относились самые большие корабли! Во, повезло! До этого момента я ни разу в жизни не видел ни одного настоящего боевого корабля, кроме Авроры разумеется. Чего уж там говорить о современном ракетном крейсере, и к тому же первого ранга! Я рисовал в уме радужные картины, крейсер представлялся мне чем-то таким большим и никелировано блестящим. На палубе суровый боцман с золотой дудкой и матросы, все как один, исключительно в белых штанах - красота. Я даже подумал: черт с ним, с лишним годом, зато какая романтика!
   По пути, я крутил по сторонам головой, рассматривая незнакомый мне город Владивосток. По сравнению с Питером он казался довольно небольшим. Каменные и деревянные дома были раскиданы по многочисленным сопкам, окружавшим просторную бухту. Я не сразу заметил, как мы зашли на территорию судоремонтного "Дальзавода", где, как нам объяснил наш сопровождающий, и должен был стоять наш красавец-крейсер. Мы шли вдоль причала, мимо пришвартованных разномастных судов и суденышек. Тут были ледоколы, сухогрузы, рыболовные сейнеры, катера... Ни одно из них даже близко не напоминало тот никелировано-сверкающий образ, который я сотворил в моем воображении. От нетерпения я то и дело вытягивал шею, всматриваясь вдаль. Я старался не пропустить момент, когда, передо мной, предстанет, наконец, мой ракетный крейсер!
   - Ну, вот и пришли, - виновато улыбнулся сопровождающий нас офицер.
   Я нетерпеливо завертел головой. Из-за стоявшей у причала громадины, в виде гибрида строительных лесов и ржавого метала, мне было плохо видно, что там еще есть вокруг.
   - Как это пришли?.. А где же крейсер?
   Тут мой взгляд упал на сходни, соединявшие эту опутанную паутиной разномастных шлангов и кабелей, плавучую кучу металлолома, с причалом. По обеим сторонам трапа, ведущего на этот гибрид, можно было различить полинялую надпись - "Адмирал Фокин". Я почувствовал, как к горлу подступает комок и неприятно закололо под ложечкой. Но надежда умирает последней. Я упорно не хотел верить, что этот странный объект имеет хоть какое-то отношение к моему крейсеру.
   - Проходите, ребята - сказал Трахов.
   Эти слова добили мою еле теплившуюся надежду, как контрольный выстрел в голову. Я, как в тумане, с трудом передвигая ноги, поплёлся вслед за своими товарищами вверх по трапу и впервые в жизни поднялся на борт ракетного крейсера "Адмирал Фокин". На этой железной посудине, длинной сто сорок два и шириной чуть больше четырнадцати метров, практически без схода на берег, мне предстояло провести следующие три года жизни. По ту сторону трапа оставались счастливое детство, юность, беззаботная гражданская жизнь, а по эту - меня ждала ржавая реальность и томительно тревожная неизвестность.
  

ФОКИНЦЫ

  
   Здесь вам не тюрьма, здесь три года оттрубил - и свободен.
   (Флотский фольклор)
  
   Некоторые технические сведения о корабле
   почерпнуты из статьи капитана 1 ранга В.П. Кузина
   ( Альманах "Тайфун" N1, 1996 г.)
  
   Справка:
   Для тех, кто не служил и не знаком с неуставным табелем о флотских рангах, термины из которого часто встречаются на страницах этой книги, поясню: неуставная иерархия на корабле формируется по сроку службы.
   На флоте, когда служат три года, существуют следующие восемь ступенек:
   1. Дух - от присяги до шести месяцев службы (до присяги вообще - Запах);
   2. Карась - от шести месяцев до года (нужно отметить, что на флоте слово карась ещё означает носок, то есть тот предмет, который словарь обыкновенного русского языка определяет как "короткий чулок, не доходящий до колен";
   3. Борзый карась - от года до полутора;
   4. Полторашник - от полутора до двух лет;
   5. Подгодок - от двух лет до двух с половиной;
   6. Годок - от двух с половиной лет до приказа о демобилизации;
   7. Гражданский - после приказа о демобилизации до увольнения в запас. Этот срок по Уставу не может превышать трёх месяцев, и увольняемые считаются "дембелями".
  
   В задачу годков и подгодков входит: заставлять полторашников правильно "строить" (воспитывать) молодых, кто по иерархии находится ниже, под ними. Полторашники, которым годки уже предоставляют многие послабления в манере поведения и в форме одежды, обязаны заставлять карасей и духов "шуршать" (то есть, выполнять все "грязные" работы по кораблю). В противном случае им придется делать всю эту работу самим. А у духов и карасей всё просто. У них всего две основные обязанности: "шуршать" и быть бесправными объектами для физической и психологической разгрузки старослужащих.
   Разгрузка, в лучшем случае, проявляется в простых приколах, а в худшем - в систематических избиениях и издевательствах. А масштабы издевательств ограничиваются лишь извращенной фантазией скучающих без дела годков. Про такую разгрузку на флоте говорят: "зверкуют годки". Конечно, все люди разные и не все годки практикуют "крутую" годковщину. Многие стараются как можно меньше бить и унижать молодых матросов, но, повинуясь заведенным правилам, гоняют и заставляют карасей "шуршать", внося тем самым в годковщину и свою посильную лепту. Другие же с удовольствием и особой изощренностью издеваются над подвластными им людьми.
   Подобная годковщина происходит в основном именно от скуки и безделья. Когда корабль выходит в море на боевую службу и экипаж занимается делом, то число "зверкующих" годков-упырей резко уменьшается...
   "Убийцу авианосцев", ракетный крейсер "Адмирал Фокин", на котором мне выпало служить, спустили на воду с верфей Ленинградского судостроительного завода им. А.А.Жданова 26 марта 1961 года. Если посчитать, то практически день в день за семь лет до моего рождения в этом же славном городе на Неве. Проект, по которому велась разработка нашего корабля, получил в СССР кодовый номер 58, а в стане наиболее предполагаемого противника - НАТО, ему присвоили классификацию - KYNDA. Одновременно с кораблём разрабатывалось и его новое ракетное оружие. Это был первый отечественный надводный корабль с ракетным ядерным оружием на борту. На крейсере установили два ракетных комплекса новейшей разработки. Шестнадцать огромных (массой более четырёх тонн) крылатых ракет могли наносить со сверхзвуковой скоростью сокрушительный ядерный удар как по морским, так и по береговым целям противника. Это был, по-настоящему новый, невиданный уровень ударной мощи для советских надводных кораблей того времени.
   Всего с 1961 по 1963 годы на воду спустили четыре корабля-близнеца Проекта-58: "Грозный", "Адмирал Фокин", "Адмирал Головко" и "Варяг". Вообще-то, первый, реально построенный ракетный крейсер Советского Союза, первоначально задумывался не как крейсер первого ранга, а как эскадренный миноносец (эсминец) с довольно скромной боевой задачей: "борьба с эсминцами и лёгкими крейсерами противника". Однако впоследствии, после оценки реальной огневой мощи корабля, поставленная боевая задача стала куда более внушительная: "уничтожение авианосных группировок противника". А это уже задача не эсминца, а крейсера. Встал вопрос о переклассификации корабля. Вопрос окончательно решили летом 1962 - после того, как Н.С. Хрущев лично посетил первенца Проекта 58 "Грозный" и остался в восторге от красавца корабля и от результатов показательных стрельб. С тех пор все корабли Проекта 58 уверенно причислили к классу крейсеров, подклассу "ракетный крейсер" - корабль 1 ранга.
  
   Крейсера-близнецы Проекта 58 с начала 60-х годов несли боевую службу в составе всех четырех флотов нашей страны. По-разному сложились их судьбы, и экипажи каждого корабля гордились тем, что служат именно на своём ракетном крейсере. Я, конечно, не могу быть полностью объективным, но мне иногда казалось, что у моряков ракетного крейсера "Адмирал Фокин" эта гордость выражалось как-то по-особому.

***

   Когда я впервые ступил на палубу ракетного крейсера "Адмирал Фокин", он уже долгие шесть лет стоял на ремонте в "Дальзаводе". Ржавеющий, опутанный сетью кабелей и строительных лесов, корабль представлял из себя жалкую тень прежнего красавца-крейсера. В прошлом остались дальние походы и боевые службы у берегов Йемена, Кении и острова Маврикий. В настоящем - визг грохоток, сдирающих краску до металла, километры кабель-трасс, вытащенных с корабля на стенку (причал), и нескончаемые кучи строительного мусора. Единственное, что напоминало о славном боевом прошлом корабля - развивающийся на юте (корме) военно-морской флаг, начищенная до блеска рында (колокол), висевшая около покосившейся времянки рубки дежурного, и постоянно подкрашиваемая, гордая бортовая надпись: "Адмирал Фокин".
   Интересная штука - человеческая натура. Даже, находясь на ржавом, вросшем в причал, полуразобранном корабле, на котором уже восемь поколений "Фокинцев" не выходило в море, всё равно ощущалась гордость за свою принадлежность к этому славному крейсеру. Эта гордость передавалась из поколения в поколение.
   Когда на корабль приходили новые "духи" или "караси", годки обязательно строили их и пересказывали краткий курс боевой истории корабля: "А ты знаешь, дух, на какой ты корабль попал? Какая честь тебе оказана?... Это, душара, ракетный крейсер! Первого ранга! "Адмирал Фокин!" Куча дальних походов, боевых служб..." И дух растерянно обводил глазами строительные леса, ржавый "экстерьер" крейсера и понимающе кивал.
   Если годки замечали в глазах карася некоторую неуверенность, то они непременно продолжали: "Этот крейсер, сынок, скорость тридцать четыре с половиной узла развивает!.." Новоиспечённый матрос вряд ли понимал много это "тридцать четыре с половиной узла" или мало, но по выражению лиц годков, чувствовал, что "достаточно" и он восхищенно кивал головой и цокал языком: "Мама дорогая, это же почти целых тридцать пять!.."
   - То-то и оно! - ухмылялись годки, довольные произведённым эффектом.
   Если же "молодой" продолжал проявлять хотя бы тень сомнения, то его непременно выводили на верхнюю палубу, на бак (нос корабля) и, как бы по секрету, сообщали: "Здесь у нас находится ЗИФ-101, зенитно-ракетный комплекс... Он сейчас демонтирован, но когда он здесь был, то... - такая мощь! ...Ни один самолёт даже близко не подлетит!.." А когда карась уставал восхищенно кивать, годки хитро ухмылялись и, подмигивая друг другу, говорили: "А теперь, посмотри-ка налево, сынок."
   Чуть выше того места, где когда-то находился грозный ЗИФ-101, над строительными лесами, величественно возвышались четыре пустые трубы основной ракетной установки - главного оружия корабля. И когда карась стоял, обалдело задрав голову, и хлопал недоумевающими глазами, наступала кульминация: "А вот это, сынок, шестнадцать крылатых ракет с ядерными боеголовками. Одна такая штуковина - десять Хиросим!.. Как долбанёт - целый город в труху!
   Эта аллегория напрочь взрывала молодое воображение! Последние сомнения испарялись, как дым. Карась стоял потрясённый, обводя восторженным, совершенно новым взглядом свой родной, заставленный строительными лесами корабль, и ещё в одной молодой душе зарождалась неудержимая гордость за то, что ему так повезло и он попал служить именно на этот мощный, настоящий ракетный крейсер первого ранга "Адмирал Фокин"!.. Под снисходительными взглядами улыбающихся годков рождался новый патриот- фокинец. Время пролетало быстро, и через несколько лет этот бывший дух, а теперь уже закоренелый годок, обходя те же самые строительные леса, выводил на бак новых представителей молодого пополнения и, хитро улыбаясь, говорил: "А теперь посмотри-ка налево, сынок..."
   Так уж устроена человеческая природа. Человеку всегда хочется выделиться из толпы, хочется быть лучше окружающих, быть причастным к чему-то славному, героическому; хочется чем-то гордиться. И мы гордились. Гордились, что служим именно на славном ракетном крейсере первого ранга "Адмирал Фокин". Гордились, что мы - фокинцы! И мы писали домой, родным, письма, полные восторженных эпитетов по отношению к своему кораблю. И от этой гордости жить становилось немного легче. И немного легче переносились "все тяготы и лишения воинской службы". Мы скребли от ржавчины борта любимого корабля и с чувством абсолютного превосходства смотрели на проходивших, мимо, горе-мореманов с других "левых" кораблей...
   Все поколения фокинцев, пока продолжался нескончаемый ремонт корабля в "Дальзаводе", мечтали выйти на нём в море. Все надеялись, что вот-вот придёт долгожданный приказ командующего флотом, форсированными темпами закончится затянувшийся ремонт, и они пойдут, наконец, на своём крейсере в дальний поход, рассекая волны экзотических океанов. Для восьми поколений моряков-фокинцев этой мечте так и не довелось сбыться. Им приходилось довольствоваться периодическими командировками на другие "ходовые" корабли, но и там, на чужих кораблях, они всегда оставались фокинцами, верными патриотами своего крейсера.

***

   Эта история произошла за год до моего прибытия на корабль, рассказал мне её Роман Фролов.
   Командиром крейсера в то время был капитан первого ранга Самофал. Уважаемый командир, отец матросам. Матросы его так и называли - Папа. В 1985 году, после шести лет ремонта, появилась реальная надежда, что осуществится заветная мечта "ремонтно-заводских" поколений фокинцев и весенний призыв 1984 года, выйдет, наконец-то, в море на своём ракетном крейсере. Папа в это верил. А раз верил Папа, верили и матросы.
   Однажды утром, во время торжественного подъёма флага, командир Самофал построил на юте экипаж. Как всегда отглаженный, весь с иголочки, он медленно обошел строй, придирчиво оглядывая внешний вид вытянувшихся по струнке матросов. Папа одобрительно кивал головой. Матросы старались соответствовать высоким требованиям. Оставшись довольным, Папа откашлялся в кулак и зычным голосом, торжественно объявил:
   - Чтобы к выходу в море готовы были и чутье не потеряли, отправляю вас в месячную командировку на "Варяг"! Договорённость с командиром "Варяга" имеется. И смотрите, чтобы всё у меня там было "тип-топ"! Не посрамите родной корабль!
   Общему ликованию не было предела: "Вот оно: "К выходу в море"! Дождались!" Вот так, с легкой руки Командира Самофала, двадцать матросов-фокинцев прибыли на гвардейский крейсер "Варяг". Правда, уже через неделю Папа забрал фокинцев обратно: дело в том, что у них с командиром "Варяга" вышел, так сказать, маленький инцидент...
   "Варяг" и "Адмирал Фокин" были крейсера близнецы. "Варяг" был назван, как нетрудно догадаться, в честь своего легендарного тезки времён Русско-японской войны 1904-1905 годов, погибшего, но не сдавшегося врагу. Новому "Варягу" по наследству от старого, кроме имени, досталось ещё и гвардейское звание.
   Гвардейский экипаж принял "бескорабельных", "ремонтных" фокинцев с чувством полного собственного превосходства. Это выражалось во всём: во взглядах, в поведении, в отношении. И фокинцы ответили им взаимностью. С первых же минут вступления на борт чужого корабля всё вокруг вдруг стало жутко раздражать фокинцев. Раздражало то, что бескозырки у местных моряков были с полосатыми, черно-оранжевыми гвардейскими ленточками. Эти ленточки, они тут же окрестили "ржавыми" и "матрасными". Раздражало, то, что на "Варяге", как считали фокинцы, их кормили помоями. Раздражало, что сливочное масло выдавали кружочками, как у "сапогов", то есть у солдат в Армии, а не кусками, как по их мнению полагалось выдавать на флоте. Короче говоря, на чужом корабле фокинцев раздражало абсолютно всё.
   Назревал конфликт. И конфликт вырвался наружу утром следующего дня, когда весь гвардейский экипаж и двадцать приблудших фокинцев выстроились на юте для церемонии подъема флага. Командир гвардейцев медленно вышел на середину площадки и остановился перед строем, обводя хозяйским взглядом экипаж. На секунду он задержал свой снисходительный взор на обособленной кучке матросов с черными, "не гвардейскими" ленточками на бескозырках.
   - Ну-ну, прибыли, значит, - пробормотал он себе под нос. - Посмотрим, посмотрим...
   Двадцать пар глаз буравили его в ответ, придирчиво подмечая каждый изъян в форме одежды нового начальства; в строю фокинцев, то и дело перешептывались:
   - Гляди-ка, китель как жевал кто-то...
   - Ботинки нечищеные.
   - Голоса нет.
   - Чехол от фуражки год как не стирался...
   - Не фуражка - корыто.
   - Бакланам её бросить... Чтобы полную насрали...
   - Да здесь весь гвардейский экипаж так выглядит!.. "Подъём флага" называется!
   Такое расхлябанное отношение к святому ритуалу подъёма флага оскорбило фокинцев до глубины души. Они-то привыкли видеть своих командиров всегда "с иголочки", с зычными голосами, а здесь полная ж... Гвардейцы хре?новы!..
   В первые же минуты построения авторитет командира "Варяга" в глазах фокинцев упал так низко, что достиг дна и начал рыть грунт.
   Тем временем командир гвардейцев вразвалочку подошел к флагштоку и, повернувшись лицом к экипажу, натужено произнёс:
   - Здравствуйте, товарищи гвардейцы!
   - Здравия желаем... товарищ гвардии капитан первого ранга! - вяло, в разнобой загудело со всех сторон.
   Только со стороны фокинцев полное молчание - они же не гвардейцы. Командир-гвардеец побагровел:
  
   - Вымуштруй их! Чтобы как шелковые у меня были! - дал он команду своему помощнику.
  
   После подъёма флага, гвардейский экипаж, бросая враждебные взгляды на ершистых чужаков, разошелся. Помощник командира остался на юте один на один с фокинцами тренировать приветствие:
   - Здравствуйте, товарищи гвардейцы! - прокричал он, убивая строптивых чужаков взглядом.
   Фокинцы , замерев по стойке смирно, молча изучали линию горизонта.
   - Здравствуйте, товарищи гвардейцы!!! - с пеной у рта орал, в очередной раз, помощник командира.
   В ответ - полное молчание.
   - Товарищ гвардии капитан третьего ранга, мы, вообще-то, не гвардейцы... - послышалась робкая подсказка из глубины строя.
   - Не вас меня учить. Запомните! Пункт первый: командир всегда прав. Пункт второй: если командир не прав, то смотри пункт первый... Здравствуйте, товарищи гвардейцы!
   Замкнуло его на "гвардейцах", и всё тут. Не свернуть мужика. Так он и здоровался с фокинцами до обеда, а те упорно молчали. Гордости тогда у ребят было выше макушки, что они - фокинцы! Так продолжалось целую неделю, пока не приехал Папа.
   Командир-гвардеец тут же доложил ему по существу дела и со всеми подробностями, слюнями и выражениями. Фокинцев выстроили на юте, командир "Варяга" и Папа стоят рядом, плечом к плечу, смотрят.
   - Вот, полюбуйся на этих упертых - командир "Варяга" раздраженно ткнул пальцем в сторону фокинцев.
   Папа вышел перед строем. Он хмуро обвел взглядом своих матросов и своим зычным голосом рявкнул:
   - Здравствуйте, товарищи фокинцы!
   - Здрав!..жел!!.. тов!!!.. капитан !!!!.. первого!!!!!.. ранга!!!!!! - грянули в ответ двадцать матросских глоток, да так, что чайки с гвардейских мачт попадали.
   Влетело, конечно, всем ребятам от Папы по первое число за эту выходку, но в глазах у него светились искорки нескрываемой гордости за своих, фокинцев...

***

   На демарш фокинцев на гвардейском крейсере, несомненно, повлиял один эпизод, случившийся незадолго до скандальной истории с приветствием. За несколько месяцев до злополучной командировки, гвардейский крейсер "Варяг" встал ненадолго в "Дальзавод", борт о борт со своим ржавеющим собратом - ракетным крейсером "Адмирал Фокин".
   По случаю дня рождения корабля на "Варяге" объявили торжественный подъём флага. На фоне свежевыкрашенного, как новенького, "Варяга" застоявшийся, в строительных лесах "Адмирал Фокин" выглядел бедным родственником. К тому же "Варягу" оказали особую честь: на борт в честь дня корабля ожидался сам командующий флотом!
   Когда адмирал поднимался по трапу на "Варяг", командир Самофал приказал всем матросам, выстроенным борту "Фокина", развернуться лицом к гвардейскому крейсеру.
   Фокинцы замерли по стойке смирно, как положено по флотскому этикету, отдавая дань уважения прибывшему командующему и гвардейскому крейсеру, у которого сегодня был праздник.
   - Здравствуйте, товарищи гвардейцы! - приветствовал командующий замерших в строю гвардейцев.
   - Здрав!.. жел!.. тов... адмирал! - отрывисто прокричали на "Варяге".
   Стоя по стойке смирно, рука у козырька, Папа подождал, пока смолкнет гвардейское приветствие, и в свою очередь поздоровался со своим экипажем.
   - Здравствуйте, товарищи фокинцы!
   - Здрав! Жел!! Тов!!! Капитан !!!! Первого!!!!! Ранга!!!!!! - грянула в ответ сотня глоток, да так, что волна пошла по заливу.
   Командующий вздрогнул и недоуменно обернулся: у кого праздник-то, у гвардейцев или на "Фокине"?
   Папа Самофал довольно улыбнулся.
   На "Варяге" был праздник. А в праздник на юте всегда поднимался особый большой шелковый флаг, и вдобавок от бака до юта через мачту натягивали цветные сигнальные флаги и флаги расцвечивания. А в честь командующего флотом на мачте надлежало поднять ещё и соответствующий должностной флаг - красное полотнище с военно-морским флагом в углу и с тремя белыми звездами.
   Командующий произнёс приветственную речь. Гвардейцы прокричали "ура". Прозвучала команда: "Флаг, гюйс, сигнальные флаги и флаги расцвечивания - поднять! Равнение на флаг."
   Командующий вскинул руку к козырьку. На "Фокине" тоже поднимали свой флаг, но все взоры были устремлены на праздничный "Варяг". Папа замер, отдавая честь флагу. На гвардейском крейсере поползли вверх сигнальные флаги и флаги расцвечивания. Поплыл вверх по флагштоку огромный праздничный шелковый флаг...
   Вдруг на "Фокине" охнули: на "Варяге" праздничный военно-морской флаг поднимали ...вверх ногами!!! Синей полосой вверх, серпом и молотом вниз! Командующий оторопело стоял с рукой у козырька, отдавая честь перевернутому флагу, и не верил своим глазам... Тут налетевший порыв ветра сорвал сигнальные флаги и флаги расцвечивания, и всё гвардейское праздничное убранство, безвольно кружась в воздухе, полетело и запуталось вокруг мачты.
   - Блин... гвардейцы..., - процедил сквозь зубы Папа.
   Командующий сделал отмашку, козырнув перевернутому флагу, развернулся и, махнув рукой, ушел с гвардейского крейсера. За ним потянулась и вся штабная свита.
   Чтобы командующий флотом так уходил с корабля, такого позора мне не припомнить за всю свою службу. На "Варяге" разгневанный командир объявил тогда "оргпериод" на месяц...
   Так фокинцы в первый раз утерли нос гвардейцам.

***

   А устроивший демарш на "Варяге" фокинский призыв весны 1984 в море на своём корабле, так и не вышел. Не суждено было сбыться их мечте. Так и ушло весной 1987 года это последнее заводское поколение фокинцев на дембель из Дальзавода. Я помню, как мы, первогодки, тогда торжественно провожали ребят домой. А уже через несколько месяцев мы на отремонтированном сверкающем, заново рожденном, красавце ракетном крейсере "Адмирал Фокин" вышли из бухты Золотого Рога, чтобы занять место флагманского корабля Камчатской флотилии.
  

ПАПА

   На каждую хитрую задницу
   найдется свой болт с левой резьбой.
   (Фольклор)
  
   Справка:
   Кнехт - спаренная чугунная тумба, для набрасывания швартовых концов (канатов)
   Сопливчик - черный матросский нашейный галстук - вроде манишки. Надевается под шинель или бушлат.
   Сапоги - так на флоте пренебрежительно называли солдат (не моряков). Пошло от того, что матросы служили на корабле в ботинках, а солдаты в сапогах.
  
   Однажды, во время вечернего построения экипажа, Командир корабля Самофал - Папа вывел перед строем Петруху. Петро Ничипоренко, по кличке "Петруха", щуплый, скоромный морячок только что вернулся из отпуска с его родной Украины. Петруха стоял посередине вертолётной площадки, понуро опустив голову. Папа обвёл серьёзным взглядом экипаж и, указав на Петруху, громко объявил:
   - Товарищи "Фокинцы", вот гарный хлопец Ничипоренко приехал из отпуска, который он получил за образцовую дисциплину, а в отпускном документе у него замечание от патруля.
   Папа прищурившись посмотрел на Петруху:
   - Ты ничего не хочешь сказать своему экипажу?
   Петруха, убитый общим вниманием, сопел носом, но ничего не отвечал.
   - Что молчишь, как воды в рот набрал? Объясни товарищам, за что получил замечание.
   - Я в отпуске, был - тихо начал, Петруха, не поднимая головы - Шел, шел, ну а меня "сапоговский" патруль остановил. А я без "сопливчика"... в офицерском кашне был...
   Экипаж заулыбался, но сделал это несколько неуверенно, глядя, как Папа сосредоточенно следит за повествованием.
   - ...Ну вот, майор меня и останавливает, - продолжил Петруха. - И спрашивает, почему я форму одежды нарушаю и почему у меня нет той штуки которую матросы обычно, на шее, под бушлатом носят. А как "сопливчик" называется, начальник патруля вспомнить не мог. Ну, он и спросил меня, как эта штука называется, которой у меня нет, но которая у меня по уставу быть должна. Ну, я и объяснил... - не поднимая головы, тихо сказал Петруха.
   Папа прервал его повествование:
   - Зачитываю замечание от патруля: "Матрос, шел по улице... без кнехта на шее..."
   Взрыв хохота потряс корабль. Некоторое время, палуба содрогалась от приступов здорового смеха. Когда ребята немного поуспокоились, Папа обвел строгим взглядом ссутулившуюся фигуру Петрухи и отчетливо произнёс:
   - Матрос Ничипоренко, за получение замечания от патруля, находясь в краткосрочном отпуске, объявляю вам 5 суток...
   Папа сделал паузу. Экипаж замер, ожидая окончания приговора.
   - ...отпуска. За находчивость!
   В первый раз за время построения Папа улыбнулся. Петруха поднял голову, и под одобрительный гул экипажа счастливая улыбка осветила его детское конопатое лицо.
   Объявить - пять суток отпуска была одна из Папиных фирменных фенечек. И хотя с "пятью сутками" домой, конечно, не съездишь, но, глядишь, ещё "пол-отпуска" заработаешь, и тогда уже можно и в путь собираться...
   Распустив экипаж, Папа пошел к себе в каюту переодеваться в рабочую форму одежды. Он любил вечерком надеть рабочую матросскую робу, нацепить берет с шитым офицерским крабом и пройтись по кораблю, в особенности по потаённым шхерам: проверить, всё ли в порядке в его обширном корабельном хозяйстве. Ну и доставалось потом офицерам, если недосмотрели, если допустили халтуру при приборке на закрепленном за ними участке. За залёт Папа карал строго. Тогда всем: и матросам, и офицерам, доставалось по полной Особенно все на корабле боялись его коронного наказания - "сто дней без берега". Если кому объявил, то всё - точка, обжалованью не подлежит. В течение ста дней бедолага даже шаг на берег сделать не сможет, даже чтоб мусор вынести.
   И если карасям это ещё было туда сюда, они и так особо в город по увольнениям никуда не мотались, то для годков, многие из которых за время службы уже и зазнобами во Владивостоке обзавестись успели, - это было жестокое наказание. Матросы боялись этих "ста дней без берега", как огня. Папа, разумеется, это знал и без дела, направо, налево, этим наказанием не бросался. Папа, вообще, без дела мало что делал, за это его и уважали. Добавлял, впрочем, авторитету и тот факт, что Командир был кандидат в мастера спорта по боксу.
   В то время, как Папа начал свою проверку, на верхней палубе, под кормовой ракетной установкой, трое бритых наголо годков-осенников (дембелей осени 1985 года) решили покурить на свежем воздухе и потравить байки. На кораблях установлено строгое правило: когда корабль на ремонте, курить можно на баке (носу), а когда корабль в море - на юте (корме). А курить под ракетной установкой нельзя никогда и ни под каким предлогом. Но различных запретов на флоте было много, а годкам, по обыкновению, дела до них мало.
   Стоят годки, курят, поплевывая за борт, головами по сторонам крутят, на случай прихвата. А то, глядишь, поймается какой ни будь залётный карась-бедолага, тогда его можно будет и повоспитывать чуток для профилактики. Но всё вокруг тихо. Скучают годки.
   И вдруг один из годков приметил: по другой стороне палубы движется невысокая фигурка в берете и матросской робе. Глаза бритоголового даже вспыхнули в потёмках. Карась, салага, без "добра" прошмыгнуть захотел!
   - А ну, карасина, стой! - скомандовал годок.
   Расправив могучие плечи, с ехидной улыбочкой, по блатному ловко перемещая хабарик из одного угла рта в другой, бритоголовый годок сделал несколько шагов навстречу вздрогнувшей от неожиданности тёмной фигурке:
   - Тебе, салага, кто дал "добро" здесь шляться?!..
   - А ну-ка, плыви сюда, тело! - Два других годка тоже поспешили присоединиться к воспитательной процедуре.
   Папа от такого неожиданного "здрасте" и от вида надвигающихся на него грозных фигур с огоньками сигарет в зубах на секунду даже растерялся. Он не очень-то привык к подобного рода обращению. Но его растерянность, продолжалась не больше секунды. Сообразив, в чем дело, он решил немного подыграть будущим страдальцам. Втянув голову в плечи и наклонив её так, чтобы не было видно шитого офицерского краба на берете, он жалобно промямлил:
   - Да я, ребята, так... вас не заметил... добро пройти, ребята?
   - Да ты, дух, чё, ващще оборзел?
   - Раньше надо было "добро" спрашивать, салага!
   - Фанеру к осмотру!
   И прежде, чем Папа успел что-либо сообразить, плечистый годок сграбастал его за шиворот и со всей силы двинул ему кулаком в грудь. Раздался глухой звук удара. Папа крякнул от неожиданности и согнулся... Но тут же выпрямился и резко, по-боксерски, отмахнувшись, двинулся на годков:
  
   - Твою мать! А ну иди сюда!
  
   Годки шарахнулись назад. А тот, кто двинул Папе по ребрам, выпучил глаза и пошатнулся.
   - Т-товарищ к-кмандир... - только и смог простонать он, но поперхнулся и осекся.
   Папа открыл рот, чтобы обрушить на них весь ужас своего возмездия, но годки, не отдавая себе отчета в том, что делают, развернулись на месте и бросились бежать. Бежать с такой скоростью, и с таким безрассудством, как могли бежать только люди, гонимые первобытным животным страхом.
   - Стоять!!! - заорал Папа.
   Но годки его уже не слышали. В ушах у них только ветер свистел. Они, промчавшись мимо дежурного офицера на юте, сбежали по трапу на стенку. У бритоголовой троицы включился инстинкт самосохранения. В их головах пульсировала только одна мысль - бежать. Бежать от Папы и от неминуемой расплаты.
   Папа рванул за ними, но, овладев собой, становился перед трапом:
   - На корабль! Быстро!.. Это приказ!!!
   Годки белели в темноте перекошенными от ужаса лицами, но не двигались с места. Прошла минута, другая...прежде, чем из темноты послышалось неуверенное заикание:
   - Т-товарищ капитан п-первого р-р-ранга... я-а.. м-мы...не знали...
   Два карася на юте с плохо скрываемым удовольствием наблюдали за их душевными страданиями. А из темноты жалобно послышалось:
   - Товарищ командир... вы же убьёте...
   Папа немного подумал:
   - Не убью. Даже "сто дней без берега" не дам. Поднимайтесь, поговорим...
   Тройка беглецов, вежливо уступая друг другу дорогу, медленно, на полусогнутых, поплелась обратно на борт.
   О чем Папа на юте говорил по душам с проштрафившимися годками, никто точно не знает. Но известно то, что Папа сдержал слово и "сто дней без берега" не объявил и не убил. Он их даже на кичу не отправил... Известно также то, что после этого разговора вся троица ходила по кораблю как шёлковая до самого дембеля...

***

   Когда Петруха уходил с корабля на дембель - при оформлении дембельских документов выяснилось, что в его военном билете нет отметки о присяге! Матрос служил три года без присяги! То есть служил, будучи гражданским! Петруха был "сорокапятисуточник" попал на корабль, минуя учебку. А там где он полтора месяца проходил ускоренную подготовку, когда всех молодых повели на присягу, он был в наряде, и про него попросту забыли! Он мог в любой момент свалить со службы домой, и никто не мог привлечь его за это к ответственности. Он ведь не говорил слова присяги: - "Пусть меня постигнет суровая кара Советского закона..." Чтобы соблюсти формальности, Петруха, стоя у флагштока, зачитал по книжке текст присяги, расписался в журнале и вскоре сошел на дембель.
   В конце того же 1985 года Командир Самофал-Папа перевёлся с нашего корабля на другое место службы; куда, называли опять-таки разное... Последнее, что я слышал: контр-адмирал Самофал А.А. служил начальником Дальневосточного регионального центра по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.
  

ПОТОМКИ ЛЕГЕНДАРНЫХ КОМИССАРОВ

  
   Чем отличается командир от замполита?
   Командир говорит: "Делай, как Я!",
   а Замполит говорит: "Делай, как Я говорю!"
   (Фольклор)
  
   На корабле по обкатанной советской системе существовали две власти: строевая и партийная, вторая надзирала за первой. Строевые офицеры в большинстве своем работяги, профессионалы своего дела: они обеспечивали навигацию, связь, стрельбы, работу разнообразных частей и механизмов, на них, держался корабль. Главный среди них - командир корабля.
   Политические офицеры, в отличие от строевых, - люди труда умственного, то есть по определению руками ничего не делали. Всей их материальной части, только язык, карта да указка. Этот маленький недостаток политработники, однако, с гаком компенсировали служебным рвением и беззаветной преданностью политике партии и родного советского правительства. Задача политруков была надзирать за уровнем политической благонадежности экипажа
   Почти на каждого строевого офицера, чтобы не расслаблялись, приходилось по одному такому политработнику. На нашем корабле, главным среди этих столпов коммунизма местного масштаба был заместитель командира корабля по политической части - Большой Зам. В команде Большого Зама числились комсорг, пропагандист и "маленькие замы". Маленькие замы служили наместниками Большого в боевых частях, комсорг председательствовал на комсомольских собраниях, а вот чем занимался пропагандист, я сказать не могу, не знаю, да и он сам, по-моему, толком не разобрался. За всю свою службу я только однажды был вызван в каюту пропагандиста. Капитан-лейтенант вежливо встретил меня, усадил и задал пару вопросов:
   - Хобби какое-нибудь у тебя на гражданке было, - в конце поинтересовался он.
   - Старинные монеты собирал.
   "Замкнут, индивидуалист, любит деньги", - записал пропагандист результат психологического анализа в свою в тетрадь...
   Роль "маленьких замов" в жизни корабля была более заметна. Они прилежно собирали в своих сейфах компромат на всех "неблагонадежных элементов" во вверенных им боевых частях. Этим компроматом они с удовольствием делились и с Большим Замом, и с "особистом", который периодически наведывался к нам на корабль, а также, с успехом, использовали для вербовки своих стукачей-информаторов. Также, "маленькие замы", часто выступали в роли массовиков-затейников. Организовывали соревнования по домино или по перетягиванию каната. А, однажды, пока наш корабль стоял в "Дальзаводе", случилось и такое, что один замполит БЧ-7 даже повел матросов в соседнюю среднюю школу учиться танцевать менуэт.
   Настоящей страстью Большого Зама были еженедельные субботние политзанятия. И были они его страстью совсем не потому, что Большой Зам по субботам особенно свято верил в идеалы коммунизма. Шел конец восьмидесятых, и уже мало кто из самих замполитов верил в эту идейную ахинею. Дело в том, что один раз в неделю, с утра и до обеда каждой субботы, когда весь экипаж корабля, разодетый в парадную форму рассаживался по кубрикам для проведения политзанятий, корабль замирал, и на нём наступало "Время Большого Зама". В это время он становился единоличным и полновластным хозяином корабля. Никто - ни матросы, ни офицеры, ни одна крыса - не могли без его разрешения сделать хоть один несанкционированный шаг.
   В стране шло время горбачёвской "перестройки", а мы после вахт и недосыпов, с трудом преодолевая сон, послушно сидели в тесных и душных кубриках и, прея в парадной форме, слушали, как наши корабельные замполиты под зорким присмотром Большого Зама несут свой обязательный, политически выверенный бред. Их на это учили, они за это получали зарплату, и они делать кроме этого ничего не умели.
   Мы сидели и, кивая проваливающимися в мимолетный сон, головами рисовали в наших конспектах "диаграммы сна". Я до сих пор помню, как с удивлением обнаружил, что каждая из выведенных мной на листе конспекта заглавных букв слова КПСС к концу политзанятий напоминала страшного волосатого паука с множеством тонких маленьких лапок. Шариковая ручка, рисовавшая очередную из этих лапок, съехала тогда у меня с листа бумаги, и я проснулся...
   Единственной в СССР кузницей профессиональных кадров флотских политработников было Киевское высшее военно-морское политическое училище (Киевское ВВМПУ). Расположение вдали от моря не мешало ему, однако, готовить... (цитирую из официальной брошюры этого славного учебного заведения):
   "...полноценных полпредов партии на флотах, проводящих большую партийно-политическую работу в экипажах и подразделениях по коммунистическому воспитанию личного состава".
   "Выпускники этого училища находились на самом переднем крае борьбы за проведение в жизнь политики Коммунистической партии", и делали они своё дело ... с подлинно партийной страстностью".
   Это точно. Одно такое проявление партийной страстности на переднем крае борьбы, произошло на нашем корабле во время аварийной ситуации. В мачте, в одном из постов связи БЧ-7, произошло возгорание электропроводки. По аварийной тревоге аварийно-спасательная группа выстроилась, в узком задымленном проходе перед дверью, из-под которой вместе с дымом распространялся едкий запах горелой электроизоляции. Ребята стояли, как учили, в защитных костюмах и специальных шлемах с красными углекислотными огнетушителями ОУ-5, специально предназначенными для тушения горящей электропроводки. Вдруг раздался шум. Расталкивая локтями ребят из аварийной команды на передний край борьбы с огнём, не видя перед собой ничего, кроме конечной цели, протискивался, белея парадной фуражкой, Большой Зам. В руках он держал наперевес пенный щелочной огнетушитель. На боку замовского огнетушителя четко виднелась надпись "Не применять для тушения электросети, находящейся под напряжением!". Ребята из аварийной команды обомлели. Тушить водным раствором щелочи возгорание электропроводки - это всё равно, что писать на оголенный провод. Время на раздумье не оставалось. Чтобы поджарить себя и ребят, Большому Заму до двери оставалось несколько шагов. Один из годков, членов аварийно-спасательной команды, среагировал инстинктивно и мгновенно. Легкий удар огнетушителем ОУ-5 пришелся Большому Заму четко в кокарду парадной фуражки. Большой Зам выронил своё орудие массового уничтожения и сел на палубу. Ребята его оттеснили и в несколько минут справились с пожаром.
   Большой Зам долго потом, прикрывая фуражкой с погнутой кокардой, здоровенную шишку на лбу, пытался определить своего обидчика. Не получилось. А один из строевых офицеров ему тогда посоветовал: "Ты бы вместо того, чтобы наказать бойца, лучше бы медаль ему дал: он же тебе жизнь спас..."
   Не могу удержаться, чтобы не привести ещё несколько цитат из брошюры Киевского ВВМПУ:
   "В отличие от других военно-морских училищ, кроме марксизма-ленинизма, в Киевском ВВМПУ обучали ещё марксистско-ленинской философии, истории КПСС, научному коммунизму, политической экономии, партийно-политической работе, военной педагогике и психологии".
   "Выполняя указания XXVI съезда КПСС, требования и постановления ЦК КПСС", училище готовило "для славного Военно-Морского Флота настоящих бойцов партии, достойных бессмертной славы легендарных комиссаров".
   Можно только представить себе, какой урон, неокрепшей психике молодого матроса, мог нанести один такой преданный "боец", прошедший горнила Киевского Военполита, вооруженный марксистско-ленинской, научно-коммунистической идеологией, вперемешку с передовыми методами психологической обработки!
   Ну, что мне ещё можно добавить к этому яркому, красочному описанию, почти дословно цитирующему выдержки из официальных брошюр этого учебного заведения. Пожалуй, только ещё одну цитату:
   "Десятки питомцев училища за успехи в службе награждены орденами и медалями СССР и РФ. Многим досрочно присвоены очередные воинские звания"...
   Всё это тоже чистая правда. На флоте хорошо знали, что у этой своеобразной касты трутней, у которых "за все душа болит", но которые ни за что не отвечают, всегда были самые блестящие перспективы продвижения по службе. Если корабль успешно выполнял боевую задачу, то одновременно со строевыми командирами, непосредственно участвовавшими в выполнении задачи, замполиты тоже получали равнозначные по уровню правительственные награды.
   Но, в семье не без урода! Попадались и среди политработников, выпадавшие из общей массы распределителей благ и вершителей судеб, отдельные нормальные люди. Но они у нас на корабле надолго не задерживались... К счастью, Российский Флот, как море, имеет способность самоочищаться, выбрасывать из себя на берег, всё лишнее и ненужное. В 1991 году институт "замполитов" в армии и на флоте упразднили за ненадобностью вместе с Главным политическим управлением Советской армии и Военно-Морского флота. Замполитов на флоте не стало, а корабли продолжают ходить в море и успешно выполнять поставленные задачи.
  

БОЛЬШОЙ ЗАМ

  
   Вы не люди. Вы матросы.
   (Большой Зам)
  
   Капитан третьего ранга Пал Палыч Сорокопут появился на стоящем в заводе крейсере "Адмирал Фокин" в 1985 году. Он пришел на должность "Большого Зама" - Заместителя командира корабля по политической части, на смену прежнего замполита переведенного в штаб флота.
   Командир корабля Самофал (он же Папа) в то время был на сходе, и нового политического лидера представлял старший помощник командира корабля. Старпом был офицер справедливый до мозга костей, безобидный, мягкий, с нескладной, невоенной фигурой, на моей памяти мухи не обидел, голоса не повысил. Но, флот - это не "гражданка", здесь быть мягким, нескладным и без последствий непросто, вот он и получил от экипажа кличку "Олень".
   В этот знаменательный день Олень собрал экипаж на юте. Перед моряками с ракетного крейсера "Адмирал Фокин" в первый раз предстала поигрывающая жирком довольная физиономия Паши Сорокопута. Новый Большой Зам стоял, самодовольно улыбаясь, чувствуя себя полноправным хозяином положения. Он оценивающе, как рентгеном, сканировал своим цепким прищуренным взглядом выстроившийся перед ним экипаж, намечая фронт предстоящих работ.
   После представления старпома, Большой Зам взял слово. Он вышел перед строем и произнес речь. Из его речи мы поняли, что Родину, нашу мать, мы теперь любить будем больше и чаще. В конце своего монолога Паша Сорокопут сделал многозначительную паузу, пристально обвёл глазами замерший в строю экипаж и отчетливо, делая ударение на каждом слове, произнёс:
   - Запомните: вы не люди! Вы матросы!
   В наступившей тишине было только слышно, как кричат бакланы. На видавшем виды славном крейсере тогда впервые прозвучала эта фраза, предопределившая положение вещей, то отношение, которое установилось между Большим Замом и рядовыми членами экипажа на долгие годы его правления. Экипаж стоял, переваривая эту новость. Не привыкшая к такому обращению, команда поглядывала на старпома, ища поддержки, но Олень молчал. Единственный, кто мог одернуть и поставить на место Большого Зама, был Командир Самофал, но Папа был на сходе.
   Экипаж тогда ещё не понимал всей значимости этого события, а ведь именно в этот день начинался новый период в жизни корабля. Вскоре после этой знаменитой речи Большого Зама командира Самофала перевели на другое место службы. Командиром крейсера вместо Папы стал Олень. Мягкость характера нашего нового командира не позволяла ему держать в узде властолюбивого "серого кардинала" и тот, чувствуя себя хозяином, лишь лениво имитировал субординацию. На ракетном крейсере "Адмирал Фокин" начиналась новая эпоха отношений, где мы, матросы, уже перестали быть людьми. Началась эпоха Большого Зама.
   Паша Сорокопут освоился быстро. Его деятельная натура взялась за любимое дело с утроенной энергией. Перво-наперво, чтобы, как говорится, держать руку на пульсе, он установил разветвленную сеть стукачей. Заставить матросов стучать на своих же товарищей с риском, как минимум, для собственного здоровья было задачей сверхсложной, но Пал Палыч справился с ней "на отлично". Тут-то и пригодились все навыки, полученные им в Киевском "Военполите".
   Для начала в ход пошел весь компромат, услужливо извлеченный маленькими замами из своих каютных сейфов. Не гнушался Паша и проверкой содержания матросской почты. Благо, корабельный почтальон, сделанный Большим Замом коммунистом, главным корабельным старшиной и по совместительству приборщиком его каюты, был свой человек.
   Не забуду, как у меня затряслись поджилки, когда вечером по корабельной трансляции передали: "Матросу Федотову прибыть в каюту Заместителя командира корабля по политической части."
   - Вызывали, товарищ капитан 3-го ранга? - робко спросил я, просовывая голову в каюту замполита.
   - А, Федотов, проходи, проходи. Зачем же так официально. Можно - Пал Палыч, без чинов и лишних формальностей.
   - Есть, товарищ капитан 3 ранга!
   Большой Зам поморщился.
   - Вот тут тебе, сынок, письмо пришло из дома. Странненькое такое. - Большой Зам пощупал своими мясистыми пальцами потрепанный белый конверт, на котором рукой моей тёти Леры было аккуратно выведено: г. Владивосток, ВЧ-51288, Федотову Александру.
   Я знал, что тётя Лера иногда пересылала мне письма одной моей знакомой девушки, с которой я познакомился за год до службы, будучи в гостях у тёти, в её маленькой питерской квартирке. И всё бы хорошо, если бы не одна маленькая деталь: эта девушка была студенткой из США, логова нашего вероятного противника.
   Я почувствовал слабость в коленях.
   - Раскрой, пожалуйста, - улыбаясь одними губами, тихо сказал Большой Зам и протянул мне конверт.
   Я попытался вскрыть конверт, но руки тряслись и не слушались.
   - Успокойся, успокойся, сынок, - Большой Зам ласково положил свою влажную ладонь мне на плечо. Его цепкий, холодный взгляд, не отрываясь, следил за конвертом - Давай-ка посмотрим, что там внутри...
   Я раскрыл, наконец, конверт и дрожащими руками высыпал на стол, перед Большим Замом всё его скудное содержимое. Из конверта выпал сложенный вчетверо листок клетчатой тетрадной бумаги, исписанный знакомым тётиным почерком. Внутри листка виднелся маленький прямоугольный вкладыш. Сердце моё замерло. Большой Зам рванулся вперёд и ловко вытащив вкладыш, поднес его к своим колючим глазам. Это был маленький карманный календарик на новый 1987 год.
   - А-а-а... ну вот, это я и хотел посмотреть...
   Большой Зам, бросил календарик обратно на стол. Ему стоило больших трудов скрывать своё разочарование.
   Моё сердце снова пошло. Я выдохнул и, быстро забрав со стола содержимое конверта, на ватных ногах поплёлся обратно в кубрик. На этот раз пронесло...
   Но мелкие неудачи не могли остановить Большого Зама. Случались и победы - большие и маленькие. Дело его спорилось, и вскоре он уже собрал обширную картотеку компромата на большинство членов своего экипажа. В своей работе Паша мастерски использовал два своих любимых метода: "кнут и пряник" и "разделяй и властвуй". Как кнут в ход шли все подсмотренные, подслушанные маленькие человеческие слабости, пороки, ошибки, аккуратно собранные в личное "досье".
   - Или, сынок, твои друзья об этом узнают, или помоги мне с некоторой информацией... - ласково говорил Зам, усаживая у себя в каюте новую жертву и выкладывая перед ним на стол "интересные" материалы из досье.
   Как пряник Паша обещал исполнение всех, даже самых заветных желаний, в зависимости от ситуации. Заботишься о карьере после службы? Порекомендую в партию, чтобы потом на гражданке карьерный рост и открытая дорога в светлое будущее. Девушка грозиться бросить? Внеочередной отпуск домой! Хочется в увольнение, в город? Пожалуйста, завтра же! Хочешь во время службы зарплату по максимуму и домой с лычками главного корабельного старшины? Без проблем! Всё обещал, всё мог всесильный Паша Сорокопут, но не дай бог, кому дать слабину и попасться на этот его, мастерски закинутый крючок. Хватка у Большого Зама была железная. Один раз, дал слабину - всё, с крючка уже не соскочишь. Большой Зам берег свои кадры, заботился о них. Они были его глаза и уши в кубриках и на боевых постах. Конспирация тут у него была полная, как у Штирлица.
   Основной сбор оперативной информации Большой Зам вел через приоткрытый иллюминатор своей каюты, стратегически расположенной в укромном месте, в узком проходе, на верхней палубе по левому борту. Вроде просто идет мимо, прогуливается матросик. Хоп! - одно незаметное движение и записка уже у Большого Зама. И уже потянулись его щупальца к горлу очередной жертвы. Цель у Большого Зама всегда оправдывала средства. Он как миловал за тайное пособничество, так и казнил за явный отказ. А в гневе он был страшен. Одним из излюбленных методов Большого Зама были одиночные, доверительные собеседования. Каждый новоприбывший матрос проходил через такое испытание беседой "один на один" с Пашей Сорокопутом.
   Не избежал её и Роман Фролов. Большой Зам вызвал его на собеседование одним из первых, как только узнал из предоставленного бывшим замполитом досье, что Роман является не кем иным, а внучатым племянником самого адмирала Фокина. Того самого бывшего Командующего всем Тихоокеанским Флотом, чьим именем был назван наш славный корабль.
   - Вызывали товарищ капитан 3 ранга? - Приоткрыл дверь каюты Замполита Роман.
   - А, как же! Заходи, заходи, сынок! - лоснящееся от пота лицо Зама выражало одновременно ласку и полное радушие. - Садись, вот здесь поудобнее... Чайку хочешь? Наслышан, наслышан о твоём родстве. Очень рад. Продолжение славной флотской династии. Очень, очень хорошо...
   Роман сидел и, улыбаясь в ответ, внимательно слушал Замполита: "Говори, говори", - думал он про себя.
   Поговорив ещё немного об адмирале Фокине, о его славном, героическом прошлом и о том, как Рома похож на своего деда, Большой Зам плавно перешел от слов к делу - главной цели этой беседы.
   - Ну что, сынок, в отпуск-то к родственникам на свой день рождения хочешь, небось? - Он дружески похлопал Рому по плечу.
   - Неплохо бы - улыбнулся Рома.
   - А главным корабельным старшиной домой явиться? То-то девушки будут заглядываться!..
   - Кто ж главным корабельным не хочет-то?.. Конечно, хочу! - включил дурака Рома, думая про себя - "Мягко стелет, жестко спать будет".
   - Ну, вот и отлично, сынок. Всё в наших руках - и Большой Зам продемонстрировал Роману свои вечно влажные потные ладони.
   Большой Зам придвинулся поближе. Матрос и Замполит сидели близко, друг напротив друга. Роман чувствовал на себе его тёплое, прелое дыхание. Наживка была закинута. Зам медленно и осторожно потянул на себя.
   - Я вижу, что ты ответственный матрос. Тебе можно доверять. Твой дед мог бы тобой гордиться. Тут такое дело, сынок, на корабле, сам видишь, порядка нет. По кубрикам черт те что творится. Мне нужна твоя помощь, Рома, чтобы остановить этот бардак, который творится на корабле...
   Большой Зам говорил, а Рома сидел, кивал, думая, только о том, как ему из этой ситуации теперь выпутываться. Большой Зам ведь так просто не отпустит.
   - Ты же с экипажем общаешься, всё знаешь, так вот мне и нужна от тебя информация о разных хулиганах, нарушениях, о том, что творится на боевых постах - начал потихоньку подсекать добычу Большой Зам.
   - ...Я не понял, товарищ капитан 3-го ранга...
   - Ну, Рома - "Пал Палыч" - ласково поправил его Большой Зам
   - ...Я не понял, Пал Палыч, вы меня что, стучать просите?
   Зам поморщился - добыча уходила, но лицо его выражало только грусть и отеческую заботу.
   - Рома, ну брось ты, честное слово, это нехорошее выражение - "стучать". Здесь никто никого сту-чать не просит. Не стучать, Рома, а ин-фор-ми-ро-вать. ...Информировать, понимаешь? Это большая разница. Мне нужна твоя помощь, чтобы на корабле, который именем твоего деда назван, навести элементарный порядок. Поможешь мне, сынок?
   Рома сделал невнятное движение головой. И Большой Зам не смог сразу расшифровать этот неоднозначный ответ.
   - Ну? Поможешь? - подсекал Замполит.
   Рома вилял, как мог, уклоняясь от прямого ответа. Ещё минут пять Большой Зам тянул на себя, но уже понимал, что на этот раз не получится - сорвалась добыча.
   - Ну, ладно - раздраженно сказал Большой Зам, кидая на стол авторучку - Ты иди, подумай, завтра поговорим. - и он встал, давая понять, что на сегодня разговор окончен.
   - Подумаю, тащ... капитан 3-го ранга!
   Рома открыл дверь и сделал шаг в коридор. Придерживая, но не закрывая до конца дверь в каюту, он оглянулся по сторонам. Коридор был пуст. Извечного посыльного Командира не было на месте. Рома на секунду замешкался. Он стоял, что-то обдумывая, соображая. Через мгновение, он решительно приоткрыл дверь и просунул голову в каюту Большого Зама.
   - Товарищ капитан 3-го ранга, разрешите обратиться?
   Успевший сесть, Большой Зам привстал. В его глазах вспыхнули огоньки надежды.
   - Конечно, конечно, Рома, обращайся. Ты уже подумал?..
   - Товарищ капитан 3-го ранга, идите вы на х**!..
   Быстро захлопнув дверь, Рома бросился бегом по коридору подальше от Замполитовской каюты.
   - Сгною-ю!!! - нёсся ему вслед рёв, Паши Сорокопута.
   С этого момента про Рому и Большого Зама можно было сказать словами Саида из фильма "Белое солнце пустыни": они не любят друг друга. Начались репрессии. Из "блатной" команды медиков внучатого племянника адмирала Фокина перевели в считавшуюся самой грязной и тяжелой, (а на деле в самую дружную) электромеханическую боевую часть пять (БЧ-5). Ему зарубили рапорт о поступлении в Ленинградскую Военно-Медицинскую академию им. Кирова, разжаловали из старшин в матросы. За последний год службы Большой Зам объявил Роману в совокупности 3 месяца и 9 дней ареста. Большой Зам держал обещание - "гноил", как мог. Он без сомнения сделал бы много больше, но сработал инстинкт самосохранения. Он всё же опасался: как-никак, а родственник бывшего командующего флотом. Именем его деда корабль назван.

***

   Осенью 1987 года к нам во Владивосток в нашу военно-морскую базу, приехал известный петербургский бард Александр Розенбаум! В начале семидесятых во время учебы в Первом медицинском институте Розенбаум сам стажировался на кораблях Тихоокеанского флота. Вот и решил дать концерт специально для нас, моряков тихоокеанцев, прямо с юта одного из стоявших у стенки (причала) военных кораблей. В нашей, замкнутой в ограниченном пространстве корабля казённой жизни, где, в смысле музыки, кроме строевых песен, запрещено было всё: и магнитофоны, и гитары, и музыкальные телепрограммы, приезд Розенбаума был Событием с большой буквы.
   Как нам всем хотелось быть на этом концерте! И Большой Зам это отлично понимал. Он построил экипаж и со своей, вечно прищуренной улыбочкой медленно ходил вдоль строя, собственноручно отбирая горстку избранных, достойных сойти на стенку и подойти к стоявшему в трехстах метрах от нас кораблю-счастливчику. В первый и последний раз за время моей службы к нам в базу, специально для моряков, с концертом приехал исполнитель такого масштаба. Розенбаум пел, а перед ним на стенке стояла всего лишь кучка, человек пятьдесят, - "отличников боевой и политической подготовки", собранных замполитами с разных кораблей. А мы, не отобранные Большими Замами, стояли на своих кораблях и, опершись на леера (поручни) тянули шеи, пытаясь уловить хоть какие-то обрывки слов, доносящихся издалека любимых песен... Это было Пашино "разделяй и властвуй" в действии. Тогда после концерта наш Большой Зам пригласил Розенбаума к нам на корабль и, угощая его в офицерской кают-компании, попросил написать для корабля строевую песню. Александр Яковлевич отказался.

***

   Последнее, что я слышал о Большом Заме, это то, что он, продолжая традиции легендарных комиссаров, работал военным комиссаром в городском военкомате одного маленького городка - отвечал за призыв молодого пополнения. Говорили также, что один раз он даже пытался пройти в депутаты местного законодательного собрания, к счастью для местных жителей - безуспешно.
  

КАК У ОЛЕНЯ "ШИЛО" УВЕЛИ

  
   Всё пропьем, но флот не опозорим!
   (Фольклор)
  
   Справка:
   Издавна на флоте спирт носит странное жаргонное название - "шило".
   Когда-то, еще на парусном флоте, водку, по чарке которой непременно наливали матросам
   перед обедом (кто не пил - тому к жалованью каждый день пятачок добавляли),
   хранили в кожаных бурдюках. Завязки как-то там особо опечатывались, чтоб было видно,
   если кто покусится на святое. Так вот самые ушлые матросы наловчились бурдюки шилом прокалывать.
   Добытое таким образом спиртное называлось "шильным" или "шилом".
   Источник: Военно-морской жаргон,(Должиков С., N 9, 2002, с. 23)
  
   Эта история произошла до моего прибытия на корабль, когда Олень ходил ещё в старпомах. На флоте со спиртным было туго. Выпивать доводилось не часто, так что и выбирать особо не приходилось, пили, что подворачивалось по случаю - от браги до концентрированной укропной эссенции: лишь бы эффект был. Эту эссенцию нам на камбузе по несколько капель в котел с супом добавляли - для привкуса витаминов. Как вспомню запах этого укропного концентрата у себя в стакане, до сих пор выворачивает. Особым почетом на корабле пользовался коктейль "Александр Третий": две части одеколона "Тройной" и одна часть одеколона "Саша". О "шиле" даже не думали: о-о-очень редкий деликатес.
   Однажды в кубрик, где годки расположились на отдых, ворвался запыхавшийся посыльный командира корабля, рябой полторашник по кличке Слон, и слил информацию:
   - Ребята, Олень приволок в свою каюту две трёхлитровые банки "шила"!
   -Врешь?!
   - Ну, падла буду! Спрятал их в сейф у себя в каюте, а сам свинтил на сход..., - с трудом переводя дыхание, выпалил Слон.
   - Браты, поднапрягите мозги? - нельзя это упустить, - привстал с рундука годок Сиплый. Его голос заметно дрожал от волнения, - Куда одному Оленю шесть литров!?
   Кореш Сиплого, Пашин спрыгнул со шконки и сформулировал задачу:
   - Короче, ребята, задача не из лёгких: как можно из находящегося в запертой каюте старпома, закрытого, опечатанного, привинченного к палубе сейфа добыть шесть литров "шила" и, главное, сделать это так, чтобы Олень абсолютно ничего не заподозрил?
   Задача на первый взгляд невыполнимая. Но в кубрике на совет собрались в тот день не малые дети, а годки флота российского. А когда речь идёт о "шиле", для матроса нет ничего невозможного. Но у Оленя шило не в кожаных бурдюках хранилось. Тут по старинке не справишься. Мозговой штурм бушевал час. А когда наступила тишина, план был готов и операция по отделению "шила" от Оленя началась. Время поджимало. Олень должен был вернуться часа через три.
   По всем коридорам на подступах к каюте на стрёме расставили карасей - сигнальщиков. Крыса не проскользнёт, не то что офицер. Сиплый с Пашиным незамеченными под прикрытием карасей пробрались по офицерскому коридору к заветной каюте. Пашин отработанным движением вставил в замочную скважину загнутый электрод. Раздался щелчок: вход в каюту был свободен! Аккуратно закрыв за собой дверь, годки огляделись по сторонам. Сейф стоял у левой переборки, закрыт, опечатан и намертво прикручен к палубе. Сиплый внимательно оглядел его и выглянул в коридор.
   - Ну? Как? - шёпотом спросил годок, дежуривший около двери каюты.
   - Пока никак... Давай ключ на 22 и обрез (таз). Да, и ещё: там гайки палубной краской покрашены, скажи карасям, чтобы ещё чуток краски родили... Только быстро...
   Ключ на 22 и обрез принесли через полминуты, чуть позже краску. Сиплый работал ключом усердно. Тяжело сопя, он, высунув язык, с трудом проворачивал прикипевшие, замазанные краской гайки. Прошло долгих десять минут, прежде чем он открутил, наконец, все четыре.
   - Вроде бы всё, - перевёл дыхание Сиплый.
   Годки, тяжело пыхтя, приподняли сейф и аккуратно, стараясь не повредить печать, встряхнули. Раздался жалкий звон разбитого стекла. В нос ударил до боли знакомый запах.
   - Не обманул Слоняра! - ухмыльнулся Пашин.
   Сейф осторожно наклонили, и из щели между дверцей и корпусом, потекло тоненьким ручейком драгоценное "шило" в предусмотрительно подставленный обрез.
   - Точно шесть литров! - улыбнулся Сиплый, вместе с Пашиным устанавливая на место полегчавший сейф. - Теперь гулять можно.
   Дальше было дело техники: сейф прикрутили гайками, мазнули краской пошкарябанную резьбу, закрыли дверь каюты, электродом защёлкнули замок... Теперь можно расслабиться и гульнуть.
   Старпом потом долго сокрушался: в заводе стоим, в море не ходим, шторма нет, как же банки в сейфе разбились?! Короче говоря, он так и не въехал, в чём дело. Олень, одним словом...!

***

   На большом противолодочном корабле "Маршал Ворошилов", где служил мой друг Дима Голиков, с "шилом" тоже история вышла. Во время боевого похода к ним на корабль погрузили двухсотлитровую бочку с "шилом". Командир корабля, конечно, понимал, что это, всё равно, что ягнёнка в стаю к волкам кинуть. Пока до этой бочки кто-нибудь доберётся, лишь дело времени. Но по правилам, эта жидкость положена для бачка-омывателя лобового стекла вертолёта и для протирки контактов. Значит: грузи и охраняй.
   Легко сказать: охраняй! А как? Бочку к себе в каюту не поставишь, а в любом другом месте доберутся ведь сволочи. Думали всем офицерским составом и придумали: хранить бочку в вентиляционном отсеке, что в офицерском коридоре, отсек закрыть на висячий замок и опечатать, а у двери поставить часового, чтоб головой отвечал, если что. Так и сделали. Куда ещё надёжней?
   Часовой стоит. Печать висит. Но, через неделю Командир нюхом учуял что-то неладное. Решили на всякий случай проверить. Отодвинули часового, вскрыли печать, открыли вентеляшку, а бочка пустая - ни капли "шила". Начали расследовать и только после долгих поисков, на дне бочки обнаружили маленькую такую дырочку. Её, дырочку, как оказалось, снизу, через палубу, просверлили... Значит правду говорят: "шила" на корабле не утаишь...
  

ГОРНИСТ

  
   Если же я нарушу эту мою торжественную присягу,
   то пусть меня постигнет суровая кара советского закона,
   всеобщая ненависть и презрение советского народа.

(Выдержка из текста воинской присяги СССР)

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"